За несколько лет до описываемых событий в первых частях...

— Всё, ну хватит! — запыхавшись, просмеялась тётушка, ловя мяч, подняв при этом кучу брызг — всё, пойдёмте ужинать!

— Ну, мам! — тут же в голос заканючили Светка и Димка, — давай, ещё немного!

Но моя любимая тётушка отрицательно замотала головой:

— Уха уже остыла. После ужина можете ещё прийти и покупаться!

Понурившись, её ребятня, увлечённая игрой в мяч на воде, с неохотой побрела из озера к берегу.

— Сёма?

Я пожал плечами:

— Я маму дождусь, тёть Ир. Мы догоним..

Спорить со мной тётушка не стала. Она только вздохнула:

— По-моему, она всё-таки очень расстроилась, что Миша не смог поехать, хоть и всячески вида не показывает. Бедняжка, она прям сама не своя, не узнаю её, ходит вся какая-то странная..

Я согласно кивнул. Сказать по правде, мама такой была уже целую неделю. Отец тоже думал, что это из-за того, что в этом году он сорвал им с мамой их ежегодный традиционный «лесной» тур и так вился гоголем всю неделю вокруг мамы, всячески сглаживая свою вину.

— Угу. Они оба очень ждали этой поездки... Вы же знаете, как мама обожает бродить по лесам, — я улыбнулся.

Тётушка только вздохнула, разводя руками:

— Ох, уж эта работа Вашего папы. Ну, не задерживайтесь! Ждём Вас с мамой к ужину!

Когда они уже скрылись в зарослях орешника, что отделял прудик от леска перед кемпингом, я тоже вылез из воды и плюхнулся на покрывало, подставляя спину солнечному жару. Солнце сегодня припекало, будь здоров. Сказать по правде, не то чтобы я прям-таки собирался ждать маму, когда она там нагуляется в леску, но просто, разгорячённый долгой вознёй с ребятишками и тёткой в воде, я совсем не испытывал голода.

К тому же, меня ещё потряхивало после сегодняшней драки и той резкой злой отповеди, что потом обрушила на меня мама. Чёрт... И стоило мне?

Со стороны кемпинга доносились отголоски человеческой речи, стук топора о дерево и прочие звуки присутствия изрядного количества народа, усиленные лесным эхом. Народу в этом году уйма понаехало. Но на озере не было ни души. Но тому удивляться не приходилось, все предпочитали купаться на реке, с другой стороны кемпинга, на благоустроенном пляже, нежели в заросшем камышом озере.

Вообще-то, в этом году, как только у отца всё сорвалось, никто из нашего семейства ехать сюда вообще не собирался. Ну, я-то так точно. Я и в прошлый-то год всеми правдами-неправдами, пусть и к вящему огорчению родителей, открестился от их совместного с семейством маминой сестры ежегодного тура в глухие сибирские леса, о чём ни капельки не жалел. Имея в своём распоряжении пустую квартиру на целую неделю и отсутствие строгого родительского ока, оторвался я, что называется на всю катушку, и родных пенатах. Не то, чтобы я так уже не любил потусить недельку в таёжных дебрях. В детстве я обожал эти поездки, и ждал их с не меньшим восторгом и нетерпением, чем родители. Но, как говорится, из детских штанишек я уже вырос и во время каникул предпочитал проводить время в городе в компании своих друзей, где развлечений гораздо более интересных для парня, чем бродить по лесным тропам с рюкзаком на спине.

Так что, когда вдруг после какой-то пустяковой ссоры с отцом мать вдруг завелась не на шутку и едва ли не ультимативно потребовала, что поедет и без отца, я был немало удивлён. Ну, я что-то не припомню, чтобы мама у нас когда-нибудь горела желанием ездить отдыхать куда бы то ни было без отца, пусть даже и в компании семьи своей сестры. Отец тому, кстати, был только рад. Ему было совестно перед мамой за их сорванный совместный отпуск.

Меня, правда, вовсе не обрадовало, что, в общем-то, даже без всяких обсуждений ими было принято решение, что с мамой поеду я. Мама просто так решила и всё. Я, конечно, попытался воспротивиться столь грубому попранию моих прав. Но так, немного. До первого гневного взора мамы. Хм... Сказать по правде, последнее время, я и так сурово перед ней проштрафился и потому, желания и совести перечить ей не испытывал никакого.

Да и побаивался немного. Нет, не саму мать... Но... Было кое-что, весьма нехорошее и неправильное... хм... в моём поведении последнее время... о чём знала она и о чём ни капельки не подозревал отец. И я очень хотел, чтобы отец и далее оставался в неведении относительно моих этих самых нехороших и неправильных крайне предосудительных помыслов и тайных страстей, в которые к моему вящему сожалению, чисто случайно, оказалась посвящена мать. Тем паче, что я довольно-таки отчётливо себе представлял реакцию отца, если мать возьмёт и выложит ему, всё как есть. А кто её мать знает? Сейчас вот разозлишь её, она психанёт и выложит всё отцу..

Короче, в итоге, на эту поездку сдался я быстро.

Задумавшись о своём, я и не заметил, как из леса показалась мама.

Она стояла у самого берега озера метрах в двадцати от меня и щупала ножкой, кончиками пальцев воду в озере. Заметив, что она озирается по сторонам, видимо, в поисках меня, я уже хотел её окрикнуть, но в это время мама ухватила за края низ своей футболки и потянула её вверх.

Как-то само собой слова застряли в моём горле.

Футболка скользнула по тонкой шее, освободил её руки, и мама швырнула её на большой гранитный валун возле себя. Она была боком ко мне, но от меня не укралась её невольная улыбка удовольствия, когда лёгкий ветерок коснулся её кожи.

Я невольно залюбовался ее сочной налитой фигуркой. Мамка вообще у нас была хороша собой. Ничего тут не попишешь супротив. Тонкая изящная талия, которую даже не портил лёгкий намёк на животик, переходит в пышную округлую попу, а та в свою очередь в широкие тяжелые бедра, суживающиеся к круглым коленкам и тонким изящным икрам. Ее ступни были небольшие и аккуратные, как у девочки.

Да и вообще, мамка у меня выглядела не более чем тридцатипятилетней — не девочка, уже конечно, но вполне созревшая взрослая женщина весьма аппетитных форм и пропорций.

Мама осталась в одном белом купальнике-бикини. Ну, уж купальники мамик всегда умела себе подбирать. Так, что иной раз и глаз не оторвёшь. Мамик отнюдь не была легкомысленной, но любила выглядеть красиво, тем паче, что у отца это никогда не вызывало нареканий. А на счёт купальников у неё вообще был свой отдельный пунктик. Она могла их накупить штук тридцать на один сезон, так что редко увидишь её дважды в одном и том же.

Два треугольника белоснежной ткани едва вмещали в себя тяжёлые сочные груди, оставляя обнаженной большую их часть. Казалось, стоит маме напрячься и лоскутки ткани, скрывавшие в своём плену упругие дивные полушария, непременно треснут и разорвутся в клочья.

Мой взгляд скользнул ниже — узкая полоска еле прикрывавшая лобок, да лишь тонкие шнурочки с боков удерживали трусики на атласных широких бёдрах. А вот оторвать глаз от ее попки, где белая ленточка бикини практически исчезла между ее пышными, но крепкими и пружинистыми ягодицами иной раз было практически невозможно.

Одним словом, мама, как обычно, была одета так, чтобы балансировать на грани приличия. Причём, на самой-самой..

Теперь уже не было и речи, чтобы окликнуть маму. По банальной и самой естественной причине. Хотя, скорее всего, как раз-таки наоборот, скорее отвратительно-противоестественной.

Я возбудился. И исключительно по вине своей матери. Точнее говоря, у меня банально опять встал на мать. И вряд ли мама обрадуется, когда ОПЯТЬ спалит меня с огромным бугром на плавках при виде её. Во всяком случае, в последний раз это её жутко обидело. А особенно сегодня, когда я вновь ринулся её «защищать»... А точнее во мне снова взыграла моя ревность и излишняя близость к маме особи мужского пола, которая явно пыталась маман закадрить..

Я мысленно даже принялся вспоминать наставления Лидии Степановны, нашего семейного психотерапевта, воскресая в памяти образы детства, связанные с мамой, самые невинные и благообразные, в которых не было места сексуальности и похоти, и которые, вроде как, должны были тушить во мне половое влечение к собственной родительнице. Ну... Как обычно, короче, ни черта не вышло.

И я уже лихорадочно размышлял, смогу ли я незаметно убраться-уползти с пляжика в сторону леса. Мне совсем не хотелось снова её огорчать или расстраивать. Особенно, если учесть, что сегодня я её уже и так вестимо расстроил.

Но это было не всё. М-да... Как специально, блин, мама была будто неумолима ко мне. Заведя руки за спину, она нащупала застёжку своего невесомого белого лифчика и расстегнула её. Оковы бюстгальтера отпали вперёд и тяжёлые формы её грудей тут же вывернулись на волю и запрыгали, толкаясь в подобии танца.

Я едва ли не обалдел. Думаю, сейчас, даже если бы она обернулась, я бы всё равно не нашёл в себе оторвать глаз от подобного зрелища. Её большие загорелые свисающие груди, с молочно-белыми следами от чашек лифчика, с большими тёмными сосками были непередаваемо роскошны.

Какое-то время мамик, выдавив из тюбика щедрую порцию крема для загара, неторопливо и бесподобно соблазнительно оглаживала своё тело ладонями, подчас принимая просто невероятно эротичные позы. Её грудь пленительно покачивалась. Ну, а я... Я потихоньку сходил с ума... Мысли незаметно уползти в сторону леса, как-то сами собой покинули мою голову...

Но и то были цветочки... Вот когда она положила ладони на свои подушкоподобные груди-близняшки, уделив им особое внимание, нежно сдавливая и потирая упругие полушария, втирая в них крем, мне показалось, что я вообще смотрю самое настоящее стриптиз шоу.

Где-то на краю сознания мелькнула шальная совершенно идиотская мысль, которая могла прийти в голову только такому кретину как я. Уж не специально ли для меня устроен этот стриптиз? Конечно же, я торопливо и даже с некоторым возмущением на самого себя за свою распущенность, похоронил эту совершенно бредовую и глупейшую мысль.

Мама посмотрела на свою грудь и вдруг снова широко и довольно улыбнулась. Я конечно, не физиономист, но мне вдруг стало совершенно отчётливо понятно, что маме и самой очень нравится её грудь. Впрочем, а чего тут такого? Я вот тоже как гордился, когда, наконец, прокачал свои трицепсы и бицепсы и после надевал на улицу исключительно спортивные майки-безрукавки, хвастливо демонстрируя всем и вся литую мощь моих мышц, и, конечно, с безграничным потаённым удовольствием ловя заинтересованные взгляды девиц и завистливые взоры сверстников.

