После распада Советского Союза научно-исследовательские институты былой великой державы представляли собой жалкое зрелище. Как моль, сотрудники НИИ летали в белых халатиках по тёмным коридорам неприметных зданий, продолжая обслуживать бесполезные устаревшие системы. Изобретения представлялись руководству страны смехотворными, учитывая то, как далеко ушёл научно-технический прогресс на загнивающем Западе. Мизерные зарплаты задерживались месяцами. Люди, посвятившие жизнь науке, продолжали работать, не представляя себя иначе, как учёными.

В одном из таких НИИ — Институте вирусологии и микробиологии Беларуси — никому неизвестный молодой учёный Иван Фёдорович Купревич сделал интересное открытие: селективные ингибиторы обратного захвата вызывают побочные эффекты у грызунов женского пола при наличии вируса Содоку в крови самцов, находящихся рядом. Побочные эффекты выражались в повышенном внимании грызунов к задачам, связанным с размножением. Самки мышей схватывали на лету всё, что от них требовалось, активно сотрудничали между собой, рисковали жизнью ради выполнения задания.

В уникальном эксперименте клетка с мышами соединялась с кормушкой трубкой, заполненной водой. Чтобы добраться до еды самке необходимо проплыть под водой пять метров, взять кусочек сыра и вернуться назад. Уникальность эксперимента заключалась в том, что самки с введённым ингибитором приносили сыр сначала самцу с Содоку, затем себе и никогда не приносили еду здоровому самцу. Самцы сидели в замкнутых ячейках, решёткой примыкающих к основной клетке, и потому не имели возможности сплавать за сыром.

Иван Фёдорович усложнил задачу: добавил электрические разряды, удлинил трубку с водой. Поведение мышей не поддавалось логике. В отличии от своих беспечных подруг, самки с ингибитором бросались на электрическую решётку раз за разом, теряя сознание, возвращаясь к жизни только для того, чтобы вновь испытать боль или даже погибнуть, захлебнувшись в воде. Они не испытывали голод, не подвергались внешней опасности, ими двигало единственное желание: выглядеть привлекательными в глазах Содоку-самца, чтобы в итоге спариться с ним — к такому выводу пришёл Купревич с коллегой после длительных наблюдений.

Иван Фёдорович подробно описал результаты экспериментов, предположил природу связи ингибиторов в крови самки с вирусом Содоку в крови самца, предложил дальнейший план исследований и отослал отчёт директору НИИ. Тот редко появлялся на рабочем месте ввиду постоянной занятости в Министерстве.

Отчёт отослали в пятницу. В понедельник лабораторию экспериментальной вирусологии НИИ микробиологии Беларуси закрыли по причине отсутствия денег в бюджете страны.

Шёл 1995 год. Купревич с напарником и послушными мышками оказались на улице без средств к существованию.

***

Такси привезло нас в частный сектор. Дом Купревича представлял собой элитный коттедж, ограждённый от любопытных глаз высокой неприступной стеной.

— Деньги за проезд возьмёшь у мужа, — бросил Иван Фёдорович водительнице, выходя из машины.

— Я не замужем, — заартачилась та.

— Тогда выйди замуж! — бородач развернулся, заглянул деловито в окно. — Женщина ты симпатичная. Почему до сих пор не замужем?

— Не хотят брать, — она виновато опустила глаза.

— Значит предлагай сама. Не хочет — ищи следующего, пока не согласится. Всё вас учить надо.

Мы прошли к железным воротам, такси за спиной понуро удалялось к выезду из посёлка.

Я находился в состоянии лёгкой паники. Неожиданно власть Ключника вырвалась за пределы Касты, угрожая миропорядку диктатурой Ключа. Рвение, к которым представительницы слабого пола бросались исполнять любые приказы незнакомого бородача, вызывало благоговейный трепет. Распутин мог с таким же успехом быть богом.

Меня не удивил пасущийся во дворе пони, не смутили два огромных дога, выскочившие навстречу. Я почти не обратил внимания на долговязую платиновую блондинку в ошейнике и памперсе, которая открыла нам дверь. Появились ещё две служанки топлесс, в клетчатых юбках. Они накрыли на стол, занялись кормлением собак.

Всё это время моё внимание целиком и полностью было приковано к террариуму — огромному домашнему зоопарку, разбитому на ячейки, который змейкой протянулся по коридору, ведущему к гостиной. Яркий белый свет озарял десятки искусственных ландшафтов, по которым гуляли, резвились и сношались между собой, нарушая видовую совместимость, сотни насекомых, птиц и пресмыкающихся. В одном месте, например, петух топтал черепаху, в другом лягушки атаковали ящерицу. Но больше всего мне запомнилась змея, засунувшая голову в клоаку курице.

