At the End of the Tour от NoTalentHack

*********************************************

Я долго затягивался гвоздичной сигаретой, последней из вредных привычек, которые я себе позволял. Ну, кроме моего чувства моды, которое теперь в основном ограничивалось ношением тяжелых ботинок с офисной повседневной одеждой. И то, и другое – пережитки моего готического периода, веселой фазы моей жизни во время учебы в колледже и в начале взрослой жизни. Мне нравилась музыка и эстетика, особенно в одежде девушек, но я никогда не получал настоящего удовольствия от ангста, особенно после того как сошелся с Элли.

Я встретил Элли в плохое время в ее жизни. Ну, особенно плохое время в ее жизни. У нее была длинная полоса невезения, начавшаяся еще до ее рождения. Ее мать, Глория, была наркоманкой, жестокой, когда она была рядом, но в основном она отсутствовала. Вместо нее ее воспитывал отец, Дон, школьный учитель английского языка. Глория заманила Дона в ловушку. Он работал над своей магистерской диссертацией по лингвистике, когда имел несчастье быть привлеченным ее красивым лицом и диким характером. Она забеременела Элли, и Дон решил поступить правильно. Это стоило ему почти всего: многообещающей карьеры, шанса на верную жену, здоровья и самоуважения. Единственное, что он приобрел, – это Элли, что он считал более чем справедливым обменом.

– Когда ты перестанешь курить эти штуки? Я не хочу, чтобы у тебя был рак легких, детка, – услышал я ее приятный голос позади себя на балконе. Курить внутри мне не разрешалось.

– Ты заставила меня бросить пить и курить травку. Ты уже достаточно улучшила мою продолжительность жизни, Эль. – Я затушил сигарету и повернулся к ней.

– Подай на меня в суд. Я жадная. Хочу прожить с тобой как можно дольше.

Она приподнялась на цыпочки и поцеловала меня.

– Хотя мне нравится твой вкус после того, как ты их выкуришь.

– Я имею в виду, мне скоро нужно быть у врача. Я с удовольствием дам тебе попробовать меня еще раз.

Она прикусила губу.

– В другой раз, милый? Я бы подумала, что утомила тебя прошлой ночью. Мне нужно в магазин.

Я заключил ее в объятия и снова поцеловал.

– Если ты когда-нибудь утомишь меня настолько, что на следующее утро я не смогу провести с тобой еще один раунд, проверь, не овощ ли я.

Она отстранилась, и я шлепнул ее по попе. Я вдруг вспомнил.

– О! Хочешь, запишу тебя на медосмотр, пока сам буду у врача?

Она подняла голову.

– Ммм, нет. Спасибо, но у них на работе сейчас перебои с расписанием. Не знаю, когда смогу пойти. – Она взяла ключи и направилась к выходу. – У меня сегодня длинная смена, милый. Увидимся вечером.

Мне нравилось наблюдать за ее походкой. Она ниже меня ростом, как и большинство людей. Но такая грациозная, а струящиеся юбки и крестьянские блузки, которые она предпочитала, всегда вызывали у меня улыбку. Там, где я выглядел тем, кем был, – корпоративным ИТ-трутнем, проигрывающим борьбу за сохранение частицы индивидуальности, – она всегда выглядит так, словно вышла из Хейт-Эшбери в конце 60-х годов.

***

Я улыбался, пока ехал на медосмотр. Прошлая ночь была великолепной. Последние пару месяцев Элли была очень ласковой, и она всегда была ласковой с самого начала. Я знал, что скоро в этом плане наступит спад; это было в ее характере почти столько же времени, сколько я ее знаю. Иногда я беспокоился, что у нее может быть маниакальная депрессия, но ей не нравилась идея принимать лекарства. Это не было большой переменой, и ее приступы длились всего несколько недель, но я беспокоился о ней.

Полагаю, это было в порядке вещей. Обычно я за нее волновался. Как уже говорил, я встретил Элли в особенно тяжелый период ее жизни. У нее было тяжелое детство; единственными светлыми пятнами в ее жизни были ее отец, постоянно пытавшийся свести концы с концами и поэтому часто отсутствовавший, и ее лучший друг Дерек. Дерек был с соседней улицы; у него было такое же плохое детство, и из-за этого они сблизились. Они дружили, потом встречались, когда поступили в школу. Они были друг для друга первыми, и Элли думала, что они всегда будут вместе. Но у Дерека были другие планы. Он был очень талантливым гитаристом и неплохим певцом. И неплохим автором песен. Когда им было по двадцать, ему пришлось выбирать между Элли и своими мечтами, и он выбрал мечты.

Она восприняла это очень тяжело. Если Дерек не мог дождаться, когда отправится в путь, то Элли хотела остепениться, завести дом и семью. Она жаждала стабильной жизни, которой у нее не было в детстве, и надеялась, что Дерек, в конце концов, решит, что он тоже этого хочет. Когда этого не случилось, она впала в глубокую депрессию.

Элли умна; она получила академическую стипендию и с головой погрузилась в учебу. Она любит поэзию и писать, и в то время, когда я ее встретил, работала над получением степени по английскому языку. Знакомство было не слишком приятным: Я был веселым готом, с трудом сдававшим экзамены по информатике и слишком много веселившимся, а она была маленькой депрессивной хиппи, пытавшейся пережить свое первое расставание. Мы столкнулись друг с другом в кампусе. Буквально.

Я не обращал внимания на то, куда иду. По правде говоря, у меня было похмелье после прошедшей ночи, и я старался держать голову опущенной, чтобы мне в глаза попадало как можно меньше света. Она же отвлеклась на СМС, и мы врезались друг в друга; ей досталось больше всего, она уронила свои книги и ноутбук на пол.

– О, боже, мне так жаль!

– Смотри куда идешь, засранец!

Я протянул ей руку, она оскалилась, но взяла ее. Мы начали собирать ее вещи; книги были в порядке, но когда она попыталась включить свой ноутбук, ничего не вышло.

– Блядь! Блядь, блядь, блядь! Я не могу позволить себе его чинить! Какого хрена ты не смотрел, куда едешь?

– Какого хрена ты не смотрела!

– Я... я... – Она заплакала.

У меня не очень хорошо с эмоциями. По умолчанию я радуюсь довольно тихо, но это в основном потому, что демонстративное проявление эмоций заставляет меня чувствовать себя неловко. В детстве мне было тяжело; моя семья – шумные люди, с громкими голосами, широкими мнениями и большими чувствами. Я часто задумывался, не усыновлен ли я, но я выглядел как более молодая версия моего отца, так что, это было довольно маловероятно.

– Эй, эй, эй, это... все в порядке. Мы все исправим.

– Как?! Я не могу себе этого позволить! Я только что, блядь, сказала это! Уж не ты ли собираешься за это заплатить?

– Вот. – Я забрал у нее ноутбук. – Пойдем, найдем место, где можно присесть, и я посмотрю на него.

Внутри студенческого союза я нашел относительно чистый стол и начал его осматривать. Корпус не треснут, экран в порядке, никаких очевидных повреждений. Я вытащил батарею и вставил ее обратно. Безрезультатно.

– Что ты делаешь?

– Устраняю неполадки. IT-специалист. Дай минутку. – Я достал свой мультитул и начал снимать корпус.

– Стой, остановись! Не сломай его!

Я вздохнул.

– Слушай, эээ... как тебя зовут?

– Элли.

– Элли, отлично. Я – Тим. Все пойдет гораздо быстрее, если ты не будешь на меня кричать. Это не первый ноутбук, который я ремонтирую.

Я протянул десятку.

– Почему бы тебе не принести нам пару напитков? для меня – Горную росу.

Она нерешительно взяла ее и ушла.

Пока ее не было, я приступил к делу. Открыл корпус и довольно быстро обнаружил проблему: от материнской платы отсоединился кабель. Я закрепил его, надел корпус обратно и запустил. К тому времени, как она вернулась с нашими напитками, он уже был на экране блокировки.

– Та-да! – Я повернул экран к ней лицом и расцвел.

– Боже мой! Правда? – Ее облегчение было ощутимым.

– Теперь все должно быть в порядке. Просто кабель разболтался.

Наконец-то у меня появился шанс по-настоящему ее рассмотреть. Она была красивой. Напряженной, но красивой. Мы были странно похожи: оба светлокожие, со светлыми волосами. У нее зеленые глаза, а у меня голубые. Никто не принял бы нас за брата с сестрой, но за кузенов? Вполне возможно.