Почему бы маме и не гордиться своей грудью? Тем паче, что её сиськи, бесспорно, просто шикарные! Привлекательной формы и размера эдак четвёртого, они лишь чуть свисали от своей тяжести и постоянного колебаний. Их всё ещё упругая стать никак не свидетельствовала о том, что их обладательнице уже так-то через пяток лет стукнет сорок.

Взмахом головы мама резко отбросила назад целый каскад огненно-рыжих длинных волос, всё ещё нетронутых косметическими пособиями, и волосы ярким пламенем рассыпались по её чуть веснушчатым стройным плечам. Полюбовавшись ещё немного высвобожденными тяжёлыми глобусами своих грудей, она скользнула ладонями к завязкам трусиков на бёдрах..

Я моргнул. Потом ещё раз моргнул.

Поиграв немного бёдрами, мама легко избавилась от лоскутка материи, скрывающую от моего взора её женские глубины. Невесомые трусики скользнув по её длинным ногам просто упали на песок. Мама ловко поддела их ножкой и тоже отправила на валун, где уже покоились её футболка и бюстгальтер.

Полностью обнажённая, аки прекрасная лесная нимфа, она стояла одна на берегу озера, окружённая бескрайними лесами Матушки Сибири. Это было бесподобное и волнующе зрелище. Её тело будто оживало среди этой дикой первозданной свежести и красоты.

На миг я даже позабыл о своём физическом возбуждении, восхищённый этой первозданной гармонией обнажённой женской красоты и окружающей природы.

Мама послала воздушный поцелуй своему отражению в воде, у самых её ног. Я откровенно любовался восхитительными переливами и гладкостью её наготы, уже даже не думая о том, что вообще-то эта женщина моя мать. И всё-таки, мне не уместно вот так вот пялиться на неё.

Но это было не в моих силах, оторвать сейчас от неё взгляд. Аккуратный подтянутый животик, длинные красивые линии ног, женственный холмик её гладко аккуратно подстриженного подбритого лобка, — а ведь мамочка была рыжей и здесь, внизу, — мои глаза неторопливо, ощупывали каждый сантиметр её тела, смакуя эти детали.

Красиво изогнувшись, мама плавно ступила в расступившиеся воды, оттолкнулась и поплыла на спине к середине озерца.

Уже почти на середине озерца она обернулась. Хм... Мне бы, конечно, полагалось тут смекнуть что, теперь-то она точно меня заметила.

Но я, как болван, уставился на её груди, которые мячиками играли над поверхностью воды, мокрые и светлые, с тёмными ореолами сосков, они дразнящее уставились прямо на меня.

Странно, но никакого удивлённо-недовольного восклицания не последовало. Хотя, опомнившись, я невольно напрягся, ожидая неминуемого гневного окрика. Между нами было метров двадцать не меньше, и я не мог видеть выражения её глаз, но отчего-то я был полностью уверен, что сейчас в них нет упрёка или осуждения.

Мало того, мама даже улыбнулась. Какой-то странной, непонятной улыбкой и поманила пальчиком.

— Иди-ка, сюда, негодник!

Она сказала это негромко, но тоном, не терпящим возражения. Несколько секунд я колебался. Ну, не спиной же мне идти к ней? Ну, в том плане, моё мужское достоинство, распалённое зрелищем обнажённой мамки, купающейся в озере и не думало успокаиваться.

Но отчего-то я не решился ослушаться маму и мысленно махнув на всё рукой, вздохнул, поднялся с полотенца и побрёл к воде, с видом мученика, бредущего на виселицу, теперь уж точно уверенный, что сейчас мама устроит мне разнос. Член, будто каменный, оттягивал резинку плавок. Представляю, как всё это виделось маме, — со стороны так-то получается я втихаря подглядывал за ней, пока она раздевалась, да мало того, жутко возбудился от созерцания её обнажённого тела. Как говорится, пойман с поличным, все улики на лицо.

Я решился поднять на неё глаза, только когда уже был по пояс в воде и моё возбуждённое орудие, как явное свидетельство моих нескромных преступных помыслов, наконец, укрылось от маминого взора.

Мама задумчиво посмотрела на меня... Я сначала и сам не понял, отчего же это меня аж бросило в жар... И при этом... Её груди... Были теперь так близко от меня. Мама даже и не подумала погрузить их в воду, чтобы скрыть от моего глаза.

Никогда раньше она так не смотрела на меня. Чёрт... Словами, этого не описать. И не поймёшь даже, но когда женщина ТАК смотрит на мужчину, последние, обычно, имеют свойство терять голову. Зовущий и манящий свет играл в глубинах её глаз.

И будто, впервые за много лет я увидел в ней женщину. Нет, неправильно. Это женщина сводила меня с ума уже почти год. Я хотел её. Я был уже достаточно умудрённый, несмотря на юные годы, чтобы отчётливо осознавать, что именно я хочу. Скажу больше, в своих мыслях, я уже давно даже знал, КАК именно я её хочу... Хм... Ну, в том смысле, что если бы вдруг, однажды, случилось вдруг это чудо и моя мать вдруг решила бы мне отдаться... Чёрт... Мой мысленный список включал, как минимум поз двадцать, в каких я хотел бы трахнуть её, и кои уже не раз и не два, рисовало мне моё перевозбуждённое сознание. Хм... В принципе, сами позы были как раз-таки не принципиальны, но одно точно, мама познала бы меня всеми своими частями тела, пусть некоторые из них и не совсем приспособлены-предназначены для секса. Да уж... Вот, что с нами делает неразделённая страсть.

Самое тут дикое, что я искренне любил свою мать, как и подобает любить сыну свою мать. Да! И не было для меня человека более близкого и родного, чем она. Нет, ни в коей мере я не желал в её жизни заменить своего отца, мало того, ни разу я не приревновал её к отцу. Ибо любил своего отца не менее, чем её.

В моих грёзах о матери не было места любовным романтическим переживаниям, как то бывало, когда я в очередной раз без памяти влюблялся в свою сверстницу. И я совсем не хотел, чтобы моя мать любила меня как-то иначе, чем она любила меня всю свою жизнь. В конце концов, вкупе со своим эгоистичным мужским эго, на уровне подсознания, я знал, что никакая другая любовь женщины по своей силе и безграничности никогда не сравнится с материнской любовью женщины к своему отпрыску.

Я не мог до конца этого объяснить даже сам себе, но я вожделел как можно развратнее отыметь свою маменьку, развратно её трахнуть, выебать грязно и жёстко, как последнюю шлюху, во все дыры, чтобы мама молила о пощаде, извиваясь в экстазе в моих объятиях.

Это была похоть и физическая страсть в чистом виде. Ничего более. И это было бы абсолютно нормально испытывай я подобное к любой другой женщине.

Но... Я хотел родную мать.

Да, меня это и мучило, и терзало. И было стыдно. И перед отцом, и перед мамой. Но я знал, что если представится случай, я без тени сомнений овладею этой женщиной. В своих мыслях для себя я это уже давно решил. И, к слову будет сказано, я не сомневаюсь, моя мама тоже это прекрасно понимала. Потому и строжилась так со мной последнее время..

Но теперь, одним взмахом своих ресниц, мама послала мне невидимый обнадёживающий импульс, что у меня, возможно, есть шанс. Да, впервые, пусть лишь несколько мгновений, но моя мама смотрела на меня не как мать на своего сына, а как женщина на мужчину. Или... Или мне хотелось, так думать.

Это длилось всего лишь мгновение... Всего лишь мгновение этот таинственный манящий загадочный блеск горел в её глазах.

А затем вдруг моя мама снова стала моей мамой, милой и доброй, которая обиженно надула губки. Так, что мне оставалось только морщить лоб, — уж не привиделось ли мне всё это?

— Подглядываешь? — но в этот раз, в её тоне не было обиды. И это было не менее удивительно, чем её дразнящий взгляд секунду назад.

Зато мой взгляд тут же невольно упал на её соски. Ненадолго. Её грудь медленно опустилась под воду. Я даже дух перевёл. Вряд ли бы, иначе, я нашёл бы в себе силы не пялиться на мамкины титьки.

— Я нечаянно, правда, мам... — хоть и смутившись, но честно ответил я, — ты очень красивая...

Последние слова вырвались у меня сами собой, почитай против воли.

Мама очень мило покраснела, смутившись в свой черёд и вытащив руку из воды, легонько тюкнула меня пальцем по носу.

— Ты не должен мне говорить подобное..

— Мам, ну, дело не в этом... — я запнулся, — просто, ты, правда, очень красивая... Прям, как лесная нимфа, честное слово... Особенно, на фоне озера и леса... Я просто дар речи потерял..

Я чуть не захлебнулся от восхищения путаясь в своих неуклюжих комплиментах.

— Так! Всё! Всё!! — мама закрыла глаза и замотала головой, — прекрати! Я не желаю этого слышать из уст своего сына! Ты меня смущаешь, сына..

Но в её голосе не было обычных ноток неудовольствия. И как будто, промелькнули даже отголоски женского кокетства. Взгляд её зелёных глаз снова, будто, мимоходом испытывающее кольнул меня.

Я даже на какой-то миг удивлённо воззрился на неё, мол, не уж то в этот раз не будет горестных вздохов и причитаний?

— Знаю я тебя, бессовестный, — её глаза потемнели, — вообще-то, я хотела с тобой серьёзно поговорить! СЕРЬЁЗНО, Семён..

Я опустил голову, чувствуя на себе её тяжёлый испытывающий взгляд.

— Это уже во второй раз! Семён! Мне так стыдно!!, — она понизила голос, но зато её голос наполнился звенящей сталью, — Борис Матвеевич... Такой замечательный человек... Как ты мог его ударить!? Он же тебе в отцы годится...

— Мне показалось, мама... Что он к тебе пристаёт... И знаешь. Кажется, я уже извинился за это! — буркнул я не отрывая глаз от водной глади, — чего ты от меня хочешь?

— Я хочу?! — так и взвилась мать, даже вода всплеснулась бурунчиками, — ты ставишь меня в идиотское положение! Хорошо хоть, Антон и Ира ни о чём не знают... А как мне теперь смотреть в глаза Борису... Матвеевичу... Это ужасно, ты же ударил его! Что с тобой происходит? Это уже второй раз, Семён? Это переходит все границы?

— Мне показалось, что он тебя хочет поцеловать, мама, — упрямо проворчал я, играя желваками, — я же говорил тебе уже..

