— Пациентка Утыкина ждёт вас, — вторгся холодноватый голосок медсестры в мысли Станислава Викторовича. — Мне сказать, что вы готовы принять её?

В интонациях Ольги звучало лёгкое отвращение, как если бы она знала — или смутно догадывалась? — о том, преддверием к чему является гладко выбритый в этот день подбородок хирурга, чем объясняется исходящий от него аромат дорогого парфюма и мурлыкаемая им про себя вполголоса весёлая песенка.

Врач хмыкнул приглушенно. Знай она, что происходит в реальности регулярно между ним и Калерией, карой была бы не холодная интонация, а полицейский наряд.

— Да, если вам нетрудно. Я пока приготовлю необходимую смесь.

Просто ревность.

Меж Станиславом и Ольгой не скользнуло когда-то никакой искры, слишком далека была внешность Ольги от его предпочтений, да и сам Станислав Викторович далёк был от идеалов мужской красоты. Но чисто по-женски ей должно быть обидно внимание хирурга к куда более привлекательно сложенной пациентке, пусть она и не улавливает его подоплёки?

Дверь за медсестрою закрылась.

Врач неторопливо вскрыл первую ампулу, пальцы его замерли на мгновение. С чего всё начиналось когда-то? — с мимолётной шалости, мысли, никак не подобающей его статусу и семейному положению? Обернулось же всё систематическим нарушением Уголовного Кодекса и самой элементарной морали.

Быть может, было б иначе, будь у него семейная или личная жизнь. Быть может, было б иначе, будь он адаптирован социально, умей он заговорить с той же Ольгой на внеслужебные темы, не будь единственным его достоянием в обществе широкое медицинское образование — втиснутое некогда в его мозг настояньем родителей и позволяющее не утонуть. Быть может, виноват Интернет, распаляющий грёзы определённого рода, а может быть — телепередачи по третьему кабельному каналу после двенадцати часов ночи.

Кто может знать?

Станислав Викторович знал одно. Через несколько минут порог кабинета переступит девушка в сером свитере, девушка с невыразимо обаятельным личиком и видом пугливого воробья, девушка, которая на несколько ближайших минут окажется целиком в его власти.

«Не смешно», — попытался было одёрнуть он себя мысленно.

Как анестезиолог по совместительству, Станислав привык наблюдать потерю сознания пациентами, привык созерцать, как тот или иной индивидуум, девушка или парень, женщина или мужчина, становится в кресле безвольной тряпичной куклой.

Каких-либо мыслей сексуального образца у него при этом не возникало. Смысл? Ну да, пациентку можно полапать, она не почувствует этого и не потерпит нравственного ущерба, но — зачем? Если тебя возбуждают куклы, лучше купить таковую в секс-шопе.

Игла вошла в ампулу.

Станислав невесело улыбнулся.

Да, пожалуй, с таким рациональным настроем он никогда не преступил бы моральную грань, оставшись навеки хорошим врачом и порядочным человеком — даже в своём восприятии. Однако некоторые химикалии, используемые при общем наркозе, оказались влияющими на мозг более заковыристым образом.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

— Вы к Иннокентию Петровичу?

— Нет, я к Станиславу... Станиславу Викторовичу.

Девушка смущённо запнулась, полуприкрыв рот рукой, по личику ее растекался румянец. Забыть отчество не раз оперировавшего тебя человека?

Впрочем, в воспоминаниях её эти операции всегда размывались, оставались тусклым пятном, что и служило отчасти причиной лёгкого холодка, охватывавшего её перед новым посещением операционной. Ей было страшно терять в очередной раз себя, хоть каждый раз она и внушала себе, что надо быть дурой, чтобы волноваться из-за подобного.

Наркоз действует индивидуально.

Лера слышала, что некоторые начинают ощущать сонливость сразу после укола. С ней же это происходило заранее — она ложилась в операционное кресло, вроде бы успевала обменяться с врачом одной или двумя дежурными фразами, вслед за чем её сознание уплывало.

Она не чувствовала укола.

