Воздух палатки внезапно стал густым и тяжёлым. Сердце замерло, а затем заколотилось с бешеной силой. «Нет. Нет-нет-нет. Они сейчас увидят... всё увидят...» — пронеслась ледяная паническая мысль. Но под паникой, глубже, пульсировало то самое тёмное возбуждение, которое и привело меня в эту точку.

«Я не могу этого допустить. Я должна что-то сказать, остановить их...» – подумала я. Но было уже поздно. Полог зашевелился, и в палатку один за другим начали входить они. Мои ученики. Те, чьи тетради я проверяла, с чьими родителями разговаривала на собраниях.

Они втиснулись в тесное пространство, и палатка наполнилась звуком их тяжёлого дыхания и запахом пота, леса и молодости. Я сидела на коленях, прикрывая грудь рукой, чувствуя, как горит всё моё тело под их взглядами. Они стояли в оцепенении, смущённые, не зная, куда смотреть. Кто-то отвёл взгляд, кто-то смотрел на меня с немым вопросом и растущим возбуждением. Неловкость висела в воздухе густым туманом. Это были не развращённые монстры, а растерянные подростки, оказавшиеся в невероятной ситуации.

Стыд был таким острым, что я почувствовала тошноту. Но вместе с ним пришло и странное, извращённое чувство власти. Их смущение, их заторможенность — всё это было из-за меня. Голой, униженной, но всё ещё той, кто держала над ними какую-то невидимую власть.

Тишину разорвал Дима. Он сделал шаг вперёд, его взгляд был твёрдым и полным решимости. Он уже переступил эту грань, и теперь вёл за собой остальных.

"Мария Сергеевна, откройте рот для своего лучшего ученика", — сказал он, его тёплый, знакомый член коснулся моих губ.

И я повиновалась. Сидя на коленях в центре этого круга, я чувствовала себя одновременно и жертвой, и королевой.

Саша не стал ждать очереди, его грубые пальцы сжали мои бедра: "Накажем вас, как вы нас наказываете на уроках" — рычал он, шлёпая меня по попке.

"Мария Сергеевна, покажите пацанам какая вы классная соска", — засмеялся Дима, и я глотнула его член глубже.

Алексей Викторович скомандовал: «Давай, пацаны, порадуйте Марию Сергеевну по полной! Но держите себя в руках – сольётесь все разом, в конце. Она заслужила финальный салют».

Дима, словно передавая эстафету, отошёл, и на его место выдвинулся Миша. Он казался хрупким, почти потерянным в этом напряжённом пространстве. Его шаги были неуверенными, а взгляд, полный немой вины и благоговения, утонул в моём. В его глазах читалась целая история – те самые тайные взгляды на уроках, украдкой брошенные в мою сторону.

«Мария Сергеевна... – его шёпот едва долетел до меня сквозь гул собственной крови в ушах. – Я... я всегда... только о вас и думал. Можно... я... вам в рот?»

Мой кивок был еле заметным. Его движения оставались робкими. Он не «воткнул», а почти что «положил» свой член мне на губы, и лишь потом, будто извиняясь, проскользнул глубже. Его кожа пахла чистотой и юностью, резко контрастируя с происходящим. Его пальцы коснулись моих волос не для владения, а для благодарности – он гладил их дрожащими, почти молящими касаниями, пока я, его учительница, покорно обхватывала его член губами. В этом была извращённая нежность, которая обжигала сильнее любой грубости.

И эту хрупкую иллюзию в следующее же мгновение безжалостно разорвали.

Саша, наблюдавший за этой сценой с циничной усмешкой, грубо вцепился мне в подбородок. Его пальцы, шершавые и сильные, впились в челюсть, заставив резко оторваться от Миши.

«Миш, отойди! – рявкнул он, и в его голосе звучала грубая правота бывалого. – Смотри, как надо драть училке глотку!»

Его толстый, уже влажный член с силой, не оставляющей места для протеста, вогнал мне в горло. Он хрипел, наслаждаясь властью и моей беспомощностью: «Давай, сучка! Соси глубже! Ты же этого хотела?».

И самое чудовищное было в том, что он был прав. Эта абсолютная, унизительная власть над моим телом сводила с ума, зажигая внутри постыдную искру.

