Тепло в животе Джейн не просто разливалось — оно вскипало, превращаясь в знакомый, унизительный пожар. Она почувствовала, как влага мгновенно пропитывает тонкий хлопок ее трусиков под платьем, а соски снова налились тяжестью, предательски вырисовываясь под тканью. Она инстинктивно сжала колени, пытаясь скрыть эту немую исповедь своей плоти, но дрожь в бедрах выдавала ее с головой.

Доктор Мердок наблюдал за этим преображением с видом ученого, рассматривающего удавшийся эксперимент. Его глаза, холодные и аналитические, скользнули по ее сведенным ногам, по учащенно вздымающейся груди.

— Реакция развивается быстрее, чем обычно. Интересно. Значит, происходит кумулятивный эффект, — его голос был ровным, лишенным всякой эмоции, кроме профессионального любопытства. Он подошел к ней, и Джейн отпрянула к стене, но пути к отступлению уже не было.

— Не трогайте меня, — выдохнула она, но это прозвучало как жалкий писк.

— Тише, мисс Доу. Мы всего лишь собираем данные, — он схватил ее запястья одним сильным движением. Она попыталась вырваться, но ее тело, размягченное желанием, не слушалось. Шелковый галстук, еще недавно бывший частью его безупречного имиджа, обвил ее руки, стянул их за спиной. Узел был тугой, профессиональный.

Он легко подхватил ее на руки и перекинул через мягкую кожаную кушетку для осмотров. Голова Джейн свисала вниз, мир перевернулся. Она чувствовала, как он задирает ее платье, обнажая нижнее белье.

— Пожалуйста… не надо… — ее протест был слабым, бессмысленным. Ее собственное тело кричало «да».

— Надо, Джейн. Надо для науки, — его пальцы, холодные и ловкие, скользнули под резинку ее трусиков. Она вскрикнула, когда он коснулся ее воспаленной, обнаженной плоти. — Ах, какая влажность. Прекрасный образец.

Он не ласкал ее. Он изучал. Водил пальцами по ее складкам, растягивал их, наблюдая, как она вздрагивает. Один палец грубо вошел в нее, и она застонала, бессильно дергая связанными руками.

— Вот видишь, как твое тело жаждет этого. Оно гораздо честнее тебя.

— Я не… ах!..

— Не ври мне. Ты вся горишь. Ты течешь, как сучка в течке. Говори, чего ты хочешь.

Она молчала, кусая губу, пока он добавлял второй палец, растягивая ее, и боль от растяжения смешивалась с пронзительным, постыдным наслаждением.

— Скажи. Скажи, чего хочет твоя мокрая дырочка.

— Нет… — простонала она.

— Она хочет, чтобы ее вытрахали как следует. Так? — его пальцы резко вошли в нее глубже, и она закричала, ее бедра сами собой двинулись навстречу.

— Да… — вырвался у нее сдавленный, разбитый стон. — Да, черт возьми…

Он убрал пальцы, и она почувствовала пустоту, мучительную и невыносимую. Потом послышался звук расстегивающейся молнии. Она не видела, но слышала его тяжелое, возбужденное дыхание и чувствовала исходящий от него жар. Потом что-то огромное, твердое и обжигающе горячее уперлось в ее вход.

— Вот лекарство от твоего недуга.

Он вошел в нее одним долгим, безжалостным толчком, разрывая ее. Крик застрял у нее в горле. Он заполнил ее всю, упираясь в самую глубь. Боль и наслаждение слились в один ослепляющий вихрь.

— Боже… какая ты тесная… — прошипел он ей на ухо, начиная двигаться. — И мокрая...

Его движения были не ритмичными, а резкими, порывистыми, исследующими. Он трахал ее, как вещь, меняя угол, глубину, наблюдая за ее реакцией. Джейн не могла сдержать стонов. Ее тело, преданное ей же самой, отвечало на каждое движение судорожными объятиями.

— Нравится, шлюха? Нравится, когда тебя используют? — он грубо схватил ее за волосы, заламывая голову назад.

— Да! Да, нравится! — выкрикнула она, уже не в силах лгать. Ее сознание уплывало, оставались только животные ощущения.

