Костя + Лиля =

Автор: Человекус

Дата: 6 января 2016

Романтика, Фантастика

Шрифт:

Костя Зотов открыл глаза. Долго пялился в потолок, вникая в него, как в головоломку.

Там было написано: «Костя + Лиля =»

(Его подвиг, давнишний еще, когда мучился, любит она его или нет.)

Уравнение он не дописал — ждал, какой ответ жизнь подскажет. Ну, а потом уже не до глупостей было.

(... Что за хрень мне снилась-то, а?)

Ну да ладно. Рядом сопела Лиля, живая и настоящая. Его Лильчик, Лиленок, Лилюсик. Его Пушистый Малыш.

Костя сунул руку под одеяло. Нашел теплое бедро и погладил снизу вверх. Потом еще и еще, подминая дышащую, податливую со сна кожу.

Малыш муркнул и перекатился на спинку. Ей было всего девятнадцать, но Косте она казалась кем-то вроде Венеры, посвященной, приобщенной и проч. Мысль о прежних ее мужчинах (Лиля не хотела говорить о них) сладко пекла ему нервы...

Изображать опытного соблазнителя не было сил, и Костя, подвывая, накинулся на разнеженное тело.

Сонная Лиля улыбалась. Соски ее колыхались, как ягодки в сметане. Было что-то пугающее в этом счастье — не сдержать свою страсть ни на полкопейки, отпустить ее без тормозов и выплеснуть прямо в любимую, в самую ее глубокую глубину...

— А ты? — спросил он, когда смог говорить.

— А я не хочу, — мурлыкала Лиля. — Я еще соооонная...

Она сладко потянулась.

Хотелось влезть в нее целиком, с головой и потрохами, и жить там, в обожаемом нежном теле, раствориться в нем, как в сливках...

— Тебе хорошо?

— Аааа... Оно все так растеклось там...

— Как? Расскажи.

— Да ну тебя... Я стесняюсь...

— Ну расскажи!

— Аааа... ну будто тебя внутри маслом смазали, горячим таким... и оно тает в тебе... ну Кость, ну не могу я о таком рассказывать! Ты куда?

— По делам.

— По большим?

— Не очень.

Они были вместе уже полгода, но Костя до сих пор не верил в свое счастье.

(... Ччерт, ну что за дрянь снилась мне? Какой-то чувак что-то орал... Влезет же в голову!)

Не верил, что красотка и обаяшка Лиля, в которую он так зверски влюбился, ответила ему взаимностью. Что теперь она всегда с ним, и ее можно трогать, гладить, целовать, прижимать к себе... И даже...

(... Ччерт, ну как же оно туго всегда после этого дела... Хрен знает сколько торчу над унитазом...)

Их любовь казалась счастливым сном. Вот-вот что-то случится, дунет какой-нибудь сквознячок — и все рассеется, как мираж. И снова проснется Костя один в своей комнате, снятой по знакомству за 30 баксов...

Сзади грюкнула форточка. Спину окатила струя холодного ветра.

Костя поднатужился, как мог. В унитаз упали три капли.

(... Ччерт! Все, больше не выдавишь. Иди, иди. Да не беги! Ты в Бабая веришь, да? Или в вампиров? Вот щас один влетел в форточку...)

— Лиленок! — бодро крикнул Костя, входя в комнату. — Лиленок... Ты где?

В постели ее не было.

Не было ее и в квартире. Ни Лили, ни ее вещей.

Не было даже ее запаха.

***

—... Какая Лиля? — говорили ему все. — Ты что, заболел?

— Костинька, ты так много учишься, — заботливо кряхтела мама. — Давай к доктору, а? Помнишь Сизизмунд Палыча?..

Никто никогда не слышал о ней. Ни родители, ни друзья, ни однокурсники.

Бабушка, как обычно, не вникла и внушала Косте:

— Ладно тебе убиваться-то. Одна Лиля ушла — другая придет. Знаешь, сколько таких Лиль? Твое дело молодое. Сотри ее из памяти! Сотри!

— Стереть? — крикнул Костя.

Он вдруг вспомнил, что орал ему чувак во сне.

Тот орал:

Я СОТРУ ЕЕ ИЗ ТВОЕЙ ЖИЗНИ!..

— 1 —

— Константин Иваныч, поздравляю! Мировая сенсация! Пресса от всех ведущих агентств... весь интернет гудит, и даже Мак-Моррен из Гарварда... А Китай-то, Китай! Знаете, что предлагает, да?

— Знаю. Коль, я ужасно устал, — сказал профессор Зотов, проходя в лабораторию. — Три дня на ногах. Мне бы соснуть часок-другой...

— Так давайте я в дежурке вам постелю, Константин Иваныч! Наталь Семенна разрешит, не думайте, мы с ней дружим...

— Ну я прошу тебя, — устало протянул профессор. Коля Копейкин, его ассистент, секретарь, фанат, правая рука, курьер, лаборант и т. д. и т. п., был и незаменим, и невыносим. Иногда у него получалось быть тем и другим одновременно. — Прошу тебя, Коль. Вечером еще работать.

— Работать? Я поражаюсь вам, Константин Иваныч! После такого доклада...

— А кто за меня поработает? Мак-Моррен из Гарварда?... Через час зайдешь, разбудишь меня. Я закроюсь изнутри. Вот код, откроешь... Но только не позже.

— Ок, Константин Иваныч. Отдыхайте. Отдыхайте... — пятился Коля.

