Стеклянные двери клиники «ФармаКорп» с легким шипением разъехались перед Джейн, впуская ее в стерильный, охлажденный до ледяной температуры воздух. Здесь пахло антисептиком и деньгами. Последнее особенно привлекало. Именно этот запах, вернее, его отсутствие в ее собственной жизни, привел сюда двадцатилетнюю студентку.

Приемная была выдержана в спокойных, нейтральных тонах — серые диваны, синие акцентные стены, на которых висели абстрактные картины, призванные, вероятно, умиротворять. Но Джейн не могла расслабиться. Ее пальцы нервно перебирали ремешок старого рюкзака, набитого конспектами по введению в социологию.

— Джейн Доу? — из-за стойки поднялась женщина в белом халате, улыбка на ее лице была такой же безупречной и безжизненной, как интерьер. — Меня зовут Линда. Пройдемте, доктор Мердок ждет вас.

Джейн кивнула, чувствуя, как подкашиваются ноги. Она последовала за Линдой по длинному коридору, где их шаги глухо отдавались на глянцевом линолеуме. Двери кабинетов были закрыты, на табличках — непонятные аббревиатуры и номера.

Кабинет доктора Мердока оказался просторным и залитым солнцем. За массивным стальным столом сидел мужчина лет пятидесяти, с седеющими висками и внимательным, изучающим взглядом.

— Мисс Доу, садитесь, пожалуйста, — его голос был низким и спокойным. — Рад, что вы откликнулись на нашу программу.

— Я тоже рада возможности, — выдавила Джейн, опускаясь на жесткий стул напротив.

— Прекрасно. Тогда давайте без лишних преамбул, — доктор отодвинул в сторону планшет и сложил руки на столе. — «ФармаКорп» разработала новый анальгетик, «ЦефалоМид». Высокая эффективность, минимум побочных эффектов по результатам доклинических испытаний. Сейчас мы переходим к третьей фазе — испытаниям на добровольцах. Ваша задача — простая и крайне важная.

Он сделал паузу, давая словам улечься.

— Вы будете принимать по одной таблетке ежедневно, в одно и то же время. Предпочтительно утром. И вести детальный дневник самонаблюдения. — Доктор Мердок достал из ящика толстый синий блокнот и протянул его ей. — Записывайте все. Абсолютно все, что почувствуете. Малейшие изменения в настроении, уровне энергии, аппетите, качестве сна. Легкое головокружение, сухость во рту, изменение восприятия вкуса... Любые, даже самые незначительные, на ваш взгляд, ощущения. Это критически важно для финального профиля безопасности препарата.

Джейн взяла блокнот. Бумага была гладкой, дорогой. Она представила, как будет заполнять его, сидя в университетской библиотеке между лекциями. Выглядеть это будет, наверное, как ведение конспекта по особо скучному предмету.

— Я поняла. Каждый день, все записывать.

— Именно так, — доктор улыбнулся уголками губ. — Стандартный протокол. Помимо дневника, раз в неделю вам нужно будет приезжать к нам для сдачи анализов и беседы. Весь процесс займет три месяца. Вознаграждение, как вы знаете, составляет пять тысяч долларов, выплачивается по завершении программы.

Пять тысяч. Сумма, которая решала бы все ее проблемы на ближайший семестр. Книги, аренда, сломанный ноутбук, возможность немного выдохнуть.

— У меня нет вопросов, — сказала Джейн, и ее голос наконец обрел твердость.

— Отлично. Тогда подпишите, пожалуйста, вот эти документы. Информированное согласие, — Линда, стоявшая все это время у стены, молча протянула ей стопку бумаг и ручку.

Джейн пробежалась глазами по тексту. Множество пунктов, расплывчатые формулировки о возможных рисках, конфиденциальность данных. Она поставила подпись внизу последней страницы. Быстро, пока не передумала.

Доктор Мердок кивнул и открыл верхний ящик стола. Оттуда он извлек небольшую пластиковую баночку из темного непрозрачного пластика с белой герметичной крышкой.

— Вот ваш курс. Тридцать таблеток. Начнете завтра утром. — Он протянул баночку. — И помните, мисс Доу, ваша скрупулезность — залог успеха. Нас интересуют все эффекты. Даже те, что могут показаться вам... необычными.

Его взгляд на секунду задержался на ней, и Джейн почувствовала легкий, почти неуловимый холодок вдоль позвоночника.

— Спасибо, доктор, — она взяла баночку. Она была легкой, почти невесомой, но в ее ладони она чувствовала вес всего своего будущего.