– О, слава богу, – выдохнула она. – Прости, что прежде накричала. Это... У меня были плохие, ну, несколько плохих месяцев.

Я покачал головой.

– Нет, все в порядке. Я должен был быть более внимательным.

Я пытался придумать, как уговорить ее остаться и поговорить. Я мало что знал о ней, кроме того, что она красивая, но это был колледж, а я был парнем. Для начала этого было достаточно.

– Ну, наверное, мне тоже бы следовало, – улыбнулась она и начала вставать.

– Подожди! Вот. Давай я напишу тебе свой номер. Просто на случай, если потом возникнут проблемы. – Слик, Тим.

Она подняла бровь, но сдалась и дала мне свой номер. Думаю, я выгляжу не так уж плохо, это – колледж, а она – девушка, и для нее это тоже стало достаточной причиной.

***

Это не совсем история любви на века, но мы начали общаться, потом стали друзьями, потом друзьями с привилегиями, потом любовниками, а потом пошли по цепочке, пока не поженились через пару лет после знакомства. Мы были забавной парой – счастливый парень-гот и угрюмая девушка-хиппи, но чем дольше мы были вместе, тем менее угрюмой она становилась.

Через несколько месяцев после того как мы начали официально встречаться, я познакомился с ее отцом, и он поблагодарил меня за то, что я оказал на нее стабилизирующее влияние. Дон отвел меня в сторону после ужина и признался:

– Я давно не видел ее такой счастливой. Она наконец-то снова начинает думать о будущем в позитивном ключе, и я не могу тебя не поблагодарить за это.

В итоге я стал близок также и с ним. К тому времени, когда мы поженились, он называл меня «сынок», что было очень приятно. У него было такое же отношение к большим эмоциям, как и у меня, и в некотором смысле я чувствовал больше родства с ним, чем с моей настоящей семьей. Когда мы поженились, я стал называть его «папа». Элли была его единственным ребенком. Он был в восторге.

В конце концов, я начал свою корпоративную карьеру в сфере информационных технологий в качестве скромного сетевого техника. Это была хорошая начальная зарплата, а у нас с Элли были ограниченные потребности, поэтому она смогла остаться на своей работе в колледже в настоящем, честном до мозга костей книжном магазине. Она любила бумажные книги, виниловые пластинки и все остальные носители информации, которые сохранились в основном благодаря ностальгии и упрямству. Ее график всегда был изменчив, но мы все равно находили достаточно времени, чтобы побыть вместе.

За то время что мы были парой ее отношение к Дереку изменилось. В начале она его ненавидела, если вообще говорила о нем. Меня это устраивало; ни одному парню не нравится слушать о бывшем своей девушки. Но со временем ее отношение смягчилось. Он начал иметь некоторый успех, в основном на уровне независимых студий звукозаписи/малых лейблов, но в конце концов получил немного эфира. Маховик музыкальной индустрии наконец-то снова остановился на «поэте-песеннике с бэк-группой на базе гитары». Однажды мы слушали радио в машине, и зазвучал он. Я собирался переключиться, но она заставила меня оставить его включенным. Взяла мою руку и поцеловала ее.

– Все в порядке. Дерек наконец-то получил свою мечту, а я свою. Я рада, что он счастлив.

Недавно мы заговорили о том, чтобы завести детей. Мы женаты уже почти пять лет, и меня повысили до ведущей роли; вероятно, скоро придет время снимать сапоги. Мы были финансово стабильны и хотели завести детей, пока еще достаточно молоды, чтобы угнаться за ними.

Элли перестала принимать таблетки. Мы не пытались нарочно, но и не береглись, и прошло уже четыре месяца. На медосмотре я поговорил об этом с врачом, и он предложил мне сделать дополнительные анализы: просто взять кровь в одном из диагностических центров, которые специализируются на этом, а не на более интересных вещах, когда речь идет о проблемах фертильности.

У меня был выходной, поэтому я отправился в ближайшую клинику в нескольких милях отсюда. Когда меня закончили колоть, приближалось время ланча, а неподалеку находилось новое кафе, которое мы с Элли давно хотели посетить. Я решил, что убью двух зайцев одним выстрелом. Я уже собирался войти в ресторан, когда увидел Элли. И Дерека. И они целовались.

Я чувствовал себя так, словно вышел из тела. Этого не может быть. Кто-то, должно быть, разыграл меня, разыграл, один из этих дурацких трюков на YouTube. Моя жена не могла... о боже. Я пошатнулся, как будто меня ударили. Потряс головой. У меня хватило ума достать телефон и сделать несколько снимков, а потом я пошел прочь, онемев от шока.

Я прошел полквартала, свернул за угол и опустился на скамейку на автобусной остановке. Я не мог думать. Во рту пересохло, и мне казалось, что меня сейчас вырвет. Пожилая женщина увидела мое состояние и, кажется, спросила, все ли со мной в порядке, но я не смог ответить. Она могла бы говорить на суахили, все равно от этого не было никакого толку.

Я написал своему боссу СМС, сказав, что мне стало плохо: что-то съел. Я как-то добрался до своей машины. Я еще не мог сесть за руль, потому что знал, что попаду в аварию. Внезапно я обнаружил ценность больших эмоций. Я начал кричать от ярости, колотить по рулю, кричать об этой шлюхе-изменнице и ее парне-придурке. Собирался убить их обоих на хрен. Я кричал, кричал и выл от боли, пока не охрип. Потом пришли слезы. Как она могла? Почему? Он ее бросил, я был рядом, почему? Почему? Я положил голову на руль и плакал, пока слезы не иссякли. Затем, осунувшись, я завел машину и поехал обратно в нашу квартиру.

Я собрал сумку. Не свою. Ее. В договоре аренды стояло мое имя. Я оплачивал все наши счета. У нас нет детей. И я ни за что на свете не прикоснусь к ней снова. Мы расстались.

Я подумывал выпить пива, но эта ебаная пизда заставила меня отказаться от выпивки. Я вспомнил ее утренний бред: «О, милый, я хочу провести с тобой еще много лет!» Ага, чтобы ты, блядь, могла изменять мне, трахаясь со своим мусорным бывшим. Или, думаю, теперь уже не бывшим. Блядь. Блядь, блядь, блядь.

Я понятия не имел, когда она вернется, знал лишь, что «поздно». Я больше не мог здесь находиться. Еще в школе я любил бегать, любил спортзал, боевые искусства. Еще одна нетипичная вещь для ребенка-гота. Я давно не занимался ничем из этого, но сейчас мне просто нужно было что-то делать. Что-то физическое, чтобы отвлечься от эмоционального. Я достал из шкафа свою старую пару кроссовок, переоделся в шорты и футболку и просто побежал.

Я был не в форме. Но также я, вероятно, был в распаде, в том состоянии двигательного возбуждения с помрачением сознания и нарушением памяти, когда можно заставить свое тело сделать гораздо больше, чем оно обычно может, потому что теряется связь с самим собой. Я не знал точно, как долго я бежал или как далеко. У меня есть мышечная память, чтобы знать, как бежать в таком темпе, который позволит мне бежать так долго, как я смогу, но нет сознательного понимания того, куда я направляюсь и зачем.

Когда мое тело, наконец, донесло до мозга, что неизбежен срыв, когда мои легкие горели, мышцы сгорали от молочной кислоты, и я просто не мог двигаться дальше, я привалился к стене здания в какой-то незнакомой мне части города. И. Просто. Остановился. Перестал бежать, перестал думать, перестал быть хоть сколько-нибудь значимым.

***

Через неопределенное количество времени мой мозг, наконец, включился. Уже темнело. Я понятия не имел, где нахожусь: знакомых ориентиров не было, ни в одном из зданий не было узнаваемых предприятий, и я закончил свой марафон достаточно далеко от любого уличного знака, чтобы увидеть его в сумерках, до того как зажгутся уличные фонари. Тот, кто говорит, что от проблем не убежишь, просто недостаточно старался.

Суперумный айтишник наконец-то вспомнил, что живет в двадцать первом веке. Я достал свой телефон и проверил приложение карты. Господи. Я пробежал почти семь миль, прежде чем свалился в обморок. Удивительно, до чего может довести экзистенциальный ужас. А потом... о, черт, да, это мои ноги. Я со стоном поднялся на них, чувствуя усталость, боль и мозоли. Uber. Да. Я бы взял Uber.

