A Portrait of "Proper Beauty" от amischiefmaker

******************************************************

Прежде чем я, Кевин Хокен, расскажу свою историю, я должен немного рассказать вам о некоторых странных интересах и чертах характера, которые есть у меня, и которые рано развились в моей жизни, вероятно, в самом начале моего подросткового возраста.

Несмотря на то, что я занимался всеми обычными мужскими/мачо вещами, такими как спорт, игры, драки, буйное поведение и т.д., я всегда ценил искусство. Мне нравилось любое искусство, от классики до современности, от картин и скульптур до перформанса; особенно если объекты – женщины. Вдали от друзей-мужчин я даже читал о различных типах красоты, пытаясь определить их не только в искусстве, но и в жизни, и постоянно рисовал карандашом красивых женщин. Я бы с удовольствием рисовал красивых женщин на холсте, но не мог позволить себе высококлассные материалы, давшие бы мне возможность создавать настоящие произведения искусства.

Различные формы женской красоты, которые я выделил (включая примеры знаменитых женщин), были следующими:

– Неудержимость: в неудержимой красавице есть что-то эстетически острое. Зачастую у нее «темные вибрации», насыщенные губы, идеально очерченные глаза и брови. Думаю, хорошие примеры – Бейонсе и Анджелина Джоли.

– Невинность: в невинной красавице есть нечто целостное. У нее открытое лицо, большие выразительные разноцветные глаза и натуральный цвет волос. Она застенчива и очень женственна – «инженю» в литературе. Пожалуй, самый классический пример – молодая Одри Хепберн, а в наше время – возможно, Эми Адамс.

– Бескомпромиссность: в бескомпромиссной красавице есть спортивная прочность. Она – высокая и мускулистая, с четко очерченными чертами лица, с более хриплым голосом, чем обычно, и дерзким независимым характером. Вспомните Джину Карано, Ронду Раузи или Венеру Уильямс.

– Пластичность: существует необъяснимая привлекательность пластичной красавицы, почти как керамическая кукла, а не настоящий человек. У нее наверняка искусственный загар, накладные ногти, вмешательство пластичного хирурга, обесцвеченные светлые волосы, и она очень худая. Можете ли вы сказать, что это не Пэрис Хилтон?

– Женственность; в женственной красоте есть привлекательность между темными вибрациями свирепой красавицы и легкостью инженю. Она заботится о своей внешности, но в ней нет ничего искусственного. Классические примеры – всеми любимые Дженнифер Энистон и Сандра Баллок.

Эта история, отчасти, посвящена тому, что заставило меня выделить еще одну категорию.

***

Я вырос в муниципалитете на окраине крупного мегаполиса. В моей общине было значительное неравенство в экономическом статусе разных районов. К счастью, за чертой бедности не было никого (по крайней мере, из тех, кого я знал), но примерно треть населения с трудом сводила концы с концами, около 60% относились к среднему классу и около 7% – к очень богатым. Я происхожу из семьи среднего класса; у нас была хорошая жизнь, но в нас не было ничего вычурного или показного.

Большинство богатых детей либо ходили в частную школу, либо были сопляками. Было одно большое исключение – мой лучший друг. Его звали Брэдли Брайтон Вэн Ренсселаер, но он отзывался только на «Вэн»; все называли его так, кроме мачехи, неизменно звавшей его «Брэдли». Вэн был отличным спортсменом, умным, хорошим парнем и таким скромным, что он, казалось, почти стеснялся богатства своего отца. Если не были в его доме (на самом деле в особняке) или не видели «Бентли» его отца, то никогда бы не подумали, что Вэн родом из больших денег.

В Вэне было еще кое-что: он был самым красивым парнем в округе и всегда уважительно относился к женщинам, а поскольку я всегда тусовался с ним – мы оба были ростом метр восемьдесят восемь и весом восемьдесят четыре килограмма, и я сам был прилично выглядящим – мы никогда не испытывали недостатка в женском общении. Начиная с восемнадцатилетнего возраста, когда были юниорами в средней школе, нам более чем хватало кисок.

Весной и осенью мы с Вэном соревновались в лакроссе, а зимой – в плавании.

Когда Вэн учился в восьмом классе, его мать погибла в трагической аварии, а когда Вэн был на втором курсе, его отец Джордж женился на мачехе Вэна Аллегре. Единственным другом Вэна, приглашенным на свадьбу, был я, и тогда я впервые увидел Аллегру. В то время ей было двадцать девять лет, а нам с Вэном – по семнадцать, оба начали учиться на год позже, чем большинство детей, по разным, несущественным причинам.

Когда меня представили Аллегре, у нас обоих была странная реакция. Ее глаза расширились, она сглотнула, молчала добрых пять или шесть секунд, а затем, словно включилась и вела себя так же, как и со всеми остальными.

Когда я пожал ей руку, а она потеряла дар речи и глотала воздух, через мою руку, прямо в мой мозг, а затем – вниз по спинному мозгу прошел электрический заряд. Это привело к быстрой (и, надеюсь, незаметной) дрожи.

Несмотря на электрический заряд, моим первым впечатлением об Аллегре был образ того, что она – «богатая сучка». Возможно, мое мнение о ней было испорчено мнением Вэна, поскольку она ему не понравилась. Думаю, потому, что она заняла место его матери, а его это не устраивало, тем более что его отец женился на ней всего через два года после смерти матери. Однако через некоторое время Вэн к ней потеплел, когда понял, что она не пытается заменить ему мать, а реально заинтересована в его успехе и благополучии. К середине наших младших классов она ему уже нравилась.

Вэн сказал, и в этом легко было убедиться, даже просто взглянув на нее, не говоря уже о разговоре с ней, что она всю жизнь была богата и имела почти столько же денег, сколько Джордж. У Вэна были разные теории, почему она вышла замуж за его сорокаоднолетнего отца (большую часть своего состояния отец получил в наследство, хотя и сам был отличным бизнесменом и богатым сам по себе), когда она была на двенадцать лет моложе него и не нуждалась в деньгах, но я не придавал большого значения его теориям.

Поскольку я часто бывал в доме Вэна, а она всегда была вежливой хозяйкой и интересовалась жизнью Вэна – а коль скоро я был его лучшим другом, то и моей – я не только видел Аллегру, но и часто с ней разговаривал.

Она не вписывалась ни в одну из категорий красоты, которые я выделял, оценивая эстетику. У Аллегры никогда не было неухоженных волос, ее макияж (за исключением тех случаев, когда она занималась спортом и не красилась) всегда выглядел профессионально наложенным, и я никогда не видел ее в одежде (включая тренировочные костюмы), не выглядящей бы новой и имевшей складки. Ее осанка и манеры, скорее всего, были такими, как их учили в старой доброй школе.

Она далеко не была теплой, но и не холодной. Я никогда не слышал, чтобы она сказала нечто близкое к безвкусице, не говоря уже о ругательствах, у нее был самый большой словарный запас из всех, с кем я когда-либо общался; к тому же, ее дикция была безупречной. Аллегра была универсально чопорной и корректной, вежливой со всеми, включая меня. Ее тело было стройным, но не худым, а лицо манящим.

Для красоты Аллегры мне пришлось придумать новую классификацию: «правильная». Однако в ней было нечто большее, чем просто «правильная красота», что мне было очень трудно определить. В ней было нечто загадочное, что всегда слегка меня напрягало, но в то же время и притягивало к ней. Оно не давало мне покоя, и находясь рядом с ней, я часто заикался, возможно, потому, что так и не смог определить причины «электрического разряда» в тот день, когда встретился с ней.

Больше всего я заикался рядом с Аллегрой, когда однажды в доме Вэна она сказала, что видела несколько моих набросков женщин, выставленных на ярмарке любительского искусства в нашей средней школе, и задала мне несколько вопросов о них и о моей оценке искусства.