В тот же миг Дима, не теряя темпа и с видом хозяина, вернувшегося к своей собственности, пристроился сзади. Его руки, уже знакомые моей коже, грубо раздвинули мои бёдра, и его член – теперь уже узнаваемый, почти что «свой» – вошёл в мою киску одним глубоким, уверенным толчком, заполнив ту пустоту, что образовалась после его ухода.

«Мммпхффф... А-а-аххх!..» – мой стон, приглушённый Сашиным членом, глухо прорвался наружу.

И они начали свой танец. Синхронно. Дима сзади – глубокий, влажный толчок, заставляющий мой таз дёргаться навстречу. Саша в горле – перекрывающий дыхание, заставляющий содрогаться горлом. Этот танец поджигал каждую нервную клетку, заставляя тело выть от осознания собственного падения и невыносимого возбуждения.

«Эй, эй! — голос Алексея Викторовича прозвучал резко, как удар плетью, возвращая всех к дисциплине. — Я сказал — берегите заряд! Не кончать! Давай, следующие! Пусть Мария Сергеевна оценит ассортимент».

Место Димы и Саши мгновенно заняли Ваня и Петя. Так начался безостановочный «круг», где я превратилась в живую воронку, поглощающую их по очереди.

Ваня, с его вечной циничной усмешкой, встал сзади. Его руки легли на мои бёдра не для страсти, а для оценки, будто проверяя товар.

«Мария Сергеевна, — произнёс он, и его голос, низкий и насмешливый, прозвучал прямо у моего уха, — ваша пизда лучше, чем у Ани». Услышав это, я поняла, что на этом походе Аню трахал не только Дима. Его слова — это холодное, расчётливое сравнение меня с моей же ученицей — ударили не в мозг, а куда-то ниже, в самый живот.

Он вошёл не сразу. Он вошёл с лёгкостью, с почти игривой медлительностью, растягивая момент, дразня. Его толчки были неглубокими, дразнящими, будто он наслаждался не столько ощущениями, сколько самой властью надо мной.

«Ну что, — продолжал он, — за такое усердие пятёрка в четверти будет?

«Ваня... — мой собственный голос прозвучал хрипло, чужим, похотливым шёпотом, — если не будешь двигаться быстрее... получишь кол!»

Он рассмеялся — коротко, цинично.

«Во, какая строгая! — прошипел он. И его движения изменились. Мгновенно. Из игривых они стали целеустремлёнными, жёсткими, точными. Каждый следующий толчок бил глубже, жёстче, намеренно попадая в самые чувствительные места. — Сами теперь получаете свой «кол»! Получайте! Получай! Получай! Получай, сука!»

И я получала. Моё тело выгнулось навстречу этой новой, грубой силе. Слова исчезли, остался только хриплый, непрекращающийся стон.

«Смена!» — властно бросил Алексей Викторович.

На место Вани и Пети хлынули Миша и Коля. И если Миша снова потянулся к моему рту с тем же робким, но уже осмелевшим желанием, то Коля был полной его противоположностью.

Он вошёл в меня не просто — он вошёл с неожиданной, молчаливой уверенностью. Его толчки были медленными, но не из нерешительности. Нет. Каждый был продуманным, глубоким до предела, как будто он изучал карту моего тела и методично отмечал на ней самые уязвимые точки. Его ладони, большие и шершавые, легли на мои бёдра не для грубости, а для контроля — мягко, но неотвратимо направляя угол и глубину, заставляя принять его полностью.

И тогда он застонал. Не крикнул, а именно застонал — низко, сдавленно, и в этом звуке было столько чистого, животного потрясения, что мурашки пробежали по коже.

«Ёб... твою... — вырвалось у него, и слова, такие грязные, звучали из его уст так искренне. — Какая же ты... охуенная... Лучшая. Лучшая пизда».

Это «ты». Это признание не от ученика учительнице, а от мужчины — женщине. Это низкое, хриплое обожание ударило прямо в таз, и моя киска ответила ему судорожным, горячим сжатием, едва не отправив меня в пропасть оргазма прямо тут. Я сдержала конвульсивный толчок, подавив его горлом.

