***** ***** ******

... Вечерний ветер колыхал росшую траву, словно играя с ней, а солнце уже давно зашло за горизонт, рассыпав по небу свои последние алые лучи. Птицы укладывались в гнездах спать, улицы пустели, но одинокая фигура продолжала стоять возле могилы. Это был граф, которого можно было с трудом узнать, так как невыносимое горе сломило в нем что-то. Его плечи поникли, лицо заросло жесткой щетиной, глаза стали холодными, а одежда ужасала своей неряшливостью. Вот уже неделю он приходил на могилу своей погибшей жены, все еще не веря, что его нимфы больше нет, как нет и их нерожденного ребенка. Все время он беспробудно пил, поссорился с родителями, никого не хотел видеть, разогнал слуг, которые сейчас просто боялись показываться ему на глаза, прекрасно понимая его горе, так как и сами привязались к своей молодой госпоже.

Метэйнэй также оплакивала свою подругу, не веря, что той веселой и задорной бледнолицей девочки больше нет. Она тихо ходила по замку, стараясь не докучать страдающему графу, который должен был сам перебороть свою внутреннюю боль. Время текло медленно и уныло, постепенно слухи и домыслы утихли, стали появляться новые темы для разговоров и пересудов, и вот уже высшее общество вспоминало о скандальной жене графа с печальной редкостью.

Генри сидел в своем кресле, распивая вторую бутылку бренди, ощущая тупую головную боль, когда в кабинет вошел его брат Николос. Он оценивающе посмотрел на графа, покачал головой, и выхватил из его рук стакан.

— Хватит! Ты только посмотри на себя, в кого ты превратился? Возьми себя в руки, черт возьми! — крикнул он на Генри, встряхнув того хорошенько за плечи.

— Убирайся! Я никого не хочу видеть!

— И не подумаю! Ты стал жалким и омерзительным! Если так продолжится, то не успеешь и глазом моргнуть, как придется рыть вторую могилу! Тебе нужно заняться делами, уйти в работу с головой...

— А, черт со всем этим! Да пропади все пропадом! Мне плевать! Слышите?! Вы все слышите?! — уже громче орал Генри, таким образом, выплескивая свою боль, накопившуюся за это время. И его будто бы что-то осенило, глаза вспыхнули яростным огнем, отчего Николсу стало не по себе. — Я знаю, что я буду делать... ТЫ прав, пришло время брать себя в руки... Спасибо тебе, Ник!

И с этими словами он выскочил из кабинета, оставив брата, ошарашено смотреть ему в след. Мужчина еще некоторое время постоял, а потом медленно вышел, все еще качая головой. Но вот его глаза тепло засверкали, когда вдали он увидел знакомую фигуру, что не давала ему покоя все, то время, когда он видел ее в последний раз. Николос направился вслед за ней, стараясь не упустить из виду Метэйнэй, которая сейчас была одета в свое индейское платье, что так гармонично подчеркивало ее фигуру. Девушка была погружена в свои грустные мысли, поэтому тихо вскрикнула, когда сильная рука обвилась вокруг ее талии. Она испуганно повернулась и вспыхнула, увидев того, о ком часто думала. Ее щеки обдало жаром от смущения, ведь сейчас ее обнимал бледнолицый джентльмен, принадлежащий другому миру. Но, как же, было приятно ей вот так стоять, ощущая его силу и тепло, и не выдержав, девушка кинулась ему на грудь, и громко разрыдалась, сотрясаясь в слезах. Николос тихо шептал ей слова утешения, качал и гладил по спине, давая возможность девушке прийти в себя. И вот уже она в последний раз шмыгнула носом, вытерла слезы, и постаралась отодвинуться, но крепкие мужские руки не дали ей этого сделать, а лишь еще крепче прижали к себе.

— Метэйнэй... Какое нежное имя... И так тебе идет... Что оно означает? — гортанно прошептал он ей на ухо, пока его губы нежно ласкали упругую кожу щеки, заставляя индианку дрожать от новых ощущений.

— П-птица... которая... поет при дневном свете... — выдохнула она, когда его руки поднялись к ее лицу, и обхватили его теплыми ладонями. Она видела глаза англичанина, горевшие незнакомым огнем, но предвещающие какую-то опасность для девушки. Метэйнэй сжалась, а его губы нежно накрыли ее сомкнутый рот, словно пробовали и вкушали неизвестный плод. Он умело раздвинул ее губки, вторгшись языком во лажную пещерку, заставив девушку замереть от неожиданности. Еще никто ее не целовал, и вот теперь это впервые сделал бледнолицый. Если бы об этом узнал ее отец, он снял бы с него скальп, а ее избил бы за такое неподобающее поведение! Но, как же, приятен был ей этот ласковый поцелуй, постепенно разжигающий ее, заставляющий таять в этих руках.