Некоторые из вопросов касались того, были ли женщины, которых я нарисовал, реальными моделями или плодом моего воображения. Поскольку только после того как выставил рисунок, я понял, что одна из них очень похожа на Аллегру, мне стало очень неловко. К счастью, от слишком долгого обсуждения меня спас Вэн, потребовав, чтобы мы побросали мяч для лакросса на обширной территории его особняка.

Отец Вэна, Джордж, меня очень любил, потому что я был не только хорошим другом Вэна, но и потому, что сохранял его уверенность в некоторых вещах, которые я знал (а Вэн и мать Вэна – нет) и которые он предпочел бы не предавать огласке; и я никогда не скажу, что это были за вещи. Иногда, в моем присутствии, он говорил Аллегре, что я – самый скрытный молодой человек, которого он когда-либо встречал.

***

Однажды ранним субботним летним днем после окончания средней школы, когда нам с Вэном было по девятнадцать лет, и мы строили планы поступления в разные колледжи, оба на стипендии по лакроссу (я, потому что очень нуждался в такого рода оплате своего пути, а Вэну просто так хотелось), он в панике позвонил мне.

– Кевин, приятель, ты должен сделать мне одолжение, – настоятельно попросил он.

– В чем дело, чувак?

– Я только что вспомнил, что обещал Аллегре перевезти все свое спортивное оборудование из гаража; мой отец уехал из города, а у нее сегодня вечером какое-то большое благотворительное мероприятие, и поставщику провизии требуется место, чтобы установить передвижную кухню. Если я его не перевезу, она либо разозлится, либо просто выкинет мое дерьмо, либо свалит его где-нибудь в кучу и повредит. Я не могу его перевезти, потому что мы с Джули в пятидесяти милях оттуда, и у нас свои планы. Ты должен перевезти его ради меня, брат, – взволнованно произнес он.

– Без проблем, чувак. Сейчас же туда поеду, – усмехнулся я.

Хотя на мне были майка и шорты – я только что вышел из душа после занятий тяжелой атлетикой – я не видел смысла переодеваться ради занятий физическим трудом.

Добравшись до дома Вэна, я позвонил в дверь и удивился, когда вместо горничной открыла Аллегра. На ней был типичный для нее наряд: накрахмаленная плиссированная юбка в обтяжку, нейлоновые чулки, туфли на семи с половиной сантиметровых каблуках и пышная блузка – все это выглядело так, словно взято из каталога Niemen Marcus, настолько шикарным и дорогим все было.

– Здравствуйте, Кевин, – вежливо сказала она.

– Ээ... здравствуйте, миссис Вэн Ренсселаер, – выдавил я из себя. – Вэн уехал и не... ээ... вернется некоторое время (я сглотнул), и он попросил меня перенести его спортивное оборудование... ээ... поскольку оно вам мешает.

– Очень хорошо, Кевин. Ты, очевидно, хороший друг Брэдли. Это – в гараже. Следуй за мной, и я покажу, куда все сложить.

Я последовал за Аллегрой, стараясь не зацикливаться на ее попе, распиравшей довольно узкую юбку, и двигающейся взад и вперед, когда она шла на своих высоких каблуках. Она показала мне оборудование, показала, где в отделанном подвале я должен его разместить, и подчеркнула, что все должно быть сложено аккуратно.

– Не то чтобы я тебе не доверяла, Кевин, но не мог бы ты меня позвать, чтобы я посмотрела, когда закончишь?

– Конечно, миссис Вэн Ренсселаер, – поперхнулся я.

По какой-то причине первые пять минут, пока переносил вещи Вэна, я нервничал, вероятно, из-за общения с Аллегрой; потом успокоился.

У Вэна была куча оборудования, включая около двадцати клюшек для лакросса, ворота для лакросса, несколько теннисных ракеток, богато украшенный набор для крокета, сетку и набор для бадминтона, и даже кое-что из того, что я не узнавал. Чтобы все перенести, мне потребовалось добрых полчаса. Закончив, я поднялся из подвала наверх и позвал:

– Миссис Вэн Ренсселаер, я закончил.

Из кухни вышла Аллегра, улыбнулась мне, а затем проследовала вниз по лестнице в отделанный подвал. В то время как я стоял, прислонившись к полкам в паре метров от нее, она огляделась.

– Ты проделал отличную работу, Кевин. – Затем она села на низкий столик рядом с полками и поставила правую ногу на стул. – Прежде чем уйдешь, Кевин, я хотела бы спросить тебя кое о чем, если ты не против.

– Ээ... конечно, миссис Вэн Ренсселаер, – нерешительно ответил я.

В этот момент я посмотрел на ее нижнюю часть тела. Я бы сказал, что она сверкала бобриком, если бы ее промежность без трусиков не была лишена волос. Ее черные нейлоновые чулки заканчивались на середине бедра, очевидно, удерживаемые красными подвязками, и мне показалось, что очертания ее гениталий мне подмигивают. Я знаю, что вспотел и, вероятно, бессознательно облизал губы.

Первые ее несколько вопросов были безобидными: она спрашивала о Вэне и его новой девушке Джули. Слегка улыбалась, задавая их. Учитывая, что мне было трудно отвлечься от ее бритой киски, я подумал, что ответил на вопросы нормально, даже если в ответах было много «эээ», «хм» и сглатываний.

Затем ее улыбка исчезла.

– Вэн говорил, что у тебя пятерки по английскому языку на продвинутом этапе обучения, это правда, Кевин?

Я утвердительно кивнул головой.

– Тогда почему рядом со мной ты постоянно заикаешься? – спросила она, раздвигая ноги так широко, как только могла, учитывая ограничения юбки.

– Ээ... ну... ээ... ну... ну... я не... ээ... на самом деле не знаю, – заикаясь, ответил я, чувствуя, как подмышками и на лбу выступает пот.

– Почему у тебя натягиваются штаны? – был ее следующий вопрос.

Я посмотрел вниз: она права. Я, наверное, залился краской. Я не смог придумать, что сказать, поэтому промолчал.

– На одном из твоих рисунков с ярмарки была изображена я?

Я даже отдаленно не помню, что пролепетал в ответ на этот вопрос.

– Ты в самом деле самый скрытный человек, которого знает Джордж?

После некоторой задержки я промямлил:

– Может быть... ээ... я... думаю... да.

– У тебя имеется ко мне неконтролируемое влечение?

Я не ответил.

– Ты не думаешь, что поскольку вокруг никого нет, то ты сможешь без последствий меня выебать? – спросила она, глядя прямо мне в глаза, как кобра на свою жертву.

Я никогда не слышал, чтобы она произносила какие-либо ругательства, не говоря уже о мате.

После долгой задержки, во время которой никто из нас ничего не говорил, я вдруг зашевелился, как автомат по принуждению какого-то высшего существа, совершенно не контролируя себя. Я подошел к ней и запустил правую руку под юбку между бедер, пока не добрался до ее хлюпающей щели. Она застонала и на мгновение закрыла глаза, когда я ее коснулся. Затем ее глаза широко открылись, и она с вызовом посмотрела на меня.

Проводя правой рукой между ее бедер, левой я с большей ловкостью, чем когда-либо прежде расстегнул ее блузку. Когда была расстегнута последняя пуговица, я раздвинул полы блузки в стороны, обнажив шокирующе большие голые, красивые, молочные железы. Я взял один сосок в рот, вызвав у Аллегры стон. Пока я был настолько занят, что ничего не замечал, Аллегра тоже была занята расстегиванием ремня и молнии.

На несколько секунд я прервал контакт с ней, сбрасывая шорты и боксеры и выходя из них. Она использовала это время, чтобы расстегнуть молнию на юбке, приподнять свою попку и вытянуть ее перед собой. Сбросив прикрывающую нижнюю часть тела одежду, я до конца стянул с нее юбку, снял с себя рубашку, а с нее блузку – и все на автопилоте.