Потому что в этот момент Миша, воодушевлённый, уже снова заполнил мой рот. Слюна текла непрерывной, тягучей нитью из уголка губ, смешиваясь со слабым, чистым вкусом его кожи, пока внизу, в такт неторопливым, но всесокрушающим толчкам Коли, раздавалось громкое, влажное хлюпанье — непристойный саундтрек моего абсолютного развращения.

И я не выдержала. Возбуждение, накопившееся от контрастов — от грубости, от нежности, от власти, от обожания — переполнило меня. Я перестала быть пассивной.

Я сама, жадно, начала подмахивать Коле навстречу, ввинчиваясь на его член, одновременно заглатывая Мишу глубже, активнее, требуя от него больше. Моё тело предательски работало на два фронта.

«Да-а-а... — вырвалось у меня хрипло, когда я на секунду освободила рот, — Мои... мои мальчики... Даааа...»

«Серёжа, Антон — вперёд!» —Алексей Викторович дал очередную команду, и в его голосе сквозило холодное любопытство экспериментатора, наблюдающего за реакцией подопытных.

Серёжа рванул вперёд, как на старте, полностью оправдывая свою репутацию самого эмоционального. Его движения были не просто хаотичными — они были паническими, будто он боялся, что этот миг сейчас исчезнет. Он почти впрыгнул своим членом мне в рот, трахая его короткими, нервными, неритмичными толчками. Его пальцы судорожно впились в мои волосы, не направляя, а просто держась, как за якорь.

«Бл-я-я... — его стон прерывался на каждом движении, голос сорванный, полный отчаяния и невероятного перегруза. — Алексей Викторович, я не могу... она там... как печка... я ща... щас кончу!»

Он и правда был на грани. Его член дёргался у меня на языке, пульсируя в такт его бешеному сердцебиению, и я чувствовала, как он вот-вот сорвётся. В этом была своя, унизительная власть — осознавать, что я, в таком положении, довожу его до такого состояния за секунды.

И тут же его панику перекрыл Антон. Он подошёл не спеша, с видом профессионала, которому есть что доказать. В его взгляде читался не просто азарт, а амбиция.

«Успокойся, пацан, — бросил он Серёже, занимая позицию сзади. — На то она и училка, чтобы учить. Смотри и запоминай, как это делается правильно».

И он вошёл. Не просто с силой — с демонстративной мощью, одним длинным, неумолимым движением, заполняющим всё пространство до предела, будто ставя печать. Его толчки были не просто глубокими — они были техничными: медленный, выматывающий выход и резкий, бьющий точно в цель вход. Его руки сомкнулись на моей груди не для ласки, а для демонстрации собственности. Он сжимал, мял, выкручивал соски, глядя при этом на остальных парней, словно говоря: «Видите? Вот как надо с ней обращаться. Вот чему вы должны учиться». Это была не просто близость — это была выставка его мастерства и моей покорности.

«Мария Сергеевна, — раздался знакомый насмешливый голос. — Пора сменить дислокацию».

Ваня лёг на спину в центре палатки. Его член, твёрдый и отчётливо живой, стоял столбом. Усмешка на его губах была не просто наглой — в ней читалась неприкрытая власть того, кто полностью контролирует ситуацию.

«Вы внизу себя хорошо показали, — его слова резали воздух. —А теперь покажите класс сверху».

Меня пронзила волна такого острого, запретного возбуждения, что подкосились ноги. Мысль, холодная и четкая, как лезвие: «Мой ученик. Приказывает. Сесть на него.» Она не вызывала ужаса. Она прожигала мозг осознанием абсолютного, необратимого падения.

Я перекинула ногу через его тело, и этот жест — интимный и женственный — на мгновение повис в напряжённом воздухе. Затем я начала опускаться. Медленно, чувствуя, как все взгляды впиваются в место нашего соединения. Моя киска, уже растянутая, горячая и невероятно мокрая, встретила его головку, обхватила её — и затем, с тихим, влажным звуком полного принятия, поглотила его целиком.

«М-м-мх...» — вырвалось у меня непроизвольно, когда он заполнил меня до предела.

И тогда я начала двигаться. Не просто насаживаться. Я завела этот механизм — ритмично, с нарастающей амплитудой, чувствуя, как он скользит внутри, задевая самые сокровенные точки. Контроль был иллюзорным, но ощущение его сводило с ума.