— Зачем она это сделала? — я в изумлении таращился на сцену, напоминавшую фильм ужасов.

Иван Фёдорович нагнулся и постучал костяшкой по стеклу.

— Кто? Змея или курица? — спросил он, сдерживая детский восторг.

Я засмеялся. Я понятия не имел, кто стал инициатором анальных нежностей, приведших к эпической ветке эволюционного развития. Одно было очевидно: всё, что происходило в стеклянных стенах террариума, не имело отношения к борьбе за место под лампой. Зверюшками двигал основной инстинкт размножения. Они совокуплялись напропалую группами и поодиночке, изобретая новые немыслимые формы межвидовых отношений.

Мы сели кушать, и пока наложницы подносили блюда, бородач в халате, из которого он, похоже, не вылазил, разговорился на тему видовой совместимости в животном мире.

Купревич говорил увлечённо, доказательно, как человек отстаивающий правоту.

— Понимаешь, Дима, самке на самом деле не важно, кто партнёр. Если нет выбора, ей остаётся довольствоваться тем, что есть. Самец же, в свою очередь, использует секс для выхода агрессии.

— Как вы это делаете? — нетерпеливо перебил я его. — Приказываете всем женщинам, и они подчиняются.

— А, это, — Купревич сразу погрустнел. — Герпес, — он многозначительно поднял указательный палец правой руки вверх. — Герпес есть почти у каждого человека на земле. Я имею ввиду первый тип. Год назад я имел неосторожность заразить своё тело особым видом герпеса. Видоизменённым. Ради эксперимента, конечно же. И вот результат...

Купревич встал, вышел из-за стола и медленно раздвинул полы халата. Чудовищный вид на изъязвлённый пах открылся моим глазам. Распухшие гениталии смешались в гнойных нарывах, красные болячки-волдыри огромных размеров расползлись по мошонке, члену и вокруг него. Из кровавого гнойного месива торчала пластиковая трубка-катетер, предназначенная для мочеиспускания.

— Скоро я умру, — констатировал учёный самым спокойным голосом, не терпящим возражений. — Ты всё ещё хочешь, чтобы женщины тебя слушались? — он внимательно посмотрел на меня.

Я отрицательно покачал головой, такая смерть не входила в мои планы. Нервно сглотнув, я спросил:

— Ключники тоже заражены вирусом?

— Да, — он завязывал пояс халата. — Каждый своим, но это не смертельно.

— Понятно.

Мы продолжили общаться о вирусах, и я всё больше узнавал историю гениального учёного. Он был замкнутым, одиноким романтиком, аутичным, потерявшим надежду стать когда-нибудь полезным обществу. Однажды возжелав любви и ласки любой ценой, он ступил в зону сумрачных теней и поплатился за это.

Я нашёл Купревича раскаявшимся, сдавшимся, продолжающим вершить судьбы. Вспышки гнева чередовались с плаксивостью, религиозные высказывания пересыпались проклятиями, детское простодушие мешалось с дьявольским расчётом. Болезнь стремительно прогрессировала. Психическое расстройство, вызванное страхом приближающейся смерти, усугублялось воздействием различных психотропных средств, которыми был завален стол и холодильник.

Потеряв возможность физического контакта с девушкой, Купревичу оставалось только морально самоудовлетворяться, созерцая спаривание рабынь с животными.

Иван Фёдорович агонизировал, постепенно угасая, и я ничем не мог ему помочь. Разве что утешить.

Во время нашей беседы в гостиную вошла блондинка в памперсе. Купревич умолк на секунду, переключив на неё внимание.

— Что тебе? — бросил он.

— Мы сейчас будем играть. Вы пойдёте смотреть? — спросила она, поглядывая на меня.

Купревич кивнул, вставая.

— Пойдём, посмотришь, — сказал он мне. — Вряд ли ты такое видел раньше.

***

В игровой комнате взбудораженные доги заигрывают с крашеной блондинкой. Она уже сняла памперс и сидит голой попой на полу, широко раздвинув ноги. Это гламурная стерва с налётом высокомерия в манерах и взгляде. Одна из тех дамочек, которые попадают в сети Рыженковских качков.