Аллегра легла спиной на стол, и я с большой готовностью погрузился лицом в ее киску.

Когда я лизал и ласкал пальцами ее крошечную щель, она издала длинную серию стонов наслаждения. Как только я начал посасывать ее необычно большой клитор, а средним пальцем правой руки нашел точку G, она закричала и забилась в оргазме...

Я продолжил сосать и водить пальцем туда-сюда, и ей потребовалось много времени, чтобы после оргазма прийти в себя. Но все же придя в себя, она сверкнула промежностью, переместившись на край стола, схватила мой железный член и притянула его к себе.

Когда я ввел член в преддверие ее влагалища, она, демонстрируя пластичность и страсть, подняла ноги и положила лодыжки мне на плечи.

Проникновение шло медленно, она была очень тугой, и к тому же, я отвлекался на то, что она притягивала мое лицо к своему и душила меня страстными поцелуями. В конце концов, я дошел до дна, заставив ее закричать мне в рот, и тут мы пустились вскачь.

Ни одна школьница – таков был мой опыт – не могла трахаться так, как тигрица, которой стала Аллегра. Казалось, что каждые пару секунд она сжимает и отаускает мышцами мой член, при этом непрерывно подставляя мне свою промежность. Затем, снова ошеломив меня, она начала ругаться между поцелуями: «оттрахай мою пизду, ублюдок», «извергни свою сперму в мою киску», «ты не можешь трахаться сильнее, слабак?» – вот кое-что из того, что она кричала.

Очевидно, я не мог долго сдерживаться. Вскоре я выпустил в ее киску, казалось, литр спермы, заставляя ее корчиться, охать, вздрагивать и стонать. Казалось, что наши взаимные оргазмы длились очень долго, по крайней мере, в два раза дольше, чем любой трах в презервативе, который у меня был со школьницами.

Наконец, я отодвинул свою верхнюю часть тела с ее. Я ласкал ее сиськи, в то время как она водила руками по моей груди и плечам. Она периодически приподнималась и впивалась в мои губы своими. В конце концов, я вытащил из ее киски свой сдувающийся член и, пошатываясь, отошел на несколько шагов назад, заметив, что я – весь в поту, а Аллегра сияет.

Едва я отошел, Аллегра соскочила со стола, обхватила меня руками и снова впилась своими губами в мои. Затем внезапно опустилась на колени и засунула мой полутвердый член себе в рот, а обеими руками стала играть с моими яичками.

Аллегра была целеустремленной, и вскоре мой девятнадцатилетний член снова салютовал ей. Затем она встала, повернулась, положила руки на стол, наклонившись, и сказала: «давай, давай», покачивая попой, которая, как я заметил, была идеально круглой.

Я не был невежественным и знал, чего она хочет. Чтобы усилить ощущения, я провел большим пальцем правой руки по ее киске, чтобы получить немного смазки, а затем медленно ввел его в ее бутончик. Она громко застонала. Затем я медленно ввел свой член в ее писечку, левой рукой обхватил ее и стал манипулировать одним из чудес на ее грудной клетке.

Наши взаимные толчки стали очень интенсивными. В конце концов, я обхватил ее правой рукой и схватил другую сиську, и держал их обе для удовольствия и тяги. Она пережила добрых полдюжины оргазмов, прежде чем мои яйца запульсировали, и я влил в ее возбужденную пизду самую большую вторую порцию в своей жизни, отчего мы оба практически впали в кому...

Следующие несколько минут мой разум был в тумане. В конце концов, я вышел из ее влагалища с громким хлюпом и, пошатываясь, попятился назад, пока не ударился спиной о полки. Когда она встала и повернулась, впервые за все время, что я ее знаю, волосы на ее голове были всклокочены, а по всему телу блестел пот. Отдышавшись несколько минут, она собрала свою одежду – я был потрясен, увидев, что ее синие лакированные туфли на высоких каблуках все еще на месте – и со вздохом сказала:

– Думаю, мне нужно принять душ до прихода обслуживающего персонала.

Я почувствовал то, на что, по моим представлениям, похоже быть пьяным (я не пью, поэтому у меня нет опыта из первых рук), мой разум затуманен, а зрение расплывчато, но я ясно видел, как подпрыгивают как маятники ее сиськи, когда она, спотыкаясь, подошла ко мне. Она еще раз поцеловала мои губы, затем провела пальцем по ним и сказала:

– Это наш маленький забавный секрет.

Затем она слегка сжала мои яйца и удалилась, вызывающе покачивая бедрами, в то время как по одному бедру заметно стекала сперма.

Как раз перед тем, как она добралась до лестницы, я крикнул:

– Может, повторим? – так как до этого момента это, очевидно, был лучший опыт в моей жизни.

Она молча повернула голову, сверкнула дьявольской улыбкой и без слов продолжила подниматься по лестнице.

Очевидно, что все выходные мои мысли шли наперекосяк. Когда в субботу вечером я пошел на вечеринку, по крайней мере дюжина моих друзей мужского и женского пола спросили что-то вроде:

– Что с тобой сегодня, Кевин? Ты выглядишь так, словно твой разум находится на другой планете, а глаза, похоже, не функционируют.

– У меня только что был жизненно важный опыт, – с улыбкой отвечал я, – и нет, я не собираюсь об этом говорить.

К счастью, моя летняя работа включала в себя интенсивный ручной труд, требовавший от меня сосредоточенности, иначе я мог получить травму, поэтому я был вынужден выбросить из головы Аллегру, ее совершенное тело и энергичные манеры. Однако по ночам, лежа без сна, я был поглощен мыслями о ней и о моем умопомрачительном с ней опыте.

Я беспокоился, что она погубила меня для любой другой женщины, что, по крайней мере, частично подтверждалось несколькими сексуальными опытами, которые я имел со старшеклассницами и одной студенткой в течение всего лета. Они и близко не подходили к правильной красоте Аллегры.

Несколько раз за лето я пытался связаться с Аллегрой, но безуспешно. Конечно, я ее видел, гостя у Вэна, но она вела себя так же, как и всегда, и я старался не пускать слюни, так что, не думаю, что кто-либо догадался, что я в нее влюблен.

***

В пятницу, за день до того как Вэн должен был уехать в колледж, Вэн Ренсселаеры устроили в своем доме вечеринку у бассейна. Несмотря на то, что Аллегра была в консервативном цельном купальнике, она все равно поразила меня, а я не выставил себя дураком только потому, что на мне были зеркальные солнцезащитные очки и свободные плавки-шорты. Аллегра относилась ко мне не иначе, чем ко всем остальным: вежливо и настороженно дружелюбно.

В воскресенье утром после вечеринки у бассейна, за два дня до моего отъезда в колледж, мне позвонили на мобильный телефон с незнакомого номера. Я подумал, что это, вероятно, просьба о помощи, но все равно ответил. После того как я сказал: «Алло», по мелодичной идеальной дикции голоса на другом конце я быстро определил, что это – Аллегра, даже если она не назвалась.

– Здравствуй, Кевин, это миссис Вэн Ренсселаер. Полагаю, ты готовишься к поступлению в колледж.

– Да, готовлюсь. Уезжаю во вторник, – ответил я без запинки.

– Тогда я рада, что позвонила именно сегодня. Кевин, у меня есть для тебя подарок на выпускной/отъезд в колледж. Надеюсь, ты сможешь зайти около полудня, чтобы я смогла вручить его тебе.

Это вернуло меня назад и заставило мой член отдать честь.

– Конечно. Вам не нужно было ничего мне дарить, но уверен, что буду благодарен. В полдень.