У него были влюбленные, как у девушки, глаза, увеличенные очками-оглоблями. Зотову вдруг стало противно.

(... Ччерт! Хороший парень же... Талантливый...)

Дверь мягко закрылась. Зотов подошел к ней и набрал код. Убедившись, что дверь заперта, подошел к койке. Сел на край, вздохнул. Посмотрел на часы.

У него был час.

Пятнадцать лет он ждал этого момента. 5898 дней (да, он считал их) — 5898 дней работы, бессонных ночей, борьбы, обмороков, унижений и снова работы, упорной, каторжной работы без отдыха и надежды.

Надежда появилась только три года назад, когда явления, описанные им в теории, стали подтверждаться экспериментами, вызывая сенсацию за сенсацией. Открытая им наука — биопрограммирование — переселилась из «псевдонаучных теорий» в «молодые и перспективные дисциплины»; возможность работать с человеческим подсознанием, как с программной средой, успела превратиться из фантастики в модную теорию, а из нее — в норму. Зотов стал культовой фигурой в науке. И даже его невозможная идея о том, что жизнь — это Интерфейс, а сон — выход из Интерфейса в Программирование, в иное измерение бытия, где есть доступ к Центральному Компьютеру — даже эта идея вызывала уже не смех, а снисходительные вздохи: мол, у каждого гения свои причуды...

И только он один знал, Для Чего Все Это Было Нужно.

Еще не был проведен решающий эксперимент на человеке. Профессор знал, что теория не готова к нему, и сам себе казался блуждающим в тумане по золотому прииску: время от времени попадались самородки, но он не понимал жилы и не видел системы в своих находках. Единственное, что Зотов знал наверняка — что он на прииске, и самородков вокруг много.

Но ждать он больше не мог.

Глубоко вздохнув, он выпил серую пилюлю. (О ее существовании не знал никто. У него была еще одна такая, и третью он потерял, посеял где-то в Институте, растяпа...) Выложил на стол заранее приготовленную инструкцию Коле. Проверил аппаратуру, закрепил датчики на руках и ногах, лег на койку и закрыл глаза.

Снотворное должно было подействовать быстро, за пять-семь минут. Тем более — он действительно сильно устал.

Стараясь расслабиться, он думал о Ней.

Он вытаскивал эти воспоминания, оберегаемые, как старые фотографии, из потайного отсека памяти, и они оживлялись со скрипом, не желая покидать своего убежища. Он думал о Ней, предполагая, что это поможет ему. Он не знал наверняка, но кое-какие основания для предположений у него были...

Он думал о Ней...

***

— Ччерт! Что за черт?

Его кто-то разбудил.

(... Уже прошел час?... Я ошибся в расчетах?... Коля пришел раньше?...)

Зотов открыл глаза и обнаружил, что он не в лаборатории. Он в... (ччерт!)... в кабинке вахты, на проходной.

Прямо перед ним сидела Наталь Семенна, всевластная вахтерша Института, гроза докторов и академиков.

(... Что за хрень такая? Кто меня сюда притащил?)

— Ну, чего глазенки-то вылупил? — нелюбезно осведомилась Наталь Семенна. — Попал поди, куда хотел.

— Куда хотел? — переспросил Зотов, как попка.

— А то! Знаю, знаю, чего пожаловал. Кралю-то свою найти хочешь?

Зотов дернулся. Наталь Семенна никак не могла знать...

— А... — начал было он, и умолк.

Стена за Наталь Семенной была полупрозрачной. За ней угадывался мерцающий хаос, похожий на туманности из картинок Gооglе Spаcе. И сама Наталь Семенна слегка просвечивала.

— Она вить старая уж, поди. Тридцатник с харооошим гаком — эт тебе не ёшкин кот. Поди, тетка уже.

Зотов молчал.

— Все равно хочешь? Ну, знаю, знаю. Я-то всеее про тебя знаю, милок.

— Где я?

— Как где? Там, куда и пошел.

— А... Почему вы здесь? Почему здесь все это?..

— Ишь ты! Хотел, небось, сразу на Главном Компьютере поклацать? Не придуривайся. То, как здесь усе на самом деле, тебе видать низяяя. Иначе не откачает тебя Коля. Нельзя программировать из Интерфейса, а ты из него никуда не выпрыгнешь, дурашка, потому что ты и есть твой Интерфейс. Твое сознание то бишь. Вот оно и позасовывало то, что тут есть, в понятные для себя образы. Для твоего же блага, чтоб с катушек не съехал-то.

Зотов молчал.

— Но ничего, — вдруг сжалилась Наталь Семенна. Пойдем мы тебе навстречу. Указание такое было, это я тебе по секрету, слышь?

— Она... была? Есть? Она жива? — еле слышно спросил он.

— А то! И была, и есть, и жива.

— Где она? — крикнул Зотов.

— Да не ори, слышь ты, на меня. Года твои не те — голос на меня повышать-то...

— Где... она? — спросил он шепотом.

— Теперь свистишь, как зверок... Эх! Вот, держи, — Наталь Семенна сунула ему листок.

Зотов жадно схватил его и прочел:

Viа Аlеgriа, 217, Buеnоs-Аirеs, Аrgеntinа, 8.00— 20.00

— Аргентина?... Это что? Она... здесь?

— Здесь, здесь.

— Огромное вам спасибо! — бормотал Зотов. — Спасибо, Наталь Семенна...

— Да не за что. Не меня благодари.

— А... еще один вопрос. Можно?

— Ну, валяй, — недовольно буркнула Наталь Семенна. — Какой такой вопрос?