— Ишь, ты защитничек, выискался! Так это ревность?! Ужас... Ужас... То на моего коллегу бросился, теперь вот... да я с этим Борисом Матвеевичем только вчера познакомилась! Уж не думаешь ли ты... Что я с незнакомцем буду... , — она запнулась, подбирая слова, — шашни крутить?

Я поднял на неё недобрый взор:

— Ну, тогда-то... с КОЛЛЕГОЙ... , — язвительно напомнил ей я её давний адюльтер на корпоративе, — ТЫ ЦЕЛОВАЛАСЬ!

Она в сердцах вскинула к небу глаза:

— Положительно, ты невыносим... Это была случайность. Ну, на празднике выпила лишнего... ОН застал меня врасплох... С кулаками-то зачем было бросаться? И вообще, ты мой сын! Какое у тебя право так поступать?

— Чтобы больше врасплох не заставал, мам... , — медленно проговорил я, вперив в неё упрямый взгляд.

Она покраснела, и вдруг сама потупившись, опустила голову, массируя виски пальцами.

— Как же нам с тобой сложно... предупреждала же Людмила Степановна... Но я не думала, что твоя вспышка ревности может повториться... Мне и так нелегко, сын... Ну... Ты понимаешь о чём я? Но если ты ТАК будешь себя вести... То я не знаю... Я не знаю, что нам делать...

Я только хмыкнул в ответ.

— Мам, Лидия Степановна, много о чём предупреждала...

Лидия Степановна. Ну, или доктор Воронцова. Психотерапевт. Это и есть тот самый большой большой наш с мамой секрет от папы. Ну, не в смысле, что она сама. А наши с мамой еженедельные посещения Лидии Степановны.

Тут, наверное, стоит по порядку... Вообще-то... Хм... Всё началось с этой проклятой кассеты. Ну, да... Ну, да... Где-то почти с полгода назад.

Ей-ей, я так-то никогда не был обделён вниманием одноклассниц. Созрел я рано, надо сказать, но ростом и статью выглядел на пару-тройку лет постарше, так что меня не обходили вниманием и девушки постарше. Так, что надо добавить, период юношеского созревания с непременной мастурбацией на глянцевые журналы или на экран с порнухой, минул меня лишь по касательной, — ибо уже с довольно юного возраста у меня не было проблем с девушками, желающими помочь мне с сексуальной разрядкой.

И ведь никогда, не в жизнь не воспринимал мать, как возможный сексуальный объект. Ведь мамка она и есть мамка. Как же это так, — хотеть родную мамку?

И дёрнул меня чёрт, как-то утащить из родительского «секретного» видеоархива одну из их кассет HоmеVidео. Хм... Из чистого любопытства. Что же ТАКОГО они там могут снимать на камеру?

На той кассете мама танцевала. Вообще, к слову сказать, мама умела танцевать. Как-никак, но танцами она занималась чуть ли не с детсадовской скамьи.

Снимал отец. На кассете был его голос. А мама... Уххх!!! В красивом вечернем платье, томно и чувственно двигая телом в такт медленной музыке, мама, по-моему, немного пьяненькая, красиво и изящно, раздевалась перед камерой, пока не осталась совершенно обнажённой. И после, приняв на ковре сексуальную грациозную позу, раскинув свои длинные ножки широко в стороны, принялась себя ласкать. Она красиво стонала, закидывая голову назад. Тонкие пальцы с шикарным маникюром, украшенные драгоценными кольцами ласкали гладко выбритую нежно-розовую киску. Подрагивающие стройные бёдра, играя, плавно двигались навстречу пальцам.

Я чуть не офигел от такого видео. Я, конечно, повторюсь, не был обижен вниманием сверстниц, но признаться такого не видывал никогда. Блин, да такое не каждой опытной стриптизёрше или порнодиве под силу. А эта всё-таки, была моя родная маменька, человек, которого я знал всю свою жизнь и которого бы в последнюю очередь заподозрил в подобном изврате.

Ну... понятное дело, руки сами собой потянулись к мгновенно воспарившему налившемуся кровью члену. Даже как-то в голову мне и не пришло, что вообще-то, это гнусно онанировать на обнажённую мастурбирующую мамку, которую так-то снимал отец на камеру, попутно снабжая это домашнее порно-соло весьма солёными и нелицеприятными для порядочной женщины комментариями. И чё-то как-то мамик вообще отцу не возражала, но послушная общему посылу его скабрёзных выражений, послушно доводила себя до оргазма.

В общем... Кончал я со своей мамулей в унисон. Ну... В смысле, она там, на экране, таки довела себя своими пальчиками до оргазма. Я на диване, глядя в её зовущие глаза и развратно распахнутые манящие губы...

Помню, мне было даже немного не по себе. Охренеть... Дрочить на извивающуюся в стриптизе и ублажающую себя родную мамку. Даже как-то стыдно было.

Ещё больше мне стало не по себе, когда я так и не нашёл в себе сил вернуть эту кассету обратно в родительскую видеотеку.

А ночью, не удержавшись, я снова засунул кассету в видик и приглушив звук, опять принялся мастурбировать... Это был ваще пипец! Я к тому времени, уже и забыл, когда в последний раз передёргивал моего бойца. Ну, не пацан же уже...

Тут надо упомянуть ещё о кое чём. Скажем так, вела мамик себя со мной всегда изрядно раскованно, можно даже сказать легкомысленно, держалась со мной чуть ли на равных в общении, скорее как подружка с приятелем, нежели мать с сыном. Но надо отметить у нас ней всегда были лёгкие непринуждённые и очень доверительные отношения.

Так-то, с одной стороны мамка у нас с папенькой вся такая правильная, скромная, но меня маменька никогда ни капельки не стеснялась. Постоянно норовила меня обнять, по десять раз на дню, прижмётся, расцелует во все щёки, одним словом, никогда не забывала приласкать меня лишний раз. Одно время, я даже откровенно её стеснялся перед друганами. В конце-то концов, мне уже не n лет, а тут ко мне мамунька липнет с обнимашками и поцелуйчиками.

Я уж молчу, что дома она весьма откровенно одевается, то в одних трусиках и лифчике дефилирует, то в коротеньком халатике. Бывает, я сижу, а она наклоняется ко мне, чтобы обнять, а ее полуголые большие титьки чуть ли не вываливаются наружу перед моим лицом. Частенько могла запросто откровенно и смачно поцеловать меня в губы, особенно никого и не стесняясь, пусть даже и на людях, без языка конечно, но на целомудренный поцелуй матери и сына это явно не походило.

Я уж не говорю, про её окрики из ванной, — потереть ей спинку, или ввалится ко мне в комнату, мол, помочь застегнуть молнию на спине на платье. Да и в баню ко мне или в ванную могла запросто завалиться, не обращая ни малейшего внимания, что я там голый так-то вообще-то..

Раньше, правда, меня это только раздражало и злило, но не больше. Повторюсь, мамка она и есть мамка. Мне и в голову не приходило, что в общем-то, мамочка у меня весьма сексапильная аппетитная самочка.

Но вот после этой треклятой кассеты, моё мировоззрение... хм... несколько изменилось. И теперь, вид полуобнажённой покачивающей бёдрами маман, дефилирующей мимо меня по дому в одних трусиках и футболке, невольно заставлял мой взгляд заинтересованно ощупывать её формы. Я уж молчу, что теперь со мной происходило, когда она прижималась ко мне сзади, и я спиной чувствовал тугие дыньки её полушарий, или когда она снова чмокала меня в губы.

Ей-ей, аж кровь иной раз бурлила в жилах, до того хотелось бывало, вот прям щас повалить её на ковёр или на пол на кухне, стащить с неё трусики, да прям тут отыметь, как сидорову козу или бухнуть перед собой на колени и засунуть возбуждённый член без всяких обиняков ей в рот, а там будь, что будет, хоть трава не расти. Да и опять же, как-то, была полная уверенность, что один хрен, мать отцу ни черта не расскажет. Мать НИКОМУ НИЧЕГО не расскажет... В общем, крышу мне срывало капитально!

Правда, потом, немного отойдя, я каждый раз жестоко корил себя за подобные, пусть и случайные мысли, терзаемый угрызениями совести.

Не скажу, что мама совсем уж не чувствовала, этой перемены во мне. Несколько раз я ловил на себе её удивлённые взоры, если моё тело слишком уж напрягалось, когда она вновь ко мне невзначай прижималась. Или, когда нечаянно ловила мой напряжённый красноречивый взгляд на своей груди или заднице. Один раз даже спалила меня, когда я, забывшись, без всякого стеснения пялился на неё, разлёгшуюся загорать топ лес в шезлонге во дворе.

Но не думаю, что она воспринимала всё это всерьёз.

Короче, поймала меня мама где-то через пару недель... Когда, думая, что дома никого нет, в очередной раз, пялился на экран на стриптиз моей дорогой мамочки и снова, конечно, яростно дрочил, глядя как ласкающая себя мамочка извивается в приступе блаженства...

Никогда не забуду этой картины... На экране телека мама, красиво извивающаяся, ажурные трусики болтаются на кончиках пальцев ноги. Лёгкий взмах ножкой и трусики отправляются в полёт в сторону невидимого на экране папы, под его довольное урчание. Я сижу на диване перед телеком, сжимаю раздраконенный возбуждённый член в кулаке, уже извергающий потоки горячего семени... Ну, и сама собственной персоной мама, ополоумевшая от такого вида, застыла в дверях моей комнаты... Как там это называется? Пойман с поличным на месте преступления, все улики на лицо. Поверьте, я такой ситуации даже злейшему врагу не пожелаю.

М-да... Вот это был скандал. И не опишешь даже. Мама сначала опешила, потом охренела, чуть погодя ошалела, в итоге жутко разозлилась, а закончилась всё дикой обидой. Она не разговаривала со мной целую неделю. А я... Готов был сквозь землю провалиться всякий раз, когда мы сталкивались с ней в доме. Такого стыда перед родной матерью словами не описать, что я испытал.

Правда, отцу она не сказала ни слова. Этого, кстати, я боялся больше всего. Особенно, когда отец, чувствуя между мной и мамой серьёзный разлад, а мы так-то с маман в жизни более, чем на пару часов никогда не ругались, принялся допытывать нас обоих, что, мол, случилось-то хоть между нами. Не то, чтобы я боялся отца, — тот за всю жизнь на меня руки ни разу не поднял, — но я чё-то как-то себе не представлял, как я буду смотреть в глаза родному отцу, если мать ему всё расскажет. Хоть из дому сбегай. Хм... Кстати, я в то время всерьёз об этом подумывал.

Может быть, со временем всё бы и прошло, забылось. Но... Помимо моей воли, теперь меня неумолимо влекло к собственной родительнице. Как к женщине. Это очень скверно, да. Но я до упрочнения хотел свою мать.