– Тогда увидимся у бассейна, – сказала она, прежде чем закончить разговор.

Я пытался подавить ожидания. Не знал, будет ли там Джордж, горничная или садовник, и будет ли она вообще заинтересована в еще одной сексуальной интермедии со мной, но, конечно, в глубине души искренне надеялся на еще одно единение тел.

Когда я встретил ее у бассейна, на Аллегре было длинное покрывало. Она улыбнулась, приветствуя меня, но не обняла.

– Проходи в домик у бассейна, твой подарок там, – усмехнулась она.

На столе в домике у бассейна лежал большой подарок в красивой упаковке.

– Пожалуйста, открой его сейчас – хочу посмотреть, понравится ли он тебе, – сказала она.

Я открыл и обнаружил полный набор художника высокого класса, в котором были все виды кистей, какие только можно себе представить, палитра, складной мольберт, несколько холстов и множество красок, а также несколько предметов оборудования, которых я не узнавал. Это должно было стоить по меньшей мере несколько тысяч долларов.

– Вау, – бессознательно вырвалось из моего рта. – Потрясающе, спасибо вам большое, миссис Вэн Ренсселаер!

– По твоим выставкам на художественной ярмарке и по нашим беседам я знаю, что, хотя ты и будешь изучать бизнес, в душе ты – начинающий художник. Надеюсь, что этот подарок доставит тебе удовольствие.

– Большое спасибо, – повторил я. – Здесь все настолько сложно, что я даже не знаю, что все это значит.

– Когда-то я и сама немного рисовала, – улыбнулась она, – позволь мне все объяснить.

Аллегра рассказала мне, что это за вещи, которые я не узнал, и объяснила, как ими нужно пользоваться. Затем, после ее объяснений я увидел, как она потянула за одну ниточку на передней части своего покрывала, обнажив под ним свое великолепное обнаженное тело. Когда она увидела, что мои глаза расширились, она спросила голосом, еще более знойным для нее:

– Ты ожидал чего-то другого, когда я позвонила тебе, Кевин? Или надеялся на что-то еще, кроме набора художника?

Следующие сто десять минут мы почти не разговаривали – в основном только ее грязные разглагольствования и мое выражение удивления и вожделения. Этот опыт был даже лучше первого, потому что для наших занятий мы в основном использовали большой мягкий шезлонг, что было гораздо удобнее, нежели стол и подвальная обстановка во время нашей первой связи.

После страстного секса, когда я пошел на выход, нога за ногу и более сексуально удовлетворенный, чем любой мужчина имеет право быть, неся обеими руками свой тяжелый набор художника, Аллегра подошла ко мне. Она подарила мне последний страстный поцелуй, почти доставший до моей души, и сжала мои яйца, щебеча:

– Помни, наш маленький веселый секрет, – а затем обнаженной нырнула в бассейн.

И снова мои мысли мутились, пока в следующую среду не начались серьезные занятия по ориентации в колледже и тренировки по лакроссу. Я наконец-то вытащил голову из задницы и предпринял сознательную, в основном успешную, попытку выкинуть из головы правильную красавицу/гулящую мокрую мечту, которую я называю «миссис Вэн Ренсселаер».

***

Мне нравилось учиться в колледже, я начинал как нападающий в команде по лакроссу, учился в бизнес-школе, одновременно посещая столько факультативов по искусству, сколько мог вместить в свое расписание, и имел больше чем просто успех у дам, включая постоянную девушку, Лизбет, в конце второго и начале третьего курса.

Единственный облом заключался в том, что у меня больше не было связей с Аллегрой. Хотя мы с Вэном по-прежнему оставались лучшими друзьями, и я видел Аллегру летом и на каникулах, либо не было возможности, либо она не была заинтересована в очередном сеансе обмена биологическими жидкостями. Она по-прежнему выглядела такой же чопорной, правильной и разрушительно великолепной, как и в любое другое время, когда я ее видел, а я представлял себе красные подвязки, удерживающие черные нейлоновые чулки на ее рельефных бедрах.

Очень удачное обстоятельство возникло во время сезона игры в лакросс на третьем курсе. Команда Вэна была на выезде, в том числе играя против команды моего колледжа в субботу в час дня. Поскольку мы оба играли нападающими, у нас не было особо плотного контакта во время игры, но, конечно, мы были на поле в одно и то же время. Вэн был звездой своей команды, а я, хотя и был стартером, был, вероятно, пятым или шестым лучшим парнем в своей.

У Джорджа и Аллегры было не так уж много шансов увидеть игру Вэна, поэтому этой игрой они воспользовались как возможностью это сделать. Они не видели, как играю я со времен средней школы, так что, я был взволнован игрой – особенно из-за моих интерлюдий с Аллегрой.

Игра была потрясающей. Вэн стал главным бомбардиром с шестью голами и одной передачей. Я провел лучшую игру в своей жизни: четыре гола и три передачи, в том числе забил победный гол за восемнадцать секунд до конца, что принесло моей команде победу со счетом 11:10.

На поле после игры к нам с Вэном присоединились Джордж и Аллегра, и, как всегда, Вэн был хорошим спортсменом, даже если и был разочарован результатом. После обмена любезностями и подведения итогов игры Джордж сказал:

– Мне нужно улетать в командировку поздним рейсом, и я знаю, что Вэн должен быть в отеле своей команды к одиннадцати вечера, но, может быть, мы с Аллегрой сможем угостить вас обоих – и твою девушку Лизбет, Кевин – ранним ужином в Four Seasons, где остановились мы с Аллегрой.

Я ухватился за этот шанс по многим причинам.

Ужин был стильным, вкусным и веселым. Лизбет была очень впечатлена Вэн Ренсселаерами, особенно Аллегрой. Мы с Аллегрой вели себя так же, как и всегда друг с другом – за исключением тех случаев, когда оставались один на один. Правда, она не преминула всем сообщить, что на следующее утро ее ждет лимузин в аэропорт.

Когда мы прощались – Джордж, чтобы взять лимузин в аэропорт, а мы с Лизбет, чтобы отвезти Вана в отель его команды, – Аллегра сделала необычный поступок. На прощание она пожала мне руку (на людях она никогда не обнималась, разве что слегка обнимала Вэна или Джорджа). В ее руке был маленький листок бумаги. Я быстро положил его в карман. Прежде чем мы сели в мою машину, я украдкой взглянул на него, там было написано: «Люкс 1501».

Когда мы с Лизбет везли Вэна в гостиницу, где остановилась его команда, перед тем как отправиться в другой колледж на игру в понедельник, Лизбет сказала:

– Вэн, твои папа и мачеха такие классные. Тебе повезло. На самом деле, когда вырасту, я хочу быть такой же стильной и красивой, как твоя мачеха.

Мне стало не по себе, когда первая мысль, пришедшая мне в голову после ее слов, была: Хотел бы я, чтобы ты также могла трахаться, как она. Я строго отчитал себя, пока не отпустил Вана, обняв его на прощание и пожелав ему удачи в следующей игре.

Мы с Лизбет еще немного поговорили по дороге к ее общежитию и на парковке. Я умолял ее больше никуда не идти, сказав, что очень устал. Она прекрасно провела время за ужином, поэтому не стала просить меня выйти. Я поцеловал ее на прощание и, вместо того чтобы ехать в общежитие, поехал в отель Four Seasons.

Аллегра открыла дверь номера 1501 через несколько секунд после моего стука. На ней был короткий халатик, демонстрировавший ее длинные скульптурные ноги.

– Привет, Кевин, хорошо, что ты пришел. Мне очень нужен массаж спины.

– Ээ... что? – спросил я, снова слегка заплетающимся языком.

