От автора.

Рассказ содержит сцены насилия.

Слабонервные проходят мимо.

Она всё-таки возвращаются назад, в реальный мир, ест хлопья с молоком, а потом долго спит, свернувшись на истрёпанном матрасе в углу чердака, нализанная и счастливая. Полина просыпается, когда уже вовсю светит солнце и из окошка доносится шум машин. Юля уже не спит, просто лежит на спине в одежде рядом с Полиной и мечтает о чём-то своём, подложив руки под голову. С соседних деревьев поют птицы, и далёкий женский голос зовёт домой потерявшегося в тенистых дворах ребёнка.

Потом Юля выдаёт Полине потёртые джинсы, рваные на голени, и белую рубашку, они идут на рынок покупать там зелёные яблоки, такие кислые, что у Полины выступают слёзы, минералку и круассаны. А потом едят это всё в сквере у фонтана, где плавают веточки деревьев и пущенные детьми бумажные корабли.

На фоне такого же ярко-красного заката за редкой оградой высоких тополей они идут поднимающейся вверх улицей и заходят в кафе под названием «Ласточка», где горят апельсиновые лампы и худая девушка с лисьими чертами лица и угольным бантом под воротником блузки наливает в большие бокалы пахнущие спиртом коктейли. Юля заказывает мороженое с непонятным французским названием, и пока они ждут его, сидя за столиком, покрытом чистой скатертью и Полина рассматривает тёмно-зелёные бархатные стены, изогнутые стулья и пейзажи в тонких алебастровых рамках, к ним подходит Он. Дядя Илья.

И Полина понимает, что она обречена. Но у неё нет сил ни кричать, ни бежать, ни на что нет сил. Она будто парализована или околдована. Какая-то чёрная магия удерживает её на стуле и заставляет делать вид, что ничего особенного не происходит.

Дядя Илья тоже не подаёт вида, что узнал Полину. Девушка решает, что это просто сон. Ну не может быть такого в реальности, чтобы он её не узнал!

Дядя Илья, не поздоровавшись и не глядя на Полину, разговаривает о чём-то с Юлей вполголоса, так что Полина почти не разбирает слов. Юля улыбается ему и даже делает какой-то непонятный жест рукой, после которого дядя уходит, не простившись, глядя на Полину и странно улыбаясь. Ну да, это же сон. А Полина, как ни в чём не бывало, ест французское мороженное, и девушка с чёрным бантом ставит запись с новой танцевальной музыкой, которой Полина ещё никогда не слышала. Музыка очаровывает Полину так, что она забывает про странного мужчину в костюме, похожего на дядю Илью. Полина кажется себе совсем взрослой, даже будто замужней, с детьми и внуками, чувствует прилив сил, удивительное и волнующее будущее, которое одновременно и влечёт, и пугает её. Это будущее здесь, она уже в нём, это произойдет именно с ней, она ещё не знает что именно, но знает, что непременно с ней, с её телом, с её душой, с тем привычным и близким, что было с ней всю жизнь, что она всегда считала своим, интимным и недоступным никому другому.

Когда мороженое, полное трудно различимых ароматов, не то персика, не то абрикоса, не то ананаса, и пропитанное сладковатым ликёром, кончается, а завораживающая музыка длится дальше, Юля говорит, что сейчас они поедут с мужчиной в костюме, есть вкусный торт и пить вино с фруктами.

— А мы вернёмся потом на чердак? - спрашивает Полина Юлю, не пылая особым желанием ехать в гости к незнакомому человеку.

Да, Полина решает, что тот дядя не Илья, а совсем другой, просто похожий. Уж слишком отстранённо он вёл себя с Полиной. И причёска у него другая, и одет победнее... А ещё она замечает, что к ней вернулся дар речи.

— Конечно, - отвечает Юля, - мы только ненадолго в гости.