Это была самая настоящая болезнь, наваждение. Но сколько бы однокурсниц я не перетрахал, у меня никак не получалось выкинуть грёзы о моей мамочке в моих объятиях.

Вот как тут быть, а? Хоть в омут с головой.

Короче, отношения у нас с мамой испортились. От былой лёгкости и непринуждённости в наших с ней отношениях не осталось и следа. Её злили мои нескромные взоры, которые я, не сдержавшись, украдкой бросал на неё, но которые почему-то она всегда теперь умудрялась теперь замечать.

А я уже ничего не мог с собой поделать. Её присутствие возбуждало меня, хочу я этого или нет. Меня тянуло к ней с непреодолимой силой. И частенько мне не удавалось скрыть от неё своего состояния.

Скоро, мы оба уже едва ли не избегали друг друга. Мама несколько раз пыталась серьёзно поговорить со мной. Стыдила. Ругала. Угрожала, что отцу всё расскажет. Обижалась. Короче, разговоры на эту тему у нас с ней никак не клеились.

И ведь, как назло, моя страсть к ней распалялась всё сильнее день ото дня. Как там? Запретный плод сладок? Или нет удержу страсти, которую не можешь утолить?

Потом, мама как-то нечаянно нашла у меня в столе целую кучу её фоток, где она в одних купальниках игриво позирует отцу на фотоаппарат. Фоткаться она вообще обожала. Особенно в купальниках.

Короче, опять жутко обиделась.

Пойти к семейному психотерапевту это была целиком мамина идея. Как раз после того, как я застукал её целующуюся с КОЛЛЕГОЙ и набросился на него с кулаками. Гы... Гы... А коллега её, кстати, огрёб от меня конкретно. А что? Не хрен чужих жён, а особенно мою маму, по углам тискать.

Я бы хрен, когда согласился, конечно. Ну, в смысле, что идти к психотерапевту. Да ещё по ТАКОМУ, мля, поводу... Но надо мной, как дамоклов меч, висела мамина угроза рассказать всё отцу. Короче, выбирать не приходилось...

Правда, и маме было не по себе. Ну, вот пришла ты с сыном к врачу. Угу. Ух, как мама краснела и блеяла, когда выкладывала Лидии Степановне причину нашего с мамой прихода.

И вот так, уже целых три месяца, каждую неделю, то вместе, то по врозь, мы с мамой, в глубокой тайне от отца, посещали нашего семейного психолога.

Хм... Я бы не сказал, что результат прям был на лицо. Ну, в смысле он был, только довольно неожиданный... Хм... Я как-то на приёме немного разозлился и в присутствии мамы, на вопрос Лидии Степановны, — что же именно меня, как мужчину возбуждает в своей матери, я довольно откровенно и даже с нажимом на подробности в мамкиной анатомии, весьма красноречиво поведал, как и чем именно мне нравится мать, как женщина. А потом, сгорая от злости на мать, скорее собственно больше ей же на зло, присовокупил пару своих фантазий, как бы я мамку разложил в баньке или на ковре в зале... С подробностями на счёт миньета с проглотом и анального секса. Понесло, короче, у меня такое бывает. Ну... Помню, мама сидела красная, как рак. Минут через пять, Лидия Степановна меня прервала и попросила выйти из кабинета.

Я даже тогда немного пожалел, что меня остановили, — до этого я ни разу не смел заикнуться матери об обуревавших меня страстях, — а так, словно, прям не доктору, а самой мамке признание сделал об обуревавших меня чувствах и страстях. Ух, как помню, она покраснела, до того ей было стыдно.

Вот, короче, и вся история про доктора. Так оно всё и тянулось... Хм... Это самое Лечение... На мой взгляд без тени успеха.

Мама плескалась в воде рядом со мной, погрузившись в воду по самую шею, чтобы, видимо, спрятать от моих глаз свою грудь.

— Я звонил дедушке, он удивился, конечно, но сказал, что без проблем, у меня хорошие оценки..

Мать удивлённо воззрилась на меня:

— Ты звонил дедушке? Но ведь мы же ещё не поговорили с отцом? Что мы скажем ему? Как объясним?

Честно говоря, мне было приятно видеть эту растерянность на её лице. Правда, фиг я звонил дедушке. Не, в смысле, звонил да, даже расспрашивал про институт, в который я по идее мог бы без проблем перевестись, с курса на курс. Но ни слова не сказал деду, что хочу туда перевестись.

Впрочем, уверен, скажи я так, дед был бы в восторге. Он меня очень любил и помню, не в шутку, на полном серьёзе, предлагал мне в своё время, когда я только оканчивал школу, приезжать учиться в его институт. Мол, он из меня сделает хорошего спеца.

Как-никак, но в строительстве дед проработал целых сорок лет, пройдя все ступени от прораба до директора строительной конторы, а в последние n лет в звании профессора был одним из виднейших преподавателей в своём ВУЗЕ, очень почитаемым и влиятельным человеком.

Так, что учиться я мог у деда без проблем, но сказать по правде, не очень-то хотелось. У себя, в строительной академии, за первый курс я всё-таки обзавёлся целым сонмом новых друзей, к которым успел крепко привязаться и, если честно, мысли о переезде в другой город была для меня, словно, зубная боль.

Я сам не знаю, почему сказал матери именно так. Якобы, я уже обо всём предварительно договорился с дедом. Скорее всего, потому что, мне и самому была интересна её реакция.

И надо сказать, мне доставило некое эгоистичное удовлетворение, видеть, что мать искренне, даже не пытается этого скрыть, расстроилась моей «решительной готовностью» перебраться из отчего дома в другой город, к бабушке и деду.

Я нарочито с самым пофигистичным видом пожал плечами, с самой что ни на есть мстительной расчётливостью, изо всех сил стараясь, чтобы выражение на моём лице, а главное голос были как можно более равнодушными:

— Ну, а что тянуть? Мы же всё это обговаривали с тобой у Лидии Степановны? Чего ждать-то? Тем более, перевод в другой в ВУЗ, — даже с дедушкиной помощью, — это не пара пустяков. Ща приедем домой, пойду в учебную часть академки за документами..

Мама действительно выглядела растерянной. Она даже подплыла ко мне, едва ли не впритык и заглянула мне прямо в глаза:

— Погоди... Погоди... Я не ожидала, что ты решишься на это... Но что мы скажем отцу?

— Что-нибудь, придумаем. В конце концов, я же к дедушке с бабушкой уезжаю, не к чужим людям и ВУЗ там хороший, не бурса какая-нить... Да и дед много раз отцу говорил раньше, чтобы я к нему учиться приезжал... Скажу отцу, что вот, мол, надумал.

— Ты, правда, этого хочешь?

Теперь уже я, чуть ли не с укором поглядел её. Чёрт, она и вправду выглядела расстроенной.

— Ну, вообще-то, это вердикт Лидии Степановны, если ты забыла. И ты вроде тоже не возражала.

Ага. Именно. Едва ли не судебный. Сказать по правде, для меня он вообще был, как гром посередине ясного неба. Лидия Степановна так и ошарашила. Мол, лучше нам с мамой пожить, по возможности, отдельно и первый годик постараться пореже видеться. Тем более, если у нас есть такая возможность, — мне переехать жить и учиться к деду и бабушке.

Совсем неожиданно мама всхлипнула.

— Сёмочка, но я не хочу, чтобы ты уезжал. Ну, почему так всё плохо?

В её прекрасных изумрудных глазах и вправду заблестели слёзы. Я даже почувствовал укор совести. Уж не перегнул ли я палку? Тем более, что сам всерьёз о моём переезде к деду даже и не помышлял.

Правда, в следующую секунду, моя расчётливая жестокость с мамой, была неожиданно весьма щедро вознаграждена.

Всё так же всхлипывая, мама вдруг подалась ко мне, обвивая мою шею руками и прильнув ко мне всем телом. Всё бы ничего, да только она ведь была совсем-совсем голенькая.

— Сёма, я не хочу, чтобы ты уезжал... , — её плечи затряслись в рыданиях, — я не смогу так... Я же люблю тебя... Куда же я тебе отпущу? Дитятку мою неразумную? За тобой же контроль и контроль, даром только, что под два метра вымахал...

Что-то ещё там бормотала, да я фиг слушал. В смысле, что не мог сосредоточиться и стараться её слушать. Кровь в моих жилах аж забурлила, когда её грудь упёрлась в мою грудь. Мамка, совсем голая висит у меня на шее и всем телом ко мне прижимается! Я невольно, едва не урча как кот, потёрся своей грудью о её большие мягкие соски.

А мама не в шутку всхлипывала, уткнувшись в мою шею. Я неловко обнял её руками за таллию, с трудом сдерживая позывы, прогуляться ладонями по её телу.

Немного погодя, она обняла моё лицо ладонями и посмотрела мне прямо в глаза:

— Я не знаю, что нужно делать. Но не отпущу тебя!, — в её глазах блестели слёзы. Она что-то ещё сказала, но я уже не слушал её. Её губы... Красивые алые губы... Были так близко от меня. Мне просто невероятно дико захотелось поцеловать эти губы..

— Сёма... Ты чего?

Я даже мотнул головой, приходя в себя...

... И я чувствовал, что мой член упирается ей в живот. Не знаю, как он выскользнул из плавок, но совершенно отчётливо я ощущал, как едва ли не с силой тарана, возбуждённая окаменевшая головка моего любовного орудия упирается в мягкую женскую плоть.

Мои губы тянулись к сладким женским устам. Я буквально осатанел от близости желанного обнажённого тела.

Мама отпрянула. Покраснела, как помидор, едва ли не за считанные секунды. Она дёрнулась раз другой, но я что-то зарапортовался и не думал отпускать её таллию из плена моих рук.

Оказалось, что мне совсем не доставляет больших усилий удерживать мать на месте, даже если она пытается вырваться. Необычно, но неожиданное осознание того, что я гораздо сильнее маменьки внезапно мне пришлось по нраву.

В голове приятно шумело. И вдруг, поддаваясь пылкому томлению в груди, даже не попытался скрыть от матери столь явное и непристойное свидетельство своих греховных помыслов, я впервые не отпрянул от неё в страхе. Но наоборот, глянув на мать насмешливым взором, словно, бросая ей вызов, совершенно отчётливо ещё раз ткнулся в её живот своей восставшей дубиной.

И уж совсем чудно, но мама, вновь почувствовав прикосновение к себе моего непристойного органа, только-то фыркнула, сделала страшные глаза, но как-то, вроде бы и не всерьёз даже, укоризненно покачала головой, но не сказала ни слова упрёка и от чего-то не принялась вырваться теперь уже всерьёз, изо всех сил, как того ожидал я.