– У меня что-то дернуло в спине, когда после игры я тренировалась в фитнес-центре отеля. Я дала тебе записку в надежде, что ты сможешь немного потереть мне спину, чтобы облегчить ее состояние. Ты ведь не ожидал чего-то другого? – с лукавой ухмылкой спросила она.

– Ээ... нет... не то чтобы, – хныкнул я.

Сбросив халат и обнажив свое великолепное голое тело, она сказала:

– Я просто полежу на кровати, пока ты не снимешь пальто, галстук и все остальные предметы, доставляющие тебе неудобства.

С этими словами она легла лицом вниз на огромную кровать с балдахином в своем гостиничном номере люкс. Я послушно снял пальто и галстук, а также рубашку, брюки, туфли и носки, оставив только боксеры. Она этого не видела, так как была спиной ко мне.

Пока я лежал рядом и массировал ей спину, мы вели общую беседу, в основном – она. Некоторые из тем, которые она хотела обсудить, были между приятными и неудобными, в том числе про Лизбет (которая, по ее словам, ей очень нравилась), подробности того, как я забил победный гол, что я думал о ней, и рисовал ли я что-нибудь с помощью набора, который она мне подарила. Примерно через десять минут, не поднимая головы, чтобы посмотреть на меня, она спросила:

– Не мог бы ты быть столь милым, чтобы сесть на меня, сильно надавив на поясницу.

– Хорошо, – ответил я, снимая боксеры. Когда я на нее сел, она никак не могла не почувствовать на своих ягодицах мои яички. Моего члена она не почувствовала, так как тот был твердым как камень и торчал прямо наружу.

– О, да... прямо здесь, Кевин... – несколько раз простонала она. Через несколько минут она слегка приподняла голову и сказала:

– Вау, ты хорошо поработал. Не возражаешь, если я перевернусь, чтобы ты смог немного потереть меня спереди?

– Нет проблем, – сказал я, отодвигаясь от нее.

Перевернувшись, она не могла не увидеть мой стояк.

– Кевин, я не ожидала, что ты снимешь всю свою одежду, – поддразнила она. – Думаю, ты не смог удержаться, как здоровый двадцатиоднолетний парень. Только постарайся как следует обработать мою киску, прежде чем засунешь это орудие между ног в преддверие моего влагалища, – заключила она.

Она едва успела произнести слово «преддверие», как мои пальцы, язык и губы уже атаковали ее крошечную щель. Я напитал ее соком для трех мощных оргазмов, прежде чем самому потребовалось облегчение, иначе я бы взорвался.

Когда она отходила от третьего кайфа, я одним сильным толчком вогнал свой член в ее киску, вызвав у нее крик. Затем, когда она начала душить мой член мышцами своей пизды, я стал вводить и выводить его. Она схватила меня за шею и придвинула мое лицо к своей груди.

– Начни сосать соски, ты, никчемный кусок дерьма, – прорычала она.

Я сделал, как просили, посасывая один сосок и щипая другой, одновременно с поршневым движением моего члена.

Аллегра кричала:

– О, мой гребаный Бог! – когда я вливал в нее струи семенной жидкости, а после третьей струи кончила с такой яростью и так сильно сжала мой член, что я был уверен, что она выжала из него всю сперму до капли.

После еще двух потрясающих трахов, один по-собачьи, другой – когда я сидел на краю матраса с ногами на полу, а она лицом ко мне, и очень приятного душа, она дала мне маленькую голубую таблетку и стакан воды.

– Поскольку ты останешься здесь на всю ночь, тебе может понадобиться один из маленьких помощников Джорджа, – усмехнулась она.

Я не был уверен, что мне это нужно – она так сильно меня возбуждала, что я мог бы продержаться месяц подряд – но к чему рисковать? Так что, я согласился.

Когда мы лежали в обнимку на части матраса, не покрытой потом или телесными жидкостями, я повернул ее лицо к себе и серьезно сказал:

– Аллегра....

Она прервала меня и с улыбкой мягко сказала:

– Миссис Вэн Ренсселаер, если можно, Кевин: так гораздо непристойнее.

– Хорошо, миссис Вэн Ренсселаер, – улыбнулся я, – рискуя вызвать ваше раздражение, я все же обязан задать тебе два вопроса. Обещаешь ли ты не выгонять меня, если они тебе не понравятся?

Аллегра улыбнулась.

– Если они мне не понравятся, я смогу тебя отшлепать... но поскольку мне очень нужно наслаждаться твоими сексуальными услугами до утра, я тебя не выгоню.

– Э... ладно, тогда первый из двух вопросов: есть ли у тебя другие парни, кроме меня, с которыми ты играешь? – спросил я, морщась в ожидании того, что она ударит меня по лицу. Вместо этого она ответила быстро и решительно, без всякой злобы:

– Нет, у меня никого нет. С тех пор как я начала встречаться с Джорджем, единственные два мужчины, с которыми у меня был секс, это ты и он.

Я вздохнул, испытывая облегчение во многих отношениях.

– Мой второй и последний вопрос: такая красивая, знойная, умная и стильная как ты, почему ты искала меня, чтобы завести со мной роман?

Аллегра прикусила губу, и в одном глазу появилось несколько слезинок. После долгой паузы я сказал:

– Послушай, если по какой-то причине тебе трудно ответить на вопрос, то и не надо; я снимаю его.

– Нет, – ответила она, – думаю, что для назидания тебе и для моего эмоционального благополучия я должна на этот вопрос ответить.

Затем она встала с кровати и подошла к своему чемодану. Вид ее обнаженного тела привел к ожидаемому результату в моей промежности, но она не обратила на это никакого внимания, так как протянула мне фотографию 13х18 в светлой рамке. Это была фотография, на которой стоял я, прислонившись к большому дереву, в футболке и шортах и улыбался. Однако с ней было несколько проблем.

Первая проблема с фотографией заключалась в том, что единственный раз, когда я помнил, чтобы меня фотографировали на таком фоне, мне было семнадцать лет, а то, как я выглядел на фотографии, было похоже на меня сейчас, в 21 год. Во-вторых, я не помню, чтобы у меня когда-нибудь были такие длинные волосы, и уж точно не недавно. В-третьих, на мне была футболка Принстона, а у меня ее никогда не было и я не помню, чтобы когда-нибудь ее носил.

– Ты отфотошопила мою фотографию? – спросил я, внимательно рассматривая ее в течение целой минуты. – Я не помню, чтобы когда-нибудь носил футболку Принстона, и у меня никогда не было таких длинных волос.

В глазах Аллегры появилось еще несколько слезинок, прежде чем она ответила:

– Это не твоя фотография, это фотография моего покойного первого мужа, Брэндона, любви всей моей жизни, на его двадцать второй день рождения, когда он поступал в аспирантуру в Принстоне.

Я тяжело сглотнул – на самом деле я думаю, что мой мозг слегка поплыл, и если бы я стоял, то мог бы упасть и удариться головой. Внезапно в мой мозг снова ворвались выражение лица Аллегры и ее временная потеря речи, когда мы встретились на ее свадьбе с Джорджем,.

Так вот почему она так сильно сглотнула, ее глаза выпучились, и она потеряла самообладание на несколько секунд, когда встретила семнадцатилетнего меня? – спросил я себя.

Я снова посмотрел на фотографию. Будь я проклят, если бы мог сказать, что это не я, без ранее упомянутых несоответствий; он определенно был моим двойником. Я не знал, что сказать или сделать. После очередной задержки Аллегра вытерла слезы с глаз, взяла у меня фотографию и аккуратно поставила ее на тумбочку рядом с кроватью. Затем без лишних слов опустилась к моему члену, обсосала его до ¾ полной твердости, а затем села на меня по-ковбойски. Я ласкал ее сиськи, пока она, казалось, пыталась оторвать мой член, прежде чем мы испытали совершенно изнуряющие взаимные оргазмы.

