Прошло четыре дня, а я все еще жил в рабочем поселке возле Павелецкой железной дороги. В Любиной семье активно готовились к свадьбе, а я им помогал.

Произошел один интересный случай. Меня нашел курьер и попросил заглянуть на фабрику имени Калинина, где я якобы работаю, и заглянуть в бухгалтерию. Заместитель главного бухгалтера смотрела зверем:

— Что же Вы?

— Что я?

— В отпуск ушли, а отпускные не получаете?

— Вы уж извините, э, Марья Семеновна, женюсь, забегался! – не моргнув глазом, соврал я.

Мария Семеновна сразу размякла.

— Хорошее дело! – заулыбалась она. – Правильное! Что в холостяках-то ходить. Вот вам ведомость, идите в кассу, получите деньги. И... совет Вам да любовь!

— Спасибо, побежал!

Денег оказалось неожиданно много. Я купил радиолу «Урал-53» в подарок молодым и несколько грампластинок на семьдесят восемь оборотов в бумажных конвертах. Радиола оказалась тяжеленной, как мешок с цементом и чудовищно неудобной. Пока доволок от трамвая до Любиного дома, вспотел и несколько раз останавливался отдохнуть. Принес и до поры спрятал в в дровяном сарае. Остаток денег отдал помолодевшей тете Маше. Она еще несколько раз призывала меня ночью, а Люба старательно делала вид, что ничего не видит и не слышит. Я же специально показывал Любе, что мужчина может сделать с женщиной, и старался, как мог. Я целовал соски тети Маши, брал их в рот, покусывал зубами, мял руками ее вялые, вислые груди, доводя пожилую женщину до сладостной истомы. Потом входил, то одним резким движением, то очень медленно, очень глубоко. Тетя Маша кончала быстро, иногда вместе со мной, иногда раньше, иногда не кончала, и компенсировала недостаток моей страсти руками.

Жених Анатолий мне не понравился. Мелкий, на полголовы ниже меня, узкоплечий, кудрявый, то и дело сплевывавший под ноги в пыль. Часто после разговоров с будущей женой и тещей он отходил в кустики и там обильно кончал, содрогаясь и тяжело дыша, как загнанный зверь. Неуверенный в себе вожделенец, таким он мне показался.

Посмотрел я и на будущих родственников Любы - свекровь и свекра, поговорил с Сергеем Ивановичем. На войне не был, как-то вывернулся, тачал сапоги для фронта, свекровь – крючконосая деревенщина из-под Венева, как говорится, много о себе понимающая. Тоже не понравились. Ревность, что ли.... А вот сестра Толика, Валентина, мне очень понравилась, особенно, мягкие пушистые волосы и зовущие карие глаза.

Тете Маше в подготовке к свадьбе хорошо помогли две Нины: большая и маленькая. Большая – дородная, широкая, кустодиевская женщина, двигалась неторопливо, неся перед собой большие груди. Маленькая – чернявая, быстроглазая, суетливая, то и дело бросавшая на меня молниеносные взгляды.

Кроме Ольги Дьячковой, меня, родственников жениха и двух Нин, приглашенных было немного, всего три стола. И, разумеется, никакого венчания, фаты и колец. Буржуазный пережиток! Из украшений невесты – только мелкие белые цветочки в волосах из садика перед домом.

В ЗАГС молодые отправились пешком. С ними два свидетеля – Ольга и приятель Толика Мотька по прозвищу Хлопчатник, любитель прихлопывать в ладоши. Скажет что-нибудь, и в ладоши хлопнет! Для поддержания должного порядка в отдалении держался милиционер Иваницкий. Появилась шайка Мерина, но, завидев старшего сержанта, исчезла.

Эту ночь я ночевал в сарае на дровах возле коробки с радиолой, потому что из санатория по телеграмме приехал брат Любы Юра, симпатичный светлый парень, и, естественно, занявший свою кровать. Тетя Маша в ночь перед свадьбой не пришла, умаялась, бедная, дошивая свадебное платье. Перед рассветом, намяв себе бока лежанием на досках, я решил включить радиолу, послушать тихонько купленные пластинки, и с ужасом обнаружил, что включать ее некуда! Ни в сарае, ни в доме электричества не было, только редкие фонари освещали пыльные летние улицы. Бесполезно, бездарно потраченные деньги!

Мы вынесли столы на улицу, накрыли разноцветными скатертями, женщины расставили небогатые закуски, пару бутылок самогона и пяток вина. Расселись и стали ждать. Было пасмурно, прохладно, хорошая погода для ожидания. Я – рядом с тетей Машей напротив свекра и свекрови, а Юра – рядом с Валей. Он то и дело вскакивал и выбегал за поворот улицы смотреть, не идут ли. Наконец прибежал, радостный, идут, идут! Расписались, значит. Подоспевший аккордеонист Витя длинный заиграл свадебный марш Мендельсона.

Молодых усадили с торца стола. Толик в темном костюме, при галстуке, посматривал по сторонам, Люба, тихая, с синяками под глазами, замерла в ожидании. Налили по первой. Нина маленькая как заорет мне в ухо: «Горько, горько!». Я ах подпрыгнул. Молодые встали, Толик впился поцелуем в бледные Любины губы, подхватил ее под спину, а другой рукой сжал левую грудь. Свекор криво ухмыльнулся, тетя Маша потупилась, Хлопчатник зааплодировал. Свадьба началась! «Сладко, сладко!», – завопила Нина большая.

Бутылки и тарелки с закусками быстро пустели, Ннны сбегали домой и принесли две больших миски с салатом и винегретом, а Ольга – квашеной капусты и моркови с редькой под майонезом.