На обратном пути к моей квартире мы с моим водителем Амиром заехали в гастроном, и я купил нам обоим ужин. Всего лишь сэндвич и чипсы, но все же. Эй, быть временным работников – отстой, и сейчас я не собирался заводить детей, так почему бы не купить чуваку сэндвич? У меня есть гребаные деньги. И для меня тоже была упаковка. Амир видел, что я – в полной жопе, а он торговал травкой на стороне, так что, эй, зачет! Культура разводилова для победы.

По дороге я пролистал свои СМС. О, как мило, Элли дала мне знать, что задержится. Интересно, что она задумала? Наверное, просто колотится на работе. Или забила на работу. Или на столе. На диване у придурка. На нашей кровати. БЛЯДЬ!

Оказавшись в своем комплексе, я потащил свое измученное тело вверх по лестнице так осторожно, как только мог, делая шаги осторожно, в то время как мое тело кричало на меня за нанесенное ему оскорбление. Это было довольно медленно, но у меня получалось. Оказалось, что черепаха проиграла гонку, которая имела значение. Эзоп был бы разочарован.

– К черту. – Я опустился на диван. Впервые за почти пять лет я пил пиво за ужином, и это было чертовски славно. Это была вода с мочой, и все равно она была лучшей чертовой вещью, которую я не пробовал целую вечность. На вкус это было похоже на бессмысленный бунт, когда я пью яд, чтобы насолить своей жене. Мне понравилось. Я зажег косяк от своего нового дилера и, пыхтя, проделал свой путь к временному блаженству.

Примерно через два часа пришла Элли, принюхиваясь к воздуху.

– Это травка? Господи, Тим, что ты делаешь? Что с тобой случилось?

Я не успел переодеть свою потную одежду. Я был уставшим, избитым, дурно пахнущим и слегка навеселе. Тоже? Довольно чертовски кайфово. У Амира хорошее дерьмо.

– Я? О, ничего. Знаешь, все как обычно. Как прошел твой день? – Она очень мешала мне расслабиться.

– Тим, ты меня пугаешь. Что происходит?

Динь-динь-динь, вот и звонок. Пора начинать драку.

– Это ты скажи мне, Элли. Как давно ты трахаешься с Дереком?

Она побелела как лист и начала заикаться.

– Я... я... я... я...

– Кажется, у тебя заклинило мотор стартера, Элли. Не хочешь потратить секунду на то, чтобы понять, как именно ты собираешься солгать мне и начать все сначала?

Проклятье, мне следует чаще спорить свысока.

Она начала лихорадочно соображать, ее рот то открывался, то закрывался. Я достал свой телефон и открыл приложение «Фото», а затем бросил его к ее ногам.

– Давай просто пропустим ту часть, где ты будешь лгать, Элли. Я зашел в кафе, чтобы посмотреть, не станет ли оно хорошим местом для свидания. – Я фыркнул с веселым негодованием. – Похоже, что стало!

Я посмотрел в пол.                                                                                                     

– Итак. Как давно?

– Тим, это не...

Я мгновенно оказался на ногах, адреналин и ярость перекрыли красные предупреждающие сигналы, которые выбрасывало в мозг мое тело. Я был у нее перед лицом, брызжа слюной от ярости.

– КАК. БЛЯДЬ. ДАВНО. ЭЛЛИ?!

Она отпрянула от меня и начала плакать.

– Два месяца.

Я лишь покачал головой.

– Два месяца. Ну, это просто охренеть...

Ее голос, робкий, как у мышки.

– В этот раз.

В этот раз. В этот. Время. Три слога. Восемь букв. И это все, что потребовалось, чтобы разрушить мой мир.

Мой мозг начал собирать все воедино, все сразу. Дерек – гастролирующий музыкант. Элли уже два месяца находится в режиме повышенной ласки. Она впадала в такой режим нерегулярно два-три раза в год по месяцу или два за раз. После этого она спадала, может быть, на неделю или около. Это продолжалось до... до... до... о, Боже. О, Боже! Еще до того, как мы поженились!

Не знаю, истощение ли это, травка, пиво или просто внезапное разрушение реальности, какой я ее знал, но я больше не мог стоять на ногах.

– Господи, Элли. Господи. – Я протиснулся мимо нее в нашу спальню, пытаясь добраться туда до того, как у меня откажут ноги. Мне это удалось, правда с трудом, я упал на край кровати и обхватил голову руками.

– Шесть лет? Шесть лет ты мне изменяешь? Почему... почему... мы поженились, Эль?! Ты вышла за меня замуж! – Теперь слезы полились сильнее чем раньше. Одно дело – думать, что моя жена меня разлюбила. Другое дело – узнать, что она никогда и не любила меня с самого начала.

Она последовала за мной в комнату и опустилась передо мной на колени, пытаясь поймать мой взгляд.

– Потому что я люблю тебя, Тим. Я всегда любила тебя. Ты - самый лучший мужчина в мире, единственный, с кем я чувствую себя в безопасности.

Я начал смеяться. Не мог сдерживаться. По моему лицу катились слезы, когда я задыхался от смеха. Я даже не мог ответить.

Ее голос стал более настойчивым.

– Пожалуйста, Тим. Пожалуйста. Я серьезно. Ты – самый лучший мужчина, которого я когда-либо встречала. С тобой я чувствую себя в безопасности и любимой. Пожалуйста, мне нужно, чтобы ты...

Я сорвался.

– Мне нужно, чтобы ТЫ убралась из моей жизни! Ты – никчемная, изменщица! Хватит стоять здесь и врать мне, забирай свою сумку и уходи!

Она вздохнула и потянулась ко мне:

– Что, Тим? Нет! Нет, я не брошу тебя так. Не хочу, чтобы ты повредил свою...

Я отшлепнул ее руку, и, будучи напряженной от стояния на коленях, она упала на задницу. Я никогда раньше не поднимал на нее руку. Я вообще никогда не поднимал руки на женщину. Черт, кроме боевых искусств в старшей школе, я никого не бил с тех пор, как учился в четвертом классе.

– Черт, Эль, прости меня. – Я остановился. Нет. К черту все. – Я не должен был тебя бить, но ты не должна была пытаться дотронуться до меня. Ты думала, что сможешь выкрутиться? Что я все еще буду хотеть тебя, после того как ты позволила этому больному члену в себя войти? Это только он, или ты также трахала всю его группу? Насколько ты большая шлюха, Элли?

– Я не шлюха! – Внезапный гнев в ее глазах. Она отпрянула назад. Я был слишком ошеломлен, чтобы блокировать ее; это была Элли. Она не могла убить даже жука, ей всегда приходилось брать бумажку и выносить его на улицу. Я почувствовал, как ее рука ударила меня по щеке, громкая, настоящая пощечина.

Перчатки сняты.

До сегодняшнего вечера я и пальцем ее не тронул, но, похоже, сейчас был подходящий вечер для этого. Мой адреналин снова подскочил, даже когда предупреждающие огни в моей голове начали переходить от мигающего красного к горящему черному. Я схватил ее за руку, сжав так крепко, что наверняка оставил синяки. Элли скулила от боли, пока я тащил ее за собой. Она споткнулась, но я просто потащил ее за собой, прихватив по дороге из нашей спальни ее сумку. Нашей спальни. Что за чертова шутка?

– Тим, пожалуйста! Остановись!

Я не был самым сильным парнем, но Элли была крошечной и испуганной. Она боролась, но у нее не было шансов устоять. Мы добрались до входной двери, и она начала умолять.

– Нет, Тим, нет, пожалуйста, прости меня, я люблю тебя, пожалуйста, нам нужно поговорить, детка, я...

– НЕ ЕБИ МНЕ МОЗГИ, ПРОКЛЯТАЯ ШЛЮХА! – Мой голос был ревом, и она отпрянула, как добыча, пытающаяся убежать от хищника. Я был Тимом, ее малышом, ее любовью, ее лаской. Она не узнавала человека, которого видела. Хорошо. Она начинала понимать, что я чувствую.

Я открыл дверь квартиры и швырнул в нее сумку. Наши соседи уже начали высовывать головы. Я толкнул ее. Она споткнулась и упала на колени. Я с усмешкой посмотрел вниз, нависнув в дверном проеме.

– Остальное свое дерьмо получишь позже. Пусть твой отец позвонит мне, я с ним договорюсь. Не хочу больше видеть твое лицо и слышать твой голос.

– Тим, подожди, моя сумочка!

Она лежала у двери. Я схватил ее, открыл и вытащил ключи, а потом швырнул в нее. Не ей, а в нее.

– Но мои ключи, мне нужно...

– Это я плачу за нее. Она на мое имя. Она больше не твоя.

– Но как я доберусь до папы?

Чертова наглость.

