– Не буду. Я не умею.

– Уметь нечего, – сказал я. – Открой рот и соси. У меня член чистый.

Паренек неуверенно присел и я ткнулся членом ему в лицо, взял член рукой и направил прямо ему в рот, в его сомкнутые губы. Другой рукой я настойчиво разжал ему губы и вставил член в рот, заебал его сразу до горла. Он подавился, но я отодвинул хуй на самую малость и вдавился в него снова. Он снова подавился и сделал попытку встать на ноги – нажатием на плечи я его усадил на корточки. Тут только я отодвинулся от горла и остался головкой у самых губ. Вдвигал головку совсем не глубоко и выдвигал не до конца. Он стал сосать – эти движения человек делает непроизвольно. Я вынул член из его рта, и паренек поднялся. Его хуй стоял все на том же пределе. Значит, ему все это не было противно. Явно и ему от брата перепала какая – то нужная мне хромосома.

– Смотри, как я буду тебе делать, – прошептал я.

Я опустился на корточки, взял в рот его член и стал очень нежно его сосать, облизывать, руками я мял ягодицы, яички. Его натянувшаяся от напряжения головка стукалась то о мое горло, то о нёбо, как футбольный мяч. Он стал меня подъебывать, потом страстно ебать. Я пропускал его залупу в самую гортань, сжимал горло и на мгновение не выпускал, создавая иллюзию попадания головки в неразработанную пизду. Через несколько таких движений паренек изогнулся всем телом, молния пробила его от головы до пят – и неведомая сила стала бросать вперед и отбрасывать назад: наступил момент семяизвержения. Паренек обхватил сильными руками мою голову и насаживал ими меня на свой стреляющий член, головка его находилась уже чуть не в моей грудине, но я не смел прервать этот великий процесс. Я пил сперму, не глотая: она сама вливалась ко мне в глотку и стекала в желудок.

Судороги закончились. В эту самую минуту мимо нас мчался к Москве очередной товарняк, грохот которого отнял у нас способность соображать.

Когда парень расслабился и его член выскользнул из моего воспаленного горла, я поднялся на ноги, и мы некоторое время стояли, оглушенные грохотом проносящегося мимо состава. Мой член оставался в прежнем положении. Я дрочил его. Паренек от стыда и отвращения закрыл лицо крупными руками, забыв прикрыть свой член. Я спустил, выстрелив сперму на стенку тамбура и глядя на все еще стоявший член брата – близнеца, к нему не притрагиваясь. Так сказать, вприкуску: Промчался товарняк, унес с собой рев и грохот – наступила звенящая тишина.

Мы стояли со спущенными штанами. Он оторвал руки от лица. Оно горело от стыда. Дальнейшее происходило молча. Мы натянули трусы, брюки, застегнули ремни. Не глядя друг на друга, спрыгнули на землю. Он даже не поднялся, чтобы захлопнуть дверь тамбура. Шли по протоптанной тропинке обратно к платформе.

– Послушай, – сказал я.

Он тут же остановился.

– Знаешь, – сказал я, – мы доставили друг другу удовольствие. Нам было друг с другом хорошо. Мы не должны молчать, ненавидеть друг друга и испытывать отвращение. Мы даже не знаем, как друг друга зовут, но все равно – мы должны относиться друг к другу хорошо.

– Я отношусь к тебе хорошо.

– А я хочу тебе сказать "спасибо".

– И я тебе.

Мы пошли дальше. Вернулись на платформу и сели на ту же скамейку, подвинув к краю бабку, рассевшуюся со своими сумками на всю скамейку.

– Когда придет первая электричка из Москвы? – спросил я бабку.

– Жду ее уже тридцать минут, – ответила она. – По расписанию должна быть через две минуты.

Я ее поблагодарил. Мы продолжали молчать. Но нужно было сказать самое главное.

– Теперь ты понял, что испытывает твой брат? – спросил я негромко паренька.

Он не ответил, только повел неопределенно плечом. Он уставился вдаль, ожидая московскую электричку.

– Все нормально, – сказал я.

– Все нормально, – повторил он. – Я пойду.

Встал и ушел. Я смотрел ему вслед. Он остановился недалеко от меня, на том месте, где предположительно должен был остановиться вагон с братом.

Вдали показался поезд. Я делал вид, что не вижу паренька, что смотрю в другую сторону. Мне бы надо было вообще уйти, чтобы его не смущать, но в ту минуту я этого не сообразил и оставался сидеть на лавочке. Бабка собрала свои манатки и двинулась к краю платформы.

Неспешно въехала электричка и заняла весь перрон. Раздвинулись двери, из вагонов посыпал народ, наперегонки побежал к подземному переходу. Я не сводил глаз с паренька. Он искал брата. Толпа быстро схлынула – паренек все еще стоял и оглядывал вагоны. И тут из двери вагона прямо напротив меня вышло целое семейство: брат моего паренька – копия он. Он был одет в ту же футболку, в те же брюки. На руках он держал маленького мальчика, а за ручку вел девочку чуть постарше. Рядом с ними примеривалась к прыжку с высокой ступеньки на платформу беременная женщина, державшая в руках баул с детскими вещами. За плечами у брата висел массивный рюкзак.

Я сначала решил, что этот брат с нетрадиционной сексуальной ориентацией привез в Подольск семью моего паренька. Мой паренек, забыв обо мне, подбежал к брату, и беременная женщина сразу на него накинулась, не смущаясь того, что я сижу на лавочке и все слышу:

– Ну что за охломон – опять без ключа! Ты посмотри на своего брата! Когда ты станешь человеком? У нас уже скоро будет трое детей, а ты все бегаешь в беззаботных мальчиках, никакой ответственности! Даже ключ не можешь сохранить!

– Ладно, Вер, – попытался ее урезонить муж. – Ты взяла сумку с едой?

– Я тебе ее в рюкзак уложила, – тут же смягчив тон до бархатного, певуче ответила Вера. И опять вся обострилась, обращаясь к непутевому деверю, ее голос стал резким до противного сопрано. – Когда ты станешь человеком? Я тебе в прошлом месяце ключ сделала!

– Понимаешь, – лепетал мой паренек, – я подхожу к двери, шарю в карманах – ключа нет, сам не знаю, куда его задевал. Может, дома забыл?

– Дома забыл? А лучше не помнишь? Дома забыл!. . Помоги Андрюше, потащи хоть рюкзак – то! И опять выпил, что ли? Опять с горя? С какого горя тебе пить! Андрюша: – взмолилась она, обращаясь к брату моего паренька, – он опять выпил... И почему без спросу опять взял Андрюшину футболку, Андрюшины брюки? У тебя своя одежда есть, ее и носи!

Мой паренек снял с плеч своего брата рюкзак и с трудом взвалил на себя.

Многодетный близнец, державший за ручку маленькую дочь и на руках сына, не говорил ни слова, но на его лице отражалась работа мысли: он готовился принять насчет своего одинокого брата какое – то окончательное решение. Так дальше продолжаться не могло:

Семейство двинулось к подземному переходу. Жена брата продолжала свой страстный монолог:

– Одеваешься, как Андрюша! На вас все оборачиваются! И при этом несобранность феноменальная! Ты мужик или баба? Ты способен хоть за себя постоять? Ты можешь хоть слово сказать в свое оправдание? Когда ты женишься, наконец, олух царя небесного? На тебя же наши дети смотрят, видят своего непутевого дядю!. .

Семейство скрылось в подземном переходе, и тут же к другой платформе подкатила электричка на Москву. Моя.