Джина, когда вернулась, рассказала, что в Дневном Дозоре она зашла в техотдел, и парни подарили ей новую разработку – игру с погружением в реальность. Им нужен был испытатель, и она выбрала Макарова. Новой игра была еще потому, что как-то связывалась с Сумраком, и тот исполнял простые желания. Вся эта «музыка» помещалась в небольшой неказистой коробочке, из которой торчали тонкие провода с наушниками и очками виртуальной реальности. А еще она сказала, что исполнителем воли Инквизиции была Нина Ларина, бывшая Светлая волшебница. И если ее вовремя устранить, то многое может измениться...

— Уж не моя ли одноклассница? – хотел сказать Макаров, но не успел, потому что игра заработала.

На фоне других девчонок она была чумичкой. Смуглой, как индианка, безгрудой, пучеглазой и кривозубой. К Вовке она даже не подходила, а только смотрела издали, как он разговаривает с Ленкой Годиной или щупает за грудь Таньку Дудину. Мечтала ли она оказаться на их месте? Вряд ли, потому что дала себе слово блюсти девичью честь до свадьбы, хотя понимала, что при ее внешности рассчитывать на замужество было трудно. И она Нина Ларина решила стать «синим чулком», то есть выучиться на кого-нибудь, хотя бы на учительницу. Но случай изменил все...

Нина задержалась в учительской, оформляя стенгазету. Уборщица несколько раз заглядывала в комнату, чтобы прибраться и запереть, и недовольно ворчала что-то себе под нос. Нина все-таки дописала заметки и, попрощавшись с надоедой, спустилась в раздевалку. А там возле зеркала крутилась Ленка Година, придирчиво разглядывая новые нейлоновые колготки телесного цвета. При этом она высоко задирала подол и без того короткого школьного платья и поглаживала низ живота. Нину с утра преследовало неясное томление там, внизу. Так всегда бывало перед месячными, которые в последнее время стали регулярными.

— А, Нинок! Привет! Ну, как тебе?

— В смысле?

— Ну, колготы.

— Нормально, по-моему.

— А мне, кажется, велики. А все глажу, а они все морщатся!

Колготки не морщились, а Нинино томление «там» усилилось.

— Ну-ка, ты, Нинуся, разгладь!

Ленка схватила Нинину руку и принялась водить ею по лобку, прикрытому гладким нейлоном.

— Нет, все-таки морщатся, – задумчиво сказала Ленка. – Велики. Надо сказать Вовке, чтобы новые купил. И трусы заодно.

— Тебе Макаров покупает белье? – с замиранием дыхания спросила Нина.

— Покупает. У него отец в геологах на Северах, денег у него до хрена. Покупает, не за так, конечно...

— А за что?

— За трах. За простой с дрочкой – колготки, за трах в жопу – трусы, за отсос – лифчик. Ну, хватит тереть, а то кончу. Ты приходи сегодня, он и тебе что-нибудь подарит. Придешь?

Нине очень хотелось новые колготки телесного цвета, ее старые давно поминутно дырявились, да и белье застиралось до ветхости. Но чтобы за... Нина, конечно, знала, что некоторые ее одноклассники состояли в интимных отношениях.... А Ленка продолжала ее соблазнять:

— Мы обычно тортик покупаем, винишка красненького, а потом в бутылочку играем. Сегодня еще будет Марка Багдасарова, ну, еще, может, кто придет.

Нина чувствовала, что ее щеки горели, как осенние яблоки, а томление усилилось настолько, что встопорщились соски.

— На вот адрес мой, – шептала Ленка на ухо Нине. – Так придешь?

Нина не хотела, но сказала: «Приду»...

— Тогда в шесть! – весело надула щеки Година.

Свое обещание привести целку Нину она выполнила. Только зачем Вовке страшненькая Нина, она не знала...

Вовку это устраивало. Две проверенных в постельных боях девицы и робкая корявая Нинка Ларина. Если что, Ленка и Марка Нинку уговорят и придержат, чтобы не царапалась и не кусалась, а он уж постарается ее освоить, как говаривал Ландау...

