"Хочется забыть, но не могу"

Вечер. Скукота.

Я бесцельно скролю сайт знакомств, перелистывая анкеты женщин — улыбчивые, скучающие, откровенные. Ни одна не цепляет. Может, зря зашел? Может, просто выключить ноутбук и пойти спать?

Но тут — лайк.

Неожиданно. От мужчины. В профиле — седина в висках, глубокие морщины у глаз и подпись: "Ищу компанию: поговорить, выпить пива. Без обязательств".

Я замер. Почему он лайкнул меня? Я же даже не указал, что открыт к общению с мужчинами. Может, ошибся? Или... ему просто все равно?

Курсор пополз к кнопке «Игнор», но палец не слушался. Что-то щёлкнуло внутри — скука сменилась странным, едва уловимым импульсом. Любопытство. Чистое, неотфильтрованное. Я нажал «Ответить».

Я: Нечасто мужчины лайкают мужчин. Ошиблись разделом?

Сообщение ушло, и я уже пожалел, показалось глупо и палевно. Но ответ пришёл почти мгновенно.

Он: Ошибок не делаю. Профили женщин отскакивают от глаз, как горох от стены. Иногда нужен простой разговор. Без подтекста.

Текст был сух, но в его словах была какая-то усталая прямота, которая зацепила сильнее, чем любой кокетливый смайл.

Я: И что вы хотите услышать?

Он: Всё, что обычно молчишь. У меня отличный бразильский кофе и вид из окна на спящий город. Лучше любой психотерапии.

Я представил эту картину: тёмная комната, свет неона за окном, чашечка эспрессо в руке и тишина, которую не надо заполнять пустыми словами. Ту самую тишину, которую я искал, бесцельно листая анкеты.

Он: Сейчас или никогда. Завтра я уже передумаю.

Именно это последнее сообщение всё и решило. В нём не было настойчивости, только вызов. Вызов моей рутине, моей скуке, моему безопасному одиночеству.

По спине пробежала лёгкая дрожь — не страх, а азарт. Необъяснимое возбуждение от того, что я сейчас сломаю весь привычный ход вечера. Сейчас, в половине одиннадцатого, поеду в неизвестность к незнакомому человеку. Просто потому, что он предложил кофе и правду.

Я: Адрес. Выезжаю.

Дорога заняла не больше пятнадцати минут. Слава богу, не через весь город. Навигатор вывел меня к типовой многоэтажке-«человейнику», одному из двадцати одинаковых серых корпусов в спальном районе. Огни окон сливались в бесчисленные желтые квадраты.

Я подошел к подъездной двери, нашел на панели домофона его номер квартиры и набрал цифры. Раздался длинный гудок. Внутри что-то щелкнуло, и из решетки прозвучал низкий голос: —Да? —Это я... с сайта, — немного запинаясь, сказал я в решётку микрофона. —Заходи.

Дверь открылась.

Лифт пах остывшим сигаретным дымом и чужой жизнью. Он с лязгом и скрипом поднял меня на пятый этаж. Я вышел в длинный, слабо освещенный коридор, где у дверей стояли чьи-то пыльные кроссовки.

Я нашел его дверь. Пальцы чуть дрожали. Я уже собрался было нажать кнопку звонка, но заметил, что она уже приоткрыта — ровно настолько, чтобы дать понять: ждут.

По спине пробежали мурашки. Инстинкт кричал развернуться, сбежать обратно в лифт, в свой предсказуемый и безопасный вечер. Но любопытство и азарт — эта странная, тягучая жажда чего-то нового — оказались сильнее. Они сковали ноги и толкнули плечом в створку двери.

Я вошел.

На пороге стоял хозяин.

Это был высокий, плечистый мужчина с широким скуластым лицом и неожиданно пухлыми, мягкими губами, которые сейчас растянулись в сдержанном, но гостеприимном приветствии. Он молча протянул руку. Его ладонь была шершавой, с твердыми мозолями, но рукопожатие оказалось не властным, а… уютным. Возможно, дело было в том, что его рука была почти вдвое шире моей, и эта грубая сила была обернута в какую-то бережную аккуратность.

— Проходи, — его голос гудел тихим мотором в маленькой прихожей. — Может, что выпьешь?

— Ну, если только кофе. Я за рулем, — ответил я, чувствуя, как наконец отпускает первое напряжение.

— Понимаю. Одивай тапочки, — он кивнул на аккуратно стоящие у порога новые, клетчатые шлепанцы, купленные, похоже, специально для гостей. — Кофе будет через пять минут. Как раз успеешь освоиться.

