Скромненько – скромненько, не поднимая глаз, иду по первому снежку рядом с Никитой. В церкви он заказывает молебен за упокой души умершей жены и дочери, о чем – то долго говорит со священником. Ставит свечку у иконы Николая Чудотворца. Я ставлю свечу Богородице и впервые в жизни жарко молюсь "Пресвятая Дева Мария матерь Божья! Я соблазнила Никиту. Подставилась, чтобы он мне ПОРВАЛ ЦЕЛКУ. Доверши чудо, сделай так, чтобы он на мне женился"!

Дома хлопочу собрать ужин. Никита в клеть сегодня и не ходил, не шил сапоги. Сидит на лавке и дошивает меховые рукавички и на меня поглядывает. Подошел ко мне, погладил по голове.

– Пойдешь за меня замуж, я с попом уже договорился.

Богородица Пресвятая! Сбылось! Я висну у него на шее, Никита подхватывает меня под попку и поднимает. Сижу на широких ладонях, как на лопате, ноги висят в воздухе. Впиваюсь в его губы поцелуем и одновременно руками торопливо подтягиваю, задираю подол сарафана. Голыми ляжками охватываю его поясницу.

– Никитушка, любимый! Я о тебе заботиться буду, деток тебе нарожаю!

И кажется мне что теплые детские руки обнимают мою шею... Свершилось. Конец моим приключениям...

Мелодрама прерывается появлением тетушки – невестка воеводы быстро разродилась и она попала домой раньше ожидаемого. Ей предстала картина, достойная кисти художника. Представьте только: ее племянник поднял и держит за задницу эту скромницу Ольгу, а она обнимает Никиту заголенными ляжками, на которых явственно видны красные полосочки, настеганные розгами. Да еще истрепанные прутья розг по избе разбросаны. Грех то какой! Прежде чем тетушка открыла рот, Никита опередил ее:

– Тетушка, благословите. Я женюсь на Ольге!

Тетушкин ответ навсегда сделал нас верными союзниками:

– Давно пора – сказала она с облегчением.

Свадьба была скромная ни у жениха, ни у невесты во Владимире нет родни. По дороге домой утешаю Никиту:

– Не кручинься, Никитушка, когда мы умрем, встретишься в раю со своей женой. Я ей старшинство уступлю, стану младшей, и будет у тебя там две жены.

***

Ах, медовый месяц! Месяц, когда тела узнают друг друга, складываются любовные игры, заветные словечки, тайные ласки, которые у каждой супружеской пары свои. Ах, дурман любовный, неодолимая тяга друг к другу.

С нетерпением ждем, когда тетушка уляжется спать на своем месте за печкой. У Никиты блестят глаза, и он ждет моего "представления". Покачивая бедрами, выхожу на середину избы и медленно – медленно начинаю задирать подол сарафана. Вот показались колени, обнажается белизна бедер (или ляжек – если хотите), выглянули курчавые волосики лобка и опять спрятались. Поворачиваюсь задним фасадом и поднимаю подол до половины попы, шевелю ягодицами. Иногда Никита не может выдержать и пытается схватить меня в этот момент. Ускользаю от его рук и поднимаю сарафан спереди и сзади до пояса. Медленно поворачиваюсь кругом и шепчу:

– Все это для тебя, любимый.

Снимаю сарафан, поднимаю свои груди на ладонях, покачиваю, будто на весах. Шепчу:

– А это для тебя, муженек, и для деточки...

Никита сгребает меня в охапку и сажает себе на колени. Прижимаюсь к нему спиной, в попку упирается его твердый богатырь. Легким движением таза ищу положение, при котором член моего муженька попадает между ягодицами. Так приятно, и никаких ассоциаций с поганым Айдаром. Никита увлеченно мнет мое тело.

– Мягкая попочка! Славные титички! Тугие ляжки!

И начинает меня целовать. И не только в губы. Целует груди, берет в рот соски. В приливе страсти укладывает меня на живот и, невиданное дело, целует попку! Ни один русский мужчина так не делает. Выворачиваюсь и валю Никиту на постель:

– Теперь моя очередь!

Покусываю его соски, целую живот, глажу рукой напряженного богатыря и, верх эротизма, целую мошонку. Никогда я не посмею взять в рот его член – не поймет муж такой ласки и не простит. Вся наша игра в половину голоса, чтобы не беспокоить тетушку. Но после того, как Никита завалит меня и раздвинет ляжки, я восхищенно охаю, ахаю и подвываю в полный голос. Если тетушка и услышит радость нашего соития, она поймет и простит. Вонзается в меня Никита и я высоко поднимаю согнутые в коленях ноги. В такт с его движениями подаюсь навстречу. Сдавил мои ягодицы и застонал:

– О – о – о! – излился, оросил меня семенем.

