Как-то, оставшись одна, решила я прошвырнутся по Кимрам. Стояла июльская жара, поэтому я была в одном только простом лёгком сарафанчике, коротеньком выше колен и без рукавов, надетом прямо на голое тело, и босиком. Дошла я до рынка, потом мимо кимрского Преображенского Собора прошла и, когда я добрела до автостанции, меня вдруг окликнули по имени:

– Леночка! Привет! Вот так встреча! Как ты тут оказалась? – заговорили наперебой какие-то странно одетые мужчина и женщина.

Я не сразу признала в них моих бывших учителей из лицея: Береслава Ярославовича – нашего учителя старославянского, и Елену Сергеевну – учительницу русского языка и литературы. Я закончила лицей совсем недавно, и всего две недели назад я видела их в последний раз на выпускном, и мне тогда казалось, что школьные мои годы уплыли куда-то в небытие, навсегда. Обычно они были одеты строго: костюмчики там, пиджачки, белые рубашки... а тут на них какие-то сермяжные рубища. На Берславе – штаны, похожие на старинные портки, на Елене Сергеевне – холщёвая юбка до пят... одним словом – маскарад на каком-то этническом фестивале. Я вытаращила глаза, заулыбалась и говорю:

– Вот те раз! Я? Я здесь живу? А вы-то откуда здесь?

– Ты здесь живёшь? – удивилась Елена Сергеевна, – А я думала, ты москвичка. У вас же на Таганке квартира... – но я, перебив её пояснила:

– У нас здесь под Кимрами дача, а здесь я гуляю... вот на рынок... на толкучку ходила, смотрела, что продают. А вы как тут оказались?

Мы поприветствовали друг дружку, потом обнялись, расцеловались по три раза, и я вопросительно на них уставилась.

– Мы в экспедицию едем. – ответил, сияя своею обворожительной улыбкой, Береслав.

– В экспедицию? – удивилась я, не поверив, – А чего такого интересного может быть в этой глуши, чтоб ехать сюда в экспедицию?

– Это не глушь, Леночка, – проговорила, понизив голос до шепота, Елена Сергеевна, – Кимры – это ещё не глушь, – а вот места в которые мы направляемся, действительно настоящая дремучая глушь!

– Там чудеса, там леший бродит, – проговорил всё так же улыбчиво Береслав и, усмехнувшись, продолжил: – русалка на ветвях сидит...

– “Русалка”? – перебила я его со смехом – Там что, море есть? Лукоморье отсюда ой, как далеко!

– Там не море, а болота кругом, – сказал Береслав, а сам достал свой смартфон и смотрю – он номер какой-то набирает.

Приложил к уху и ждёт. “На Лукоморье, – думаю – что ли звонит?” Вижу, ему ответили. Он отодвину смарт от уха, приложил краешек к губам и говорит:

– Борис Витальевич? Здравствуйте! Это Медведев, Береслав Ярославович, леночкин бывший учитель Вас беспокоит. Вы не будете против, если мы с Еленой Сергеевной возьмём Вашу дочку на пару дней с собой в экспедицию.

Это, оказывается, он взял и моему отцу позвонил. Потом он поговорил с ним немного и мне свой смарт протягивает:

– На, – говорит, – тебе твой папа что-то хочет сказать.

Я взяла телефон, говорю;

– Приветик, папуль, как ты там?

– Нормалёк, – отвечает, – А ты?

Ну поговорили мы с ним немного, и в конце папа сказал:

– Слушайся Береслав Ярославича и Елену Сергейну и прилично себя веди. У тебя деньги есть? За всё плати сама – не будь никому в тягость. Будь умницей!

– Ладно, папуль, ты же знаешь: какая я у тебя умница, – ответила я и нажала отбой.

