Behind Blue Eyes от Todd172

****************************************

Занавески на окнах фермерского дома были сплошь из ситца с узорами.

Это было странно обескураживающим.

Да, полагаю, они подходят для фермерского дома, которому сто пятьдесят лет. Но совсем не соответствуют тому, что я знал о своих целях.

Я пытался найти этот узел, то спокойное пространство, которое учил находить так многих, но его попросту не было. Я так долго ждал этого момента, этого покоя, что просто не мог успокоиться и наслаждаться процессом.

Лежание в этой высокой сухой траве под легким ветерком, который прикрывал любые движения, что я мог бы совершить, должно было умиротворять, успокаивать. Я был в идеальном положении, в совершенном комфорте. Было бы неплохо иметь с собой корректировщика, но в остальном все казалось безупречным. За исключением того, что я не мог привыкнуть к спокойствию.

В уме мелькнула причина, по которой я оказался в этой высокой траве, и меня захлестнула ошеломляющая волна потери.

Больше я даже не мог припомнить смех Габби.

Всего пару недель назад я был уверен, что помню его, но теперь все исчезло, даже улыбка Триш. Может быть, я был единственным, кто вообще их помнил. Иногда я думал, что если бы мне только удалось немного поспать, по-настоящему выспаться, я мог бы все вернуть.

Открылась входная дверь, и на широкое деревянное крыльцо вышла одинокая фигура.

Она была элегантна, даже в выцветших, заляпанных синих джинсах и поношенной безразмерной мужской куртке Кархарт-фарм. Из тех, коричневых холщовых. Ветер мгновение поиграл с ее длинными серебристыми волосами, пока она со странным девичьим нетерпением не убрала их за уши. Я не ожидал, что она уже будет в доме – она и все остальные должны были приехать с каникул на День благодарения через час или два.

Она на мгновение огляделась, затем посмотрела вверх – прямо на меня. Через оптический прицел я мог видеть ее ясные голубые глаза, когда они остановились на мне.

Я пытался убедить себя, что это – случайность, но вскоре все стало очень ясно, слишком ясно. Она знала. Она не могла меня видеть, но знала, что я здесь. Она, казалось, смирилась и медленно направилась к моему холмику.

Это была долгая прогулка – почти семьсот метров под моим прицелом – через медленно колышущееся море травы, и я наблюдал, как она пробирается сквозь него. Она оставила куртку расстегнутой, и я увидел, что на ней не было бронежилета, только фланелевая рубашка.

Вероятно, это было сделано намеренно. Время от времени ее обдувал ветерок, и она рефлекторно запахивала коричневую холщовую куртку на несколько секунд, чтобы защититься от холода позднего ноябрьского дня. Затем отпускала ее, чтобы та открылась, также рефлекторно.

Она хотела, чтобы я видел, что у нее нет ни оружия, ни жилета.

Против тяжелой винтовки, направленной на нее, жилет не помог бы в любом случае, но было ясно, что она хотела поговорить и хотела, чтобы я не чувствовал угрозы.

Я огляделся. Вокруг больше просто никого не было. Я мог четко обозревать холмистые поля в практическом диапазоне, и, за исключением этого, все они были скошены на сено в конце лета, оставив их почти голыми.

Мое недоумение и любопытство позволили ей спуститься к подножию небольшого холма, и я наблюдал, как она остановилась там. Она осторожно перешагнула через высохший ручей, где мелкий поток вырыл неглубокую траншею. Ее светло-голубые ботинки были украшены яркой вышивкой и сверкали стразами, что странно контрастировало с ее практичной, поношенной фермерской одеждой.

Когда она поднялась на невысокий холм, я перекатился в сидячее положение, оставив винтовку в покое, и вытащил револьвер. Это довольно старая школа: никто больше не носит револьвера, но этот был особенным. Кольт-питоны всегда были одними из лучших револьверов, когда-либо созданных, они были произведениями искусства, и я всегда хотел, чтобы мой был в конце со мной.

И это, вероятно, было все.

Я откинул назад капюшон своего маскировочного костюма и опустил маску.

Она молча взглянула на меня с вежливой отстраненной улыбкой и кивком, затем села в паре метров от меня, обхватив руками колени и оглядывая фермерский дом.

Мы молча сидели целую вечность.

– Они не придут, ты же знаешь. Тут всего лишь я.

Ее речь была культурной, она идеально закончила школу, но почти лиричной, несмотря на подготовку.

– Я так и думал.

Мы молча посидели еще целую вечность, просто наблюдая, как колышется трава, словно океанские волны, пока ветер немного не поднялся, как будто ему нужно было что-то сделать, дабы заполнить пустоту.

– У меня дома есть кофе, если хочешь.

Она была такой спокойной и сосредоточенной. Я вдруг почувствовал себя ребенком, играющим в солдатики.

Я убрал револьвер в кобуру, встал и поднял винтовку, сложив сошки и закинув ее за спину.

Она сидела, слегка съежившись в куртке большого размера, и смотрела на меня невероятно голубыми глазами.

Я наклонился, чтобы помочь ей подняться на ноги. Она взяла меня за руку и скользнула вверх так легко и грациозно, как, казалось, делала все.

Трудно было поверить, что это – демон, убивший мою семью.

Демон, за которым я так долго охотился и продал так много своей души, чтобы добраться до него.

Мы осторожно спустились с небольшого холма. Она схватила меня за предплечье, чтобы помочь себе над маленькой сухой промоиной внизу, как будто сделать это было совершенно естественным.

У меня был момент беспокойства, когда мы вошли в дом, но тот был пуст. Над камином под картиной с изображением какой-то почти забытой битвы семнадцатого века висела потрепанная военная сабля.

– Мы можем посидеть на кухне или воспользоваться гостиной.

– Кухня устроит.

Я прислонил винтовку в угол огромной кухни. Прорезиненная накладка на прикладе большой снайперской винтовки M24A3 не позволяла ей соскользнуть и упасть, а если кто-нибудь неожиданно появится, у меня всегда есть Питон. В любом случае для нее мне и впрямь потребуется только одна пуля. Теперь, когда остальные цели были вне досягаемости, мне было все равно, что произойдет после этого.

Она повесила куртку на крючки возле боковой двери из кухни, а я повесил рядом с ней свое маскировочное пончо, затем сел на один из высоких табуретов за высоким грубо сколоченным столом.

Нет смысла быть нецивилизованным.

Она осторожно налила крепкий черный кофе в пару настоящих кружек для трактиров Джон Диир. Я всегда представлял ее любительницей прекрасного костяного фарфора, но ее, казалось, вполне удовлетворяло и это, когда она скользнула на табурет напротив меня. Положить сливки или сахар она не потрудилась.

Она отпила немного и на секунду закрыла глаза, чтобы насладиться вкусом.

Кофе был чертовски хорошим.

– Ты предпочитаешь обращение Кен или Кеннет, или мне следует называть тебя полковник Говард?

– Достаточно Кена.

Я неловко замолчал, будучи слегка не в своей тарелке.

– А как тебя?

– Обычно – Эвелин, но я бы предпочла, чтобы меня здесь звали Эви, если не возражаешь.

Я оглядел сушеный перец и чеснок, висящие на веревочках вдоль дверных проемов и шкафов. Эви действительно казалось здесь более уместным.

– Так, как ты узнала?

– С нами прошлой ночью связалась Мария. Она наблюдала за тобой с момента инцидента в Макао. Того, где все эти бедные девочки...

Я остановил себя, прежде чем успел сказать. Она была, по крайней мере, частично ответственна за то, что случилось со «всеми этими бедными девочками».

Что же касается Марии...

Заместитель директора Мария Хоторн из ФБР. Я надеялся, что не привлек ее внимания.

Надежда – это, как говорится, не план действий, но она было всем, что у меня есть, хотя в любом случае я не мог быть уверен, а попытка выяснить это почти наверняка привлекла бы ее внимание.

В зависимости от того, насколько глубоко она была вовлечена, прямо сейчас в подвале может дожидаться HRT – элитное антитеррористическое спецподразделение ФБР. На самом деле, команда могла ждать там, даже если она и не замешана. Однако это не означало, что она могла добраться до Эви вовремя.

Она продолжила.

– Она пыталась понять твою точку зрения, почему такая организация как твоя, вообще заинтересована и хочет участвовать в этом рейде. Она оценила помощь, но через некоторое время начала задаваться вопросом, почему.

– Мне требовались документы, транспортные декларации, списки контактов, все. Она и ее люди были так заняты тем чтобы доставить всех этих девушек в безопасные места, что у моих ребят в поле было достаточно времени, чтобы все это сфотографировать.

– Она об этом догадалась. И сказала, что исчезла пара человек, до того как она добралась до них.

