— Именем Девяти Стихий и властью Тридцати Пяти Направлений, третьим пунктом устава Пятнадцати Сфер Преблагого Эфира и волей Жёлтого Монолита я призываю тебя, сэр Андрэ. Я применяю дарованное тобой право единократного вызова и озвученное тобой соглашение сумеречного вассала. Да будет душа твоя моей собственностью в случае нарушения соглашения.

Договорив до конца ритуальную формулу, леди Иррейн улыбнулась — сдержанно, уголками лишь губ, как подобает воспитанной даме эльфийских кровей из высшего общества. Зелёные миндалевидные глаза её полыхнули хищными искрами.

Линии пентаграммы налились лиловым пламенем, пространство в центре обставленной свечами фигуры слегка помутнело. Больше не произошло ничего.

Это бывает.

Демоны тоже далеко не сразу всегда отвечают на вызов, разрывающий измерения. Что уж там говорить об отягощённых телесными нуждами ничтожнейших смертных?

— Сэр Андрэ, сын Николиуза, внук Леопольда, — проговорила вновь девушка, облизнув пересохшие от искушающих предчувствий губы. — Правом единократного вызова, клятвою сумеречного вассала, принесённой тобою некогда, я вызываю тебя.

Пентаграмма засветилась ярче, на миг линии её стали видны чётче свечей, глазу стало больно на них смотреть. Сгусток чего-то неизъяснимого в центре фигуры, чего-то искривлённо-прозрачного, подобного клубам тёплого воздуха над бездымным огнём или неровности в криво выдутой стекловаром бутылке, сжался и уплотнился.

Задрожал, приобретая краски и вид, вводя в мир наш сквозь иномерные грани и формы вполне материального индивидуума.

— Леди Иррейн.

Рыжеволосая девушка улыбнулась, улыбнулась шире, созерцая смущённо переминающегося с ноги на ногу внутри колдовской фигуры юношу из королевского рода. Юношу, находящегося теперь более чем целиком в её власти.

— Сэр Андрэ.

Улыбка её была уже откровенно ведьмовской.

С неуверенным, даже робким видом, он сделал шаг вперёд, сделал ещё один шаг, нога его замерла в воздухе, не будучи способна переступить магических линий. Оценки леди Иррейн по высшей ритуалистике всегда были лучшими в Академии.

Юноша кашлянул неуверенно, как бы боясь поднять взгляд. Эта часть игры всегда заставляла дыхание эльфийки замедлиться.

— Что я... должен для вас совершить, прекрасная леди?

* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *

Подобное профанное применение Ритуала Призыва не было разрешено правилами Академии, не декларировалось уставом и даже противоречило девятнадцати пунктам подписываемых абитуриентами соглашений, не говоря уже о неписаных пожеланиях их высокородных родителей. Выведай ректор Ортазиус о происходящем здесь и сейчас, выведай он об этом официально, исключение двух студиозусов из учебного заведения стало бы делом мгновения, — хотя леди Иррейн полагала, что неофициально он и так в общих чертах давно уже обо всём знает.

Но, так или иначе, едва ли не каждый третий студент на пятом или четвёртом курсе демонологического факультета участвовал в этой игре.

Мерзкой и восхитительной.

Вручить другому Право Единократного Вызова, вручить, по сути, временную власть над собой. Рискуя в случае ослушания расстаться с бессмертной частью себя.

Не то чтобы это было реально опасно, человек, в отличие от демона, вряд ли сумеет сделать что-то особенно страшное с твоею душой. Да и вряд ли восхочет?

В случае чрезмернейших издевательств есть шанс воззвать к Высшим Сферам, архимандриты и метамаги вполне могут расторгнуть заключённое соглашение, хотя, разумеется, огласка в этом случае неизбежна и о продолжении учёбы можно будет уже не мечтать.

Но главное — то, ради чего многие студиозусы вопреки риску играли украдкою снова и снова в эту игру? — заключалось как раз в ощущении утраты свободы. Утраты ответственности. Чувстве, так редко испытываемом юными выходцами из высшего света, где регламентирован каждый шаг, каждый жест, каждый взгляд и положение вилки за завтраком.

Саму Иррейн призывали внутрь пентаграммы трижды.

В первый раз сделавший это студент, обаятельный прощелыга Альбертус, поведавший ей об этой игре с двусмысленной лукавой усмешкой — по сути взяв её «на слабо»? — был сравнительно мягок и не злоупотреблял особенно своей властью. По-видимому, он не хотел, чтобы у леди Иррейн остались плохие воспоминания об игре, он хотел пристрастить понемногу эльфийку к запретному?