— Кто... он?

— Какой такой «он»?

— Ну... Вы ведь понимаете. Кто ее... забрал от меня?

— Эээ, милок! — Наталь Семенна покачала головой. — Придуриваешься опять? Сам вить понимаешь, какого уровня тут воля замешана, коль Он смог удалить ее из твоего Интерфейса со всеми драйверами, файлами и прочим мусором. Таких субъектов вам, тараканам двуногим, знатьне положено. Интерфейс зависнет. Не твоего ума это дело-то.

— Ну, а все-таки? Должен же я знать своего врага?

— Пизде тримандоблядской ты хуй ебаный должен, блядь! Отъебитесь, Константин Иваныч! Отъебитесь! — заорала вдруг Наталь Семенна, расплываясь радужным пятном. Лицо ее перекособочилось и проросло очками-оглоблями, продолжая орать: — Отъебитесь, Константин Иваныч!..

***

—... Очнитесь, Константин Иваныч! Очнитесь!

Оглобли материализовались и зависли над ним.

— А? Что?..

— Очнитесь... Фффух. Кажется, жив, — выдохнул Коля, поправляя очки.

Вокруг зашумели.

— Виа Алегриа, 217, Буэнос-Айрес, Аргентина, с восьми до восьми, — сказал Зотов, глядя в никуда. Потом привстал, как робот, на койке и нащупал на столе ручку и бумагу, заранее приготовленные.

— Что? Что он говорит? Что он пишет? — гудели сзади. — На себе... героически... во имя науки...

— Ви-а А-ле-г-ри-а, — приговаривал профессор, записывая заклинание, которое испарялось из памяти быстро, как дым. — Ар-ген-тина... Да? Добрый вечер, коллеги...

— 2 —

Виа Алегриа оказалась обшарпанным проулком на задворках города. Такси, как видно, было здесь чем-то вроде НЛО, и на Зотова, вылезающего из машины, сбежалась глазеть вся улица.

Косясь на полуголых брюнеток (они казались ожившей массовкой мыльной оперы), он вошел в №217. И тут же, прямо в дверях, натолкнулся на смуглое плечо в розовых кружевах.

— Sоrry, — сказал он. — I nееd tо find а sаmе girl...

(... Ччерт! Надо было не «girl», а «wоmаn»...)

— Гёлл? — переспросило плечо. Оно было голым и бархатным, как на фотошопных картинках. — Оу, си, си! Гёлл!

Зотов попятился.

Он не знал испанского, девушка не знала английского. Она была совсем молоденькой, лет восемнадцать (или хрен их знает, латинок, когда они созревают), и бархатно-кружевной, как с рекламы. «Фотошоп», — снова подумал Зотов, ерзая под взглядом масляных глаз.

— Гёлл! Энтрар! Энтрар! Гёлл! — смеялась девушка и тащила его, ухватив за руку, наверх.

— Nо, nо, thаnks... ты не так поняла... — бормотал Зотов, переходя на русский от беспомощности.

Кружевные бедра латинки кричали громче ее голоса. Все эти 18 лет у Зотова не было секса. Он не мог, не имел права...

— Но... но... — бормотал он, растворяясь в масляных глазах, как в сиропе. Латинка видела, как действует на него, и улыбалась ему до ушей. Она была ребенком, вселенным в тело женщины, только-только созревшее. Именно это сводило его с ума в Лиле...

Он не понял, как очутился в номере, как его раздели, уложили и легли под него. Он весь состоял из каменного стояка, который надо было окунуть в сироп бархатного тела — и тогда будет жизнь и счастье, а иначе смерть...

Это было то самое, отчаянное, без тормозов, когда разум выключается, выпуская на волю тело и его безумный цветной жар. Так было с Лилей... Зотов колотился в счастливой латинке, глядя, как прыгают ее коричневые соски, и раздирался на части похотью и стыдом...

Потом все смешалось, и бархатная плоть была везде — сверху, снизу и вокруг всего, и везде был крик, хрип и сладкая боль, и потом — опустошение, густое и липкое, как патока...

— О! О! Матосигьентемуэнтэ! — восхищенно тараторила латинка, вцепившись Зотову в руку. — Дэмутатопэратобиенэсигуэнэляморэ!..

Поникший Зотов, одевшись, вручил ей сто баксов, вызвав новый фонтан благодарности, и, не глядя на нее, вышел в облезлый коридор.

Вниз вела лестница, которой он не помнил. Пошатываясь, он стал спускаться.

И тут же увидел Лилю.

Точнее, он увидел женщину, ничем на нее не похожую — коротковолосую (у Лили была грива до пояса), блондинку (Лиля была шатенкой), с наштукатуренным, видавшим виды лицом.

Но почему-то сразу понял, что это она. И позвал:

— Лиль?

Она вздрогнула, вскинув голову (это был ее характерный жест). И так же тихо отозвалась — со смешным акцентом:

— Костья?..

***

— Я не смог... Прости... Я не знаю, как получилось... Я искал тебя все эти годы, 18 лет... Я приехал за тобой... И встретил ее, и... Не знаю, как это... — оправдывался Зотов, держа ее за руку.

— Я все время ждала, что ты вот так войдешь и позовешь — «Лиль?» Ждала-ждала, хоть и это самое... А сейчас не верю, и даже плакать не могу, вот... — бормотала Лиля все с тем же смешным акцентом, сжимая его пальцы.

Они говорили одновременно. Потом выдохлись и замолкли, боясь глянуть друг на друга.

