Примечания автора:

1) действие происходит в фэнтезийном мире полуклассического образца, где сражаются Порядок и Хаос;

2) герой наш является стандартным попаданцем, нейтралом по отношению к обеим воюющим сторонам, но ввиду его редкого магического дара обе стороны вынуждены его терпеть;

3) Лимия, паладин Порядка, объединила с героем усилия ради поиска Ока Зервана, артефакта, управляющего временем и могущего помочь герою вернуться на Землю, но отношения их до сих пор напряжены ввиду неприятной истории знакомства;

4) в предыдущей серии — https://bestweapon.one/post_72015 — рассказчик над Лимией не вполне удачно подшутил, подсунув ей волшебное возбуждающее снадобье и не вполне представляя последствия. Хотя ничего особо непоправимого тогда так и не произошло.

* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *

— Ты должен помочь мне.

Взгляд паладина Порядка был умоляющим, ресницы её доверчиво распахнутых зелёных глаз слегка трепетали. «Как у эльфийки из Эверквеста», — мелькнуло отрывочное в моём разуме.

Я подозревал, что меж корней моей рыжей спутницы вполне можно выискать и эльфийскую кровь, хотя в том псевдофэнтезийном мирке, куда меня занесло, вроде бы нет нечеловеческих разумных рас.

— Чем, Лимия? — неловко кашлянул я, стараясь выразить ответным взглядом лишь честное недоумение.

— Я не знаю защиты от... от этой формы магии, — запнулась она на миг, пытаясь подобрать слова. — Или от... этого природного явления. От этого, чем бы оно ни было, что овладело мною... вчера.

Едва лишь вспомнив об этом, доблестная воительница вновь покрылась багрянцем. Она запахнулась плотнее в свой белый плащик, символизирующий незапятнанность намерений паладина и службу всему светлейшему, пальцы её привычно сомкнулись на рукояти меча — и тут же разжались, а очаровательное личико её заполыхало раза в три ярче.

«Естественно, ты не знаешь».

Сомнительно, чтобы в Цитаделях, приблизительным и весьма неточным аналогом которых можно назвать наши восточные монастыри с монахами-кунфуистами, юных невинных девушек с детства учили сексуальным таинствам и защите от любовной магии. К чему, если считается, что задействованные магом Хаоса распаляющие чары будут тщетны против адепта Порядка, не в силах сплести ауры противоположных знаков?

«Вот только в мире этом уже по меньшей мере несколько месяцев присутствует человек, не принадлежащий ни к Порядку, ни к Хаосу».

Я вспомнил те светящиеся алые шарики, которые как-то, смеясь, отсыпал мне в ладонь Финло, полушутливо предложив скормить их своей зазнобе. Видимо, по меркам хаоситов — невинный розыгрыш?

Часть их лежала в моём кармане до сих пор.

— Если ты помнишь, в моём мире вообще не существует магии, — вежливо, но твёрдо напомнил я. — Едва ли я могу дать совет тебе.

Её робкий взгляд вновь скользнул по моему лицу. Как непохожа она сейчас на ту стервозную валькирию, что держала некогда меня в зиндане как опасный объект и подвергала суровым допросам?

— Я не хочу более терять власть над собою. Творить то, о чём не смогу вспоминать. Я надеюсь, — жилка на её шее едва заметно дрогнула, — что я вправе тебе довериться.

Меня в очередной раз кольнуло уколом вины.

«Что ты сотворил с девушкой».

Два шарика алого пламени, подсунутые в ужин, целых два, меж тем как обычной дозой считается один. Магическая проверка на яды, разработанная в Цитаделях, явно не назначалась для обнаружения подобных вещей. Мне поначалу хотелось лишь едко подшутить над спутницей, а в результатах я вообще не был уверен.

«Строгая сторонница Порядка, вдруг ощутившая, что ей становится жарко. Сбросившая с себя белый плащик, золотистую кольчужку, а с нею и всё остальное».

Внутреннему взору моему вновь предстала картина — нагая огненноволосая девушка с запрокинутой назад головою и текущими по щекам слезами, алая от стыда и возбуждения, бесстыже обхватившая бёдрами ножны собственного меча и вводящая в себя вновь и вновь до упора его рукоять.

«Ты ей, между прочим, незаметно подсказал сам возможное применение для оружия?»

Кусая губы — и надеясь, что она не поймёт причин жара, невольно залившего мои щёки, — я кашлянул вновь.

— Что же ты предлагаешь? Я не смогу убить тебя, если это — ты знаешь что — произойдёт снова.

— Не надо... убивать.

Она сглотнула слюну.

— Просто... если это начнёт происходить вновь, если я почувствую это, я дам сигнал. В этом случае ты должен немедленно связать меня, сразу, в этот же миг.

Глаза её горели тихой яростной обречённостью. Пожалуй, ею сейчас даже можно было залюбоваться.

— Я не мастер по вязанию узлов, Лим, — почесал нос я, всё ещё пытаясь свести беседу к шутке. — Да и вообще, вряд ли нам пригодится...

Мой рот почти физически заткнула верёвка, кинутая мне так, что моток её вскользь ударил меня по лицу.

— Это лэйзи, мой фамильяр. Тебе достаточно будет только накинуть её на меня — и она опутает целиком всё моё тело. Развязать меня сможешь лишь ты — тогда и в той мере, какую сочтёшь необходимой. В зависимости... в зависимости от того, смогу ли я контролировать себя.

Верёвка и вправду выглядела отчасти живой, слабо вибрируя, отсвечивая зеленовато-металлическим блеском. Её утолщённые концы украшал странный символ, напоминающий не то иероглиф, не то чей-то глаз. Отвлёкшись от артефакта, я поднял на Лимию взгляд.

— Я... зачаровала её так, что на неё не будут действовать мои охранные заклинания, — слабо проговорила она. — Кроме специальной команды отзыва, но и та будет действенна лишь до спеленания.

Логично.

Если уж Лимия не в силах доверять себе, то не должна доверять и собственным командам отзыва.

— Ты мне поможешь?

И снова этот прямой взгляд. Грусть, обречённость и доверие в одном флаконе.