Он повернулся и прошел вглубь квартиры, оставив меня на пороге с странным ощущением, что я переступил не просто через порог чужого дома, а через какую-то невидимую грань. Воздух пахло кофе, свежей выпечкой и чем-то еще неуловимо мужским — может, кожей, может, деревом.

Я наклонился, чтобы сменить обувь, краем глаза отмечая чистоту и порядок. Казалось, эта квартира жила в каком-то своем, размеренном и понятном ритме. И мне, совсем чужому, в ней уже было… спокойно.

Я прошел на кухню, ведомый густым ароматом. Кофе уже закипал в медной турке на маленькой обычной газовой плите, наполняя небольшое пространство дурманящим, горьковатым запахом. Или, может, не только он кружил мне голову. Может, сама эта ситуация — поздний час, чужой дом, молчаливый хозяин.

— Володя, — представился он, стоя спиной у плиты и внимательно следя за тем, как кофе поднимается пузырящейся шапкой. —Алексей, — откликнулся я, остановившись у кухонного стола.

Ощущение неловкости висело в воздухе, гуще кофейного пара. Мы обменялись именами, и тишина снова сомкнулась, плотная и тяжёлая. Напряжение росло с каждой секундой, разбухая между нами в маленькой кухне. Он молча разливал кофе по маленьким чашкам. Я молча смотрел на его широкую спину, на движения больших, умелых рук.

Разговор не клеился. Все те легкие цифровые реплики, что летали в чате, здесь, в реальности, казались плоскими и ненужными. Вопросы «как дела» или «что делаешь» застревали в горле. Мы были двумя чужими вселенными, внезапно столкнувшимися на орбите этой тихой кухни, и гравитация притягивала, но и отталкивала одновременно.

Он поставил передо мной чашку. —Сахара? —Нет, спасибо. Так... лучше. —И я так пью, — он сел напротив, и его взгляд, тяжелый и внимательный, наконец встретился с моим.

— Ну что, Алексей... С чего начнём? — его голос прозвучал приглушённо, будто доносясь из другого измерения.

Я почувствовал, как влажность ладоней выдаёт моё смятение. — Я немного стесняюсь... — голос сорвался на полуслове. — Давай лучше ты будешь главным. А я просто буду слушать. Так будет проще.

Уголки его губ дрогнули в едва уловимой улыбке. — Хорошо. Но ты же понимаешь, для чего я тебя пригласил?

Сердце забилось чаще. — Поговорить? — выдохнул я, чувствуя, как воздух становится густым и тяжёлым.

— Нет. — Он отставил чашку, и фарфор глухо стукнул о столешницу. — Я тебя сейчас буду... иметь.

В горле встал комок. Кровь ударила в виски, а внизу живота пробежала предательская волна жара. Голова закружилась, поплыли контуры мебели. Мелькнула параноидальная мысль: кофе! Он что-то подмешал? Но тело уже реагировало вопреки рассудку, воля растворялась в омуте этого низкого голоса.

Вместо возмущения, вместо протеста — лишь шёпот, едва слышный даже мне самому:

— Может... не стоит? — прошептал я, и слова повисли в воздухе, слабые и беспомощные.

— Еще как стоит, — его голос прозвучал спокойно, но с той неоспоримой уверенностью, что заставляет умолкнуть любые сомнения. Он медленно отпил глоток кофе, не сводя с меня тёмных, тяжёлых глаз. — Сколько тебе лет?

— Тридцать пять, — услышал я свой собственный голос, будто доносящийся из глубины туннеля, издалека. Он звучал чужо и глухо.

— Ты женат? —Да.

Ответы вылетали автоматически, помимо моей воли, как будто кто-то другой управлял моими голосовыми связками. В голове стоял лёгкий туман, сладкий и дурманящий, смешиваясь с горьковатым ароматом кофе.

Он поставил чашку, и тихий стук фарфора о стол прозвучал как выстрел в напряжённой тишине кухни. —Ты хочешь секса? Пауза затянулась.Я чувствовал, как по спине бегут мурашки, а сердце бьётся где-то в горле. Я хотел сказать "нет". Кричать, протестовать, отрицать. Но вместо этого губы сами разомкнулись и выдохнули: —Да.

Мой собственный ответ поразил меня. Он был тихим, но чётким, лишённым дрожи. Это было признание, вырвавшееся из самых потаённых глубин, о существовании которых я боялся себе признаться. И в тот миг, прозвучав вслух, оно принесло не стыд, а странное, щемящее облегчение.