Я кивнул.

– Мне нужно было больше ответов.

Эви отпила еще немного.

– Она наконец-то это поняла. И догадалась, что ты запланировал сегодня сделать. Она должна была следить за твоим перемещением. Они видели билет на самолет в Балтиморский (Вашингтон) международный аэропорт.

За эти годы я оставил слишком много следов. Избежать этого было невозможно. Мне пришлось рисковать, чтобы получить нужную мне информацию, и мне не повезло, что я вызвал интерес одного из немногих людей, которые могли бы все это понять.

Я не понимал, почему Хоторн просто не скрутила меня. Если она выяснила так много, то должна была знать, что для ее агентов я не представляю опасности.

– Кто тебе сказал, что я буду на этом холме?

– Майкл... друг Марии. Сказал, что это – единственное нормальное место, которое выбрал бы настоящий снайпер. Похоже, он знал о твоей организации больше чем кто-либо другой. – Она на секунду остановилась. – Учитывая твои причины для этого, я попросила Марию позволить мне разобраться самой.

Я закрыл глаза, спасаясь от волны нежелательных кошмарных образов.

Она продолжала, ничего не подозревая.

– Я попросила ее не вмешиваться. Просто уберечь Эмму и ее семью. Ей это не понравилось, но она выполнила мою просьбу. Для нее очень много значат личные обещания. Она на самом деле волнуется об Эмме. Иногда я думаю, что Мария – ее мать больше чем я.

На последних словах ее голос затих – задумчивый, опечаленный.

Я не знал, что она имела в виду; может быть, искала жалости, может быть, и ничего. Это не имело значения, в моих глазах ей не могло помочь ничто. Если она каким-то образом потерпела неудачу как мать, то это был ее выбор – по крайней мере, ее дочь была жива. У меня же выбора не было. Я бы все отдал, чтобы вернуть Триш и Габби. Снова стать мужем и отцом. Все чего я хотел, это быть лучшим на свете отцом.

Хотя я бы согласился и на месть.

Если это все, что я могу получить, тогда я хоть отомщу.

Она на мгновение опустила глаза, изучая пол.

– Твой план не сработает. Через нас ты не сможешь ему навредить. Я знаю, почему ты этого хочешь, но ему просто вообще плевать на нас. Только не мы. Мы никогда не имели для него эмоционального значения, а реально перестали иметь значение, едва он понял, что Эмма скорее умрет, чем свяжется с ним. С Reinhardt IG. Моя смерть сможет даже облегчить ему жизнь.

Она закрыла глаза и подняла руку.

– Извини, это прозвучало немного жалко. Я не пытаюсь уклониться от ответственности. Или от последствий. Мое имя и фамилия были в этих компаниях, на этих банковских переводах. Я за них отвечала, просто не посмотрела. На самом деле это непростительно.

Я задавался вопросом, было ли что-то в этом роде? Картина смерти простиралась гораздо дальше в его сторону Reinhardt IG, чем в ее. Но она была права, это было непростительно.

«Непростительно», пожалуй, было наиболее подходящим словом.

– Эмма и ее семья имеют право остаться в стороне от этого. Она не является частью всего.

– Если она не работает на него, зачем тогда проникла в ФБР?

Она выглядела этим искренне шокированной.

– Ой. Я никогда не думала, как это будет выглядеть...

Она на секунду уставилась в свой кофе, наблюдая, как по черной поверхности скользит пар, затем поднимается и исчезает.

– Она не проникала в ФБР, она там пряталась. От него. Фактически от нас. Где деньги вообще не могли до нее добраться. Она ненавидела нас, ненавидела деньги. Ненавидела власть. Не думаю, что она когда-нибудь полностью простит меня за то, как ее воспитали, за то, что мы сделали, чтобы попытаться ее подготовить.

Она криво улыбнулась:

– Мне повезло, что она вообще впускает меня в жизнь детей. – Она указала на свою одежду. – Она думает, что это – для меня какая-то епитимья, как власяница и пепел.

Я приподнял бровь.

– А это не так? Все что я обнаружил, совершенно ясно показывает, что джинсовая ткань и фланель – это не совсем то, к чему ты привыкла.

Она покачала головой, и ее лицо осветила искренняя улыбка.

– Не то, к чему я привыкла, но я поняла, что это – то, чего я хочу. Все остальное кажется таким поверхностным.

Я впитал это в себя. Все звучало правдиво. Мне лгали лучшие и в самом отчаянном положении. Не очень долго.

И никогда дважды.

Если все это правда, и если я это переживу, мне придется придумать другой способ причинить ему боль.

Она восприняла мое молчание как сигнал продолжить говорить. Ей не следовало этого делать. Это чуть ее не убило.

– Я сожалею о Патриции и Габриэлле...

– СТОП.

Я встал, хлопнув ладонью по столу, и меня охватила вспышка, почти неконтролируемая волна ненависти и гнева. В моей голове эхом отдавались крики. Крики моей жены и маленькой девочки. В голове промелькнули образы обломков, плавающих в океане.

В новостях был вброшен комментарий о том, что пассажиры «вероятно, были в сознании в течение всех десяти минут, потребовавшиеся погибающему авиалайнеру, чтобы, наконец, окончательно упасть после взрыва бомбы»; это навсегда запечатлелось в моем мозгу, и теперь снова ворвалось в мое здравомыслие. У меня перед глазами возник яркий образ Триш, защищающе прижавшейся к Габби, ожидающей, молящейся о спасении, которого не будет.

Она вздрогнула, ошеломленная. Затем замерла очень, очень неподвижно.

– Ты не можешь за них просто «извиниться». Не имеешь права этого делать. Только не за Триш и Габби!

На секунду я почувствовал, как мои пальцы коснулись рифленой деревянной рукояти Питона.

Она повернулась ко мне лицом, слегка приподняв подбородок, как бы давая мне разрешение. Она не выглядела сердитой или испуганной. Просто смирившейся.

Мне потребовались все мои силы, чтобы вырвать руку из захвата.

Даже она, какой бы спокойной ни была, при этом с облегчением вздохнула.

Я заставил себя сесть обратно, в моей голове медленно затихали крики.

Мы молча неподвижно сидели, глядя через стол друг мимо друга.

Она заговорила первой. Ее, конечно, нельзя было упрекнуть в трусости.

– Извинения были рефлексом. Кен, я не ожидаю, что ты примешь их или даже признаешь. Ты прав, за некоторые вещи прощения нет.

Я на секунду закрыл глаза и глубоко вдохнул, насыщенный аромат кофе меня слегка успокоил.

Она начала опять. Эта женщина была неумолима.

– Мне потребовалось много времени, чтобы понять хотя бы часть того, что происходило, и еще больше времени, чтобы смириться с тем, что Эрих – настолько бесчеловечен. Даже когда Мария объяснила, мне было трудно в это поверить. Потому что это означало, что я помогла ему, дала ему возможность. Даже если этого и не знала

«Бесчеловечный» – отличное слово. Где-то на этом пути Рейнхардт из Reinhardt Interessen Gemeinschaft – Reinhardt IG – понял, что фондовыми рынками можно манипулировать с помощью нескольких небольших спланированных «инцидентов». Огромный конгломерат, которым была Reinhardt IG, был настолько велик, что разные компании могли использовать внезапные изменения на фондовом рынке с разных точек зрения. Пожар на нефтеперерабатывающем заводе, механическая неисправность на фармацевтическом заводе. Этническое восстание в Африке.

Или террористический взрыв авиалайнера.

После того как я пробился на должность главы подразделения Специального назначения, о котором всегда ходило больше слухов, чем правды, я сначала использовал его для уничтожения террористической группы, которая была замешана в преступлении – только для того, чтобы обнаружить, что те были лишь марионетками.

Но это подразделение все еще было у меня в подчинении.

Самое удобное в «Черном» подразделении то, что за ним никто не смотрит слишком пристально. Никто не хочет по-настоящему знать, что оно делает, пока не будут пересечены определенные границы.

Потому что о том, чего не знаете, вам не придется давать показания перед Конгрессом.

Как только выяснил существование подразделения, я сделал все необходимое, чтобы стать тем, кто был нужен для его руководства. А потом оно меня нашло. Я изменил подразделение в соответствии со своими потребностями.

Подразделение по-прежнему занимает ту нишу, которая у него уже была, но у него появилось больше возможностей. Способностей, в которых нуждался я. И я использовал эти возможности для достижения своей цели. Если бы кто-нибудь когда-нибудь понял то, что я сделал, я, скорее всего, оказался бы в тюрьме до конца своей жизни. Похищение, вымогательство, незаконная слежка. Кража в особо крупных размерах. Одни только «внесудебные казни» обеспечили бы мне постоянное заключение – хотя каждый из убитых этого заслуживал. На моих руках не было невинной крови. Я почти уверен, что меня нельзя обвинить в государственной измене, хотя это, по общему признанию, зависит от того, кто все определяет.

