Fair-Weather Friends от radk

Друзья в хорошую погоду – это те, что являются друзьями, лишь когда обстоятельства приятны или выгодны. Друзья, которые рядом только когда ты им нужен. Друзья, который будут рядом с тобой лишь тогда, когда все идет хорошо. При первых же признаках неприятностей эти капризные, неверные друзья рвут с тобой свои отношения.

Сегодня меня навестила дочь. Это было неприятно для нас обоих, и я не думаю, что она ушла довольной. О, она была очень мила, дружелюбна и любезна, но прошло слишком много времени, а рана слишком глубока, чтобы я мог ответить ей взаимностью без долгих раздумий и душевных поисков. Она сказала то, что хотела сказать, и ушла, не получив того, за чем пришла. Она хотела, чтобы я вернулся в ее жизнь. Я сказал, что подумаю.

А когда она ушла, я заплакал.

Меган – взрослая женщина с собственными детьми, но в то же время она – маленькая девочка, которую я качал на коленях, когда ей было три. Она умна, красноречива, привлекательна и, судя по тому, что говорит ее сестра, хорошая жена и мать. Мне приходится в это верить, потому что она – копия своей матери. Она даже унаследовала ее упрямство. Она – все, о чем только могут мечтать родители.

Так, если она такая замечательная, то почему в течение пяти лет я не сказал ей ни единого слова до сегодняшнего дня? Все началось с того, что сделала ее мать.

Я помню последние слова, которые я сказал Меган, как будто это было вчера. Это было пять лет назад, на похоронах ее матери, после одного из самых эмоциональных дней в моей жизни. Я подошел к Меган у могилы и сказал ей со всей желчью, на которую был способен, что она для меня так же мертва, как и та женщина, которую мы только что положили в землю. Затем ткнул указательным пальцем в лицо моему сыну Стюарту и сказал ему то же самое. Оглядывая толпу потрясенных зрителей, я хмуро посмотрел на каждого с выражением, которое ясно давало понять, что мои слова включают и их. Ошеломленная реакция моей семьи и друзей, а также их выпученные глаза будут гореть глубоко в моей душе до конца моих дней. Это была та боль, которую я унесу с собой в могилу: боль, рожденная разрушением нашей семьи, смертью их матери и потерей их отца. В тот день я ушел от всего, держа за руку свою младшую дочь Фэй.

***

Я полюбил Конни практически с первой минуты нашей встречи. Как будто мы были вместе всю нашу жизнь. Мы влюбились и с этого момента любили друг друга. Бог, должно быть, использовал нас в качестве образца идеальной пары, потому что мы были как яблочный пирог и ванильное мороженое, великолепные по отдельности, но абсолютно лучшие вместе. Еще до того, как мы произнесли наши клятвы, мы были настолько близки друг другу, что все говорили, что мы – уже «давно женатые». Это было еще в школе. Поженились мы после колледжа и недавно отпраздновали наше двадцатипятилетие. Потом случилось то, чего я до сих пор не могу полностью объяснить.

Наша двадцать пятая годовщина свадьбы была грандиозным событием. Она была в прекрасный солнечный июньский день, и вся наша семья и друзья собрались вместе, чтобы отпраздновать с нами. Во главе стола в кресле-каталке сидел мой отец вместе с матерью и отцом Конни и всеми тремя нашими детьми. Все друзья и соседи поздравляли нас и осыпали подарками, которыми мы не могли воспользоваться. Заглянул к нам даже мэр города, чтобы вручить небольшой подарок от него и наших друзей из городского совета: табличку, объявляющую 14 июня «Днем Конни и Марка Дженкинсов». Под большим шатром шапито собралось более двухсот человек, которые смеялись, ели и танцевали до позднего вечера. Когда пришло время подтвердить наши клятвы, я не думаю, что хоть у кого-то глаза были сухими. Я точно знаю, что у Конни и у меня – нет. Но больше я никого не видел. Я не видел наших детей, стоящих рядом с нами у алтаря, не видел наших семей, держащихся за руки в первом ряду, и уж точно не видел нашего Золотистого ретривера Бо, свернувшегося калачиком у ног проповедника. Я не видел ничего, кроме Конни, женщины, которая дополняла меня, женщины, которую я люблю и всегда любил, и женщины, с которой я планировал провести остаток своей жизни, показывая, как много я сделал.

Наша старшая дочь Меган вышла замуж за месяц до нашего маленького праздника и только неделю назад вернулась из свадебного путешествия. Стюарт только что закончил второй курс университета, а наша младшая Фэй – первый. Хорошо, что все вернулись домой. Я бы никогда не сказал этого вслух, но я скучал по шуму и столпотворению от детей дома. Думаю, Конни тоже. По крайней мере, на какое-то время мы снова стали семьей.

