**

Сидор Вованыч на жизнь не жаловался. Ведь, по его меткому замечанию, «Проблема даётся нам не для жалоб, а для её поимения!». Вот и привык он решать их с младых ногтей самостоятельно. Сначала просто натягивая мягкую кожицу на чувствительную головку. А как чуть подрос, так уже окружающие бабы взяли на себя эту нехитрую задачу. Ибо конституция Сидора была настолько выдающейся, что пройти мимо неё невозмутимо ни одинокой, ни даже давно замужней не представлялось возможным.

Если бы голливудский продюсер случайно заехал в забытую переписчиками деревеньку да пожил там с недельку, варясь в местных новостях, светлый образ Сидора непременно отпечатался бы в его креативной и открытой новому душонке как прототип нового супергероя. Какого-нибудь Ебаныча, или Стояныча, или на басурманский лад StrongDick-а. Тут даже приставка Super не нужна. Ведь стоял у Вованыча без всякой превосходной степени крепко и почти круглосуточно, с перерывами лишь на мочеиспускание. Но даже их молодое дарование научилось производить, не полностью «спуская шину».

И тогда бы у этого продюсера в новом блокбастере, где собраны все-все-все герои на наипоследнюю битву, Чудо-Женщина отсасывала бы нашему герою глубоким манером, пока он решительно смотрел бы на горизонт в ожидании инопланетного вторжения, его дик уже готов спасать мир женщин от недоёба. Старфайр подавала бы ему тапочки, подобострастно заглядывая в глаза, трогая облизанный Чудо-Женщиной член в надежде на скорейшее удовлетворение её низменных потребностей. Супергёрл носила бы его на руках по воздуху в самые райские места планеты для плотских утех своей супердевственной щёлочки. А Невидимая Женщина преследовала бы и прижималась к герою прямо в общественных местах, скрывая не только свой облик, но и засаженный в неё член. Алая Ведьма, одетая в обтягивающую кожу, поджидала бы его как главный злодей, но была бы повержена тяжёлой палицей с лоснящейся головкой, так как в спешке забыла надеть бронетрусики и неосмотрительно нагнулась. Чёрная Вдова жарко топила бы баню, и их совместная парка перемежалась бы нескончаемой поркой. В эпизоде после титров беременные супербабы наперебой обещали бы жаркое продолжение в следующей серии, оставляя намёки и недосказанности.

Но продюсер не приезжал. Распространил только экранку своего последнего фильма.

Сидор, может, и не был даром Изиды, но несомненно был подарком для своей во многом женской семьи: бабка, мамка, тётка, сестрички. Отец его, матёрый шоферюга, уезжал на целые недели, шабашил по городам и весям, потрахивая всех плечевых по трассе М-5 и М-51. И подрастающий Сидорка рано понял, что постоянно и невовремя встающий член между ног дан вовсе не ему, а является достоянием всей женской части деревни.

Первой на эту мысль навела его сеструха, взрослая девка, намного старше его. Подсекла как-то, что он передёргивает своего серьёзно вытянувшегося писюна, который и назвать-то этим малюсеньким словом уже язык не поворачивался, и подняла на смех: «Столько баб кругом, а он хуёк теребит!». И тут же взяла немного опешившего брата в свои руки. В прямом смысле. Привлекла, сняла штанишки с ног и стала член мять, перекатывать пальцами да цокать.

— Ух ты, говорит, у тебя больше папкиного! — Да откуда ж знаешь-то?! — недоумевал Сидор. — А то мне не знать! Он когда с мамки слезет, меня тоже всегда голубит, если бабушка не вмешается. А если карга вперёд залезет, так только рукой поможет или вылижет до мурашек по жопе!