Я тщательно подбирал персонал. Когда подразделению понадобился новый старший унтер-офицер, я нанял старшего сержанта Годека. Мне всегда казалось странным, что мы и впрямь стали хорошими друзьями. Он – почти единственный, кто был у меня за последние три десятилетия. Я искал его не только из-за его очевидных способностей, но и потому, что это давало мне неофициальную связь с программами CUMULOUS через его сестру Донну. По иронии судьбы, в итоге это позволило мне следить за Эммой Рейнхардт и ее успехами в ФБР, когда та вышла замуж за оперативника из CUMULOUS.

Я решил устроить Рейнхардту «око за око» – он тоже потеряет жену и дочь. До того как я его убью.

Мне потребовалось некоторое время, чтобы разыскать Эмму Рейнхардт, а когда я это сделал, то узнал, что в ее поисках меня чуть не опередила террористическая ячейка в Турции.

Ирония. Другого слова нет.

Она прервала мои размышления.

– Единственное что его волнует – это деньги и власть. Если ты убьешь меня, он немного пострадает, когда будет колебаться фондовый рынок. Больше чем это я и впрямь не могу вызвать.

Она оставила меня переварить, встав, чтобы наполнить обе наши чашки, не говоря ни слова.

– Я предполагаю, что Мария изучила мое прошлое. Она рассказала тебе, чем я занимался, до того как подал заявление в офицерскую школу и поступил в спецназ?

– Что-то говорила... Зачислен, полагаю, сержантом или что-то в этом роде.

– Я занимался финансами, цифрами. Я записался, чтобы оплатить свою степень по бухгалтерскому учету. Вот откуда я и знаю, что твоя смерть не причинит ему реального вреда.

Она покачала головой, затем задумчиво нахмурилась.

– Это было бы временно: он бы все восстановил, и даже приумножил всего за несколько недель.

– Рейнхардт может на этом даже заработать деньги: крупные компании, финансовые учреждения могут зарабатывать деньги как на хороших, так и на плохих новостях.

Я почувствовал, как на моем лице появилась мрачная улыбка, когда меня осенила одна мысль.

– Выживешь ты или умрешь, у Рейнхардта все будет хорошо, они все равно будут зарабатывать деньги. До тех пор, пока будут об этом знать.

Я допил остатки своего кофе.

– А вот с неуверенностью, «незнанием» они справиться не смогут.

***

Я позволил Эви написать записку своей дочери, напомнив ей, что Мария обещала не вмешиваться ни в каком качестве.

Когда я сказал ей найти какую-нибудь одежду, чтобы взять ее с собой, она сначала смутилась – не знала, действительно ли я планирую оставить ее в живых.

– У меня здесь нет одежды, она – у меня дома, – она указала на восток, где, как я знал, находился небольшой коттедж.

– Нет, подбери что-нибудь здесь.

Она вытащила из шкафа, который был, очевидно, в спальне для гостей, коробку с юбками, блузками, футболками, туфлями и бусами.

Должно быть, я выглядел озадаченным, а она просто странно улыбнулась и сказала:

– Все это оставила Моника, когда Кэт получила в Англии стипендию. Пройдет еще месяцев шесть, прежде чем она по ним соскучится.

– Вареные футболки не пойдут.

– Поверь, никто, кто меня знает и увидит в этом, не поверит, что это я.

Из того что я знал об Эвелин Кэбот, это, вероятно, было правдой.

Я вытащил джинсы с радужными знаками мира на задних карманах, в основном ярко-синюю блузку с принтом, пару маленьких матерчатых мокасин и джинсовую куртку с большим количеством бисера и бросил их на кровать.

– Разденься до нижнего белья и брось одежду вон там, в углу.

Она пожала плечами и начала стаскивать ботинок.

– Я не ношу нижнего белья.

Если она думала, что я готов пойти на риск, чтобы не оскорбить ее скромность, то ошибалась.

– Я не ради подсмотреть, просто мне нужно убедиться, что у тебя нет оружия.

Или радио, или телефона, или чего-то еще.

Она бросила на меня взгляд из-под своих подведенных бровей, снимая второй ботинок.

– Сегодня я не часто получаю заинтересованные взгляды. Но видел бы ты меня двадцать лет назад.

Она сняла джинсы, затем стянула через голову фланелевую рубашку и медленно сделала пируэт, подняв руки как балерина. Ее стройная фигура очень хорошо справлялась с возрастом – она все еще была, безусловно, достойна нескольких заинтересованных взглядов.

Также у нее не было никакого оружия.

– Все в порядке, можешь одеваться.

Единственное, о чем она, казалось, сожалела, так это о том, что оставила здесь свои модные ботинки.

– И что теперь?

Я повел ее через поля. Это была небольшая прогулка до седана, который я одолжил, но она была не совсем неприятной – ветер слегка потеплел.

Оказавшись в седане, она просто тихо сидела, глядя на проплывающие мимо сельскохозяйственные угодья, в то время как мы ехали на юг.

Я объяснил, что если она доставит мне хоть какие-нибудь неприятности, кто-нибудь придет за ее дочерью. И внуками. Возможно, таким образом я и не смогу причинить боль Рейнхардту, но могу причинить боль ей. Она слегка ссутулилась на своем сиденье, но кивнула в знак согласия.

Мне требовалось сменить машину, но я уже договорился. Надо было просто все организовать.

До склада утильсырья Нидла было почти сто сорок миль.

Когда-то давно он был медиком в бригаде, и я как мог защищал его от последствий пристрастия к таблеткам, в которое он попал после ужасного развода. Я договорился с ним насчет машины, в которой мы ехали. Он сунет ее в дробилку автомобилей, едва мы уедем. Также, прежде чем отправиться на ферму, я бросил у него свои сумки.

Когда мы подъехали, он открыл дверь. Его усы разрослись до такой степени, что почти закрывали лицо под выцветшей рыбацкой шляпой «Coors Lite».

Когда из машины с другой стороны вышла Эви, он выглядел озадаченным, но знал, что вопросов лучше не задавать. То, что он получил от меня, была не плата, хотя и ее, вероятно, было бы достаточно для любого количества неудобств, это была та остаточная лояльность, что приходит при совместной службе.

Он молча махнул нам рукой, приглашая в свой офисный трейлер.

– Мне нужно что-то, в чем бы мы смогли прожить несколько недель, фургон или большая машина. Транспортировка теперь стала намного сложнее, и мне нужно дать моему турагенту немного времени, чтобы разобраться с этим.

Он снял шляпу и на секунду почесал лысеющую голову, затем с ухмылкой взглянул на Эви.

– Есть как раз то что нужно, босс. Документы безупречны, никто его не ищет и... черт, да он идеален. Подожди здесь, может быть, с часик.

Прошло всего около пятидесяти минут, прежде чем он припарковал его перед нами. Мы вышли навстречу, и я прихватил оставленные ранее сумки.

Двигатель звучал прекрасно. Но на этом все и заканчивалось. Старый, бывший в основном белым фургон, наполовину покрытый наклейками с мертвыми головами, и цветастым знаком, нарисованным от руки, на котором сзади было предупреждение: «Если фургон раскачивается, не стучать». По бокам были нарисованы огромные выцветшие фрески с изображением плаката зимней страны «Голубая роза» 1978 года. Даже занавески выглядели крашенными в сине-черный цвет галстуками.

Нидлз свесился с водительского сиденья с огромной самодовольной ухмылкой.

– Он в лучшем состоянии, чем кажется. 1970 Форд Эколайн 300 фургон Шаста. Класс C. Все внутри в отличном состоянии. Плита, туалет и душ – все функционирует. Может быть, слегка немодно, но все работает. Налил для вас воды и зарядил сжиженный газ. Даже бак наполнил. Шесть месяцев назад купил его на аукционе практически за бесценок. Около двадцати лет он хранился в сарае, но завелся сразу, едва я его запустил.

Он махнул в сторону гигантской фрески.

– Полагаю, что ты и твоя подруга можете кататься на нем в стиле, к которому она, похоже, привыкла.

Я взглянул на Эви. Сначала подумал, что она плачет, потом понял, что она отчаянно пытается не рассмеяться.

Нам требовалось убраться отсюда, до того как Нидлз вдруг узнает что-то, что может стать для него плохим. Тем не менее, любой, кто попытается что-нибудь у него узнать, быстро поймет, что мои медики не были безобидными пацифистами.