Их губы продолжали сливаться, уже увереннее встречаясь и испивая великолепный нектар разгорающейся страсти между двумя людьми. И сейчас им было абсолютно наплевать, кто они, что он женат, а она с другого конца земли, что их отношения никуда не могут привести, кроме как недозволенным и запретным. Но сейчас их это не волновало, обоих подхватила волна тлеющего внутри желания, зародившегося еще при первой их встрече. И теперь вихрь захватил их, унося далеко отсюда. Мужчина уже более настойчиво целовал податливые губы, их языки сплетались, руки исследовали тела. Николос всецело потерял голову, такого с ним еще никогда не было, у него ведь в постели перебывало половина английских леди и куртизанок, жена также была искусна в постели, но сейчас он ощущал что-то невероятное с этой дикаркой, которая уже пылко отвечала на его поцелуи. Быстро оглянувшись, мужчина подхватил на руки дрожавшую девушку, и вошел в соседнюю комнату, закрыв ногой дверь. Это, кстати, оказалась гостевая комната, только не готовая к приему, но его сейчас это не волновало. Он снова впился в жаркий рот Метэйнэй, которая была уже всецело в его власти, и аккуратно поставив свою драгоценную ношу, мужчина еще жарче стал целовать соблазнительные губы, пока его руки исследовали гибкое и стройное тело девушки. Метэйнэй горела, была на пределе, так как еще никогда не чувствовала такого. В голове крутились рассказы замужних подруг, говоривших о заглатывающем вулкане, о пении птиц в животе, о горящем огне между ног, но для девушки это все было новым и захватывающим, не похожим не на одно из описаний. У нее просто не было слов для того, чтобы описать те ощущения, которые она сейчас испытывала в руках англичанина. И индианка с головой рухнула в водоворот желания, уже не задумываясь о последствиях, не думая ни о чем, кроме его жаждущих губ и рук.

Их тела плотно прижимались друг к другу, покачиваясь и извиваясь. Вот он с легкостью расшнуровал завязки платья, и в следующий миг оно плавно соскользнуло с ее плеч, открыв его горящему взору идеальное тело, отливающее красноватым оттенком. И, несмотря на то, что в комнате были занавешены шторы, он смог рассмотреть все плавные изгибы дрожавшего тела, пока его ладонь скользила по тонкой талии, поднялась к пышной груди, скользнула к ключице и поднялась к шее. Он притянул девушку ближе, вновь целуя ту, которая смогла его настолько увлечь и разжечь, что он просто уже потерял окончательно голову. Не выдержав, Николос подтолкнул девушку к стоявшему дивану, накрытому чехлом из простыни, и накрыл все ее тело своим, начав смело исследовать каждый изгиб, ловя моменты, когда темные глаза Метэйнэй вспыхивали ярче от наслаждения. Ему пришлось немного помедлить, чтобы не напугать невинную, но возбужденную девушку, и вот уже его ладонь с нежностью накрыла женственный бутон, а губы подхватили сорвавшийся с ее губ стон, приглушив его. Он стал медленно вводить свой палец в внутрь, давая ей время, привыкнуть к таким разительным ощущениям, заставляющим девушку беспрестанно стонать и вздыхать, выгибая спину.

Он старался не торопиться, стал учить ее, вводить в мир искушения и удовольствия, уводить за собой. Быстро поднявшись, Николос разделся, скинув всю свою одежду, и представ перед девушкой

полностью нагим, отчего глаза ее широко раскрылись, когда она увидела тот самый орган, которым он должен был ею овладеть. И страх зародился в ней, ведь как такое могло уместиться между ее ног?! Но мужчина не дал времени ей опомниться, и уже в следующую минуту она вновь горела под его поцелуями и ласками, вскрикивая от накопившегося жара между ног. Он крепче поцеловал ее, и стал коленом разводить бедра, и направив свое копье в ее врата, медленно и нежно раздвигая их, давая время девушке привыкнуть и не испытать краткой боли. Его руки дрожали от напряжения, на лбу выступил пот, но он до последнего сдерживал свой порыв, пока не вошел до самого конца, замерев, чтобы она могла сполна ощутить его в себе. Метэйнэй ахнула, когда ее лоно пронзила вспышка боли, признак того, что он лишил ее девственности, но было уже поздно что-либо менять. Она тихо всхлипнула, окончательно осознав свое непростительное поведение, но его губы с нежностью подхватили ее слезы, и он стал двигать бедрами. Вначале медленно, томно, чувственно, всматриваясь в темный омут ее глаз, и когда заметил в них яркую вспышку, и ощутил ответное покачивание ее бедер, то сразу же ринулся настойчиво атаковать ее тело, заставив девушку изогнуться и обхватить себя крепкими ногами. Их дыхание слилось в единое, стоны и вскрики они заглушали поцелуями, руки переплелись, а диван поскрипывал в такт их движениям. В следующий миг Николос наполнил ее своим семенем, прижавшись к ее рту, и замер, дрожа от избытка переполнявших его эмоций.