Доги по очереди заскакивают между колен, вылизывают раскрытую блестящую вагину, широкими шершавыми мазками захватывая анус и полоску волос на лобке. Они полируют весь пах, внутреннюю сторону бёдер, нижнюю часть живота и особенно задний проход. Сучка откинула голову, выставив упругие груди с острыми сосками на обозрение. Закусив нижнюю губку, она ёрзает попой по полу, двигая бёдрами навстречу мазкам, крутит головой, провожая повизгивающих любовничков, прыгающих вокруг неё.

— Памперс для того, чтобы Ромео и Барсик не лизали Эльвиру во время прогулок, — комментирует Иван Фёдорович. — Тогда у неё больше желания на игры остаётся.

Желания у Эльвиры хоть отбавляй. Игры становятся всё подвижнее, собаки всё назойливее. Вот уже дог с белой грудкой — Ромео — закидывает передние лапы на плечи Эльвиры, характерно двигая тазом. Сука принимает это, как сигнал к действию, подставляет попу. Дог почти сразу влетает в неё по самые яйца, приземляясь лапами на талию. Блонди не орёт, как зоофилки на видео, она реально стонет, хватая воздух ртом. Собака-любовник работает всем телом, складываясь, как гончая на скачках, затрахивая красотку в текущую промежность. Вторая собака, имеющая серо-голубой окрас шерсти, растягивается на полу на спине, предлагая поласкать себя в паху. Эльвира наклоняется к розовато-фиолетовому концу, вылетающему из меховой оборки, встречается с ним ротиком, мясистый конец получает положенную дозу слюны и ласки. Теперь два кобеля занимаются белой сукой одновременно. Все трое получают, судя по всему, им очень знакомое, пьянящее удовольствие.

— Собаки обычно кончают быстро, — подсказывает Купревич. — В природе всё не так устроено, как у людей. Эльвире хотелось больше ласки, вот мне и пришлось уменьшить порог чувствительности у мальчиков. Теперь они почти не кончают.

Доги действительно не кончают, не теряя ритма, обслуживают ненасытную Эльвиру, сменяясь сзади и спереди. Та находит их разбитым влагалищем, работая параллельно руками и ртом. Собаки тяжело дышат, свесив языки набок. Эти же тонкие, как ломтики ветчины, шершавые горячие стелечки прикладываются к истекающей вагинальным соком промежности, как только девочка освобождается. В какой-то момент голубой дог Барсик замирает в блондинке, потряхивая ушами, повиливая хвостиком, разряжается, дрожа как осиновый лист, вколачивая поджарый мускулистый зад в сочные формы Эльвиры. Она переходит на визг, принимая инородное семя. Прозрачная жидкость устремляется наружу, мясистый разбухший член собаки с трудом выскальзывает из женского лона, вытягивая за собой потоки прозрачной спермы.

— Всё-таки кончил, подлец, — бородатый вирусолог масляным взглядом следит за происходящим.

Барсик берётся вылизывать собственную сперму, Ромео суёт морду во влагалище, помогая товарищу. Они снимают сливки, убирая за собой.

Только через полчаса бесконечных совокуплений интенсивность собачьих приставаний начинает спадать. Затраханная, заляпанная собачьей спермой и слюной Эльвира валится с ног, но каждый раз, когда чёрный или голубой любовник встаёт на дыбы, запрыгивая на неё, она возвращается в позу, чтобы принять розовый конец, бьющийся из мехового мешка. Она знает только одну позу — позу суки. Колени сами разъезжаются в стороны, регулируя высоту, таз работает как пушка с наводкой — дупло гуляет вверх-вниз, принимая нетерпеливого кобеля из любого положения.

Союз белокурой девушки и двух кобелей выглядит гармонично, привыкшие друг к другу партнёры не чувствуют усталости, расслабляются, получая удовольствие от общения, как страстные любовники. Они научились заниматься любовью без стеснения вида, годы тренировок сделали из Эльвиры профессиональную собачницу, она чувствует своих самцов так же чётко, как они чуют женский запах влагалища, распространяющийся у неё из-под памперса.

— Это последняя, — сказал мне на прощание Купревич, имея ввиду Эльвиру. — Когда я умру, она обещала забрать Ромео и Барсика к себе.

Мне не хотелось возражать, рассказывать ему про других самцов, более достойных внимания Эльвиры. Страх смерти вытеснил ощущение реальности из жизни Купревича, сместил фокус с собственных проблем на счастливое секс-трио, живущее под боком. Злой гений создал мир, в котором похотливые кобели безмолвно удовлетворяли животные инстинкты женщины, не оставляя создателю сего мира возможности для зависти и ревности.