Через несколько минут она уже выходила из клиники, щурясь от яркого дневного света. В кармане ее джинс лежала оранжевая баночка, в рюкзаке — синий блокнот. Где-то впереди была ее обычная жизнь — лекции, подработка в кафе, вечера за учебниками. Но теперь у нее был секрет. Небольшой, размером с таблетку, который она должна была принять завтра утром. Она еще не знала, что этот маленький белый объект вскроет в ней нечто глубокое, дикое и абсолютно неуправляемое, заставив ее переписать не только дневник наблюдений, но и саму себя.

***

Утро началось в привычном хаотичном ритме. Звон будильника, быстрый душ. Вода смывала остатки сна, но не могла смыть легкое нервное возбуждение. Сборы были похожи на скоростной монтаж: натянуть джинсы, набросить легкий топ, наскоро высушить волосы, провести тушью по ресницам у зеркала, в котором отражалось ее взволнованное лицо.

Именно в этой суматохе оранжевая баночка чуть не канула в небытие. Джейн заметила ее на краю раковины, когда уже хваталась за рюкзак.

— Черт! — выдохнула она, откручивая герметичную крышку.

Внутри лежали тридцать маленьких, ничем не примечательных белых таблеток. Она вытряхнула одну на ладонь, посмотрела на нее с долей скепсиса и, набрав в стакан воды, проглотила. Ни вкуса, ни запаха. Просто очередная утренняя рутина.

Выскочив из дома, она помчалась к автобусной остановке, чувствуя, как на спине у нее уже проступают капли пота. В салоне было душно и тесно, как всегда в час пик. Джейн втиснулась между тучным мужчиной с портфелем и студенткой, уткнувшейся в телефон. Но сегодня жара ощущалась иначе. Не как внешний дискомфорт, а как что-то, поднимающееся изнутри. Теплая волна разлилась от центра живота, медленно растекаясь по жилам, наполняя их легким, почти незаметным покалыванием. Она списала это на бег и общую духоту.

В аудиторию она ворвалась буквально за секунду до того, как профессор начал свою лекцию. Запыхавшаяся, с пылающими щеками, она плюхнулась на единственное свободное место рядом со Саймоном.

— Опять проспала, соня? — его губы растянулись в широкой, доброй ухмылке.

Саймон был ее личным анклавом спокойствия с тех пор, как они вместе бегали по лужам в детском саду. Теперь же он был еще и воплощением мужской красоты колледжа: широкие плечи, которые идеально смотрелись в простой футболке, светлокурые волосы, вечно растрепанные так, будто он только что встал с постели. Глаза цвета теплого шоколада.

— Заткнись, — буркнула она в ответ, вытаскивая блокнот, но ее рука на миг задержалась на его предплечье, когда она искала опору, усаживаясь поудобнее. И это обычное, дружеское прикосновение вдруг отозвалось в ней странным эхом. Сквозь тонкую ткань его футболки она почувствовала жар его кожи. И этот жар, казалось, синхронизировался с тем внутренним огоньком, что тлел у нее внутри. Ей вдруг показалось, что она чувствует каждую молекулу воздуха, скользящую по ней, каждое движение ткани ее топа.

— Ладно, ладно, — он тихонько подтолкнул ее плечом своим, и этот толчок отозвался в ее теле легкой вибрацией. — Ты вся красная. Летела, как угорелая.

— Автобус... жарко, — выдавила она, стараясь дышать ровнее.

Она попыталась сосредоточиться на лекции о социальных структурах, но слова профессора уплывали, как дым. Ее сознание было приковано к собственному телу. К странной тяжести в низу живота, к тому, как соски набухли и затвердели, болезненно потираясь о кружевной бюстгальтер. К теплой влаге, которая начала скапливаться между ног. Это было смущающе, странно и... приятно. Словно кто-то медленно поворачивал невидимый регулятор ее чувствительности, и теперь все вокруг — скрип стула, шепот за спиной, запах старой бумаги и легкий аромат одеколона Саймона — било по нервам с невероятной силой.

— Ты в порядке? — Саймон наклонился к ней, его шепот прозвучал прямо у ее уха, и по ее спине пробежала дрожь. — Похмелье? Или уже влюбилась в нового лектора?

Обычная их шутка сегодня прозвучала как что-то большее. Она повернула голову и встретилась с его взглядом. И вдруг с абсолютной, животной ясностью осознала, как хочет почувствовать его губы на своих. Чтобы его большие, сильные руки обняли ее, прижали к этой твердой мускулистой груди.

Мысль была настолько неожиданной и интенсивной, что она резко отвела взгляд, чувствуя, как горит все ее лицо.

