В истории этой занятном сюжете

Речь не пойдёт о зачётном минете.

Здесь нет ни анала, ни секса втроём...

Всё крайне пристойно в рассказе моём.

Мы с Катей с детства любили друг друга. Правда, не сразу это поняли, конечно. С младших классов сидели за одной партой. Вместе дежурили по кабинету, когда подходила очередь: перед уроком приносили мел, мыли тряпку и вытирали ею доску.

Зимой, когда по утрам ещё темно, я всегда ждал Катю на углу её дома, и мы вместе шли в школу. А после уроков, как и полагается, тащил обратно два наших портфеля.

Потом наша мудрая училка рассадила нас, мотивируя это тем, что мы оба отличники и должны подтягивать тех, кому учёба даётся труднее. Из-за этого на некоторое время наша дружба охладела.

Зато позже, когда в восьмом классе новый классный руководитель снова разрешил нам сидеть вместе, та детская привязанность, что давно возникла между нами, вспыхнула с новой силой и была готова перерасти в нечто гораздо более серьёзное, значимость чего мы тогда были не в состоянии даже осмыслить.

Мы стали ещё больше общаться, созванивались после уроков и частенько гуляли по вечерам. Родители смотрели на нас с доброй улыбкой и радовались. А мы были по уши погружены в учёбу и даже по дороге в кино могли болтать о чём-нибудь, с ней связанном. И, вопреки слухам разных злопыхателей, никогда не позволяли себе ничего, что бы выходило за рамки дозволенного двум школьникам.

Она мечтала связать свою жизнь с медициной. А я изо всех готовился стать физиком-ядерщиком. Однако этим замыслам не суждено было осуществиться. Потому что на следующий год первого сентября Катя не пришла в школу.

В самом конце каникул мы с родителями были на море и вернулись лишь накануне вечером. Поэтому я ничего не знал. Катино отсутствие огорчило меня, но я подумал, что она придёт на следующий день.

Однако каменное лицо и немногословность нашей всегда жизнерадостной учительницы заставили меня всерьёз забеспокоиться. Я даже слинял с последнего урока, чтобы поскорее увидеть её.

Вбежав на пятый этаж, я позвонил в хорошо знакомую мне дверь. Сердце выскакивало из груди. От волнения я никак не мог отдышаться. Никто долго не открывал, и я позвонил снова.

Я ещё никогда не видел Катиного отца таким. Всегда спокойный и выдержанный отставной военный лётчик смотрел на меня красными от слёз глазами и долго не мог вымолвить ни слова. В конце концов он нашёл в себе силы коротко и сухо сообщить, что Кати больше нет. Её сбила машина. Неделю назад.

Ком к горлу подступил такой, что и речи не могло быть о том, чтобы задавать какие-то вопросы. Я до сих пор не знаю ни точной даты, ни обстоятельств произошедшего. Мир просто перестал для меня существовать в тот момент.

Не помню, как пришёл домой. Не помню, как учился потом в этой школе, где всё постоянно напоминало о ней. Весь девятый класс я проходил как зомби. Но оставаться там дальше было просто выше моих сил.

В итоге, наплевав на свои профессиональные амбиции, я поступил в военное училище. Мне было всё равно куда – лишь бы уехать подальше от этих домов, улиц, скверов и лавочек, мимо которых мы с Катей любили прогуливаться, держась за руки.

Говорят, время лечит. Чёрта с два оно лечит! Оно только рубцует раны, не давая боли затмевать разум.

Постепенно и мне пришлось научиться жить с этой раной. Строгая дисциплина, спартанские условия жизни и запредельные нагрузки курсанта военно-космических войск тоже сыграли в этом немалую роль.

Справиться с трудностями, а главное – с самим собой мне помог мой старший друг и наставник Серёга. Он был старше меня всего на пару лет, но его помощь оказалась бесценной. В конце концов, когда выпустился, я заключил контракт и оказался с ним в одной части.

Мы вместе заступали на боевые дежурства, сутками напролёт охраняя дальние подступы к рубежам нашей необъятной Родины. Спустя примерно год я почувствовал себя полноправным членом элитной команды, которой был доверен контроль над самым современным, грозным и секретным вооружением.

Уровень секретности был таков, что о самом факте существования таких боевых подразделений, как наше, было известно весьма ограниченному кругу лиц. Мы не участвовали в парадах, о нас не говорили в новостях и не писали в газетах.