Влияние анестезии на память, стирание последних мгновений? Студентку гуманитарного факультета пугало это, так как она не без оснований отождествляла память и личность.

Ей хотелось надеяться, что наркоз стирает лишь последние секунд десять перед уколом, так что потеря её не больше, чем при обыденном засыпании. Но как можно быть уверенной?

— Утыкина? — Почувствовав чей-то взгляд, не сразу отвлёкшись от дум, девушка подняла голову. Рядом стояла медсестра. — Станислав Викторович ждёт вас.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

— Я вам нужна?

Деланно безразличный голос, усталый взмах рукой. Нет, Ольга определённо подозревает, что между ним и Калерией непрофессиональные отношения, но вмешиваться не собирается.

— Нет, благодарю, я справлюсь. — Станислав Викторович задумчиво посмотрел на зеленоватую жидкость в шприце. Количество кубиков рассчитано правильно, эффект привыкания был учтён? — Вы можете идти.

Дверь операционной захлопнулась с характерным щелчком, прозвучал лязг замка, должного помешать кому-либо вторгнуться в течение операции. Хорошая дверь. Звуконепроницаемая дверь.

— Лягте, пожалуйста, в кресло. — Анестезиолог окинул взглядом кабинет, проверяя, всё ли приготовлено к операции. Взор его коснулся настенных часов, затем — края письменного стола. — Положите руки на подлокотники.

Девушка повиновалась, грудь её от волнения ходила ходуном под свитером. Краем глаза Станислав Викторович уловил слабую дрожь её губ.

«Волнуется».

Он удержал себя от подлинно мефистофелевской усмешки, склонившись над подносиком с инструментами. Пациентка Калерия проявляла волнение каждый раз, трясясь за теряемые крупицы воспоминаний, но знала б она, из-за чего следует волноваться на самом деле?

— Скажите, — пальцы её правой руки на мгновенье согнулись, — это надолго? То есть... не данная операция, а вообще? Мне ещё много их предстоит?

В этот раз удержаться от усмешки было гораздо труднее.

Гражданка Утыкина полагала, что ряд операций направлен на исправление последствий удаления аппендицита, из-за её аллергии привёдшего к не вполне ожидаемым результатам. Гражданка Утыкина не догадывалась, что нужные её организму вмешательства были проделаны ещё во время первых двух операций, в то время как остальные были чистой воды имитацией.

Станислав Викторович не стал за них брать весомую плату, ограничившись символической. Это было не только велением совести, но и гарантией, что девушка не обратится к какому-либо другому врачу?

— Всё зависит от результата обследований, — не удержавшись, Станислав облизнулся, заметив, как ресницы девушки испуганно дрогнули. — Если анализ покажет проблемы с реакцией на острое и солёное, то, сами понимаете, без новых вмешательств не обойтись.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

«Я уже должна была давно потерять ясный разум».

Лера сглотнула тяжёлый комок, отгоняя экзистенциальные страхи. Сколько же минут памяти стирает на деле анестезия? Или соль в том, что врач на этот раз разболтался и ввёл ей — то есть введёт — это снадобье в вену на несколько минут позже обычного?

«Какая я глупая. Так рассуждаю, как если бы это вещество действовало взаправду задом наперёд во времени, усыпляя тебя за несколько минут до инъекции».

Студентка тихо шмыгнула носиком, ей стало мучительно себя жалко, жалко обречённую на исчезновение память.

— Позвольте, я помогу вам, — поднял брови Станислав Викторович, казалось, рассматривавший её всё это время со странным любованьем во взоре. — Сядьте вот так.

Пальцы его коснулись её лодыжек, вынудив полулежащую девушку невольно расставить ноги чуть шире, ступни её при этом оказались прижаты к специальным выемкам.

Послышалась пара щелчков.

— Что вы... — Лера со страхом приподняла голову. Она не помнила, чтобы во время прошлых операций происходило подобное, но это и неудивительно. Она теперь — в Зоне Забвения, Пространстве Потерянной Памяти. — Зачем...