И, честно говоря, пара стареющих хиппи в устаревшем фургоне точно не должны попасть в поле зрения тех, о ком я волновался.

– Ты его обыскал?

– Да, под запасным колесом была хорошо спрятана пара килограммов очень, очень старой травы, но это и все.

Я не спрашивал, что он сделал с травкой. Теперь это не моя проблема. И, судя по описанию, к настоящему времени она, скорее всего, была примерно столь же крепка, как и орегано.

Эви посмотрела на меня, а затем на боковую дверь чудовища, молча ожидая моего разрешения, я кивнул ей, чтобы она входила. Она понимала, какое наказание полагается за любую глупость.

Она открыла дверь и забралась в фургон со своей сумкой с одеждой, в то время как мы с Нидлзом обходили потрепанный автомобиль.

Шины выглядели на удивление хорошо, а все остальное выглядело... по крайней мере, функционирующим.

Когда я обогнул фургон сзади, она открыла заднее окно.

– Дорогой, все идеально, здесь сзади двуспальная кровать, много места, чтобы вытянуться и, ну... все такое.

Лирический поставленный голос исчез, ее акцент был чисто южным. Красава.

Но это подмигивание и легкий дразнящий тон меня и впрямь зацепили.

Нидлз ухмыльнулся.

– Видишь? Идеально.

Он сделал паузу.

– Позволь принести для вас, голубки, запасной комплект ключей.

Когда он проскользнул в кабинет, я взглянул на Эви.

Та слегка улыбнулась.

– Кошка Мэгги из «Кошки на раскаленной крыше». Я училась на втором курсе по драматургии.

Не сводя одного глаза с двери, она продолжила.

– Он ничего не знает, не так ли?

– Не так уж много. Просто возвращает должок или два.

Ее рот скривился.

– Что случится, если его найдут люди Эриха?

– Более чем вероятно, что Рейнхардт потеряет пару человек, а Нидлз выпустит пар.

– Разве ты не должен его предупредить?

– То, что я здесь, – уже предупреждение. Он все знает.

Она выглядела слегка неуверенной, но я был уверен. Когда мы в первый раз вошли в его кабинет, я увидел, как он бросил взгляд на свой замаскированный склад. Я бы предположил там наличие трех пистолетов, и возможно, дробовика или карабина – на складе не хватало места для винтовки. И у него, вероятно, была еще дюжина огнестрела, припрятанного по всему двору.

Он вышел из двери с потрепанным запасным рюкзаком.

– Я лишь загрузил сюда аптечку номер один и несколько дополнительных антибиотиков и лекарств.

Передавая его мне, он тихо добавил:

– Там чистый Кольт Gold Cup Match 1911 года с четырьмя обоймами и дополнительно двести патронов на дне. Я знаю, ты любишь свой чертов старинный пистолет, и он действительно прекрасен. – Он ухмыльнулся под своими нелепыми усами. – Но, Боже, босс, всего шесть выстрелов, без быстрой перезарядки?

Как я уже сказал, он все понял.

Я кивнул в знак признательности. По крайней мере, это был не «Глок». Боже, как я ненавижу подобное.

Полчаса спустя мы были в дороге, направляясь на юг, и она казалась слишком расслабленной для того, чтобы я чувствовал  себя комфортно. Она откопала где-то в фургоне старый справочник Крама в твердом переплете «легкий в использовании атлас делового человека» и начала его просматривать.

– Знаешь, я никогда не видела Гранд-Каньона.

– Я не уверен, что ты понимаешь все это с «жертвой похищения».

Она пожала плечами и продолжила кончиком пальца вычерчивать маршруты, ее ногти были подстрижены несколько короче, чем я ожидал.

– Ты говорил, что это займет недели, может быть, месяцы. Нет смысла все время быть несчастными. Я уже пообещала довести все до конца, так что, тебе не стоит беспокоиться обо мне. Кроме того, рано или поздно должен проявиться Стокгольмский синдром, верно ведь?

– Все прекрасно, но это – не экскурсия по достопримечательностям. И я не планирую ехать туда, где мы сможем застрять из-за снега.

Мне показалось, что я увидел, как она слегка, загадочно улыбнулась, но не был уверен.

***

Голубые шоссе. Это была та самая книга. Написанная парнем под псевдонимом «Луна Наименьшего Тепла». Бессвязный рассказ о проселочных дорогах Америки. Я наткнулся на потрепанную копию, пересекая Тихий океан на C-141, который, казалось, был готов развалиться по швам.

Луна Наименьшего Тепла проехал тысячи миль по проселочным дорогам и второстепенным шоссе. Я почти решил, что таков будет и мой маршрут.

Если на дороге было слово «межштатная», я намеренно избегал ее, если это вообще было возможно. Держался подальше от любых крупных городов. Из Вирджинии мы направимся на юг во Флориду, затем – на запад по кривой дороге, пока я не доберусь до своего «турагента».

То, на что указала Эви, было довольно странной идеей, учитывая, что «мой маршрут» почти год находился в списке бестселлеров «Нью-Йорк таймс».

Она выгнула одну бровь.

– Так мы будем все так же останавливаться во всех маленьких закусочных? Ты же знаешь, я читала эту книгу.

Мне всегда было интересно, каково это – просто «ехать», как это делал он. Ни пункта назначения, ни крайних сроков, ни давления.

Я пожал одним плечом, наблюдая за дорогой.

– Не знаю. У меня всегда была цель. Завершение.

После этого она некоторое время молчала.

Единственным имеющимся у меня электронным устройством, был абсолютно чистый планшет, купленный несколько месяцев назад в случайном Уолмарте – я даже не распаковывал его, не говоря уж о том, чтобы включать, пока мы не остановились в Макдональдсе в округе Катоба, Северная Каролина, где я создал учетную запись Яхуу и сделал на Ебэе в разделе «Купи прямо сейчас» запрос на десятидолларовый потрепанный старинный игрушечный самолет с фрикционным приводом.

Я сделал запрос на два таких, и заказал доставку их вместе.

К тому времени как мы закончили есть – ну, во всяком случае, поел я, поскольку, как выяснилось, Эви не была поклонницей Макдональдса, – у меня уже был ответ. Через три месяца я смогу получить два самолета одного типа. Но цена – в три раза больше первоначальной.

Эви молча наблюдала за процессом. Строго говоря, не стоит позволять своей пленнице смотреть, как делаешь такое, но я был уверен, что она не станет рисковать своими внуками. Я видел ее глаза, когда она говорила о них.

– Поскольку это странный предмет для коллекционирования, я предполагаю, что он как-то связан с нашим путешествием.

– Это – тридцать тысяч долларов за спокойный проезд для двоих из Калифорнии на Фиджи, и займет все три месяца. У меня есть связи, чтобы добраться оттуда до нашего конечного пункта назначения, не проходя таможни.

– Могу я спросить, где находится наш конечный пункт назначения?

– Нет, не можешь. Это – часть всего такого с «жертвой похищения». Если придется, я просто могу прервать связь с Фиджи.

– О. Полагаю, в этом есть смысл. Не хочу, чтобы в аэропорту меня встречала полиция, если я сбегу.

Я подумывал повторить свою угрозу, но в этом не было необходимости.

– Да, все так и есть.

На самом деле об этом я не слишком беспокоился. Как только мы доберемся до островов, я был более чем уверен, что местные правоохранительные органы не отнесутся благосклонно к вмешательству ФБР или Рейнхардта. Местный босс, Фрэнк Ротума, был мне обязан, и ему очень не нравилось, когда посторонние давили своим авторитетом.

Мысль о том, что кто-то попытается меня арестовать в Хижине с Пого, его дикой маленькой женой и Монстром поблизости, вызывала усмешку. Им лучше отправить кого-то, кого не хотели бы получить обратно.

– Что-то забавное?

– Мягко говоря. Просто размышляю о трудностях правоохранительных органов.

Дальнейшими объяснениями я себя утруждать не стал.

В ту первую ночь она была неуверенной. Мы остановились на парковке Уолмарта. Она переоделась в футболку и шорты в крошечной ванной комнате фургона-кемпера. Я чувствовал, как она собирается с духом, на случай если у меня окажутся какие-то ожидания.

Единственное чего я ожидал – это отдыха. Уже более тридцати лет я сплю плохо, и «чуткий сон» – даже не начало объяснения этому. Я не слишком беспокоился, что она набросится на меня.

Я бросил на ее сторону кровати одеяло и подушку, а еще одну – на свою. Она может разнервничаться, поэтому я решил, что комментарий, который пропустил ранее, может стать хорошей идеей.

– Просто напоминаю, у меня есть друзья. Рано или поздно, если что-то случится, они займутся твоей дочерью и внуками.