Мы просто тихо делали свою работу, не мечтая ни о славе, ни об известности. В поле нашей ответственности находилось не только воздушное пространство, но и стратосфера, а также ближний и, так скажем, не самый ближний космос.

Мы не только мониторили орбиты практически всех объектов нашей Солнечной системы, но и просчитывали траектории залётных гостей, так или иначе способных повлиять на ход развития событий в ней.

Я раньше и не предполагал, сколько всяких комет, астероидов и малых планет блуждает по космосу, всего раз или два за сто миллионов лет вторгаясь в пределы нашей галактики.

Даже непосвящённому человеку понятно, насколько фатальную угрозу может нести в себе космическое тело, имеющее соизмеримое с Землёй массу, окажись оно на её орбитальной траектории.

Но мало кто задумывался о том, что неменьшую опасность может представлять объект, размером всего лишь с гараж-ракушку или даже с машину, при условии, что движется он с околосветовой скоростью.

За счёт релятивистского приращения массы, его кинетическая энергия может быть настолько велика, что он окажется способен прошить нашу матушку-Землю навылет, как пуля, всего за долю секунды. Пройдя через планетарное ядро, гипер-метеор образует заполненный плазмой сквозной туннель от поверхности до поверхности.

О том, чтобы человечество выжило после такого удара можно даже не рассуждать. Тут тебе и смещение орбиты, и подвижки тектонических плит со всеми вытекающими, и вырвавшиеся наружу миллиарды тонн расплавленной магмы... Эти и десятки иных факторов сделают наш мир не пригодным для жизни гораздо быстрее, чем мы успеем осознать, что же произошло.

К сожалению, именно такой объект недавно и был зафиксирован нашим оборудованием. Сначала это были лишь гипотезы и предположения. Никто не хотел верить, что это всё реально. Кто-то даже шутил, что пора звонить Брюсу Уиллису, дескать, он-то уж знает, что делать в подобных ситуациях.

Вот только на самом деле этого не знал никто. А те, кто мог бы это знать, лишь оторопело разводили руками. Просто потому, что способа увернуться от удара, как оказалось, практически нет.

Всё дело в том, что ввиду близкой к предельной для наших трёх измерений скорости, этот объект ещё и как бы растянулся в пространстве-времени. И теперь это уже вовсе не болтающийся в космосе «большой булыжник».

С точки зрения неподвижного наблюдателя, он собой представляет растянутую на сотни миллионов километров убийственную дугу, этакий серп, который движется вдоль своей оси с гигантской скоростью. И при этом аж дважды намеревается рассечь своим лезвием орбиту Земли.

Так что даже в случае, если каким-то чудом мы переживём первый удар этого исполинского «кнута», неожиданно возникшего в буквальном смысле слова из-за границ реальности, то уж вторая с ним встреча гарантированно закончит начатое.

Предложений было много. Вплоть до попытки срочно сместить орбиту Земли в другую плоскость, чтобы избежать столкновения. Но любые мало-мальски трезвые расчёты показывали, что на данном уровне развития это нам не по силам. А принимая во внимание тот факт, что орбиты других планет Солнечной системы лежат почти в одной плоскости с земной, еще и бесполезно.

Не трудно догадаться, что этот гигантский «хлыст» непременно разобьёт одну или даже несколько из них. И рано или поздно осколок Венеры, Марса или какого-нибудь из его спутников, столкнувшись с Землёй, навсегда и окончательно погасит свет цивилизации на нашей планете.

Но даже, если, как учит нас мировой кинематограф, послать навстречу астероиду-убийце корабль с ядерным зарядом на борту, это не поможет. Потому что, с учётом доступных нашим аппаратам скоростей, всё случится слишком близко к земной орбите. И мощности взрыва не хватит, чтобы в достаточной мере погасить колоссальную кинетическую энергию несущегося на нас с запредельной скоростью булыжника.

— Итак, до первой точки контакта остаётся примерно шестьдесят дней. – подытожил седоволосый физик, срочно приглашённый на совещание в качестве эксперта.

— А почему «примерно»? – строго переспросил его генерал.

— Потому что наш незваный гость всего пару дней, как вынырнул из-за горизонта событий, что само по себе уже противоречит всем канонам. – спокойно пояснил он. – У нас попросту нет ни точных данных, ни выверенных формул для расчёта его траектории. Мы можем только...

— Так может, он вообще мимо пролетит, и мы все тут зря беспокоимся?!! – вскипел военный.

