Пруд возле нашего дачного посёлка — большой, длинный, почти на километр. Целое водохранилище, а не какой-нибудь "пожарный водоём". Большинство народу на нём располагается, конечно, прямо рядом с посёлком и плотиной. Но мы с женой обычно уходим, наоборот, в дальний западный конец, где пруд только начинает образовываться из нескольких ручьёв. Здесь не очень удобно заходить в воду, но это терпимо. К тому же какая-то добрая душа давно соорудила здесь мостки. Зато сюда почти не доносятся ни грохот музыки, ни вонь шашлыков, ни заливистый детский мат. Слава богу, пруд вытянут с запада на восток, а как раз восточный ветер у нас случается, как известно, редко. Доехать сюда на машине тоже мало шансов. По крайней мере, на городской пузотёрке — точно никак. Только пешком или на велосипедах. А тащить на себе в такую даль столы, стулья, уголь, мангалы, одноразовую посуду, маринады, закуски, ну и, естественно, чем всё это запивать, да ещё собак и детей — дурных нету, как говорится. Ну и слава богу. У нас там в самом конце есть любимая полянка. До неё почти никто не доходит, так что мусор на неё натаскивают медленнее, чем мы его успеваем вывозить. Иногда можно даже искупаться и позагорать совсем голышом, не оскорбляя своим видом ничьи моральные устои. Что мы, конечно, и делаем.

А вот и фиг… Сегодня не получится. На полянке уже возится какая-то девочка-подросток — смешная, несклáдная, угловатая. Руки-ноги длинные… путается в них, ещё не привыкла к своим габаритам, наверное. Простенький жёлтенький купальничек, верх — плоские треугольные "шторки" с завязкой на шее — рельефно обтягивает ещё только формирующуюся… как бы это сказать… фигуру, в общем. Не надо ребёнка смущать, сегодня будем одетые.

Устраиваемся на противоположной стороне полянки. Девочка, очевидно, стесняется своего выросшего тела, старается поменьше попадаться нам на глаза. Держится в стороне от нас на самом краю полянки, в воду заходит, когда мы выходим, и наоборот. А когда мы просто лежим и загораем в высокой траве, нам друг друга и не видно. Хорошо, никто никому не мешает.

Ближе к вечеру она уехала. Натянула джинсы, кроссовки, мешковатую мальчишечью рубашечку — ну, пацан пацаном. Светлые волосы пострижены в карé выше плеч — мальчики так тоже ходят, и даже длиннее. Вот велосипед у неё девчачий — с низкой рамой. Хотя нынче девочки платьев почти не носят, так что какая разница? Одна педаль натужно скрипит на каждом обороте — надо бы там клин забить поглубже. Видать, нету мужика в доме. Ну да ладно, уехала и уехала — оно нам надо, за ней гоняться?

Сегодня она опять здесь, уже во второй или третий — фиг её знает, мы особо не считали — раз. Беззвучно поздоровалась с нами. Мы ей тоже примелькались, наверное. Здесь, в нашем углу, все одни и те же лица ходят. То этот старый дед с таким же старым-престарым, седым псом, оба едва волочат негнущиеся ноги. То молодая мамаша резво гоняет туда-сюда свою коляску, как будто сдаёт спортивный норматив. То две моложавые подружки-пенсионерки с палками для ходьбы. Теперь вот эта девочка.

— Да, здравствуй. Опять приехала? Дай-ка сюда свой велик, тебе там кое-что поправить надо. Больно слушать.

Достаю из подсумка ключи, подбираю камень поухватистее. Ставлю велосипед вверх ногами — на седло и руль. Она с интересом смотрит на мои действия. Подкладываю ключ, забиваю клин, затягиваю гайку. Хорошо бы, конечно, его вообще поменять, он там уже стёрся, наверное. Но запасного у меня с собой нет. Колёса подкачаны, всё остальное вроде более-менее крутится — сойдёт.

— На, прокатись туда-обратно. Не скрипит больше?

— Нет, не скрипит. Спасибо…

Она сегодня приоделась в первый раз — оттого, что день жаркий, наверное. Обтягивающий топик на таких тоненьких бретельках, что, кажется, оборвались бы, если бы его наполнить чуть побольше. Но с тем, что пока есть — смотрится как раз впору. Короткие шорты из старых джинсов. Дурочка, сотрёшь ведь себе всё по такой жаре. Пластиковые девчачьи босоножки — когда-то, вероятно, розовые, но сейчас уже выгоревшие до совершенно неопределённого цвета. От старшей сестры остались, наверное. Здесь, на дачах, кто какое старьё донашивает. Чего зря в новое наряжаться? А вот ножка, да, уже в рост пошла — полный взрослый 37-й размер, наверное.

Дед тоже приковылял, поставил свой складной стульчик на краю полянки — отдыхают оба перед обратной дорогой. Пока место занято, девочке приходится устраиваться поближе к нам, на виду. К тому же и трава уже не такая буйная — подсохла, подвытоптали.

О, гляди-ка — у неё сегодня и купальник новый. Цельный, спортивного покроя, с Х-образными стяжками на спине. В нём она выглядит ещё более худенькой, чем в раздельном. Или это оттого, что смотрим на неё теперь вблизи? Рёбрышки на спине проглядывают, тазовые косточки по бокам выпирают, даже внизу как будто выступает поперечная косточка. Или просто она в тёмном стройнее кажется? Верх купальника яркий, подчёркивает её острые холмики, а к низу тон плавно переходит в тёмный, ненавязчиво предлагая глазу поискать себе что-нибудь более цветастое. Правильно, нечего здесь разглядывать. Целомудренный такой купальничек.