***

Химик-вирусолог, отец-основатель тайного рабовладельческого строя в современной Беларуси, ушёл из жизни через два месяца после знаменательной встречи. Я узнал об этом во время ритуала возложения Ключа на Алтарь. Эльвира — единственная наложница Купревича — собрала литр собачьей спермы. Познания друзей человеческих оказались весьма кстати для обновления кармы пяти провинившихся наложниц, среди которых по странному стечению обстоятельств оказалась и Анжела. В чём была вина большой девочки, я так и не узнал, но стакан мутного семени, перекочевавший в желудок пышнотелой блондинки, вызвал праведный гнев в моей душе.

Окоченевший белый труп Химика, абсолютно голый, лежал в открытом гробу посреди Храма. Язвы герпеса распространились от паха по всему телу. Болезнь сожрала половину кожи, добралась до внутренних органов и в результате вызвала остановку сердца. Умиротворённое выражение, казалось, замерло на бородатом лице с пухлыми синими губами. Трубку катетера достали из уретры, гениталии, изъеденные болячками, запеклись в гнойный сгусток. Любитель зверюшек почил с миром, излив мне душу, так и не соизволив пролить свет на тайну высвобождения.

Бесконечная череда рабынь шла мимо гроба, отдавая последний долг усопшему Ключнику. Стройные, длинноногие, безукоризненно застёгнутые бабочки-красавицы раз за разом покидали мокрый поцелуй на запёкшемся нарыве, служившем когда-то покойнику грозным инструментом для справления малой нужды и достижения неземного удовольствия.

Неожиданно два бойца-качка в хоккейных масках вывели за уздечку чёрного пони и привязали конька к станку, стоявшему в углу.

— Сегодня мы почтим память ушедшего от нас брата актом примирения с животными, которые остались без Хозяина, — Верховный Жрец возносит посох с конской залупой к стеклянному куполу. — Пускай каждый из нас задумается о значении привязанности, возникающей между людьми и животными, — он даёт время задуматься, прежде чем торжественно продолжить: — Введите кобылу!

В зал вводят пышную девушку в конской сбруе: на ногах высокие алые сапоги с копытами вместо подошв, на спине чёрное седло, закреплённое подпругой, на глазах шоры, закрывающие обзор по бокам, на шее, запястьях и щиколотках широкие кожаные браслеты с кольцами. Я вздыхаю, изумлённо рассматривая Анжелу в новом образе. Из задницы у неё торчит конский хвост — такой же пышный, длинный и пшеничный, как хвост волос. Большую девочку, перетянутую кожаными ремешками, как лошадь, ведут к станку, она виляет задом, не ведая, что ей предстоит. Её вагина открыта, груди-колокола колышутся в такт с виляющим задом, она с трудом переступает копытами, ежесекундно рискуя навернуться и упасть. Подгибает пухлые коленки, ещё больше выпячивая округлый сочный зад.

Качки подводят кобылу к станку, закрепляют руки, ноги и шею замками к раме. Теперь она не сможет вырваться, даже если захочет.

— Заполните белую Познанием, — бросает Жрец

холопам.

Анжела действительно белая, её богатая бархатная кожа переливается белизной тысяч оттенков. Шары ягодиц, грудей, живота и коленок имеют молочный цвет. Бурые пористые, размером с куриное яйцо, соски, частые родинки и размытые следы широкого бикини лишь подчёркивают первозданную белоснежность кожи. Льняные волосы нежного пшеничного цвета спадают до поясницы, растекаясь по спине бесконечным водопадом. Большая девочка могла бы рекламировать женские шампуни или лосьоны для кожи, но сегодня у неё другая функция.

Шоры снимают с глаз, конский хвост вынимают из задницы, на его место в сфинктер вводят наконечник чёрного шланжика толщиной с палец. Свободный конец болтается как хвостик, опущенный вниз.

Вносят пластиковую десятилитровую бутыль, наполненную Познаниями. Перламутровые научные излияния неизвестных мужчин собирали месяцами. По чайной ложке в индивидуальных уроках, по кофейной чашке с групповых занятий. Огромный опыт, накопленный мужчинами-осеменителями, закачивается через шланжик в пышный зад блондинки. Её живот быстро растёт, достигая гигантских размеров. Теперь это беременная кобыла, готовая разродиться от малейшего неловкого движения. Она выгибает спину, переминаясь копытами, давая Познаниям заполнить её до конца. Все десять литров густого мужского семени постепенно входят через нежный сфинктер, привыкший к моему языку, и остаются лежать в тугом, выпирающем, как пляжный мяч, животе. Большая девочка заправлена под завязку, иногда живая вибрирующая попа срыгивает Познания, те густой струйкой устремляются по рыхлым бёдрам к копытам-сапогам.