— Видите ли, когда он подлетит ближе, данные у нас будут. А формулы мы выведем и откорректируем. Вот только будет уже слишком поздно, чтобы их использовать для спасения цивилизации.

— Хотите сказать, что сейчас ещё не поздно, и Вам известен способ спасения? – поднял свои густые брови генерал воздушно-космических войск. – Насколько я понял из докладов, поздно стало уже где-то год назад, но тогда мы и понятия не имели о том, что нас ждёт такой вот сюрпризец.

Я, как и все в этом небольшом зале для совещаний, сидел и слушал их диалог, затаив дыхание. Честно говоря, я тогда вообще не понимал, зачем меня и ещё несколько человек из нашего подразделения сюда пригласили. Как выяснилось позже, об этом попросил сам старый учёный.

Пожилой профессор, казалось, не услышал вопроса и ушёл в себя, уткнувшись в экран ноутбука.

— Не совсем. – подал он наконец голос, откашлявшись. – Для того, чтобы безопасно уничтожить данный объект на дальних подступах, аппарат с боеголовками должен был стартовать ещё... шестнадцать месяцев назад. А мощность заряда должна составлять не менее... пятисот шестидесяти мегатонн.

Выслушав это, генерал нервно швырнул на стол свои очки так, что те упали на пол.

— Профессор, – вступил в разговор полковник ВКС, поднимая с пола генеральские очки. – к чему Вы нам приводите все эти цифры, если время всё равно упущено?

— Совершенно верно, время упущено, если говорить...

Старик снова ушёл в себя, пялясь в экран, чем вызвал ещё большее раздражение у высшего офицерского состава. Мы с Серёгой сидели в самом дальнем углу и тоже боролись с желанием подойти и как следует потрясти за плечи этого седого старика.

— Время определённо упущено, если говорить об аппаратах с каноническими разгонными блоками. Однако если... – физик опять задумался.

— А у вас есть какие-то другие?! – не выдержал генерал.

— Теоретически – да, но они ещё...

— Вот с этого места, пожалуйста, поподробнее, Альберт Карлович. – изо всех сил стараясь казаться вежливым, обратился к нему полковник.

— Видите ли, это пока всего лишь концепт. Но концепт работающий, прошу заметить.

— Вы, часом, сейчас про ту консервную банку, которую запустили с Восточного пару месяцев назад в надежде догнать и перегнать американский Voyager, стартовавший в 1977-ом? – кипятился генерал.

— Именно про неё.

— Но ведь она исчезла с мониторов уже через пару часов после запуска вашего супер-двигателя. То есть, скорее всего, попросту взорвалась!

— Многие так и подумали. А вот на прошлой неделе мы получили от коллег из NASA сообщение о странном сигнале, зафиксированном Voyager’ом. Проанализировав полученные от них данные, теперь мы с уверенностью можем утверждать, что это сигнал от нашей «Фурии», или, как Вы изволили выразиться, «консервной банки».

— Вы ходите сказать, что догнали его???

— Не только догнали, но даже опередили. Потому что антенны американского аппарата направлены вперёд по ходу его движения, то есть, они уловили сигнал, идущий как бы из дальнего космоса.

— Но вы уверены, что это не ошибка? Может, просто так совпало, и из космоса принесло какие-то помехи?

— Это вряд ли. – ехидно усмехнулся седой профессор. – Видите ли, мы ведь знали, кого догоняем. И знали, что оборудование там исключительно аналоговое, к тому же работающее в непопулярном нынче коротковолновом диапазоне.

— И что? На коротких волнах в дальнем космосе теперь нет помех?

— Помехи никуда не делись, конечно. Но судите сами. Вот что нам прислали заокеанские коллеги в прошлую пятницу:

Профессор дважды щёлкнул мышкой, и из динамиков ноутбука на фоне гудения, шорохов и треска отчётливо послышались звуки гимна России...

Генерал закряхтел, помялся и по привычке встал. Его примеру последовали и все присутствующие, включая нас с Серёгой.

— Вы хотите сказать, что за два месяца вам удалось «догнать и перегнать Америку»? – недоверчиво скривился генерал, когда запись оборвалась.

— Не всю Америку, позволю себе заметить, а всего лишь запущенный полвека назад их космический зонд. И ушло на это не два месяца, а приблизительно шесть недель.

— И почему же вы раньше молчали?