После того как мы расцепились, перед тем как заснуть, я пробормотал ей на ухо:

– Я люблю тебя.

Ее глаза быстро нашли мои, она криво ухмыльнулась и ответила:

– Знаю.

Затем она начала тихо всхлипывать (чего я никогда от нее не видел) и зарылась лицом в мое плечо, а я крепко ее обнял. Мой мозг, казалось, поджарился от всего, что случилось в тот день (или это был уже следующий), но я был настолько физически и эмоционально истощен, что вскоре оказался в стране снов.

***

Проснулся я от поцелуя Аллегры, а когда я посмотрел на будильник у кровати, он показывал 7:22.

– У меня рейс в 9:30, Кевин. Как думаешь, мог бы ты подвезти меня в аэропорт, чтобы у нас было больше времени вместе? Конечно, после веселого душа, – сказала она с широкой ухмылкой, а затем снова поцеловала.

Мы и впямь приняли веселый душ, в большой богато украшенной душевой кабинке в ванной комнате ее номера Four Seasons. В дополнение к тесному контакту и массажу сосков и яичек, я вошел в нее сзади, в то время как вода брызгала на нас обоих из шести разных форсунок, что привело к действительно впечатляющему взаимному оргазму.

Прежде чем мы оделись, я сфотографировал ее на свой iPhone, когда она, слегка согнувшись, тянулась за лифчиком.

Когда я высадил Аллегру в аэропорту, она удержала мое лицо в своих руках.

– Две вещи, Кевин: во-первых, прошу прощения за то, что вывалила на тебя информацию о моем покойном первом муже, но это был законный ответ на твой вопрос.

Она поцеловала меня, сглотнула, а затем продолжила:

– Во-вторых, мне бы очень хотелось, чтобы ты написал мой портрет маслом на холсте. Может быть, ты сможешь сделать его этим летом?

Я улыбнулся:

– С первым проблем нет, а по второму я тебя опережаю.

Она страстно поцеловала меня, так, что скручивались пальцы ног, а затем схватила свой чемодан и не оглядываясь, вошла в аэропорт.

***

Как обычно, когда я имел дело с Аллегрой – особенно после нашей непревзойденной сексуальной связи – мой разум был в полном беспорядке в течение нескольких дней. Как могло быть иначе после того, как она обрушила на меня бомбу о моем двойнике – первом муже, я сказал ей, что люблю ее, она ответила: «Знаю», а потом рыдала, засыпая у меня на груди? Однако я был очень мотивирован и, несмотря на требования занятий, лакросса и общественной жизни, смог собраться с мыслями и сделать портрет Аллегры по сделанной фотографии, используя материалы из дорогого художественного набора, который подарила мне Аллегра. Чтобы его могли увидеть другие, не раскрывая наших сексуальных отношений, я придал ее лицу и некоторым обнаженным частям тела неземное качество, чтобы ее невозможно было узнать. Когда закончил работу над портретом – на холсте размером 46х74 (золотой прямоугольник), – я надежно упаковал его в коробку и переслал Аллегре.

Аллегра позвонила мне после получения портрета и, казалось, была очень эмоциональна, благодаря меня за него.

– Я найду галерею, чтобы его выставить, – сказала она, но я не придал этому большого значения.

***

Вернувшись домой летом между третьим и четвертым курсами колледжа, я узнал, что к началу учебного года мои родители переедут во Флориду. Однако это было даже близко не самое странное из того, что произошло тем летом.

После того как я пробыл дома всего неделю и еще не видел Аллегру, мне позвонил Джордж. После обмена любезностями, в том числе о том, как ему понравилась поездка посмотреть, как мы с Вэном играем в лакросс (ему поездка понравилась не так сильно, как мне, хотя его разум, вероятно, тоже не был испорчен, как мой), он перешел к делу.

– Кевин, мне нужна услуга. Как ты знаешь или нет, Аллегра организовала благотворительный бал в пользу исследования лейкемии, который состоится через две недели в эту субботу в Гранд Отеле, а меня в эти выходные не будет в городе, уезжаю по делам. Могу ли я попросить тебя сопровождать ее на балу?

Я был ошеломлен. Конечно, я бы согласился, но, видимо, я сделал паузу, пока все утрясалось в моей голове. Это, очевидно, дало Джорджу понять, что ему нужно меня уговорить. Он пообещал оплатить аренду смокинга и лимузина, а также новую пару туфель, если они мне понадобятся, и, видимо, был готов пойти и дальше, когда я его не остановил.

– Конечно, мистер Вэн Ренсселаер, я с удовольствием пойду с миссис Вэн Ренсселаер.

– Отлично; я попрошу ее позвонить тебе насчет деталей, – ответил он, а затем после еще одной светской беседы прервал звонок.

Я сидел с остекленевшими глазами, переваривая услышанное, когда мой телефон снова зажужжал – это была Аллегра.

– Здравствуй, Кевин, это миссис Вэн Ренсселаер. Я знаю, что ты только что говорил с Джорджем, и я рада, что ты сможешь нам помочь.

– С удовольствием, миссис Вэн Ренсселаер, – ответил я.

– Один вопрос, однако: знаешь ли ты какие-нибудь бальные танцы?

– Нет... обычно я просто танцую под быструю музыку.

– Не будешь возражать, если я попрошу тебя взять несколько уроков – за мой счет – перед балом. Для имиджа важно, чтобы я танцевала, а на таких мероприятиях всегда есть какие-нибудь гады, поэтому я хочу, чтобы все мои танцы были с тобой, а у тебя не может быть двух левых ног. Это не помешает твоей летней работе... на самом деле у меня есть предложение о новой летней работе для тебя.

– Ээ... конечно, наверное, – нерешительно ответил я.

Короче говоря, в течение следующих двух недель я взял пять уроков бальных танцев по вечерам, и во время шестого урока на занятия пришла Аллегра и танцевала со мной. Во время нашего последнего танца, когда мы были в особенно тесном контакте, я не смог удержаться от того, чтобы не отрастить стояк. Аллегра улыбнулась и прошептала мне на ухо:

– Жаль, что не могу позаботиться о тебе прямо сейчас... может быть, как-нибудь до конца лета, – отчего он только усилился.

***

На балу я вел себя как безупречный джентльмен и, по указанию Аллегры, весь вечер оставался рядом с ней и не позволил по крайней мере дюжине парней вклиниться, пока мы танцевали. Только одному – явно пьяному – понадобилось больше чем замечание и хмурый взгляд, и я гордился собой за то, что был с ним тверд, но не впал в ярость.

Когда мы с Аллегрой ехали обратно в ее особняк в лимузине, который должен был отвезти меня обратно к родителям, после тог, как высадят ее, она меня горячо благодарила. Затем, чтобы водитель не услышал, прошептала мне на ухо:

– Я бы с удовольствием тебя трахнула, но это подождет, – вызвав мгновенный стояк в моей промежности.

Затем Аллегра продолжила:

– Я предлагаю тебе другую летнюю работу. Одна из благотворительных организаций, в правлении которой я состою, нуждается в летней помощи в обучении искусству детей из малоимущих семей и выезде с ними на природу. Я лично буду платить тебе на 25% больше, чем ты зарабатываешь на своей нынешней летней работе, если ты согласишься.

Поскольку моя нынешняя летняя работа мне не нравилась, я с энтузиазмом согласился.

Аллегра не сказала, что работа потребует почти ежедневного общения с ней; это было и большим бонусом, и неприятно, поскольку каждый раз, когда я ее видел, мне хотелось ее изнасиловать. Она ходила с группой детей, которых я консультировал, во все художественные музеи и галереи в округе, на экскурсии в парки и зоопарк. Казалось, Аллегра всегда внимательно следила за мной, чем бы я ни занимался, но избегала всего, кроме мимолетного телесного контакта.

