Ночью спалось тяжело. Даже присутствие Алены, ее ровное, теплое дыхание у моего плеча, не давало возможности погрузиться в спокойный сон. Тело было уставшим, а разум - перегретой печью, в которой пылали обрывки воспоминаний. Не тех, светлых, о победах и свершениях, а старых, гадких, вывороченных наизнанку.

Я снова был тем юнцом-сорванцом. Не просто хулиганом, а каким-то мелким, озлобленным хищником. Руки сами сжимались в кулаки, вспоминая ощущение чужих волос, когда я таскал девчонок за косы - не из злого умысла, а от скуки, от желания вызвать хоть какую-то реакцию, услышать визг, почувствовать власть. И мальчишек. Особенно мальчишек-отличников. Их аккуратные пиджачки, их подобранные вовремя тетради были красной тряпкой. Я мстил им за их правильность, за их защищенность, за то, что их мир был выстроен и понятен, а мой - хаотичен и враждебен.

И среди всех этих лиц самым ярким, самым ненавистным было его лицо. «Капуста». Лёха. Он был живым воплощением всего, чего у меня не было и, как мне тогда казалось, никогда не будет. Хорошие, заботливые родители. Достаток, у него были крутые, по тем временам, кроссовки и электронная игра. Безупречные оценки. Уважение учителей, которые говорили с ним как со взрослым. Я мстил ему персонально, с особым остервенением. Каждая его поднятая рука, каждый правильный ответ, каждый его спокойный, недетский взгляд - все это было для меня вызовом. Я загонял его в тупики, отнимал деньги на завтрак, портил тетради, срывал с него шапку и кидал в лужу. А тот случай в коридоре... Тот случай, когда я прижал его лицо к полу... Это был не пик ненависти, это был какой-то животный, бессмысленный выплеск всего накопившегося внутри смрада. Я причинил ему много горя. Наверное, стоило извиниться. Когда-то. Но тогда это даже в голову не приходило. Стыд пришел гораздо позже, уже в Москве, под холодным, аналитическим взглядом тети Вари и психологов. Они копались во мне, вытаскивая эти черные камни на свет, и мне было невыносимо больно и стыдно их видеть.

И вот теперь он здесь. Алексей Капустин. Успешный, уверенный, в белом халате. И он узнал меня. Я был в этом уверен. В его глазах, когда он произнес «были когда-то знакомы», промелькнула не просто узнавание одноклассника. Там было что-то более глубокое, отложенное, как вино в погребе - выдержанное и крепкое.

Страх, холодный и липкий, полз по спине. Водить к нему Алену? Доверить ему самое дорогое, наше хрупкое будущее? А что, если... Нет. Это уже паранойя. Чересчур. Мы взрослые люди. Детские обиды, даже самые жестокие, должны остаться в прошлом. Я же сам почти все забыл. Большая часть моей памяти - это институт, первая работа, Алена. Школа... да кто ее помнит в деталях? Стирается, как старая фотография. Должна стираться.

На следующее утро мы разделились. Я поехал на переговоры по аренде помещения под офис, а Алена отправилась по списку Алексея - сдавать анализы и делать УЗИ. Работа, как всегда, стала спасительным якорем. Переговоры шли туго - местные арендодатели были хитры и прижимисты, но все сложности были знакомы, отработаны до автоматизма. Цифры, условия, юридические нюансы - здесь я чувствовал себя уверенно, как рыба в воде. К вечеру удалось сдвинуть дело с мертвой точки, предварительно договорившись о выгодных условиях в одном из бизнес-центров. Возвращался в гостиницу с чувством выполненного долга. В голове уже крутились мысли о подборе команды, нужен управляющий, пара юристов помоложе, секретарь. Сидя в номере, я выложил несколько вакансий на местные сайты, закрыл ноутбук. На сегодня хватит.

Дверь открылась, вошла Алена. Она выглядела уставшей, но спокойной.