А дырявить Нинку было страшновато, хотя заманчиво. Марка после гинекологий давно не девушка, а Ленка.... Да кто же знает эту Ленку с ее безудержным онанизмом, вдруг она с детского сада – дырка. А заманчиво было бы сделать из девчонок бутерброд. Вниз положить Марку, она покрепче будет, посередине – тощую Нинку, а сверху – Ленку. И по очереди всех трех. Ух! А можно рядком, наружу задком, и тоже по очереди. Но сначала Нинку! С треском и комсомольским задором...

Вовка, пока шел к Ленке на новую квартиру с обязательным тортом в руке и бутылкой портвейна в кармане брюк, любовался своим микрорайоном. Весна, снег давно уже растаял, но с Затона иногда налетал холодный ветерок, напоминая о минувшей зиме, и некоторые лужицы ночами промерзали до дна. Пожалуй, лучшее время, когда все еще впереди, и лето, и выпускные экзамены, и поступление в институт, и незнакомая студенческая жизнь. И девчонки! Должны же быть там девчонки? Или как?

Хорошо, что уроки заканчивались раньше, чем родители приходили с работы. Можно было и порукоблудничать под рассказы об Элеоноре, Галиани и барине, переписанные в тетрадку самым тщательным образом, и созвониться с Ленкой, чтобы порукоблудничать вместе. Или прийти к Марке и при всех заняться с ней кое-чем поинтереснее, чем дрочка.

Макаров вышел на набережную. Ледоход уже прошел, но навигация еще не началась, хотя чайки уже вились над сверкающими под весенним солнцем водами. В этом месте река делала крутой поворот, а посередине лежал остров, густо заросший ивняком. Хорошо! Но от воды потянуло холодком, и Вовка поежился, как там будет во взрослой жизни?

Все-таки девятый этаж – это вам не второй и даже не пятый. Такие виды открываются! Три девчонки-десятиклассницы стояли на лоджии и любовались закатом над рекой Москвой. Ленка Година не стала запирать входную дверь, и Макаров на цыпочках вошел в Ленкину квартиру. Осторожно поставил на стол торт и бутылку, но Ленка обернулась, почувствовала женским чутьем. «Вовка пришел!», – закричала она и ворвалась в комнату, за ней – Марка Багдасарова. Нина Ларина, вся красная от закатного света, осталась стоять на лоджии. Девчонки расцеловали Вовку в обе щеки и запрыгали, как дети вокруг елки.

— Нинка, это же Вовка! – закричала Марка. – Иди к нам!

Нина вошла тихо и прикрыла дверь на лоджию:

— Здравствуй, Володя!

— Видались в школе. Но если хочешь, то здравствуй, Нина!

— Ну, раз так, то сейчас выпьем винца, – хлопнула в ладоши Мара Багдасарова. – И тортиком закусим! Только, Ниночка, у нас за столиком принято голенькими сидеть. Мы сейчас растелешимся, а ты, если хочешь, подожди немного. Правда, Вов?

— Чур, я – первый! – сказал Макаров и расстегнул молнию на куртке...

Как Вовке показалось, Нина, хотя и смущалась видом оголяющегося Макарова, но глаз не отвела, даже когда он снял трусы и демонстративно выставил качающийся член вперед.

— Нинка, ты когда-нибудь видела такое? – прошептала Ленка Година и погладила пальцем головку.

— А вот тут словно ротик, – сказала Марка Багдасарова. – Видишь?

Она двумя пальцами раздвинула багровую от прилившей крови головку, из сфинктера которой выкатилась прозрачная капля. Марка подцепила каплю пальцем и слизнула. «Вкусно!», – прошептала она. – «Нинка, попробуй!». Нина присела рядом с Маркой и нерешительно протянула руку: «Володя, можно?».

— Конечно! Я тут для вас, девушек. Делайте с этим что хотите! – великодушно разрешил Макаров.

Девушки тоже раздевались, Марка – быстро и решительно потрясая длинными хищными грудями, Ленка – не торопясь, со смаком, аккуратно складывая и разглаживая каждую вещь. Обнажившись, они присели рядом с Ниной и немного развели бедра. Какие же они были разные! Смуглая, худощавая Мара и полноватая сметанного цвета Ленка контрастировали и дополняли друг друга. Марка начисто, до синевы, выбрила выпуклый лобок, а у Ленки там кудрявился буйный лес, спускавшийся на выпуклые ломти губ и почти скрывавший их, как пещеры на склоне холма тайга.