Дядя везёт их в просторной, но довольно старой машине, где пахнет розами. Юля опускает ветровое стекло и тёплый ветер бьёт им в лица. Дядя ставит музыку, которую Полина тоже никогда не слышала, из чего она делает вывод о существовании такого множества неизвестной ей музыки, что у неё захватывает дух. Она тоже подставляет лицо встречному ветру и зажмуривает глаза, радость свободы захватывает её, радость бешеного полёта в неведомое, который никто не может остановить!

Они выезжают за город и дорога скоро становится хуже, салон начинает качать, сквозь окно врывается терпкий запах полевых трав и цветущих фруктовых садов, электрические разряды сверчков рассыпаются под колёсами. Полина видит над горизонтом полную кровавую луну, незамутнённую облаками, висящую в густом небе цвета крови. Замедлив ход, они сворачивают с шоссе и, проехав метров сто лесом, останавливаются у белого трёхэтажного особняка, окружённого соснами. Во дворе его безлюдно, и из всех окон только в одном горит свет. Из машины все выходят молча. Полина понимает, что это особый ритуал и тоже молчит.

Внутри дома Полина принимает душ в ванной, облицованной голубым кафелем под мрамор, моет волосы пахучим шампунем и закутывается в выданное ей белое махровое полотенце, которого хватает только до середины бёдер. Потом она сидит в гостиной на диване, поджав босые ноги и сушит волосы горячим феном. В комнате горит розовый ночник, окно загорожено толстыми гардинами и тюлевой занавеской, сквозь которую в проём гардин виден фонарь и угол соседнего дома с такими же тёмными окнами. Полина думает о том, что теперь будет с её одеждой и почему-то дрожит от волнения. Входит дядя в полувыцветшем полосатом халате, белом с зелёным, и садится рядом с Полиной на диван. Полина сушит волосы тихо гудящим феном, смотрит в просвет между гардинами и ждёт, когда придёт Юля. Дядя молчит. Потом он говорит Полине, чтобы она выключила фен и дала ему остыть. Полина послушно выключает фен, кладёт его на стоящее рядом с диваном кресло и, закинув волосы за спину, начинает смотреть в потолок.

Дядя вдруг нападает на неё, наваливается своей тяжестью, прижимает лицо Полины к своему рту, лижет ей губы и щеку горячим влажным языком, как собака, а рукой срывает с неё полотенце. Полина вырывается, не догадываясь даже кричать, но дядя такой сильный, что кажется сделанным из дерева! Он лишь твёрже вжимает Полинк в диван, сминает её, как подушку, вырывает обжегшее кожу полотенце и хватает рукой сжавшуюся от стыда девчонку за бёдра, пытаясь развести её непослушные ноги. Полина зажмуривается, переполняясь ужасом и незнакомым бешенством, и сквозь суженые веки видит Юлю, появившуюся за спиной дяди. Волосы её полны воды, а в глазах - лёд.

Юля резко дёргается, в ушах Полины раздаётся громкий хрустнувший хлопок, словно что-то тяжёлое стукается об пол. Голова дяди больно бьёт её в висок, весёлые тёплые брызги попадают на лоб Полины, а сам дядя, неудобно повернувшись вбок, валится с неё в направлении пола. Задерживается, придавив Полине ногу, цепляясь за диван и, как-то странно закинув голову. И тогда уже Полина отчётливо видит, как Юля двумя руками наотмашь бьёт его в ухо топором для рубки мяса. Слышится короткий треск, дядя коротко мычит и валится дальше, на коврик, спиной, и Юля, перешагнув через его ногу, снова с чавканьем рубит топором, снизу вверх, прямо в то место, откуда уже бежит кровь. У Полины кружится голова, её переворачивает грудью на подлокотник дивана, и натужно, выламывая горло, рвёт прямо на паркет. Лицо её, мокрое от лизания дяди и забрызганное его кровью, корчится от судорог рвоты, побелевшие пальцы до боли вцепляются в подлокотник, словно Полина висит над пропастью и боится упасть.