— Пойдем ко мне, — сказала Лиля. — Пойдем.

— Лилечка, я очень хочу, но... я не смогу, наверно... я не знаю, как это получилось... у меня 18 лет не было... я тебя ждал... Боже, как глупо... — снова заголосил Зотов.

— Хватит, — сказала Лиля. — Теперь я не так к этому отношусь. Пойдем.

Они вошли в полутемную комнату, такую же, как у латинки.

— Это мой рабочий кабинет, — усмехнулась Лиля. — Здесь я... А знаешь что?

— Что?

— Давай просто помолчим. Попробуем понять, что ты нашел меня.

Она притянула его к себе, сжав руку. Зотов наконец решился ее рассмотреть. Его Лиля просвечивала, как трава в льдинке, сквозь маску морщин и косметики, сквозь вызывающую гримасу, впечатанную в уголки губ...

— Я очнулась здесь, — снова заговорила она. — То есть не здесь, а в другом месте... неважно. Ты тогда вышел в туалет, а я потеряла сознание... наверно. Очнулась уже здесь, в Айресе. Эти бандиты, они как-то проникли к нам, оглушили меня, украли, да? Они набирали девочек сюда... Я все думала, как ты? Что они сделали с тобой? Как ты меня нашел?

— Это не бандиты, Лиля, — говорил Зотов. — Я не знаю пока. Творятся очень странные вещи, Лиля. Я не понимаю... но я пойму. У меня есть ключ. Я стал великим ученым, Лиля. И это все, чтобы найти тебя...

— А я все это время... Ну, ты понимаешь, что я делала. У меня нет паспорта, нет никаких прав... Я как рабыня. Я только скопила деньги, много денег. Ну, вообще не много, но для меня... Восемнадцать тысяч. Это на старость. У меня уже мало клиентов, Костя. Я дешевая. Много молодых, красивых девок...

Она замолчала. Молчал и Костя, сжавшись в неловком комке.

— Лиль, — наконец сказал он. — Пойдем. Поедем со мной...

— Меня не выпустят из страны, Костя. И... Зачем я тебе? Такая?

— Пойдем, Лиль. Пойдем. Бери свои деньги и не бо...

Лиля вскрикнула, глядя поверх Зотова.

Тот обернулся.

—... Оляля! Я вижу, историческая встреча состоялась! — сказал незнакомец, стоявший в дверях. Он говорил на чистейшем русском языке. — Он и Она обрели друг друга!..

Голос его казался неуловимо знакомым, хоть Зотов был готов поклясться, что никогда не видел этого типа. Лицо его было ни красивым, ни отталкивающим, а каким-то средним, как фотороботы в полиции.

Лиля глянула в глаза Зотову, и тот похолодел.

—... Правда, Она успела постареть, — продолжал незнакомец. — А Он, судя по всему, не питает особого пристрастия к подержанным жрицам любви...

— Кто вы? — спросил Зотов.

— Ты знаешь, кто я. Догадываешься.

— Я знаю, что ты мой враг, но не знаю, кто ты, — сказал Зотов. Он ждал этого момента, и теперь удивлялся, что почти совсем не боится. — Представься!

— А зачем? Куда интересней быть Неизвестным Могущественным Врагом. Ведь ты сливаешь мне, Зотов, — сказал тот, входя в комнату. — Сливаешь по всем фронтам. И сейчас опять сольешь. Эй! Еби сюда! — приказал он Лиле.

Зотов шагнул ему навстречу, но Лиля крикнула ему:

— Нет! Не двигайся! Надо делать, как он говорит. Пожалуйста!..

— Ага! Шлюха помнит, как было, когда она еще не была шлюхой... Латиночкой-то я вкусной тебя угостил, а, Зотов? Как же так: 18 лет ждал свою Лилю, а тут взял и полез на первую встречную. А?... Смотри, Зотов, и вникай. Сейчас будет апокалиптическое порно. Так и быть, денег с тебя не возьму. Ты же нищий...

В незнакомце было что-то неуловимо странное, хоть Зотов и не мог понять, что. порно рассказы Сдерживаясь, как мог, он стоял и смотрел, как тот срывает с Лили тряпки и ебет ее, голую, с обвисшими грудями. Отблеск из окна отсвечивал на его молочной заднице.

Лиля вначале покорно стояла раком, но очень скоро стала выгибаться и кусать губы. В Зотова летели стоны и умоляющие взгляды — «я ничего не могу с собой поделать!» — а тот скрежетал зубами, глядя, как его постаревшая любимая корчится от похоти.

— А-а, запела! — незнакомец шлепнул Лилю по бедру. — Смотри, смотри! — крикнул он Зотову. — Под тобой она так не пела! И не запоет!

У Зотова потемнело в глазах, и он глубоко вдохнул, чтобы устоять на ногах. Лиля выла навзрыд, бодая бедрами своего любовника. Стон будто залепил ей горло и вылетал оттуда комками кипящей боли. Она давно и безнадежно кончает, вдруг понял Зотов...

— Под тобой тоже так спускала, а? — орала задница сквозь Лилин вой. — Невозможно оторваться, да? Ты ведь даже отвернуться не можешь, Зотов. Не можешь!..

На мгновение он с ужасом почувствовал, что действительно не может отвернуться.

Потом пересилил себя, рванулся к окну и раскрыл его. В комнату влетел уличный гам, заглушив Лилины крики.