«Сможешь ли ты обмануть девушку, которая столь тебе доверяет? Которая почти перешагнула внутри себя барьер между Первоначалами, поверив, что другом может быть не только сторонник светлейших сил?»

По лицу моему снова пронёсся жар, когда я вспомнил, как она на меня взглянула, когда я клятвенно пообещал ей не разгласить никому её позора. Я не лгал тогда — к чему мне разглашать такое? — но, быть может, она изучала тогда тайным зрением мою ауру, проверяя искренность клятвы?

Мгновением позже в воображении вновь возникла картина благородной воительницы Порядка, в наинепотребнейшем виде обхватившей разгорячёнными бёдрами меч.

Я открыл рот.

И снова закрыл его.

Глубоко вдохнул и выдохнул несколько раз подряд. Необходимо отогнать гормоны, до добра они не доведут.

— Помогу.

Ресницы её на мгновенье сомкнулись.

— Спасибо.

* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *

— Око Зервана наверняка было здесь, но среди эманаций Мёртвого Озера выявить его след практически нереально, — сосредоточенно произнесла Лимия, покусывая губу. — Быть может, ты в состоянии как-то исправить это?

— Не знаю.

— Как так? — слегка недоумённо приоткрылись её коралловые губки.

— Мне подвластна лишь магия с хорошо видимым воплощением и понятным механизмом действия, — с неохотою объяснил я. — В смысле, только такую магию в моих силах развеять.

Файербол, к примеру, я бы ещё мог нейтрализовать при помощи своего причудливого дара, о котором и не подозревал на Земле. Ну а вот действие светящихся эрогенных шариков — едва ли, поскольку нужно быть медиком или магом, чтобы понять, как влияют они на ауру и организм.

И Лимия отлично знает границы моих возможностей, к слову говоря. Зачем она снова прощупывает их?

— Главный источник помех — Мёртвое Озеро — отсюда не виден, — нахмурилась воительница Порядка. — Но непосредственным источником здешнего фона является местная почва и воздух. Возможно, этого хватит?

Она вдохнула побольше воздуха в грудь, словно желая ощутить на вкус его магию. В этот раз я отвёл заранее взор от контуров полуволшебного бронелифчика.

Насколько легче было гордиться своим возвышенным хладнокровием в начале похода? Подумаешь, несколько недель бок о бок наедине с привлекательной девушкой, к которой ввиду её воспитания и разделяющих вас границ нечего и рассчитывать подкатить? Ты же не марионетка гормонов, ты будешь думать о магических загадках изучаемого тобою мира, выискивать след исчезнувшего артефакта, учиться распознавать ауры, — так тебе казалось тогда.

Но плотина, сдерживаемый которой груз понемногу накапливался с каждым днём без малейшей возможности более трёх минут побыть одному, успела дать течь.

Вчера.

Теперь я не могу и кинуть случайного взгляда на спутницу, чтобы не ощутить себя маньяком. Достойная кара за нарушение некоторых табу?

— Не знаю. Всё-таки внешнее воплощение магии и контейнер с магией внутри — не одно и то же.

Лимия отвернулась, изучая ущелье.

Рука моя втихаря скользнула в карман, вынырнув с оставшимися шариками, глаз пробежался по пригоршне светящегося драже... Как просто было бы применить их снова, подсунув в еду или питьё.

«Хватит уже».

— Что это? — ощутил я вдруг на себе пристальный взгляд паладина.

— Так, ничего.

«Проклятье. Зачем я вообще вытащил их? Так, вроде бы она по ауре способна различать правду».

— Просто... пищевая разновидность, типа леденцов, — неловко кашлянул я, покрывшись внутри себя ледяным потом. — Ничего ядовитого или опасного для здоровья.

«И не солгал ведь, что характерно».

Лоб воительницы Порядка разгладился, она шагнула вперёд и рука её протянулась к моей руке. Прежде чем я успел что-либо осознать, несколько рубиновых шариков оказались меж её коралловых губок.

Брови её с лёгким недоумением взлетели.

— Кисленькие.

Взгляд мой замирает на её ресницах, подрагивающих всё чаще. Ни разу ещё я не соображал столь быстро.

То, что произойдёт сейчас, остановить уже не в моей власти, а если она осознает, что причиной всему проглоченные ею драже, моя судьба не будет даже предметом обсуждения. Но есть ли ещё хоть малейший шанс убедить её, что кисловатые шарики безобидны и что наступление некоторых событий после их проглатывания является чистой воды совпадением?

— Люблю этот вкус. — С этими словами я беззаботно кидаю себе в рот один из оставшихся шариков, демонстративно разжёвывая его.

«Кажется, они действуют не мгновенно».

— Так ты говорила, что хочешь, чтобы я попробовал сфокусироваться на местной земле и воздухе, лишив их рассеянной магии? — роняю я, небрежным жестом возвращая в карман остаток драже. — Вообще-то я такого никогда не делал, но сейчас попытаюсь. Хочу сразу предупредить, что за последствия не ручаюсь.

Поднеся руки к вискам на манер профессора-телепата из известных блокбастеров, я щурюсь и выражаю всем своим видом предельную сосредоточенность.

— Эй, — зовёт осторожно Лимия. Она умолкает ненадолго, будто прислушиваясь к собственным чувствам. — Может... может, не надо.

Она осекается, на дне её глаз повисает испуг. Тело её начинает слегка колотить, поначалу едва уловимо, но с каждым мигом всё сильнее и явственней.

— Я... чувствую...

Она осекается вновь, в глазах её уже стоит не просто испуг — ужас.

— Лэйзи!

Колдовской аркан уже у меня в руке, достаточно лишь захлестнуть Лимию свободным концом плетения, придерживая до поры другой. Но я почему-то не спешу этого делать, неторопливо рассматривая пошатывающуюся, мгновенно взмокшую, едва держащуюся на ногах девушку.

Стало быть, так ощущается действие шарика, вкус которого всё ещё стоит у меня во рту? Брюки мои мгновенно стали мне тесны, во рту пересыхает, а лавина соблазнительных образов раскалённой волной сжигает на своём пути в мозгу все несущественные препятствия.