– Позвони своему папе, позвони своему парню, вызови Uber. Черт, иди и попробуй поторговать своим телом на углу за проезд в автобусе, шлюха. Мне похуй.

Я захлопнул дверь. Задвинул засов, в то время как она стучала в дверь, умоляя впустить ее обратно, чтобы мы могли поговорить, умоляя о «своих» ключах, умоляя о том, кем она никогда не дорожила.

Я сполз по двери, во мне поднималось горе. Стыд за то, что я позволил своим эмоциям выйти из меня, за ярость, которая почти... которая почти... Господи. Я чуть не ударил ее. В тот момент, после того как она дала мне пощечину, я чуть ее не ударил. Я не хотел быть таким. И начал горевать заново, не только из-за потери своей любви, но и из-за потери чувства собственного достоинства.

Все сигнальные лампы в моем мозгу стали черными. Датчики мелькали то на максимуме, то в выключенном состоянии. Я не мог оставаться в вертикальном положении, даже сидя. Мое тело перевернулось на бок, и я заснул под звуки того, как самый важный человек в моем мире стучит в дверь и плачет.

***

БИП-БИП-БИП-БИП

Где? О, черт! Черт! Почему все болит?

О боже. О. О боже. Элли. О боже.

Я медленно поднялся и сел; шея и спина болели так, будто я попал в автокатастрофу, а ноги были прострелены. Но руки еще работали. Мне удалось достать из кармана телефон и выключить сигнал будильника. Там были СМС от Элли, конечно, и от Дона. Дон был полон заботы обо мне. Это было очень трогательно. Некоторые отцы стали бы изводить меня, рассказывая, как я обидел их дочь, но Дон просто хотел узнать, все ли со мной в порядке. Но потом, я думаю, он прошел через то же самое.

Элли почти все просила. Немного злости на то, что ее выгнали, но в основном мольбы: «Пожалуйста, поговори со мной». «Пожалуйста, не делай ничего необдуманного». «Пожалуйста, не делай себе больно». «Пожалуйста, не выбрасывай нас». Поздновато ты спохватилась, Эль.

Я опоздаю на работу. Это уже само собой разумеющееся. Я хромал в ванную и снимал с себя одежду. От нее воняло кислым потом и травкой. Да и от меня тоже, если уж на то пошло. Я помочился в душе и тщательно вымылся, затем почистил зубы. Болела челюсть, в том месте, где Элли меня ударила. Парень, смотрящий на меня из зеркала, был похож на Эда Нортона из «Бойцовского клуба», как раз перед тем, как он подрался со своим боссом. Надеюсь, сегодня этого не случится, но неделя полна сюрпризов.

Я пришел на работу с опозданием почти на полчаса. Едва мог идти. Я выглядел так, будто меня ограбили, и жалел, что это не так, было бы не так больно. К моему столу подошел мой менеджер, Эль, чтобы узнать о причине моего опоздания, но отшатнулся, увидев меня.

– Господи, Тим, что случилось?

Мало что может быть более унизительным, чем срыв на рабочем месте, но большинство из этого произошло со мной за последние двадцать четыре часа.

Эль дал мне выходной до конца недели. Он – приличный парень, и уже разведен. В своем кабинете он сочувствовал мне; поскольку сам застал ее в постели с парнем на десять лет моложе и на двадцать три килограмма легче него.

– По крайней мере, у тебя нет детей, Тим. Я знаю, что сейчас это слабое утешение, но ты можешь просто вычеркнуть ее из своей жизни.

По-мужски хлопнув по спине, он отправил меня в мир, чтобы я делал... ничего.

Была середина недели и середина дня. У всех моих друзей есть работа. Мое тело разбито после бега и горя. Я пытался придумать, куда пойти. У меня нет аппетита. Я слишком рассеян, чтобы насладиться фильмом. Я еще не дошел до стадии чтобы пить днем. Я никак не мог повторить свой вчерашний забег, а с таким самочувствием как сейчас, наверное, и недели не протяну. Я сидел в машине и оттягивал время, пока, наконец, не признал, что единственное место, куда нужно идти, – это дом.

Я начал изучать вопрос о разводе в нашем штате. У нас нет ни детей, ни имущества, ни недвижимости. Это был штат коммунальной собственности, так что она, вероятно, получит одну из машин, все свои книги и записи, одежду и половину наличных на нашем счете. Может быть, алименты. Неважно. Это выгодная сделка, чтобы избавиться от нее. Черт, я мог бы и сам начать оформление документов.

Я сел на диван и начал листать Netflix, ища что-нибудь достаточно увлекательное, чтобы отвлечься, но не настолько хорошее, чтобы меня волновало то, что я испортить о нем память, посмотрев, пока я все еще так расстроен. Я еще ничего не решил, когда услышал стук в дверь.

Я ожидал увидеть Элли. Или, может быть, Дона.

Я открыл дверь, и Дерек сказал:

– Чувак, прости. Я не так хотел тебя встретить.

Мой кулак сжался, и я начал чувствовать ярость, но потом... Я просто не мог. Я так устал. Измучился. Это было просто еще одно оскорбление, брошенное на кучу оскорблений, и я был раздавлен под их тяжестью. Этот придурок с его татуировкой на шее и грязными черными волосами, на укладку которых уходит полчаса, был огурцом на бутерброде с дерьмом моей жизни. Я мог лишь начать смеяться.

– Могу я войти? Я думаю, нам нужно поговорить.

Я все еще смеялся, и это было то что нужно, чтобы заставить меня скрючиться вдвое от смеха. Вот до чего дошла моя жизнь.

Мы были на третьем этаже. Лестничный колодец был открыт, и до нее всего шесть метров. Часть меня говорила: «Почему бы просто не сбросить его туда? В тебе лишних пятнадцать сантиметров и тринадцать килограмм». Другая говорила: «Знаешь, ты мог бы просто переступить через это». Последняя, по настоящему сумасшедшая, говорила: «Ты уже достаточно далеко продвинулся в этой поездке, почему бы тебе не посмотреть, к чему это приведет? Пригласи его. Ты всегда можешь убить его позже».

Я просто повернулся к нему спиной, все еще смеясь, и позвал. Он неохотно вошел и сел на стул, а я плюхнулся на диван.

– Ладно, засранец. Ты думаешь, что нам нужно поговорить. А я думаю, что ты только что вошел в квартиру человека, чью жену трахал, и он стоит между тобой и дверью. Так что, тебе лучше сказать что-то действительно охуенно потрясающее, иначе вылетишь в окно.

Дерек не казался самым острым инструментом в сарае. Я думаю, он был из тех парней, что на самом деле что-то чувствуют, чувак. Парней, которые понимают, насколько это тяжело, брат, который чувствует твою боль. Он рассчитывал, что его напускная душевность поможет ему пройти через это, так же, как она, вероятно, запускает его в штаны девушек. В штаны моей девушки.

Он вздохнул.

– Ты злишься. Я понимаю, что...

Я фыркнул.

– О, теперь понимаешь? Ты понимаешь, как я зол, что моя жена изменяла мне с тобой еще до того, как мы поженились? Что я узнал об этом только потому, что увидел, как она сосется с тобой на людях? Что я потратил почти всю свою взрослую жизнь впустую с какой-то гребаной шлюхой, трахающейся с подделкой Джека Уайта у меня за спиной? О, но я думаю, только когда ты возвращаешься с гастролей. Значит, в остальное время она моя. Повезло мне.

Он с болью посмотрел на меня.

– Да, чувак. Да. Тебе повезло. Ты можешь постоянно иметь ее в своей жизни. А я никогда этого не получу.

Я фыркнул.

– Ну, можешь начать сейчас, Дерек. В моей жизни ее больше не будет, так что, можешь забирать ее из моих рук. О, подожди, ты это уже сделал.

Он склонил голову.

– Нет, не сделал. Я не смог забрать ее из твоих рук. Даже если ты с ней покончил, а я не думаю, что ты...

– Мне плевать, что ты думаешь, придурок.

– Даже если ты с ней покончишь, я не смогу забрать ее из твоих рук, мужик. Она никогда не бросит тебя. Ты – тот мужчина, который ей нужен. Я думаю... Я думаю, что даже если ты не сможешь вернуть ее, она никогда не будет ни с кем другим.

– Хорошо. Трахни ее.

Он посмотрел на меня.

– Я знаю, что тебе больно. Я знаю, что она... Знаю, что мы сделали тебе больно, чувак. Прости. Я бы хотел, чтобы мы этого не делали. Но, пожалуйста, не вымещай на ней свой гнев на мою слабость.