На самом деле я не был в этом уверен. Во всяком случае, насчет внуков. Монстр казался слегка странным в отношении детей. Если бы он увидел угрозу в Эмме Рейнхардт, она была бы все равно что мертва, но ее дети, может быть и нет. Если то, что сказал мне Финн, было правдой, они, вероятно, были в безопасности. Но ей не нужно этого знать.

– Я дала обещание, и сдержу его, – холодно, по-адвокатски произнесла она.

Она спала спиной ко мне, плотно завернувшись в одеяло.

Я положил между нами ряд подушек.

***

На следующее утро она была почти сурово вежлива, вероятно потому, что это все меньше походило на приключение, и у нее было больше времени подумать о последствиях.

Наблюдая за тем, как она старается собраться с силами, насколько это возможно, я задумался о логистике следующих трех месяцев. Нам понадобится еда, дополнительная одежда. Мыло и шампунь, еще одна зубная щетка. Кое-какие туалетные принадлежности.

– Нам надо пройтись по магазинам. Продукты, кое-какая одежда.

Она посмотрела на меня:

– Можем мы прихватить щетку для волос?

Ее волосы опять были в почти идеальном порядке, а ведь она не сделала ничего, кроме как провела по ним пальцами. Казалось, они были так же полны решимости выглядеть изящно, как и она сама.

Все еще.

– Конечно, если тебе понадобится косметика или что-нибудь еще, мы это возьмем. Возможно, не совсем того качества, к которому ты привыкла, но оно будет.

Она немного просветлела.

– Мне не нужно много косметики.

«Много», по-видимому, является относительной величиной. На самом деле я так давно не жил с женщиной, что забыл, сколько требуется косметики, чтобы выглядеть как бы совсем без макияжа. Хотя купить ее было проще, чем устраивать сцену. И это, казалось, сотворило с ее настроением чудо. Все что мы в итоге взяли, – это туалетные принадлежности, косметику и немного нижнего белья. Не нужно было давать себя так уж запомнить, совершая крупную покупку за наличные.

Нам пришлось распределить покупки, посетив магазин Гудвилл через несколько городов и продуктовый магазин в еще одном.

В магазине Гудвилл я купил кухонную утварь и столовые приборы. Эви закончила тем, что выбрала еще несколько нарядов, придерживаясь темы «стареющая беженка из Вудстока». Честно говоря, она, казалось, наслаждалась всем этим гораздо больше чем следовало бы. Похоже, она все еще не до конца понимала роль жертвы похищения.

На публике она использовала смягченную версию своего южного акцента. Она также, по-видимому, решила использовать имя «Либби», а меня называла «К» – Кей.

Когда мы погрузили ее сокровища и вернулись в хижину на колесах «Лето любви», мне пришлось спросить:

– Либби? Меня ты именуешь буквой Кей, ее легко запомнить, и это имеет смысл. Но почему «Либби»?

– Это сокращение от «Лунный цветок Свободы». Когда я была подростком, то решила, что если б я была хиппи, то меня бы звали так. «Лунный цветок Свободы» просто звучит... свободно. У меня были бы платья с принтом, любовные бусы хиппи... – она подняла свое неуклюжее ожерелье из бусин розового дерева – одно из самых приглушенных из коллекции «Моники», – и в пару им «меховой компаньон» по имени «Спиндрифт».

Все это звучало слишком продуманно. И чересчур серьезно. Последняя часть этого была больше для нее самой, чем для меня. Я краем глаза взглянул на него. Она молча отстраненно смотрела в окно, погруженная в какие-то грезы.

Птичка в позолоченной клетке. Мы все хотим того, что находится по ту сторону забора. Для бедных – это богатство. Для нее – свобода. Свобода от своей жизни, свобода от обязанностей, которые ее держат.

Я позволил ей посидеть некоторое время, пока она не начала выходить из задумчивости, в которой заблудилась. Я притворился, что ничего не заметил.

– Так, что же, черт возьми, такое «меховой компаньон»?

Она улыбнулась.

– Собака, полагаю. Может быть, кошка, но, скорее всего, собака. У меня никогда не было собаки.

Продуктовый магазин оказался еще одним откровением. Она понятия не имела как готовить. Вообще. Всю жизнь для этого у нее были люди.

Меня же тридцать лет холостяцкой жизни сделали сносным поваром.

Кроме того, во время темной полосы в армии, когда появляешься в отдаленном лагере в джунглях или на конспиративной квартире вдали от обычных объектов, никто не спрашивает, умеешь ли ты стрелять или драться. Предполагается, что умеешь, иначе бы тебя там вообще не было. Зато хотят знать, сможешь ли ты приготовить что-то, кроме лапши рамэн, или подстричь кого-то, не заставляя того выглядеть так, будто у него чесотка.

Она с откровенным недоумением наблюдала за тем, как я собираю все основные ингредиенты для готовки. Клянусь, она понятия не имела, для чего используется растительное масло. Гораздо меньше того, зачем кому-то понадобились бы и маргарин, и растительное масло.

Двигаясь дальше, мы старались быть очевидными. Лучший способ спрятаться – это заставить людей видеть в тебе нечто другое. Другие люди в кемпингах видели лишь пару бывших хиппи, вытащивших старый фургон и отправившихся на шоссе в тур по выходу на пенсию. Эви сдержала свое слово о сотрудничестве: судя по всему, всякий раз, когда мы выходили из кемпера, она была «Либби».

К тому времени как мы добрались до панхэндла во Флориде, у нас уже установился определенный шаблон поведения.

Я ехал каждый день четыре или пять часов, останавливаясь либо в кемпинге, где принимали наличные, либо на парковке Уолмарта, если было нужно, то выискивая довольно темный уголок данного района. Я был настолько случаен в выборе маршрутов, насколько было возможно. Люди, вообще-то, не очень хороши в рандомизации, но я делал все что мог.

Обычно мы готовили завтрак и ужин в кемпере. Или, скорее, завтрак и ужин готовил я. Но обедали мы по дороге, останавливаясь в том или ином ресторане.

Когда была очередь Эви выбирать где поесть, она никогда не выбирала обычный сетевой ресторан, всегда – местное заведение, обычно с каким-нибудь фирменным блюдом. Пироги высотой в тридцать сантиметров, эму, тушеное мясо аллигатора, жареное во фритюре – черт возьми, почти все что угодно.

Я даже не понял, как это вообще произошло. Я был более чем уверен, что жертвы похищения обычно не «имеют своей очереди», но каким-то образом просто так случилось.

Казалось, ей на самом деле нравились эти странности. Где-то в Луизиане я, наконец, спросил ее об этом.

Она улыбнулась над своей тарелкой с джамбалайей из крокодиловой колбасы.

– Я выросла на французской кухне. Телячья голова, поджелудочная железа, улитки. Мне просто нравится пробовать еду, которая слегка выходит за рамки Макдональдса. Похоже, у тебя с этим точно нет проблем.

– Школа выживания в джунглях. Ничего нет лучше, чтобы избавиться от отвращения к еде, чем питаться жареными тарантулами, приготовленными на пару рисовыми жуками и жареными сверчками.

Она озорно сморщила носик. Хоть убей, я не мог понять, как ей удалось настолько полно отказаться от своего воспитания в швейцарской школе-интернате и быть такой нормальной.

Она аккуратно наколола кусочек сосиски и прожевала его.

– Полагаю, омар – на самом деле просто гигантский водяной жук с хорошими связями с общественностью.

– Я думаю, что определение «хорошими» зависит от того, не являешься ли омаром ты.

– Это, безусловно, так.

Она взяла еще одно печенье из кукурузного хлеба с кайенским перцем и намазала его дополнительным количеством масла.

Я не мог удержаться:

– Приятно видеть женщину, которая и правда ест так, как подразумевает.

– Мне придется немного притормозить – перед тем как ты решил меня увезти, я каждый день занималась йогой и ездила верхом. Если буду продолжать так питаться, не занимаясь спортом, то еще долго не влезу в одежду Моники.

Насколько я мог судить, ей это не грозило.

– На полном серьезе, я сомневаюсь, что тебе есть о чем беспокоиться.

Она внезапно заговорила со своим акцентом красавицы с юга:

– Хотя я так ценю ваш комплимент, добрый сэр, моя постоянно расширяющаяся задница говорит иное.

Я, черт возьми, чуть не выхаркал аллигатора через свой нос.

Я не мог сдержаться и начал смеяться, а вскоре присоединилась и она, смеясь вместе со мной, пока мы оба не дошли до слез. Мы проехали по дороге больше получаса, прежде чем смогли снова встречаться взглядами, не взрываясь смехом.

Она опять достала свой атлас.