«Оооох, Ваня... — мой голос сорвался в низком, хриплом стоне, в котором было больше признания, чем я могла себе позволить. — Какой ты... сладкий...»

Вокруг раздался взрыв смеха, подколов, одобрительного гула. «Во! Любимчик выходит! — крикнул кто-то. — Смотрите, как она на нём скачет!»

Они сомкнулись круг вокруг нас. Мы с Ваней стали живым спектаклем в центре этой импровизированной арены — и я, пленница и актриса в одном лице, играла свою самую отчаянную роль.

Дима и Саша подступили вплотную, обступив меня. Их возбуждённые члены, тяжёлые и горячие, с грубой настойчивостью тёрлись о мои щёки, оставляя влажные следы.

Я, всё ещё ритмично двигаясь на Ване, инстинктивно повернула голову. Мой взгляд встретился со взглядом Димы — в нём уже не было первоначальной дерзости, только тёмная, знающая жадность. Я открыла рот, и он без лишних церемоний ввёл его, заполнив собой всё пространство. Вкус его был знакомым и чужим одновременно, и от этого противоречия по спине пробежала дрожь.

«Да-а-а... — раздался одобрительный, низкий голос из угла. — Вот так, глотай!»

Это был Алексей Викторович. Он не участвовал, он наблюдал, и его наблюдение было острее любого прикосновения. Левая рука, действуя на автопилоте, потянулась к Саше. Мои пальцы обхватили его пульсирующий ствол, начав ритмичное, отлаженное движение, а сама я продолжала работать ртом над Димой, чувствуя, как Ваня подо мной ускоряет темп.

«Мария Сергеевна... вы... блядь... — Сашин голос сорвался в прерывистом стоне, пока я дрочила ему. — Вы... конченая шлюха... Вы ебётесь лучше... честно... лучше, чем в самом грязном порно...»

Его слова, эта дикая, неуклюжая похвала из его уст, ударили по самому больному и самому сладкому. Я на мгновение оторвалась от Димы и, посмотрев Саше прямо в глаза, взяла его член в рот. Это был не просто переход. Это был ответ на его «комплимент». Жест «спасибо», высказанный на единственном языке, что оставался между нами.

И пока мой рот был занят Сашей, Дима, не теряя ни секунды, воспользовался моментом. Его руки грубо раздвинули мои ягодицы, я почувствовала на коже влажный плевок, а затем — острую, разрывающую боль, когда его головка силой пробила тугой, неподготовленный вход в попку. Я вскрикнула, но крик утонул в плоти Сашиного члена.

Боль была ослепительной. Но почти сразу её сменило нечто иное — чувство абсолютной полноты. Теперь их было трое. Трое во мне одновременно. Дима — в заднице, его движения пока ещё короткие, осторожные, но от этого каждый толчок был словно удар тока. Саша — в горле, захлёстывая меня волнами своего солоноватого вкуса. И Ваня — глубоко внизу, в киске, чей ритм теперь задавал пульсацию для всего моего тела.

Мир рассыпался, а затем собрался заново, сведённый к этим трём точкам нестерпимого давления, боли и наслаждения. Я была заполнена, растянута, разорвана.

«Хватит! — Голос Алексея Викторовича, хриплый от напряжения, прорезал влажный воздух палатки. — Поднимайте! Поменяйте позу!»

Грубые, но на удивление слаженные руки подхватили меня, оторвав от Вани. На мгновение я повисла в воздухе, чувствуя, как соки стекают по внутренней стороне бёдер, — живое доказательство только что случившегося кошмара и наслаждения. Затем меня опустили. Не посадили, а именно опустили — на лежащего на спине Антона, спиной к его груди.

Его руки сомкнулись на мне мгновенно, не как объятие, а как пара железных тисков. Они впились в мою грудь, сжимая, выкручивая соски с силой, на грани боли.

«О-о-ох, бля... — его низкий, захлёбывающийся стон прозвучал прямо в ухо. — Вот они... самые охуенные дойки...»

И я начала двигаться. Медленно, чувствуя, как его член входит в мою растянутую киску. А затем — всё быстрее, насаживаясь на него с отчаянием и яростью, которые уже не могли найти другого выхода. Каждое движение вниз, каждый раз, когда он достигал самой глубины, ударяя в матку, посылало по позвоночнику сухую, электрическую волну чистого, неразбавленного удовольствия. Оно смывало последние обломки мыслей, оставляя только животный инстинкт и жажду.