– Твю слабость? Что, блядь, это должно означать?

Он посмотрел в окно, то самое, из которого грозился его выбросить.

– Когда я бросил Элли, чувак, это было самое трудное, что мне когда-либо приходилось делать. Я любил ее. Не думаю, что когда-нибудь буду любить другого человека так же сильно как ее. Но... но свою мечту я любил больше. Я всегда хотел выступать на сцене, играть на гитаре и петь. И поначалу это было все, чего я хотел.

Я прорычал:

– Молодец. Переходи к той части, где ты решил разрушить мою жизнь.

Он кивнул.

– Элли была моей музой. Я это знал. Но надеялся... Я надеялся, что память о ней в моем сердце, боль, которую я испытывал, покидая ее, может быть, этого будет достаточно, чтобы вдохновить меня. Так и было... какое-то время. Но потом нет. После того как мы вернулись со второго тура гастролей, я начал пытаться писать новые песни. Ничего не выходило. Я просто не мог, чувак. Там не было Элли.

Он опустил голову.

– Я не собирался... Я знал, что не смогу быть тем, кто нужен Элли. Но надеялся, что смогу стать ее другом. Я пришел к ней в книжный магазин. Она была на меня так зла, и я знал, что заслужил это. Но я попросил прощения за то, что бросил ее именно так. Не за то, что бросил ее, мы оба знали, что это ложь. Но за то, что сделал это так внезапно. И, в общем, ты знаешь Элли, чувак.

Я рассмеялся, но он меня проигнорировал.

– Она такая добрая. Такая всепрощающая. Мы пошли выпить кофе, чтобы поговорить.

– Конечно, поговорить. – Я закатил глаза.

Он посмотрел на меня.

– Это был просто разговор, чувак. Клянусь. Она рассказывала мне о тебе, о том, как ты сделал ее счастливой. Была уверена, что ты – тот самый.

Я покачал головой.

– Нет, чувак. Я тебя не обманываю. Я знал этот взгляд в ее глазах. Это – любовь. Она чувствовала это ко мне, но я знал, что это меркнет по сравнению с тем, что она чувствовала к тебе. Ты...

Я увидел в его глазах слезу.

–. ..Ты собирался дать ей все то, чего не смог дать я. Я был так счастлив за нее, чувак.

Его голос надломился.

– Так тебе завидовал. Ты должен был стать ее сказкой. Я же был просто парнем, который не смог ее удержать.

В моем голосе прозвучало презрение.

– Отстань от меня со своей гребаной вечеринкой жалости и займись делом.

Он кивнул.

– После этого я вернулся домой и смог снова писать, писать по-настоящему. Песни были хорошими, чувак, лучше чем те, что я писал, когда мы с Эль были вместе. Но я снова начал иссякать. Я позвонил ей и спросил, не можем ли мы еще пообщаться? Сначала она не хотела; не хотела, чтобы ты беспокоился о ней.

– Она... чувак, я ее реально задолбал, когда ушел в первый раз. Я это знаю. Знаю, что ты собрал все по кусочкам, чувак. Она не хотела, чтобы ты прошел через это еще раз, если я брошу ее как друг. Вот почему она не рассказала тебе о том, как мы встречались вначале.

– Мы начали с того, что встретились за чашкой кофе. Потом она пришла ко мне домой, чтобы послушать новые песни. Потом... потом мы немного выпили и...

– Да, нет, я, блядь, понял. Потом ты трахнул мою девушку. Или к тому времени она уже была моей невестой?

Он отвел взгляд.

– Еще нет. Она чувствовала себя такой виноватой после этого. Хотела сразу побежать к тебе и все рассказать, но я... чувак, я убедил ее не делать этого. Сказал, что это тебя убьет. Это моя вина. Во всем. Особенно... особенно в том, что случилось потом.

На его лице было страдание. Настоящее страдание. Парень казался, откровенно говоря, слишком глупым, чтобы быть приличным актером.

– Я знал, что она мне нужна. Нужна моя муза, да, но и она нужна мне в жизни. Я не понимал... Убедил себя, что смогу обойтись без нее, пока у меня есть моя музыка. Но не смог. Я был жаден. Хотел иметь все. Через неделю я вернулся к ней в книжный магазин. Сыграл ей песни, которые написал после того как мы... после....

Он не мог смотреть на меня.

– Я... Боже, помоги мне, я ее обманул. Я убедил ее, что пока она – с тобой всем, чем она может быть, что она... она все еще может быть моей музой. Что мы все еще можем иногда быть вместе, что она поможет моему творчеству. Чувак, мы так много сделали друг для друга, когда были моложе, отдали друг другу столько себя, что... что это просто имело смысл. Для нее. Для нас обоих. Сначала она чувствовала себя виноватой, но она... это просто стало нормальным, понимаешь? Это не имело ничего общего с...

– Если ты закончишь это предложение, я сломаю твою гребаную шею.  – Это было сказано холодно. Без эмоций. И это была абсолютная правда.

Он остановился и кивнул.

– Да. Да, наверное, ты прав. Для меня это тоже звучит как бред. Но мы убедили себя, что это правда. Я... Я убедил ее в этом. Так казалось, потому что... потому что ничего не случилось. Ты не узнал. Мир не взорвался. Просто так сложилась наша жизнь, и вы оба были счастливы. Я тоже был счастлив. Но по отношению к тебе поступок был дерьмовый. Это было дерьмово, что я заставил ее сделать с тобой, чувак. Но, пожалуйста, не наказывай за это Эль.

Я снова засмеялся.

– Наказывать ее. Как будто я наказываю ее за то, что она осталась на улице после комендантского часа. Она, блядь, изменила мне, «чувак».

Внезапно на горизонте моего сознания появился ужас.

– Ты вообще предохранялся?

До сих пор я даже не думал об этом, мой мозг был слишком сосредоточен на боли, чтобы думать логически. О, черт, мне нужно сходить сдать анализы.

Он сделал паузу.

– Сначала. Мы... Я скучал... скучал по ее ощущениям. Я сказал ей, что останусь безбрачным последний месяц в дороге. Пройду тест, когда вернусь. Чтобы убедиться, что ты в безопасности. Она настояла на этом. Это было несколько лет назад. Мы были так далеко друг от друга, что это просто... это казалось нормальным...

Он развел руки, как будто в этих пустых, протянутых ладонях я найду ответы на вопрос, почему моя жена позволила гастролирующему музыканту кончать в нее без защиты.

– О, Боже! – Меня бы вырвало, если бы в моем желудке было хоть что-то. – Убирайся. Просто убирайся из моего дома.

Я встал. У меня было достаточно времени, чтобы отдохнуть, дать своим батареям перезарядиться. Возвращался гнев.

– Подожди, чувак, пожалуйста, умоляю тебя. Не наказывай Элли из-за меня. Я знал ее с самого детства. Знал, на какие кнопки нажимать, как сыграть на ее симпатиях. Плохой парень здесь я. Я и есть плохой парень. Я знаю это. Но пожалуйста, пожалуйста. Умоляю тебя, парень. Ты – ее мечта. Ты – хороший парень, ты – ее хороший парень, она всегда тебя так называла. «Лучший мужчина, которого я когда-либо встречала». Пожалуйста, не отнимай этого. Пожалуйста, не отнимай у нее свою любовь, чувак. Это ее убьет.

Он начал наполовину вставать, но я уже схватил его за воротник.

Я подтащил его к двери и вышвырнул за порог. У меня это хорошо получалось.

– Скажи этой шлюхе, что скоро я принесу ей бумаги на подпись, и я захлопнул дверь перед его носом.

Вернувшись на диван, я просто уставился в потолок. Я все еще ее любил. Это была настоящая сука. Теперь я ее ненавидел. Никогда не думал, что смогу ее ненавидеть. Но я любил ее. Если бы она рассказала мне об этом, если бы пришла ко мне до того как я узнал. Если бы призналась, плакала, извинялась и умоляла, может быть, я бы смог это пережить. Но это... узнать вот так. Я просто... Боже.

Мне требовалось с кем-то поговорить. С кем-то, кроме нее и этого засранца. С кем-то кроме моей большой шумной семьи. Кем-то, кто прошел через это. Кем-то, кто знал всех вовлеченных. Кем-то, на кого я мог бы положиться, чтобы он был если и не беспристрастным, то справедливым. Я взял ключи, сел в машину и поехал.