Такие, как совесть.

— Ты обещал, — срывается с губ гордой воительницы передо мной, ладони которой прерывистыми, полубезвольными движениями подползают к бёдрам.

Пальцы мои стискивают крепче кончик верёвки. Неужто я не выполню уговора?

— Твоя одежда. — Говоря, я сам не узнаю своего голоса, вальяжная размеренность так и сквозит в каждом его звуке. — Твои доспехи. Пока ты остаёшься в них, у тебя есть шанс перетереть верёвку о металл и любая привязь ненадёжна.

Горло девы Порядка исторгает стон, меж тем как руки её нечеловеческим усилием воли на миг отрываются от бёдер. Обведя полубезумным, невидящим взглядом округу, она принимается сбрасывать с себя облачение, и кто знает, что руководит ею больше в этот момент — мои слова или похоть?

Скинув со звоном последнюю деталь обмундирования, избавившись даже от ниточки белья, Лимия выпрямляется вновь. Руки её, застывшие было на миг на уровне талии, вздрагивают, явно норовя опуститься ниже, но в этот миг я кидаю лэйзи.

Верёвка с зеленоватым отливом захлёстывает нагую девушку с головы до ног.

Спелёнутая, подобно мумии, всё ещё дёргаясь по инерции, она не в силах удержать равновесие.

Колени её подгибаются, она падает.

— Пожалуйста...

Ноги её конвульсивно содрогаются, то сгибаясь, то разгибаясь вновь, прекрасная воительница в этот миг напоминает гусеницу — пытающуюся ползти куда-то в своём коконе.

— Что, Лим? — Я делаю шаг вперёд.

Лимия корчится в своих путах, руки её напряжены так, что кожа побелела как снег в местах соприкосновения с лэйзи.

— Не надо...

Немыслимым образом изогнувшись, она ухитряется перевернуться на живот, распалённою плотью вниз — и изгибается ещё извращённей, скользя по земле своим телом, потираясь лоном об осенние прелые листья.

— Чего не надо?

Голос мой тих. В соответствии с духом нашего соглашения мне бы следовало развернуться и уйти, но я и не обдумываю эту перспективу, проглоченный шарик тогда сведёт меня с ума, — а, учитывая количество съеденных ею драже, сойти с ума может и Лим.

Я наклоняюсь над девушкой, лишь титаническим усилием воли удерживаясь от чего-то большего, касаюсь как бы дружеским жестом её плеча. Она единым движением переворачивается на спину, лицо её оказывается почти напротив моего лица.

Вероятно, лишь для того, чтобы сверкнуть на меня яростным взглядом своих зелёных глаз?

— Освободи меня!

— Но ты попросила сама связать тебя. — Отстранив было руку, я возвращаю её на место, чуть передвинув ниже невинным поглаживанием. — Сказала, будто не можешь себе доверять.

Её тяжёлое дыхание, кажется, может колебать горы.

— Развяжи меня! Пожалуйста... — Она кусает губы, пылая всей своей кожей. — Я... сделаю всё...

Интересно, и откуда у доблестного паладина, выросшего в строгих стенах Цитадели, мысль о заманчивости такого предложения?

— Приятная идея. Ты вряд ли осознаёшь, насколько. — Говоря так, я медленно веду ладонь вниз по её плечу, постепенно перемещая ближе к мягчайшему холмику. — Но я не могу нарушить данное тебе обещание.

Она снова вздрагивает всем телом.

— Ты сама не принадлежишь себе, и не моей властью это решение отменять. Приказывай что угодно, но не моли освободить тебя.

Рука моя застывает у самого подножия прекрасной груди, меж тем как в полных отчаяния глазах Лимии видится тень напряжённых раздумий — и мерцающий отблеск затихающих в её памяти слов.

— Что угодно?

Я смотрю ей в глаза. Нежным, но, как хотелось бы надеяться, сдержанным взглядом.

— Всё, кроме этого.

— Тогда...

Кажется, в горле у неё пересохло. Попытавшись сглотнуть слюну, Лимия начинает вновь:

— Ты бы не мог... — голос её с каждым словом становится тише, — опустить руку ниже?

Она замолкла, словно боясь собственных слов. Или ей после проглоченных шариков вообще трудно говорить?

Рука моя сползает немного вниз, на миг задерживается на груди, касаясь пунцовых бугорков.

— Сюда? Или, — пальцы мои проскальзывают по жаркому животу, — сюда?

Кожа её горит, бёдра спазматически вздрагивают.

— Н-ниже, — выдыхает она. — Ещё...

Хмурюсь, всем видом своим выражая озабоченность.

— Это излишне интимная область, Лим. Ты убеждена, что хочешь именно этого? Уверена, что сама сейчас говоришь за себя, а не таинственная чёрная магия этого места владеет тобой?

Пальцы мои меж тем неспешно танцуют паучком по нежной коже, то спускаясь ниже, то возвращаясь назад.

— Пож-жалуйста... сделай это...

— Ты убеждена, что остаёшься сейчас сама собой? — мягко поднажимаю я, словами и одновременно кончиками пальцев. — Что ты — та Лимия, которую мы знаем, доблестный паладин и хорошая девушка?

Глаза воительницы блестят от слёз.

— Я...

— Скажи это, Лим, — шепчу я, проводя пальцами по сокровенному треугольничку, пощекотав уголки. — Скажи, что ты — хорошая девушка.

— Я... — Осёкшись, она закусывает губу, но не выдерживает, и новый стон срывается с её уст. — Я... хорошая девушка...

Понимает ли она, что сейчас произносит?

— Ты — хорошая девочка, Лим? — переспрашиваю я нежно, сомкнув лодочкой ладонь и ведя её дальше в пылающую жаром щель, большим пальцем продолжая ласкать столь чувствительные складочки выше. — Повтори это снова, ещё раз, чтобы у меня была уверенность.

Губы её распахиваются, жадно хватая воздух для очередного стона.

— Д-да. Да. Я — хорошая девочка... — Её бьёт дрожь, речь её сбивается по мере того, как пальцы мои ускоряют движения. — Я... хорошая де-е... о-о-оох!..