***

Через несколько дней после нашей юбилейной вечеринки я возвращал все стулья, столы и другое оборудование для вечеринок в пункт проката, когда на парковке случилось небольшое ДТП с моим грузовиком. Я слишком резко свернул за угол и помял фару новенького «Лексуса». Полицейский, принимавший отчет об аварии, был одним из тех детей, что выросли вместе со Стюартом и играли во многих его спортивных командах. Однако Грег уже не был ребенком; теперь он был выше меня, и в его фигуре чувствовалась властность, делавшая его еще выше. Я смотрел, как он взрослеет, и гордился им, как собственными детьми. Покончив с делами, мы просто стояли и болтали ни о чем. Конец разговора посеял семя, которое в моем плодородном уме выросло как сорняк.

– Ну, мистер Дженкинс, – сказал Грег, протягивая мне руку, – мне пора возвращаться в участок. Было очень приятно снова увидеть вас, и мне очень жаль, что я не смог прийти на вашу годовщину. Мои родители сказали, что я пропустил действительно хорошее время.

Я пожал руку мужчине, который пытался украсть вторую базу в девятке и ниже в бейсболе. Его всегда выгоняли, но он вырос в человека, которого я с гордостью называл другом.

– Да, и передайте миссис Дженкинс, чтобы впредь она была осторожнее и останавливалась на знаке «Стоп», – с озорной улыбкой сказал он. – В следующий раз мне придется вынести ей больше чем предупреждение.

Я уверен, что мое растерянное выражение лица сказало правду.

– О, черт, я не хотел сказать что-то неуместное. – Теперь смущенным выглядел он.

Я сразу же почувствовал его дискомфорт и попытался немного ему помочь. В то же время я пытался понять, о чем он говорит.

– Все в порядке, Грег. Конни не всегда говорит мне, когда получает штраф за вождение. Она думает, что я буду на нее сердиться и отберу права. Я этого не сделаю, но пусть она так думает. А теперь, чтобы сегодня за ужином я мог взять верх, что там было? Возможно, мне захочется немного подразнить ее, вот и все.

– Извините, мне не следовало ничего говорить, я не хочу, чтобы у кого-то были неприятности. На самом деле ничего особенного.

Моя улыбка стала шире, и я взмолился:

– Нет, ничего страшного. Просто легкие дружеских поддразнивания, вот и все. А теперь, что случилось?

– Пару недель назад, кажется, в субботу тридцать первого, ваша жена выехала со стоянки «Холидей Инн» на шоссе 40, не остановившись у знака «Стоп». Она никого не сбила и не помешала движению, но умчалась так быстро, что мне пришлось ее догонять и просить притормозить. Я должен был ее наказать за то, что она пропустила знак «Стоп», но ничего страшного не произошло, и она просто получила предупреждение. В этом не было ничего особенного.

– Да никаких проблем, Грег, ты поступил правильно. Я обязательно скажу ей, чтобы она следила за тем, как водит машину, и в то же время слегка подколю. Спасибо, было приятно снова тебя увидеть.

Я выгрузил стулья и столы, а потом сел в грузовик, думая о том небольшом разговоре с Грегом. Две недели назад, тридцать первого, если быть точным, я был в доме моего отца на выходные, помогая с некоторыми делами, которые он больше не в состоянии делать сам. Это было к тому же через две недели после свадьбы Меган. Помню, как в тот день я повез папу в дом для престарелых, чтобы посмотреть, не захочет ли он, наконец, избавиться от старого дома и переехать во что-нибудь поменьше. Он не захотел, и я знал, что так и будет, но должен был попытаться. Я провел с ним всю субботу и вернулся домой около девяти вечера в воскресенье. Я не заметил ничего странного, а Конни ничего мне не сказала о предупреждении, полученном от Грега. Она сказала, что провела тихий день дома, занимаясь чтением. Я подумал, что Грег, должно быть, что-то неправильно запомнил, потому что Конни никогда бы мне не солгала. Поэтому я записал его слова в своем сознании как нечто странное и необъяснимое.

Примерно через месяц после юбилейной вечеринки позвонила моя сестра и сказала, что, придя к нему как обычно раз в две недели, нашла моего отца на полу в его кухне. В то утро он упал и не смог самостоятельно сесть в инвалидное кресло. Она сказала, что он не травмирован, просто смущен. Я сразу же решил остаться с ним в субботу и попытаться убедить его, что переезд в меньшее место, где рядом могут быть люди, чтобы помочь, будет в его интересах. Может быть, на этот раз он будет достаточно напуган, чтобы прислушаться, а может, и нет. Он – упрямый старый хрыч. Поскольку Стюарт и Фэй теперь были дома на все лето, я попросил, нет, я вроде как заставил их поехать со мной, сыграв на чувстве вины.

– Вы, ребята, давно не видели дедушку, а он не будет с нами вечно. – Они согласились поехать. Конни же сказала, что будет рада провести день в тишине и с нетерпением ждет окончания своей книги.