Зотов высунулся из окна и какое-то время висел над мостовой, рискуя свалиться. Потом выпрямился, обернулся...

Не было ни незнакомца, ни Лили.

В постели сидела полураздетая латинка. Другая, постарше. Тоже красивая.

— Хэй, — сказала она ему. — Квадромадрегульемосандоресоледад!..

Она говорила, а Зотов пялился на нее, как на пустое место.

Потом вдруг расхохотался.

— Хэй! — обиделась латинка.

Не обращая на нее внимания, Зотов направился к выходу. Вдогонку ему неслись оскорбленные крики.

***

Враг отнял у него все.

Он снова отнял у него Лилю, чудом обретенную и чудом же потерянную.

Больше того: Враг отнял у него его жизнь.

Зотов не сомневался в этом и, как только вернулся в центр города, специально вышел в интернет и пробил себя в Гугле.

Нигде ни единого упоминания о профессоре Зотове, восходящем светиле мировой науки, о биопрограммировании, алгоритмах подсознания и прочих штуковинах, запущенных Зотовым в ноосферу.

Зайдя в свою гостиницу, он спросил, не остановился ли здесь профессор Зотов, и получил отрицательный ответ.

Его как бы не существовало. Никакие cоgitо* не меняли этого факта. Правда у Зотова был бумажник, а в нем — деньги и, что куда более важно, серая пилюля. Паспорт исчез.

________________________

*Соgitо еrgо sum (лат.) — «Мыслю, следовательно, существую» — афоризм французского философа Рене Декарта. — Прим. авт.

«Да, без паспорта никакое cоgitо не поможет... Эх ты, вражина! Пилюлю надо было похерить у меня, а не паспорт» — думал Зотов, стараясь не думать слишком громко.

Несмотря на полное фиаско, он вовсе не чувствовал себя проигравшим. Там, на Виа Алегриа, он кое-что понял.

«Заигрался Вражина и маленько выдал себя. Не выдержала душа поэта! Посмотрим теперь, кто кого...»

Он еще не все, далеко не все понимал, но главное вдруг наметилось в нем дрожащей догадкой, и Зотов не пускал ее в сознание, чтобы не спугнуть. Такие мысли нужно думать ТАМ. В мире серой пилюли.

Правда, теперь у Зотова не было ни койки с датчиками, ни лаборатории, ни безотказного Коли. Ничего: игра стоила свеч. За такой куш стоило рискнуть.

С третьего раза он нашел таксиста, понимавшего по-английски, и попросил отвезти его в гостиницу, где не спросят паспорт.

Поднявшись в номер, провонявший грибком, он сел на кушетку и снова прокрутил все в голове.

Отступать было некуда.

Зотов сунул в рот пилюлю и запил ее водой. Потом лег на кушетку, снова удивляясь тому, что почти не боится, и закрыл глаза.

— 3 —

— Ну, чегой опять приперся-то? — нелюбезно осведомилась Наталь Семенна.

— Да вот, карга старая, в твои зенки-то позорные поглядеть пришел, — в тон ей отвичал Зотов, холодея.

— Да ты ебнулся, что ль? Ща вытолкну тебя в запределье — и будешь куковать на Канатчиковой...

— Нос у тебя шибко некрасивый. Коротковат, — задумчиво говорил Зотов, как бы не слушая ее. — Вытянуть бы.

(... Ччерт, нельзя сомневаться. Нельзя. Нельзя!...)

Он на мгновение представил себя Нео, останавливающим пули. Наталь Семенна исходила матом, но Зотов поднапрягся — и она вдруг выключилась. Лиловые накрашенные губы шевелились беззвучно, как у камбалы.

Вытянув руку, Зотов подцепил ногтем кончик ее носа и притянул к себе. Нос тянулся за пальцем, как нитка соплей.

Лицо Наталь Семенны перекособочилось. Зотов поднял другую руку, махнул ей, будто протер воздух тряпкой — и оно смазалось в бурую кашу.

Вокруг заплясали языки пламени, но поздно: Зотов вытирал их невидимой тряпкой, и они исчезали бесследно, и с ними — проходная с мебелью, стенами и потолком. За ними проступал мерцающий хаос — то ли Ничто, то ли Нечто.

Зотов трудился, пока невидимая тряпка не стерла последний остаток паркета. Потом выпрямился, не пуская предательский холодок в сердце, и осмотрелся.

Он стоял на бездне. О том, как это выходит, задумываться было нельзя — он знал это и не задумывался.

Вокруг мерцало Ничто-Нечто, не улавливаясь взглядом: как только тот пытался сфокусироваться на чем-либо — оно тут же ускользало на периферию зрения.

(... Запределье... Что ж. Коль вытер Бабу-Ягу и ее избушку на курьих ножках — значит, и свое нарисую... Только вот что — свое?)

Он ведь еще ничего толком не знал.

Кроме того, что Наталь Семенна — никакой не фантом его сознания, а программа, состряпанная Вражиной для его же, Зотова, облапошивания. Чтобы внушить Зотову, что здесь, в Запределье, он должен бояться могущественных сил, а сам ну ничегошеньки не может. Тогда как он может огого сколько. Как минимум — стереть эти самые могущественные силы невидимой тряпочкой, как пыль со стола. Как максимум...

(... В обычном состоянии люди здесь спят. Благодаря серой пилюле мое сознание работает здесь, сохраняя равновесие и оберегая меня от жути Запределья, как скафандр. Итак... Вражина может отсюда программировать Интерфейс. То бишь — обыкновенную нашу реальность. Он может ставить и удалять события, вещи, людей, как программы. Гипотеза состоит в том, что все то же могу и я. Доказать ее может только эксперимент. Что ж...)