— И давно он с тобой так играется? — Да как титьки расти стали, так и стали они с мамкой меня к себе в постель на ночь брать. Мамка учила хуй мужикам сосать, потом показывала, как в пиздень его запихивать, да позволяла смотреть, как ебутся потом. А меня папка рукой теребил, снаружи только, пока девочка была. Так я кончала, знаешь как, как ураган, быстрее мамки. Она ещё дивилась, а я ей завидовала, что он только её ебёт! Так самой хотелось поскорее на член этот наскочить, всё просила папочку. А он: «Рано ещё, не выросла пиздёнка, пока так смотри и учись!», и ручкой снова голубит и ртом, сверху на себя садит и аж причмокивает. Он когда мне лижет, у него даже если уже кончил, снова встаёт, так мамка на него снова запрыгивает и скачет, если бабушка не вмешается. Вечно лезет: «Дайте мне тоже, старость надо уважать! У-у-у, старая!»

Потом однажды, пока он мамкой занимался, сама, не спрашивая, на него уселась, рукой в себя член заправила да насадилась. Чуть больновато, но ничего сложного, только целку сломать, а дальше как по маслу! Папка даже прикрикнуть не успел: раз — и всё, сломал целку дочке!

Так Сидор узнал, что отец его не только кормилец, но и ебалец всей их женской половины. «Могучий член» — много забот. А он, стало быть, в него пошёл. Но не умом. Хотя, наверное, и умом тоже. Стали понятны эти ворошения и крики ночи напролёт, когда пьяный батя после очередного возвращения уединялся в спальне с женской половиной дома.

Каждый раз, через несколько таких бессонных ночей, отец семейства садился в свой тягач, помахав в окно кабины, уезжал, оставляя своих женщин на голодном сексуальном пайке. И вот, поняв необходимость преемственности и собственной ответственности мужчины перед домочадцами, Сидор стараниями сестры вдруг однажды стал помогать отцу с бабами в меру своих сил. А те прибывали не по дням, а по часам. Как сеструха ему глаза открыла да залупку закатила, так и влился он в бурный поток реки половой жизни. Сестра и показала ему всё, как папка научил. И сосать начала каждый день, и сама лизать научила, показала, куда язык, куда пальцы, где лизать, а где трогать, да понежнее. А после всей науки завалила на себя его подрастающее тело, ловко заправила молодецкий «дик» в мокрую дырку, и случился у Сидора его первый всамделишный секс.

Неделю сеструха его одна пользовала. Пировала. Ведь стоял у него член как заколдованный, а бабе только этого и надо. Но тут мамка их запалила. Трудно не заметить, когда среди бела дня в комнате Лидка лежит с коленями у головы, а между ними голая задница парня ходуном ходит.

Муж в отъезде был, а свекровь ей только полизать могла, да и то еле-еле у неё язык ворочался. В общем, недовольная ходила. А тут сын во всю сестру родную на кровати подчует, и та ни с кем делиться не хочет! Не по-семейному это, не по-товарищески!

— Вот что, сын, сегодня у тебя новое задание будет! — заявила мамка, подождав, пока они закончат. Долго ждать пришлось, однако. И развязала халат. А там... заросли и кущи. Тяжёлые груди в простом лифчике, нависающий над лобком живот и тёмный треугольник причинного места между крупными налитыми бёдрами. После огородика сестры всё это смотрелось по-взрослому, большими и основательно возделанными плантациями.

Если сестра, считай, ссыкуха, своя в доску, то мама — это святое. Помочь ей — первейший сыновий долг. И если просит, то надо всё сделать, в грязь лицом не ударить. Руки у Сидора, правда, тряслись, когда мать в первый раз обнимал. Но женщина была, безусловно, опытная, сначала в баньку отвела, разговоры разговаривала, за член теребила, трогала, рассматривала, знакомилась, стало быть. Тоже сказала, что у него больше папкиного вырос. Потом закатила залупку, как солнышко на небо, и рот открыла, опытный и ласковый. — Давно я тебя так не целовала, сыночка, — пробубнила мамка с полным ртом. — Да когда ж такое было уже? — удивился Сидор. — Да ты совсем маленький был, несмышлёный, игралась с тобой, помню. И вот, вырос, красавец. Иди ко мне, дай я тебя приму как полагается!