Во время часовой поездки Стюарт рассказал мне о девушке, которую встретил в своем классе философии 101, и которая ему очень понравилась, а Фэй сказала, что собирается закончить колледж, не заморачиваясь парнями.

– После колледжа будет достаточно времени, чтобы подцепить парня.

У нас было приятное обсуждение достоинств обеих позиций, которое неизбежно привело к тому, что я рассказал, вероятно, в сотый раз, о том, как мы с их матерью встретились и стали парой.

Мой отец был взволнован больше, чем я когда-либо видел за долгое время, когда дети обнимали его и сели слушать его старые, часто повторяемые истории. Мы позавтракали, поговорили и просто наслаждались утром. Около полудня он уснул в своем кресле, а мы все ушли, чтобы дать ему отдохнуть.

– Эй, вы, ребята, оставайтесь здесь и проследите за дедушкой, а я скоро вернусь, мне нужно сходить кое за чем, чтобы срубить это старое мертвое дерево на заднем дворе, пока оно не упало на дом.

Стюарт и Фэй прошли в гостиную и смотрели телевизор, одновременно не сводя глаз с дедушки. Я намеревался поехать домой и взять бензопилу, веревки и все необходимое, чтобы срубить это дерево. Не знаю почему, но я свернул на шоссе 40. У подножия холма виднелся вход в «Холидей Инн» через дорогу, и снова, не задумываясь, зачем я это делаю, я свернул на стоянку мотеля. Когда я остановился и огляделся, то увидел знак «Стоп» у подножия холма, по которому выезжала Конни, и то, как легко было бы промахнуться любому, даже мне. Я объехал стоянку, чтобы выехать, когда увидел то, чего там не должно было быть – машину Конни. Я остановился и огляделся, чтобы убедиться, что мне ничего не мерещится. Я знаю, что есть много серебристых «Тойот Камри», но только у одной имеется ее специальный номерной знак: «CONWOMN». Я вышел, заглянул внутрь и не увидел ничего необычного. Двери были заперты. Я не мог придумать никакой законной причины, по которой она должна быть в «Холидей Инн», так как она сказала мне, что хочет свернуться калачиком и побыть наедине с хорошей книгой, поэтому подумал, что лучше проверить, знает ли она, где ее машина. Я позвонил домой и услышал автоответчик. Когда я позвонил ей на сотовый, она ответила.

– Привет, милый, как дела? – Ее голос был веселым и счастливым.

Не знаю почему, но я солгал, хотя никогда раньше такого на делал.

– О, все в порядке. Я набирал кое-что в продуктовом магазине для папы и решил позвонить тебе. Позвонил домой, а поскольку ты не ответила, решил позвонить на мобильный. Ты где?

– Я – в торговом центре. Дочитала книгу и решила пройтись по магазинам. Ты ведь не против?

Ничего себе, она только что солгала мне. Ну, по крайней мере, так я думаю.

– Нет, только не трать деньги из фонда детей на колледж. Во сколько будешь дома?

– Наверное, около шести. Хочешь, я приготовлю ужин?

– Нет, не думаю, что буду голоден, я начинаю чувствовать себя не очень хорошо. Так что, могу остаться сегодня у папы и отправить домой детей. Я дам тебе знать.

– Ну, ладно, просто позвони мне, когда решишь, – грустно сказала она.

– О, кстати, ты поехала в торговый центр одна или с кем-то? – спросил я, надеясь не услышать еще одной лжи.

– Я за рулем, и сама по себе. Я приехала сюда всего несколько минут назад. А что?

– Просто интересно. Ну, что ж, мне пора. Хорошо проведи время и не позволяй Грегу опять поймать тебя на том, что ты не заметила знак остановки у «Холидей Инн», когда будешь сегодня выезжать. Пока.

Я повесил трубку и стал ждать. Я не знал, чего ожидал, но это определенно не того, что произошло. Я услышал со стороны отеля приглушенный крик. Огляделся, но ничего не увидел, особенно источника крика. Я сел на капот «камри» Конни и огляделся. Через несколько минут подъехала полицейская машина, и из нее вышел Грег.

– Здравствуйте, мистер Дженкинс. Это вы позвонили в 911?

– Э-э, нет, Грег, я этого не делал.

– Ну, кто-то позвонил и сказал, что на стоянке кто-то взламывает машину. Я лучше пойду в здание и поговорю с управляющим.

– Грег, можешь сделать мне одолжение?

– Конечно, мистер Дженкинс, что угодно.

– Когда войдешь в здание, спроси, не там ли миссис Дженкинс и с кем она? Я сейчас приду.

– Эээ, ладно, подождите... Ох... Вот дерьмо! Извините, мистер Дженкинс, я скоро вернусь. Я выясню, что происходит, вернусь и поговорю с вами. Мне очень жаль.