Хорошо, что она не замечает уже, как я улыбаюсь.

Нет зрелища слаще, чем прекрасная нагая девушка, содрогающаяся в судорогах непроизвольного наслаждения, исторгая из себя стон за стоном. Но чары шарика, пульсирующие внутри меня ненасытным алым огнём, покалывают вспышкой хищного нетерпения — и, тайно вздохнув, я отстраняю руку от деликатных мест, чуть отодвинувшись и напустив попутно на лик свой прискорбнейшее из возможных выражений.

— Что ты... — Бёдра воительницы вздрагивают, тщетно пытаясь вернуть сладкую негу. — Почему...

Я с покаянным видом опускаю голову.

— Мне жаль, Лим. Мы не подумали об этом, но похоже, что магия этого места действует и на меня.

Зрачки её расширяются, хотя ещё недавно казалось, что расширяться дальше им некуда.

— Ты... чувствуешь? — еле шепчет она.

Склоняю голову ниже, упирая взор в землю.

— Фантазии, не более того. Странные образы... образы и желания... осаждающие мой разум, когда я касаюсь тебя. Не знаю, причастна к этому магия Мёртвого Озера или нечто иное, но если я продолжу, это будет опасным как для меня, так и для тебя.

Кадык мой как бы в припадке смущения дёргается.

— Ты... — Она прерывается, тяжело дыша; капли пота блестят на её бедрах недвижными бисеринками. — Чего тебе... хочется?

Лицо паладина Порядка пылает огнём, но очи её полыхают ни капли не меньше, тщетно пытаясь проникнуть в позорную тайну. Ещё бы, она проглотила не один шарик и даже не два, могло ли её удовлетворить достигнутое?

— Мне... стыдно, Лим, — зажмурившись, сознаюсь я. — Мною владеют... идеи, коих прежде я бы и помыслить не мог. К примеру, желание... бесстыдно расстегнуть перед тобою брюки, словно я какой-то дикарь... шагнуть вперёд, чуть наклонившись к тебе... и...

Последние слова я не произношу, а еле шепчу, благодаря Силы за то, что от возбуждения щёки мои как раз покрыты краской.

Не более, впрочем, чем у Лимии.

— Ты... очень сильно этого хочешь?

Очи её сверкают по-прежнему, но что-то в этом блеске сменилось, как и в дрожи её бёдер, будто обретя оттенок некоего предвкушения.

Непродолжительное молчание. Выдох и вдох.

— Очень, Лим.

Новая пауза. И — слетающее с её губ:

— Сделай это.

Зачем она спрашивала, так ли я сильно хочу этого? Не для того ли уж, чтобы переложить всю ответственность на меня?

— Как можно, — качаю неверяще я головой. — Это ведь просто... непотребство какое-то.

Блеск её глаз вновь чуть меняется.

— Я приказываю тебе.

Мгновением позже голос воительницы мягчает.

— Прошу тебя. Сделай это. И... — она смолкает на несколько мгновений, лишь ресницы её трепещут всё чаще и чаще, — п-пожалуйста... опусти руку... снова... мне... на ж-живот...

Втайне я улыбаюсь собственным мыслям. У меня отыскалось бы для неё и кое-что приятней руки.

— Как пожелаешь.

В соответствии с вышеизложенным, я раздвигаю молнию брюк и делаю шаг вперёд. Нагибаюсь, ладонью снова касаясь чуть наморщенного клиторка.

— Ты убеждена, Лим? — сладко воркую я, склонившись над своею добровольной пленницей так, что полы моих расстёгнутых брюк почти щекочут ей уши. Касания моих пальцев становятся более властными. — В твоей власти всё отменить, если ты только захочешь.

— Н-нет, — через силу, едва собрав всю свою волю, выдавливает она. — Сделай... это. Это приказ!

Ну, если уж доблестная служительница светлых сил сама повелевает тебе провести своим срамным удом по её хорошенькому личику?

Нагибаюсь ниже, ощущая, как её дыхание щекочет и без того разгорячённый до предела орган, как скользит головка по её щекам, подбородку, надкрыльям носа.

Кажется, она пытается поймать его губками?

— Ты по-прежнему убеждена, что ты — именно ты? — вновь шепчу я, склоняясь ещё ниже и одаряя поцелуем эти прекрасные складочки. — Что ты — хорошая девочка?

— Д-да...

Приоткрыв губы, я ерошу жаркую кожу язычком.

— Скажи это.

Кто-то бы заявил, что я повторяюсь, но чья вина, что мне так нравится слышать это из её уст ещё и ещё?

— Я... — Она сбивается — уже не из-за стона, а из-за попытки коснуться кончиком языка моей крайней плоти хоть на мгновение. — Х-хорошая девочка...

Чуть подогнув колени, я позволяю было на миг её алчному ротику сомкнуться на пышущем жаром стволе — и тут же вновь распрямляю ноги.

— Как ты сказала?

— Хорошая д-девочка...

Колени мои подгибаются снова, и нежные губки отважной воительницы Порядка жарким обручем обхватывают наполненный кровью столп, меж тем как бойкий язычок её приступает не к самой порядочной и уж точно ни капли не беспорочной деятельности.

— Тебе ведь... нравится... ласкать его головку языком, ощущать его вкус, держать во рту целиком? — Не спрашивайте, как я ухитряюсь составлять относительно внятные предложения при всём терзающем меня состоянии. Подозреваю, что тут замешана та же магия шарика, парадоксальным образом усиливающая не только либидо, но и способность при желании долго наслаждаться оным. — Это... ни капли не противоречит... твоему образу хорошей, правильной девочки?

Говоря это, я поигрываю губами и кончиком носа с открытыми моему обзору нежнейшими складками — чуть-чуть, словно посмеиваясь.

Ответом мне служит приглушенный стон и столь яростные движения язычка невинной девушки из Цитадели, что дар сплетать слова воедино всё ж оставляет меня.

— Ли-и-и-иммммм...

Пальцы мои невольно впиваются до боли в кожу нежнейших бёдер. Жар, захлестнувший всё моё тело до мочек ушей, толчками лавы начинает вырываться наружу.

* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *

Любуюсь её лицом, по которому стекает несколько белых струек, черты которого сведены спазмом страсти. Слежу за её бёдрами и её коленями, непроизвольно изгибающимися вновь и вновь, за её пальцами, пытающимися ковырять землю.

Как она хороша сейчас.

— Спасибо тебе, Лим. — Не удержавшись, наклоняю голову снова и нежно касаюсь губами её трепещущей шеи. — Ты ведь не против, что я немного тебя запачкал?

Всё её тело на мгновение вздрагивает в непередаваемой судороге, горло же исторгает нечленораздельный, но явно отрицательный стон.

— Или тебе это нравится? — озабоченно хмурюсь я, скользнув пальцами по правому полушарию дивной груди. — Не хотелось бы причинять тебе неудобство.

Стискиваю чуть-чуть острый пунцовый бугорок.

— Тебе же нравится это, Лим? Лежать вот так, с перепачканным личиком?

— Д-да, — выдыхает она, кончики пальцев её почти скрылись среди подгнивших осенних листьев. — О да...

Похоже, что она и не такое готова сейчас слепо, бездумно за мной повторить, лишь бы я только вернулся губами вновь чуть ниже её животика или хотя бы освободил частично от привязи?

Провожу с улыбкой рукою по её нагому бедру.

— Ты знаешь, я почти что удостоверился, что ты в целом — по-прежнему ты. Быть может, я бы даже мог чуть ослабить путы, освободив, к примеру, одну руку.

Как горяча сейчас её кожа?

— Да, — снова выдыхает она, правая ладонь её на миг выныривает из океана листьев. — П-прошу тебя...

Как сужается иногда словарный запас под действием запредельных доз похоти?

— Не сомневаюсь, что ты — хорошая девочка, Лим, — прищёлкиваю я языком. — Ты ведь так убедительно говоришь это.

Награждаю поцелуем её правое бедро, чуть ближе к внутренней стороне. Чувствую его взопрелость, ощущаю перекатывание мышц под плотью.

— Скажи... — сглатываю слюну я, — а ты бы могла... заявить о себе иначе? Считай, что это... одно из грязных, пошлых желаний, навеянных магией Озера.

Отстранив снова губы от кожи, чуть поворачиваю голову и заглядываю Лимии в глаза. Взор мой устремлён параллельно её животу, подбородок мой слегка щекочет жаркую плоть меж её бёдер.

— Ты бы могла... обозвать себя шалавой, извращенкой, шлюшкой? — шепчу я еле слышно, не разрывая контакта глаз. — Обозвать просто так... мне, неизвестно почему, захотелось услышать это... прежде чем я освобожу твою руку.

Пальцы мои касаются одного из витков магического аркана, немного сдвигая верёвку. Рука воительницы вздрагивает, вжимаясь крепче в плоть, стремясь скользнуть вверх по бедру, — но, увы, плетение ослаблено не настолько.

— Скажи это, Лим, — шепчу я вновь, как бы случайно сместив подбородок. — Пожалуйста.

Ротик Лимии приоткрывается вновь, в глазах её немой пеленой повисает отчаяние.

— Я...

Она осекается, голос её падает. Пересохло во рту?

— Я... — робко начинает она снова, по щекам её пуще прежнего растекается пунцова, — ш-шалава...

Сдерживая из последних сил улыбку, приподнимаю голову и ещё чуть-чуть ослабляю плетение. Рука Лимии скорее безотчётно, чем осознанно устремляется к заветному закутку.

— Я... шлю-ююшка!..

Пальцы её погружаются меж алых створок, скрываясь там почти целиком. Рыжая головка воительницы ерошит затылком сырую почву, глаза её почти зажмурены, меж тем как с губок её почему-то продолжают слетать заказанные мною слова.

— Извр-ра... ще-е-е-е-е-е...

Тело её выгибается в очередном стоне, а нехватка воздуха глушит остаток слова.

— Тебе же ведь нравится называть себя так, не правда ли, Лимия? — негромко спрашиваю я, взъерошив ласково её чёлку. — Почему бы тебе не продолжить... именовать себя этими... и другими подобными словами?

Она захватывает в грудь больше воздуха, глаза её горят, а зрачки по-сумасшедшему мечутся, уступая в скорости разве что её пальцам.

— Я... п-потаскушка... — стонет воительница Порядка, полузакатив глаза. Ноги её согнуты в коленях, а ягодицы столь стремительно ёрзают из стороны в сторону, что почти подметают осеннюю листву. — Я... б-б... базарная девка. Я... я... О-ох!.. Я...

Это было действительно «о-ох». Я и не подозревал прежде, что с уст паладина может слететь словцо, которое даже по меркам нашего циничного мира сочли бы недостойным печати?

— Да-а-а-аааа...

Но не остановить ли нам невинную и застенчивую девушку, строго воспитанную в Цитадели и испытывающую сейчас оргазм за оргазмом от именования себя самыми грязными из известных ей слов, прежде чем она утратит последний ум от нескончаемых пиков блаженства?

Кашлянув, я склоняюсь вновь над её изогнутым в судороге сладострастия телом, кидаю взгляд на черты её прелестного личика, искажённые так, что это и гримасой нельзя назвать.

Неохота прерывать сеанс наслаждения, но как быть, если брюки мои снова так и разрываются изнутри? Шарики Дины явно предназначались для длительных оргий, и удивительно, как Лимия вчера ухитрилась так быстро с собою совладать.

Пресловутое строгое воспитание?

— Лим, — касаюсь я её руки.

Пальцы её при том так вжаты в закуток меж бёдер, что отвести ладонь почти невозможно. Когда же я ухитряюсь чудом это осуществить, прижав к её пальцам послушно затянувшееся плетение, на лице Лимии едва ли не сразу расцветает выражение детской обиды.

Девочка, которую прогнали из Диснейленда?

— Тебе нельзя так много сладкого, милая, — шепчу я ей прямо на ухо, теребя кончиком носа мочку. — Ты называешь себя такими грубыми словами. Тебе это так нравится... мне снова кажется, что ты — не совсем ты.

Она зажмуривается вновь, явно пытаясь без особого успеха собраться с мыслями.