И это ощущение, что можно вот так вот взять и продемонстрировать матери, открыто и без обиняков, словно самой обычной бабе, своё желание к ней, внезапно прямо-таки вскружило мне голову, что я, казалось, совсем потерял связь с реальностью.

По маминому лицу определённо мелькнуло то ли сожаление, то ли досада. Но одно точно, она ясно давала мне понять, что моя вздыбленная твёрдая дубина, которой я нагло уткнулся в её живот, никакой радости ей не доставляет. Но опять же, не последовало ни гневного оклика, ничего такого, что могло быть по-настоящему и враз привести меня в чувство.

Я же лишь крепче прижал её к себе за таллию. Мамины глаза, сузившись, с каким-то то ли укором, то ли вопросом, выжидающе смотрели на меня. Её руки всё так же лежали у меня на плечах. В какой-то момент, она даже перестала вырваться, а даже наоборот, как-то сникла, словно, поддалась мне. Это походило, как будто, ей было интересно, как же далеко я рискну зайти? До каких глубин в своей пагубной страсти к ней я уже пал?

Но для меня это имело эффект разорвавшейся бомбы. Пускай мать, считай и не сопротивлялась-то по-настоящему, но всё же, она ясно дала мне понять, что я должен отпустить её. Но я впервые в жизни, не то, что пренебрёг её волей, но вопреки её желанию, я настоял на своём, силой удержал её в своих объятиях.

Ещё больше, меня опьянила сама мысль, что можно вот так вот, не таясь, смотреть на свою мать... Совсем, как не на мать..

— Семён... — шёпотом проговорила мама, — пожалуйста, отпусти..

Она говорила тихо-тихо... Не бранилась. Но в голосе явственно слышались нотки обиды.

Впрочем, если бы и бранилась, то я вряд ли бы нашёл в себе силы отпустить её. Вся моя мужская натура воспротивилась даже намёку на эту мысль, выпустить из своих объятий эту обнажённую женщину, которую я уже много месяцев так отчаянно вожделел. Тем более, что мне, в общем-то, уже давным-давно было глубоко наплевать, что эта женщина моя мать.

— Сёмушка... Сёмушка... — я даже и не слышал её слов-то толком, но просительные жалобные нотки в её голосе вместо того, чтобы образумить, распалили меня окончательно.

Я даже не нашёл нужным удостоить её ответом. Я всем сердцем жаждал касаться и ласкать это аппетитное женское тело в своих объятиях, отодвинув далеко на задворки разума позывы совести.

В распалённой страстью голове вспыхнула нерушимая уверенность, что вопреки всему, я имеет право на эту женщину, и ещё большая уверенность в том, что мать не посмеет оттолкнуть меня.

Нет, я не хотел ничего плохого. Всё получилось само собой.

Содрогаясь и дрожа от нахлынувших на меня оглушительной волной наслаждения, я накрыл ладонью грудь матери, сжимая в ладони податливую нежную сочную плоть. О, это было ни с чем несравнимо!

Ведь, поди ты, уж далеко не впервые в своей жизни я касался рукой женской груди. Но то ли дело в многомесячном томлении, но впервые в своей жизни ощущение в ладони женской груди наполнило меня едва ли не феерическим восторгом. Я долго с нескрываемым наслаждением мял мягкий и нежный плод, сжимая и разжимая ладонь, теребя в пальцах большой напряжённый сосок и по-прежнему, бесстыдно прижимаясь и потираясь своим напряжённым колом о мамин животик. Словами этого не передать.

Это было просто невероятно, но ни словом, ни жестом мама не остановила меня и вообще никак не выказала своего неудовольствия. В напряженной тишине, прерываемой только тихим плеском воды, только явственно раздавалось её прерывистое тяжёлое дыхание.

Хотя по её напряжённому телу, сомневаться не приходилось, что подобное обращение с ней с моей стороны отнюдь её не радует. Не знаю, как описать и того, что было её глазах. Всё это время она ни на миг не спускала настороженных сузившихся глаз с моего лица. Но она ничего не делала. Ничего.

Весь дрожа от охватившей меня страсти, а ещё больше испуганный и опьянённый одновременно тем, что мамка позволяет такое вытворять с ней, я робко, в глубине сознания уверенный, что скоро всё же она всё же опомнится и непременно даст мне отпор, наклонился и прижался дрожащими губами к её правому соску, который к кому времени от ласк моих пальцев уже стал твёрдым, как камень.

Мама только тихо пискнула. Её ладонь вцепилась в мои волосы, но нет она не пыталась оторвать мою голову от себя.

Мне было неудобно. Нащупав ногами песчаное дно, рукой на мамкиной таллии я скользнул ниже, сжимая в ладони её пышную упругую ягодицу, одновременно приподнимая мать повыше и принялся жадно и упоенно сосать эту грудь, сжатую в моей ладони, чувствуя, как набухает стремительно сосок под воздействием моих губ и языка.

Мама даже всхлипнула, несколько раз судорожно вздохнула. Моё естество просто чудовищно распирало.

Я понимал, что принуждаю мать против всякой её воли, и, наверное, так поступать с родной матерью никак негоже, но не мог, или скорее не хотел остановиться. Слишком уж долго я мечтал об этом.

Я мял и сжимал её несчастную правую титьку, совсем позабыв о её сестре-близняшке, грубо сжимал в ладони. Покрывал жаркими поцелуями, оставляя на нежной коже глубокие засосы и совсем теряя голову в пылу охватившей меня горячки, впивался в мягкую плоть зубами. И, словно, никак не мог насытиться вдосталь... Это было настоящим безумием.

И снова мать ни единым жестом, ни словом не пыталась ему помешать. На миг, всё-таки оторвавшись от материнской груди, я поднял голову и взглянул в её глаза.

Мать взирала на меня совсем без страха и слёз. Только досада, огорчение и укор, да ещё, как это ни странно, сожаление. Да именно, так, она, словно, жалела меня. И, видимо, если с кем-то сейчас мама и боролась, то не со мной, а сама с собой... Я готов был в том поклясться, я буквально почувствовал это, — что сейчас моя мама борется сама с собой, чтобы не оттолкнуть меня от себя. Да неужто так на неё подействовало моё лёгкое и стремительное решение покинуть отчий дом и перебраться к деду и бабушке?

— Бедненький... Я не сержусь... Ты же ни в чём не виноват... — мягко и нежно прошептала она, ласково поглаживая меня по щеке, — ну, что же мне с тобой делать, Сёмушка?

И это её выражение и её слова, отчего-то неприятно кольнули в самое сердце. Она вся дрожала, как и я, что твой осиновый лист. Но в отличие от меня, вряд ли это была дрожь от объявшей её страсти.

Но как же я хотел, чтобы сейчас мама смотрела на меня не так..

Что ещё хуже, запоздалый укол совести всё-таки достиг моего сердца. Я даже пошатнулся. Я чувствовал, как теперь в свою очередь заливаюсь стыдливым румянцем раскачивания. Я не выпустил её из объятий, это было выше моих сил, но моя рука сама собой отпустила её грудь.

— Тихо, тихо, Сёма... — убаюкивающее пробормотала мама с тихой улыбкой, её рука невыносимо нежно медленно гладила меня по волосам — я не сержусь... Я же чувствую, как тебя аж трясёт... Честное слово, мне самой ужас, как стыдно... Хоть убей, но это моя вина... В твоём возрасте юноши не всегда могут контролировать свои страсти...

Она очень мило вздохнула, даже без тени обиды и злости на меня.

— Ну, за что мне такое, Сёма? — она посмотрела мне прямо в глаза. Тепло и ласково. Как смотрит мать на своё неразумное расшалившееся дитя. Казалось, её ни капельки не волновало голос стал елейным. Её пальцы по-прежнему, ни на миг не останавливаясь, нежно ласкали кончиками мою возбуждённую головку. Но вдруг её ладонь сомкнулась на моей негнущейся от напряжения булаве у самого основания. Я почти мгновенно попал на седьмое небо, глубоко выдохнув от стремительно нахлынувшей волны наслаждения, хоть ее маленькая ладошка не смогла даже толком обхватить член..

— Ого! — снова повторила мама, скорее всего специально, чтобы потешить моё мужское самолюбие, но в её тоне удивление перемешивалось с восхищением, — ничего себе... А я ему, несмышлёныш... Глупыш... , — она довольно хмыкнула, — а тебя уж женить давно пора... Чтоб к мамке родной не приставал...

— Мамочка, любимая... — возбуждённо шептал я вне себя, чувствуя, как её кулачок, сжимая мой любовный жезл, уверенно и целеустремлённо задвигался вдоль ствола всё быстрее — пожалуйста, только не останавливайся... Мамочка, милая... Родная моя...

— Конечно, конечно, милый... , — мама приблизила ко мне лицо и нежно поцеловала меня в кончик носа, — с ума можно сойти... Как мало нужному моему дитятке... Вот когда мы так с тобой стояли вот так, нежно обнявшись в последний раз? Я уж и не припомню... А оказывается, мамочке просто надо чуть-чуть приласкать любое родное чадо...

В её довольном лёгком смехе не было ни следа издёвки. Правда, я не мог поверить в то, что ей нравилось ублажать меня. Хоть и не мог не согласиться, что у мамы это получалось просто обалденно. Вряд ли бы я смог дрочить бы себе более умело, нежели это делала она сейчас. И уж не знаю, что там сейчас было в её голове, но её глаза излучали самую искреннюю любовь и неподдельную заботу.

Я чуть не ойкнул, когда мамка положила свободную ладошку на мою грудь, прямо на моё сердце. Длинные пальцы с идеальным маникюром нежно царапнули кожу на груди, так что я едва не взвыл от дикого возбуждения.

О, а как теперь мать посмотрела мне в глаза... Снова томно и жарко и, будто, от любопытства приоткрыв рот, то и дело плотоядно облизывая губы. Этот взгляд возбуждал меня ещё больше, чем мамкина рука на моём члене... Да, именно так смотрит женщина на своего мужчину.

Впрочем, уже скоро думать я не мог вообще уже ни о чём. Кроме маминой ладошки, стискивающей моё любовное древо.

Вода между нами уже буквально бурлила. Мамина рука двигалась всё быстрее, умело надаивая моего распалённого дракона. Через миг под воду между нами опустилась и мамина вторая рука. Маме пришлось немного присесть, чтобы было поудобнее дрочить меня. И я едва не заорал от кайфа, когда вторая её ладонь, пришла на помощь первой, и обхватила мои яйца, нежно тиская их и переминая. Это был просто пипец.

Тут, я в общем-то и разрядился. Ну, а как тут вытерпеть-то долго? Я едва не упал на маму, иначе точно бы, свалился под воду. Ноги предательски ослабели и стали ватными. Кайф был неимоверным.