Кончив блевать, Полина перелезает через кресло и хочет выйти на улицу. Ей хочется свежего воздуха, но Юля останавливает её, схватив за руку. Полина вырывается и, полуобернувшись, видит неподвижно лежащего на полу дядю Илью с размозжённой головой. При плохом свете ночника на ковре ширится пятно крови. Она понимает, что он мёртв, как котёнок в луже своих внутренностей, которого мальчишки её двора сбросили в прошлом году с крыши на асфальт перед подъездом, и её снова мутит, в глазах плывут тёмные круги.

— На улицу нельзя, — тихо говорит Юля, — Увидят. Не бойся ты его, он уже подох.

— Подох? — выговаривает Полина плохо послушными, испачканными противным привкусом рвоты и крови губами.

— Да, подох, подох, — повторяет Юля, — Я башку ему топором расколола, как арбуз. Ха! Если сильно по башке топором ударить, человек подохнет. Особенно если несколько раз. Такая человеческая природа. Идём в ванную, умоешься.

Сидя нагишом на краешке ванной, накрытом полотенцем, Полина полощет рот и выплёвывает к крестообразно зарешёченной дыре водостока. Ей всё ещё нехорошо, страшно, холодок проходит по затылку, её тошнит. Юля моет ей лицо рукой, потом - остальное тело, нежно гладит между ног, целует в губы.

— Хватит... От меня блевотиной воняет, - пытается сопротивляться Полина, но тщетно, Юля продолжает её страстно целовать в губы и таранить пальчиками внутри слегка влажной щёлки.

— Не блевотиной, а мороженым, - шепчет Юля, но останавливает свои мучительные ласки.

Потом вытирает брызги кровавой грязи со своих ног, моет под краном топор.

Видя смываемые с него лоскутки какой-то кровавой кожи и слипшихся волос, Полина встаёт, опирается руками о край раковины и, намного поразмыслив, снова начинает блевать.

— Ну ладно, хватит! — прикрикивает на неё Юлия раздражённым голосом, — Неужели ты сегодня так много съела? Одевайся, пора сматываться.

Полина находит свою одежду на стиральной машине, но одеваться ей трудно и всё время хочется блевать. Застёгиваясь, она тупо смотрит, как Юля отирает топор о полотенце, на котором она раньше сидела.

— Хочу взять с собой, — объясняет Юля. — Полезная вещь.

Проходя мимо двери гостиной, Полина, ёжась от страха, всё-таки заглядывает туда. Дядя по-прежнему лежит на полу, но как-то не так, как раньше.

— Не надо, не ходи! — вскрикивает она, когда Юля ступает на порог комнаты, — Он... Он движется!...

— Да подох он, — кривясь от презрения, говорит Юля, подходит к дяде и пинает его в бок ногой, — Видишь, ничего не чувствует. Можешь сама проверить.

Но Полина лишь в ужасе мотает головой. Одно хорошо - блевать ей уже нечем.

Юля открывает шкаф, обыскивает висящий там пиджак и находит кожаное портмоне. Она вытаскивает оттуда разноцветные (и похоже, не только отечественные) купюры и запихивает их в карман джинс.

— Вот наблевала ты некрасиво, — замечает Юля, показывая на лужу возле кресла, — Фу. Выходи в прихожую.

Полина выходит и, обернувшись, видит, что Юля присела над трупом и что-то сделала с ним, резко дёрнув локтем назад, что-то плохое и страшное. Очевидно, она лишила его гениталий.

Когда они выходят из дома, небо уже совершенно чёрное. Они идут пешком, по дороге, ведущей через песочные горы и недорубленный лес к шоссе. Юля несёт в кульке топор. Громко стрекочут сверчки, полевая трава пахнет густо, как дым. Они сворачивают с проезжей части и выходят на шоссе через лес. Они идут долго и молча, вдоль проезжей части, обдаваемые пылью и вонючим угарным ветром проносящихся мимо машин. Полина уже окончательно не верит в гибель дяди Ильи, но её продолжает покусывать противная дрожь.

— Он и со мной это сделал, - говорит вдруг Юля, когда они добираются до окраины какого-то городка и останавливаются возле пустынной ночью детской площадки.