— Начнем, — сказал он и удивился, что слышит свой голос. — Поиграем в демиурга, значит.

Для начала было непонятно, что с Этим Всем делать. Нужен какой-то пульт управления. Главный Компьютер был разлит в мерцающем Ничто-Нечто, как молекулы в ваккууме. Он был неосязаем. Чтобы управлять им, нужно подобие Интерфейса.

— Каким должен быть Главный Компьютер? А вот таким, — Зотов вытянул руку, и из нее, как из фонаря, брызнул свет. — Таким, чтобы из него можно было лепить реальность.

Он водил лучом света по Запределью, рисуя на тьме некое подобие экрана.

— Ну-ка... Свет мой зеркальце, покажи-ка нам... Покажи-ка нам жилище Кости Зотова утром 13 января 20... года.

На экране нарисовалась, как живая, его комната с кроватью. На ней спал безбородый пацан Костя, обнимая Лилю.

(... Тааак... Теперь нужно: а — пробраться в этого Костю, бэ — сделать так, чтобы тот вспомнил все, что знаю сейчас я...)

Для этого требовалась, наверно, какая-то особая пилюля. Зотов не имел о ее составе даже приблизительного...

— Стоп. Какие проблемы, если я здесь всемогущ?

Зотов выхватил из бездны одной рукой пилюлю, другой — стакан воды. Выпил и отшвырнул стакан в никуда.

— Так, а теперь койка. Пущай сознание едет по привычным рельсам.

Он сотворил койку и улегся на ней.

(... Вражина может стереть Лилю только тогда, когда я отвернусь от нее. Значит, не отпускать ее... Не отпускать Лилечку... Не отпускать...)

***

Костя Зотов открыл глаза. Долго пялился в потолок, вникая в него, как в головоломку.

Что за хрень ему снилась?

А, да ладно. Рядом сопела Лиля, живая и настоящая. Его Лильчик, Лиленок, Лилюсик. Его Пушистый Малыш.

Малыш муркнул и перекатился на спинку...

(... Ччерт, ну что за дрянь снилась мне? Влезет же в голову!...)

Вдруг Костя застыл.

Клапан памяти открылся, и оттуда хлынуло цунами, мучительно захлестнув душу и нервы...

—... Что случилось? Костинька? Костяяяя! — кричала и плакала Лиля, тормоша его. Костя только сейчас осознал, что громко кричит, и умолк.

— Лиль, — сказал он хрипло.

Это было невероятно: его Лиля, голая и юная, совсем юная, сидела прямо перед ним, бодая сосками воздух. Он видел ее сквозь ту, горькую Лилю в морщинах и косметике, как сквозь лед...

— Кость, что это было? Приснилось? У тебя были глаза открыты...

— Лиль, — Костя, всхлипывая, взял ее за руку. — Лиль.

И замолк.

— Что?..

— Ничего... Я сейчас расскажу тебе много странных вещей, Лиль. Очень странных. В них трудно поверить, но я верю, что ты поверишь... Потому что, во-первых, я тебя люблю, а во-вторых, я думаю, что в твоей жизни тоже были странные вещи. Очень странные... И ты мне о них не рассказала.

Лиля пристально смотрела на него.

— Я прав?

Она кивнула.

(... Таааак!...)

— Они связаны с мужчиной, который был у тебя до меня. Правильно?

Помедлив, она снова кивнула.

— Не думай, я вовсе не собираюсь ревновать. Все гораздо серьезней, Лиль. Это очень опасно, и я думаю — ты мне веришь, потому что сама знаешь...

Она опять кивнула.

— Я в туалет, ладно? — сказала она. — Вернусь и все расскажу

— Нет! — крикнул Костя. — То есть... Мы не должны разлучаться, Лиль. Ни на миг. Не думай, что я спятил. Ты же знаешь... должна знать, как он опасен... Ты ведь знаешь его?

— Да, — прошептала она.

— Ну вот... Я тоже туда хочу. Сейчас мы пойдем туда, держась за руки, и не будем отворачиваться. Нечего стесняться, не маленькие...

Вернувшись, пунцовые Костя с Лилей посмотрели друг на друга и нервно рассмеялись.

— Вообще-то не до смеха, — сказал Костя. — Итак, этот человек. Расскажи о нем, Лиль. Расскажи все, что знаешь.

— А ты скажешь мне потом, что случилось, да?... Я ничего не знаю, совсем ничего. Он так, знаешь, очень грубо ухаживал за мной. Было и прикольно, и лестно немного — ну, типа во какая я уже большая. Это было где-то за месяц до нашей с тобой встречи. Он был очень странный. Лицо у него... я никак не могла его запомнить. Оно девалось куда-то из памяти, как мылом намазанное, ну честное слово! И сейчас не помню.

— Как его зовут?

— Он так и не представился, прикинь?... Ну так вот. Один раз он совсем уже офигел, ну, я его и отшила. Еще бравировала — вот, типа, взрослых мужиков отшиваю. Приятно. А он говорит: ты, мол, пожалеешь. «Угрожаете мне?», спрашиваю. Почему тебе, не тебе, говорит. Смотри, говорит, что я умею! Знаешь, какова вероятность того, что на голову вон того мальчика упадет метеорит? Один из триллиона. Смотри... И вдруг — такой дикий рев с неба, и свет, и взрыв... И потом — этот мальчик лежит убитый, в крови... и рядом булыжник раскаленный, красный...