Сидор склонился над сидящей на полке мамкой, она поиграла его головкой по своей мокрой заросшей щёлке, расположилась поудобнее и со вздохом приняла распухшую от желания головку в тёплое обширное нутро, расставив пошире ноги и уперевшись пятками в банный полок. — Давай, сын, выеби мамочку пошибче!

В бане было жарко, пот катил градом, но ситуация была серьёзная, и Сидор старался как мог. Голова его кружилась, ноги немели, но член был выше всяких похвал, плотно заполнял мягкие женские чресла, взбивая там сливки сладострастия. Мать голосила и причитала, умоляя продолжать и не останавливаться, толкаясь в него изнутри тугим узлом матки. Только через некоторое время поменяла позу на раком.

Перебрались на пол, тут было полегче, и парень засаживал со всей дури, не понимая, куда там помещается вся его длина и окружность. Они пропадали при каждом толчке, скрываясь в глубинах материнского естества, вызывая у той стон, похожий на вой, и дрожание в руках и коленях.

После мать валялась белой голой массой на полу, не произнося ни слова, а испугавшийся сын поливал её холодной водой, в ужасе, что заебал её до смерти. Но она блаженно открыла глаза, всосав обратно слюни, слабо улыбнулась и протянула почти благостно: — Да-а-а-а!

Так в семье завёлся новый большой ебарь. Умишком Сидор не вышел, учился плохо, но если надо было применить где-то физическую силу или мужскую — он вполне справлялся.

Бабка тоже недолго в стороне оставалась. Сначала недоумевала, чего это сеструха и мать такие довольные стали ходить, когда отца дома нет уже вторую неделю. Проследила и выяснила, что и та, и другая не слазят с подросшего Сидорки. Зять у неё был хороший, никогда вниманием не обделял, палочку-другую приберегал. А тут прямо под носом творились дела, в которых она не участвовала!

— Сидорка! Ну-ка, поди к бабушке! — как-то заголосила она из своей комнаты. — Да, бабуля, что такое? — Сидор заглянул в комнату и увидел бабушку, стоящую на четвереньках на ковре посреди комнаты. — Так спину прихватило что-то, встать не могу! Надо бы подсобить! — А как, бабушка, поднять тебя? — Нет, милок! Надо массаж! Знаешь такое слово?! Массаж бабушке. Только ты до тудова рукой не достанешь, говорят, у тебя член длинный вырос, может, лучше им? — Говори, куда сувать, бабуля! — попросил Сидор, развязывая помочи. — Да куда мамке совал, туда и мне надобно. Найдёшь, поди?! — Так найду, бабушка!

Он живо расположился сзади бабки, задрал её юбки, стянув с неё мощные застиранные панталоны розового цвета, и увидел ещё довольно округлую, но уже слегка пожухшую жопу с тёмным провалом задницы. Ниже кустились рощи седых кудрявых волос, обрамляющих ломаную линию обвисшей пизды. Приставив член туда, он ухнулся по самые яйца в растянутое влагалище.

— Ох-х-х-х! — крякнула бабушка. — И вправду, большой уродился! Ты поосторожнее, бабушке с таким пообвыкнуться надобно! Сильно-то не загоняй, на половинку сначала! — руководила она процессом.

Для Сидора же такое занятие было уже не в новинку, приобрёл он и сноровистость, и хватку. Захватил бабкин дряблый задок в руки и стал сначала на «раз и два», а потом и на «раз-раз», гонять своего лысого в её отвисшей мохнатке.

Бабушке и вправду начинало легчать. Спина выгнулась, голова задралась. Она ыкала и акала, возбуждённо виляя задом, приговаривая: — Вот-так-вот-так! Э-ге-гей!

Потом запричитала и забрыкалась, как от розеточного тока, соскочив с внучатого члена и повалившись на пол вздрагивающим кулём. Сидор стоял на коленях рядом, не понимая, как ему быть дальше. Бабка подёргалась, затихла, через пару минут отошла, открыла глаза и уткнулась взглядом в его торчащую в недоумении дубину, запричитав: — Сидорка, бабушке с тобой не совладать, заебал её малость, поди, мамку найди, ей малофейку спустишь!