— Как прошел день, любимая? - спросил я, обнимая ее.

— Все нормально. Очереди, конечно, везде, но все сделала. Собрала все результаты и снимки. Готова завтра идти на прием.

Мое сердце екнуло. Завтра. Снова к нему. Мои ночные переживания, которые днем казались надуманными, вернулись с удвоенной силой.

— Я пойду с тобой, - сказал я твердо, даже не думая.

— Вась, не обязательно. Ты же занят.

— Все равно. Я хочу быть рядом. Поддержать.

На самом деле это была не поддержка. Это была необходимость. Мне казалось, что если он задумает что-то нехорошее, если в его глазах я прочту хоть намек на угрозу или злой умысел, я смогу это предотвратить. Смогу вмешаться, забрать Алену и уйти. Быть рядом - это было мое личное успокоительное, слабая иллюзия контроля в ситуации, которая все больше выходила из-под него.

Утро следующего дня было копией предыдущего. Такое чувство, что в этом городе солнце - миф, а реальность - это бесконечные тучи и влажная, давящая серость. В клинике нас ждали. Медсестра, та самая, улыбчивая и предупредительная, проводила нас в кабинет Алексея. Когда я вошел следом за Аленой, врач, сидевший за столом, поднял глаза. Его взгляд скользнул по мне, и в уголках его губ дрогнул едва уловимый мускул. Не улыбка. Скорее - подтверждение какого-то внутреннего ожидания.

— Заходите, пожалуйста, - сказал он деловым тоном. - Алёна Борисовна, присаживайтесь. Василий... вы тоже будете присутствовать на осмотре?

— Да, - ответил я, стараясь, чтобы голос звучал нейтрально. - Если, конечно, это не противоречит правилам.

— Правила... - Алексей задумался на секунду, потом махнул рукой. - Ну что ж, если супруга не против. Иногда поддержка родных важна.

Алена кивнула, улыбаясь мне. Она, кажется, была даже тронута моим участием. Я же чувствовал, как по спине бегут мурашки.

Алексей встал и подошел к шкафу в углу кабинета. Достал оттуда сложенную втрое легкую ширму на металлическом каркасе.

— Чтобы вам было комфортнее, поставлю это, - сказал он, легко раскрывая конструкцию. Она оказалась достаточно широкой, чтобы полностью отгородить его врача от нас с женой. - Новинка, недавно закупили. Пациенткам нравится - чувствуют себя более защищенно.

Меня покоробило от этой показной заботы. Ширма казалась не защитой, а театральным реквизитом, за которым должно было разыграться что-то... приватное. Что-то, чего мне видеть не положено.

— Устраивайтесь поудобнее, Алёна Борисовна. Сейчас я опущу спинку, так будет лучше для осмотра.

Раздался мягкий механический звук.

— Так... Ноги поставьте на подставки, расслабьтесь. Чем больше вы расслаблены, тем менее неприятными будут ощущения.

Я стоял, не зная, что делать со своими руками. Сидеть на стуле у стола казалось неуместным.

— Можно я... сяду рядом? - спросил я, ненавидя себя за эту робость.

— Конечно, проходи, - отозвалась Алена. Ее голос был немного напряженным.

Алена лежала на кресле, укрытая до пояса одноразовой простыней. Ее ноги за ширмой были согнуты в коленях и разведены, опираясь на металлические стремена. Она старалась смотреть в потолок, но ее щеки горели румянцем. Вид был одновременно интимный и медицински-безликий. Я сел на маленький табурет сбоку и взял ее руку. Она была холодной.

— Спасибо, что рядом, - прошептала она.

Алексей, стоя между ее ног в своем белом халате, казалось, совершенно игнорировал мое присутствие. Его движения были точными, профессиональными. Он надел новые стерильные перчатки с громким, резиновым щелчком.

— Сейчас я все подготовлю. Василий, будь добр, подайте мне, пожалуйста, презерватив из верхнего ящика той тумбочки.