Следующее движение анестезиолога было столь быстрым, что студентка не сумела бы даже при всем желании парировать его. Нажатие кнопки — и выскочившие из подлокотников кандалы надёжно сковали теперь уже руки девушки.

— Вы ведь не хотите, чтобы из-за рефлекторных реакций вашего тела ход операции нарушился? — поинтересовался хирург, рассматривая её уже откровенно масляным взглядом. — Обидно бы было... случайно, из-за неловкой конвульсии, располосовать скальпелем не в том месте прекрасное юное тело.

Рука Станислава Викторовича коснулась её груди через свитер, девушка задышала чаще, чувствуя с ужасом, как её соски заострились.

Лифчик она не стала в тот день надевать, как ввиду предстоящей ей операции, так и — ну, кто обратит серьёзное осуждающее внимание на отсутствие оного?

— Я закричу, — почти прошептала она, сражаясь с собой, не веря в реальность происходящего. — П-перестаньте.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Станислав Викторович улыбнулся, наслаждаясь каждой минутой текущих событий, событий, идущих по заданному образцу. Всё равно что играть в видеоигру, используя сейвы?

— Кричите, — рука его коснулась обтянутого тканью золотистых колгот колена Калерии. Сколько раз он с ней это проделывал, но новизна ощущений не пройдет никогда, так же как мечущийся панический страх в глазах девушки. — Кабинет изолирован.

Ладонь его двинулась вверх по бедру, проникая под юбку, нашаривая жаркое лоно.

— Если же кто и услышит, — шепнул вполголоса врач, — я просто введу вам чуть раньше приготовленный мною раствор. Скажу всем, что вы кричали от боли. Или — от вызванных анестезией галлюцинаций.

Кончики его пальцев нашарили ленточку трусиков. Погладив её, погладив ещё раз, щекотнув снова выдающийся бугорок клитора, отчего пациентка явственно закусила губу. То-то она досадовала пару раз, что просыпается после операций с прикушенным языком и губами?

— Я... буду жаловаться, — выдохнула она, явно не веря себе.

Станислав улыбнулся шире.

— Не будете, гражданка Утыкина. Жаловались ли вы прежде, после хотя бы одной из предыдущих операций под моим руководством?

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Она начала понимать.

Понимание было ужасным, но в то же время все детали мозаики как будто сошлись, всё нашло своё объяснение, включая её истерический страх перед очередной операцией. Проблема лишь в том, что ей с этим пониманием теперь нечего делать?

— Вы хотите сказать... — Лера сглотнула слюну. Горькую. — Вы и т-тогда...

— Ну, грех не использовать такую уникальную возможность поиграть с здравомыслящим и сознающим себя существом, не неся за это совсем ни малейшей ответственности?

Анестезиолог на глазах пациентки сдвинул слегка поршенёк сжимаемого свободной рукою наполненного раствором шприца.

— Двенадцать минут, — произнес он, любуясь зелёными отблесками колышущейся жидкости. — Ровно двенадцать минут выпадения памяти — ни минутою больше, ни минутою меньше? — обеспечиваемого наркотическим препаратом. Двенадцать минут — вернее, уже только десять? — на протяжении коих я могу делать с вами что мне заблагорассудится.

Рот девушки в панике округлился, прохладные и немного шершавые пальцы хирурга успокаивающим движением скользнули ей в трусики. Вновь совершили пируэт вокруг чувствительного бугорочка — уже не через тончайшую ткань?

— Не волнуйтесь, гражданка Утыкина, — ободряюще улыбнулся ей врач. — Значимого ущерба ваш организм не потерпит. А может быть — может быть — вам даже понравится.

— Я... — Лера набрала воздуха в грудь. Глаза её бешено метнулись по сторонам, она явно припоминала все мыслимые и немыслимые инструкции по противодействию изнасилованиям. — Я... я... — Голос её упал, она заалела. — Я... об-бмочусь.

— Пожалуйста, какие проблемы. — Анестезиолог с явным удовольствием пожал плечами. — Я как врач не испытываю отвращения к физиологическим выделениям, омораси-фетиш даже интриговал меня в своё время. Ну а впоследствии подмыть ваше тело и даже выстирать трусики за время вашей отключки мне не составит труда.