– Привет, сынок. – Дон заключил меня в большие, любящие объятия. Я заплакал, а он держал меня на расстоянии вытянутой руки. – Эй, сейчас. Все будет хорошо. Мы во всем разберемся.

Он повел меня в дом.

У него уже был сварен кофе, и он налил мне чашку, со сливками и без сахара, как я и любил. В те времена, когда я был готом, я бы сказал «бледный и горький, точно такой, как нравящиеся мне мои женщины». Все изменилось, когда появилась Эль. Мне нравилась ее сладость, когда она перестала быть мрачной. Думаю, она уже давно получала свой сахар где-то еще.

Мы сидели за его кухонным столом, тем же самым, за которым я сидел с ним, когда Элли нас познакомила. Там же я попросил у него ее руки – старомодно, наверное, но он очень оценил этот жест. Я сидел некоторое время, собираясь с мыслями. Он дал мне свободу, в которой я нуждался, но он всегда был рядом, как успокаивающее присутствие. Наконец, я был готова к разговору.

Он говорил с Элли, знал, что я ее выгнал. Знал, почему, что она сделала. Но у него было мало подробностей. Я рассказал ему обо всем, что узнал от этого засранца. Он лишь печально покачал головой.

– Я думал, что воспитал ее лучше. Прости, Тим. Ты заслуживал лучшего.

Он глубоко вздохнул.

– Ты решил, что будешь делать?

Я взял стакан и долго думал над этим.

– Не знаю. Я невероятно зол. Ненавижу ее, но все еще люблю. Но не думаю, что этого достаточно. Я больше не могу ей доверять.

Он был задумчив.

– Мммм, об этом я не знаю. Нет, я понимаю, я понимаю, почему ты так на меня смотришь. Но...

Он поднял глаза к потолку.

– Элли – не Глория. Я знаю, что ты пришел ко мне за советом, но хочу начать с этого. Глория всегда была змеей. Я терпеть не могу плохо говорить о мертвых, но она была именно такой.

Он серьезно посмотрел на меня.

– Глория была наркоманкой. Она гуляла за моей спиной, обкрадывала меня. Заманила меня в ловушку брака, потому что ей нужен был кто-то, кого она могла бы использовать и издеваться над ним. Она никогда меня не любила. Элли не такая. Я знаю, сейчас тебе трудно это понять, но это так.

Он остановился, пытаясь решить, стоит ли ему говорить мне то, что он хочет. Затем кивнул сам себе.

– Сынок, я люблю тебя. Я собираюсь сказать тебе то, что мало кто знает: Элли – не моя дочь. Во всяком случае, не моя биологически. Она такая же песочная блондинка как и я, а в остальном очень похожа на свою мать. Я просто предполагал, даже после того как узнал, что Глория мне изменяла. Я узнал об этом только в восемь лет, когда она попала в аварию. Там пытались определить группу крови, и она никак не могла быть моей. Это невозможно биологически.

– Боже мой! Дон, мне так жаль.

Он добродушно улыбнулся.

– Спасибо. Тогда мне было больно, но к тому времени я понял, что это не имеет значения. Она – мой ребенок. Я всегда буду любить ее. ДНК – это всего лишь ДНК. Она не делает нас теми, кто мы есть, не совсем. Это просто часть нас, а то, как нас воспитывают, – вот что самое главное. Я всегда так думал.

Голос Дона сломался.

– И я... Прости, сынок, я неправильно ее воспитывал. Знаю, что она милая девушка. Она любящая и умная, мухи не обидит. В глубине души она знает, что хорошо, а что плохо. Но она всегда была, ну, немного доверчивой. Немного слишком доверчивой. А Дерек...

Боль на его лице была очевидна.

– Я никогда не испытывал неприязни к мальчику. Он был ей хорошим другом, и они были рядом друг с другом, когда я не мог воспитывать ее так, как нужно. Это сделало ее зависимой от него. И когда они начали встречаться, я знал, что он разобьет ей сердце. Втайне я был рад, когда он это сделал. Думал, что она освободится от него. Я узнал его тип. Он не такой уж плохой парень...

Я усмехнулся.

– Я бы хотел посмотреть, кого ты считаешь плохим, если считаешь его не таким.

Он нахмурился; не на меня, а на себя, за то, что не удержал Дерека подальше от своей дочери.

– Он слабый. Он слабый мальчик, который думает, что он мужчина. Он нуждающийся. Артистичный. Нет ничего плохого в том, чтобы быть артистичным. Я преподаю английский, и знаю, что искусство – одно из самых высоких стремлений человечества. Но он вбил себе в голову, что ему нужно поклонение, которое сопутствует искусству, а не радость от самого искусства. Я понимаю это; никому не нравится думать, что он кричит в пустоту. Но это сделало его эгоистом. Заставило его чувствовать, что мир ему обязан.

Его брови нахмурились.

– Я хочу, чтобы ты подумал о своем разговоре с ним. Насколько это связано с Элли? Действительно об Элли? А сколько было о нем?

Я прокрутил разговор в голове, как мог.

– Там почти все было о нем. О том, что это все его вина, о том, что он не мог получить ее, о том, как он ею манипулировал. Он извинялся и просил меня принять ее обратно, но все это было о нем и о том, что сделал он. Я предположил, что это было для того, чтобы я не винил ее, чтобы я свалил все на него.

Дон нахмурился.

– В этом есть смысл. У парня немного от комплекса мученика. Идет в комплекте с эго. Все хорошее, что происходит, происходит из-за него. Все плохое, что происходит, тоже из-за него. Как я уже сказал, – мальчик, а не мужчина.

Он глубоко вздохнул, прежде чем продолжить.

– Я не собираюсь пытаться говорить тебе, что делать. Это зависит от тебя. Но скажу, что думаю, что ты можешь доверять Элли, возможно. Дерек – манипулятор. Я думаю, она уже знает, как сильно все испортила. Я знаю, что она тебя любит. То, что она сделала с тобой, ужасно. Но я знаю, что она очень сильно тебя любит. Любой, кто видит вас вместе, может в этом убедиться. Я бы не называл тебя «сыном», если бы ты был просто ее мужем. Ты заслужил это, будучи самым лучшим мужчиной для нее, каким только мог быть. И я хочу, чтобы ты знал, что даже если не сможешь остаться с ней, я всегда буду считать тебя именно таким.

Я начал плакать.

– Я... спасибо тебе, папа. Просто... – Я не мог говорить. Эмоции лишили меня голоса.

Он похлопал меня по плечу.

– Если Элли уйдет от него, я не думаю, что она когда-нибудь снова будет им увлечена. И нет никого другого, кто бы имел на нее такое влияние как он, кроме тебя.

Он посмотрел в сторону и тихо, печально сказал:

– Включая меня, я полагаю.

Но потом он глубоко вздохнул и продолжил:

– Я не могу тебе лгать. Будь моя воля, ты бы поехал к Дереку, взял ее за руку, сказал, чтобы она больше никогда с ним не виделась, и вернулся к прежней жизни. Обратись к психологу и найди путь вперед. Ты был к ней так добр, и я думаю, что она тоже была добра к тебе. Но не могу сказать, что это правильно для тебя. Она – не Глория, а ты – не я.

– Но я скажу одно. Люди скажут тебе, что ты должен ее простить, чтобы двигаться дальше. Но это... это не совсем правильно. Я простил Глорию, чтобы перестать ее ненавидеть. Чтобы я мог попытаться стать хорошим отцом для Элли. Но сделал это неправильно.

Он сделал глоток кофе.

– Я всегда любил лингвистику. То, как слова соединяются вместе, как развиваются языки, заимствуя или отбрасывая кусочки из других языков, или зачищая грубые края, которые им больше не нужны. Иногда это хорошо: в английском языке нет существительных, имеющих род, поэтому нет «la» или «el», с которыми приходится иметь дело. Но у нас также нет и второго лица множественного числа. Предполагается, что «вы» должно выполнять двойную функцию, что означает, что целый ряд других слов возникли, чтобы заполнить эту потребность: y'all, youse, you'uns, и тому подобное.

– Язык всегда неточен. По своей сути это – попытка передать идеи в краткой форме. Но это означает, что в английском языке у нас просто нет слов для всего того, что нам нужно сказать. Именно поэтому мы импортируем такие слова как «schadenfreude», из других языков. Но у нас нет, или, по крайней мере, я не знаю, слова из другого языка, которое мы могли бы использовать вместо «простить» для того, о чем мы говорим при восстановлении после вреда, причиненного нам людьми. Некоторые люди используют слово «принять», но оно имеет свой собственный подтекст. Ни одно из них не является правильным.