Растерянный и неудовлетворённый Сидор встал, натянул портки и пошёл по дому в поисках другой подходящей и более выносливой пизды. Но, как на зло, в доме никого больше не было, кроме кошки.

Ведомый основным инстинктом, Сидор вышел во двор и поводил носом по ветру. Где-то тут должны были быть ещё бабы, он это точно знал. Уловив почти эфемерный аромат другой женщины, он двинул в сторону источника запаха, ноги понесли его по улице. Он шёл по притоптанной тропинке вдоль оград, заглядывал во дворы и, водя носом, выискивал подходящую цель. Яйца ломило от выработавшейся, но неизлившейся кончи, а член, торчащий в штанах кривой турецкой саблей, мешал ходьбе. Но везде его ждали только дворовые собаки. Был день, и большинство односельчан были на работе.

Только бабка Афросинья на свой грех грелась на солнышке, разложив перед собой на стульях подушки и одеяла. Бабкой она была только в понимании самого Сидора, для которого любая женщина, надевшая платок, превращалась в бабку. А так это была крепко сбитая женщина средних лет, у которой и дети-то свои ещё не выросли. Муж её был на работе, а она, разомлевшая на весеннем солнце, с любопытством разглядывала вихры крадущегося и затаившегося Сидора по ту сторону забора. Глаза у того блестели лихорадочным огнём хищника, он с возбуждением разглядывал её ноги, показавшиеся из-под нижней юбки в плотных серо-голубых колготках.

— Сидор, ты чего там спрятался, выходи, я тебя вижу! — крикнула Афросинья, не меняя позы: как сидела на крыльце, расставив ноги и опираясь на расставленные за спиной руки, так и осталась.

Сидор вошёл в скрипнувшую калитку и нерешительно встал перед женщиной, как скульптура Давида перед туристкой из Японии.

Та осмотрела его с интересом. От её взгляда не ускользнула грозившая из треников дубина, и она, немного удивлённо приподняв бровь и оживившись, спросила: — Чего ходишь, кого ищешь? — Да бабуля моя... — Пелагея, что ли? Как она?! — Да вот... спину у неё прихватило... лечил... как мужчина... сказала хватит, а он... — замолчал Сидор и грустно посмотрел на свой неугомонный член в штанах. — Ах, вот так вот тебя и отпустила?! — всплеснула руками женщина. — Вот же паскуда! Всегда только о себе думает, с молодости такая! И что дальше? Отправила тебя искать по деревне, где присунуть своего молодца? — Угу, — согласно закивал Сидор. В общении с женщинами, как он понял своим скудоумием, главное — правильно понимать намёки и делать то, что скажут. Так что он покорно ждал или команды, или появления цели в виде откровенно предоставленной пизды.

Женщина помолчала, прикидывая что-то в уме. А потом, решившись, спросила: — А после бабки-то своей помылся?! — Не... — Ну как же так, телёнок ты несмышлёный! Сразу надо, как только закончил, сразу надо помыть хорошенько, чтобы пиздой не пахло, а мужчиной! У баб-то запашок посильнее будет! А тебе такое надо? — Не... — Так пойдём!

Афросинья подобрала юбки и, протопав по доскам на дорожке между кустов смородины, нырнула в низенькую дверь бани, жалобно скрипнувшей на петлях. — Тут низко, смотри, лоб не расшиби, совсем дураком станешь!

В бане оставалась со вчерашнего довольно тёплая вода. Хозяйка черпнула ковшик, поставила тазик, села рядом и подозвала к себе ожидающего в предбаннике Сидора. Повинуясь её указаниям, он стянул портки и опустил пышущее желанием хозяйство в таз. Сверху на него тут же полилась водичка. Маленькая женская ручка гладила его причиндалы, будто намывала сорванный в огороде баклажанчик на жарёнку. Ладонь, крутясь, скользила, чуть сдвигая кожицу с налившейся кровью залупы.