Я отдала смарт Береславу, и мы пошли к автостанции. У кассы мы с Береславом немножечко попрепирались, кому платить за билет, и я, настояв на своём, купила себе билет сама. Автобуса ждать пришлось совсем не долго, и скоро мы уже катили по разбитой пыльной дороге меж давно заброшенных колхозных полей. Потом пошли леса, потом снова поля и леса. Автобус сделал несколько остановок в глухих деревнях, и солнце давно перевалило за полдень, когда мы доехали до деревни Стоянцы. Это была конечная остановка, и дальше нам надо было идти пешком. Несколько часов мы пёхали до деревни Спас на Сози, с заброшенной каменной церковью посередине. Оттуда по навигатору на смартфоне у Береслава мы направили путь к озёрам, разбросанных посреде болот. Время от времени под ногами начинало хлюпать, и нам приходилось по команде электронной помощницы сворачивать то вправо, то влево, и, наконец, электронная помощница в недоумении вовсе замолкла.

Солнце уже начало клониться к закату, когда мы увидели озеро, заросшее камышом и торчащими повсюду, бархотками аира, похожими на эскимо. Мы пошли вдоль топкого берега, не приближаясь к воде и, наконец, вошли в еловый лесок. Некоторое время мы шли меж елей и можжевельников. Лес делася всё гуще, ели стояли всё чаще и всё дремучее. Солнце уже окрасило макушки елей оранжевыми всполохами, редкие опушки подёрнулись дымкой тумана, и мы вышли на большую поляну, на берегу озера. Вдруг мы увидали людей.

Это были три молодые девушки очень странного вида. Красивые, со светлыми распущенными волосами, струившимися по спине и плечам, с венками на головах и ожерельями из полевых цветов на шеях, они были похожи на сказочных русалок, и, наклонив головы, что-то высматривали в траве. Я вздрогнула, и сердце моё заколотилось. Одна девушка была в светлой рубахе без рукавов из белёного домотканного холста, с подолом, подоткнутым под тонкий пеньковый поясок сплетённый в виде косички. Вторая, спустив рубаху свою с плечей и с груди, была по пояс обнажена, рубаха висела на ней словно юбка. Третья же была полностью голой и, присев на корточки, раздвигала руками высокую некошеную траву, словно там что-то искала.

Витаю вас, лады-красавы, – обратился к ним Береслав, воссияв своею обворожительной улыбкой, – не скажете ли, где сейчас Светозар?

Девушки распрямились, оборотились сперва на нас, а потом, показав руками на берег озера, наперебой заговорили:

– Ныне свет Сетозар на требе...

– Тамо, за езером... На капище Купалы...

– Грядите по нас... мы покажемо...

Они поднялись и направились к озеру, а мы пошли следом за ними. Я, улучив момент, наклонилась к уху Береслава и тихо спросила его:

– Береслав Станиславыч, а кто это такие? Откуда оне здесь взялись?

– Это берегини. Оне помощницы при купальных праздненствах, – пояснил он и спросил меня: – Ты хоть знаешь какой сегодня день?

– Знаю, – ответила я, – сегодня 6-е июля...

– Сегодня праздник большой – святая ночь накануне Купалы – одного из самых почитаемых славянских праздненств. Живущие здесь берендеи или родноверы – кто как из называет – устраивают в эту ночь комлания, купания, прыгание через костёр, приятие Костромы...

– Я чего то такое слышала, – ответила я и добавила: – мы же это у Вас и проходили.

– Вот именно! – с усмешкой сказал Береслав и добавил – “Проходили”! Прошли да забыли!

– Я помню! – соврала я, чтобы не ударить лицом в грязь, и спросила: – А откуда они здесь взялись? Откуда приехали?

– Так они здесь живут, – отвечал Береслав, – оне местные, их тут много...

– Местные? – удивилась я, – А где у них дома? Они где живут?

– Здесь, в лесу и живут, меж озёрами. У них есть и дома, и землянки, и селища, и капища, и кузня своя, и поля, и скотина – всё есть.

Меж тем, мы подошли к берегу и, в надвигающихся сумерках, я увидала множество людей, стоящих в воде: кто по щиколотки, кто по колена, кто по грудь, кто по пояс. Это были и мужчины, и женщины. Они были все совершенно голыми, как и берегини в венках и цветочных ожерельях на шее. Наши берегини, на которых оставалась ещё какая-то одежда, тут же сняли её с себя. Та, что была в рубахе, стащила её через голову и швырнула в траву, а другая, полуодетая в юбку, спустила её вниз себе под ноги и, перешагнув через неё, направилась легкой походкой к воде.