Маленькая Нина нагрузилась так, что, едва встав из-за стола, облевалась и заплакала: « Столько вкусного пропало!». На ее крики подошел старший сержант Иваницкий, солидно опрокинул стопку, закусил хрусткой капусткой. «Молодым – совет да любовь!», – пожелал, поправил кобуру и отправился на бревнышко через улицу.

Стемнело. Тетя Маша вынесла керосиновую лампу, Валя – пироги, Нина Большая – взятый у соседей напрокат медный сияющий боками самовар. Свадьба вырождалась вместе с ушедшим днем. «Молодые устали!», – объявила тетя Маша. – «Им пора спать-почивать!». Витя длинный заиграл марш «Прощание славянки», гости, перепившие и перепевшие, поднялись. А Толик нагрузился так, что, едва поднявшись, рухнул обратно. Я, Нина Большая и его сестра Валя отнесли его в дом, раздели, уложили на супружескую постель. Нина все поглядывала на его большой, но вялый член, покоившийся на круглой мошонке.

Родственники: свекор со свекровью – собрались уходить, Юра распрощался и побежал на станцию, ехать в санаторий. Остались только я, Ольга Дьячкова, тетя Маша и, естественно, Люба с храпящим мужем. Ольга пыталась как-то его пробудить, терла ему виски, давала нюхать ватку с нашатырем. Все напрасно, Толик спал, член лежал, Люба плакала. Я отозвал Ольгу в сторону:

— Может, ему укол какой сделать?

— Какой? Будь он в Соловьевке, ему бы вкололи что-нибудь противоопиатное, у нас там этого добра хватает, а тут...

— Люба-то опозорена. В первую ночь жених напился, значит, не хочет...

— А ты здесь для чего? Я вот что придумала...

Я был готов исполнить ее план. А что? Я быстро разделся, Оля раздела Любу. Тетя Маша стояла рядом и наблюдала за нашей суетой.

Люба, лежащая поперек постели, стыдливо прикрывалась руками. Рядом я уложил Толика, ее супруга. В несколько движений одной рукой я привел его большой член в рабочее состояние, другой – оживил свой и посмотрел на Ольгу. Она кивнула: «Продолжай!».

Было странно ощущать сразу два члена в руках. Но я старался, оставаясь на грани выхлопа, а Толик скоро застонал во сне, и я приблизил свой член к его члену и свел их вместе. Член мужа задергался и выпустил на мой член пульсирующую струйку детородной жидкости. Я быстро размазал Толикову сперму по головке.

— Невеста готова? – громко спросил я.

— Готова! – ответила мне Ольга. – Давай, дырокол!

Она уже села Любе на грудь, подняла высоко ее стройные ноги, я обрушился на Любу, и мой член сам нашел ее нежный девственный вход...

Необходимое послесловие

Утром меня нашел милиционер Иваницкий. Я, низко нагнувшись, умывался под уличным жестяным умывальником. Он встал против солнца, превратившись в черный силуэт. Я выпрямился.

— Опять документы?

Старший сержант засмеялся.

— Вам домой не пора?

— В смысле в дом? Или в Нагатино?

— Домой, кино смотреть «ТАСС уполномочен заявить».

Я перестал вытираться, повесил влажное полотенце на плечо, изо всех сил стараясь сохранять самообладание.

— В восьмидесятые. Вы вытирайтесь, у Вас на шее капли.

Я вытерся, накинул рубаху.

— Так это ваших рук дело? Вы кто? Пришельцы?

— В некотором роде. Пошли присядем.

Мы сели на крыльцо. Иваницкий достал коробку «Казбека», неторопливо закурил.

— Курите!

— Я вроде бросил. Так вы – пришельцы? А чем докажете?

Иваницкий выпустил в синее небо почти невидную на ярком солнце струйку дыма.

— А вот смотрите!

Он снял фуражку, что-то там покрутил, снова надел. И его лицо задрожало, как на экране неисправного телевизора. Потом покрылось рябью, словно лужа под ветром, и исчезло!

— Это режим настройки, – глухо сказал человек без лица. – Теперь режим подбора.

Он надавил на кокарду, и лица замелькали, сменяя друг друга, мужские, женские, молодые и старые. Наконец свистопляска прекратилась, и на меня снова смотрел милиционер Иваницкий. Товарищ старший сержант улыбался.

— Убедил?

— Вполне. Теперь точно хочу домой!

— Отправляйтесь. И Любу прихватите. Вам ведь нужна простая и надежная женщина? Нежная, я бы сказал, целомудренная и неиспорченная.

— Пожалуй, да...

— Вы сомневаетесь?

— Сомневаюсь. А как же тут? Она умрет?

— Нет. Она будет жить и здесь, и там. Тут настоящая, а там – полная биологическая копия с обновленной памятью. Ну, так как?

— Пожалуй.

— Считайте это продолжением Эксперимента. Тогда в путь! Включайте Вашы «часики».

Я искоса посмотрел на левое запястье. Там снова красовалась сверкающая на ярком солнце «Монтана».

— Какую кнопку нажать?

— Любую. Вперед в будущее, дружище Макаров!

Я нажал. Голова слегка закружилась, я снова стоял на лестничной площадке, а рядом мотался начинающий алкоголик Сашка.

— Сосед, деньгами не богат? Дай трюндель до получки!

Я не глядя, сунул ему в заскорузлую руку смятую бумажку.

— Я тут в магазине жену твою видел, – сказал Сашка. – Ничего так...

И исчез, прошлепав тапками вниз по лестнице.

Я ухмыльнулся, толкнул дверь своей квартиры, вошел в полутемную прихожую. В комнате на тахте сидели рядышком мама и Люба. Они беседовали.

— Уже познакомились?

— Да, – строго сказала мама. – Теперь будет, кому твои трусы стирать!