Утром зеваю, сонная тычусь из угла в угол. Тетушка по – доброму ворчит:

– Играли всю ночь, греховодники.

А в начале второго месяца моего замужества случилось радостное событие. Вдруг закружилась у меня голова, и я беспомощно осела на пол. Тетушка испугалась, воды поднесла.

– Что с тобой милая? Постой, а когда у тебя должны месячные крови быть?

– Да уже две недели, как запаздывают – отвечаю.

– Однако, ты не праздная – вынесла тетушка свое заключение.

Вот это здорово! Залетела, так сказать, с первого тычка! Помашем ручкой научной карьере и докторской диссертации. Скажу честно, меня они больше не интересуют. У меня есть любимый муж, и будет зачатый с ним РЕБЕНОЧЕК.

И начали они окружать меня заботой.

– Не носи воду с реки, тебе нельзя, Никита принесет.

– Посиди, отдохни, я сама обед сготовлю.

Современный мне дурень сказал, что для зачатия ребенка не требуется присутствия мужчины, достаточно искусственного оплодотворения спермой из генетического банка. А как же восторг эротической ласки, восхищение красотой тела любимого или любимой, трепетная забота друг о друге. Нет уж, сами искусственно оплодотворяйтесь, а мне нужен Никита, и не только для оплодотворения.

Нормальная женщина в любовном акте должна быть послушна, отдаваться мужчине безраздельно. Подставляется под ласку женщина, пробудившееся желание передает любимому мужчине, который овладевает ее покорным телом. И сейчас, когда во мне зреет ребенок, соитие с Никитой мне совершенно необходимо для радости жизни. Хочу раздвигать под ним ноги, принимать в себя его богатырский член – и он хочет того же.

Но Никита бережет мое чрево, он отказывается от вечерней игры, на лавке отворачивается от меня и старается заснуть. Я кладу руку на его напряженного богатыря.

– Никитушка, ты меня не хочешь?

– Тебе нельзя – вздыхает мой муженек.

– Что ты, еще четыре месяца можно. – успокаиваю его.

– Я тяжелый, тебе на живот надавлю.

– Тогда давай я лягу сверху.

Никита удивлен, они с покойной женой такой позы не знали. Мужчины русской глубинки веками не знали любовной игры с женским телом. Заваливались между ляжек, совершали движения в женской глубине и засыпали. Предварительная игра бедная, без выдумки, поза только одна – традиционная, наизусть знакомая. А тут женушка предлагает мужу что – то новое...

– А разве так можно?

– Можно, мама с батюшкой всегда так делали. Мама была маленькая, а батюшка большой и тяжелый. Я девочкой за ними подглядывала, так батюшка всегда укладывал маму на себя. – Вру самозабвенно.

Никита переворачивается на спину и говорит:

– Давай попробуем, греховодница.

Улеглась на него, широко раздвинула ляжки и рукой направляю богатыря в свои "третьи ворота". Сдвигаюсь себя вниз и насаживаюсь. Теперь подтягиваюсь вперед, держась за его плечи. Никита уловил суть, его лапищи ухватили меня в самом широком месте, там, где ноги прикреплены к телу, и начал качать свою женушку вперед и назад. Мои руки теперь свободны, начинаю гладить его грудь и щипать за соски. Никита звонко шлепает меня по самому мягкому месту.

– Перестань щипаться, вертихвостка! – и тут же щиплет меня за попку.

В ответ на мой визг муженек гладит обиженную ягодичку, а я кладу голову ему на груди, предоставив возможность насаживать женушку на торчащий член в любом желательном ритме. Как я счастлива!

Лежим рядом отдыхая. Я думаю: "Мужчина всегда стремится к разнообразию. Иногда он достигает этого, обладая все новыми женщинами, но меня такое не устраивает. Мужчина может получить новизну и от одной. Для этого женщина, лежа со своим мужчиной, должна быть разнообразной. Значит, и я должна быть изобретательной, всегда новой и желанной". Но у меня есть и другие заботы.

– Никитушка, ты один работаешь. Деньги у нас есть, найми подмастерьев. Излишки обуток можно на тору продать.

– А что, верно! – Отвечает Никита.

– И еще, купи краски у бухарских купцов, будешь кожи красить, На цветные сапоги спрос всегда есть. А расплатись золотом из калиты, что в булгарском городке взяли.

– А что, ладно.