Береслав опять наклонился ко мне и сказал тихо мне на ухо:

– Поздно уже искать Светозара – завтра найдём. Уже начинаются купания и пускание венков. Раздевайся.

При этом сам он снял рюкзак и стянув с себя свою вышиванку, стал раздеваться. Следом за ним начала раздеваться и Елена Сергеевна. Я сперва, было, смутилась: “как я разденусь, когда у меня под сарафанчиком нет ничего?”, но оказалось, что и у Елены Сергеесвны платье было на голое тело, да и Береслав не был обременён лишней одеждой. Он снял с себя всё. Запихал одежду себе в рюкзак, а Елена Сергеевна аккуратно сложив своё платье, упаковала его в свой рюкзачёк и, протянув руку ко мне, проговорила:

– Давай, Леночка, свой сарафанчик, я к себе положу, чтоб не потерялся.

Я, поборов смущение, разделась догола тоже и отдала свою единственную одёжку Елене Сергеевне. Она засунула мой сарафан себе в рюкзачёк, Береслав и Елена повесили свои рюкзаки на нижние ветки одиноко стоящей ели, и все мы пошли к воде.

Я тщетно пытаясь отвести свой взгляд в сторону от Береслава, сказала ему:

– Этот праздник называется “Купала” потому, что во время него надо купаться?

Береслав усмехнулся и отрицательно покачал головой:

– Нет, – сказал он, – наоборот, слово “купаться” произошло от купальских купаний. На самом деле корень этого слова, “купа” означает: “куст”, “купина” “вкупе” – то есть, нечто собранное вместе, в “куп”, в толпу. В этот день наши предки собирались вместе, чтобы совершить всем вместе, вкупе, совместные купальские обряды... – он говорил, а я, склонив голову, невольно, но с любопытством его разглядывала с головы и до ног.

Невысокий, крепкий, с широкой мохнатою грудью, с заметным волосатым животиком и мускулистыми ногами, похожими на точёные ножки рояля, покрытые густыми тёмными волосами. Его довольно крупный член смиренно глядел в траву, словно хотел увидеть там что-то, и слегка покачивался при каждом движении. Мне его нагота показалась, совсем не срамной, а вполне даже уместной и, ежели уж и не слишком красивой, то, вполне можно сказать: достаточно привлекательной.

–.. .собраться в купину, купами и парами, потом скрыться за купиною и там уже совокупиться парами, быть вкупе, вместе... – расслышала я последние слова его лекции о Купале.

Вот уже небо совершенно померкло, и по нему рассыпались бесчисленные звёзды. В это время к нам подошли три наши нагие уже берегини, которые первыми встретили нас, надели всем нам на головы и на шеи венки, и дали в руки берестяные туески, похожие на маленькие плотики, украшенные мохом и полевыми цветами. Потом оне поднесли нам в берестяных чашах какой-то пахучий напиток. От него шел пряный запах болотной тины, перемешанный с ароматом душицы и валерианы. На вкус он напоминал травяной чай с имбирём, которым поил нас кимрский самогонщик Мурмуль Ангел Мой, о котором речь пойдёт ещё впереди. Я, целый день мучившаяся от жажды, отпила сразу изрядную толику, и у меня в голове всё закружилось. Перед глазами у меня поплыли белёсые светящиеся то ли огни, то ли тени. Но ощущение было великолепное, и радость разлилась во всём моём теле. От смущения или от какой бы то ни было неловкости не осталось даже следа. Появилось какое-то непостижимое чувство сладостной эйфории.

И тут я вдруг услыхала какое-то сладостное пение, похожее на птичий щебет, и поющие голоса в мой голове, “Где я такое слышала?” – подумала я, и вдруг вспомнила: так пели мои инопланетянцы, когда вернули меня со своего корабля на нашу грешную землю. “Это что, снова лимб?” – мелькнула у меня в голове беспокойная мысль, а голоса запели: – “Да, это лимб... лимб... лимб... а ты сейчас в лимбе! Следуй за нами, мы тебе скоро всё разъясним, – звали меня голоса, а всё вокруг стало мне казаться каким-то призрачным и нереальным.