— Как Вы знаете, практически сразу после включения нашего экспериментального маршевого двигателя вся наземная телеметрия по неизвестной пока причине утратила связь с аппаратом. А сведения, полученные от внешних источников, требовали тщательной проверки. – с характерными назидательными нотками в голосе пояснил Альберт Карлович.

— В причинах, кстати, уже разобрались? – вмешался в разговор полковник.

— Разбираемся. Вероятно, цифровое оборудование вышло из строя из-за радиации, создаваемой ядерным ускорителем, уровень которой оказался выше ожидаемого.

— Печально. Ведь теперь мы достоверно даже не знаем, сколько времени проработал концепт вашего ускорителя. – огорчился офицер с тремя звёздами на погонах.

— Не соглашусь. Проведя более глубокой анализ любезно предоставленной нам записи и изучив спектр несущей частоты, мы пришли к выводу, что на момент получения сигнала двигатель всё ещё работал, потому что источник сигнала удалялся от приёмника на Voyager’е с увеличивающейся скоростью.

Зал оживлённо загомонил. Некоторые не выдержали и, вскочив с мест, стали толпиться возле президиума, где сидели профессор, полковник и генерал.

Заседание шло ещё долго. После длительных дебатов учёный озвучил то, что от него требовали. Правда, не для всех это прозвучало так уж оптимистично.

Конечно же, нельзя было не использовать шанс и не попытаться взорвать где-нибудь в дальнем космосе этот булыжник. К тому же, и заряд нужной для этого мощности, и средство его доставки, вроде бы, имелись.

Вот только новый экспериментальный ускоритель был ещё настолько «сырым» и толком не опробованным в деле, что доверить ему миссию, от которой зависит выживание человечества, было бы в высшей степени безответственно. Вернее, сам ускоритель сомнений у профессора вызывал не так много, как блок навигационной автоматики, от которой зависит точность наведения и выбор момента для подрыва заряда.

Ведь принцип работы концепта основан на том, что в реакторе идёт непрерывный процесс синтеза ядер гелия. В результате чего выделяется колоссальное количество энергии, а также высвобождаются быстрые нейтроны. Далее при помощи особой центрифуги, представляющей собой адронный коллайдер в миниатюре, образовавшиеся нейтроны и альфа-частицы разгоняются до запредельных скоростей. И затем их поток направленно выбрасывается из сопла-излучателя, за счёт чего и достигается эффект реактивной тяги.

Иностранных разведчиков прошу не беспокоиться – я не знаю ни тонкостей технологии холодного ядерного синтеза, ни принципов устройства этой центрифуги. Но смею утверждать, что именно она позволяет достигать почти неисчерпаемого запаса хода для аппарата. Ведь за счёт того, что с приближением скорости разгоняемых частиц к световой, их масса лавинообразно растёт, им и удаётся сообщать всю выделенную реактором энергию.

Это подтвердил эксперимент с «Фурией». Всего нескольких килограммов взятого с собой трития – топлива для реактора на лёгких ядрах – хватило, чтобы обеспечить полёт аппарата массой около одной тонны в течение уже двух месяцев с постоянным ускорением порядка пяти «g».

Ложкой дёгтя во всей этой истории является тот факт, что исходящие от реактора и центрифуги радиация и жёсткое электромагнитное излучение за несколько часов выжгли всю сложную электронику на борту, каким-то чудом пощадив лишь MP3-плеер с гимном и аналоговый коротковолновый передатчик.

Разумеется, этот опыт будет учтён, и чувствительные цифровые модули непременно защитят гораздо лучше. Но времени на эксперименты уже не осталось. Поэтому было принято, на первый взгляд, неожиданное, но, если как следует вдуматься, единственно верное решение – аппарат с боеголовкой на борту должен быть пилотируемым.

Ещё одним аргументом в пользу такого вывода является то, что даже если телеметрия и навигационное оборудование не подведут, всё равно в случае нештатной ситуации время получения с Земли корректирующего воздействия будет неприемлемо большим. С учётом скорости распространения сигнала в космосе и удаления аппарата от Земли, очень скоро оно будет составлять уже десятки минут, а затем и часы.

И только пилот, находящийся на борту, сможет быстро получать информацию о текущей траектории и оперативно корректировать её при необходимости. Кроме того, никто и никогда раньше не отрабатывал алгоритмов наведения на цель, движущуюся на околосветовой скорости. Так что и эту задачу полностью доверять автоматике нельзя.

Конечно же, для пилота это будет полёт в один конец. Ведь шансов уцелеть, находясь в эпицентре термоядерного взрыва гигантской мощности просто не может быть.