– Не знаю, насколько это важно, но если мы не свернем с курса, то будем ждать в Калифорнии два месяца.

Это уже некоторое время беспокоило и меня. Я не беспокоился насчет Хоторн: у нее уже был шанс на ферме. Она могла сразить меня наповал, но не решилась на выстрел. Однако я и впрямь не желал быть статичной мишенью для Рейнхардта, если бы тот начал поиски. Я думал о том, как ответить, когда она тихо продолжила:

– Я и правда никогда не была в Гранд-Каньоне.

В голосе звучала почти мольба.

Я вздохнул.

– Ты и впрямь не понимаешь смысла того, каково это – быть жертвой похищения. Но это убьет немного времени. На следующей остановке нам лучше купить пару толстых одеял. И несколько комплектов фланелевых пижам. Зимой там может быть чертовски холодно.

Каким-то образом на следующей остановке мы не только купили пуховые одеяла и пижамы, но и рождественскую елку высотой в тридцать сантиметров с гирляндой на батарейках, прикрепленную к нашему маленькому обеденному столу.

После этого она казалась слегка мечтательной – она была готова сотрудничать во всем, но Гранд-Каньон явно был для нее важен. У меня сложилось впечатление, что это что-то символизировало, возможно, что-то, что она потеряла.

Она была слегка потише. Почти застенчивой.

После этого в течение нескольких дней мы на самом деле не обсуждали ничего серьезного – придерживаясь безобидных тем и бессмысленных мелочей. Тем не менее, все казалось более комфортным, чем я мог себе представить.

Пока мы не заскочили в центральный Иллинойс за гамбургером.

Заведение называлось закусочная «Лунный свет». Я даже не знаю, где мы о ней услышали, но там должны были подавать потрясающие гамбургеры. И они были действительно хороши. Может быть, не так хороши, как утверждала молва, но просто поиски нужного места в лабиринте проселочных дорог уже делали закусочную успешной.

Именно такой бессмысленный крюк в сторону, что убил бы время, и соответствовал нашему виду «двух путешествующих хиппи».

Однако добраться туда надо было до 12:30, после чего гриль выключат, и придется довольствоваться холодными бутербродами.

Именно поэтому нам пришлось провести ночь в почти пустом кемпинге, чтобы на следующий день успеть на обед.

Центральный Иллинойс в зимнее время не совсем подходит для туристов. Почти никогда не прекращается ветер. Просто нет ничего, что могло бы его по-настоящему замедлить. Ни холмов, ни горных хребтов, ничего, кроме голых открытых полей от горизонта до горизонта. Всего несколько редких рядов в основном бесплодных деревьев, разделяющих бесконечные голые поля. Даже в прочном доме звук и ощущение ветра проникают насквозь.

В фургоне-кемпере 1970 года выпуска чувствуется каждая его частичка.

Мы уже легли, как обычно отвернувшись друг от друга, каждый укрытый одним из одеял, нас разделяла Огромная Стена Подушек.

Фургон, казалось, дрожал и трясся, когда ветер удвоил свои усилия.

Я услышал, как она слегка пошевелилась.

– Мне холодно.

Кемпер вздрогнул от более сильного порыва ветра, и она начала снимать подушки со стены, чтобы изолировать свою сторону от стенки кемпера.

Ветер продолжал дуть, слегка раскачивая фургон. Холод, казалось, еще глубже окутал нас.

Через мгновение она села.

– Кен, мы оба взрослые люди, и ты был более чем любезен с моими... проблемами. Может быть, сегодня вечером мы сможем просто сложить наши одеяла друг на друга и лечь спина к спине?

Я согласился, и мы устроились так, что ее спина крепко прижалась к моей.

Следующее утро было немного сложнее. Мы проснулись в одно и то же время. В какой-то момент мы перекатились, и оказалось так, что я лежал на спине, одной рукой обнимая ее, а она прижималась ко мне сбоку, вцепившись одной рукой в мою рубашку.

Я не мог себе представить, что буду спать настолько крепко, чтобы не заметить нашего перемещения, но это явно произошло.

Мы медленно и безмолвно распутались. Судя по ошеломленному выражению ее лица, она была так же удивлена, как и я.

Она отважилась сделать замечание ироничным тоном:

– Должно быть, у меня наконец-то развивается Стокгольмский синдром.

– Если это кому-то поможет, в ближайшем будущем я не планирую грабить банки.

Она села на краешек кровати и задумчиво посмотрела на меня.

– Итак, каков наш план?

– «Наш»?

– Стокгольмский синдром, не забыл?

Долгую секунду я рассматривал ее.

– Нет ничего плохого в том, чтобы тебе рассказать. Ты никогда не была «домохозяйкой».

Она поморщилась от этого, но я продолжил:

– Большая часть всего у вас работает автоматически, но ты входишь в состав советов директоров и голосуешь. Важные советы директоров, существенные голоса, даже в присутствии Рейнхардта. Если я не ошибаюсь в своих предположениях, Рейнхардт голосовать за тебя не может.

Я сделал паузу, пока она медленно не кивнула.

– Итак, что случится, если ты не появишься на собраниях? Скорее всего, если ты недееспособна или мертва, то кто-нибудь будет голосовать по доверенности, но если периодически будут появляться доказательства того, что ты жива, это все усложнит. Добавит неопределенности в решения, отложит долгосрочные планы. Все это повлияет на прибыль Рейнхардта. В долгосрочной перспективе это будет стоить ему достаточно много, чтобы спровоцировать ответную реакцию.

– Это не значит, что он сам придет за тобой, у него для этого есть люди. Такие как ты.

– Они вообще придут не за мной. Они придут за тобой.

При этих словах ее глаза слегка расширились. Возможно, она начала чувствовать, что мы были своего рода союзниками; возможно, это был настоящий приступ Стокгольмского синдрома. Я покачал головой, чтобы предупредить ответ.

– Он до тебя не доберется. Здесь я выбираю поле битвы, и если мы не сделаем чего-то на самом деле глупого, он не узнает, что идет битва, пока не станет слишком поздно.

– Значит, я – приманка? – намек на подавленное неверие в сочетании с усталостью, которая казалась глубокой и мудрой.

– Отчасти. Поначалу – в основном, но теперь я начинаю надеяться, что ты можешь стать моей союзницей. Может быть, даже партнершей.

Она задумчиво посмотрела вниз:

– Ты собираешься его убить?

– Если все пойдет как надо. Но сначала я хочу причинить ему боль, заставить его почувствовать часть той боли, которую он причинил стольким людям.

Она молча встала, взяла свою одежду и пошла переодеваться в крошечную ванную.

К тому времени как она появилась, я уже переоделся и налил две чашки кофе.

Она долго стояла и смотрела на меня.

– Если ты хочешь сотрудничества, у меня есть условия.

– Ты все еще не поняла всей роли жертвы похищения.

Она и глазом не моргнула; это была женщина, неоднократно смотревшая на советы директоров, гораздо больше похожая на ту, какой я ожидал ее увидеть, когда встретил.

– Я знаю способы причинить ему боль, которые ты даже не рассматриваешь.

Это я мог бы уважать.

– Что я получу взамен?

Ее ясные голубые глаза, казалось, излучали лед и холод. Она проигнорировала мой вопрос.

– Эмма и ее семья. Он набросится на них, чтобы добраться до меня. Если мы сделаем это, я хочу, чтобы они были там, где он не сможет до них добраться.

– Перемещение их стало бы слишком очевидным. Но я могу устроить им реальную защиту, привлечь кое-кого. Если Хоторн так ее любит, как ты говоришь, она, вероятно, поможет. Если нет, я смогу ее заставить.

Она не спросила, но вопросительно приподняла одну бровь.

– У меня есть видео, на котором она убивает официальное лицо во время того рейда в Макао. Один из моих снайперов, когда она напала на него, заснял это на подствольную камеру. Он заслужил, но это не имеет значения, на самом деле он-то на нее не нападал. Хотя я бы предпочел им не пользоваться.

Шантаж заместителя директора ФБР всегда следует использовать в качестве последнего средства. Ни один нежный увядающий цветок не попадает в такое положение. И я просмотрел это видео: она совсем не колебалась. Я сомневался, что она настолько смягчилась.

Она покачала головой и потянулась мимо меня, чтобы взять свою чашку кофе.

– Мария меня предупреждала, что ты будешь безжалостен.

Мы подошли к маленькому столику.

– Я приму это как комплимент от нее.

– Ты уверен, что сможешь найти людей, чтобы их защитить?

– Один из моих бывших членов команды управляет частной охранной фирмой. Он у меня в долгу.

Я передал Курту множество мелких контрактов, после того как он уволился из армии и основал свою фирму. Он не возражал бы против еще одного дела. Кэти, вероятно, отнеслась бы к этому немного более двойственно, но она была довольно практичной девушкой.