Какие-то люди меня взяли под руки, и все мы, вместе с берегинями, берендеями, купальницами и прочими родноверами двинулись в воду, неся перед собой цветочно берестяные дары. У некоторых в руках были горящие свечи. Они, один от другого, зажгали мшистые дары на берестяных плотиках, и озеро осветилось мистическим светом. Купальщицы и купальщики пускали их перед собой по воде.

Я пошла в воду и сперва даже не почувствовала её, настолько она была приятной и тёплой. Я с наслаждением осязала ногами песчанное, слегка заиленное дно, чувствовала, как постепенно погружаются в воду мои икры, колени и бёдра... Я с наслаждением ощутила, как омывыется водой моя девичья складочка между ног, моя попа, живот, грудь и спина... Я пустила свой плотик перед собой, слегка оттолкнув его прочь, и он закачался, отразившись в подрагивающей воде. Я погрузилась в воду полностью и поплыла, отогнав свой плотик подальше от берега, потом вернулась к Береславу с Еленой, которые, взявшись за руки, водили друг с дружкою в воде хоровод, состоящий из них двоих. Я не дерзнула разорвать их руки, в нерешительности стояла рядом, и не знала, что делать.

Вдруг я почувствовала, что меня кто-то взял за руки и потянул в сторону, Я обернулась и увидала вокруг себя несколько купальщиков и купальниц, которые увлекли меня в свой хоровод, водили по илистому дну, передавали друг дружке в каком-то замысловатом танце... несколько раз я оскользалась и падала с головою в воду, но меня тут же вылавливали и снова тащили в свой бесконечный танец.

Наконец, я кое как высвободилась из их игр, и тут увидала, что я потеряла Елену и Береслава. Я испугалась и метнулась к берегу их искать. Покинув воду, я сразу явственно почувствовала свою наготу и не знала, куда мне деваться, куда мне идти или бежать. Я потеряла не только своих учителей, но и ту ель, где мы повесили рюкзаки с нашей одеждой, и то место, где мы с ними расстались. Я стала метаться по берегу и то и дело натыкалась на нагие совокупляющиеся пары купальщиков, берендеев, купальниц и ещё непонятно кого. Некоторые мне казались разноцветными инопланетяцами, которых я видела на их корабле, а потом в том самом “лимбе”, рассказы про который мне внушала “Мать Малыша” и “Розовая Врачиха”.

В это время я увидала, что взошла полная луна, и стало светло, как днём. Однако это ничуть не помогло мне в поисках Береслава с Еленой. Я ходила по берегу туда и сюда и уже была почти, что в отчаянии, как вдруг я их увидала...

Сначала Елену. Она сидела за кустом бредняка, спиною ко мне, то ли на корточках то ли на кочке кукушкиного льна, и ритмично покачивалась. Я подошла ближе и увидала, что она сидит, совсем голышом, верхом на распростертом ничком так же совершенно нагом Береславе и ёрзает на нём туда и сюда, вперёд и назад, при этом ахая и тихо постанывая. В свете луны я видела их очень ясно, словно под увеличительным стеклом. Я явственно различала её опушенную по краям розоватую складочку, из которой то выползал, то опять в неё погружался, толстый жилистый стержень, и хлопал по ней тугими морщинистыми яйцами. Вот Елена наклонилась ещё вперёд, ещё теснее прижалась к Береславу своими грудями, и я увидела всё, и ниточку кожи в её промежности, и даже розовую звёздочку меж её ягодиц.

Мне сделалось не по себе. “Что я делаю? На что я пялюсь? Как мне не стыдно? – кляла я себя и, забыв обо всём на свете, шагала всё дальше и дальше, всё прочь от, совокупляющихся под купиною, бывших своих учителей.

Наконец, я снова попала в совсем незнакомое место. Тогда я остановилась, чтобы не оказаться слишком далеко от своих, и уселась прямо в прибрежный мох. Он был тёплый, прогревшийся за день, мягкий, как пух, и приятно ласкал мою попу. Мне стало приятно. Я обхватила колени руками, задумалась и не заметила, как заснула.

(Продолжение следует)