Он иронически погрозил ей шприцом:

— Вы так предсказуемы, гражданка Утыкина. Знали бы вы, сколько раз мне приходится напоминать вам об этом?

— Я...

Расширенные глаза, ужас в которых проступает всё чётче и всё неподдельней при взгляде на шприц. До девушки — умной, культурной, начитанной, знакомой со многими философскими эссе и фантастическими романами? — начинает вдруг доходить, что содержимое шприца уничтожит её нынешнюю личность не хуже кувалды.

Всё как всегда.

Всё согласно сценарию?

— Н... н-не надо. — Она сглатывает слюну, дыхание её на миг прерывается. — П-пожалуйста... не вводите мне эт-то вещество.

— Ну, вот наш разговор и стал поинтересней. — Врач скрыл улыбку. — Скажите... а на что именно вы готовы пойти, чтобы я не делал вам укол?..

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

— А... чего бы вы от меня хотели, доктор?..

Голос девушки стал хриплым, то ли от волнения, то ли от попытки имитировать страсть. Она понизила голос, тщетно пытаясь заглянуть своему собеседнику в глаза.

— Ну, чего бы я хотел и что бы вы могли — это две разные вещи, гражданка Утыкина. — Сняв очки, врач погрузился на несколько секунд в задумчивую их полировку. — Уверены ли вы, что ваши возможности соответствуют целиком моим желаниям?

Сглатывание слюны звучит так гулко в полупустом кабинете.

— Озвучьте... ваши желания, доктор. — Девушка пытается улыбнуться лукаво, но её губы дрожат. Чувствуется, как вибрирует отчаянно её мозг, перебирая десятки вариантов спасения. — Быть может, я удивлю вас?

Взгляд её коснулся было настенных часов, но тут же отдёрнулся.

«Тянет время. Умница, как быстро она ухитряется осознать, что если разговор наш продлится дольше десяти минут, то я окажусь в весьма рискованном положении».

Врач усмехнулся еле заметно.

Это происходит не впервые.

— Я человек не очень оригинальный, гражданка Утыкина. — Отполировав очки, врач водрузил их на нос. — Возможно, вам кажется, что профессиональное образование, медицинский факультет переводят человека в высшую интеллектуальную лигу и делают его сексуальные запросы или фантазии принципиально отличающимися от фантазий прыщавого школьника перед компьютером... так вот, смею вас заверить, это вовсе не так.

Ноздри девушки чуть вздрагивают, глаза расширяются.

Припоминает, как видно, известное ей о фантазиях школьников.

— Так что же вы можете предложить мне, гражданка Утыкина?

Врач повышает голос, сдвинув брови.

Для пущего эффекта вновь берёт в руку шприц.

— Я-а... — Голос девушки падает. Она неловко покашливает, потом краснеет. — Я... м-могла бы поласкать себя. Ил-ли... вас. Если бы вы... м-м-м... освободили мне руки...

Соблазнительная улыбка и страх в глазах так красиво сочетаются.

— Ну, если я освобожу вам руки, дорогая Калерия, я думаю, вам будет не до любовных ласк. — Улыбнувшись пациентке, доктор с деланным интересом поднял брови: — А вот насчёт ласк себя — это интересно. Как насчёт того, чтобы освободить вам только одну руку, правую?..

Расковать наручник врачу удаётся всего за одно мгновение.

Девушка выпрямляет чуть вспотевшую руку, заглядывает доктору в глаза. Улыбается неловко, спрятав на секунду взгляд.

«Чтобы не кинуть его даже случайно в сторону часиков. Нет, какая же умница. Думает, что держит меня на поводке».

Рука Леры коснулась мохнатого свитера, потом словно бы в смущении отдёрнулась.

Она приоткрыла губы, задышав чаще.

Ладонь её прильнула к её же высокой груди...