Он сел в машину и поехал к подъезду. Я ждал и ждал, но ничего не происходило. Наконец, вдалеке послышался вой сирены. Он становился все ближе и ближе и, наконец, остановился, подъехав ко входу в мотель. Вышли санитары, через несколько минут погрузили кого-то на заднее сиденье и уехали. Вышел Грег, подъехал и вышел ко мне с самым грустным выражением лица, которое я когда-либо видел.

– Мне очень жаль, мистер Дженкинс. Внутри была небольшая проблема. Скорая помощь доставила вашу жену в окружную больницу. Похоже, она пыталась выбежать сквозь раздвижную стеклянную дверь. Дверь не разбилась, но она сильно ушиблась, на одном глазу порез, и она в истерике. Джентльмен, который был с ней, ушел, когда уехала скорая. У меня имеется его имя, адрес и показания о том, что произошло. Мне жаль, что я не могу дать вам эту информацию, но завтра вы можете прийти в участок, заполнить форму «Закона о свободе информации» и получить ее. Повторяю, мне очень жаль, что так получилось. Я всегда считал вас с миссис Дженкинс крепкой семьей.

Он протянул мне руку, чтобы пожать ее, но все, что я мог сделать, это уставиться на нее. Слезы появились только после того, как он уехал.

Не знаю, как мне это удалось, но я поехал обратно к папиному дому и стоял на подъездной дорожке, не зная, куда свернуть. Увидев меня, Фэй почувствовала, что что-то не так, и выбежала. Она спросила:

– Что случилось? – но я был слишком ошеломлен, чтобы говорить. Она говорила все громче и громче, пока я не сломался и не заплакал у нее на глазах.

Я никогда не плакал перед своими детьми. Она тоже начала плакать, когда увидела, что ее отец распадается прямо перед ней. Когда вышел Стюарт, я сказал им сквозь слезы, что их мать в больнице, и что они должны поехать и помочь ей. Я больше ничего не сказал и не рассказал им о том, что только что пережил, но через несколько секунд они уже сидели в машине и были готовы ехать. Я бросил ключи Стюарту и сказал, что не поеду.

– Я останусь здесь на ночь.

Они посмотрели на меня, как на трехголовую змею, но все равно уехали. Я убедился, что с папой все в порядке, прежде чем рухнуть на диван, чувствуя, как мое сердце выпрыгивает из груди. Я просто смотрел в пол и плакал.

На коляске выкатился папа и остановился рядом со мной.

– Что случилось, Марк? Что тебя беспокоит?

Мне никогда не удавалось поговорить с отцом на интимные темы. Он – отец старой школы и всегда держал свои эмоции под контролем, а я думаю, что был очень похож на него. Всякий раз, когда в детстве у меня возникали проблемы, он просто говорил: «Веди себя как мужчина, и все будет хорошо». Я наполовину ожидал такого же совета и на этот раз, поэтому ничего не сказал. Но он все понял.

– Позволь мне рассказать тебе небольшую историю о твоей матери и обо мне, то, чего я никогда не рассказывал ни тебе, ни твоей сестре, ни кому-либо еще. Сразу после твоего рождения у меня начались неприятности с законом. Я кое-что украл с работы. Твоя мать хотела то модное красное платье, а у меня не было денег, чтобы купить его для нее, поэтому я украл инструмент и продал. Меня поймали. В конце концов, я расплатился с компанией, но меня все равно уволили, а потом передали полиции. Власти назначили мне испытательный срок на год. Это была самая легкая часть. Твоя мать злилась на меня, больше чем когда-либо в своей жизни. Она, вероятно, была сильно во мне разочарована за то, что я сделал. Это сильно повредило нашему браку. Она долго была ко мне холодна. Однажды она пришла домой и сказала, что, возможно, нашла мне новую работу по соседству с тем местом, где работала сама, и что я могу пойти туда утром на интервью. Потом она обняла меня, посмотрела прямо в глаза и сказала, что прощает. Сынок, она простила меня за то, что я чуть не разрушил наш брак. Она отбросила свою гордость и впустила меня обратно в свое сердце. С того дня и до самой ее смерти я никогда не делал ничего такого, чем бы она не гордилась. Я стал лучше, потому что твоя мать меня любила. Конечно, какое-то время ей было больно, но она была лучшим человеком, чем я, и мы прошли через это.

– Марк, я не знаю, что случилось, но ты, кажется, – в той же лодке, что и я. Может быть, тебе нужно прощение, а может быть, нужно простить тебе, как это сделала твоя мама, но, может быть, то, что случилось, и не может быть прощено. В чем бы ни заключалась проблема, в глубине души я знаю, что ты поступишь правильно и умно. Я просто надеюсь, что у тебя все будет хорошо. Возможно, я не слишком часто говорил тебе об этом, но я очень горжусь человеком, в которого ты вырос, и очень тебя люблю.