— Т-ты... сам сказал...

— Но ведь не приказал. Хотя, — с неохотой признаюсь я, — чары этого места пробудили во мне уже иное желание... грязное, мерзкое... не хочу о нём даже и упоминать.

Дыхание её замирает на миг.

— Какое?

Губы мои снова вздрагивают в улыбке. Конечно, она не в силах была удержать себя от вопроса.

— Пошлое, — выдавливаю я.

И, прижавшись плотнее губами к её ушку, пересказываю ей еле слышно свою фантазию-грёзу. Эх, и как мне не стыдно делиться гадкими думами, рождёнными магией Мёртвого Озера?

— Не бойся, — добавляю я. — Я никогда не стану его осуществлять.

Дожидаясь ответа, поглаживаю медленно её ягодицу. Мне показалось, или она чуть взмокла от пота?

— Т-ты... можешь. Я р-разрешаю.

Вот бы она так разрешала мне всё в первые недели нашего путешествия?

— Ну, Лим, — подпускаю я в голос жалобных ноток, — я не могу. Это против твоей паладинской чести, проделывать с тобою такое. Ты должна понимать.

Взгляд её выражает смятение пополам с похотью, меня на миг покалывает опаской — что, если доблесть светлого воина, о коей я так несвоевременно вспомнил, одержит верх? Я провожу рукою снова по её ягодице, неспешно, размеренно, массируя бедро.

— Я... — Она кусает губу. — Ты... хочешь сам. Я вижу. Какое... тебе дело до... моей... чести?

В глазах её стоят слёзы. Ну правильно, если ты дико чего-то жаждешь, оформи это как самопожертвование?

— Ужасно хочу, Лим, — сознаюсь я. — Каждой капелькой крови и каждой клеточкой тела. Но — не вправе.

Видя, что она не торопится со следующим шагом, как бы нехотя добавляю:

— Вот если бы ты мне приказала...

— Приказываю! — срывается с её губ.

Пауза.

И — медленное, но неумолимое покачивание головой.

— Я не могу быть уверен, что ты отдаёшь себе отчёт в том, чего требуешь, Лимия. Вот если бы ты приказала чётко, официально, как паладин Порядка, с полным разъяснением каждого требуемого тобою шага...

Произнеся это, я на миг проскальзываю кончиками пальцев ниже, переведя руку с ягодицы на внутреннюю сторону бедра, а оттуда — в межеумок меж бёдрами. Воительница открывает рот и тут же вновь закрывает, кадык её дёргается пару раз.

— Я... — голос её как будто стал тише, — как паладин Порядка... приказываю тебе...

Я провожу пальцами по пунцовым складочкам.

— Да, Лим?

Нотки её голоса вроде бы чуть окрепли.

— Приказываю тебе... перевернуть меня на живот... и... р-раздвинуть мне ягодицы.

Говоря это, она залита краской с головы до ног, но физически не в состоянии себя остановить.

— Вот так?

Осуществив сказанное, я нависаю над ней, словно какой-нибудь назгул над беззащитным Фродо, рука моя исследует уже сзади дивные тазобедренные очертания. Ноздрей моих даже на расстоянии достигает сладковатый аромат похоти.

— Да, — почти стонет она. Вздрогнув на миг всем своим телом от проникновения моего пальца чуть дальше положенного. — Да, так...

— Что теперь, Лим?

— Т-теперь... — Она замолкает на миг, пытаясь выплюнуть случайно попавший меж губ осенний листок. Тело её вздрагивает всё сильнее и чаще. — Теперь... возьми меня сзади. П-пожалуйста...

— Медленно и почтительно, как паладина Порядка? — деликатно уточняю я. Ладони мои упираются в землю по бокам от нагих девичьих бёдер, брюки мои снова полурасстёгнуты, а по дивному зазорчику меж пышных ягодиц я вожу уже совсем не кончиком пальца. — Или... быстро и грязно... как последнюю шлюшку?

Движения мои становятся всё быстрее, на миг я почти падаю на Лимию, почти вонзаюсь в её прекрасное тело, но едва ли не сразу же выпрямляюсь вновь.

— Как... шлюшку, — звучит это скорее всхлипом, чем фразой.

Я ускоряю движения вновь, с каждым оборотом маятника нависая над нею всё ниже и ниже.

— Ты повелеваешь это официально, как паладин Порядка? Скажи об этом тогда вслух, ясно и чётко.

С каждым выдохом, с каждым произносимым словом, кажется, воительницу покидают последние капли воли.

— Я... Лимия, паладин Порядка... п-повелеваю тебе... взять меня сзади... б-быстро и грубо... как последнюю шлю-ю-юшку!..

Последнее слово она скорее выкрикивает, чем произносит, выгнувшись всем телом в стоне, нанизавшись до предела своими ягодицами, своей алчущей дырочкой на мой разгорячённый поршень.

— Ты ведь такая и есть, правда, Лим?

Не дожидаясь ответа, я чуть ослабляю плетение левой рукой, потом ещё чуть-чуть, то замедляя, то ускоряя меж тем ритм неимоверно сладких поступательно-развратных движений.

— Не слышу... — шепчу я почти прямо ей в ушко.

Колдовской аркан спадает с прекрасного тела, освободившиеся руки Лим упираются в землю, почти сразу зарываясь в грунт кончиками пальцев.

— Да... — сквозь слёзы выдыхает она.

* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *

Волосы её слабо отдавали мёдом. Почему я ни разу не замечал этого прежде?

— Эх, Лим, Лим, — еле слышно произнёс я, целуя снова трепещущую жилку под её ушком. — Ты просто чудо. Янтарный цветок, выросший посреди каменистого пола сурового храма.

— Такие цветы лучше иногда вырывать. — Она не выскальзывала из моих рук, не сопротивлялась ласкам, но с каждой минутой в теле её как будто оставалось всё меньше жизни. — С корнем.

Приподняв голову, я заглянул ей прямо в глаза.

— Ты пугаешь меня.