– Я не понимал этого, когда был моложе. Я «простил» Глорию в христианском смысле. В смысле «простил и забыл». Я позволил ей вернуться в мою жизнь, но сделал это без всяких предварительных условий. Я доверял ей, или пытался доверять. Когда опять подвела меня, она швырнула мое прощение мне в лицо, попыталась использоваться им как карточкой «освобождения из тюрьмы». Она использовала его как оправдание, чтобы продолжать вести себя плохо. И мое благонамеренное прощение привело к тому, что она умерла в квартире с иглой в руке.

Он посмотрел мне в глаза.

– У меня нет слов для того, что тебе нужно сделать. «Простить» – для этого слишком скользкое слово. Ты должен быть способен отпустить свой гнев. Я слышал, что ты набросился на нее. – Я начал открывать рот. – Не надо. Ты не должен был этого делать, и знаешь это. Я знаю, что ты извинишься. Я также знаю, что сделал то же самое с Глорией. Это было неправильно; наш гнев не делает это правильным. И ты не можешь держать его в себе, иначе он убьет тебя. В конце концов, он может навредить людям...

Он остановился, не зная, что говорить дальше.

– Если ты и не сможешь быть с Элли, это может привести к тому, что следующей пострадает женщина, которую ты полюбишь после. Так что, да. Научись отпускать гнев. Прости ее, если тебе это подходит. Но не забывай, и не давай ей поблажек за то, что она сделала. Мне неприятно это говорить, она моя малышка. Но она должна научиться у тебя тому, чему не научилась у меня. Должна понять, что ее действия имеют последствия, независимо от того, как ею манипулировали. Это не значит, что ты должен испепелять землю, но и не принимай ее обратно, не защитив себя. Не будь мной, сынок.

Я кивнул.

– Итак, что, по-твоему, мне делать дальше?

Дон улыбнулся.

– Думаю, ты знаешь. Во всем этом есть только один человек, с которым ты не поговорил.

Черт.

– Я надеялся, что у тебя будет другой вариант.

Он встал, и я тоже. Он обнял меня.

– Это всегда должно было вернуться к тебе и к ней, сынок. От этого никуда не деться.

Я ушел и написал Элли. Она ответила почти сразу, соглашаясь встретиться. Но настаивала на встрече у Дерека, чтобы он был там. Он боится, что я могу причинить ей боль. Мне было неприятно это признавать, но он прав. Мне не нравилось, что это говорит обо мне, но я не мог отрицать, что это правда. Если все пойдет не так, если вспыхнут чувства, я сейчас возненавижу ее так сильно, что смогу.

***

На следующее утро я нашел его здание. Оно оказалось не таким уж и убогим, как я ожидал – я знаю, что музыканты не зарабатывают больших денег. Но это было не какое-то пожароопасное многоквартирное здание. Вместо того это было старое переоборудованное складское помещение, превращенное в апартаменты.

Я постучал в дверь квартиры Дерека, и мне открыла Элли.

Она была такой красивой. Она всегда была такой. Мое сердце растаяло, когда я увидел ее опухшие, покрасневшие глаза. Она выглядела так, будто хотела меня обнять. Три дня назад я бы уже заключил ее в свои объятия, пообещав сделать все возможное, чтобы избавить ее от боли. Но теперь источником ее боли был я, как и она моей. Но я был не причиной ее; это было на ее совести. А катализатор нашей боли таился в комнате за дверью.

Эль робко сказала:

– Привет. Пожалуйста, входи.

Она отошла в сторону, не касаясь меня.

Помещение было именно таким, какое возникает в воображении при слове «квартира гастролирующего музыканта». Полки из шлакоблока, журнальный столик с катушкой кабеля, ящики из-под молока, служащие как для хранения, так и в качестве дополнительных сидений. Потрепанные стулья и диван, возможно, из магазинов эконом-класса, а возможно, с помойки. Образ завершали кирпичные стены и голый пол. Я подумал, не заражусь ли гепатитом, просто постояв в комнате.

На стене, однако, висело множество гитар, может быть, дюжина, и еще несколько были на подставках, разбросанных по комнате. Я ничего не знал о гитарах и лишь немного больше о музыке в целом; мне медведь на ухо наступил. Но я все равно понимал, что передо мной музыкальное оборудование на тысячи, может быть, десятки тысяч долларов.

Хозяин сидел на одном конце дивана, а моя жена – на другом. Мне стало интересно, как часто они там трахались. Когда Дерек сел, он жестом указал на стул. Я раздраженно подумал о том, чтобы остаться на ногах, но мои ноги все еще убивали меня. Я сел на неудобный, порванный стул и решил, что надо было продолжать стоять.

Мы все посмотрели друг на друга. Это было мое собрание, поэтому я решил, что должен начать.

– Я слышал, что сказал Дерек. Знаю, что я чувствую в данный момент. Но, Эль, я подумал, что должен дать тебе шанс высказаться.

Она вздохнула.

– Я пыталась сделать это, когда ты сказал мне...

– Нет. Стоп. Блядь, остановись. Ты не можешь играть роль жертвы. Вообще. По крайней мере, когда речь идет о чем-то, что сделал я. Как только ты это сделаешь, я выйду за дверь и свяжусь с адвокатом. Ты, блядь, поняла?

Это было плохим началом. Я уже был зол, а она не показывала никаких признаков понимания того, насколько все хреново.

Она неохотно кивнула.

– Прости. Я просто... Я знаю, что обидела тебя. Это так. Но мне было трудно... признать, кто я. Что я натворила. Насколько плохо... – она разрыдалась. – Насколько сильно я обидела самого лучшего человека, которого когда-либо знала. Моего мужа. Я... – всхлипывала она.

Я немного посочувствовала ей, но она все начала не с того. Я дал ей время собраться с мыслями, а затем сказал:

– Просто скажи то, что должна сказать, Элли.

Она глубоко вздохнула.

– Тому, что я сделала, нет оправдания. Дерек манипулировал мной, это правда. – Он выглядел неловко, но не настолько сильно, как мне бы хотелось. – Но это я позволила ему дойти до такой степени. Я должна была сразу предупредить тебя о том, что встречаюсь с ним. Должна была... Должна была сказать тебе, когда изменила. Дать тебе шанс уйти от меня, если ты не сможешь позволить мне попытаться загладить свою вину.

Она опустила глаза.

– Но я не могу просить прощения за то, что вышла за тебя замуж. За то, что изменила тебе, да. Это было неправильно. И я должна была... Должна была дать тебе знать, что изменяла, до того как вышла за тебя замуж, как я уже сказала. Должна была сразу же остановиться. Но я... Боже, я так сильно тебя люблю. Ты – мое все.

– Очевидно, нет.

Она отреагировала так, как будто я дал ей пощечину. Я подумал, не было ли бы это добрее.

– Это так! Да, я... Я спала с Дереком. И не буду врать, мне это нравилось. Я чувствовала благодарность за то, что была его музой. Он смотрел на меня так, как не смотришь ты. Я знала, что он меня обожает, но он знал, что никогда больше не будет иметь меня, всю меня, как ты. Я была его недостижимой девушкой, той, которую он...

– Хватит нести чушь, Эль. Ты явно была вполне достижимой. Не хочу слышать о том, как ты сожалеешь, потому что, похоже, единственное, о чем ты действительно сожалеешь, так это о том, что тебя поймали.

Я опустил голову.

– Если бы я тебя не поймал, как долго бы это продолжалось? До конца нашего брака?

Дерек сказал:

– Нет. Нет, чувак. Элли хотела тебе признаться. Именно об этом мы говорили за обедом в тот день.

Я закатил глаза, а Элли сказала:

– Да! Я знаю, что у тебя нет причин мне верить, но это правда. Я собиралась рассказать тебе об этом вечером, когда вернусь домой.

– Конечно. Вот почему он проник языком в твое горло посреди кафе средь бела дня. Очевидно, стыд стал для тебя слишком сильным. Какого хрена я должен верить хоть одному твоему слову?

Дерек ободряюще посмотрел на Элли, и она повернула свое лицо к моему.

– Мы разрывали отношения. Это должен был быть наш последний раз вместе. Я беременна, Тим.

– Что... что?! – Моя голова закружилась. Это превратилось из кошмара в адское видение.

Она кивнула.

– Уже полтора месяца.

Она видела, как я подсчитывала в голове, и тихо сказала:

– Да. Он может быть от Дерека, но мы оба надеемся, что от тебя.