Он положил свою старую артритную руку на мою и склонил голову в безмолвной молитве. Закончив, он тихо повернулся и покатился в спальню. Я сидел на диване, пока солнце не скрылось за горизонтом.

Ночью зазвонил телефон, но я не ответил. То же самое произошло и с моим мобильником. Я слышал их, потому что не спал всю ночь. Я просто лежал, свернувшись калачиком на старом отцовском диване и слушал сверчков за окном.

***

Утро должно быть новым началом: вчера прошло, а сегодня – новый день. Но мне все равно казалось, что я – на краю пропасти. Приготовив завтрак для папы, я вышел на задний двор один и сел на мопед. Около полудня я почувствовал на своем плече руку.

– Эй, папа, ты в порядке? – спросила Фэй, глядя вниз усталыми красными глазами.

Фэй села рядом со мной и обняла меня за шею, как будто ей снова было три года. Она тоже плакала. Так мы и сидели, пока не пришло время поговорить. Я не хотел ничего говорить, потому что не был уверен, что смогу сделать это без срыва, поэтому позволил начать Фэй.

– Папа, с мамой все в порядке. У нее сотрясение мозга, четыре шва на одном глазу, сломанный нос и несколько синяков, но физически она поправится. Эмоционально же, она – потерпевшая крушение поезда. Доктор дал ей что-то, чтобы помочь расслабиться и заснуть, но она просыпается, выкрикивая твое имя, и все начинается сначала. В больнице появилась Меган, так что, мы все были там ради нее. Мама только и делала, что спрашивала, почему тебя нет, и плакала.

– Папа, она рассказала нам, что случилось, и что она сделала. Ты, вероятно, уже все знаешь, поэтому я не буду повторять то, что она сказала нам. Я хочу, чтобы ты знал, что я страшно на нее разозлилась. Я сказала, что это – самое худшее, что можно сделать с другим человеком, особенно с тем, кого, по ее словам, она любит. Я сказала, что ненавижу ее. Она...

– Подожди минутку, девочка, – сердито перебил я. – Никогда не говори, что ненавидишь свою мать. Она любит тебя, а ты любишь ее. Она сделала что-то не так, и я должен придумать, что с этим делать.

– Папа, она тебе изменила! Она лгала тебе и нам. Она не заслуживает нашей любви.

– То, что она сделала, не имеет значения, она – твоя мать.

– Да, она – моя мать, но также она – и твоя жена. Ты все еще любишь ее после того, что она сделала?

Я долго молчал, пытаясь мысленно охватить свой новый мир.

– Не знаю, я все еще в шоке. Мне нужно взять свои эмоции и мысли под контроль, прежде чем я что-то скажу или сделаю. Прямо сейчас я не способен думать, потому что мое сердце очень сильно болит. Я не знаю, что делать.

– Папа, я всегда буду рядом. Что бы ты ни решил, я поддержу тебя. Я могу не согласиться с твоим решением, но буду рядом. Я люблю тебя, папа.

Мы обнимались, плакали и, наконец, откинулись на спинку кресла, наблюдая, как порхает колибри взад-вперед между мальвами и старым дубом, каждый из нас погрузился в свои мысли.

***

Я провел выходные с папой и разговаривал по телефону с Меган и Стюартом. С Конни я разговаривать отказался, когда они об этом попросили. Я не был готов к тому, что она увидит меня или услышит мои слова в таком состоянии. Когда наступило утро понедельника, я позвонил на работу и сказал своему боссу, что у меня семейные проблемы, и мне нужно пару дней выходных.

Следующие три дня я провел, сидя на заднем дворе и предаваясь своим горестям. Фэй от меня не отходила. Думаю, она беспокоилась о том, что я буду делать.

Я сидел на заднем дворе и думал о том, как хорошо мы с Конни провели последние двадцать пять лет. Не все было идеально, как и в любом браке, но хорошие времена намного перевешивали плохие. У меня не было подробностей того, что она делала, на самом деле я думаю, что мои дети знали больше чем я, но наверняка я знал главное, а это было то, чего я не мог больше выносить. Было достаточно трудно знать то немногое, что я знал, но услышать описание всего шаг за шагом абсолютно убило бы меня. Обед, который принесла мне Фэй, остался нетронутым на столе рядом с рулоном бумажных полотенец, которыми я вытирал слезы. Прошло уже два дня, с тех пор как мой мир перевернулся с ног на голову, но сейчас я думал не яснее, чем вчера или позавчера.

– Привет, Марк, – разорвал мой мысленный пузырь знакомый голос и снова запустил вихрь эмоций.

Не оборачиваясь, я пробормотал:

– Привет, Конни.