— Ты бы платье-то сняла! – посоветовала Нине Ленка, трогая свой перламутровый глазок. – А то замараешь!

— Чем? – удивилась Нина.

— А вот чем! – выкрикнул Макаров.

Он давно боролся с подступающей сладостью, но когда Марка сунула себе длинный палец и закатила глаза, не выдержал.

— У-ух! – выдохнул Макаров. – Вешние воды прорвали плотину!

Его сперма стекала с Нинкиного лба, на густые брови, заливала выпуклые глаза, капала со скул на черный фартук. Она замотала головой. И капли полетели в разные стороны. Ленка и Марка принялись облизывать Нинкино лицо, приговаривая: «Как вкусно-то!», потом вытерли остатки бумажными салфетками.

— Я же тебе говорила, платье снять! – возмущенно сказала Ленка.

— Теперь стирать придется! – вторила ей Марка. – Ну-ка, снимай!

И Нина послушно подняла руки. Девушки постарались, и вскоре Нина сидела перед Вовкой в детских трусах со слониками, прикрывая соски ладонями. Лифчиков она еще не носила.

А Макаров, вальяжно закинув одну руку за спинку стула, поигрывал другой еще вялым членом и вещал:

— Ты, Нинка, видать еще не дотумкала, какое это удовольствие выпустить наружу темные инстинкты. Я вот, как только первый раз спустил во сне, увидев голую Ленку, так все дело взял в собственные руки. И это не фигура речи, нет. Не проходило и дня, чтобы я не спустил в укромном месте. Особенно туго приходилось после физкультуры, когда мой разум «раздевал» всех девушек подряд, и самых грудастых и совсем безгрудых, как ты. У таких, как ты, должны быть очень чувствительными соски. Это так?

— Д-да... – нерешительно ответила Нина. – Я не знаю...

— Это легко проверить! – заверил Вовка и кивнул Ленке и Марке. Те схватили Нину за руки и развели их в стороны, открыв острые конуски черных сосков.

— А тут что?

Нина совсем не сопротивлялась, когда Макаров стянул с нее детские трусики с желтыми слониками.

— Марка, так у нашей Нино волосиков совсем нет! Как у тебя!

— Я об свои все отцовские лезвия затупила, – пояснила Марка, примериваясь к Нинину соску, ущипнуть его или погладить. – Они сейчас, как свиная щетина.

— У меня волос там больше, чем на голове! – весело сказала Ленка, присматриваясь к другому соску Нины на ребрастой груди. – А такие сосочки в третьем классе были.

— А ну-ка, взяли! – скомандовал Вовка, и троица юных развратников потащила безмолвную Нину в Ленкину комнату. Макаров подхватил Нинины ноги под мышки и на ходу лицезрел ее гладкую сомкнутую щелку, девушки несли ее за руки, а Вовкин член уже подпрыгивал и слепо тыкался Нине в задок. «Ну, уж нет, не вздумай!», – мысленно сказал Вовка члену, и тот огорченно повис, правда, ненадолго.

Нину торжественно уложили поперек Ленкиной кровати, она опять, словно самое главное, прихлопнула соски ладонями, а девушки ухватили ее за ноги, подняли и растянули их в шпагате. Вовка погрузил скрюченные пальцы в щелку и растянул большие губы в стороны. Щель раскрылась, сверкнув розовым и блестящим!

Конечно, она была девственницей. Ее гимен даже не был, как у Ленки, растянут. Хорошо, что хоть отверстие для выхода менструальной крови было по центру и довольно большое. Вовка ввел туда мизинец, и плева, как живая, плотно охватила его. Предстояла большая работа.

— Лена, в этом доме есть пустая бутылка с узким горлом и немного масла?

— Я сейчас принесу.

— Я сам возьму. На кухне?

— Да.

— Ты держи, держи.

На кухне пустых бутылок оказалась полная авоська. Макаров выудил одну, светлую, горлышко пальцем проверил на скол, вроде чистая. Взял еще бутылку с подсолнечным маслом и с этим арсеналом вернулся в Ленкину комнату.

Девушки еще держали Нину за ноги.

— Жива?

— Вроде жива, – доложила Марка.

— Дышит! – бодро ответила Ленка. – А ты чего принес?