— Я понимаю ваше недоумение, коллеги. – нарушил гробовую тишину профессор, возникшую в зале после того, как он озвучил свой вердикт. – И смею заверить, что сам счёл бы за честь стать этим пилотом-камикадзе. Вот только любой военный медик мне скажет, что, с учётом возраста, я не протяну на борту такого аппарата и суток.

— А о каком сроке идёт речь? Сколько придётся лететь до места встречи? – спросил полковник, хмуря брови и записывая что-то в блокнот.

— Как я уже сказал, через шестьдесят дней край дуги уже начнёт воздействовать на Землю. Гравитационные аномалии вызовут...

— Профессор! – зарычал генерал. – Сейчас вопрос не в том, что произойдёт, а как нам это предотвратить!

— Да-да... Минутку... – седой старик опять упулился в ноутбук и принялся стучать по клавишам.

С его слов, если «Валькирия» – а именно так назвали усовершенствованный дублёр «Фурии» – стартует через неделю и будет двигаться с постоянным ускорением в два «g», к месту встречи она прибудет спустя четырнадцать земных суток.

За это время аппаратом будет пройдено расстояние, минимально гарантирующее безопасность последствий уничтожения несущейся в нашу сторону цели. Однако, для обеспечения хотя бы небольшого запаса, было принято решение настроить ядерный двигатель на движение с ускорением два с половиной «g».

Для тех, кто не в курсе, что это значит, поясню. Всё это время в несущемся сквозь космос корабле не будет невесомости. Напротив, на все находящиеся на борту предметы будет действовать сила тяжести, в два с половиной раза превышающая обычное земное тяготение.

То есть, если на Земле пилот весит восемьдесят килограммов, то на борту он будет ощущать себя так, будто бы весит все двести. Тут важно понимать, что увеличится не масса, а именно вес предметов.

В принципе, тренированные лётчики и космонавты способны выдерживать и более значительные перегрузки. Но только если речь идёт о каких-то секундах, максимум минутах. Но выдержать даже два с половиной «g» в течение пары недель – задача весьма нетривиальная.

К тому же всё усугубляется тем, что на протяжении этого времени организм пилота будет ежесекундно подвергаться воздействию убийственных излучений. За те же десять-пятнадцать суток они наверняка сделают из абсолютно здорового и полного сил молодого человека смертельно больного дряхлого старика.

Пока одни специалисты занимались установкой на «Валькирию» одноместного жилого модуля и старались максимально защитить его от жёстких ионизирующих излучений, другие выбирали из списка добровольцев наиболее подходящую кандидатуру на должность пилота-камикадзе.

Разумеется, я был первым, кто туда записался. Моему примеру тут же последовали и Серёга, и ещё несколько парней из нашего подразделения. Каждый из нас был не только молод, здоров и силён, но ещё и обладал навыками, необходимыми для выполнения поставленной задачи. Вот почему старый и мудрый Альберт Карлович попросил пригласить нас на то закрытое совещание.

Физическую и техническую части подготовки все без исключения претенденты прошли на «отлично». Но по результатам психологического тестирования я был выбран в качестве основного кандидата. Вероятно, потому что моя личная жизненная драма сильно изменила меня и вселяла уверенность, что в нужный момент рука моя не дрогнет, и я без колебаний нажму на кнопку ядерного детонатора.

Раньше жилой модуль космического аппарата я видел разве что в музее. Но тот, что мне показали сейчас, заметно отличался от моих представлений. Он представлял собой цилиндр диаметром два и высотой почти три метра. Поскольку находиться мне там придётся не в условиях невесомости, а наоборот – при увеличенном тяготении, распоряжаться его ограниченным объёмом приходилось особо бережно и тщательно. Ведь спальное место где-нибудь на потолке уже не устроишь.

Установленный на дне цилиндра усиленный ложемент служил одновременно и рабочим креслом с доступом к консоли управления, и местом для отдыха. Слева от него находился санузел, а справа – выдвижной стол для приёма пищи. В верхней части располагались антресоли с запасом еды, воды и медикаментов, а также полка с несколькими комплектами сменной одежды.

В полёте жилой блок будет ориентирован верхней частью по курсу движения. При этом находящийся под ним экспериментальный ускоритель будет толкать снизу, имитируя вектор земного притяжения и непрерывно разгоняя «Валькирию» в направлении намеченной цели. Ну, а закреплённая сверху ядерная боеголовка невиданной мощности должна будет в нужный момент исполнить наше с ней общее предназначение – спасти эту бренную Землю от неминуемой гибели.