Он ускорял темп, его удары становились все жестче. И ее тело, доведенное до предела, взорвалось слепой, сокрушительной волной, которая смыла весь стыд, весь страх, оставив только первобытный, дикий экстаз. Она кричала, блаженно и безумно, пока судороги сотрясали ее.

Он вынул свой член, все еще твердый, и она услышала его тихий, довольный смех.

— Превосходно. Сильный, быстрый оргазм. Запишем это в дневник. А теперь… — он грубо перевернул ее на спину, его глаза блестели. — Пора изучить другие пути купирования побочных эффектов препарата. Открывай рот.

Слова доктора повисли в воздухе, тяжелые и властные. Но странное дело — после того сокрушительного оргазма, что выжег из нее стыд и сопротивление, они не вызвали ужаса. Сквозь туман истощения в ее разуме пробивалась трезвая, циничная мысль: он прав. Это лекарство. Уродливое, унизительное, но единственно возможное в этой пытке.

С слабым, почти неслышным стоном она съехала с прохладной кожи кушетки и опустилась на колени на холодный пол. Ее связанные за спиной руки нарушали равновесие, заставляя ее слегка покачиваться. Она запрокинула голову, ее взгляд был мутным и покорным. Рот сам собой приоткрылся в немом ожидании.

Доктор Мердок смотрел на нее сверху вниз с тем же клиническим интересом.

— Хорошая девочка. Начинаешь понимать, как устроен твой новый мир.

Он подошел ближе, и его огромный, все еще возбужденный член с выступившей на головке каплей влаги оказался в сантиметрах от ее губ. Пахло им, ее собственной смазкой и чем-то мускусным, сугубо мужским. Запах, который должен был отвращать, но теперь лишь заставлял ее глубже вдохнуть, а низ живота снова сжаться в предвкушении.

— Шире, — скомандовал он коротко.

Она послушалась, и он грубо ввел в ее рот несколько сантиметров своего члена. Он заполнил все, упираясь в нёбо, вызывая рвотный позыв. Слезы выступили у нее на глазах.

— Расслабь горло, Джейн. Ты же хочешь, чтобы тебя хорошо трахнули в этот ротик, да? — его голос был низким и властным.

Она зажмурилась, пытаясь подавить рефлекс. Слюна обильно потекла по ее подбородку. Она сделала еще одну попытку, и на этот раз ему удалось проскользнуть глубже. И тут что-то переключилось. Унижение стало пряностью. Беспомощность — катализатором. Она почувствовала странную, извращенную власть над этим могущественным мужчиной, чье дыхание теперь стало прерывистее.

Он начал двигаться, и она встретила его движения. Сначала неуверенно, потом все настойчивее. Ее язык скользил по напряженной плоти, ее губы сжимались, ее щеки втягивались. Она сосала его с тихим, похотливым хныканьем, полностью отдаваясь процессу. Звуки, которые она издавала, были грязными, пошлыми — чавканье, хлюпанье, ее собственное тяжелое дыхание через нос.

— Вот так, девочка, — его рука твердо легла ей на затылок, направляя. — Глубже. Прими его весь.

Она попыталась, давясь, чувствуя, как ее глаза снова закатываются. Он был огромным, но ее тело, зараженное препаратом, подчинялось. Она научилась дышать, нашла ритм. И наслаждалась этим. Наслаждалась тем, как он стонет, как его пальцы впиваются в ее волосы, как его бедра непроизвольно дергаются.

— Ты рождена для этого, — прошипел он, и его голос наконец потерял научную холодность, — Рождена, чтобы сосать и трахаться. Препарат лишь снял с тебя шелуху приличий.

Он не позволил ей довести дело до конца. Прямо в тот момент, когда ее движения стали отчаянными и жадными, он вынул свой член из ее рта, блестящий от слюны. Он был на грани.

— На сегодня данных достаточно, — его дыхание сбилось. Он поправил брюки, и его лицо снова стало маской профессиональной отстраненности, хотя по его лицу все еще пробегали тени страсти. — Ты усвоила урок, мисс Доу? Методы купирования симптомов?

Она все еще сидела на коленях, тяжело дыша, с опущенной головой. Слюна и слезы капали на ковер. Но внутри не было опустошения. Была странная, извращенная ясность.

— Да, доктор, — прошептала она. Ее голос был хриплым, но твердым. — Усвоила.