The Letter от Vulcez

************************

Джон медленно и задумчиво ходил по гостиной в паре метров от места, где его жена Рут сидела и читала книгу. Рут чувствовала, что в его голове царит сумбур, – и по нервной ходьбе, и по тяжелым вздохам. Она с ужасом думала о предстоящем разговоре и о том, как он повлияет на их жизнь. Она сидела в ожидании и страхе, делая вид, что читает.

Наконец Джон повернулся к ней и с ужасом в голове спросил:

– Рут...? – Она подняла на него глаза и затаила дыхание, подняв брови в немом вопросе. – Рут, мне нужно поговорить с тобой, и надеюсь, ты сможешь выслушать меня, прежде чем отреагируешь на то, что я собираюсь сказать.

О, Боже! – подумала она. Она ждала этого уже больше месяца, но только сейчас поняла, что не совсем готова услышать это, не готова к тому, что ее жизнь изменится навсегда. Она тяжело выдохнула и просто сказала:

– Хорошо, Джон. – Она положила книгу на колени и напряженно сжала ее в руках.

Джон медленно сел на диван в метре от нее, повернувшись к ней как можно ближе, положил свою большую лапу на ее изящную руку и сказал:

– В последнее время я был для тебя не очень хорошим мужем. Совершал поступки, которыми не горжусь, и бесчестил тебя. Я хочу изменить это с сегодняшнего дня, если ты мне позволишь.

В сознании Рут зародилась надежда, приправленная гневом и печалью. Эмоции, которые она не позволяла себе испытывать на протяжении последнего долгого и трудного месяца,

– Мы говорим о твоем романе с Джиной Ласлоу или о чем-то еще? – в ее тоне было больше горечи, чем она хотела показать.

Джон слегка покраснел, опустил глаза и прошептал:

– Черт возьми. Когда...? Как...? Как давно ты знаешь?

– Больше месяца, – безэмоционально ответила она, – Последние двадцать один год ты надевал полицейскую форму и выходил за дверь, а я все думала, не наступит ли тот день, когда ты не вернешься домой, потому что тебя убил какой-то обдолбанный говнюк. Последний месяц я гадала, не наступит ли тот день, когда ты выйдешь за дверь и не вернешься, потому что решил продолжать отношения с Джиной. Не знаю, что хуже. На самом деле я и сама думала о том, чтобы убить тебя, так что, наверное, второй сценарий – хуже.

– О, Рут, как мне выразить, насколько мне жаль? Я отменил все... со вчерашнего дня. Мы собирались встретиться сегодня днем, я позвонил ей и сказал, что все кончено и я больше не встречусь с ней, и я был серьезен. Клянусь, что больше никогда, никогда, никогда не сделаю ничего подобного!.. Пожалуйста, ты можешь меня простить?.. И я знаю, что мне предстоит проделать огромную работу, чтобы полностью вернуть тебя, и я готов сделать все, что ты захочешь. Даже... черт, я даже не хочу этого говорить... даже если это означает отказаться от тебя и не бороться с условиями твоего развода. Решай сама. Все в твоих руках. Скажи мне. Хочешь, чтобы я умер? Только скажи, и я съем свой револьвер.

Рут немного подумала, а затем холодно ответила:

– Я хочу, чтобы ты умер. Но, пожалуйста, сделай это где-нибудь в таком месте, где бы мне не пришлось убирать за тобой – кровь так трудно вывести с хорошего коврового покрытия.

Глаза Джона расширились:

– Ты... ты что, издеваешься?

Рут посмотрела на него, приподняв бровь, и сказала:

– Видишь ли, не стоит делать нелепые предложения обиженной женщине. Можно оказаться вынужденным исполнять обещания, которые, возможно, не захочется выполнять... Нет, глупышка, я не хочу, чтобы ты покончил с собой, но держу открытым вариант «я могу убить тебя сама». – Рут протянула правую руку и задумчиво изучила ее тыльную сторону, – Однако в ближайшем будущем я вижу бриллианты.

На лице Джона появилась язвительная улыбка:

Черт возьми, она потрясающа. Даже в самой плохой ситуации она может найти что-то, чтобы снять напряжение, и пошутить об этом. Просто обожаю эту женщину. – По мере того как эти мысли проносились в его голове, его поведение смягчалось, но чувство вины за свое предательство накатывало с новой силой. Как он мог так поступить с ней, своей любовью, своим партнером?