Я ждал, не двигаясь, и смотрел, как она пододвигает стул передо мной. Я не знал, как я выгляжу, но если я выгляжу хотя бы наполовину так же плохо как она, то моей следующей остановкой будет морг.

– Прости, Марк, – сказала она, глядя на свои руки. Они всегда были красивыми и сильными, как и все остальное в ней, но теперь одна из них была покрыта большим синяком, а другая – большим пластырем на задней ее части. Когда я в первый раз взглянул ей в лицо, то увидел ужасную повязку, пересекающую середину лица и скрепляющую сломанные кости носа. Большая марлевая повязка на одном глазу скрывала бровь и швы под ней. Другой глаз окружал отвратительный черно-оранжевый синяк. Она выглядела, как это назвала Фэй, словно потерпевшая крушение поезда. Раньше она была такой красивой, а теперь стала такой уродливой. Я не знаю, насколько мое мнение о ее внешности было связано с моим разбитым сердцем или она действительно стала уродливой.

– Марк, я пришла сюда, чтобы извиниться. Я знаю, что извинений недостаточно, чтобы все исправить, но это все, что у меня есть. Сюда меня привезла Меган, потому что я все еще слишком расстроена, чтобы вести машину. Мне нужно было увидеть тебя, поговорить с тобой, и чтобы ты понял, что я сделала, что я сделала с тобой, с нами. Марк, я облажалась, я, а не ты. Ты не сделал ничего плохого. Ты ничего этого не заслужил. Как бы сильно я тебя ни ранила, я чувствую ту же боль, если не больше, потому что это сделала именно я. Боль была причинена самой себе и, возможно, разрушила что-то, что значит для меня больше, чем сама жизнь.

– Марк, я хочу рассказать тебе, что случилось, и, может быть...

– Нет, я ничего не хочу от тебя слышать. Уже то, что я знаю сейчас, разрывает меня изнутри. Если я услышу еще что-нибудь, ты просто меня убьешь. Ничего не говори, пожалуйста.

– Но, Марк, если ты узнаешь, что произошло, то, возможно, есть шанс, что ты меня простишь. Марк, я не хочу тебя терять, я люблю тебя, и ты должен понять, почему я оказалась слаба и сделала то, что сделала. Все началось...

– НЕТ, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, Я ЖЕ СКАЗАЛ, ЧТО НЕ ХОЧУ НИЧЕГО СЛЫШАТЬ!

– Но, Марк, ты должен меня выслушать. Это – единственный способ, которым я смогу, нет, мы сможем пройти через это, единственный способ, которым мы сможем исцелиться и снова стать семьей. Пожалуйста, Марк, просто выслушай...

– Я СКАЗАЛ – НЕТ! – Я встал и ушел, оставив ее рыдать в свои черно-синие руки.

– Папа, пожалуйста, выслушай ее, – сказала Меган, подходя ко мне, когда я шел на кухню. – Ей нужно, чтобы ты выслушал и простил ее. Она должна рассказать тебе, что сделала, и извиниться, чтобы вы смогли пройти через все это.

Я повернулся, посмотрел на свою старшую дочь и выплюнул слова, которые привели меня на путь, который в конечном итоге приведет к моей гибели.

– Меган, если ты думаешь, что, выслушав ее историю, мы все уладим, то заблуждаешься еще больше, чем она. Если ей так нужно успокоить свою совесть, она может написать об этом в письме и отправить его мне. Я не собираюсь сидеть здесь и выслушивать ее дерьмовые оправдания, почему она отказалась от двадцатипятилетнего брака и в процессе уничтожила меня. Я не могу быть рядом с ней. Сейчас у меня нет сил ее простить.

Я сел в машину и умчался, не зная, куда еду, когда вернусь и вернусь ли. Я не плакал так уж много, когда ехал, потому что большая часть моих слез осталась на кирпичах папиного патио. Сейчас мне просто нужно было уехать и подумать.

***

Когда на следующий день я вернулся к папе, в дверях меня с улыбкой встретила Фэй и обняла. В тот момент я нуждался в этой улыбке больше всего на свете. Она говорила мне, что при всех несчастьях мира кто-то еще может быть счастлив. Она давала мне надежду, что когда-нибудь я снова смогу улыбаться. Но не говорила мне, заставит ли то, что я решил сделать, улыбнуться еще кого-нибудь.

Папа тоже был рад меня видеть.

Когда мы сели ужинать, я рассказал отцу и дочери о своем будущем.

– Папа, я решила переехать на некоторое время сюда, к тебе. Мне нужно быть подальше от дел, а тебе требуется моя помощь с готовкой и уборкой. И поверь мне, папа, я достаточно отведала твоей стряпни, чтобы понять, что тебе нужен кто-то, кто умеет готовить для тебя больше, чем просто яичницу с беконом.