Спутница моя, с которой я вот уже третий час как поступал не совсем красиво, и впрямь заставила меня взволноваться. Если она вчера готова была на крайность из-за одной мысли, что кто-то узнает о её фривольных забавах с мечом, то что может произойти с нею теперь?

— Я не виню тебя. — Ресницы её знакомо дрогнули. — Ты... имел ещё меньше шансов устоять перед чарами этого места, чем я.

— В чём виновата ты? — Задавая вопрос, я приник к Лимии ближе, проведя как бы невзначай пальцами по её дивной груди, наслаждаясь последними мгновениями такой безнаказанности. — Ты была в плену чар, как и я. Разве Порядок требует невозможного?

— Ты... не понимаешь. — Она прикрыла глаза, дыхание её под моими пальцами чуть успокоилось.

Похоже, последние события сломили часть барьеров в её сознании, так что ласка от меня, пусть действие колдовских шариков уже почти спало, была воспринята Лим как нечто естественное.

— Я... призывала Порядок. — Она сглотнула слюну, дыхание её вновь участилось. — Использовала... его имя... с целью... с целью утоления...

«О да, ты была такой хорошей девочкой».

Отведя взгляд в сторону и вдохнув пару глотков освежающего вечернего воздуха, я погасил в себе непрошеную волну возбуждения. Нет, не судьба мне уразуметь пафос отношения многих жителей этого мира к местным метафизическим силам.

Разве что рискнув сравнить это с реалиями Земли? Представить, что я заставил какую-нибудь монашку, подлив ей в кофе конского возбудителя, умолять отодрать её сзади во имя всех христианских святых? Пусть ей так или иначе не угрожает даже случайно понести в чреве, на всех паладинах Порядка обязательным образом лежат чары против зарождения новой жизни — странная предосторожность, учитывая строгость их нравов? — но как же эта монашка должна себя ощущать?

— Но Порядок — безличная сила, — озвучил я первое пришедшее на ум. — Едва ли он может обидеться.

— Порядок — не может, — сорвалось безжизненно с уст Лимии, меж тем как взор её был невидяще устремлён в небо. — Поэтому соответствующие чувства должны испытывать мы.

— Зачем? — Пальцы мои спокойно лелеяли её правый сосок. — Какой смысл в чувствах, которые не в силах ни отменить сделанное, ни помочь избежать его повторения?

Не то чтобы я всерьёз рассчитывал её убедить. Беседы о Хаосе и Порядке, как бы то ни было, бесплодно велись нами уже не один месяц.

— Не... знаю, — выдохнула воительница, зажмурившись. Плечи её вздрогнули. — Не знаю...

Я поцеловал её в лоб, чуть ниже слипшейся в клок рыжей чёлки. Мне было жалко её, тревога и стыд уже начинали стучаться осадными брёвнами в ворота моего разума, но даже раскрытие правды об алых шариках Лимию сейчас не спасёт.

Она, конечно, убьёт меня, но легче ей не станет.

— Мне бы хотелось помочь тебе, Лим, — шепнул я, лаская её тело уже не столько возбуждающими, сколько успокаивающими движениями. — Только намекни, как, Лим. Если хочешь... забудем прямо сейчас обо всём произошедшем. Если хочешь... выбросим это из памяти как дурной сон. Вычеркнем. Сотрём. Ведь и паладинам Порядка могут сниться дурные сны?

Я прикусил язык, понимая, что Порядок не стоило в очередной раз поминать всуе. Но Лимия вдруг распахнула глаза, выражение которых понемногу стало приобретать осмысленность.

— Вычеркнуть, — повторила она. Замолкла на пару секунд, почти перестав дышать. — Это возможно.

* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *

— Меморайтис?

На деле меня не удивило так уж имя неказистого треугольного амулета, одного из двух нагрудных амулетов Лимии. Я уже привык, что благодаря волшебному переводу местные древние языки звучат для моего слуха то как английский, то как латынь.

Что меня удивило, так это его предназначение.

— Он существует для того, чтобы хранить воспоминания. — Говоря это, воительница прикрыла на миг глаза. — Воспоминания или слепки воспоминаний... иногда, когда паладин гибнет, он для большей яркости помещает в него целиком свою память, сам утрачивая её.

— Зачем ты говоришь мне об этом? — я не отводил взгляда от побрякушки в её пальцах.

— Меморайтис настроен лишь на меня и применён может быть лишь ко мне. Но если это сделаю я... — Кадык Лимии дёрнулся. — Придя в себя, я обнаружу талисман в своих пальцах и пойму, что стёрла себе воспоминания. Я могу захотеть... проверить...

— Поэтому ты хочешь, чтобы амулет применил к тебе я? — На этот раз меня не кольнуло стыдом, а скорее ошпарило. Насколько же она должна мне доверять? — Но ведь всё равно нет гарантии, что ты не просмотришь содержимое меморайтиса.

— Обычно это... запрещено, — проговорила она. Пальцы её, перебирающие цепочку талисмана, на мгновение замерли. — Помещать воспоминания внутрь может сам паладин, возвращать их назад — лишь мастер-наставник и лишь по отдельной просьбе. Но это — нестрогий запрет, могущий быть нарушенным в силу необходимости.

К примеру, если ты очнёшься вдруг с амулетом в руке, не помня ничего о событиях последних часов и не понимая, что заставило тебя утерять эту память?

— Ты должен прижать талисман к моему лбу. И, глядя на него, подумать...

С губ Лимии слетело длинное и чуть певучее слово, которое я, пожалуй, не стану здесь приводить.

— Ты почувствуешь наборы воспоминаний внутри. Ты не сможешь просматривать их, но почувствуешь цвет и вкус... как бы форму и густоту. Вроде бесплотных сгустков холодного огня. Ты почувствуешь, чем один сгусток отличается от другого, и сможешь добавить к ним ещё несколько языков пламени.

Она взглянула мне прямо в глаза.

— Тебе нужно просто пожелать. Чтобы туда отправились воспоминания обо всём произошедшем с момента, когда ты набросил на меня лэйзи. Или, — голос её чуть вздрагивает, — или... чуть более раннего...

Столь мощного оружия против себя она мне ни разу ещё не давала. Или это говорит о том, что ей сейчас попросту безразлична её судьба?