«Да-а-а, Антон! — закричала я, и мой голос сорвался в хриплый, надрывный вопль. — Трахни меня! Вытрахай из меня всё, чему я тебя учила!»

Мои собственные слова, эта вывернутая наизнанку педагогика, стали для него не просто возбуждением, а приказом, вызовом. Он зарычал, и его толчки из ритмичных превратились в яростные, неистовые, будто он и правда хотел физически выбить из меня память о себе как об ученике, утвердившись только как мужчина. Он хотел произвести впечатление, и он его производил — впечатывая каждый сантиметр своего члена в самую суть моего существа.

И пока моё тело взлетало и падало в этом бешеном ритме на Антоне, двое других уже ждали своей очереди, не в силах сдержать жадность. Петя и Серёжа, с их налитыми, требующими внимания членами, подступили с двух сторон, вплотную, замыкая меня в ещё более тесный треугольник похоти. Их взгляды, полные азарта и торжества, были прикованы к моему лицу, ждали своего шанса.

Мои руки, будто живые существа с собственной волей, сами потянулись к ним. Ладони обхватили горячие, пульсирующие стволы — один шершавый и венозный, другой более гладкий и упругий. Я дрочила им ритмично, бездумно, в такт яростным толчкам Антона снизу. Это была уже не ласка, а механическая работа, необходимое обслуживание трёх мужчин одновременно. И в этой механичности таился свой, извращённый экстаз — экстаз полной функциональности, полной полезности.

«Хватит лапать, сучка! — рявкнул Петя, и его голос звучал резко, требуя полного подчинения. — Рот для чего? Соси!»

Он не просил. Он ткнул своей крупной, влажной головкой прямо мне в губы, заставляя их разомкнуться. Я подчинилась. Не как человек, а как инструмент, созданный для этого. Я взяла его в рот, и он тут же начал двигать бёдрами, трахая моё лицо короткими, требовательными толчками.

Затем очередь Серёжи. Я высвободила Петю, облизывая губы, и повернулась к нему. Его член оказался у меня во рту. Слюна, уже обильная, теперь брызгала с каждым движением, толстыми, прозрачными каплями падая мне на грудь.

А внизу в это время продолжалась своя, отдельная война. Антон, подстёгнутый зрелищем и моей полной занятостью, вколачивал в меня с удвоенной силой. Моя грудь, с выкрученными до боли сосками, бешено подпрыгивала от его мощных толчков, и капли слюны с Петиного и Серёжиного членов размазывались по коже, смешиваясь с потом, создавая глянцевый, непристойный блеск.

Я была центром. Осью, вокруг которой вращалось это колесо похоти. В горле — солёный, мускусный вкус Пети и Серёжи. В киске — глубокая, разрывающая полнота Антона. В руках — живое, горячее доказательство власти этих мальчишек надо мной. Сознание, отчаянно цеплявшееся за остатки стыда, наконец-то сорвалось с крючка и утонуло в этом водовороте чистых, животных ощущений.

Антон с глухим, животным стоном вырвался из меня, оставив внутри пульсирующую, мокрую пустоту. Но пустоте не дали сформироваться. Её место немедленно занял кто-то другой.

Это был Ваня. Его руки подхватили меня под мышки. «Ну что, наша наездница, — прошептал он мне в ухо, пока меня пересаживали. — Освоили один вид транспорта? Теперь пересядем. На более... экстремальный».

Меня снова не просто посадили. Меня насадили. Не на киску, а сразу на попку. Он сидел на полу, а меня опустили сверху, спиной к его груди. Я почувствовала, как его огромная, набухшая головка упирается в мой анал, и холодок страха смешался с липким возбуждением.

«Медленно... — прошипел Ваня, но в его голосе была не забота, а напряжённое ожидание охотника. — Я не хочу сделать тебе больно».

Но я уже не хотела этой осторожности. Я сама, контролируя каждый миллиметр, начала опускаться. Была боль — острая, разрывающая, заставляющая вскрикнуть. Но за ней тут же пришло чувство заполнения. Когда он вошёл полностью, из моей груди вырвался долгий, дрожащий выдох, больше похожий на стон: «Ооооохххх... Бо-оже...».