Метэйнэй также прерывисто дышала, слыша, как колотится ее сердце, как его тело приятно вдавливает ее в диван, как его немного сникший член, что все еще находился в ней, доставлял ей наслаждение. Они, еще долго молча, лежали, словно пребывая в каком-то трансе после произошедшего. Но стоило девушке пошевелиться, как она почувствовала, что его копье вновь увеличилось, а его глаза вспыхнули новым пламенем. Она не могла поверить, что такое бывает, но вот он вновь наполнил ее до самого конца, потом приподнялся на локтях, убрал с ее щеки прилипший черный локон, и вновь ринулся атаковать ее. Метэйнэй с новой силой окунулась в сети страсти, покорившись ему, отдавшись в его власть, вновь теряя голову. На этот раз их слияние длилось гораздо дольше, и оба уже просто задыхались, но, в конце концов, он вновь выпустил струю, сжав зубами затвердевший сосок, и прикрыв ладонью ее ротик, так как на этот раз девушка не смогла сдержать своего крика блаженства. Николос выскользнул, лег на диван, и притянул дрожавшую девушку к себе, гладя ее шелковые черные волосы.

— Моя птичка... — прошептал он ей, прикоснувшись губами к ее вспотевшему лбу.

Она молчала, приходя в себя, и вдруг реальный мир ворвался в нее, окатив холодным потоком воды, когда все происходящее закрутилось в ее голове. Девушка тихо вскрикнула и вскочила с дивана, подхватив свое сброшенное рядом платье. Как она могла? Что же они наделали?! Ведь он женат, она с из дикого племени, а еще недавно погибла ее подруга, душа которой еще не успела упокоиться! А она занялась прелюбодеянием с этим англичанином, который завтра и не вспомнит ее имени! О, как же так? Что теперь делать? Как жить дальше? Конечно, если бы ее изнасиловали, ей пришлось бы себя убить, но она сама отдалась ему! Сама подарила свою невинность! Сама позволила с собой делать то, что он только что сделал!

Николос вскочил, схватив девушку за руки, когда увидел ее панический страх в глазах и быструю смену эмоций. Он прижал ее к себе, поглаживая по вздрагивающей спине, стараясь внушить ей спокойствие и силу, прекрасно понимая обуревавшие ее эмоции и чувства.

— Поверь, моя птичка, каким-то образом ты стала для меня чем то большим в этой жизни... Я и сам не ожидал такого... Но, когда увидел тебя, то словно потерялся в твоих глазах...

— Нет, это неправильно! Это страшно! Ты женат... и...

— А к черту мою жену! Она шлюха, известная во всей Англии, и мне пришлось жениться на ней, но это ничего не значит... Но еще никогда мне не было так хорошо ни с одной женщиной... — с этими словами он приник к ее полураскрытым губам, словно пытаясь испить из них сладостный нектара, вновь уволакивая девушку паутиной разгорающейся страсти, заглушающей все укоры совести...

**** ****** *****

Ночная прохлада ее страшно донимала, заставляя дрожать все тело. Сейчас юная красавица Кэтрин напоминала непонятное существо, исхудавшее, продрогшее, покрытое следами неоднократных пыток и издевательств. Волосы были спутаны, плечи ссунутыми, горло сковывало железное кольцо, прикованное короткой цепью к стене так, что она могла сделать лишь два шага, да стоять, если хотела размять ноги. Неподалеку стояло ведро с ее экскрементами, которое разносило дурной запах по затхлой комнате. Сейчас она находилась сама, и ее тягостные мысли вновь витали вокруг своего ребенка, которого она потеряла, о жизни, что так любила, о мужчине, который считал ее умершей. С каждым днем ей становилось все труднее сохранять силу духа, она чувствовала, как начинает терять волю и сдаваться, сникать и тухнуть, и очень боялась того момента, когда израненная душа (ведь тело итак было искалечено), опустеет в ней, оставив лишь темноту и пустоту. Она постаралась медленно встать, чтобы хоть немного размять босые ноги. Иногда Вейн приносил ведро воды, и она могла хоть немного смыть с себя грязь, после чего он с удвоенной силой накидывался на нее, уверяя, что чистенькой она ему нравится как никогда.