Мамочка тихо хмыкнула, как-то снисходительно, но совершенно точно, что она была довольна:

— Ну, вот... Был маленьким, баловала тебя сладостями и игрушками, а теперь сынку подрос... , — она игриво хихикнула, — м-да, уж... леденцами уже не отделаешься...

Я замотал головой, приходя в себя,:

— Мам... Я... Я...

— Тсс, — её пальчик прижался к моим губам, — ничего не говори..

Она мне подмигнула:

— Ну, впрочем, можешь сказать, конечно, «Спасибо моя милая добрая мамочка»..

Как по команде, мы оба прыснули смехом. Но я всё равно, всё ещё не веря в то, что случилось пару минут назад, по-прежнему обалдевая, таращился на неё.

— И перестань меня смущать... , — внезапно острожилась она, — мне и самой не по себе... Хм... Я как-то не привыкла ТАК ласкать родного сына, — она вздохнула и опять улыбнулась, — но я рада, что тебе понравилось..

— Не то слово, мама!! — не сдержался я от восхищённого восклицания.

Мама опять смущённо потупилась и вдруг смачно шлёпнула меня ладонью по заднице:

— Так, всё хватит уже, я сказала! Пошли, Косаревы нас уже наверное заждались... Пойдут искать, а я с тобой тут голая плескаюсь..

********

— Оля... Ну, мы же в лесу! — засмеялась тётушка, — ну, это же смешно..

Мама после душа, — был в кемпинге и свой душ, — с тюрбаном на голове, в большом банном полотенце обвитым вокруг тела, сидела рядышком с сестрой на покрывале недалеко от костра, на котором дядя Антон на спаржиках дожаривал остатки мяса, поджав под себя ноги, аккуратно подводила глаза карандашом туши, смотрясь в маленькое походное зеркальце.

Она послала самой себе в отражение в зеркальце воздушный поцелуй и снисходительно покосилась на сестру:

— Женщина всегда должна выглядеть безукоризненно...

— И в лесу?

Мама с каким-то хитрым прищуром, жеманничая произнесла:

— И тем более в лесу... Как по-твоему, нашим прабабушкам в каменном веке удавалось заставлять диких грубых неотёсанных мужиков добывать себе на шубки великолепные шкуры саблезубых тигров и пещерных медведей?, — вооружившись цилиндириком помады, мама принялась подкрашивать губки.

Дядя Антон шумно захохотал в голос, а мама снова покосилась на сестру и добавила менторским нравоучительным тоном:

— Да, Ирочка, женская красота эта страшная сила. И в городе! И в лесу! И в пещере! Похлеще всякой сабли, меча или кинжала! А ты видела, чтобы мужик держал саблю или меч в ржавом виде? Вот-вот... Блеск непременный атрибут настоящего оружия...

И они обе в голос прыснули смехом. Наигранно изящно чокнулись кружками и, обменявшись шутливыми взорами, пригубили вино.

— За женскую красоту!, — осклабился дядя Антон и тоже подняв в воздух банку с пивом, помахал мне ей в воздухе. Я со своего места отсалютовал ему в ответ своей банкой с пивом, сделав щедрый глоток.

Сказать, по правде, мне уже было достаточно. Пока мама с тёткой потихоньку уговаривали бутылку вина, мы с дядь Антоном уже по две банки пива пропустили. Я так-то пить никогда не умел и уже потихоньку поплыл.

Не желая показывать, что я уже навеселе, мать и так посылала мне недовольные взоры, глядя, как я на равных с мужем её сестры, потягиваю пиво, я разложил свой спальный мешок, якобы уже собрался ко сну, и забравшись внутрь вот так лежал, лениво участвуя в общей неспешной вечерней беседе.

Димка и Светка, дети Косаревых, носились неподалёку, мелькая между деревьями в свете костров, с прочей детворой. Народу в этом году приехало много. Правда, на кемпинге все места для ночлега были разбиты на отдельные полянки, огороженные кустами, и никто друг другу особо не мешал.

Вообще, вечер был отличным. Мы с дядь Антоном нажарили мяса. Потом, долго резались в карты в дурака, пару на пару. Мужская половина против женской. Шутили и смеялись. Обсуждали завтрашний маршрут. Куда лучше двинуться, — к сопкам или к Белому озеру. Если честно, побывать хотелось и там, и там.

Украдкой я подглядывал за мамой. Её маленькие стройные ступни с идеальным педикюром были в полуметре от меня. Сейчас, вооружившись расчёской, распустила тюрбан на голове, так что её волосы рассыпались золотым каскадом, принялась за причёску.

Вообще-то вид прихорашивающейся мамы был самым обыденным в нашей семье. Мамочка у нас всегда за собой очень кропотливо следила, она и мусор до мусоропровода не понесёт, не поправив предварительно причёску и не подкрасив губки.

Но то ли мысли о случившимся сегодня днём на озере, или чёрт его знает, но сейчас её вид медленно и уверенно меня заводил.

Перехватив мой взгляд, она улыбнулась и удивлённо кивнула на наши вещи:

— Ты не хочешь поставить палатку? Ночь уже почти...

Я поморщился. Ковыряться с палаткой вообще не хотелось. Да и ночь была тёплая, воздух, что парное молоко. Уж если я поленился ставить палатку, когда мне предлагал помочь дядя Антон, — их-то огромную, «двухкомнатную», на всю семью палатку мы ещё днём поставил — то теперь-то, приняв на грудь добрую порцию пива, мне уж точно было возиться было в лом.

К тому же... Хм... Теперь добавилось и ещё кое-что... Я снова был возбуждён и чувствовал, как член опять предательски распирает мои шорты. И я как-то слабо себе представлял, как ща буду выбираться в метре от мамы и родни из спального мешка с возбуждённым естеством, которое вряд ли укроют от чужих глаз мои шорты.

— Ой, мам... — заканючил я, совсем как в детстве, сделав самую жалобную физиономию, чтобы вмиг отвадить мать от мысли о палатке, — ну, тепло же... Возиться ещё с этой палаткой...

Мама повела плечиками, не прерывая своего по наведению причёски:

— Лентю ты... Без палатки я замёрзну... Это тебе тепло! А я мерзлючая, ты же знаешь..

Какое-то время я колебался, но всё же не решился.

— Мам, ну, костёр же рядом...

Мама только вздохнула, напоследок наградив меня не самым добрым взглядом, от которого мне стало даже стыдно, но ничего не произнесла.

— Не завтра, пойдём на Белое озеро, точно, — реанимировал наш вечерний спор дядя Антон, — тут всего 15 километров. Не спеша за день пройдём... Там заночуем, а оттуда завтра к Большому Дубу сделаем переход. А на сопки на обратном пути завернём...

Мама и тётя Ира снова принялись с ним спорить, но я уже не слушал их, откровенно любуясь красивым изгибами маминого тела. Большое розовое банное полотенце, обёрнутое вокруг её тела, открывало соблазнительный вид на ее наполовину обнаженные полные груди. Мне до чёртиков хотелось рывком распахнуть на ней полотенце с одной только мыслью, одето ли на маме что-то ещё? Красиво вытянув ножку, мама осторожно водила маленькой кисточкой по ноготкам на пальцах ноги, освежая их цвет, впрочем который и без того алел ярко и насыщенно, в тон её губам.

Быстро темнело. Немного погодя, тётя Ира прибрав остатки вечерней трапезы, стала сгонять своих детей умываться и ко сну. Мол, поздно, уже, а завтра лучше встать пораньше всё же. Дядя Антон уже обложил костёр валунами, чтобы огонь ночью не перекинулся на траву и попрощавшись со всеми, явно хорошо захмелевший, полез в их палатку.

Мимоходом тётка меня пожурила, что я так и не удосужился поставить палатку и стала зазывать мать спать к ним в палатку.

Я и не сомневался, что мама в общем-то, так и поступит. А что? Палатка у Косаревых большая, там и мне бы места с лихвой хватило бы.

Но мама отрицательно покачала головой. Она как раз уже заканчивала со своей причёской, уложив себе красивую чёлку, а волосы сзади перехватив резинкой в длинный конский хвост.

Она кивнула на меня:

— Пусть ему стыдно будет, — она обиженно кивнула на меня, — буду спать в этом вещмешке..

— Да, ладно тебе, пошли к нам...

Но мама снова упрямо покачала головой. Мне прям уж совсем стало не по себе. Уже и поругивал себя, — ну, и в самом деле, что бы я пополам сломался? Не мог, блин, поставить эту палатку. С другой стороны, если прогуляться по кемпингу, то сразу видно, что большинство народа тут, вообще палатками и не заморачивался, предпочитая коротать сон в спальных мешках. Тем паче, что дождя ближайшие три дня не обещали, а погода стояла отличная.

Сводив детей до душа, и помахав нам на прощание, тётя Ира увела детей в палатку, откуда уже доносился богатырский храп её мужа.

Мама усмехнулась:

— Угу... Храпит, как иерихонская труба. Выспишься, как же, в их палатке... , — она покрутила головой, проверяя со всех сторон свои волосы в зеркальце.

— Мам, — протянул я, — ну, извини меня... Но ночью, правда, будет тепло. Ты не замёрзнешь...

Но мама только цыкнула на меня глазами:

— Ты мог бы повнимательнее относиться к моим просьбам... , — она вдруг смерила меня ехидным взглядом, — я вот тебе НИ В ЧЁМ не отказываю, сыночек..

Не знаю, какого эффекта она хотела добиться, но намёк на её ласку днём в прудике, заставил кровь в моих жилах забурлить с новой силой.

— Мам... — смутился я.

— Мама-Мама... — передразнила она меня с усмешкой, — сам уже вон на меня облизываешься, как взрослый мужик, а всё канючишь, как мальчишка... , — она тряхнула головой и вдруг перешла на шёпот, — и перестань на меня таращиться при сестре и Антоне! С ума что ли сошёл?

Я так и обомлел. Чёрт, ненавижу выглядеть дураком. И так-то, у меня язык нормально подвешен. Но то ли потому, что материнский авторитет безусловно довлел надо мной, то ли маме просто всегда удавалось поставить меня в тупик, но я опять не нашёлся, что ответить.

— Я твой взгляд кожей чувствую! Ты с ума сошёл? Меня уже Ира спрашивает, что это, мол, Сёмка так на тебя пялится-то исподтишка? Допытывалась, у нас случилось, может, что?, — мама покрутила пальцем у виска, — хорошо хоть, она и предположить не может, ЧТО на самом деле у нас случилось... Следи, пожалуйста, за собой, дорогой мой! И не забывай, что вообще-то, ты мой сын!