Огласки он мог не бояться, за участие в таких ритуалах саму Иррейн исключили бы из Академии, да и особенность ритуала позволяла призвавшему в конце вызова замкнуть уста вызванного своеобразным обетом молчания — вынудив вести себя так, словно никакой игры не было. Это вносило дополнительную прелесть в игру — всё, что происходило между высокородными джентльменами и прекрасными леди, считалось ненастоящим, было как бы вырезано из действительности.

Но всё равно, невзирая на деликатность партнёра по первому ритуалу, девушка впоследствии целый вечер не выходила никуда из своей комнаты — переживая случившееся и пытаясь срастить с привычным представлением о себе воспоминания о ею проделанном.

Во второй раз она это сделала на волне зарождающихся робких романтических чувств — ей так казалось — и была подготовлена лучше к ей предстоящему — опять же, ей так казалось.

Леди Иррейн была шокирована, возникнув внутри пентаграммы нагая — этого рода детали обрамляются чарами — причем не перед одним человеком, а перед группой приятелей по учёбе.

Приятелей, чьи пожелания ей пришлось выполнять.

Высокородная эльфийская леди даже не представляла, что она способна будет делать подобное. Высокородная эльфийская леди даже не представляла, что она способна будет желать подобного. Что она будет способна молить — именно молить, стоя обнажённая на коленях, со слезинками на кончиках ресниц? — чтобы ей разрешили собственными же пальцами прямо при всех довести себя до пика падения.

После этого она уже сутки не выходила из комнаты, то плача, то ощущая со стыдом пальцы свои снова на жарком месте. Выйдя же на учёбу, она поймала на себе ироничные взгляды пары местных красоток — леди Элизиэль, вроде бы, ещё леди Монтаны? — и осознала, что произошедшее было, по-видимому, ритуалом местного посвящения, через который проходят здесь едва ли не все красивые девушки.

Как ни странно, ей стало чуть легче.

В третий раз она отдала Право Вызова девушке — ехидной странной мутноглазой блондинке с алхимического факультета. Они переписывались несколько дней по учебным вопросам, обмениваясь шпаргалками, меж ними возникла своеобразная дружба.

Девушка эта — её звали Альдина — сумела заинтриговать Иррейн, создав впечатление таинственности и глубокомысленности. По сути, она ещё раз — вслед за полузабытым Альбертусом? — взяла её «на слабо», посулив коварным шепотком непередаваемый опыт.

Она не солгала.

Леди Иррейн в тот день с ужасом осознала, что чисто словесные пытки могут быть не менее стыдными и мучительными, чем понуждение к прямому разврату на уровне действий.

Она просто сидела на корточках перед неторопливо разглядывающей её мучительницей — чуть улыбающейся — и отвечала на вопросы. Вопросы шли один за другим. Она не могла лгать.

Ну, если не хотела потерять душу?

Это было самым мучительным — понимание, что вроде бы ты можешь не отвечать, вроде бы можешь проигнорировать или ответить ложью на вопрос слишком личного содержания. Но интимность вопросов росла очень медленно, идти же на риск утраты души из-за девичьей глупой стыдливости — пусть даже имеется шанс расторгнуть впоследствии сделку? — казалось невыносимо позорным.

Она рассказала Альдине об опыте предыдущих призывов. Она рассказала Альдине об испытанных от этого чувствах — и даже о некоторых вызванных этим впоследствии действиях. Она рассказала Альдине о своих тайных фантазиях — и прямо на месте по её указанию придумала несколько новых.

Альдина несколько раз вынудила её повторять многословно особенно постыдные фразы. Эльфийка же, вся багровая, выдавливала из себя: «Да, я, высокородная леди Иррейн, очень хотела, чтобы мной овладели в единый миг сэр Виктуар и сэр Витольд, сразу сзади и спереди. Я, пресветлая леди Иррейн, желала взять в рот срамной уд досточтимого господина Азариуса, учителя фехтования, скользнуть по нему своим язычком, ощутить его вкус. Мне, благородной леди, нравится ласкать своё прекрасное тело перед парнями, стоя нагой, я мечтаю, чтобы все знали, чтобы все видели, какими шалавами могут быть аристократки эльфийского рода».

Она просто текла.

Конечно, это не укрылось от зоркого взгляда Альдины, после чего блондинка с отстранённо-раскосыми глазами вынудила её вслух сознаться и в этом. Естественно, самым наивульгарнейшим и наибесстыднейшим образом.

«Я, прекрасная леди Иррейн, теку сейчас позорно как последняя шлюха, теку от животной похоти и нечистого вожделения к девушке, к самой обычной девушке, задающей мне самые обыкновеннейшие вопросы. Чуть ли не превыше всего я хочу сейчас, чтобы она приказала мне просунуть пальцы меж ног и удовлетворить себя грязно прямо при ней».