— Ну что, идём вместе? — предлагает ей жена.

— Идёмте…

Идите, я здесь просто так посижу. Пока они плавают, дед уходит со своим кабыздохом. Но вместо него теперь припёрся какой-то мужик, расположился сразу же на его месте. Немолодой, но накачанный, резкий. Бритый наголо, весь в наколках, но на зéковские не похожи; сейчас многие себя уродуют по-разному просто так. Не видели его раньше. Какой-нибудь бывший спортсмен, наверное.

Вот и жена с девочкой вылезают, устраиваются на солнышке греться. Боязливо покосилась на качка, подтянула на всякий случай свою подстилку поближе к нам — мы хотя бы уже вроде как знакомые. Укладывается рядом с женой — типа, дочка наша. Правильно, лучше излишняя осторожность, чем недостаточная.

— Тебя как звать-то?

— Вик… Виктория.

— Вика, значит. Ты с наших дач? Не видели тебя раньше. Или с Дубков?

— Нет, с Машиностроителя.

Ого, куда её занесло. Это СНТ километрах за десять от нас. И тяготеет уже не к нашей станции, а к шоссе. От райцентра, что за две станции от нас, в ту сторону автобус ходит. А от нас до него сплошь безнаселёнка, только полевые и лесные дороги.

— А ты путешественница, однако. У вас же там на Машиностроителе свой пруд есть.

— Так он маленький, и народу там всегда много. Мне здесь нравится, чтобы никто не мешал. Люблю одна быть. Нет-нет, вы мне не мешаете.

Ну, молодец, что сказать. Мы тоже не любим толпу. Девочка тихая, молчаливая — интроверт, однозначно. Говорит неустойчивым фальцетом, это возрастное, конечно. Через годик устоится. Пока, наверное, это ей ещё одна причина говорить поменьше.

К концу второго их заплыва качок уже успевает сплавать, обсохнуть, сделать разминку и уйти. Больше никто не приходит, но Вика уже по инерции держится рядом с нами.

Жена переворачивается на живот и распускает завязки купальника на спине. Она любит ровный загар. Она вообще купальников не любит, но сегодня ей опять придётся выглядеть приличной женщиной. Вика осторожно косится на край её груди, высовывающийся сбоку. А так тоже можно? Подумав, неохотно выпутывает руки из переплетений купальника, краснея и стыдливо придерживая его спереди, и тоже ложится спинкой кверху. Правильно, загорайте так. Я даже отвернусь, чтобы вам не мешать.

Короткая летняя гроза накатилась внезапно — с юга, из-за леса. Мы сидели, естественно, лицом к пруду и тем более не могли её видеть. Спохватились только тогда, когда край тучи уже захлестнул высокое — самое высокое в эти дни — солнце. Уезжать было поздно, оставалось только пережидать в лесу под разлапистыми ёлками. Гроза прокатилась и ушла дальше на север, оставив за собой искрящийся грибной дождь, а ему вслед над прудом вспыхнула, ширясь, жирная двойная радуга. Вика с наслаждением прыгала и приплясывала по берегу под этим дождём, а потом девочки снова залезли в тёплую после грозы воду.

…Спалился он по-глупому, под самый вечер. Пошёл перед дорогой в невысокие кустики — понятно, зачем — и делал это там… стоя! Наверное, на уровне глаз он ещё ощущал себя в кустах, но его белёсая макушка чётко торчала сверху.

— Ни фига себе… — жена, конечно, тоже это заметила. — Девочки так не делают…

— Да, сюрпризик… Как же он купальники-то надевает, что ничего не вываливается и не выступает?

— Наверное, не отросло ещё, чему вываливаться. Так-то что-то вроде как есть, я думала — косточка. Но слушай, у него же грудь! Ты не видел, а мы потом на спине лежали — почти на настоящую единичку. И соски такие взрослые. Ну и в купальнике её видно.

— Бывает такое у подростков. Это с гормонами что-то. Вот он и комплексует, конечно. Поэтому сюда и ездит, где его никто не знает, а лучше бы чтобы вообще никто не видел. Прикинь, в самом деле, в чём ему сейчас на пляж выйти — в купальнике? В одних плавках?

— Да, не повезло мальчишке. Дай бог, потом само всё устаканится. Тсс, обратно идёт. Давай пока не показывать, что мы его разгадали.

— Угу.

Вечером, подумав вместе, решили, что если приедет ещё раз — то надо будет всё-таки признаться, что мы знаем его секрет. Как-нибудь потактичнее, конечно. Всё равно он долго не продержится, где-нибудь что-нибудь вылезет — в прямом и в переносном смысле. И может быть, в ещё более нелепой ситуации. Надо утешить, конечно: какой он есть — такой и есть, что ж теперь с этим делать. Ему с таким телом и так несладко.

Лишь бы он дальше не пошёл уже в какую-нибудь нетрадиционную сторону. От такой ошибки природы туда не очень далеко. Если встретится ему по жизни кто-то из этих, то мимо они точно не пройдут. А ведь он сейчас любому обществу рад, любой поддержке. Не дай бог, вообще уговорят её не исправлять, а наоборот, усугубить и оставить навсегда. Надо его как-то на нормальные отношения сориентировать, несмотря на его аномалию. Ты сама тоже так считаешь? Да, заинтересовать именно женским телом, сейчас для этого самый правильный возраст. Хотя ему, наверное, и собственное-то ненавистно.