Я положил голову на руки, пытаясь заставить комнату стоять на месте. Я сделал несколько глубоких вдохов, сосредоточившись на полу под собой, пытаясь восстановить равновесие. Дерек сказал:

– Эй, чу...

– Заткнись! Заткнись.

Я, пошатываясь, поднялся на ноги. Мне нужен был темп. Нужна была боль в ногах, чтобы помочь себе сосредоточиться на боли в сердце.

– Так, что, ты собиралась прийти домой и сказать: «Эй, детка, предупреждаю, я беременна, и это может быть от парня, с которым я встречалась за твоей спиной последние шесть лет?» Ты думала, что все пройдет лучше, чем сейчас?

Она не смотрела на меня.

– Я собиралась признаться и просить прощения. Я знаю... Знаю, что ты – милосердный человек, Тим. Я бы сделала все, чтобы загладить свою вину перед тобой, и знаю, что ты не захочешь причинить мне боль, хотя я и причинила тебе такую ужасную боль. Ты такой хороший...

– ПРЕКРАТИ ГОВОРИТЬ МНЕ, КАКОЙ Я ОХУЕННО ХОРОШИЙ! – крикнул я, и они оба вздрогнули. – Меня чертовски достало, что люди так говорят, как будто это означает, что они могут срать на меня и ожидать, что я это оставлю так! Боже, ты – эгоистичная сука! А ты – придурочный мудак! Черт, лучше бы я тебя никогда не встречал, Эль.

Я подошел к стене с гитарами, ища место, где можно было бы прислониться на мгновение, подумать, прийти в себя и увидел, как Дерек напрягся.

Я не разбираюсь в гитарах. Но знаю, как выглядит коллекционная вещь в месте гордости. В центре стены стояла гитара, подписанная дюжиной незнакомых мне имен, рядом с пронумерованной карточкой «37/100». Она выглядела дорогой. Заветной. Незаменимой.

Я поднял ее со стены, а Дерек начал вставать. Он крикнул:

– Чувак, подожди... – но я уже поднял ее над головой двумя руками и замахнулся ею за шею, как топором, пытаясь прорубить дыру в полу. Гриф раскололся и сломался, а корпус разлетелось на дюжину кусков. Его рот отвис открытым. Мне стало легче? Немного. Но меня ждала целая стена этих чертовых тварей.

Я ожидал, что он будет кричать, вопить, выть, как ребенок. Но он меня удивил. Он взял с подставки рядом с диваном маленькую потрепанную гитару и медленно подошел ко мне, держа инструмент в обеих руках, как бы отдавая ему дань уважения.

– Вот. Теперь давай эту. Это – первая гитара, которую я купил себе после школы. Я играл на ней, пока не смог позволить себе что-то получше. Та, которую ты разбил, была моей самой редкой, но эта значит для меня больше всего.

Он склонил голову.

– Разбей их все, если потребуется. Но, пожалуйста, пожалуйста. Не делай больше больно Элли. Возьми ее обратно. Пусть у нее снова будет своя сказка.

Он ожидал, что я начну чувствовать угрызения совести. Увижу в этом большую романтическую жертву ради нее. Но это вызвало у меня отвращение.

– Ты – ебаный мудак.

Он поднял голову.

– Что?

– Такие мудаки как ты, думают, что любовь заключается в этих грандиозных жестах. Писать ей песни, демонстрировать привязанность, назначать большие свидания, все такое. И это важно; большие вещи имеют значение. Но маленькие имеют значение большее.

Я поднес обломанный гриф гитары к его подбородку и отклонил его голову, чтобы он посмотрел мне в глаза. Элли на диване напряглась.

– Когда ты в последний раз приносил девушке куриный суп, когда она болела? Оплачивал счет, который забыла оплатить она, не заставляя ее чувствовать себя из-за этого дерьмом? А как насчет того, чтобы просто сделать так, чтобы у нее всегда была крыша над головой и еда на столе? Растирал ей ноги, когда у нее был тяжелый день не потому, что надеялся трахнуть ее после этого, а просто потому, что ей это было нужно? А, придурок?

Он молчал.

– Вот что такое любовь. Вот что такое любовь в браке. Это надежность, доверие, уважение. Иногда страсть, когда ты пытаешься не дать всему угаснуть. Я думал, у нас получилось. Оказалось, нет.

Я обернулся к Элли.

– Но, наверное, у нас вообще ничего этого не было, ведь так? Может, у этого засранца правильная идея? Может, все дело в том, чтобы посмотреть, сколько девушек ты сможешь заставить сбросить свои трусики, будучи самым ярким павлином? Потому что не похоже, что в нашем браке было что-то из этого, даже с самого начала.

Она заговорила:

– Это не...

– Уважение, Элли. Ты можешь сказать, что уважала меня? Трахаясь со своим бывшим за моей спиной? Надежность? Ну, на меня ты можешь положиться, но я уж точно не могу положиться на тебя. И доверие...

Я покачал головой.

– Да. Я вижу, к чему оно привело.

Я опустил шею и пошел на выход. Она заплакала:

– Но как же ребенок?

Я повернулся и посмотрел на них обоих. Увидев их вместе, его стоящим, а ее сидящей, я все понял. Я понял: они говорили правду. Она собиралась мне признаться. Потому что она должна была это сделать.

Мы с Элли были как отражения друг друга в кривом зеркале: высокий и широкоплечий, невысокая и миниатюрная, но оба бледные и светловолосые. Разные цвета глаз, но достаточно близкие по внешности, чтобы быть кузинами.

У Дерека была оливковая кожа, вьющиеся волосы, черные как уголь, а глаза лишь на тон светлее.

Мой голос пылал холодной яростью.

– Ты бы ни за что не сказала мне, если б не забеременела. – Она неловко сдвинулась с места. – Ты бы ни за что не сказала мне, если бы Дерек был похож на нас. Если б ты могла скрыть то, что сделала. Ты бы сделала то же самое, что сделала с Доном Глория. Сделала бы меня рогоносцем, настоящим куколдом, позволив мне растить чужого ребенка.

Я посмотрела на Дерека.

– Кто из вас понял, что мне надо об этом сказать?

Он посмотрел вниз, а затем на Элли. Я кивнул.

– Что ж. Думаю, яблоко от яблони недалеко падает.

Она с яростью посмотрела на меня.

– Что ты, блядь, только что сказал?

– Ты спала со мной. И собиралась заставить меня растить чужого ребенка.

Я вытащил бумажник из штанов и достал две двадцатки, затем подошел к столу перед ней и положил их на стол.

– Вот. Иди, найди дилера, купи героин и убейся от передозировки в какой-нибудь сраной квартире. Тогда сможешь стать полностью такой же как Глория.

Я не смог бы сделать ей больнее, если бы даже ударил ее ножом в живот. Она открыла рот, чтобы застонать, но не издала ни звука. Она поняла. Поняла, что я прав. Она стала чудовищем своего детства. Она никогда не станет человеком, каким ее воспитал отец, потому что в ней слишком много от матери. Потому что Дон позволял Глории спускать с рук ее жестокость по отношению к нему, прикрываясь тем, что он хороший муж. Но я не был ее отцом. И не собирался ее спасать. Ее сказка закончилась, и все это – ее рук дело.

Я повернулся и пошел на выхлд. Я почувствовал руку Дерека на своем плече, ее черный рыцарь, пытающийся сделать шаг туда, где ее подвел белый рыцарь.

– Чувак, ты не можешь говорить с...

Я повернулся и впечатал кулак прямо ему в лицо. Боевые искусства были давно, и я не тренировался уже много лет, но все еще мог нанести простой удар. Он упал навзнич, и я ударил его ногой в бок, мои толстые ботинки поставили ему синяк, возможно, сломав ребро. Он уперся рукой в пол, пытаясь подняться, и я увидел красное. Он украл у меня мою мечту. Теперь я заберу его.

Я поднял ногу и изо всех сил опустил ее вниз, раз, два, три раза. Я услышал, как трещат и ломаются кости под последним кивком моей нерастраченной молодости. Он закричал от боли и неверия, его рука была изуродована почти до неузнаваемости. Я плюнул на него. Мы не были квиты, но это было самое близкое, что могли получить.

Элли оказалась рядом с ним, прежде чем я добрался до двери. Конечно. Конечно, она снова встала на его сторону. Я был всего лишь ее мужем. Она кричала:

– Почему, Тим? Как ты можешь быть настолько жестоким?

Я только покачал головой, открывая дверь.

– Меня вдохновила ты, Элли. Наверное, ты и моя муза тоже.