Старт состоялся через восемь дней после совещания. На соблюдение всех протоколов и созыв многочисленных комиссий, обычно предшествующих запуску, просто не было времени.

Аппарат за это время максимально подготовили к тому, чтобы он достиг цели. А меня натаскали по методике отслеживания траектории и немного научили управлять новым двигателем.

Первые часы полёта после включения ускорителя не произвели на меня особо негативного впечатления. Мы постоянно находились на связи с ЦУП, где собралось под сотню специалистов, готовых в любую секунду оказать мне содействие.

Спустя примерно сутки я уже почти привык к тому, что вешу под два центнера, и каждое движение руки и особенно ноги даётся с большим трудом. Я оценил ту рукоять, что была прикреплена к стене возле ложемента, потому что без неё в условиях более чем удвоенного тяготения элементарно встать на ноги было бы сложно.

Через три дня, с учётом действующего всё это время ускорения, моя «Валькирия» уже преодолела дистанцию порядка двухсот пятидесяти миллионов километров, что заметно превышает расстояние от Земли до Солнца.

Общаться с ЦУП’ом в режиме реального времени стало практически невозможно, так как задержка ответа стала превышать два десятка минут. С тех пор мы перешли на обмен текстовыми сообщениями. Благо, ограничений на их объём и количество не было никакого.

Я постоянно валялся в ложементе, с трудом ворочаясь с боку на бок. О том, чтобы заниматься физическими упражнениями не могло быть и речи. Пробовал читать электронные книги, но глаза быстро уставали. А ничего другого из развлечений тут не было.

От нечего делать решил вести что-то вроде дневника, в котором буду излагать, всё что происходит. Пока описывал все предшествующие события, в голове даже какая-то ясность появилась. По крайней мере, я точно сознавал, где я, зачем и почему добровольно принял на себя эту миссию.

Несмотря на регулярный приём прописанных мне препаратов, самочувствие моё стремительно ухудшалось с каждым днём. Меня об этом предупреждали, и никакого чуда я не ждал. Широкий спектр жёстких ионизирующих излучений исправно делал своё дело с моим организмом.

Не знаю, было ли это игрой моего воспалённого разума, или же небольшим сюрпризом от курировавшего меня психолога, но я неожиданно обнаружил на носителе небольшого планшета, которым меня снабдили, папку с моими личными фото и видео.

Я уже несколько лет не заглядывал в них, потому что знал, что там будет Катя. И будет больно. Но сейчас, когда пересматривал их раз за разом, больно почему-то уже не было. Мне казалось, что она на тех снимках улыбается мне. Причем не тому мне, который её фотографировал, а мне нынешнему, стремглав несущемуся сквозь пространство, чтобы воссоединиться с ней наконец.

На всякий случай о своей находке в ЦУП я решил не докладывать. Как не доложил и о том, что к исходу шестых суток у меня начались настоящие галлюцинации. Я стал видеть то Серёгу, стоящего у изголовья моего ложемента, то врача, что консультировал меня перед самым стартом, то Альберта Карловича, который озабоченно вглядывался в цифры и надписи на навигационном мониторе.

— Как ты тут, Ваня? – спросил меня однажды старый физик и похлопал по плечу.

— Все системы работают штатно. – спокойно ответил я.

— Это хорошо, но... – учёный раздосадовано цокнул языком. – Я опасаюсь, что в решающий момент они всё же откажут. Так что мы рассчитываем только на тебя, Иван. – грустно добавил он и исчез.

Согласно протоколу, каждые шесть часов я сверял все показания с расчётными. Всего пару раз за это время на основании замеченных расхождений мне пришлось незначительно откорректировать вектор тяги силовой установки. Работа была нехитрая и занимала считанные минуты. Автоматика в целом пока не подводила, и у меня оставалась уйма свободного времени.

Большую его часть, правда, я спал. Спать хотелось всё время. Видимо, сказывалась ещё и побочка от препаратов, что я принимал. Во время бодрствования я снова и снова пересматривал фото и видео из личного альбома.

А когда они заканчивались, наслаждался любезно предоставленными мне командой военных психологов роликами с живописными видами родной природы под успокаивающую музыку. Их я чередовал с картинками дальнего космоса, поступающими в реальном времени на консольный монитор с фронтальной камеры «Валькирии». Мне особенно нравилось смотреть на звёзды и туманности под шум прибоя или пение птиц в наушниках.