Она фыркнула и снова уставилась в зеркальце, припудривая мягкой губкой щёки. Вообще-то, уже от одного её вида у меня последние минут двадцать дух захватывало. Не знаю, для чего она всё продолжала колдовать над собой. По мне, так её макияж был уже просто безукоризнен. И впрямь, такую художественную красоту стоит наводить перед походом в театр, а не перед сном в спальном мешке в глухой сибирской тайге.

— Мам... , — чувствуя себя и впрямь полным бараном, тихо заблеял я, — прости меня, пожалуйста... Я..

— Просто следи за собой! Не надо оправдываться, — оборвала она меня всё так же шёпотом, не отрывая глаз от зеркальца, — ты уже взрослый мужчина. И тебе это не к лицу.

И вдруг она меня смерила негодующим взором:

— Кстати, чего ты разлёгся-то? Эгоист! Только о себе и думаешь, да?

Это уже было просто, млять, смешно! Но я опять тупо уставился на мать, не врубаясь, что же она имеет виду. Мама снова стрельнула в меня своими глазищами, ещё более выразительными из-за того, что её брови и ресницы были подведены тушью.

— Да, что с тобой сегодня? Как мы поместимся в этом мешке? Раскладывай наш с отцом!

У меня аж дух перехватило. Ну, да в отличие от моего, у предков был большой просторный двуместный шикарный спальный мешок. Но... Но я и помыслить не мог, что этой ночью мать, особенно после того, что было в пруду, подпустит меня к себе ближе, чем на три метра. А она ещё и собиралась спать со мной в одном спальнике.

Против воли сердце замолотил аки паровой двигатель. Нет, понятное дело, по соседству с семьей сестры, посредине битком набитого людьми леса, вряд ли стоило надеяться на какое-то продолжение, даже если мы с мамой и окажемся в одном спальном мешке. Но тем не менее, сама мысль о том, что я и мама будем спать вместе... Это было дико возбуждающе.

Мелькнула мысль, уже не ради ли меня мама — вот так вот прихорашивается весь вечер. Ну, вроде того, собирается лечь ко мне в постель... и всё такое.

— Я замёрзну ночью одна... , — смела мама все мои радужные сомнения одним словом, — просила же поставить палатку. Сам не захотел... Да, и вообще, не буду я в тёмном лесу, спать одна. Мало ли что...

Она вдруг как-то зябко огляделась по темнеющим в неровном свете от костра верхушкам кустов и деревцам:

— Боязно..

Но я уже пулей вылетел из своего спальника, в два прыжка оказавшись перед нашими мешками и вытаскивал родительский спальный мешок. Мама с какой-то снисходительной усмешкой взирала на меня.

— Нет, не здесь! — осекла она меня, когда я принялся раскладываться у самого костра, — ты издеваешься? Здесь же слишком светло. Как я буду тут спать? Да и костёр дюже близко, мало ли что...

Я пожал плечами, неуверенно озираясь по сторонам. И уже было хотел шагнуть в сторону палатки Косаревых, но мама снова меня остановила:

— Ну, нет! Только не рядом с их палаткой. Ты же знаешь, как я чутко сплю. А Антон храпит, я и отсюда слышу.

Она с сомнением сморщила носик, оглядываясь. Спустя пару секунд её тонкий пальчик с длинным маникюром упёрся в сторону большого в рост человека широкого развесистого куста, рядом с нашими сложенными вместе рюкзаки:

— Вот! Отличное место! А ветки — это хорошо! Утром, когда солнце встанет, нас не будет слепить...

Я с сомнением покачал головой, но спорить не стал, потащил наше с мамой ложе для ночлега в тень кустарника. Немного поколебавшись, я стащил через голову футболку и бросил её на рюкзак рядом. Следом отправились и мои шорты.

Мама насмешливо смотрела на меня, вздёрнув вверх левую бровь. С каким-то ребячьим вызовом я посмотрел на неё, поиграв мышцами на груди. Думаю, со своего места, мама не могла не видеть мою возбуждённую стать, которая вновь, как и днём, налившись неудержимой похотливой мощью, с силой домкрата распирала мои плавки.

Мама только в притворном ужасе с улыбкой на губах вскинула глаза к небу.

Я залёг в спальник, словно, в засаде, укрытый теперь в тени веток, наблюдал за мамой. Она тряхнула головой, красиво сложила стройные ножки вместе, вставляя изящные ступни в босоножки, и красиво изогнувшись, поднялась на ноги.

Я распахнул край спальника, эдаким игриво приглашая её ко мне под бочок. А потом у меня дух так и захватило... На меня с лёгким прищуром, будто оценивающе смотрели невообразимо порочные глаза женщины, видавшей многое... Розовый язычок медленно прошёлся по ярко накрашенным томным губам. Она томно потянулась, грациозно, как хищная кошка и медленно пошла ко мне, плавно покачивая бёдрами, ни на миг спуская с меня своих прекрасных, невообразимо порочных сейчас глаз. И эти глаза обещали многое... В мгновение ока, загипнотизированный аки кролик этим взглядом, мне кажется, я даже забыл дышать, не в силах вымолвить ни слова, ни сделать не жеста.

Мама подошла ко мне очень близко, возвышаясь надо мной. Её левая бровь изогнулась кверху, и я без слов понял, что мне нужно сделать... Приподнявшись, я осторожно стянул с её длинной ножки одну босоножку и дождавшись, когда маленькая босая ступня ступит на спальник, точно так же разул и вторую её ножку.

А потом мама повела плечиками, полотенце, послушно и неспешно скользнув по её сочному зрелому телу, упало на землю позади неё... И моя мамочка, обнажённая скользнула ко мне в спальный мешок, в мои объятия.

********

Подумать только... Ещё день назад я ощущал себя уверенным искушённым мачо, уже познавшим не одну девушку и разбившим не одно девичье сердце. Но моя мама за один день, за один вечер доказала мне, что я ещё сущий мальчишка, сосунок.

Потому, что даже теперь, когда обнажённая красивая женщина приникла к моей груди, прижимаясь ко мне всем телом, я абсолютно не был в состоянии справиться со своей робостью перед матерью. Скорее наоборот. Одним словом, разволновался, как пацан и только едва ли не испуганно таращился на мамочку, всё так же загипнотизированный взглядом её изумрудных глаз, не в силах вымолвить ни слова, ни сделать ни жеста.

Да уж... Совершенно не так представлял я себе в своих эротических грёзах то, что будет если когда-нибудь голая маменька окажется в моей постели.

Мама улыбнулась и мягко поцеловала меня в щёку:

— Чего ты перепугался? — её ладошка нежно погладила меня по груди.

Меня овеяло тонким пьянящим ароматом её духов. Хм... Ну, да... Моя мама даже в лес потащит косметичку и духи.

— Мама... , — только и выдохнул я. Сердце молотило, что паровой молот, — ты?

Наверное, ничего глупее нельзя было ляпнуть. Конечно же, она. А кто же ещё? С другой стороны, чисто теоретически, я имел право, конечно, на сомнения. Мой разум никак не мог осознать, что это моя мама, сейчас прижимается ко мне голыми титьками... Хм...

Мама даже весело хихикнула, озорно боднув меня в щёку своей макушкой. Потом её подбородок умастился на моей груди, рядом с её ладошкой и её смеющиеся глаза кротко посмотрели на меня:

— Ну, надо же... Отрок перепугался голой мамы, — её бровь снова изогнулась дугой, — или быть может, мне уйти? Мне казалось, это именно, то о чём ты мечтал? Чтобы я голая легла к тебе в постель?

— Да! — моя рука торопливо обняла её за плечи, я уставился на неё с угрюмой решимостью, — я не отпущу тебя, мам! Никуда не отпущу!

Мама насмешливо хмыкнула, её глаза заблестели:

— Ну, вот... Слова не мальчика, но мужа... А, то я уж чуть не подумала, что ты не знаешь, как надо вести себя с женщиной, которая головой пришла к тебе в постель...

Это прозвучало немного язвительно.

Мать протянула руку, потянув на себя молнию замка спальника, запахивая нас в просторный мягкий кокон.

Её грудь сбоку сладко напирала на меня, её живот тесно прижималось к моему бедру. В голове моей царил полный кавардак. Наверное, это то, что называется перевозбуждением. Член-то стоял так, что фонарный столб. Но сам я был, что пьяный в стельку. Мысли путались и метались в голове, что стая перепуганных галок. А ещё волнение... Меня буквально колотило от волнения! Никогда такого со мной не было ни прежде, ни после.

— Мама, мамочка... Я честно тебя очень очень хочу, — простонал хрипло я, глядя ей прямо в глаза, — ты даже не представляешь, как давно я хочу тебя... Нет, не так, мам! Я же просто с ума схожу по тебе!

Я шумно выдохнул. Меня обыкновенно трясло.

Мамина ладошка ободряюще погладила меня по груди опять, потом нежно огладила мои волосы, погладила щёку:

— Ну, что ты мой маленький... , — её яркие накрашенные губы коснулись моего плеча и меня как будто поразило ударом тока, — мамочка любит тебя... Я всё понимаю! Ух, как ты разволновался...

Теперь её губы коснулись моей щеки, а ладошка медленно опустилась на мой живот, лаская пальцами кожу. Её нога скользнула вдоль моих ног, обвивая их, словно, змея.

— Не могу я тебя больше мучить... , — тихо шептала мама, — ты же с ума уже сходишь... На людей драться кидаешься... Из дома уже сбежать готов... А я, представляешь, не могу себе представить, что ты далеко... Не смогу я без тебя... Даже без отца смогу, наверное. А без тебя нет... Придёт время, смогу и без тебя, отпущу из родительского гнезда. Но не сейчас, нет, не сейчас... Ещё рано... Ты у меня ещё неразумное глупое дитятко... Куда тебе без мамки-то?

Жар её тела передавался мне. Мне казалось кровь сейчас вскипит в моих жилах. Мамина ладонь легла моё правое бедро и царапая кожу сквозь своими длинными ноготками начала перемещаться к моему паху, волна возбуждения с новой силой окатила низ живота.

Я молча смотрел на неё, не решаясь даже поцеловать её. Потому, что элементарно не мог заставить себя поверить в то, что всё это не во сне, а наяву. Вот надо же, сколько месяцев я мечтал об этом... И... Неужели теперь всё это происходит на самом деле?

Мама, как будто, понимала меня без всяких слов. Моё состояние. Как часто бывало у нас с ней и ранее, она молча с нежной материнской заботой взяла всю инициативу на себя.

Её нежные пальчики проникли под резинку трусов и тут же головка моего вздыбленного члена, едва ли не рванулась на свободу.

Её глаза снова округлились:

— Ух, ты...

Она покачала головой:

— Ой, я даже и не знаю, поместиться ли он в мой рот... , — она с сомнением нахмурилась и игриво сощурила глаза, — ты же не возражаешь?