И я начала двигаться. Медленно, аккуратно, привыкая к новым ощущениям.

Но покоя мне не дали. Петя, стоявший впереди, грубо встал между моих ног, которые были раздвинуты Ваней. Его ладони шлёпнулись мне на внутреннюю сторону бёдер, без церемоний раздвинув их ещё шире.

«И куда это ты собралась без меня, а?» — усмехнулся он, и прежде чем я успела что-то понять, его член одним уверенным, глубоким толчком вошёл в мою киску спереди.

Мир перевернулся и сузился до одного невыносимого, ослепляющего ощущения.

Теперь их снова было двое. Внутри меня. Одновременно. Ваня — сзади, в попке, его движения пока ещё осторожные. Петя — спереди, в киске, его ритм уже быстрый и требовательный. И их члены... их члены разделяла лишь тонкая, тончайшая перегородка плоти. Я чувствовала, как они трутся друг о друга сквозь меня, как их головки скользят по противоположным сторонам одной и той же стены. Это была физическая невозможность, ставшая реальностью. Боль, растяжение, давление — всё смешалось в один сплошной, белый шум невыразимого наслаждения.

«Ну что, Мария Сергеевна? — прозвучал голос Вани, насмешливый и хриплый от усилия. — Нравится получать двойку?»

Я застонала: «Да! Нравится! Еще хочу! И тройку хочу! И четверку хочу! Ай-ай-ай-ай-а-а-а-й-й-й...."»

Я не могла говорить. Я могла только кричать. И я закричала, и в этом крике не было ничего человеческого, только чистый, животный визг запредельного кайфа:

Из густой тени, окружавшей наше трио, отделилась ещё одна фигура. Серёжа, его глаза горели азартом зрителя, который больше не может просто наблюдать. Он подступил вплотную сбоку, его большой твердый член оказался у меня на уровне лица.

«Мария Сергеевна, держите! — его голос прозвучал возбуждённо-деловито. — Поработайте ручками!»

Моя свободная рука сама потянулась к нему. Пальцы обхватили горячий, упругий ствол, и я начала дрочить ему — ритмично, методично, как заведённая машина.

«Да-а-а... — застонал Серёжа, его голос сорвался, а взгляд прилип к тому, как его друзья трахают меня. — Бля... какая же ты... пиздатая училка... самая...»

А внизу в это время продолжалось основное действо. Петя и Ваня, будто найдя общий ритм, трахали меня в унисон. То они замедлялись одновременно, вынуждая меня скулить от невыносимого ожидания, то вдруг срывались в бешеную, яростную гонку, от которой сознание уплывало, а тело конвульсивно сжималось вокруг них.

Именно в один из таких моментов, когда их движения были особенно глубокими и грубыми, Петя грубо схватил меня за подбородок. Он заставил меня смотреть на себя. Его лицо было искажено не просто похотливой гримасой, а выражением абсолютной, неприкрытой власти.

«Всё, — прохрипел он, и каждое слово было словно отпечатано раскалённым железом. — С сегодняшнего дня ты — не наша училка. Ты — наша блядь. Поняла?»

Вопрос не требовал ответа. Он требовал капитуляции. И я капитулировала. Мой голос был тихим, хриплым, но в нём не было и тени сомнения:

«Поняла».

«Будешь теперь нам всегда, — он подчеркнул это слово, — всегда пятёрки ставить?»

Я застонала, когда Ваня вогнал в меня особенно резкий толчок сзади, и этот стон стал моим ответом:

«Да-а-а...»

Усмешка Пети стала шире, циничнее. «А если вдруг... четвёрку поставишь, — продолжил он, его пальцы сильнее впились в мою челюсть, — то прямо в классе. У доски. При всех. Выебем. Так, что ходить не сможешь. Поняла?»

«За пятёрки — тоже выебем! — встрял Ваня снизу, его смех вибрировал у меня в спине. — Это будет поощрительный приз!»

Их слова, эти дикие, невозможные условия, не пугали. Они возбуждали. Они оформляли моё новое существование, давали ему правила. И я, с готовностью обречённой, приняла их.

«Ебите... — выдохнула я, и это было финальным отречением. — Ебите меня... где хотите... когда хотите... сколько хотите... Я ваша блядь...»