На протяжении всего времени ее пребывания, он неоднократно насиловал ее всеми способами, не обращая внимания на ее сопротивление, даже поощряя девушку на него, чтобы еще больше возбудиться. А когда несчастная пыталась увернуться от него или ударить, в ход шли и кулаки и ноги, и даже принесенный им хлыст. Ох, этот хлыст! Девушка передернула плечами, вспомнив, как он впервые его принес. Она лежала привязанной на кровати так, что не могла пошевелиться, у нее были широко разведены ноги, а руки привязаны к спинке. Ее мучитель с хищной улыбкой подошел к ней, проведя хлыстом по ее обнаженной груди, спускаясь ниже по дрожавшему животу, и еще ниже, подобравшись к ее лону. Девушка громко вскрикнула, когда он стал вводить толстый конец в нее, и посмеиваться над ее страданиями, причиняя новый вид боли и унижения, трахая девушку таким способом. Его губы стали терзать ее грудь, кусая и всасывая сморщенные соски, пока он орудовал своим орудием пытки, заставляя Кэтрин кричать и молить о пощаде, впервые за все время. Он самодовольно улыбнулся, увидев следы крови между ее бедер, и тихонько их слизал, а потом накрыл своим испачканным ртом ее губы, пока его член вталкивался в ее израненную киску. Кэтрин изгибалась, стараясь сбросить его, но куда там! Он вонзался в нее, и казалось, эта пытка не кончится никогда. Тело дрожало, ноги и руки неимоверно ныли, глаза горели от слез, а губы были искусаны до крови, пока его зубы издевались над ее сосками. Тогда она впервые потеряла сознание, ушла в мир темноты, где было тихо и спокойно, где она была в безопасности и вдали от пронзающей боли. Ей не хотелось оттуда возвращаться, но яркий щелчок, напоминающий вспышку молнии, вонзился в ее сознание, отдавшись болью в животе. Кэтрин с усилием разомкнула веки, и увидела искаженное злобой лицо своего мучителя, который хлестнул ее со всей силы по животу своим хлыстом.

— Вот так-то лучше, дорогуша! А то не нравится мне трахать мертвый кусок тела, знаешь ли... — она отвернула голову, чтобы он не видел ее страданий, но он резко схватил девушку за волосы, и с силой рванул, поворачивая к себе. — Смотри на меня, черт побери! Смотри, как я в очередной раз трахну тебя, сучка!

Вейн вновь вонзился в нее, не дав времени одуматься и прийти в себя, удерживая ее голову так, чтобы она все видела. Его мощные бедра раскачивали ее взад и вперед, одной рукой он мял ее грудь, потом перешел к месту, где соединялись их тела, и стал грубо шарить рукой, щипая и потягивая клитор дергавшейся девушки...

... Сколько прошло дней и ночей пыток, Кэтрин не знала, но сейчас, стоя возле холодной стены, она с отчаянием цеплялась хоть за одно хорошее воспоминание в ее жизни, чтобы окончательно не сойти сума. Ведь, несмотря ни на что, она была и оставалась сильной! И пусть ее тело страдало и испытывало муки ада, ее дух должен был остаться неизменным, чтобы дать ей силу и способность вырваться из этого плена. Ее голова немного прояснилась, и она стала обдумывать способ и возможность побега, который просто должна была совершить!..

**** ***** ******

... Генри нервно ходил по комнате, в который раз перечитывая полученные послания от своих лучших шпионов и осведомителей, которым чудом удалось добыть так тщательно сокрытую информацию. Он яростно стукнул по столу, отчего чернильница перевернулась, залив лежавшие бумаги. Его глаза потемнели от едва сдерживаемой ярости. Ноздри широко раздувались, а желваки ходили ходуном. Он вновь просмотрел написанные строчки, решая о том, как ему дальше поступить. В этот момент раздался за дверью кабинета необъяснимый шум, и в комнату ворвалась Мария, одетая в одно из своих самых роскошных платьев. Каким же он был дураком, поверив в ее жестокий обман, приведший к тому, что теперь она являлась женой его брата. Он испытывал глубочайшее отвращение и к ней и к себе, так как теперь не мог понять, как она смогла привлечь его, и даже он подумывал сам жениться на этой мегере!

А она подошла к нему, плавно покачивая своими пышными бедрами, наблюдая за ним из полуопущенных ресниц, при этом, искусно облизав свой язычок. Все это она делала с расчетом на то, чтобы соблазнить этого пылающего мужчину. Мария приблизилась, положила свои ручки на его напрягшиеся плечи, и попыталась поцеловать, однако граф с холодностью продолжал стоять на месте, не сделав ни единого движения в ее сторону:

— Зачем ты пришла?

— О, дорогой мой, ты теперь вдовец, и я решила, что мы могли бы возобновить наши отношения... — промурлыкала она, скользнув рукой в ворот его распахнутой рубахи. Девушка ласково улыбнулась, подставив свои губки для поцелуя, но вместо этого вдруг получила увесистую пощечину, от которой отлетела на значительное расстояние от разъяренного Генри.

— Ведьма! И ты еще посмела прийти ко мне?! Да я убью тебя своими руками прямо здесь! — заорал он на перепуганную девушку, прижавшую руку к пылающей щеке...