Эви нарисовала случайный узор на столе рядом с рождественской елкой.

– Эрих думает не только о деньгах, его слабость – гордость. – Казалось, она пришла к какому-то решению. – Она же делает его опасным. Вот почему я здесь, на самом деле.

Моя очередь приподнимать бровь.

– В самом деле? Я отчетливо помню, как несколько недель назад похитил тебя под дулом пистолета.

– Если бы я уже не решила поговорить, а может быть и поработать с тобой, у Марии там была бы команда. Может быть, они бы тебя заполучили, а может, и нет. Майкл говорил, что ты достаточно хорош, чтобы в этом не было уверенности. Но в любом случае, меня бы здесь не было.

Достаточно верно.

– Так почему же?

– Мои внуки. И Эмма. Эрих рано или поздно отправится за ними, особенно если со мной что-нибудь случится. Эмма бросила ему вызов, сделала то, чего никогда не делал никто другой. Она сказала ему отвалить и забрать себе ее деньги. Он терпелив, но не всепрощающ. Вообще не прощающ. Он никогда этого не упустит.

– А ты встала на ее защиту.

– Я была единственной, кто мог это сделать. До сих пор все что я могла сделать, это быть для них щитом и ждать, когда он начнет действовать. Щит – не лучшее оружие.

Она уставилась на меня своими внезапно ставшими ледяными глазами, и я понял, что она собирается сказать.

– Мне нужен меч.

Я встал и снова налил нам кофе, чтобы выиграть время. В этом был смысл. Я не знал о восстании Эммы, пока мне не сказала Эви. После этого я предположил, что Эви предлагает себя в качестве мученицы, чтобы защитить от меня своих внуков. Но в ее глазах я был мелким злом, едва ли вообще монстром. В течение десятилетий она была замужем за настоящим монстром. И с помощью Хоторн она поняла, насколько он опасен.

Я снова сел за стол с нашим кофе.

– Итак, партнеры?

Она улыбнулась мрачной легкой улыбкой и потянулась через стол, чтобы слегка сжать мою руку.

– Партнеры.

Мы двинулись за нашими особыми гамбургерами.

***

Мы направились в Даллас, где находилась штаб-квартира фирмы Курта. Быстрая остановка в Макдональдсе, к подавленному огорчению Эви. Она знала, что нам требуется доступ к Wi-Fi, поэтому не жаловалась. По крайней мере, вслух.

Я лишь заказал пару чашек кофе и ждал ответа на мое приглашение на ужин. Оно не заняло много времени. Хотя это было условно положительно, у меня было такое чувство, что писала Кэти.

В письме чувствовался холодный подтекст, совершенно не похожий на Курта.

В тот вечер, когда остановились, мы снова легли спина к спине.

– Кен?

– Да?

– Я ничего из этого не выбирала. Я в нем родилась.

– В значительной степени я так и думал.

– Я не была такой как Эмма, недостаточно сильная, чтобы дать отпор.

– Ты вообще хотела этого?

– Некоторое время... но казалось невозможным даже начать.

– Тяжелая жизнь.

– Не будь снобом. Мне не удалось ничего выбрать. В тот единственный раз, когда я попыталась...

Ее голос затих.

– Что случилось?

– Я встречалась с парнем, Ником. Он казался идеальным. Пока не исчез. Я думала, мои родители его одобрили. Он был юристом, получившим образование в Йельском университете, и происходил из семьи с хорошими связями. Мы планировали отправиться в поход по Гранд-Каньону, а он просто не пришел.

Это, по крайней мере, кое-что объясняло.

Она вздохнула.

– Мой отец поговорил со своим отцом, и они решили, что обе семьи выиграют, если мы расстанемся. Отец Эриха обратился к моей семье насчет партии. Как какая-нибудь королевская семья семнадцатого века. Отец ясно дал мне понять, что это необязательно.

– Ты могла бы уйти.

– От всего? Я бы потеряла все. Никто никогда не говорил этого прямо, но все было ясно. Деньги, привилегии, статус. Как я уже сказала, я – не Эмма. У нее такая же сила воли как у Эриха. У меня нет.

Я улыбнулся про себя.

– Это изменилось.

– Полагаю, что да. Но уже поздновато.

– Итак, что случилось с тем парнем?

– Он нашел другую и женился менее чем через шесть месяцев. Примерно за три месяца до того, как моя семья присоединилась к Дому Рейнхардтов. Наверное, я думала, что он будет годами тосковать по мне. Это убило все романтические представления о жизни, которые у меня могли быть.

Она немного помолчала, а затем чуть крепче прижалась ко мне.

– Я хотела, чтобы это было тем, чем не было – ну, знаешь, старые любовные истории, где двух людей, у которых нет ничего общего, заставляют быть вместе против их воли, и в конце концов, они влюбляются? Все начиналось именно так – мы невзлюбили друг друга с первого взгляда. Но лучше так и не стало.

– Просто не подходили друг другу, ха.

Она издала смешок, сардонический, тихий лающим смешок.

– Он терпимо относится к двум типам женщин. К слабым маленьким покорным девочкам, которых он может... и заставляет... делать самые мерзкие, самые унизительные вещи. И самым жестоким, самым низким, самым опытным и грубым уличным шлюхам, которых он только может найти. Они подкрепляют все то, во что он уже верит о женщинах.

– Должно быть, его обожгло, что у него есть дочь.

– Мой второй, непреднамеренный акт неповиновения. Первым моим шагом было отказаться принять его фамилию. Моим третьим было отказать ему еще в одном ребенке, после того как он заразил меня гонореей.

– Я вижу, что это было бы проблемой. Но люди все время прощают неверность.

– Неверность не была проблемой. Он никогда и не обещал верности, и, честно говоря, после встречи с ним, этого я от него не ожидала. Мы жили раздельной жизнью, наш брак был почти строго финансовым соглашением, но я согласилась на двоих детей. После болезни я отказала ему еще в одном ребенке. У нас были проблемы с зачатием, и меня проверяли опять и опять. Он никогда бы не подумал, что проблема может быть в нем. Я заплатила... очень дорого... за привилегию просмотреть его медицинскую карту. Эмма родилась буквально почти чудом.

– Ты уверена, что она на самом деле его?

– Справедливый вопрос. Я была не так плоха как он, но и у меня была своя доля очень осторожных связей. Тем не менее, я была осторожна, и Эрих проверил ее, ради уверенности. Доверия, по очевидным причинам, не хватало.

– Поблизости бегает какой-нибудь ублюдок Рейнхардта?

– Нет, слава Богу. Я очень внимательно за этим следила.

– Итак, я бы предположил, что это подводит нас к третьей его слабости. Деньги, Гордость. Теперь его наследование.

– Как ты узнал?

– Серьезно? Сотни лет торговцы Рейнхардта выращивали Reinhardt IG, запрос на двоих детей? Его ярость из-за Эммы? Мне не требовалось передавать это в разведку армии США, чтобы понять. Для таких людей наследование важно. Если Эмма полностью отвергла его, что он может сделать?

– Не знаю. Знаю, что он сам начал зависеть от Совета, чтобы тот укрепил его. Хотя для него важна родословная, у него могут быть виды на Элли.

Она говорила с совершенным контролем, идеальной громкостью, интонация никогда не колебалась, но под этим скрывался ее страх, свернувшийся в ожидании, словно ядовитая змея.

Она была в ужасе.

После этого стало тихо, и я почувствовал, как позади меня она ускользнула в сон. Она высказала свои страхи, чтобы с ними было легче справиться.

Но мои кошмары только что стали намного хуже. Я почти передал Рейнхардту именно то, что он хотел. Если бы я убил Эвелин, Эмму и мужа Эммы, это оставило бы его опекуном девочек. Они были невинны, и, несмотря на мои угрозы, я сомневался, что смогу их убить. Без родителей их было бы легко сформировать. Он мог бы использовать их гнев из-за моих действий, чтобы превратить их во все что хотел. У него было бы трое таких, трое Рейнхардтов, с которыми он мог бы работать, и конечно, один из них стал бы тем, кого он хотел.

Мне нужно было пересмотреть свой план. О длительных страданиях просто не могло быть и речи. Слишком много переменных, слишком много шансов. Ему нужно было дать почувствовать боль, потерю и безнадежность, но нельзя было оставлять в живых.

Мы никогда по-настоящему не говорили об этом, но стена из подушек больше так и не встала между нами. И когда мы отступали от холода на юг, то просто продолжили спать под одним одеялом.