Альдина уже почти было приказала ей это. Ладонь Иррейн уже оказалась там по её повелению, достаточно было лишь дополнительного приказа, чтобы пальцы шмыгающей носом эльфийки отправились в танец.

Приказа, который так и не был ей отдан?

Хихикая, эта стерва, эта мучительница, эта убийца попросту обратила вспять ритуал. Открыто смеясь над плачущей рыжеволосой девчонкой, отличнейше зная, превосходно себе представляя, чем «пресветлая леди Иррейн» займётся впоследствии у себя в комнате — причём у неё не будет уже смягчающего вину оправдания «Я была во власти купирующих волю чар».

Больше они не общались.

Иррейн была слишком напугана произошедшим. Воспоминания будили жар меж её ног, но в то же время она опасалась, что иные из тайн, поведанных ею Альдине, могут стать позже достоянием всей округи даже за пределами Академии.

Кто знает, что будет тогда?

Тем не менее это оставило след в сознании девушки. Альдина ей показала сладость и стыд психологических пыток, Альдина в ней растравила многие запретные грёзы. В том числе — показала, как сладко может быть фантазировать о свершении над кем-либо действий, что успели свершить уже когда-то с тобой.

Благо что миловидной и обаятельной леди...

...вовсе не трудно вытянуть из уст благородного рыцаря Право Призыва?

* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *

Иррейн вновь облизнула губы.

— Не смущайтесь, сэр рыцарь, — насмешливо качнула она головой. — Я ведь вам нравлюсь? Едва ли, не нравься я вам и не доверяйте вы мне, вы осмелились бы вверить мне на денёк свою возможную участь.

— Вы... обворожительны, леди Иррейн, — выдохнул сэр Андрэ. Осмелившись наконец поднять взгляд на неё, но тут же вновь уронив.

Она смежила на миг веки.

— Надо полагать, это значит «да». А как именно я вам нравлюсь, если не секрет, о благородный рыцарь? Известно ведь, что нравиться можно по-разному.

Вытянув руку к узорчатому бокалу с вином, эльфийская дева погладила зачем-то его хрустальную ножку.

— Вы бы могли, — она пригубила чуть, — показать это мне. Показать, как именно и насколько сильно я вам в данную минуту нравлюсь.

Что-то в выражении лика Андрэ едва заметно сменилось. Недоумение? Стыд?

— Л-леди Иррейн...

— Все мы знаем, — она смерила взглядом бокал, — что слова без действий мертвы. Чувства вынуждают нас к действиям, если же нет действий — то, как правило, нет и чувств. Страсть может побудить к подвигам, бессонным ночам, сочинению сонетов — или чему-то еще.

Иррейн стрельнула глазами в еле дышащего рыцаря.

— Я вас прошу, чтобы вы показали мне, к каким действиям вас склонял факт, что я вам нравлюсь. Показали мне сейчас самые тайные, самые скрытые из вызванных этим действий. Скрытое ведь — обычно самое важное?

Она безжалостно улыбнулась, глядя на залившегося багрянцем невинного юношу, чья рука, подрагивая слабо на брюках, начинала совершать понемногу вовсе не невинные действия. Он был практически в панике, он даже взмок, похоже, что выбор ею этого парня для опыта был безошибочен.

Впрочем, как знать, быть может, это лишь только талантливая игра? Установившийся этикет при Призывах так или иначе склонял к отыгрыванию растерянности и беспомощности.

Но и в этом вполне можно при желании найти толику сладости. Приятно же ведь унизить вальяжного кавалера, вынудив его отыграть в пентаграмме застенчивую размазанную медузу?

— Вот, значит, как. — Леди Иррейн закинула ногу на ногу, серебристая юбочка её в этот раз была чуть короче предписанного статутами Академии. — Не знала, что я настолько вам нравлюсь, рыцарь Андрэ.

Приоткрыв слегка губы, она сглотнула слюну. Снова смежила веки.

— Скажите, — сменила вдруг она тему, — а о чём вы подумали только что? Я заметила взгляд, который, — Иррейн помедлила, — вы кинули на мои ноги.

Сэр Андрэ густо запунцовел, эльфийка внутренне улыбнулась, чувствуя, как в низу её живота растекается струйками жар и щекотная сладость.

Разговор будет долгим, очень долгим.

Она подумает ещё, поступить ли ей в итоге с сэром Андрэ, как с нею самою когда-то коварно поступила Альдина, — отпустив его домой на пике неудовлетворённой похоти, вынудив его сразу же повести себя как животное, заставив потом терзаться все годы пребывания в Академии жгучим страхом огласки всех его тайных грёз? — или всё-таки даровать неумелому юноше ложечку мёда в награду.

Она подумает.