Фраза ударила по сознанию, как обухом. В голове она прозвучала с двойным, нет, тройным смыслом. Презерватив. Здесь. Сейчас. Он просит МЕНЯ подать ему презерватив. Для осмотра моей жены. Глоток воздуха застрял в горле. Я видел, как вздрогнули ресницы у Алены. Она тоже, наверное, смутилась. Алексей же смотрел на меня спокойно, ожидающе, и в его глазах читалась лишь профессиональная необходимость.

Я встал, чувствуя, как ноги стали ватными. Дошел до указанной тумбочки, открыл ящик. Там лежала упаковка обычных, прозрачных презервативов без всяких наворотов, и несколько штук россыпью. Я взял один, ощущая тонкую, скользкую упаковку в пальцах. Вернулся и, не глядя ему в лицо, протянул через ширму.

— Спасибо, - сказал он деловито.

И тут мой язык, будто против моей воли, выдавил вопрос. Голос прозвучал хрипло и глупо:

— А зачем... он?

Алексей остановился, уже разрывая упаковку. Он поднял на меня брови. В его взгляде мелькнуло что-то - удивление? Презрение? Ирония?

— Ну, чтобы надеть на прибор, - ответил он терпеливо, как объясняют очевидное ребенку. - Для каждого пациента использую новый. Гигиена, знаете ли. Что, что-то не так?

Я почувствовал, как горячая волна стыда заливает лицо. Я облажался. Обнажил свою дремучесть, свою нервозность, свои больные фантазии.

— Нет, нет, - забормотал я, отводя глаза. - Просто спросил. Стало интересно.

Я снова опустился на табурет и схватил руку Алены. Она слабо улыбнулась мне, пытаясь шуткой снять напряжение:

— Теперь будешь знать, муженек.

Я попытался улыбнуться в ответ, но гримаса вышла кривой. Внутри все сжалось в тугой, болезненный комок.

Алексей тем временем закрыл ширму. Я не видел что происходило за ней, сфокусировался на Алёне и её эмоциях, мимики, дыханию.

— Сейчас будет небольшой дискомфорт, постарайтесь расслабить мышцы живота. Дышите глубоко.

Алена кивнула, закрыла глаза, ее пальцы вцепились в мою руку. Я видел, как ее тело слегка напряглось, как она чуть приоткрыла рот, а глаза под сомкнутыми веками забегали. Она не издала ни звука, но по ее лицу было видно - неприятно. Больно. Или страшно.

— Так, все хорошо, - голос Алексея был ровным, почти монотонным. - Терпим. Сейчас буду водить прибором, осматривать. Постарайтесь лежать неподвижно, это займет несколько минут.

Я сидел, завороженный ее лицом. Ее глаза были плотно закрыты, но под веками что-то двигалось. Щеки, уже не от смущения, а от внутреннего сосредоточения, пылали ярким румянцем. Губы слегка приоткрылись, дыхание стало глубже, чуть прерывистее. Я следил за каждым микродвижением. И вдруг заметил, как вздрагивает под простыней ее грудь. Легкое, ритмичное подрагивание в такт... чему? Тому, что происходило по ту сторону простыни, между ее разведенных ног.

Моя рука, в которой лежала ее ладонь, вспотела. Ее пальцы сжимали мои. Я не отрывал от нее взгляда, пытаясь расшифровать этот немой язык ее тела. Напряжение. Дискомфорт. И что-то еще... Что-то, что заставило мое сердце бешено колотиться. Ее брови слегка сдвинулись, не от боли, а от какого-то иного сосредоточения. Она прикусила нижнюю губу. А эти толчки, эти вибрации, которые передавались через все ее тело, становились чуть чаще, чуть активнее. Ее бедра под простыней едва заметно сдвинулись, как бы следуя невидимому ритму.