К исходу десятых суток полёта я уже отчётливо видел на экране яркую точку, которая и была моей целью. Она становилась всё ярче буквально с каждым часом. Затем стала похожа на изогнутую белую черту. А позже уже превратилась в подобие гигантского серпа, занимающего добрую треть монитора.

Согласно расчётам, к этому моменту моя собственная скорость приближалась к рубежу 3% от световой. А это означало, что пространство и время для меня теперь существуют не совсем так, как мы к этому привыкли. И дальше этот эффект будет только нарастать. Вот только я понятия не имею, в чём это будет выражаться.

Не знаю, связаны ли с этим мои галлюцинации, но на какое-то время они прекратились. Я даже заскучал по присутствию рядом кого-то знакомого, пусть и в виде плода моего воспалённого воображения. А самочувствие моё, к слову, стало совсем никудышним.

Не буду описывать симптомы острой лучевой болезни, все они есть в учебниках. Скажу только, что порой мне становилось настолько хреново, что я опасался, дотяну ли до того момента, когда настанет время нажать на ту самую «красную кнопку».

Я практически ничего не ел и почти всё время спал. А когда просыпался, превозмогая боль во всём теле, тянулся к консоли и сверял показания. Затем снова падал без сил в свой ложемент под действием, как мне казалось, ещё более возросшего тяготения, вызванного ядерным ускорителем.

Лежа на спине с планшетом в руках и еле шевеля пальцами, я дописывал последние страницы своего дневника. Не знаю, зачем я это делаю. Но мне непременно хочется успеть отправить его на Землю в надежде, что, преодолев миллиарды километров, он всё же достигнет цели, и кто-нибудь его там прочтёт.

Однажды мне привиделся дивный сон. Я открыл глаза – а у меня ничего не болит, голова ясная, глаза отлично видят, руки и ноги слушаются, как и прежде! У меня даже промелькнула мысль о том, что я уже умер. Мне говорили, что такое возможно. И тогда же предупредили, что, скорее всего, это будут последние часы моей жизни.

Я сел на ложемент и по привычке посмотрел на монитор с данными. Всё было в пределах нормы. А когда оглянулся, увидел её. Катя скромно стояла позади, смотрела на меня и молча улыбалась. Когда меня тут посещали Серёга, доктор и старый физик, я почти не слышал их голосов, но в голове гудели какие-то их мысли. А сейчас было совсем тихо.

Я знал, что она ненастоящая. Но всё равно встал и подошёл ближе к своей галлюцинации. Боже, как же она прекрасна! Мне уже двадцать три, и я заматерел, а она ничуть не изменилась. Стоит передо мной всё той же застенчивой милой восьмиклассницей в школьном платье с белым фартуком.

Те, кто нас покинул, не стареют и не взрослеют. Они навсегда остаются в нашей памяти такими, какими мы их запомнили. Как же мне захотелось к ней прикоснуться! Но я опасался, что, если я это сделаю, видение исчезнет.

И всё же я решился. В это трудно поверить, но я в самом деле ощутил тепло её рук и плеч, когда она обняла меня в ответ. Я даже ощутил непередаваемо приятный и сводящий с ума своей восхитительной нежностью аромат её волос. Я помню, как украдкой вдыхал его, когда мы были рядом.

Кто-то скажет, что я идиот, но у меня так никогда и не было больше девушки. Спорить ни с кем не стану, просто останусь при своём. Друзья много раз пытались меня с кем-нибудь познакомить. Но всякий раз это была совсем не Катя...

Сейчас она стояла рядом, уткнувшись носом мне в грудь, и молчала. Я чувствовал на себе её крепкие объятия и даже не шевелился, чтобы не спугнуть эту волшебную иллюзию. Лишь незаметно тёрся своей небритой щекой о её тёпленькую макушку и целовал в темечко. Ох, как же мне хотелось продлить те сказочные мгновения! И снова мысль о том, что я уже в раю, посетила меня тогда.

Внезапно со стороны консоли управления раздался тихий хлопок. Я бросился туда, но основной монитор уже погас, половина приборов перестала работать, и в воздухе запахло гарью. Судорожно тыча в разные кнопки, я пытался понять, что произошло, но навигационная аппаратура, как и предсказывал учёный, действительно больше не отвечала.