И в тот миг, прозвучав вслух, оно принесло не стыд, а странное, щемящее облегчение. Словно камень, годами давивший на грудь, внезапно сдвинулся с места.

— Иди подмойся, — его голос, низкий и властный, вернул меня в реальность. — Не люблю грязи. Душ там.

Он указал направление своей огромной ладонью. Широкий халат на нем распахнулся, обнажив мощную, покрытую темными волосами грудь. В этом жесте была небрежная, почти звериная естественность, от которой перехватило дыхание.

На ватных ногах, не смея и думать о возражениях, я поплелся в указанном направлении. Мой путь лежал через гостиную, где обычная софа была уже превращена в широкое ложе — аккуратно застеленное, с парой чистых подушек. На журнальном столике рядом демонстративно, почти вызывающе, стояли два предмета: небольшой, но солидный вибратор из темного силикона и внушительный флакон с лубрикантом. Картина была настолько откровенной и продуманной, что не оставляла сомнений — хозяин не просто предполагал, он знал и заранее готовился к тому, как будут развиваться события.

В душевой царила стерильная, почти хирургическая чистота. Все блестело, пахло свежестью и хвойным гелем. На нагревательной полотенцесушиле видело пушистое полотенце с ярлычком — новое, никем не использованное.

Струи горячей воды омывали тело, но не могли развеять туман в голове. Мысли путались, цепляясь за абсурдность происходящего, но тело уже жило своей собственной, обособленной жизнью, повинуясь не логике, а глубинным инстинктам.

Внезапно дверь приоткрылась без стука. В проеме, опершись о косяк, стоял он.

Я инстинктивно сжался, пытаясь прикрыться руками, почувствовав внезапный, жгучий стыд.

— Ты что, стесняешься своего тела? — в его голосе прозвучала легкая, почти издевательская усмешка. — Убери руки. Дай посмотреть.

Приказ прозвучал спокойно, но с той неоспоримой интонацией, что не предполагала возражений. Руки мои опустились сами собой, предательски послушные. Его взгляд, тяжелый и изучающий, скользнул по мне с головы до ног — медленно, обстоятельно, без тени смущения. Так оценивающе, так подробно меня не разглядывал еще никто и никогда. Под этим взглядом кожа загоралась румянцем, но внизу живота, вопреки всему, зарождалась и росла горячая, настойчивая пульсация. Это унижение, эта откровенность — меня заводила.

— На душе висит насадка, — бросил он, прерывая молчание. — Хорошенько промойся. Всё.

И, уже выходя, обернулся: —Давай не долго. Я тебя жду.

Дверь прикрылась, оставив меня наедине с гулом воды и громким стуком собственного сердца. Ожидание повисло в воздухе, густое, сладкое и пугающее.

Я торопливо вытерся грубым махровым полотенцем, с трудом совладав с дрожью в пальцах. Завернувшись в ткань, как в кокон, я осторожно приоткрыл дверь и сделал шаг в гостиную. Меня била мелкая дрожь, предательски выдавая внутреннюю бурю. Наверное, тряслись не только руки, но и губы.

Моему взору открылась картина, от которой кровь застыла в жилах, а потом ударила в голову горячей волной. На разложенном ложе полулежал ОН. Мощный, волосатый, подобный высеченной из гранита статуе. Абсолютно голый. Его тело, покрытое темными узорами волос, дышало силой и спокойной уверенностью. Одна его рука лениво поглаживала упругий живот, другая — сжимала начинавший подниматься толстый, внушительный член, наливаясь кровью и силой на моих глазах.

«О боже! — пронеслось в голове, и в висках застучало. — Мне конец». Ноги стали ватными, земля ушла из-под них.

— Не трясись, — его голос прозвучал низко, почти ласково, но с непререкаемым авторитетом. — Иди сюда.

Я сделал несколько неуверенных шагов, и сильные руки притянули меня к себе, лишив последней возможности к отступлению. Его объятия были железными, уверенными, настойчивыми, но не грубыми. Они не сковывали, а принимали.