Что? Я!?

— Мама... , — жалобно выдохнул я, чувствуя, как её проворные обхватывают мой несгибаемый ствол.

Она снова поцеловала меня в щёку. Вполне себе невинно. Как часто целовала перед сном. Но теперь еёгорячие губы скользнули ниже, на мою шею, оставляя влажный след, а потом и на мою грудь, пока её пальчики медленно оглаживали жаждущий взорваться член.

Мама лёгким движением забралась на меня. Мои бёдра сами собой рванулись ей навстречу. По-прежнему в плену её пальцев, обнимавших несгибаемый ствол мачты, каменная головка упиралась ей в живот, чуть-чуть пониже её тяжёлой груди. Её вторая ладонь обхватила мои ноющие яички, чуткие пальчики принялись осторожно их мять.

Влажные губы и горячий язычок, посасывали мои соски. Я буквально изнывал, пребывая уже где-то в другой реальности. Мамин язык двинулся ниже, зигзагами по коже и спустился вниз по животу. Она принялась нежно

покусывать кожу на напряжённых мышцах пресса живота. Да я сам, весь был напряжён, как стрела. Тело просто требовало физической разрядки. Мне казалось, что если я не кончу в ближайшие минуть пять, то меня самого разорвёт на куски, когда напряжение внутри меня достигнет критической точки.

Ещё миг и мамина голова исчезла в недрах спального мешка. Какое-то время, я ещё наблюдал за рыжей пушистой макушкой.

Она скользнула между моих ног, и я почувствовал, как два полушария сочной упругой плоти сжали мой любовный мускул в сладком плену и принялись медленно выдаивать его, пока женский язык яростно вылизывал мой пупок. Мои бёдра изгибались, стремясь, как можно сильнее прижаться к тёплой женской плоти.

Я чуть не заорал в голос, когда нежный кончик женского язычка коснулся напряжённой головки. Словами этого не описать. Мамкины ладошки снова обхватили мой член, у самого основания, пока её чудесный язычок жадно облизывал мою головку подобно эскимо, то и дел задирая натянутую уздечку.

На какой-то миг, мне показалось, что меня хрястнули едва ли не кувалдой по голове. Ну... когда мама взяла и одним махом нанизала свой горячий рот на моё возбуждённое сверх всякой меры мужское достоинство, по-прежнему удерживаемое её ладошками у самого основания. А потом мамины губы сомкнулись вокруг головки, но не успел я даже подумать о том, что наконец-то моя мамочка познала вкус моей плоти, как жар её рта вдруг одни махом поглотил меня по самые яички. Меня так и выгнуло дугой навстречу маме. Мои мысли окончательно смешались и больше не мог думать ни о чём, кроме сосущего меня умело жаркого опытного рта. Мамина голова мерно закачалась верх-вниз, каждый раз неторопливо почти целиком выпуская меня из себя, оставляя в плену губ только раздраконенную головку, а затем целиком, казалось, без малейших усилий для себя снова вбирала мой жезл мужественности в себя, так что я чувствовал, как её носик упирается в мой живот. Её ротик и язычок творили чудеса, её нежные ручки мягко перебирали мои яички.

Почувствовав приближение моего оргазма, по судорожным движениям моих бёдер, моя опытная мамочка, обхватила меня ладонями за бёдра, и буквально заглотила мой член целиком, превзойдя саму себя, так что моя разбухшая каменная головка протиснулась глубоко в её горло, куда я и начал изливаться.

Вот он апофеоз, моя истинная самая искренняя благодарность мамочке за божественную ласку, — густые потоки спермы начали выстреливать из меня, как потоки лавы из пробудившегося вулкана, наполняя жадный рот моей матушки, а она как помпа высасывала и глотала этот нектар. Мне казалось, что я выплеснул из себя целое ведро спермы, но мама всё равно глотала, не проронив мимо и капли моего семени.

Ну... Ну... Для меня это вообще было запредельно. У меня, надо сказать, и до этого девушки несколько раз брали в рот. Но только теперь я понял, что такое НАСТОЯЩИЙ минет. Это даже невозможно было сравнивать. Наверное, только сейчас в своей жизни я познал истинное значение слова ФАНТАСТИКА.

Какое-то время я пребывал в нирване, уставившись в высокое чистое небо, на котором мне ярко мерцали мириады звёзд, единственные свидетели испытанного мной бесподобного наслаждения.

Я чувствовал, как мама медленно снялась с моего члена. По-моему, она даже удовлетворённо хмыкнула, как делает человек, довольный проделанной работой. Потом её губы шумно чмокнули в кончик головки члена, медленно теряющего свою несгибаемую силу.

Через секунду раскрасневшаяся взлохмаченная мама с перемазанными в моей сперме губами вынырнула из глубин спальника, торжествующе взирая на меня:

— Ну, что даст фору преподавательница своим студенткам? — с тихим смешком, она показала мне язык, на котором ещё были видны капли моего семени.

Я восхищённо уставился на неё:

— Мам... Ты просто бесподобна... Никогда ничего подобного в жизни не испытывал...

Её щёки зарделись:

— Я тоже, — она мило улыбнулась, сделала мне страшные глаза, — думала, захлебнусь... Ох, как бы ты потом всем объяснял ТАКУЮ мою смерть?

Она медленно провела пальцем по губам, собирая на него остатки моего семени и тут же отправила палец в рот, облизнув его.

— М-мм... Вкусно, — она снова улыбнулась, — и очень много...

Покачала головой:

— Нам нужно где-то достать презервативы. Если ты так каждый раз так кончаешь, то... , — она сделал горестное лицо.

Я обхватил её за плечи и повалил на себя. Робость и нерешительность внезапно отступили, растворились без следа. Как и моё волнение. Я даже с каким-то удивлением прислушался к себе.

Мама со смехом взирала на меня. Я же с удовольствием лежал, чувствуя теплоту и нету её холёного тела, с наслаждением ощущая вес её тела.

Мама на мне немного приподнялась, озираясь. Было уже темно, далеко за полночь. Костёр почти уже прогорел и тоже почти не давал света. Кемпинг потихонечку засыпал, погружаясь в тишину.

— Ну... Вроде бы, дорогой мой сын, наш страшный грех никем замечен не был, — тихо проговорила мама.

Её тяжёлые упругие груди покачивались прямо перед моим лицом.

— Ой, — тихо пискнула мама, когда я требовательно засосал губами большой сосок.

Мама тихо вздохнула, изгибаясь, чтобы мне было удобнее. Я принялся жадно и упоенно сосать, чувствуя, как всё более набухает сосок под лаской моих губ и языка. Ладонью я схватился за её вторую сиську и принялся жадно ее мять. Мама чувственно захныкала, потом несколько раз судорожно вздохнула.

— Сёма... Ну, подожди... Подожди... Дай, немного дух перевести... Ух, неугомонный...

Я оторвался от неё и встретился с её удивлённым взглядом. Она сделала скорбное лицо:

— Я так понимаю, свой материнский ореол святости и неприкосновенности в твоих глазах я сама и разбила вдребезги, когда взяла у тебя в рот?, — её голос звучал печально, но глаза смеялись.

И снова попала в точку. Я даже рассмеялся, поражённый её правотой. Тысячелетнее табу, которое сверлило меня терзаниями совести, каждый раз, когда я представлял себя изливающим сперму в лоно в родной матери, рухнуло в тот самый миг, когда губы матери сомкнулись на моём члене.

Мама изучающе смотрела на меня, как будто, читала мои мысли. Она снова вздохнула:

— Ну... Да... Была мать, святая и неприкосновенная, а стала обычная красивая баба, да?

— Нет, мам, никогда. Ты всегда будешь для меня моей мамой! И никогда ни одна особь женского пола во всей Вселенной не сравнится с тобой! — на одном выдохе произнёс я, и сам не понимая, то ли всерьёз, то ли шутливо.

Я сжал в ладонях её ягодицы, с силой прижимая её к себе и потянулся к её губам. Это была первый наш поцелуй...

Мама не отстранилась, только снова подковырнула:

— Ну, наконец-то, господин, удостоил свою наложницу поцелуем... , — она обиженно надула губки, — вообще-то любимых женщин сначала целуют, а уже потом засовывают им член в рот..

Но мои губы уже накрыли её рот. Мы стали жадно целоваться, сплетясь языками. Жаркий страстный поцелуй. У меня в висках снова застучало, мои руки жадно оглаживали сочное зрелое тело, удобно расположившейся на мне, а член дрогнув, принялся медленно, но верно оживать.

Я хотел было подмять её под себя, но неожиданно нарвался на сопротивление.

Мама покачала головой:

— Ну, уж нет...

— Мама, но почему?

Её бровь изогнулась дугой:

— Ты серьёзно? Будешь любить свою маму чуть ли не у всех на виду посередине кемпинга? А если Антон или Ира пожалуют?

Я сделал самое несчастное лицо. Но мама была неумолима:

— Сам виноват, — отрезала она, — я сколько тебя просила, поставь палатку, поставь палатку, а?

Её пальцы обхватили мой фаллос и её глаза опять округлились:

— Ничего себе, — уважительно пробормотала она, — ты неутомим, мой мальчик.

Я готов был броситься ставить палатку прямо сейчас. Но мама, хоть и с улыбкой, но снова отрицательно покачала головой.

— И не забывай про презервативы. Если ты кончаешь так каждый раз, сколько мне только что пришлось проглотить, то домой я точно вернусь беременной. Что отцу скажем?

Через пару мгновений её глаза распахнулись от удивления, потому что, после её последних слов, мой член буквально окаменел в её руке, в мгновение ока снова налившись несгибаемой мощью.

Мама с тихим смешком покачала головой:

— Тебя это возбуждает? Ну, уж нет, Сёмушка... Рожать детей тебе будет твоя жена. А уж никак не твоя мама.

Я потянулся к её губам, и мы снова слились в жарком пылком поцелуе. Чуть позже, мама снова скользнула в недра спальника и вновь моё любовное орудие оказалось в сладком плену её нежных и горячих губ и языка.

Рот зрелой опытной умелой женщины. Я познавал неведомое мне раньше истинное блаженство. Мама была права. Её студенткам до неё было очень далеко.

Мы не сомкнули глаз до утра. Давно мы столько с мамой не болтали вот так по душам в объятиях друг друга. И было нам с ней легко и хорошо вместе, как давно уже не было. Мы говорили-говорили-говорили... Как будто не виделись с ней много месяцев. И не было больше между нами никаких преград.
До утра она ещё дважды мне отсасывала.
Я уснул уже когда солнечные лучи касались крон деревьев над нами. Быть может, это было простым совпадением, но в ту ночь мне впервые приснился мой странный сон про Замкнутый Треугольник...