Во рту пересохло. Я сидел, парализованный этой тихой, скрытой от глаз пантомимой. Мое сознание раздвоилось. Одна его часть кричала: «Это медицинская процедура! Осмотр! Он врач!» Другая, темная, подсознательная, нашептывала что-то совершенно иное, рисуя картины, от которых кровь ударила в голову.

И вдруг все затихло. Вибрации прекратились. Тело Алены обмякло, она глубоко, с облегчением выдохнула, и румянец на ее щеках стал еще ярче. Из-за ширмы послышался отрывистый звук - щелчок, шуршание. Потом Алексей показал нам в руке тот самый датчик, теперь уже без презерватива. Провода тянулись от него к аппарату УЗИ.

— Вот виновник торжества, - сказал он с легкой улыбкой. - Все внутри видно как на ладони. Снимки отличного качества получились.

Алена, увидев безобидный прибор, тоже выдохнула и слабо улыбнулась.

— Приводите себя в порядок и потом ждите, пожалуйста, в коридоре, возле кабинета, - сказал Алексей, снимая перчатки и выбрасывая их в мусорное ведро за ширмой. - Я сейчас изучу все результаты, сведу воедино анализы, снимки и записи осмотра, и тогда смогу дать вам полную картину и план лечения.

Он вышел из-за ширмы, и я впервые за последние минуты увидел его целиком. На его лбу блестела легкая испарина. Щеки тоже были слегка окрашены румянцем. Он дышал чуть глубже обычного. Вид у него был... удовлетворенный. Не врача, удачно проведшего сложную манипуляцию, а... человека, завершившего какую-то интенсивную физическую работу. Как будто он не жену мою осматривал, а дрова колол. Или... Нет. Я гнал от себя мысль.

Пока Алена, отгороженная ширмой, приводила себя в порядок, я оставался сидеть на табурете, пытаясь прийти в себя. Мое собственное тело предательски отозвалось на всю эту немую пантомиму. Я чувствовал знакомое, стыдное напряжение в паху. От ярости? От унижения? От чего-то третьего, более темного? Я встал, чтобы выйти, и мой взгляд упал на мусорное ведро, стоявшее в углу за ширмой. На нем была наклейка с маркировкой медицинских отходов. Что-то дернуло меня заглянуть внутрь.

Там, на поверхности, лежали использованные перчатки, бумажные салфетки. И свернутый в комок, перевязанный одним узлом, презерватив. Тот самый. Я оглянулся. Алена еще не закончила одеваться, ее спина была ко мне. Алексей вышел в коридор. Действуя почти на автомате, движимый необъяснимым, властным импульсом, я нагнулся и, смяв комок в ладони, быстро сунул его в карман брюк. Он был теплым. Горячим, как живой.

Выйдя в коридор, я под предлогом, что нужно в туалет, заперся в кабинке. Дрожащими руками развернул спертый комок латекса. Он был частично заполнен белесой, мутной жидкостью. Не гелем для УЗИ - тот прозрачный. Это было что-то иное. Я тронул пальцем - липкое, теплое. Запах... слабый, но узнаваемый. Мужской.

Мир перевернулся. Пол ушел из-под ног. Я облокотился о стенку, чтобы не упасть.

Это было доказательство. Неопровержимое, отвратительное. Только что, за этой ширмой, пока я держал Алену за руку, мой одноклассник, тот самый «Капуста», которого я избивал в детстве... Он не осматривал ее. Он... трахал ее. Мою жену. Мою чистую, любимую Алену. При мне. А я, идиот, сам подал ему презерватив.

Мысли метались, как пойманные в мышеловку зверьки, не находя выхода. Она ничего не знала! Она думала, что это осмотр. Ее лицо, ее реакция... Она испытывала что-то во время этого. Не только боль. Смущение, да. Но и что-то еще. Я видел это. Значит ли это, что она... Нет. Невозможно. Она была обманута. Ее использовали. Ее и меня.

И теперь она не должна была узнать. Никогда. Она бы не пережила такого позора, такого насилия, такого предательства. Это останется между мной и им. Только наше, вынесенное из детства, противостояние достигло вот такой, извращенной, чудовищной формы.