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

— Смотрите же, доктор, — шепчут влажные губы, губы, которые она облизнула только что, прежде чем кинуть на доктора ласково-роковой взгляд. — Часто ли вы видели... это в реальной, обыденной жизни? Иначе как на экране телевизора или компьютера?..

«Чаще, чем ты думаешь, дорогая».

Ладонь девушки очерчивает сквозь свитер строгие формы, держа собеседника взглядом, Лера проводит рукой по ложбинке меж полушариями, затем, словно бы поддразнивая единственного зрителя, приподнимает чуть свитер, потягивая за складки.

Рука её касается обнажившегося живота, пальцы почти касаются пояска юбки.

— Вам... нравится, доктор?..

Уголки губ врача поощрительно приподнялись, он предусмотрительно разместил один из экземпляров часов там, куда может спокойно взглянуть незаметно для пациентки. Меж тем как она не имеет особой возможности тайно следить за временем, каждый взгляд на обычные настенные часы рискует оказаться замеченным?

— Это... выше всяких похвал, Калерия. — Он делает вид, что у него перехватило дыхание. Впрочем, особенно не приходится притворяться? — Я вижу, вы... действительно прекрасная девушка.

В глазах Леры мелькает лукавая искринка.

— Вы даже не подозреваете, насколько вы правы, доктор.

Пальчики её подныривают под поясок юбки, она размеренно-игриво проводит пальчиками по самой нежной области своей кожи, раскинув широко бёдра. Ладонь её на миг напрягается, девушка словно бы закусывает губу.

Притворяется?..

Играет?..

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

— К-калерия, — словно бы импульсивно, не совладав с чувствами, выдыхает на полустоне доктор.

Рука девушки, явно поднырнувшая в трусики, только что изобразившая более чем пламенную игру с клитором — или не только изобразившая? чего не сделаешь ради достоверности результата? — покрывается мелкой дрожью, дыхание пациентки учащается.

— А?.. — дурашливо моргает она, словно бы не понимая вопроса, будто бы пребывая в эротическом трансе. — Что?..

Врач прикусывает губу.

«Не смотреть на настенные часы».

— П-продолжайте. — Он проводит языком по губам, якобы пересохшим, а впрочем, и вправду действительно пересохшим. — П-прошу вас...

В глазах Леры вспыхивает слабое торжество, пациентка оттягивает и спускает чуть резиночку трусиков, лаская себя самым наглядным образом перед собственным анестезиологом, бесстыже лаская собственное аленькое лоно. Как прекрасна сейчас она, ведущая собственную игру и чувствующая себя почти победившей, считающая, наверное, что минуло уже никак не менее шести минут из тех десяти?

«И как бы она отреагировала, интересно, узнав, что все действия её снимаются размещённой впереди укромной видеокамерой, что в архивах у меня хранится уже несколько откровенных видеороликов с её участием?»

— Оо-ооох, — тихо стонет девушка, бёдра её распахнуты, глаза полуприкрыты, а голова откинута назад. — Ка-а-а-ак хорошо...

— К-калерия, — выдыхает снова прерывисто доктор, чувствуя, как против воли начинает дрожать. Это так странно, эта причудливая десятиминутная власть, однажды попробовав нечто подобное ради шутки, потом от этого наркотика он не смог отказаться? — Ле-е-е-ера...

Девушка улыбается, улыбается поощрительно и бесстыже, глядя, как рука доктора впилась в бугор на брюках, расстегнула ширинку и ринулась внутрь. На пару мгновений врач прикрывает будто бы в страсти глаза — разумеется, чтобы дать пациентке кинуть незаметный взгляд на часы.

— Да, доктор. — Она облизнула губы, чувствуя контроль над противником, чувствуя, что он целиком у неё на ладони. Главное лишь теперь, с её точки зрения, не дать ему излить свою страсть чересчур рано? — Дайте... волю порыву. Это ведь так сладко, так... упоительно... видеть девушку, находящуюся целиком в твоей власти?..

Застонав беззвучно, чувствуя себя отчасти и впрямь школяром, анестезиолог стискивает крепче ладонь на пульсирующем от крови поршне. Каждое её слово распаляет его как огонь — он-то прекрасно знает, что она права, куда более права, чем сама полагает?

