– Ну, это будет зависеть от того, что и как ты про это думаешь, – хмыкнул Марат, мысленно удивляясь простодушию Артёма. – Если ты будешь думать, что однополый секс является чем – то постыдным, то, скорее всего, тебе будет стыдно. А если воспринимать этот секс адекватно... ну, то есть, нормально – без предрассудков, без всяких замшелых стереотипов, то – что в таком сексе постыдного? Ничего в таком сексе постыдного нет. Совершенно естественный, нормальный секс, практикуемый миллионами... смотри!

Сказав так, Марат приблизил свои губы к губам Артёма, и Артём в тот же миг ощутил, как приоткрывшиеся губы Марата горячо и влажно накрыли его рот: Марат умело – мягко и вместе с тем уверенно, даже властно – вобрал губы Артёма в рот, обхватил их горячим кольцом губ своих, и Артём, не ожидавший такого, невольно подчинился, подался губами вперёд, одновременно с этим непроизвольно приоткрывая рот во рту Марата... он действительно сделал это непроизвольно, по наитию, потому как в губы он, Артём, хотя и целовался – с девчонками, но всё это было как – то несерьёзно... и потом: целовал он, а не его, и целование это не было таким мощным, как сейчас,

– Артём приоткрыл рот, но этого движения, сделанного по наитию, оказалось достаточно, чтоб язык Марата в тот же миг проскользнул Артёму в рот... и в то же мгновение по всему телу Артёма словно пробежал электрический разряд, тут же усилив ощущение кайфа и в промежности; и в напряженном, распираемом от кайфа члене, и в конвульсивно сжавшихся мышцах ануса...

Удерживая голову Артёма ладонями – не давая Артёму никакой возможности как – то вывернуться, Марат страстно сосал Артёма в губы, и... не имея никакой возможности прервать это, не испытывая ни малейшего желания э т о прерывать, Артём безотчетно двинул руками вверх – обхватил Марата поперёк спины, и получилось, что он, сам того не желая, обнял Марата...

Комната, едва освещаемая миниатюрной настольной лампой, была погружена в мягкий уютный полумрак, и в эту камерность совершенно органично вписывались два лежащих на постели парня, так что если б кто – то в эту минуту каким – то образом смог бы в комнату заглянуть, он бы наверняка не поверил, что всего каких – то полчаса тому назад один из парней, вырываясь и дёргаясь, твердил "я не педик", "я не хочу", "пусти меня", а другой, искушенный и опытный, в ответ настойчиво предлагал не делать поспешных выводов, – это была обычная, ничем не примечательная комната в обычном студенческом общежитии, и парни, сладострастно сосущиеся в губы, были тоже самыми обычными парнями – были студентами... наконец, оторвавшись от губ Артёма, Марат приподнял голову – уперся маслянисто блестящими зрачками глаз в потемневшие от кайфа зрачки Артёма.

– Что, Артёмчик... приторчал? – Марат обжег лицо Артёма горячим дыханием и тут же, не дожидаясь ответа, уверенно ответил за Артёма сам: – Приторчал... ещё как приторчал! И это естественно... совершенно естественно... по – другому и быть не может! Потому как это – кайф... правильно я говорю?

Артём не отозвался... ну, а что он мог ответить? Что он не педик? Он это произнёс уже раз десять, если не больше... ну, не педик он... и что с того? Сосаться в губы – это был кайф... и оттого, что лежал он в постели с парнем, а не с девчонкой, кайф был ничуть не меньшим... если не большим, – с девчонками в губы Артём сосался несколько раз, провожая девчонок после школьных дискотек, и каждый раз это происходило как – то бестолково, суетливо и неумело, так что весь свой юный пыл он потом, приходя домой, привычно вкладывал в кулак, закрываясь в своей комнате... а сейчас он лежал в постели, был в одних трусах, тело гудело от возбуждения... и что с того, что лежал он в постели с парнем, а не с девчонкой?

Это было, конечно, и неожиданно, и необычно, но кайф – то был настоящий... тело гудело от возбуждения, – не отводя взгляд в сторону, чувствуя, как колотится сердце, Артём молча смотрел Марату в глаза, ожидая, что будет дальше.