Неожиданно ко мне подошла Катя. Одним плавным, но уверенным движением она вывела на малый, ещё работающий монитор изображение с фронтальной камеры. Она взяла меня за левую руку, и мы оба стали напряжённо всматриваться я стремительно несущийся на нас, окутанный яркими радужными ореолами гигантский серп.

Меня как молнией прошибло. Опасаясь, что упущу момент, я потянулся к кнопке детонатора и сорвал с неё защитный кожух.

— Нет. Рано... – тихо сказала Катя и снова взяла меня за руку.

Ещё несколько минут мы наблюдали, как растянутая в пространстве-времени дуга заняла уже весь экран, залив его белым свечением. А вскоре погас и он, потому что не выдержала камера, установленная на носу «Валькирии».

Продолжая бережно сжимать Катину тёплую ладошку, свободной рукой я взял планшет, чтобы зафиксировать в дневнике эти последние события. Эх, всё-таки жаль, что уже не получится его отправить! Ладно, всем пока!

Эпилог

Иван посмотрел на Катю, она утвердительно кивнула, и они вместе утопили в консоль похожую на гриб тревожно мигающую красную кнопку...

Стоял тёплый сентябрьский вечер. Двое молодых людей шли по тихому скверу, взявшись за руки. Девятый класс – это тот возраст, когда уже умеешь не реагировать на насмешки сверстников. Да и сами они перестают криво лыбиться, завидев влюблённую парочку.

Катя с детства была влюблена в Ивана. А он – в неё. Напрямую об этом они никогда не говорили, но всё было ясно и без слов. Они не виделись почти полтора месяца, и, казалось бы, тем для разговоров накопилось очень много. Но прямо сейчас им обоим хотелось просто помолчать, посмотреть на звёздное небо и помечтать.

Хрупкая юная девушка льнула к сильному плечу молодого парня, то и дело касаясь его виском. А у него при этом всякий раз захватывало дух от нахлынувших эмоций.

— Смотри, что это? – спросила вдруг Катя, глядя вверх.

— Где?

— Вон там, чуть правее и выше Луны...

Теперь они оба рассмотрели на небе необычно яркую звезду, которая быстро увеличивалась в размерах. Спустя пару минут она уже была похожа не на звезду, а на яркий фонарь, освещавший дорожки сквера.

Стройных гипотез относительно этого странного астрономического явления у двух школьников не было, хотя они и были отличниками. Молодые люди замерли на месте, развернувшись друг к другу и задрав головы вверх. Иван обнял девушку, желая оградить её от прохладного дуновения, всколыхнувшего кроны задремавших деревьев.

И, прежде чем в их сознании стали возникать фантастические предположения, эта необычная звезда вдруг вспыхнула ещё ярче. А уже в следующий миг она стремительно разлилась по небосводу концентрической молочной туманностью. На мгновение озарив его плавно затухающим свечением, звезда навсегда исчезла из вида...

Яркая вспышка осветила худощавое светло-серое лицо двухметрового гуманоида. Он невольно прищурился. А когда свет снова стал обычным, в его гигантских чёрных зрачках вновь отразился пульт управления инопланетного звездолёта, зависшего у самой кромки горизонта событий.

Здесь, на грани реальностей, в непосредственной близости от безраздельных владений чёрной дыры, вокруг которой закручена галактика Млечный путь, пространство и время не подчиняются привычным законам и правилам.

Гуманоид сделал рукой пасс над пультом и нажал своим длинным указательным пальцем несколько кнопок с символами, отдалённо напоминающими арабскую вязь. На большом экране возник довольно обширный текст, набранный кириллицей.

Некоторое время он внимательно вчитывался в него, листая страницу за страницей. Затем его маленький рот с тонкими губами едва заметно дрогнул, изобразив подобие грустной улыбки.

Двухметровый гуманоид с большой головой усилием мысли исправил в тексте некоторые опечатки, коих было особенно много ближе к концу. А затем, немного подумав, он дополнил текст эпилогом.

После этого его четырёхпалая рука совершила над пультом ещё несколько скользящих движений. Повинуясь воле пришельца, текст на русском языке оказался на жёстком диске ноутбука одного незадачливого автора, который пишет всякие рассказы.

А наутро тот проснулся в полной уверенности, будто бы сам сочинил эту историю. Тогда он придумал ей звучное название, добавил небольшой эпиграф и поспешил поделиться новым творением с читателями, приурочив свою публикацию ко Дню космонавтики.