Его пухлые, мягкие губы прижались к моим. Легкая небритость щетины слегка царапала кожу, создавая контраст с удивительной нежностью самого прикосновения. А потом его язык вошел в мой рот — влажный, горячий, настойчивый, но не агрессивный. Этот поцелуй был совсем не таким, как с женщиной. В нем не было мягкости и податливости. В нем была власть, опыт, глубокое знание, от которого кружилась голова. Это было что-то невообразимое, первобытное, отталкивающее и притягательное одновременно. Мир сузился до гула в ушах, вкуса его кофе и мужского запаха, смешанного с парфюмом дорогого геля для душа. Его огромная ладонь, шершавая и горячая, обхватила мою шею с властной нежностью, словно котенка, оторвав от поцелуя и мягко, но неумолимо направив вниз, к его возбужденному члену.

— Соси, — прозвучало тихо, но с тоном, не допускающим возражений. — Не стесняйся.

Моего мнения никто не спрашивал. Это был не просьба, а приказ, от которого по спине пробежали мурашки смешанного страха и возбуждения.

И вот уже перед моим лицом, огромный и набухающий, находился его орган. Рука на моей шее, не сжимая, а лишь направляя, не оставляла пространства для маневра или выбора. Терпкий, специфический, глубоко мужской запах ударил в ноздри, и к удивлению, он не был противен — он был диким, первобытным, откровенно приятным.

Головка его члена, бархатистая и удивительно нежная, коснулась губ, а затем без малейшего усилия соскользнула в рот. Это было новое, странное ощущение... Ощущение полного заполнения, когда мягкая, податливая, но стремительно твердеющая плоть полностью занимает все пространство.

Я начал неосознанно сосать, как соску, повинуясь древним инстинктам. Его рука мягко направляла ритм моей головы, задавая неспешные, но уверенные движения вдоль всей длины его члена. Плоть во рту пульсировала, увеличивалась и твердела с каждой секундой, становясь почти необъятной.

Он глубже входил в меня, и с каждым движением член все чаще упирался в гортань, вызывая спазмы и рвотные позывы. Слезы выступили на глазах, но вырваться или сопротивляться было невозможно — физически и, что страннее, психологически.

Меня просто трахали в рот. Меня, в рот, трахали! Как послушную, безвольную куклу, отдавшую себя во власть чужой, безраздельной воли. И в этом унизительном, животном акте была порочная, всепоглощающая свобода — от мыслей, от решений, от самого себя.Это длилось и длилось, казалось, целую вечность.

— Давай сюда свою дырку, — его голос, низкий и властный, прозвучал как приказ, не терпящий промедления.

Он поправил мою попу своей мощной ладонью, открывая доступ. Его движения были уверенными, опытными. Уже смазанный прохладным лубрикантом палец нашел анус и начал медленные, круговые движения, постепенно наращивая давление. Каждое прикосновение было точным, выверенным, будто он читал карту моего тела. Мои мышцы, сначала сопротивляясь, постепенно сдавались под этим настойчивым, но не грубым напором. И вот уже первая фаланга толстого пальца скользнула внутрь, за ней вторая… Он продолжал работать, мягко расширяя проход, готовя его к чему-то большему.

А его член все это время пульсировал у меня во рту, заполняя собой все пространство, отзываясь глухим стуком в висках. «Какой же он огромный», — промелькнула запоздалая, смутная мысль. Он уже едва помещался, каждый его толчок заставлял сдерживать рвотный рефлекс.

Его пальцы, закончив подготовку, уступили место вибратору. Холодный наконечник, щедро смазанный, коснулся расслабленного входа. И включился. Тихий гул превратился в мощную вибрацию, которая пронзила всё тело, заставив мышцы таза окончательно расслабиться и подрагивать в такт. Он мастерски направлял прибор, то и дело попадая в ту самую точку внутри — простату. От каждого точного касания по спине пробегали разряды тока, сладкие и острые одновременно.

Мой собственный член был все еще вялым. Парадоксально — физически я был не так уж сильно возбужден, но мое сознание буквально плавилось от наслаждения. Как такое возможно, я не понимал.

Володя убрал руку с моей шеи. Его огромная, шершавая ладонь обхватила мой, казавшийся теперь таким маленьким по сравнению с его, член. Его пальцы принялись мять, стимулировать, выжимать из меня каждую каплю удовольствия — то нежно проводя по головке, то сжимая ствол, то слегка касаясь набухших яичек.

Я почти на автомате продолжал совершать движения ртом, но все мое внимание теперь было приковано к двум эпицентрам бушующего внутри шторма: ритмичным вибрациям внутри и умелым прикосновениям снаружи. Это было так искусно, так невыносимо приятно, так… так…

Еще чуть-чуть, и я бы кончил, не в силах сдержать эту нарастающую, всепоглощающую волну.

(Окончание будет позже)