– Фэй, ты не поможешь мне забрать из дома кое-какие вещи? Я не могу поехать туда, пока там твоя мать, а мне нужны кое-какие вещи для работы и здесь. Ты можешь сказать всем, что я буду жить здесь, пока не найду более постоянного решения. А пока просто скажи, что мы с твоей матерью расстались. Не вдавайся в подробности, просто оставь все как есть.

– Хорошо, папа. Я вернусь сегодня вечером и возьму то, что ты хочешь. Просто составь список. Хочешь, я скажу что-нибудь маме?

– Просто скажи ей, что я буду жить здесь, и пусть она мне не звонит. Когда я буду готов, то позвоню ей сам.

Я отдал ей свой список и провел вечер, обсуждая с папой наши новые условия жизни. По выражению его лица я понял, что он рад моему возвращению домой, но и огорчен его причиной. Он не упоминал ни о Конни, ни о событиях последних дней. Мы даже делали то, чего не делали уже много лет, – играли в шашки. Конечно же, он победил.

Когда вернулась Фэй с моими вещами, я был удивлен, увидев, что машина настолько полна.

– Я взяла также и свои вещи, – твердо сказала она. – Я займу гостевую спальню и буду жить здесь до начала занятий.

У нее было твердое, жесткое выражение лица, когда она помогала выгружать наши вещи. Позже в тот же вечер я спросил ее, что случилось.

Лицо Фэй исказилось, когда она начала говорить:

– Ты можешь поверить тому, что сказала моя сестра? Фактически она сказала, что ты ведешь себя по-детски и что тебе следует вернуться домой и помириться с мамой. И Стюарт был настолько же плох. По сути, он сказал, что в тот или иной момент своей жизни каждый изменяет тому, кого любит. «Ничего страшного», – сказал он. Он сказал, что ты должен просто простить маму и пойти и самому завести подругу на стороне. Ты можешь поверить, что сказали эти двое? Придурки!

– Ну, знаешь, Фэй...

– Папа, я не в настроении это выслушивать. Ты не сделал ничего плохого, а теперь сидишь в дедушкином доме, и все думают, что ты – плохой. Это мама все испортила. Она не заслуживает прощения. Это одна из причин, почему я здесь. Эти трое думают, что ты неправ в том, что не приполз назад и не извинился. Я не смогу жить со всем этим и положила свои вещи в машину, когда складывала твои.

От Фэй шел пар. Я знал, что ее никак нельзя убедить в обратном, раз уж она на что-то решилась, поэтому просто сидел тихо и позволял ее гневу выгорать.

***

Следующие два месяца я старался сделать свою жизнь как можно более нормальной. Я каждый день ходил на работу, помогал по дому и даже поучил Фэй как готовить плосредственную овощную лазанью. Каждые два дня мне звонили Меган или Стюарт и спрашивали, когда я вернусь домой. Перед моим мысленным взором стояла Конни, ожидавшая моего ответа. Я сказал им, что нахожусь дома с папой и не хочу ни разговаривать с Конни, ни слышать о ней. Раз или два они все равно пытались что-то сказать, но я просто вешал трубку.

Однажды в дверях появился Стюарт и сказал, что должен сообщить мне нечто важное. Мы вышли на задний двор и сели во внутреннем дворике, чтобы он мог сказать то, что хотел.

– Папа, ты должен немедленно вернуться домой. Прошло уже два месяца, и маме сейчас хуже, чем когда-либо. Через пару недель мне необходимо вернуться в колледж, а я не могу оставить Меган одну заботиться о маме. Никто не знает, что она может сделать, когда одного из нас не будет рядом. Она все время плачет, не спит и не ест. Сильно похудела. Приходили с визитом кое-кто из твоих друзей, и они так же обеспокоены, как и мы. Она ничего не делает, только сидит дома и хандрит. Мы пытались уговорить ее выйти поесть или пройтись по магазинам, но она снова начала плакать.

Папа, я думаю, ты уже достаточно ее наказал. Тебе нужно побороть свою мелкую обиду и вернуться домой. Ей жаль, что тебе больно, и от этого больно ей, а теперь забудь об этом и возвращайся домой.

Я молча сидел и смотрел на сына. Это – тот человек, которого я тренировал в бейсболе и футболе и помог ему получить значок скаута-орла в бойскаутах. Но он изменился. Он больше не был тем сыном, что заставлял меня гордиться своими оценками и жизненным выбором. Его ценности сместились куда-то в сторону. Он думает, что то, что сделала его мать, хорошо, а если это хорошо для нее, то оно создаст прецедент, который покажет, что это хорошо и для него тоже. Я всегда говорил своим детям, что обещания очень важны и к ним нужно относиться серьезно. Я всегда старался прививать ему хорошие моральные ценности, как словом, так и примером. Нет, я думаю, что теперь у Стюарта снесло крышу.