Когда мы пошли в лучшую галерею города, пригородом которого был наш район, я был потрясен, увидев свой портрет Аллегры – который я назвал «Эйфория» – выставленный на видном месте в идеальной высококачественной раме с ценником в 15 000 долларов. Еще больше меня удивило то, что на ценнике красными чернилами было написано «Продано», а мелким шрифтом: «Будет доставлено в сентябре».

– Что это? – спросил я, указывая на портрет.

– Тебе нужны деньги на учебу и на то, чтобы начать жизнь после окончания колледжа, и хотя картина продана после того, как была выставлена всего неделю, владелец галереи настоял на том, чтобы она оставалась на выставке до сентября. В это время я дам тебе 14 000 долларов: 15 000 долларов продажная цена за вычетом комиссии галереи, – сказала Аллегра. Затем впервые за лето после благотворительного бала она быстро чмокнула меня в губы и ушла.

Сюрприз Аллегры для меня должен был быть ответным, поэтому летом я устроил его для нее. Я сделал тот же портрет, только на этот раз ничего не смазывал. Если вы знали Аллегру, то поняли бы, что на портрете – именно она, во всей своей обнаженной красе.

***

В последнюю субботу перед моим возвращением в колледж на выпускной курс Аллегра попросила меня пойти с ней на прогулку, во время которой она отдаст мне чек за проданную картину. Хотя я не сказал ей об этом заранее, это был мой шанс подарить ей мой новый портрет, который я назвал: «Правильная красота». Но она не сказала мне, что наша экскурсия посвящена свиданию в отеле «Лазурит», расположенном примерно в шестидесяти милях отсюда.

В течение четырех часов после полудня у меня был сексуальный опыт, который превзошел даже три других сексуальных опыта, которые у меня были с Аллегрой. Было трудно определить разницу, пока я, наконец, не догадался: наши соития были не только столь же физически приятными как всегда, но и в них присутствовал более сильный эмоциональный компонент... особенно с ее стороны... что означало, что в дополнение к траху мы иногда занимались любовью.

После завершающего душа она отдала мне чек от продажи картины, а я подарил ей свой новый портрет. Развернув его, она воскликнула со слезами на глазах:

– Я влюбилась в него... но не могу его выставить. Любой, кто его увидит, поймет, что у меня была интимная связь с художником!

– Спрячь его где-нибудь подальше и смотри на него, только если соскучишься, – ответил я.

После этого замечания она набросилась на меня с каждой унцией эмоций в своем теле, и я думал, что мы снова начнем блудить и придется опять принимать душ, прежде чем она взяла себя в руки.

Мы очень приятно доехали до дома, хотя во время поездки я задавался вопросом, увижусь ли я с ней когда-нибудь опять, поскольку у меня не было веского повода вернуться в родной город после переезда родителей, и поскольку я знал, что Вэн, после окончания университета, уже нашел работу, находящуюся примерно в пятистах милях от дома.

Когда Аллегра высадила меня в уединенной части парка в четверти мили от дома моих родителей, мы страстно поцеловались.

– Увижу ли я тебя когда-нибудь еще? – спросил я.

– Случались и более странные вещи, – ответила она, засунув язык мне в рот.

И снова, после интерлюдии с Аллегрой, следующие две недели мои мысли путались.

***

На выпускном курсе у меня было немного социальной жизни, но не слишком. Как я и опасался, Аллегра испортила мне сексуальные отношения с другими женщинами. Хотя я несколько раз переспал, я сравнивал своих партнерш с Аллегрой, что означало, что любая надежда на отношения была обречена.

В течение учебного года я больше не видел Аллегру. Однако у меня был с ней некоторый контакт, поскольку я послал ей четыре картины, на которых были изображены женщины в боевых позах и на диком фоне, и она продала их в той же галерее, в которой продавалась «Эйфория». Эти четыре картины были хороши, но в них не было части моей души, как в «Эйфории», поэтому они были проданы за 1500-2000 долларов. Однако этого было достаточно – вместе с $14 000 (минус налоги) за «Эйфорию» и тем фактом, что я все еще получал стипендию по лакроссу и у меня были летние заработки – чтобы, когда я закончил колледж, у меня хватило денег на исправную машину (машина, бывшая у меня в колледже, умерла) и двухкомнатную квартиру (с арендованной мебелью) для себя.

После окончания колледжа в конце весны, когда мне только исполнилось двадцать три года, я получил работу в крупной компании в городе, расположенном примерно в восьмистах милях от моего родного города. Что мне действительно понравилось в этом городе, так это его оживленное художественное сообщество, поскольку я хотел продолжать рисовать и изучать больше техник, мечтая в конечном итоге стать художником на полную ставку.

***

Я прожил в новой квартире около десяти дней и уже закончил первую рабочую неделю, когда поздно утром в субботу в мою дверь постучали. Поскольку я еще никого толком не знал, то был очень удивлен. Когда я открыл дверь, там стояла Аллегра с чемоданом в руках.

– Привет, Кевин, – улыбнулась она.

– Э... здравствуйте, миссис Вэн Ренсселаер, – заикаясь, ответил я.

– Ты больше не можешь меня так называть, – усмехнулась она, подняв левую руку с оголенным безымянным пальцем. – Подойдет Аллегра, а моя фамилия вернулась к девичьей – Херст.

– Что... что... случилось?

– Пригласи меня, и я расскажу, – усмехнулась она.

– О... прости... входи, – заикнулся я, отодвигаясь с дороги. Проходя мимо меня, она быстро поцеловала меня в щеку.

– Короче говоря, Джордж узнал о твоем портрете «Правильная красота» и спросил меня о нем. Может, я и изменщица, но не лгунья, поэтому я рассказала ему, что он означает. Он был очень расстроен – тем более что я не извинилась. Когда на следующий день он успокоился, я рассказала реальное положение дел, и мы развелись, – бесстрастно сказала она.

– Как он его нашел? – спросил я.

– Этот ответ мы дадим в другой раз, – хихикнула она.

Никогда раньше я не слышал, чтобы она хихикала.

– Какова... была... реальность ситуации, – спросил я, временно потеряв дар речи.

– Прежде чем расскажу, я хочу, чтобы ты ответил на один вопрос, – сказала Аллегра, поднимаясь со своего места, подходя ко мне и садясь мне на колени. Внимательно глядя мне в глаза, она сказала:

– Однажды ты сказал, что любишь меня. Это все еще правда?

Я тяжело вздохнул, в надежде, что все идет так, как я хотел, поэтому, рискнув, что мое сердце не будет разбито, я ответил:

– Да... нет, беру свои слова обратно... черт возьми, да!

Аллегра улыбнулась.

– Тогда я могу рассказать тебе реальную ситуацию. Я влюбилась в тебя, и не смогла бы остаться с Джорджем, если бы у меня был шанс быть с тобой.

Когда мы лежали в постели, голые, запыхавшиеся и вспотевшие, примерно через полчаса после настолько животного траха, насколько это было возможно, мы смотрели друг другу в глаза. Я неуверенно спросил:

– Тот факт, что у тебя чемодан, означает, что ты остановилась в отеле?

– Это означает, что мне нужно где-то остановиться. Я надеялась, что это может быть здесь, с тобой, если ты сможешь выдержать жизнь с тридцати пятилетней, когда тебе всего двадцать три, – ответила она, прикусив губу.

– А где остальные твои вещи?

– На длительном хранении в климат-контроле; с этим проблем нет, – ответила она.

– Если ты останешься здесь, что это значит? – спросил я.

– Это значит, что в течение следующего года мы увидим, суждено ли нам быть вместе. Я думаю, что, скорее всего, да. В конце концов, прошлым летом у меня было двухмесячное собеседование с тобой на совместимость, когда мы занимались сексом всего четыре часа, но вместе занимались чем-то в одежде по меньшей мере двести часов, так что, я думаю, что мы выясним, что хорошо подходим друг другу.