— Расширитель по-макаровски, – сказал Вовка и показал Ленке пустую бутылку. – И еще немного смазки, чтобы вошел.

— Ты бы, Вован, ее просто трахнул, – посоветовала Марка. – Целку трахнуть больше кайфа.

— Я не варвар, – выдохнул Вовка. – И ты, баба, мне на мозги не дави!

— Ты тоже мне домострой не устраивай, – окрысилась Багдасарова. – У нас в СССРе равноправие!

— Вовик, ты ее не слушай, – тихо сказала Година. – Делай свое дело, и пойдем тортик есть и винцо пить.

— Я хочу, чтобы ей было не больно, а, по крайней мере, приятно, когда я войду в нее, как мужчина, – пояснил Макаров. – Поэтому буду растягивать ее плеву бутылкой, пока мой член не войдет без сопротивления. Держите Нинку за ноги и помалкивайте.

Вовка налил на ладонь подсолнечного масла и смазал горлышко бутылки, а саму ладонь вытер о горячие нижние Нинины губы, и когда он сделал это, Нина еле слышно застонала. Тогда Макаров обильно умаслил ее соски и приказал девчонкам их гладить, а, когда затвердеют, пощипывать. И когда Марка и Ленка занялись ее сосками, он приставил бутылку ко входу.

Нина, кажется, не успела испугаться, когда бутылка вошла в нее наполовину горлышка. А Вовка испугался, поэтому вынул бутылку и посмотрел. Отверстие в плеве уже зияло и манило своей темнотой и неизведанностью, но Макаров пересилил себя и вдвинул бутылку до широкой части. И тут же вытащил, заменив ее своим намасленным членом.

Было не слишком-то удобно, Нина лежала слишком низко, приходилось делать что-то вроде отжиманий, но возбуждение сыграло свою роль. Вовка кончил. Кончил небывало сладко и долго.

И тогда Нина словно очнулась, сказав отстраненно, словно была одна:

— Я и не думала, что это так прекрасно!

Макаров, было, захотел сделать ей «прекрасно» еще раз, но туман рассеялся. Рядом стояла Джина в белой шубке с капюшоном, которая контрастировала с ее темными волосами.

— Ну, что, задрот, наигрался? – сказала Джина, ощупывая его вялый член. – Ишь, какую лужу наспускал!

Она уже сняла с его лба коробочку с игрой, сорвала очки и вытащила из Вовкиных ушей миниатюрные наушники.

— Ты знаешь, что сейчас произошло?

— Завулон сдох?

— Не-а, не дождешься! Ты снова стал инкубом.

Макаров даже сел на мокром от спермы ложе.

— Это правда?

— Правда. Темные друг другу никогда не лгут. Теперь ты вспомнил Иномирье?

Вовка действительно вспомнил. Он вспомнил и монастырь под Малым Яром, и прыжок в Колодец душ, и Иномирье – тот свет для Иных, так похожий на этот. И возврат оттуда, когда он собрал вокруг себя больше сотни монахинь из монастыря, провалившихся в Иномирье вместе с ним и Джиной. И фонтан Рая, который он устроил, впитав силу желания монахин, и этот фонтан вернул их на этот свет.

Вспомнил он и допрос в Инквизиции, и приговор о лишении силы инкуба, который привела в исполнение молодая Инквизиторша. Но это была не Нина Ларина.

— Все верно, Макаров, – сказала Джина, отдувась.

Ей было жарко в шубе, и на носике выступили бисеринки пота.

— Все верно. Прошлое изменилось. Ты в игре изменил его, обрюхатив Нинку, она пропустила год, поступила не в тот вуз, не встретилась со Светлыми, а в другом вузе ее перехватили наши, Темные. Девушка, которая привела приговор в исполнение, была из наших, бывшая Темная, но в ней не было мести за безответное чувство, как у Нинки Лариной, и приговор вышел слабым, не навсегда. Палачиха изгнана из Инквизиции, вернулась в Смоленский Дневной дозор, а поскольку Инкизиция никогда не занимается одним и тем же делом дважды (таков ее принцип), ты снова стал Темным инкубом седьмого уровня. Так что вставай, фонтанёр, и пойдем гулять в Коломенское. Может, по дороге соблазнишь пару старушек!