— Видеть... девушку, с которой ты можешь совершить что угодно. — Она приоткрыла губы, позволив блеснуть меж них язычку, позволив закрасться в голос едва уловимой иронии. — Можешь... но не смеешь коснуться. Это... так дразнит... и манит... одновременно?..

Врач выпрямляется.

Делает, будто омертвелый, к девушке несколько деревянных шагов...

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

— Вы... хотите эту бедную, эту несчастную девушку, рабыню вашего гениального плана? — Умоляюще глядя в лицо ему, она приоткрывает рот шире, глаза её блестят уже откровенной насмешкой. — Хотите... воспользоваться её губками, язычком... а, м-может быть... и ротиком в целом?..

Врач разыгрывает колебание, замерев в паре шагов от кресла девушки. Хотя она должна видеть, как распирает его плоть изнутри желание?

— Х... хочу, — выдыхает как бы против воли он.

Лера лукаво моргает, на долю мгновения опустив взгляд вниз.

— Так что же мешает вам, доктор? Вы, — уголок её губы чуть приподнялся, — можете даже сковать руку непокорной пациентки ещё раз. Чтобы быть уверенным, что ваша рабыня не отберёт у вас шприц... или скальпель...

«Что ты бы и попыталась сделать, подойди я к тебе, не разыграв колебание. Но раз ты увидела, что я сам как бы опасаюсь чего-то подобного, то предпочла усыпить мою бдительность, отказавшись от столь рискованного варианта».

Шаг вперёд.

Правая рука Леры снова скована наручником, как и левая.

— Да, доктор. — В глазах её мелькает на миг то ли отвращение, то ли страх при взгляде на его пульсирующий у её личика орган, но девушка молниеносно подавляет его, снова входя в роль сексапильной соблазнительницы. — Вы... можете это совершить. Так приятно... это сознавать, да?..

Головка багрового органа касается влажных, доверчиво приоткрытых губ.

— Л-лера. — Кончик языка паршивой девчонки, нашедшей вроде бы ключик к доктору, выписывает круг возле уздечки. — Х-хорошая... ох... дее-е-е-евочка...

Причмокивание.

Острый взгляд прямо в глаза — а на деле скорее ему за затылок, на настенные часы.

— Я могу быть и не очень хорошей. — Мягкий, сладкий поцелуй в дрожащую плоть. — Я умею дразнить... доставлять наслаждение ме-едленно... нехорошему доктору это... нравится, да?...

Губы её обхватили окаменевшую плоть, скользя взад и вперёд по поверхности «карамели».

— О-о-ооочень...

Кажется, он охрип?..

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

— Ах, как нехорошо, неэтично, так упиваться властью. — Новое причмокивание. Кончик её языка приходит в движение, поддразнивая головку, губы раскрываются на миг шире — и тут же сжимаются, ловя треть органа в захват. Отпускают. — Что бы... сказали его коллеги, медсёстры, директорат... узнав, что он пользуется так... служебными полномочиями?..

— Л-лера...

Рука его на её пушистом затылке, вцепляется в лохмы. Он почти любит её, эту коварную паршивку, в сие мгновение.

«А сам-то ты кто?»

— Да-ааа... охх...

— Конечно, это же так хорошо, так сладко. — Зубки её кусают на миг игриво его пламенеющую плоть. — Кто же... откажется от искушения?..

— Е... ох... ещё-ё-ё-ё...

Он вполголоса стонет, сцепив пальцы крепче, чувствуя, как движения её языка ускоряются, становясь всё стремительней. Она уже верит, что победила, просто хочет перестраховаться, выиграть дополнительные минуты на случай нечёткого действия препарата, а может, ей движет и нечто ещё?

— Вот так?..

Орган его оказался в ротике Леры почти целиком, в ротике этой скромной и культурной вроде бы пациентки, студентки в мохнатом свитере с гуманитарного ВУЗа. Вот бы её родители, друзья и знакомые по универу видели её сейчас?