— Да, серьёзный агрегат, — задумчиво произнесла женщина, ни на секунду не отрываясь от своего дела. Вода уже давно кончилась, а она всё гладила и мяла мужской орган, который уже не покоился в тазике, а поднялся и нагло смотрел на неё. — Знаешь, я сегодня не могу, ну, по-женски, но уж облегчу твою участь другим способом. Подойди-ка сюда, — скомандовала она и подозвала замешкавшегося парня вплотную к себе. — Сосали тебе уже?

Сидор, хоть и не отличался большой сообразительностью, в ту секунду понял, что особо болтать про сестру не стоит, поэтому отрицательно покачал головой, чем вызвал у женщины глубокий взволнованный вздох. Она что-то произнесла себе под нос, то ли попросив прощения у кого-то, то ли прочитав молитву, и, пошире открыв рот, от чего её лицо необычно вытянулось, заглотила блестящую залупу, с трудом сомкнув истончившиеся губы на упругом стволе.

Воздух шумно вышел из её расширившихся ноздрей, она втянула щёки и начала крутить на головке языком, будто затягивая в воронку. Сидор охнул и положил тяжёлую руку тётке на голову. Так было сподручнее — он стал имитировать движения, которые его тело совершало с другими женщинами, двигая задом вперёд-назад, ритмично заводя свой член Афросинье в рот.

Она перехватила член двумя руками, чтобы он не загнал с разгону в неё член целиком, и скорее отталкивала теперь разогнавшегося жеребца ладошками, чем привлекала.

— Чмок-чмык-хык, сейчас, подожди, не могу больше! — взмолилась она, выдержав только несколько минут такого неумолимого траха. Она стала дрочить его член одной рукой, вытирая локтем с подбородка слюни, пытаясь вернуть нижнюю челюсть на место. — Ладно, давай по-другому, — скомандовала она, немного помявшись, и встала с лавки. — Только сейчас смазку принесу!

С этими словами она вышла из бани, оставив Сидора одного. Он выглянул в мутное окошко на улицу. Женщина прошла в дом, но через минуту вернулась, держа в руках кусок масла в вощёной бумаге. Зайдя, она деловито закрыла изнутри дверь, проверив надёжность щеколды, задернула занавесочку на окне, от чего в бане стало совсем сумрачно, сняла платок и стянула через ноги юбку. В блузке и голубых плотных колготках она сразу стала в два раза тоньше и во столько же раз моложе. Вслед за юбкой отправились колготки и трусы.

Сидор увидел рельефную женскую фигуру с раздавшимися бёдрами и притягательный тёмный женский треугольник между ног. У Афросиньи он был глубокого чёрного цвета, да и вся кожа у неё была какой-то смуглой, будто загорелой. Она повернулась к нему спиной, встав коленями на нижнюю полку, потом отщипнула кусочек масла и стала пихать и размазывать его между своих крупных величавых ягодиц. В районе задней дырочки кожа у неё была почти чёрная, и только само отверстие выпирало выпуклой нежно-розовой морщинистой дырочкой. Её она мазала особенно тщательно, проталкивая масло то одним, то сразу двумя пальцами внутрь себя.

Ниже, из уже знакомой Сидору по другим женщинам пизды, торчал краешек толстой белой нитки.

— А это что?! — спросил он, потянув за неё. — Э-э! Оставь её в покое! Это значит, сейчас туда нельзя! — нравоучительно сказала женщина, закончив с приготовлениями. — Иди ко мне, герой! Так, только не дёргайся и не наваливайся. Стой спокойно, пока не скажу!

Он повиновался. Взяв его член в руку, женщина подвела и погладила головкой между своих пухлых складок зада, будто целилась, потом, приставив плотнее к маленькой розовой своей дырочке, приказала: — Дави!

Сидор и надавил! Он не рассчитывал, что так выйдет, но его член, вроде как упёршийся в тугую преграду, вдруг минул её и резко вошёл почти до середины женщине внутрь, в горячую и просторную глубину, насадив её мощный дородный зад на свою оглоблю. Стоит ли упоминать, что всё прошло «как по маслу»?