— Что сделал? - уточняет Полина, холодея от ужаса. Сердце её тревожно бьётся.

— Заманил, обманул, изнасиловал, бросил...

Голос Юли доносится будто из загробного мира. Да и сама она в свете луны походит на статую с кладбища.

— Тебе было больно? — осторожно спрашивает её Полина.

— Нет, когда насиловали - уже нет, — отвечает Юля, — А вот когда били, было больно.

— Кто бил?

— Парни, — говорит Юля, почти не двигая ртом, — Твой дядя в том числе. Затащили меня в машину, всё лицо замотали тряпкой, — медленно продолжает она, — так что еле дышать могла. Привезли сюда, били наотмашь по голове, потом ногами в живот. Потом долго насиловали бесчувственное, но ещё живое тело, до крови, а когда надоело, дали монтировкой по шее.

— И что дальше?

— Подохла я, вот что. Мозги из меня вышибли.

— Но ты же живая, — возражает Полина.

— Ты полагаешь? Просто очень похоже.

— Так что, мёртвая?!

— Я же тебе сказала.

— Ты — мёртвая?!

— Тише ты, хватит орать! — громким шёпотом говорит Юля, прижимая ладонь ко рту Полины.

От ладони пахнет свежестью кладбищенской травы, слизняками и чем-то ещё.

— Чего ты орёшь?

Полина умолкает, глядя на растущие за спиной Юли деревья.

— Давно это было? - уточняет Полина.

— Двадцать лет назад. Ты когда-нибудь думала о том, что умрёшь?

— Да.

— А что будет потом?

— Не знаю. Наверное, ничего. Или рай.

— Представь себе, что когда ты умрёшь, тебя будут насиловать.

— Кто?

— Не знаю кто, но непохожие на людей. Твари.

— А ты?

— А я воскресла.

Они молча стоят, на траве возле железной ограды. Небо теперь спокойно и плоско, как воды пруда в безветренный вечер. Повсюду тёмным туманом стоит тишина. Полине представляется странным, что она ещё жива, а не умерла, как всё вокруг. Она отдельными картинами вспоминает свою прошлую жизнь, картины эти немы и покрыты бурым налётом времени, лица людей на них отретушированы до кукольного сходства.

— Юля, — тихо зовёт она.

— Что?

— Ты зомби?

— Я похожа на зомби?

— Нет... Может, ты вампир?

— Я мороженое ем, яблоки люблю, днём гуляю.

— Верно... Значит, ты фея.

— В точку. Ха! Смертельная фея!

Но никто не смеётся над этой шуткой.

— А зачем они это делают? - спрашивает Полина.

— Им от этого приятно. И ещё они любят, чтобы тебе было больно.

Полина вновь вспоминает, как отец её бил, и ей кажется, что ему тоже было приятно. Хотел ли он её изнасиловать? И почему этого не сделал? Не успел? Вспоминает властного дядю Илью, тот труп в доме. Он ли это?

— И что, все мужчины такие? Это у всех так?

— Да.

— И все вокруг об этом знают и молчат?!

— Да.

Полина тихо стоит и медленно погружается в глубину этого кошмара, как ныряльщик с опущенным вниз лицом. Они все хотели только издеваться над ней, только видеть её мучения, а вовсе не желали ей добра. Она была тем котёнком, которого сбрасывали с крыши. Полина снова вспоминает того дядю, похожего на Илью, его влажный язык, отупевшие глаза, тяжёлое дыхание, он был ведь будто пьяный, хотя ничего не пил, это проклятие овладело им, превратило его в животное, он тоже хотел только одного: сделать эту ужасную, непостижимую вещь с Полиной, с её телом, предназначенным вовсе не для него! Хотел пытать её этим садистским, нечеловеческим способом, он хотел её боли и слёз! Если бы сейчас дядя Илья валялся здесь, Полина ударила бы его ногой в лицо, она бы била его до тех пор, пока не расквасила бы ему рожу, потому что та дрянь, которую он хотел сделать с ней, не может быть искуплена даже смертью!

— Сволочь, — говорит она. — Дрянь ебучая.