— Сделай это, — помедлив, попросила она.

Вытянув руку вперёд, я коснулся острых краёв треугольной безделицы. Взглянул Лимии в лицо, пытаясь сказать что-либо на прощание, но на ум не шло ничего.

Да и стоит ли говорить что-то?

— Хорошо.

Подняв амулет, я прислонил его к её лбу.

* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *

— Око Зервана наверняка было здесь, но среди эманаций Мёртвого Озера выявить его след практически нереально, — сосредоточенно произнесла Лимия, покусывая губу. — Быть может, ты в состоянии как-то исправить это?

— Не знаю.

— Как так? — слегка недоумённо приоткрылись её коралловые губки.

Отгоняя ощущение deja vu, я встряхнул головой.

— Мне подвластна лишь магия, действие которой видно и принцип которой предельно понятен, — объяснил я. — Как огненный шар, например. Вы ведь любите атаковать такими сторонников Хаоса?

Ротик её округлился, готовясь излить на меня новую порцию объяснений — что разрушительная магия огненной стихии применяется чародеями Порядка лишь по мере нужды, что Хаос представляет собой абсолютное зло, что цель оправдывает средства и что в войне на поражение нет возможности выбирать.

Выслушивая эту эскападу, я любовался раскрасневшимся личиком Лимии. Такою она мне нравится куда больше.

Восторженно-идеалистичной, склонной к яростным спорам и без тихого отчаяния в глубине глаз?

— Опять этот неясный привкус во рту, — пожаловалась воительница, оборвав свой собственный монолог. — Преследует меня уже полчаса.

Она отвернулась, изучая ущелье. И очень вовремя — у меня как раз предательски заалели щёки.

Некстати вспомнилось, что как раз в этот момент во время прошлого разговора я запустил руку в карман и извлёк алые шарики, после чего Лимия проявила интерес к вкусу оных. Интересно, сколько их осталось у меня в кармане на этот раз?

«Ты не сделаешь этого».

Ну, разумеется, нет. Свиньёй нужно быть, после всего произошедшего, чтобы даже попытаться.

«Опять этот неясный привкус».

Мне припомнились вдруг стремительные движения губок сторонницы Порядка, изворотливость её влажного язычка. Щёки мои залило ещё более жарким огнём — причём сразу по двум причинам одновременно.

«Я приказываю тебе сделать это».

Я до боли зажмурился.

Историю, угнездившуюся теперь в глубине треугольного амулета, лучше всего позабыть. По сути, удачей можно считать, что всё окончилось благополучно?

В уме вдруг мелькнула непрошеная мысль, что теперь, когда я знаю о талисмане Лимии и даже знаю приводящее его в действие уникальное слово-пароль, удачу эту теоретически можно повторить вновь и вновь. Но я же не настолько свинья?

— Как действует магия Мёртвого Озера, мы толком не знаем до сих пор, — хмуро подытожила воительница. — Есть лишь предположение, что здесь образовался прорыв в Нереальность при расколе первоматерика.

Она вздохнула, и вздох этот как будто на миг заставил обозначиться чётче контуры её бронелифчика. Я едва отвёл взгляд от этих диковинных форм — и почти сразу же взор мой упал на слипшиеся в клок волосы её чёлки, не так давно забрызганные кое-чем вязким.

«Тебе же нравится это, Лим? Лежать вот так, с перепачканным личиком?»

Меня невольно передёрнуло. Всё-таки под действием шарика я был не совсем собой.

«А она?»

В воображении вновь стали разворачиваться каскады воспоминаний, галереи сменяющих друг друга картин. Я не заметил сам, как натюрморты прошлого в них стали неуловимо перетекать в пейзажи возможного будущего.

«Лимия, которую можно в любой миг обратить в послушную одалиску. Подсунуть ей шарики, оплести её лэйзи и творить с нею всё, что только ни вздумается».

Ну уж нет.

Я и без того уже заслуживаю смерти — или по меньшей мере извращённого анального изнасилования — за всё, что сотворил с нею?

«Ты бы мог даже возвратить ей в тот или иной миг память о пережитом, — мелькнула внутри новая мысль, скорее даже образ, слишком быстро, чтобы успеть его остановить. — Насладиться смесью ужаса и желания на её личике, позорного понимания, что она стала теперь по сути не более чем секс-игрушкой, — и изъять впоследствии эти воспоминания вновь».

Я замер, пошатываясь.

Какого чёрта? Действие того шарика, что ли, ещё не выветрилось до конца? Финло, кажется, говорил, что остаточные волны этих чар могут действовать весь день, если не сопротивляться им.

Запустив руку в карман, я нащупал пальцами полупрозрачные светящиеся вишенки. Сжать ладонь в кулак, стискивая шарики, сдавливая их до предела, в фарш, в мякоть, в пюре? Уничтожить искус навеки, чтобы затем не возникало даже мысли о нём?

— Кстати, — проговорила вдруг Лимия, — я хотела сказать тебе одну вещь.

Рука моя застыла неподвижно в кармане. Какую?

— Я много думала о том, что произошло вчера. О том, к чему могло всё прийти и чем обернулось.

Это она ещё о том давнем эпизоде? К чему, кстати, там могло прийти дело? А, ну да, могло обернуться хентаем, привело же лишь к жарким играм с мечом.

— Спасибо, — негромко вымолвила она.

Я сдавленно промолчал, рука моя, так и не раздавив шарики, тихо выскользнула из кармана. Прилив похоти испарился, встретившись с вулканом стыда.

Воительница, не дожидаясь ответа, вновь обернулась к ущелью и окинула его гордым взором.

— Ну, полагаю, тут нам бесполезно что-то искать. Солнца не видно, но внезапное затемнение неба говорит о возможных аномалиях течения времени, так что лучше нам миновать это место, пока не случилось беды.

«Внезапное? Ах да, ведь из её памяти выпало несколько последних часов».

— Ты согласен? — вновь упал на меня её взор.

Я смущённо кашлянул, с трудом отведя взор от засохших капелек чего-то блестящего на кончике её носа.

— Д-да, — поспешно подтвердил я. — Конечно, согласен.