***

На самом деле въезжать в Даллас у меня не было никакого намерения. Маневрирование кемпером в пробках Далласа не было бы привлекательным и в лучшие времена. Что еще более важно, города перекрыты камерами – банковскими камерами, камерами магазинов, камерами дорожного движения.

Поэтому я договорился встретиться с Куртом в стейк-хаусе в нескольких милях от города.

Как я и ожидал, вместе с ним появилась Кэти. Курт дал мне понять, что она руководит деловой частью фирмы. Я был более чем уверен, что она мне совсем не доверяет. Да я и не винил ее за это.

Она старательно сохраняла невозмутимое выражение лица, когда они вдвоем подошли к столу. Курт окинул ресторан профессиональным взглядом.

Он усадил Кэти напротив Эви, затем сел сам. Удивительно старомодный жест для его поколения. Я делал для Эви то же самое, но для нашего поколения это было немного менее необычно.

– Полковник.

– Я не был уверен, что ты придешь, – кивнул я Кэти.

Кэти изобразила совершенно искусственную улыбку.

– Дела есть дела.

Как я уже сказал, – практичная девушка.

Курт слегка улыбнулся.

– Как поживает Пого?

– Женился.

И Курт, и Кэти от этого вздрогнули. Пого – старший сержант Годек – всегда был вечным холостяком.

Кэти уставилась на меня в полном шоке.

– Серьезно? И какая же девушка оказалась настолько сумасшедшей, чтобы...

Курт с мягкой улыбкой накрыл ее руку своей.

– Кэти.

Она слегка откинулась на спинку стула. В течение последних нескольких лет она нас явно демонизировала. Возможно, отчасти мы это и заслужили, но Курт был тем, кем был. Мы только что поставили его на службу. Может быть, немного поздновато.

Эви зачарованно наблюдала за всем этим обменом репликами.

Кэти возобновила работу.

– Так, кто же эта счастливица?

– Он встретил ее в отпуске около пятнадцати лет назад или около того.

Курт покачал головой.

– Около десяти лет назад я с ним сталкивался, и он не упоминал о ней.

Я пожал плечами.

– Долгая история. Около дюжины лет она была связана, прежде чем им удалось по-настоящему сойтись.

Кэти сардонически улыбнулась:

– Ты говоришь так, словно она была в тюрьме.

– Не совсем.

Но и не так уж далеко. Я не знал, насколько сильно мне хотелось их в это посвящать.

К счастью, подошел официант, чтобы принять заказы, предотвратив дальнейшее обсуждение. А когда мы опять вернулись к разговору, то перешли к делу.

Искусственная улыбка Кэти исчезла.

– Итак, что может сделать для тебя K2 Экзекьютив Сервисез?

Курт вытащил блокнот.

– Нам нужна долгосрочная охрана семьи.

– На какой срок? И какого рода детали?

– Год, может быть, больше. Полный пакет услуг: водители, тревожные кнопки, вооруженный эскорт. Полагаю, отец способен сам защитить себя, у матери, вероятно, будет официальная или, по крайней мере, неофициальная федеральная защита. Так что, в первую очередь – дом и трое детей.

– Нам придется набирать еще людей. Я могу немедленно выделить на них трех человек, но их число придется увеличить до шести, и это будет стоить дорого.

Эви наклонилась вперед, встретившись с ними взглядом.

– Здесь нет такого понятия, как «слишком дорого». Пусть будет двенадцать человек, если понадобится. Двадцать. Покупайте бронированные машины.

Кэти успокаивающе улыбнулась ей, очевидно, раньше уже имела дело с обеспокоенными клиентами.

– Затраты на команду из шести человек составляют почти 800 тысяч в год, и это лишь базовые человеко-часы и накладные расходы.

Эви повернулась ко мне.

– Ты принес свой планшет?

Я передал его ей, предварительно убедившись, что в ресторане имеется Wi-Fi.

Она быстро постучала по планшету.

– В каком банке вы принимаете платежи? И у них есть номер вашего мобильного?

Кэти дала ей название.

– Тебе скоро должны позвонить.

– Банки закрыты.

– Для некоторых вещей банки не закрываются никогда.

Кэти одарила ее таким взглядом, который приберегают для опасно неуравновешенных, когда как раз начали доставлять салаты.

Ее телефон зазвонил через несколько минут. Она тихо поговорила несколько минут, затем проверила что-то на своем смартфоне. Ее лицо стало очень мрачным.

– Кто ты, черт возьми, такая, и скажи мне, почему мы не должны убежать прямо сейчас.

– Очень обеспокоенная бабушка. Мне просто требуется, чтобы мои внуки были защищены любой ценой.

– Почему мы? Мы – небольшая фирма, ты можешь позволить себе «Касс Глобал» или «Кларк Интернэшнл». Они могут быть лучше подготовлены...

– Но их не знает Кен. Он знает тебя и уверяет, что ты можешь это сделать.

Я думаю, Кэти всерьез подумывала о том, чтобы пырнуть меня своим ножом для стейка. Но продолжала поглядывать на свой мобильный телефон – несомненно, на их банковский баланс.

Я вытащил свой собственный блокнот, открыл его на списке, который написал по дороге, и передал Курту.

– Все бывшие члены команды, которые могут быть доступны. Отмеченные красными звездочками у меня в долгу.

Курт просмотрел список.

– Голливуд... Нидлз... – он сделал паузу и посмотрел на меня. – Ты уверен насчет него?

– Ты видишь этот отвратительный фургон по дороге сюда?

– Серьезно. Экспресс «Мертвая голова» где-то там? – Казалось, он впервые по-настоящему заметил блузку Эви с принтом и расплылся в улыбке. – Все еще сохраняет это извращенное чувство юмора.

Кэти наклонилась и посмотрела на список.

– Здесь ужасно много служб. Но с деньгами, которые твоя леди только что перевела на наш счет, мы в любом случае можем оправдать их время.

Затем она посмотрела на Эви.

– У вас есть личный банкир, который был готов напрямую позвонить президенту нашего банка?

– Нет, у меня есть личный банк. Я – единственный клиент. – Она сделала паузу. – На самом деле, я владею пятью банками, но одному я доверяю больше чем остальным.

Мы, как могли обрисовали ситуацию с Эммой и тактическую ситуацию. Мы очень старательно не объясняли, как именно я оказался втянут в это дело.

Я почти уверен, что Кэти это заметила, но думаю, что огромная сумма денег, которую Эви положила на ее банковский счет, во многом помогла ей успокоиться.

– Как нам связаться с тобой, если что-нибудь случится?

– Я не могу вмешиваться, так что, только информация. Используй шифр PGP, он переживет большинство неправительственных взломов. Передай это Венди и Пого на следующий месяц. А потом только Пого

Курт молча кивнул, Кэти выглядела слегка озадаченной.

– Венди? Та самая Венди?

– Теперь она – турагент. Познакомилась с австралийским пилотом, которого мы использовали в Азии, и решила, что армия больше не для нее. Они основали частный туристический бизнес.

Кэти знала, что это значит. Жены учатся, как бы ты ни старался этому помешать.

– Серьезно? Все мы, жены, беспокоились о том, что она будет рядом с нашими парнями, но она была с ними так холодна, что мы почти решили, что она, должно быть, лесбиянка.

Я посмотрел на нее.

– Кэти, я знаю твое мнение обо мне, и всегда знал. Но я чертовски ясно дал понять Венди и ребятам, что ничего из этого дерьма не случится в моем подразделении. Никогда.

Она взглянула на Курта.

– Я никогда этого не слышала.

– А ты бы ему поверила? Или мне?

Она покачала головой.

– Наверное, нет.

После этого разговор прекратился.

Когда мы встали, чтобы уходить, Кэти слегка улыбнулась Эви.

– Деньги хорошие, но не думай, что я не знаю, что у нас тоже должна быть красная звезда под нашим именем в этой книге. Те первые пару лет, после того как мы основали компанию, мы едва сводили концы с концами. Кто-то... – она сделала паузу, взглянув в мою сторону, –. ..кто-то порекомендовал нас для нескольких небольших, краткосрочных, высокодоходных контрактов, с которыми мы могли справиться. Законных, требовавших осмотрительности, некоторой защиты, некоторой подготовки. Это дало нам шанс по-настоящему добиться успеха и стать кем-то.

Курт бросил на меня слегка виноватый взгляд. Хотя я его не винил. Кэти должна была знать, что что-то случилось, и рано или поздно она бы поняла, что это должен быть я.

Когда мы вышли на улицу, я заметил, что Кэти смотрит на кемпер с недоверчивой, веселой усмешкой и что-то хихикает своему мужу.

Вместе они выглядели счастливыми.

Пусть их.

То, что у меня не было «долго и счастливо», не означало, что они не могли жить по-своему.