— Кто сволочь? — спрашивает Юля.

— Дядя Илья.

— Не думай о нём. Его уже считай нет, — говорит Юля. — Его теперь в землю закопают.

— Всё равно сволочь ебучая, — с удовольствием повторяет ругательство Полина, не любившая никогда мат.

— Хочешь, пойдём ещё одного прибьём? - предлагает Юля, весело раскачивая свёртком с топором.

Полина поворачивает голову и смотрит на Юлю, но та не смеётся.

— Так что, пошли? Боишься?

— Нет, — отвечает Полина, но губы её противно дрожат.

— Я буду убивать, — говорит Юля. — Я. Ты будешь только смотреть, — она вдруг улыбается какой-то ясной, ласковой улыбкой, и тихо смеётся, и Полина, сама не зная почему, тоже смеётся.

Они долго целуются в ночи, а потом шатаются по ночным улицам, не зная своего пути, они движутся в темноте между безжизненными строениями, как маленькие астероиды в тени пылевых облаков. Фонари же словно большие космические светила проплывают мимо Полины. Шаги её легки, ноздри дышат ароматом смерти. Смерть вокруг неё, подобная бескрайним полям белых цветов, объятым тишиной, подобная опустившейся к самой земле Луне, веющей морозом своей вечности, и Полина больше не боится заблудиться в тёмных улицах, потому что ей всё равно, где быть в этом безмолвном некрополе, над которым ей дана неведомая власть.

Юля, оставив Полину, пересекает узкую проезжую часть, и спрашивает у случайного прохожего, тоже один в один похожего на дядю Илью, который час. Он останавливается, поднимает руку с часами в пятно фонарного света и точно называет время своего конца. Юля приникает к нему, обвивает руками его шею и, приподнявшись на цыпочки, достаёт ртом до его лица. Они целуются, и прохожий берёт Юлю рукой за спину, притягивая ближе к себе, так что её рубашечка ползёт вверх и обнажает грудь. Пальцы Юли скользят по его волосам, она трётся о него голой грудью и животом, потом, вдруг резко оторвав рот, кусает в шею. Всё происходит молниеносно и беззвучно. Через щёку Юли выхлёстывается фонтан крови, оставляя широкий стекающий след, они оба дёргаются, прохожий хватает рукой Юлю за волосы, чтобы оторвать от горла, и тогда она опускает правую руку, в которой у неё есть что-то, и этим бьёт его в живот: раз, раз, раз! Он кренится вперёд и падает, валит её на асфальт, она выворачивается из-под него. Он дёргается, с хрипом поднимаясь на колени, кровь вырывается из его шеи вбок, как из сифона.

Воистину живуч он, неведомый путник ночи, вышедший из ниоткуда в никуда, прижав руку к прокушенной шее, он хрипит и дёргает головой, пытается встать, чтобы ударить Юлю, но боль в животе перекашивает его, уже стоящего только одним коленом, хрип превращается в ругательство, в тяжёлый стон. Тогда Юля, отступившая на шаг, хватает его за волосы и быстро бьёт в лицо, теперь Полина ясно различает, что в руке у неё топор. Ей делается холодно от выступивших капелек пота, и Полина просто садится на асфальт, потому что так ей легче не упасть в обморок. Тошнота не отступает и беззвучие шумит в ушах.

— Пошли, — говорит Юля, стоя над ней.

Лицо её и рубашка забрызганы кровью. Полина кивает и бледно улыбается, стараясь не выдать давящей на горло тошноты.

— Ты можешь идти? Ты, наверное, крови боишься.

Полина снова кивает, соглашаясь, что боится крови, и совершенно не понимает, как ей встать. Юля тянет её за руки, и, опираясь на её спокойное тело, Полина всё-таки встаёт и медленно бредёт куда-то, облизывая губы и думая только о рвоте.

— Хочешь стать такой же, как я? - вопрошает Юля, ускоряя шаг.

— Да.

— Сделаем! - радостно восклицает Юля, размахивая окровавленным топором.