Внезапно Рут стала очень серьезной, ее голос был тихим и жестким:

– Джон, последние несколько недель я плакала из-за тебя, впадала в депрессию, ненавидела тебя, болела из-за тебя, скорбела о нас и о себе, и все равно... я люблю тебя. ТЫ – ГРЕБАНЫЙ МУДАК!!! Как ты мог так со мной поступить? С нами... со МНОЙ?!!! – Она плакала, нет, рыдала, и ее маленькие кулачки бились о его грудь. Джон притянул ее к себе и обнял, пока она рыдала.

Его глаза наполнились слезами, тело сотрясалось от нахлынувших эмоций. Он нежно покачивал ее и повторял:

– Прости... прости...

Она продолжала рыдать и периодически била его сжатыми кулаками со словами:

– Ты нарушил свою клятву... нарушил свою клятву...

Минуты текли за минутами, они вместе рыдали, крепко прижимаясь друг к другу для взаимной поддержки, возможно, впервые за несколько месяцев. Но они были вместе. Вместе они найдут способ пройти через это и выйти на другую сторону. Они продолжали раскачиваться, прижиматься друг к другу и рыдать, казалось, часами, с периодическими ударами маленькими злыми кулачками по ребрам и груди.

***

Путь к НИМ оказался долгим и каменистым. Вспышки ярости, обвинения и обзывания были для Рут обычным делом. Угрюмые, полные вины извинения и внимательное отношение к каждому капризу Рут были основой повседневного существования Джона. Они спали в одной постели. Рут рассудила, что она спала с ним, когда знала о его «похождениях», до его признания, и не видит причин, почему бы ей не спать с ним сейчас,

– К тому же, – сказала она ему, – за тобой легче следить, если я могу тебя видеть.

Она часто надевала свои самые сексуальные ночные рубашки и даже покупала ОЧЕНЬ сексуальные наряды, чтобы надевать их в постель, но давала понять, что в этой постели они будут лишь спать, пока она не решит иначе. После душа она стояла в спальне, не выключая света, и вытиралась. Выставляла на всеобщее обозрение свои роскошные обнаженные формы, чего никогда раньше не делала. В постели она пользовалась духами и косметикой с единственной целью – свести Джона с ума от вожделения и желания. В разное время дня она включала чувственную музыку, исполняла медленный волнообразный стриптиз перед широко раскрытыми глазами и открытым ртом Джона, а затем снова одевалась и возвращалась к своим прежним обязанностям.

Черт возьми, она могла быть очень жестокой. Во время этого ужасно разочаровывающего и, казалось, бесконечного «сухого» периода Джон, казалось, ходил с постоянной эрекцией. Рут стала звонить Джону в неожиданное, непредсказуемое время во время его рабочего дня, чтобы узнать, где он, и даже звонила другим полицейским, работавшим в ту же смену, и просила их, чтобы Джон ответил на звонок на их рабочем месте, чтобы убедиться, что Джон и впрямь находится там, где говорил, что будет. Сказать, что Джон был на коротком поводке, значит преуменьшить, но он смирился с тем, что такова его цена за возвращение в сердце Рут. Даже постоянные издевки со стороны товарищей по смене он переносил со стоическим спокойствием, укоряя их за то, что они могут оказаться на их месте или даже хуже, если когда-нибудь оступятся. Он усваивал урок.

Однажды ночью, примерно через два с половиной месяца после своего «признания», Джон медленно проснулся и обнаружил, что Рут лежит на его животе, лихорадочно раскачиваясь и тяжело пыхтя. Он ощущал, как его твердый член массирует горячая, мокрая шелковистая киска Рут. В сонном и растерянном состоянии он не знал, как реагировать. Стоит ли ему участвовать или осознание того, что он не спит и наслаждается этим, заставит ее прекратить и продолжить его «сухой период»? Он ждал, пока не услышит от нее звуки, которые всегда сигнализировали о начале оргазма. Он так любил и так скучал по этим звукам: тяжелому пыхтению, сменяющемуся маленькими писками, и, наконец, ее тяжелому вздоху и одному-единственному стону, всегда сквозь стиснутые зубы. Он чуть не заплакал от радости. Едва раздались визги, как Джон резко сел, крепко взялся за ее за грудки и стал безумно сосать то один, то другой твердый и торчащий сосок.

Рут отреагировала:

– А-а-а-а-а-а! Господи, Джон! Дааа, дааа... черт, дааааа! – Затем она начала тонко визжать, трижды ахнула и закричала сквозь стиснутые зубы. Джон обнимал ее, пока она не кончила, а затем перевернул на спину и начал вколачиваться в ее трепещущую атласную влагу со всей силой, на которую был способно его тело ростом метр восемьдесят. Рут еще некоторое время балансировала на грани полного освобождения и, наконец, переступила через себя, повторив свой предыдущий ответ на их пылкое соединение. На этот раз Джон не отставал, выплескивая свои долго копившиеся соки глубоко в центр ее тела.