— Да нет, просто... голова немного кружится, — прошептала она, сжимая руки на коленях, чтобы они не дрожали.

Она сидела неподвижно до конца пары, уставившись в конспект, где вместо слов возникали смутные, стыдные образы. А внутри все нарастал тот странный, влажный жар, настойчивый и требовательный, словно тихий голос какого-то древнего, только что проснувшегося инстинкта. Она с ужасом и любопытством думала о том, что ей предстоит записать в синий блокнот сегодня вечером. «Малейшие изменения в настроении, уровне энергии...» Да, изменения были. И они были далеки от чего-либо, связанного с головной болью.

***

Спустя два часа Джейн сидела в самом дальнем углу университетской библиотеки, в зале редких книг, куда забредали лишь самые отчаянные затворники. Здесь вековой пылью, переплетенной кожей и тишиной, густой, как мед. Но сегодня даже эта тишина не могла заглушить гул в ее крови.

Странное возбуждение, которое сначала было лишь досадным фоном, теперь достигло невероятной, мучительной высоты. Оно пульсировало в ней низким, настойчивым гулом, превратив ее тело в один сплошной оголенный нерв. Пройти от философского сектора сюда, к этим стеллажам с забытыми фолиантами, было пыткой. Каждый шаг отзывался трением джинсовой ткани о воспаленную, невыносимо чувствительную кожу на внутренней стороне бедер. Соски горели, набухшие и твердые, как горошины, любое движение майки причиняло одновременно боль и странное, щемящее удовольствие.

Она сидела, сгорбившись над столом, заваленным книгами. Перед глазами плыл туман. Мир сузился до пульсации между ног — влажной, горячей, требовательной. Там текло без перерыва, смущая ее масштабами. Стыд смешивался с животным, всепоглощающим желанием. Ей было плевать на последствия, на приличия, на все. Мозг отказывался работать, выдав единственную, кристально ясную команду: кончить. Сейчас. Немедленно.

Сердце бешено колотилось, заливая уши оглушительным стуком. Она огляделась — ни души. Только ряды бесконечных стеллажей и портреты старых профессоров, сурово взиравшие на нее со стен. Ее дыхание стало прерывистым, свистящим.

Это было безумием. Чистейшим безумием.

И все же ее рука, будто сама по себе, опустилась под стол. Дрожащими пальцами она расстегнула пуговицу на джинсах, потом молнию. Глоток прохладного воздуха на влажную кожу заставил ее вздрогнуть. Она засунула руку внутрь, под тонкий хлопок трусиков, уже промокших насквозь.

Прикосновение собственных пальцев к вздувшемуся, невероятно чувствительному бугорку было подобно электрическому разряду. Она чуть не вскрикнула, закусив губу до боли. Глаза закатились. Ей не нужны были ласки, нежность, томление. Ей нужен был щедрый, стремительный финал. Сейчас.

Она прикрылась развернутой книгой — каким-то томом по средневековой архитектуре — и, уткнувшись в него взглядом, в котором не было ни капли осмысления, начала быстро, отчаянно тереть подушечками пальцев свою распухшую, пульсирующую плоть. Каждое движение отзывалось горячей волной в низу живота, заставляя ее бедра непроизвольно сжиматься. Она сжала веки, пытаясь загнать назад стоны, подступавшие к горлу. В ушах звенело. Она была вся — одно сплошное, жадное желание.

Пальцы скользили легко, обильно смазанные ее же соками. Она ускорила ритм, дыша коротко и прерывисто, как загнанное животное. Мысли ушли. Остался только нарастающий, неумолимый вихрь внутри, сжимающаяся пружина, вот-вот готовая распрямиться.

И тогда это накатило. Не волна, а взрыв. Глухая, сокрушительная судорога, вырвавшая из груди сдавленный, хриплый выдох. Все ее тело на мгновение застыло в мучительном экстазе, а затем безвольно обмякло, затопленное разрядом такой силы, что у нее потемнело в глазах. Спазмы медленно отступали, оставляя после себя дрожь в коленях, оглушительную пустоту в голове и мокрые, липкие пальцы в джинсах.

Она медленно, с трудом вытащила руку, чувствуя, как сердце постепенно возвращается к нормальному ритму. На нее накатила острая, тошнотворная волна стыда. Она только что... в библиотеке... Боже.

Джейн опустила голову на прохладную деревянную столешницу, пытаясь отдышаться. А потом ее взгляд упал на синий блокнот, лежавший рядом. «Записывайте все. Абсолютно все ощущения».

Горькая, истерическая улыбка тронула ее губы. Да, кое-какие «ощущения» у нее определенно были.