— Ааааоооох!!...

Анестезиолог почти что кричит, прижав крепче руку к затылку несчастной девчонки, прижав к себе её доверчиво трепещущий ротик, чувствуя колыхания её языка как колебания ложечки в колокольчике, безумно сладком и сводящем своим звоном с ума?..

— Л-л... ооох... Л-лера!..

Выплеск, жаркий и пламенно-едкий.

В горло, содрогнувшееся и проглотившее сладкую жидкость едва ли не раньше, чем девочка успела сообразить о содеянном?

— О-о-ооох...

— Брппп-п-пп-пл...

Он не дал ей отстраниться, силой удерживая её головку на своём члене, заставляя её сглотнуть ещё и ещё. Мгновением позже — всё же отвёл её голову на сантиметры и украсил парой заключительных всплесков её подбородок и губы?..

— Замечательная... ох... девочка.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Как тяжело дышать ему. Даже почти нет сил на глумление, которое сейчас, в очередной заключительной сцене, полагается изобразить.

— Вы тоже, док.

В глазах Леры определённо светится мрачное торжество. И лёгкий страх — быть может, она побаивается, не вздумает ли он для сокрытия фактов о своей деятельности убить её или лоботомировать?

Впрочем, мгновением позже она преодолевает его:

— Десять минут давно истекли, кстати. — Приподняв иронично губу, с которой ещё стекает вниз семя, она кивает в сторону настенных часов. — Я бы сказала, что миновало даже минут пятнадцать.

Заботливым жестом он стирает с её губ жирную струйку.

— Могу я, как человек старший и несомненно более опытный, дать вам один совет, Калерия? — Пауза. Девушка насторожённо кивает. — Вы, конечно, его не запомните, но всё равно... Никогда не доверяйте чужим часам.

Новая пауза.

Ужас понимания в глазах.

— Настенные часы были специально подрегулированы так, чтобы идти вдвое быстрее обычного. Конечно, будь там секундная стрелка, вы бы могли заподозрить неладное, но поскольку таковой стрелки там не было...

Перепачканное в сперме личико вздрагивает, взгляд становится почти умоляющим. Кажется, она готова заплакать.

— Думаю, вас не очень утешит, но я всё же могу вам сказать, что вы очень... киногеничны, — деликатно покашливает врач. — Мой телефон, размещённый на столе под нужным углом среди фольги и бумаг, уже не впервые служит мне хорошей видеокамерой при общении с вами во время таких операций.

Девушка моргает.

Её знакомые, все её друзья могут увидеть, как она только что...

И никто ничего не поймёт. Даже она сама, каким ужасным сюрпризом это может стать для той невинной Калерии, которая проснётся как ни в чём не бывало после очередной операции?

— З-зачем?.. — О, вот и первая слеза на прекрасных глазах. — З-зачем... доктор?..

— Ну, может быть, я кинорежиссёр по натуре. — Рука поглаживает волосы девушки. Не удержавшись, врач мягко целует её в губы, несмотря на понимание, чем те запачканы, причём Лера даже не сопротивляется. — Может быть, я всегда мечтал снимать порно, но жизнь распорядилась иначе. Кто может знать?..

— Теперь вы... сотрёте мне память. — Она шмыгает носиком, глядя с ненавистью на шприц. — М-может... не надо?

Он с деланным сожалением вздыхает.

— Ну, как мне иначе быть, уважаемая Калерия? Вы же иначе поставите мою репутацию под удар.

Личико её бледнеет, потом багровеет.

— А... м-может... — Лера сглатывает слюну. — У в-вас... есть компрометирующие видеоролики... вы говорили, что снимали их и раньше... М-может, их хоть теперь будет достаточно, чтобы гарантировать моё м-молчание?..

Врач вскидывает брови.

— Хм. — Не то чтобы его прелестная пациентка не пыталась и прежде ему предлагать подобные компромиссы. — По правде сказать, в этой мысли имеется здравое зёрнышко. Вес компромата существенно вырос за последние несколько операций. Но могу ли я быть на сто процентов уверен, что этого действительно хватит? Материалов пока ещё не так уж и много.