Единственная мысль, которую мог вынести оцепеневший мозг Джона, была: Прекрасно... чертовски прекрасно.

Переведя дыхание и отойдя от неистового сексуального кайфа, Рут, наконец, крепко сжала его лицо в своих руках, посмотрела Джону прямо в глаза, ее пылающие зеленые глаза были видны даже в очень слабом свете затемненной спальни, и сказала голосом, дрожащим от волнения:

– Ты мой, гребаный сукин сын! Весь мой, и никогда больше не забывай об этом. Если еще хоть раз мне изменишь, клянусь, я прибью твой член к спинке моей кровати, а остальную часть тебя отправлю собирать вещи. Это ясно, тупой ублюдок!!! – Для пущей убедительности она ударила кулаками по обоим его плечам.

Джон провел шершавой рукой по ее влажному лицу, нежно поцеловал в губы и прошептал:

– Да-да, любовь моя. Я твой... навсегда. Клянусь... Спасибо, спасибо. Черт, какой же я был дурак... никогда, никогда больше. Клянусь, клянусь, клянусь.

Они обнялись, тихо размышляя о том, где они были, что чуть не потеряли и куда дальше приведет их дорога. Джон поцеловал Рут в макушку и нежно погладил ее по спине. Это был рай. Он благодарил все, что было для него свято, за этот момент и за то, что он предвещает.

После долгого томительного молчания Рут сказала мягко, но с ноткой дурного предчувствия:

– Джон, мне нужно, чтобы ты ответил мне на два вопроса. Почему Джина… и что заставило тебя порвать с ней и поговорить со мной об этом?

Джон вздрогнул, не желая нарушать этот драгоценный момент и определенно не желая обращаться к той странице своих воспоминаний, что стала причиной всей той боли и борьбы, через которую они только что прошли. Он молча размышлял в течение долгой минуты, а затем тихо сказал:

– Малыш, я расскажу тебе все, что ты хочешь знать... обещаю. «Почему Джина?», думаю, довольно просто. Она подкатывала ко мне в течение нескольких месяцев; заходила в участок, чтобы принести мне обед и «просто поговорить». Всегда говорила о том, насколько она одинока и возбуждена после убийства Билла и что, если бы я смог ей помочь, она была бы очень благодарна. Думаю, она просто решила, что раз ее любимый ушел, она должна пойти на все, и я был для нее этим всем. Это было слишком просто, и она подпитывала мое старое эго. Мне было ее действительно жаль, она превращалась в обычную «фанатку копов».

В этот момент в разговор вмешалась Рут:

– ФАНАТКА КОПОВ, вот это да! Господи, Джон, да ей почти сорок! Это не делает ее «фанаткой копов», скорее «клубком пыли», как по мне. Если бы ты изменял с Селией Йохансен, я бы просто вошла к тебе в кабинет, стрельнула в тебя три раза и сдалась. Я бы ни за что не смогла тягаться с этой маленькой красоткой. Черт, да если бы она искоса посмотрела на МЕНЯ, я бы ее трахнула, а я даже не близка к тому, чтобы увлечься женщиной. Вот она – «фанатка копов»! Должна признать, что у Джины самые красивые сиськи, которые только можно купить за деньги. Хочешь, я куплю тебе пластиковые сиськи, чтобы ты с ними поиграл?

Джон решительно остановил ее, но в его тоне послышались нотки игривости:

– ЧЕРТ ВОЗЬМИ, НЕТ! Я обожаю твои сладкие кексы, и ты не станешь трогать мои любимые игрушки, ясно!!!

Рут притворно отдала честь, тихонько хихикнула и просто ответила:

– Есть, сэр.

Джон выдержал долгую паузу, затем вздохнул:

– Что касается второй части твоих вопросов, то я отвечу, но чтобы все было понятно, мне надо, чтобы ты кое-что прочитала. Не могла бы ты придержать этот вопрос до утра? Я возьму выходной и расскажу всю историю. Звучит честно?

– Ни хрена себе! Ради этого ты хочешь взять выходной? Лучше бы все прошло хорошо, иначе тебе может не повезти еще очень долго. – В ее голосе прозвучала легкая усмешка, давшая ему понять, что вернулась прежняя Рут, и у них все получится. Он опять вознес тихую благодарственную молитву, поцеловал ее в макушку, и они погрузились в сон, все еще прижимаясь друг к другу, как будто был шанс, что другой каким-то образом исчезнет.