– Ты проводила со мной собеседование? – усмехнулся я.

– Как ты думаешь, чего я добивался, находясь с тобой в тесном несексуальном контакте на протяжении стольких часов? Я хотела узнать, подходим ли мы друг другу в одежде и без нее. Полагаю, что да, и в течение следующего года мы сможем в этом убедиться.

– Сможешь ли ты выдержать жизнь в двухкомнатной квартире, после того как всю жизнь прожила в особняках?

– Мне не терпится попробовать. Через год мы сможем переоценить и наши отношения, и наши условия жизни; возможно, ты сочтешь меня слишком требовательной, а мне будет чересчур трудно жить без всех привилегий богатства. Мы не можем узнать, пока не попробуем... а одно я знаю точно, с нашей сексуальной совместимостью нет никаких проблем, не так ли? – усмехнулась она.

– Нет – с этим проблем нет, – рассмеялся я. – Однако мне нужно знать, являюсь ли я просто заместителем Брэндона, и ты должна рассказать мне всю историю о его жизни и смерти.

Аллегра стала серьезной и прежде чем ответить, сделала паузу.

– Ты начался как заместитель Брэндона. Потом, когда я узнала тебя получше, и ты повзрослел, я начала любить тебя таким, какой ты есть, хотя тот факт, что ты выглядишь так же как Брэндон, не был лишним. В любом случае, прошлым летом тебя я полюбила, так что, нет – ты точно не суррогат Брэндона. Что касается того, чтобы рассказать тебе полную историю о нем, я, возможно, никогда не смогу ее рассказать; мне очень трудно и нервирует говорить об этом.

Я поцеловал ее, и мы занялись любовью: никакого траха, только сексуальная и эмоциональная связь.

***

Так начался великий эксперимент: может ли пара, в которой женщина старше мужчины на двенадцать лет, принадлежащая к разным социальным слоям, имеющая отношения, начавшиеся из-за того, что мужчина выглядел как умершая любовь всей жизни женщины, быть счастливой вместе?

Все шло не совсем гладко. Аллегра на самом деле испытывала некоторые трудности с адаптацией к нормальной жизни, а не к богатой. Однако она никогда на это не жаловалась, и единственное, что она успешно пролоббировала, – это новая кровать. Арендованная двуспальная была неудобной, а поскольку большая часть нашего общения проходила между простынями, она купила первоклассную двуспальную кровать и вернула назад арендованную.

Что касается меня, мне приходилось помогать Аллегре общаться с нормальными людьми во многих ситуациях, но я никогда ничего ей не навязывал, а она искренне хотела видеть, что такое быть нормальной. Ее не интересовала работа за деньги, но она участвовала в нескольких благотворительных организациях (которые тайно поддерживала и материально), но редко использовала свои деньги, чтобы поддержать нас. Мы жили почти исключительно (с небольшими отступлениями, такими как отпуск на Арубе в самый тяжелый зимний период) на мои заработки.

Одно, что постоянно делала Аллегра, – это поощрение моей живописи. Я продавал не больше пары новых работ за небольшие деньги, но ее это не останавливало. Она знала, что я люблю живопись гораздо больше, чем свою работу, которую я держал только для того, чтобы зарабатывать деньги.

Еще одним признаком того, что наши отношения могут выжить, было то, что наша сексуальная страсть друг к другу не ослабевала ни на йоту. По десятибалльной шкале наше сексуальное удовлетворение оставалось одиннадцатью все время, пока мы жили в моей квартире.

После того как мы прожили вместе около девяти месяцев, я был убежден, что мы глубоко влюблены – знаю, что это так – и у меня настолько появилась надежда на будущее, что я купил ей обручальное кольцо. Хотя оно было примерно на 1/4 меньше того, что подарил ей Джордж, я знал, что оно понравится ей так же сильно, если не больше.

Обручальное кольцо лежало в одном из моих ящиков, спрятанное под одеждой, и я думал, когда же у меня хватит смелости сделать предложение неприлично богатой богине на двенадцать лет старше меня. После по-настоящему эмоционального занятия любовью в субботу вечером, когда в моем мозгу мелькали мысли об обручальном кольце, Аллегра, не глядя на меня, положив голову мне на грудь, сказала:

– Кевин, возможно, есть причина, по которой мы захотим переехать раньше чем через год, или, по крайней мере, найти место, куда можно быстро переехать, прожив год здесь.

– Почему? – спросил я.

– Ну... не знаю как, но я перепутала даты предохранения... может быть, потому, что я так счастлива и влюблена, что просто не думала об этом... но я – на седьмой неделе беременности, – тихо сказала она.

Она сказала это так тихо, что я не был уверен, правильно ли ее расслышал, поэтому я поднял ее подбородок так, чтобы она смотрела на меня, и спросил:

– Ты сказала, что беременна?

Она кивнула головой, а затем тихо заплакала.

– Клянусь, я сделала это не для того, чтобы привязать тебя к себе, я бы никогда не пыталась привязать тебя к себе, если бы ты...

Я ее прервал.

– Молчи, – рявкнул я.

Она продолжала тихо плакать, пока я встал, подошел к комоду и достал обручальное кольцо. Я вернулся в кровать, открыл коробочку с кольцом и, глядя ей в глаза, спросил:

– Сделаешь ли ты меня самым счастливым человеком на свете, выйдя за меня замуж?

Она так сильно рыдала, что я не мог понять, что она говорит, но, учитывая, что она протянула ко мне левую руку с расставленными пальцами, понял, что она хотела сказать «да», и надел кольцо на ее безымянный палец.

***

За десять дней до истечения срока аренды моей квартиры мы переехали в красивый, но явно не показушный дом с четырьмя спальнями, который купила Аллегра. Через неделю мы поженились на небольшой церемонии. Я уволился с работы и теперь полный рабочий день рисую, помимо того, что занимаюсь нашими двумя детьми – мальчиком, похожим на меня, и девочкой, похожей на Аллегру. На продаже своих работ я зарабатываю достаточно, чтобы позволить себе покупать всю нашу еду и одежду для меня и детей (одежду Аллегры я себе позволить не могу). Аллегра оказывает остальную поддержку. Я становлюсь известным в мире искусства благодаря картинам красивых женщин в боевых позах, а после смерти, возможно, даже стану знаменитым.

Я стал очень хорошо танцевать; у меня было много практики, поскольку Аллегра либо организует, либо посещает всевозможные благотворительные балы. На самом деле я думаю, что со всей скромностью могу сказать, что мы – лучшие и самые восторженные танцоры, куда бы мы ни пошли, и я никогда, никогда не позволяю никому другому танцевать с ней.

Через пять лет брака с женщиной, которую люблю всем сердцем, я счастливее, чем когда-либо думал, что могу быть.

Хотя после нашей свадьбы я никогда не поднимал тему Брэндона, иногда я с улыбкой спрашивал, как именно Джордж нашел «Правильную красоту», которую я нарисовал с Аллегры, которая теперь гордо висит в нашей гостиной и которая стала причиной их развода. Однако только через пять лет брака я узнал все подробности этого.

Однажды солнечным весенним утром, когда вся наша семья была в хорошем настроении, мы с детьми щекотали Аллегру, а она умоляла нас остановиться.

– Нет, пока не расскажешь нам, как именно Джордж узнал о «Правильной красоте», – усмехнулся я.

– Хорошо-хорошо, – засмеялась она. – Я повесила ее в спальне на стене над его кроватью.

Пока я стоял ошеломленный, она практически бросила на меня нашу почти пятилетнюю хихикающую дочь, подхватила двухлетнего сына и сказала:

– Теперь, когда все улажено, пойдемте в парк!