Нет никакого сомнения, что Мюллер и компания подстроили перформанс, чтобы развлечься, взять меня на излом. Они знают каждый мой шаг, анальные отношения с Анжелой стали достоянием общественности. Молодого неопытного Ключника прививают против опасной болезни, имя которой любовь.

— Пускай чёрный познает белую, — величественно возвещает Жрец, когда приготовления закончены.

Пони, стоявший всё это время рядом, принюхиваясь и присматриваясь к незнакомой девушке, радостно фыркает, почувствовав свободу. Руки холопов держат уздечку, не давая чёрному горбунку вырваться, но он то отлично знает, как действовать с необъезженной кобылой, его черенок стремительно растёт, задирается кверху, прижимаясь к округлому барабану-животу. Мохнатый жеребец встаёт на дыбы, яростно топчется, хрипит, закидывая передние копыта на станок, его полено бьётся в экстазе, пытаясь попасть в заветную щель. Большая девочка отдаёт сочную вагину чёрному жеребцу, нащупывая тазом момент проникновения. Полено вколачивается в зад Анжелы, раскалывая ягодицы до зазора в кулак. Жеребец трахает дико, без устали и, похоже, большой девочке нравится наркотическое воздействие, исходящее от основания дубины. Она охотно насаживается на всю глубину тела, стоны пышногрудой красавицы несравнимы с анальными стонами во время наших игр. Стеклянный взгляд Анжелы гуляет по залу, Ключники в носатых масках, наложницы в зашитых вагинах созерцают невиданное доселе зрелище: чёрный жеребец покрывают белую кобылу, наполненную до краёв Познаниями.

Чёрный жеребец оголил массивные зубы, найдя упор в железном каркасе. Точёное трёхсоткилограммовое, играющее мышцами, лоснящееся бархатными переливами, вылитое из стали, лошадиное тело вбивает розовую дубину в пышный белый зад, не давая опомниться, вырваться, вывернуться — Анжела зажата в станке — жеребец прибивает кобылу к невидимой стене, припечатывает наркотик раз за разом, исполняя право первой ночи. Вязка белой Рабыни с чёрным Хозяином проходит по всем каноном ключевания: Господин берёт своё, отдавая излишки. Вороной хвост хлещет по распахнутым белоснежным бёдрам, пышная чёрная, как смоль, грива взвивается на хребте, нежное ржание, исходящее от жеребца, несовместимо с диким животным взглядом, сверкающим из глазниц. Чёрный дьявол вколачивает железный кол в пышную задницу, покрывая белое шелковистое тело наложницы с неистовой силой.

Орудие насилия начинается с массивного треугольного корня, пухлые пушистые яйца размером с бейсбольные мячи болтаются под основанием, полуметровый ствол резко меняет цвет посередине с чёрного на бледно-розовый, свиное рыло-залупа вздыбилась на конце, расширившись для осеменения. Он не трахает кобылу ради фрикций, он долбит её чтобы пробить насквозь, глубоко засадив весь ломающийся шест, нащупывая малейшие ходы в женском влагалище. Рыло проникло глубоко в матку, проскользнуло в узкую трубу, ведущую к яйцеклетке, уткнулось в заднюю стенку. Свиной пятак взрывается именно там: оттягивается назад для контрольного выстрела литром лошадиной спермы, выстреливает фонтаном, болезненно мощным для понимания природы внутреннего извержения. Анжела дёргается в оргазменном припадке, страх на её лице сменяется удивлением, дальше помешательство, глупая растерянность и снова оргазм, пик наслаждения без симуляции с закатыванием зрачков, просто задыхается, закусывая нижнюю губу, стонет, как рожающая девица. Сперма хлещет через край, заполнив вульву до предела, кольцо сфинктера теряет контроль. Литры Познаний устремляются наружу, смешиваясь с животной похотью, разливаясь по пышным ногам, стекая в копыта-сапоги, пачкая жеребца, замершего над осеменённой кобылой.

Большая девочка кончила, взорвавшись литрами спермы, хлеставшей из двух щелей. Оплодотворённая в обе дырки, она едва держалась на ногах, свисая в станке. Охранники закрыли шоры, выняли разбитую клячу из станка, взяли под уздечку и увели в стойло.