И, подтверждая свои слова действием, я продолжила дрочить Серёже, в такт яростным толчкам Пети и Вани, которые теперь трахали меня уже не просто как женщину, а как свою законную, бесправную собственность.

И тогда они набросились окончательно.

Словно плотина прорвалась, и их сдерживаемая жадность, подогреваемая зрелищем и моими стонами, выплеснулась наружу. Их тела, горячие и влажные, обрушились на меня всей своей юной, необузданной силой. Воздух разорвали звуки: глухие шлепки живота о спину, бёдер о бёдра, хлюпающий, непристойный хор из моей растянутой киски, взвизги и тяжёлое дыхание. Я тонула в этом хаотичном ритме, как в водовороте дикого, первобытного танца.

Их члены — не просто твёрдые, а неумолимые, будто выточенные из горячей стали, — долбили меня с такой неистовой яростью, словно хотели не просто обладать, а разрушить, проломиться насквозь, оставив в моём теле вечный отпечаток своей воли. Эти мальчишки... в них не было и намёка на усталость. Только ненасытная, первозданная энергия.

Они не занимались любовью. Они доказывали. Каждый глубокий, грубый толчок был вызовом и утверждением: «Смотри! Мы — мужики! Мы достойны этой женщины, этой училки, этого запретного плода!» Это было грязно, низменно, по-звериному откровенно. И я, пленница этой животной правды, тонула в ней, в их молодом, жадном желании не просто кончить, а довести — до вопля, до слёз, до полного, безоговорочного падения.

Они не были как Игорь. Мой муж знал ласку, знал нежность, знал ленивую, привычную игру. Они не знали ничего, кроме этого инстинктивного, всепоглощающего хотения. Они хотели меня всю. Сразу. Без остатка. Грязно. По-хозяйски.

И в этот момент, словно дирижёр, довольный звучанием своего оркестра, Алексей Викторович бросил новую, чудовищную команду:

«Пацаны! Хватит скромничать! Давайте два ствола в одну скважину! Покажите ей, на что способен настоящий мужской коллектив!»

Ваня, услышав это, вынул свой член из моей попки. Он был весь блестящий, огромный. На секунду его головка, пульсируя, прильнула рядом с Петиным членом у самого входа в мою разгорячённую, переполненную киску. Они переглянулись, и в их взгляде мелькнуло что-то вроде дикого азарта.

И они нажали. Вместе.

Сопротивление было жестоким, почти непреодолимым. На миг мир сузился до одной точки невыносимой, разрывающей боли, когда две огромные головки силой раздвигали узкий вход, растягивая стенки до предела, за которым, казалось, должно последовать физическое разрушение. Я вскрикнула.

Но почти сразу, смешавшись с болью, пришла волна такого безумного, запретного кайфа, от которого перехватило дыхание. Два члена. Одновременно. В одной дырке. Я чувствовала, как их головки трутся друг о друга внутри меня, как их вены пульсируют в унисон, посылая сумасшедшие вибрации по всему моему тазу, в живот, в самые кончики пальцев. Их яйца тяжело, гулко шлёпались о мою кожу с каждым толчком. Соки, вытесненные этим вторжением, хлюпали громко, стекая по моим бёдрам. Их движения, сначала неловкие, быстро нашли свой новый, яростный ритм — грубый, безжалостный, растягивающий меня до невообразимых пределов. Моя киска горела огнём, но при этом, предательски, обхватывала их обоих лихорадочно-плотно, будто благодарная за это разрушительное заполнение.

А пока они выстраивали этот адский дуэт внизу, остальные, не теряя времени, сменяли друг друга у моего рта, заливая горло своими солящими на вкус предэякулятами, завершая картину тотального осквернения своей учительницы.

Их члены заполняли меня, руки хватали, как звери, а я кричала, отдаваясь. Шлепки их яиц о кожу заполнили пространство, а тепло их тел контрастировало с холодным воздухом. Эти мальчишки, их молодые, ненасытные члены, их жадность — они давали мне то, чего муж никогда не мог: ощущение, что я живая, что я желанна до безумия. Я ненавидела себя за это, но моя киска текла, умоляя их не останавливаться, и я знала: я уже не та, что была до похода. Я их шлюха, их грязная училка, и эта мысль рвала меня на части, но заставляла кончать снова и снова.