— А-а-а-а! — заголосила женщина, вцепившись в доски руками. — А-а-а-а! Подожди! Стой! Как же... вот же...! — вопила она, растягивая ягодицы побольше и нагибаясь пониже. — У-у-у-ух. Ой! — продолжила она, ощупывая живот. — Где-то около желудка, не иначе, — произнесла она странную фразу, которую Сидор не понял.

Постонав ещё немного, она, наконец, разрешила Сидору двигаться. А дальше всё было как обычно, с одним исключением, что это была Афросинья, а не его родственницы, и это была соседняя дырочка, а не та, к которой он уже привык.

В остальном всё происходило схожим образом. Парень долбил своим членом, женщина охала и скулила, иногда дёргалась посильнее, иногда просила остановиться на минуточку. В этот раз баня была холодная, и Сидор не чувствовал жара и неудобства, поэтому совсем не уставал. Они дважды дополнительно смазывали дырочку, так как сама по себе та не мокрилась, как обычная.

Женщина совсем растрепалась, волосы вылезли спутанными космами, блузка расстегнулась, и из неё вывалились большие дойки отвислых грудей. Они смешно болтались, пока Сидор гонял своего дружка в горячей плотной дырке женщины.

— Сидор, шахтёр проклятый! Давай! Заканчивай уже! Не могу больше! — взмолилась женщина через полчаса такой ебли. Ноги её норовили подломиться, но вспарывающий её нутро член не давал упасть.

Сидор уже хорошо разучил это слово. Тут он представил почему-то свою сестру, как та сосёт их отцу, склонившись над его телом в родительской кровати, выставив наружу, всем на обозрение, свою гладкую округлую попу с нежными дольками персика письки и коричневой звёздочкой между плавных ягодиц, как мать, посматривая на их игры за неплотно задёрнутой занавеской, качает головой, разминая тесто для пирожков своими сильными, измазанными мукой руками, а сама то и дело вжимается лобком в край стола; и, как по команде, кончил, обильно оросив гостеприимные внутренности соседки потоками горячей кончи.

— Ну ты и... чудище, — потрясённо промолвила женщина, умываясь и обтирая мокрой ладонью вспотевшее декольте. Она устало перевернулась, совсем его не стесняясь, развалилась на полке голым задом и запустила руку в волосатую и мокрую от слизи женскую письку: быстро-быстро стала тереть там двумя сложенными пальцами, запрокинув голову и напрягая живот, пока не выдохнула тяжело и громко, резко дёрнувшись напоследок: «А-к-х! Всё!»

Посидев потом немного, тётка вскочила и кинулась обмывать себя и Сидора, его член, который почти не пострадал в размерах после окончания, причитая и сокрушённо кивая головой. Вытирая свой зад, она шипела, морщилась и кривила губы. Потом по-воровски выглянула во двор из-за занавески и, убедившись, что никого нет, вытолкала парня из бани и за ограду.

— Приходи ещё, когда никого дома не будет, постучи сначала, так просто не заваливайся, понятно?! И ни одной живой душе, чтоб не рассказывал, что было! Понял?! А то больше не дам! — напоследок наказала ему женщина.

Так началась у Сидора не жизнь, а малина. Не малина, а клубника. Клубничка со сливками. Бывало, зайдёт в хату, там женщина нагнулась, он сначала засадит ей по самые помидоры, а потом интересуется, кто именно ему попался: — О, здравствуй, маменька!

Бабушку-то он по дырке отличал, а вот сеструха с мамкой этим местом очень похожие были. Только титьки если помять или в лицо заглянуть, только тогда понятно становилось, кого ебёт. Пока отца нет, он, считай, на дворе единственный член в семье оставался, не считая петуха. Да кто ж его считать будет?!

***

3249   2103 21914  159   4  +9.67 [24]

деревня, семья, сексуальность, женщины, мужчина, инстинкт, отношения