Лиля стала всхлипывать, и Коля обнял ее.

— Я страшно перепугалась, ну просто жутко, представляешь, да? А он говорит: звони, говорит, Родику. Это племяш мой любимый, помнишь его, да? Звони-звони, говорит... Я набираю Родика, внутри захолонуло все... «Привет, Родик», говорю... Не знаю, что говорить ему... «С тобой все в порядке?», спрашиваю... Да, говорит он мне, и вдруг крик... И удар, и гудки. Я поворачиваюсь к этому, как чумная вся, а он говорит: сбила машина твоего Родика. Нельзя по мобиле базарить, когда улицу переходишь...

Лиля замолкла. Потом продолжила:

— Мне так страшно было, что даже плакать не могла. Я еще заметила, что он вроде как бы прозрачный, сквозь него видно, что за спиной...

(... Вот что было в нем странного там, на Виа Алегриа!... Фантом, программа, как Наталь Семенна...)

—... Вспомнила начало «Мастера» — ну, помнишь, про Аннушку и все это?... «Что вы хотите?», спрашиваю. Один раз, говорит он, один только раз. «И потом вы от меня отстанете, да?» Да, говорит...

— И ты согласилась?

— Да... Я потом в церковь ходила... И знаешь, что?

— Что?

— Вот то самое... Он был у меня первым. А вторым — ты. И знаешь... Это было такое невероятное наслаждение! Мне было противно и страшно, но при этом так приятно, что... Я думала — умру. Почти сразу я начала кончать. Думала, что это дьявольское, и... Костя, ты его знаешь? Кто он? Кто?

Костя вздохнул.

Помедлил еще.

И начал рассказ...

... Ты веришь мне? — в сто первый раз спросил он, когда закончил.

— Не знаю... Ты точно не спятил? — шептала Лиля.

— Надеюсь, что нет. Хоть и не уверен...

Лиля уже давно была у него на коленях, а он гладил ее везде, где успевал. Полные, остренькие грудки ее кололи ему нервы...

— Лиль, — сказал Костя и осторожно повалил ее. — Лиль... — повторил он, присасываясь к раскрытым губам.

— Мммм.

Их бедра сами, на ощупь, приладились друг к другу и пустились танцевать медленный танец.

— Лиииииииля, — выдыхал Костя, сладко скользя в любимом теле. — Я 18 лет этого не делал...

— Мммм! Фантазер ты...

— Лиль! Ты мне не веришь, да? — Костя застыл, войдя в нее до упора.

— Ну Кость! Проснулся, метался тут от каких-то кошмаров... Вот ты скажи, — говорила ему Лиля, сжимая в себе его член, — если этот Вражина может что хочешь делать с нашей реальностью, почему ты тогда до сих пор живой? Он же может тебя просто убить чужими руками, как убил метеоритом того мальчика. И никто на него не подумает. А?

— Лиль, ну как же тебе не... — начал было Костя, но не договорил.

Их кровать тряхнуло, будто кто-то ударил по ней снизу.

— Ааай! Костя, что это? — завизжала Лиля.

Не отвечая, Костя смотрел, как завороженный, на трещину, которая ползла по стене снизу вверх.

Тряхнуло снова, вдвое сильней. Трещина доползла до надписи «Костя + Лиля =», свернула в сторону...

— Землетрясение! — крикнул наконец Костя. — Бежим!..

Но не успел. Трещина пробежалась по потолку и окольцевала его щербатой линией. На Костю с Лилей посыпалась штукатурка...

Последнее, что помнил Костя — как надпись «Костя + Лиля =» летит на него вместе с потолком.

— Где мы?

Костя открыл глаза.

Ничего не изменилось: взгляд скользил по такой же мерцающей тьме, какая была у него под веками. «Вот на что похоже Запределье», — вдруг понял Костя, — «на то, что видишь закрытыми глазами...»

Его руки обнимали теплое тело. «Лиля?...»

Костя посмотрел вниз.

Он стоял, как и раньше, на бездне, а Лиля прижималась к нему, обхватив Костю руками-ногами, как обезьянка. Его член по-прежнему был глубоко в ней. Самое удивительное, что Костя не чувствовал никакого веса — только тепло ее тела...

— Лиль?

— Костинька, где мы? Мы умерли?

— Не знаю. Это Запределье.

— Запределье?..

— Ну да. Страна снов, изнанка Вселенной. Отсюда можно программировать мир.

— А... Почему мне не страшно?

— Не знаю... Лиль, это чудо.

— Что мы не умерли?

— Нет. Что ты со мной. То, что я вернулся сюда, как только... ну, в общем, это понятно — я же переселился отсюда в молодого меня. А вот как ты со мной сюда проникла?

— Ну, это же очень просто, — сказала Лиля. — Ты во мне, а значит, мы — единое целое. Когда мы делаем это, мы как одно, понимаешь?

— Вот оно как... Значит, мы опережаем Вражину на один ход.

— Он где-то здесь?

— Да.

В этот момент Ничто, лежащее перед Костиными глазами, сгустилось в ком мерцающей тьмы.

Тьма быстро приближалась к ним, и Лиля вскрикнула. Чем ближе была тьма — тем лучше были видны сполохи красного пламени и багровый отсвет, сочившийся из нее. Костя видел, как в сумраке прорисовывается чудовищный силуэт с рогами.

— Я так и думала. Господииииии... — Лиля крепко, как могла, вжалась в Костю.