Пока мальчики пускали меня по кругу, Алексей Викторович стоял в углу палатки, его толстый, венозный член, с красной, набухшей залупой торчал вверх. Дроча медленно, он скомандовал: "Пацаны, окружаем её. Обкончаем вашу училку!"

Они отпустили меня, вынув свои члены, я села на колени. Меня окружили — восемь учеников и Алексей Викторович, их члены торчали перед моим лицом, разные, но все готовые взорваться. Они дрочили яростно.

"Проси нашу сперму!" — зарычал Алексей Викторович с членом в кулаке.

"Кончайте на меня " – простонала я, закусив губу.

"Проси лучше, шлюха!" — приказал он властным тоном.

"Пожалуйста... залейте меня... хочу вашу сперму " – прохрипела я. Мои слова подстегнули их, дрочка ускорилась, стоны заполнили палатку. Первый взорвался Дима — его сперма брызнула мощными струями на моё лицо, заляпав щёки.

"Даааа, ещеееее... заливайте меня!" – застонала я.

За Димой кончил Миша — его член дёрнулся, сперма хлынула фонтаном на мои груди. Саша, стоявший с боку, кончил мне на лицо.

Мои мальчики! Некоторые еще неопытные, но, чёрт возьми, как они стараются! Я вижу в их глазах похоть, жадность, как они хотят кончить на меня. Их члены пульсируют от одного моего взгляда, они готовы делать всё, чтобы их училка запомнила. Как же грязно, что я, взрослая женщина, стою на коленях перед этими мальчишками, и мне это нравится, я хочу, чтобы они залили меня всю, чтобы каждый из них оставил свой след на моей коже.

Ваня кончил на мою спину, его сперма стекала по позвоночнику, в ложбинку, пачкая всё, и я выгнулась:

"Дааа... мои мальчики... дайте мне еще... хочу еще...".

Петя приказал открыть рот, я отрыла и получила очередную порцию спермы в рот. Серёжа тоже кончил в рот — он ткнул залупу между моих губ, сперма хлынула солёными потоками. Антон присоединился к ним и тоже кончил в мой рот. Я жадно всё глотала:

"Какая у вас сладкая сперма... мальчики... я вас люблю" – шептала я.

Алексей Викторович кончил последним — его толстый член взорвался на моё лицо и груди.

Они наконец насытились и ушли, оставив меня в палатке Алексея Викторовича. Я лежала, тело ныло, липкое от спермы и пота, а разум был как в тумане, разорванный между ужасом и наслаждением. Я не могла пошевелиться. В голове всплыл Игорь. Смогу ли я когда-нибудь ему рассказать? Как я посмотрю в его добрые глаза, зная, что меня пустили по кругу мои ученики? Стыд сдавил горло, я сжалась, пытаясь прогнать эти мысли, но они сменились другим — я представила Игоря здесь, в палатке, сидящего в углу, его руки сжаты в кулаки, глаза горят, пока Дима и Саша трахают меня, их члены растягивают мои дырки, а я кричу, чтобы они не останавливались. Эта фантазия была такой грязной, что я застонала вслух, мои пальцы невольно скользнули к клитору, всё ещё чувствительному, и начали тереть, представляя, как он наблюдает, как его дыхание сбивается, как он хочет меня, но не может остановить этот разврат. Я хотела, чтобы он видел, как я кончаю, как их сперма заливает моё лицо, и эта мысль, безумная и запретная, заново начала меня возбуждать, однако, на новые ласки клитора и новые оргазмы у меня больше не было сил.

Тело дрожало, как после бури. Бесконечные оргазмы высосали всю энергию. Киска и попа горели, сперма стекала по бёдрам густыми, липкими струями, смешиваясь с потом и грязью, очки были заляпаны, а волосы слиплись от семени. Я кое-как оделась, ноги подкашивались, каждый шаг отзывался болью и эхом удовольствия.

Когда вышла из палатки, было уже темно. Я осознала, что меня трахали не один час. Я прокралась к своей палатке под покровом ночи, а в голове крутилось: "Что я наделала? Мария, что же ты наделала?". Но сил на страх не осталось — я рухнула в спальник и уснула мгновенно.

Продолжение следует...