Он не без театральности изображает сомнение, шприц в его руке вздрагивает. С острия иглы стекает зеленоватая капелька, личико девушки изменяется, на миг она почти перестаёт дышать.

— Я... — Лера сглатывает слюну. Бледнеет матовей прежнего, прикрывает на пару мгновений глаза, произносит с трудом: — Я... сейчас скажу вам пару паролей. Это быстро. У меня есть переписки в Контакте и ещё в одной онлайновой игровой сети, о которых не знает никто. Там... н-некоторые фотографии... т-тайные грёзы, фантазии о з-знакомых. Я... п-постоянно собиралась их удалить, но... откладывала со дня на д-день...

Скрыв улыбку, Станислав треплет девушку по щеке, склоняется над нею, вслушиваясь в её отрывистый шёпот. Краткий танец кончиков пальцев по экрану мобильного телефона — и вот его взгляду открывается самое диковинное и сокровенное.

— Вот оно как, значит. — Глаза анестезиолога спустя секунд двадцать вспыхивают, он даже посматривает на свою пациентку с некоторым весёлым уважением. — Не ожидал.

— Я... ещё подросток была. — Девушка покрывается румянцем, даты переписки показывают её не более чем двухлетнюю давность. — П-почти...

Взгляд её касается снова шприца в пальцах хирурга.

— В-вы... д-доктор... в-вы... вы... н-не будете мне это вводить?..

Станислав Викторович задумчиво улыбается, личико девушки в панике искажается, черты его заостряются как у зверька-грызуна, она вся белеет.

По-видимому, до неё лишь только сейчас во всей беспощадности своей доходит холодное понимание, что врачу перед ней ничего не стоит теперь ввести ей вновь это лекарство — и через пару часов интеллигентная непуганая студентка Калерия проснётся как ни в чём не бывало в своём операционном кресле, ни в малейшей степени не догадываясь, что стоящий напротив хирург владеет доступом ко всем её тайнам. Он же теперь — при желании — сможет впоследствии абсолютно невозбранным образом шантажировать её через Интернет или под настроение показать всем её друзьям и знакомым тайную ипостась шлюшки-Лерочки.

— Нет. Нет. Нет. — Она уже плачет, в открытую хнычет навзрыд, игла уже упирается остриём в сгиб её локотка, а врач убаюкивает пальцем поршенёк шприца. — Пожалуйста. Пожалуйста. Я буду шлюхой. Буду рабыней. Шмарой, шалавой, блядью. Я... сделаю всё... правда... честно... я...

— Правда? — Станислав, будто бы балуясь, покалывает её кончиком шприца. Как будто дразня. — Ты не обманываешь?

— Н-нет. — Руки её в очередной раз — тщетно — дёргаются в металлических оковах и вновь застывают. — К-к-клянуу-уу-усь...

Анестезиолог смеётся отрывисто, отстраняя шприц от кожи дрожащей студентки, видя, как в глазах её расцветает зародыш несмелой надежды — и бурное, сумасшедшее, нечеловеческое облегчение. Касается собственным пальцем иглы — и позволяет очередной выступившей капельке зеленоватого зелья тонким слоем растечься по коже.

— Что ж. — Он вертит с показною рассеянностью шприц меж ладонями, наслаждаясь игрой чувств на лице пациентки, упиваясь сражением надежды и страха на её перекошенном личике. — Надо сказать, вы умеете быть при желании весьма выразительной, уважаемая Калерия. Признаюсь, вы даже почти меня убедили.

— П... п-почти? — кровь, кажется, отливает ещё сильней от её и так бледного личика, дыхание её делается тяжёлым и сиплым.

— Почти, — улыбается анестезиолог.

Он кидает ещё один взгляд на часы — нормальные, не подремонтированные. Те отсчитывают меж делом уже начало одиннадцатой минуты.

— Или даже не «почти», а «совсем целиком», — улыбается чуть шире Станислав Викторович. — Я, по правде говоря, ещё не решил.