В комнате был полумрак, и Артём, в полумраке комнаты лёжа под Маратом, вдруг подумал, как всё это, в принципе, просто: они, два парня, в обычном студенческом общежитии... и если Марат проявил такую инициативу, то... может, не надо противиться? Чуть подавшись в сторону, Марат молча скользнул рукой вниз – через ткань трусов сжал, стиснул пальцами возбуждённо твёрдый член лежащего на спине Артёма и тут же, не давая Артёму что – либо сказать, снова впился жарко открывшимся ртом в горячие губы Артёма, одновременно с этим проскользнув рукой Артёму в трусы... на мгновение Артём замер, почувствовав, как чужая ладонь уверенно обхватила его напряженный член – чужая, обжигающе горячая ладонь стиснула, несильно сдавила член, извлекая его из трусов.

– М – м – м... – замычал Артём, выворачивая голову набок – высвобождая свои губы из губ Марата. – Блин, что ты делаешь? Отпусти... – Артём, говоря "отпусти", одновременно вцепился пальцами в руку Марата, пытаясь оторвать ладонь Марата от своего члена.

Артему было 18 лет лет, но еще ни разу чужая рука – рука женская или, тем более, рука мужская – не прикасалась к его члену, и потому Артём, ощутив свой возбуждённый член в ладони Марата, в первое мгновение воспринял это как вторжение в заповедную, для посторонних закрытую, недоступную область, куда вторгаться было никак нельзя, невозможно, стыдно... никто никогда не трогал Артема за член, тем более за возбуждённый, бесстыдно торчащий, налитый горячим соком желания!

Лет с двенадцати Артем самостоятельно, без чьей – либо подсказки, открыл для себя источник неистребимого удовольствия, получаемого от раздражения члена, и с тех пор это было делом сугубо личным, интимным, тщательно скрываемым, ни с кем никогда не обсуждаемым, – возбуждённый член был для Артёма прежде всего орудием его тайного рукоделия, и хотя в подсунутой матерью книге "для мальчиков" в классе седьмом или восьмом он среди прочего вычитал, что в занятиях мастурбацией ничего зазорного нет, тем не менее отношение его к собственному члену было таким же, каким было его отношение к рукоделию: рукоделие ни с кем не обсуждалось, а член никому никогда не демонстрировался, и даже в школьном туалете, когда приходилось на перемене отливать в присутствии пацанов, Артём всегда старался повернуться так, чтобы член свой от чужих взглядов скрыть... а тут – рука! Чужая, горячая, бесстыдно обхватившая рука...

– Пусти! – Артём дёрнулся, пытаясь высвободить свой член из ладони Марата.

– Артём... ну, чего ты... что ты как маленький? Тебе ж самому приятно... чего ты дёргаешься? – горячо зашептал Марат, не выпуская из ладони напряженно твёрдый член Артёма. – Расслабься... чего ты боишься? Расслабься – и будет кайф...

Собственно, кайф был у ж е, – Марат, сместившись набок, вдавливаясь ощутимой твердостью своего члена Артёму в бедро, медленно двигал жарко обжимающим, обжигающим кулаком вдоль ствола Артёмова члена, смещая крайнюю плоть с липкой, багрово пламенеющей головки, и... вырываться и дёргаться было уже и поздно, и бессмысленно, и глупо... да и не хотелось ему, Артёму, вырываться, – закрыв глаза, чувствуя, как огнём пылает его лицо, Артём безвольно расслабился, ощущая одновременно и стыд, и сладость... да, было стыдно и сладко – одновременно, но сладость была сильнее стыда, и с этим Артём уже ничего поделать не мог...

Не прекращая двигать рукой, Марат какое – то время снова страстно, запойно сосал Артёма в губы... "педик... " – где – то в глубине сознания Артёма невнятно, размыто колупнулась мысль, но эта мысль была так далека от распирающей тело сладости, что Артём даже не успел понять, про кого он это подумал... про себя ли он это подумал, или подумал он так про Марата – в любом случае мысль эта, едва возникнув, тут же сгорела в огне полыхающей сладости; "педик", "не педик" – это были всего лишь слова, и они для Артёма сейчас не имели никакого значения.