– Стюарт, ты теперь мужчина, и я могу сказать тебе как мужчина мужчине. Убирайся к черту из моего дома! Как ты смеешь приходить сюда и обвинять меня в незрелости? Это не я облажался. Если ты поддерживаешь то, что сделала твоя мать, значит, ты изменился, и не в лучшую сторону. Так что, иди домой и позаботься о своей матери. Я буду здесь до тех пор, пока не решу этого не делать. А теперь убирайся отсюда, пока я не вышвырнул твою задницу.

Я встал и вошел в дом. Через несколько минут я услышал, как отъехала его машина.

***

Фэй вернулась в колледж в последнюю неделю августа. Я ничего не слышал ни от Меган, ни от Стюарта, поэтому предположил, что Стюарт вернулся в колледж, а Меган моталась туда-сюда между своим новым мужем и Конни. Они мне не звонили, чтобы что-то сказать. Теперь остались только мы с папой.

В середине сентября я получил от Конни письмо. Я начал читать, но мне пришлось сложить его обратно в конверт и спрятать в комод. Мои эмоции были слишком сильны. Я сказал Меган, что если Конни хочет успокоить свою совесть, то она должна изложить все в письме и отправить его мне. Теперь, когда оно у меня было, я не мог его прочесть. Рана все еще была открытой. Вместо этого я засунул голову в песок и продолжал жить своей жизнью, какой она была.

Каждые пару дней звонила Фэй, чтобы узнать о моем и, конечно же, папином здоровье. Она сказала, что разговаривала с Меган и Стюартом, а они делали то же самое для своей матери. Она планировала приехать ко мне в гости в конце октября на мой день рождения и надеялась, что я уже приму решение о будущем. Нахождение в подвешенном состоянии никому не приносит пользы. Я сказал ей, что мы поговорим, когда я приму решение.

Тридцатого октября мне исполнилось пятьдесят лет, что является важной вехой в жизни любого мужчины. Утром появилась Фэй и сказала, что собирается пригласить нас с папой на большой итальянский ужин. Она хотела показать мне вкус настоящей лазаньи. Я улыбнулся ее маленькой подколке насчет моей стряпни. Уверен, что эта улыбка была первой за последние месяцы.

Мы вернулись из ресторана поздно, и я отвез папу в его спальню и убедился, что он удобно устроился в постели, прежде чем вернуться к Фэй. Я протянул ей пиво, и мы сидели в гостиной и разговаривали.

– Итак, папа, ты можешь сказать мне, что решил? – Фэй никогда не верила в окольный путь.

Я начал с тяжелого вздоха.

– Я решил, что не знаю всего, в том числе и того, почему она сделала то, что сделала, но мое упрямство и нежелание говорить с ней ничего не решат. Я наконец-то прочитал ее письмо и не уверен, что верю всему, что она написала. Может быть, это и правда, но я не понимаю, как кто-то может быть настолько глуп. А поскольку это продолжалось столь долго, я чувствую, что примирение крайне маловероятно. Но я планирую сесть с ней и все обсудить. Может быть, мы сможем обсудить наши проблемы, а может, и нет. По крайней мере, я должен дать ей шанс сказать то, что она хочет, а ей услышать, что чувствую я. Если я все еще ей не верю, то у меня просто нет другого выхода, кроме как подать на развод. Я был так же несчастен без нее, как и она без меня по твоим словам. Что ж, я сделаю все возможное, чтобы двигаться вперед, чем бы это ни закончилось для нас. Как бы мне ни было больно, я собираюсь с ней встретиться и начать выяснять, где мы находимся. Завтра я ей позвоню и...

Мою запланированную речь прервал сотовый телефон Фэй. Я еще не закончил, но все равно позволил ей ответить.

– Это Меган, – сказала она, глядя на дисплей телефона. – Я выйду наружу.

Она встала и вышла в холодную ночь. Через пять минут вошла обратно с самыми большими глазами в форме блюдца и самым бледным как призрак лицом, какое я когда-либо видел. Она посмотрела на меня, на пол, на фотографию над каминной полкой, на свой сотовый телефон, а затем бросилась в мои объятия, безудержно рыдая.

Она плакала, уткнувшись мне в плечо, в то время как я крепко обнимал ее, ожидая, когда пройдет то, что вызвало ее смятение. Через несколько минут она отстранилась, смахнула слезы, вытерла глаза рукавом и, глядя мне прямо в глаза, сказала:

– Папа, мама умерла. Сегодня вечером Меган вернулась домой и застала ее в ванной. Похоже, она проглотила пузырек с таблетками, которые доктор дал ей, чтобы помочь уснуть. Меган больше ничего мне не сказала.

Все в мире перестало существовать. Я слышал, что она говорила, но мой мозг не работал. Смерть не фиксировалась. Я не мог понять. Я не мог ни видеть, ни слышать, ни чувствовать. Конни мертва? Я... я...