— Ну, и к чему весь этот пошлый маскарад? — спросил Коля у рогатого монстра, когда тот завис над ними. — Не мог выдумать обличье пооригинальней? Воспользовался пыльным властелином тьмы с голливудских складов?

Казалось, монстр был озадачен.

— В миру ты, значит, воплотился в среднестатистического россиянина. Взял среднее арифметическое всех наших мужиков и вывел эдакого Васю Вообще. А здесь решил, что Черный Властелин — самое то для Запределья. Пыль с рогов-то оботри!

Монстр качнул рогами.

— И, кстати, почему ты стесняешься показаться в настоящем виде? Прыщи у тебя, что ли? Здесь, в Запределье, стесняться нечего.

Монстр отступил назад. Рога с хрустом отскочили от головы и канули в никуда. Вслед за ними багровое тело пошло трещинами, вспыхнуло и разлетелось, как фейерверк.

— Вот не можешь без спецэффектов, позер, — сказал Костя, потирая обожженный лоб.

— Да вижу, вижу, что ты уже ничего не стесняешься, — раздался знакомый голос. — Базаришь со мной, а сам ебешь свою телку. Эксгиби рулит!

Костя закашлялся.

— Что, не ожидал? — говорил ему Коля, выходя из тьмы. — А ведь думал же, думал, что это настоящий Черный Властелин с тобой играется, а? Или демон какой? Признайся!

— Кто это? — спросила Лиля, приоткрыв один глаз.

— Мой ассистент. Бывший, — сказал Костя.

— Ох, меня уж и уволили, да? — гримасничал Коля, поправляя оглобли. — А может, это я тебя уволю? Из Института, из жизни, из мира — отовсюду? Я презирал тебя с первой минуты нашего знакомства, Зотов. Ты вытирал об меня ноги, а я расстилался перед тобой. И ждал... Ты решил перехитрить меня и всех, и стряпал свои вонючие пилюли сам, ночами, думая, что никто ничего не знает! Но ты недооценивал меня, Зотов. Я сам, слышишь, сам пришел к таким же выводам! Ты пустышка. Ты случайно сделал эти открытия, но так ничего и не понял. Как ты уже догадался, я заимствовал у тебя одну пилюлю... О, я сразу знал, что делать. Я сразу отправился в прошлое, нашел там твою телку и поимел. Ты бы видел, как она мне отдавалась! Как блядовала! Ну, я же не ты... Я могу запрограммировать любой оргазм, любой катаклизм, любое... А потом я стер ее нахуй из твоей жизни, а ты даже не допер, великий ученый!

— Куда мне, — сказал Костя.

— Вот-вот... А сейчас с тобой покончено, Зотов. С тобой и твоей телкой. Вас нет. Взрыв газа, домик тю-тю, тела из-под завалов так и не извлечены... А я — властелин мира! Я могу менять историю! Могу править Вселенной! Я могу... Я...

Коля замолчал: Зотов поднял руку и все тем же лучом, светившим из нее, нарисовал вокруг Коли прозрачную сферу, вроде мыльного пузыря.

— Ты что тут колдуешь, Мерлин?

— Блокирую тебя... Все, Коля. Доступ закрыт.

— Кааак? — Коля заскрежетал зубами. — Ну нееет. Ничего у тебя не выйдет.

Он вытянулся во весь рост, раскинул руки — и пузырь лопнул.

— Ха-ха-ха-ха! Колдуй еще! Мне нравится.

Костя нарисовал вокруг Коли две сферы — одну в другой, как матрешки. Тот порвал их, как и первую. Потом сфер было три, четыре, восемь, двенадцать... Коля рвал их на клочки, и те летали вокруг, как осенние листья, замусорив Запределье...

— Подожди! — сказала Лиля. — Так ничего не выйдет.

— Почему? — спросил Костя, хоть и сам все понимал. Всемогущество на всемогущество...

— Потому. Ты один не справишься. Надо вместе.

— А как вместе?

— А вот так. — Лиля вжалась покрепче в Костю, влипла в него промежностью, обтянула влажным нутром член... И подняла руку. — Давай. Три, четыре...

Они стали рисовать вместе.

Это была странная сфера. Таких не бывает на Земле, и в Запределье тоже, наверно, никогда не было. Она была и выпуклой, и вогнутой одновременно. Она была и внутри, и снаружи. И там, в ее невозможном двойном пространстве, остался Коля.

Он пытался порвать ее — но рвалась только одна часть сферы. Как только рвалась другая — прежняя восстанавливалась. Рвалась выпуклая — оставалась вогнутая. Рвалая вогнутая — оставалась выпуклая.

Сквозь зазеркалье было видно, как беззвучно кривится и кричит Колина физиономия. Двойная защита блокировала даже крик...

— Все. Он в ловушке, — сказала Лиля.

— А мы?..

Они посмотрели друг на друга.

— Он сказал, что мы умерли...

— Он много чего сказал. Мы его победили. Вместе.

Костя смотрел на Лилю. Сквозь ее лоб и щеки мерцало Запределье...

— Обними меня покрепче, — сказала она. — Закрой глаза. И не смей не верить в нас!

Он зажмурился и прижал к себе Лилю, чувствуя, как сквозь их гениталии проходит обжигающий вихрь, наполняя густой, тяжелой плотью прозрачные тела...

***

Костя Зотов открыл глаза. Долго пялился в потолок, вникая в него, как в головоломку.

Там было написано: «Костя + Лиля =Lоvе».