Марат, выпустив из ладони член Артёма, завозился, продолжая сосать Артёма в губы, и Артём не сразу сообразил, что Марат снимает с себя трусы, но уже в следующую секунду Артём почувствовал, как по бедру его скользнул твердый горячий ствол... сосать в губы и одновременно с этим стягивать с себя трусы было, видимо, не совсем удобно, – приспустив трусы до половины, Марат, оторвавшись от губ Артёма, вновь обхватил ладонью вертикально торчащий Артёмов член.

– Артём...

– Что? – Артём шевельнул губами, и ему показалось, что губы у него сделались словно чужими – припухшими и непослушными.

– Трусы давай снимем... чего мы трёмся через трусы, как малолетки в детском садике?

Марат возбуждённо засмеялся, становясь на колени между разведенными, широко раздвинутыми ногами Артёма; трусы на Марате были приспущены, стянуты с бёдер вниз... напряженный член, длинный и толстый, чуть изогнутый вправо, маслянисто блестя залупившейся головкой, непроизвольно вздрагивал, и всё это было так близко, так о щ у т и м о близко, что у Артёма на какой – то миг перехватило дыхание: Артёму было 18 лет лет, но он впервые видел чужой возбуждённый член "вживую", и... что – то было в этом зрелище необъяснимо притягательное, странно волнующее, – огромный член, возбуждённо подрагивая, нетерпеливо дыбился бесстыдным желанием всего лишь в полуметре от Артёмова лица – от горячей припухлостью налитых губ...

– Что, Артём... нравится? – глухо рассмеялся Марат, от которого не скрылся, не ускользнул устремленный на член взгляд парня. – У тебя не хуже...

Марат потянул с Артёма трусы, стягивая их с бёдер, но Артём неожиданно воспротивился, – слово "нравится" царапнуло слух, и Артём, с силой вдавливаясь задом в матрас – не давая Марату трусы стянуть, одновременно с этим поспешно прикрыл ладонью член собственный, возбуждённо твёрдый, залупившийся, уже извлеченный Маратом из трусов во время сосания в губы и теперь бесстыдно торчавший у Марата на виду...

"Нравится"... почему ему должен нравиться чей – то хуй? Чужой, налитый постыдным желанием... никогда он об этом не думал – о том, что чей – то чужой член ему может нравиться или не нравиться, и вот теперь он смотрел на член Марата, и... что вообще происходит?! Что за хрень?!

Дома у Артёма остался комп, и Артём... ну – да, время от времени он находил в интернете порносайты – рассматривал фотографии, изображавшие трах, причем каждый раз такое рассматривание неизменно заканчивалось рукоделием, потому как иначе было никак нельзя: рука сама по себе лезла в трусы, где сразу же делалось тесно, и Артём, неотрывно глядя на монитор, тут же извлекал напряженный член наружу, привычно обхватывал сладко напрягшийся ствол ладонью, начинал, скользя возбуждённым взглядом по фотографиям, сладострастно двигать вверх – вниз кулаком, большим пальцем другой руки придерживая внизу резинку трусов, но никогда...

Никогда он при этом не всматривался в мужские члены, не акцентировал на членах повышенное внимание – он жадно смотрел на позы женщин, возбужденно всматривался в их сочно бугрящиеся "пилотки", в их лица, не всегда симпатичные, но всегда излучающие удовольствие... он возбуждённо рассматривал запечатленный на фотках трах, мысленно представляя на месте чьи – то чужих возбуждённых членов свой собственный, такой же возбуждённый, сладостно ноющий в стиснутом кулаке, неутомимо снующим вверх – вниз, и... какое дело ему было до чьих – то чужих хуёв? – когда всё кончалось, Артём тщательно вытирал заранее приготовленными салфетками пальцы и сам член, каждый раз чуть опухший и потемневший, относил скомканные, спермой пропитанные салфетки в туалет – выбрасывал их в унитаз, тут же спуская воду...

А теперь никаких "пилоток" не было, и всё было не на картинке, а в реале – напряженный член Марата, маслянисто блестя в полумраке залупившейся сочной головкой, чуть подрагивал всего лишь в метре от глаз, так что Артём поневоле сконцентрировал внимание именно на нём... "нравится"?