А самое постыдное, самое невыносимое - это была моя собственная физиологическая реакция. Я был возбужден. Дико, болезненно возбужден. Как только картинка сложилась в голове, как только я представил его, Алексея, между ее ног, его тело, двигающееся, ее лицо в тот момент... Жар разлился по всему телу, а в паху стояла тугая, неумолимая боль. Я ненавидел себя за это. Презирал. Но не мог ничего поделать. Это было сильнее меня. Унижение смешалось с каким-то извращенным, запретным наслаждением, с яростью, с животным азартом. Это был ужас. Ад, в который я провалился с головой.

Я спустил воду, смывая доказательства в унитаз, и вышел, стараясь дышать ровно. Мы сидели с Аленой в коридоре на жестком диванчике. Она перелистывала журнал, я смотрел в одну точку на противоположной стене, сжимая и разжимая кулаки. Мысли о мести были острыми, как бритва. Ворваться в кабинет, повалить его на пол, бить, бить, бить по этому ухоженному, самодовольному лицу. Но тогда Алена все поймет. Ее хрупкий мир рухнет. Исчезнет последняя надежда на ребенка. Исчезнет ее вера в меня, в то, что я могу ее защитить. Я не мог этого допустить. Я должен был молчать. Глотать этот яд. Притворяться. Но как?

Когда нас позвали обратно, я вошел, чувствуя, как каждый мускул напряжен до предела. Алексей сидел в своем кресле, откинувшись назад. Он выглядел расслабленным, даже развалившимся. На его лице играла едва уловимая улыбка удовлетворения. Он был доволен. Не пациентом, а собой. Или ситуацией.

— Ну что же, - начал он, щелкая мышкой на компьютере. - Я все изучил. Картина, в общем, ясна. Хронический процесс есть, спайки действительно присутствуют, но ситуация не безнадежная. Шансы еще есть.

Он говорил о воспалениях, о проходимости труб, о гормонах, о возможных схемах лечения. Его речь была гладкой, профессиональной, усыпанной терминами. Я не слышал ни слова. Я смотрел на его руки, которые только что... на его губы, которые, возможно... на его глаза, которые сейчас смотрели на меня поверх монитора. В них читалась та самая усмешка. Тихое, беззвучное торжество. Он унизил меня. Не кулаком, не оскорблением. Он сделал это тоньше, изощреннее. Через мою любовь. Через мое самое уязвимое место. И он наслаждался этим. Видел мою растерянность, мою ярость, которую я вынужден был сдерживать.

Я был опустошен. Внутри выжженное поле. Злость вытеснила все остальные чувства, но даже она была бессильной, ибо не могла найти выхода. Я думал только о том, как бы скорее уйти. Вырваться из этого кабинета, из этой клиники, из этого проклятого города. И никогда не возвращаться.

А внизу, предательски, стоял тот самый немой свидетель моего позора и моего темного возбуждения. Я сидел, скрестив ноги, стараясь скрыть его, и слушал, как Алексей назначал следующий прием.

— . ..поэтому нужно будет прийти еще раз. Завтра, в это же время. Нужно провести еще одно, более прицельное обследование, Алёна Борисовна. Вы сможете? Можете, конечно, с мужем, если вам так комфортнее.

Он посмотрел на меня. Его взгляд был открытым, даже дружелюбным. И от этого было в тысячу раз страшнее. В этом взгляде было все, и память о школьном коридоре, и сегодняшняя ширма, и знание о том, что я знаю. И понимание, что я ничего не могу сделать.

— Хорошо, - тихо сказала Алена, записывая время в телефон. - Спасибо, доктор.

P.S. Спасибо читатели за ваши оценки. Буду стараться писать больше и чаще.

Я создал страницу на Бусти, написал туда 3 и 4 части.

Буду рад вашей поддержке https://boosty.to/repertuar