***

Когда взошло солнце, Джон и Рут все еще лежали в нежных объятиях. Джон проснулся первым и посмотрел на нежно спавшего обнаженного ангела. Ее тело было обращено к нему, и она распростерлась, почти закрывая левую сторону его тела. Ее голова лежала на его груди, чуть ниже левого соска. Ее волосы разметались по его груди, а левая рука обхватила нижнюю часть его грудной клетки. Когда она была рядом, он чувствовал себя прекрасно и ощущал ее близость. Он легонько поцеловал ее в макушку, но она не шелохнулась.

Когда он перебирал в памяти ночные события, ему пришла в голову мысль, что он надел в постель трусы. Сразу же возник вопрос: Как, черт возьми, она сумела снять их с него, не разбудив, и что с ними случилось?

После быстрого осмотра ответ сразу же стал ясен. По обе стороны от своей распростертой фигуры он увидел края своих трусов (или того, что от них осталось), расправленные в стороны от его тела, как короткие крылья. Маленькая шлюшка просто срезала с его тела трусы и отбросила верхнюю часть, чтобы добраться до его «причиндалов». Он тихонько рассмеялся, пока ему в голову не пришла мысль, что с таким же успехом она могла бы сделать его способным петь сопрано в Венском хоре мальчиков. При этой мысли он сглотнул. Решил, что если она воспользовалась им, пока он спал, то и он должен сделать с ней то же самое. Он осторожно перевернул ее на спину и начал сладостно соблазнять ее спящее тело.

Она приоткрыла один глаз, тихонько хихикнула и прошептала хриплым, сексуальным голосом:

– Накрой меня, когда закончишь, – затем закрыла глаз и стала громко храпеть, пытаясь сдержать улыбку на губах. Джон не смог удержаться от искреннего смеха. Впервые за много месяцев они занимались любовью глубоко и страстно, прерываясь лишь на то, чтобы Джон позвонил в участок и сказал, что берет отгул. Сержант, услышав просьбу Джона, усмехнулся:

– Черт возьми, Джон, если она тебя прикончит, сначала обязательно позвони мне! Рад, что ты пришел в себя, друг мой. Наслаждайся своим отгулом... ты, счастливый ублюдок.

Покинув, наконец, постель, в которой за одну ночь произошло больше событий, чем за многие годы, пара села за стол для завтрака, тихо потягивая кофе и размышляя о своем будущем. Все мысли были о грядущих временах, когда они все еще будут вместе, и, возможно, обещании или хотя бы надежде на лучшие дни впереди.

Чтобы немного разрядить обстановку, Джон решил задать в шутливой форме вопрос:

– А что, черт возьми, было вчера вечером? – с ухмылкой Чеширского кота и легкой усмешкой в голосе сказал он, – Ты была чертовски потрясающей, девочка, а я и не знал, что ты на такое способна... Особенно в той части, где ты срезала мои чертовы трусы. Это и впрямь вскружило мне голову.

Рут с лукавой, потешной ухмылкой посмотрела на него поверх чашки с кофе, в ее зеленых глазах плясали лукавые искорки.

– Ну, если ХОЧЕШЬ знать, то после того, как я дразнила тебя своей ночной сексуальной демонстрацией, а также стриптизом, я была возбуждена, как стадо диких кобыл в сезон. Прошлой ночью я лежала к тебе спиной, а ты как бы прижался ко мне, и я почувствовала, как между моих ягодиц упирается большой горячий кусок мужской плоти, и я просто не смогла больше терпеть. Ты замерз, поэтому я перевернула тебя на спину, взяла ножницы, срезала твои трусы и взобралась на борт. Как только я начала движения, мне стало насрать на все, кроме того, насколько здорово вновь «оседлать пони» и получить разрядку. Черт, ты чувствовался так хорошо!!! Я и впрямь подумывала о том, чтобы затрахать тебя до смерти ради мести, но потом мне пришло в голову, что тогда я останусь без той части тебя, что так эффективно снимает мой зуд. Я держу тебя рядом исключительно из эгоистических соображений. – Она бросила на него лукавый взгляд и подмигнула.

Джон покачал головой и широко улыбнулся. Постепенно улыбка исчезла с лица Джона, и он на мгновение задумчиво посмотрел на Рут, после чего тихо вышел из комнаты и через несколько минут вернулся с несколькими сложенными листами бумаги в руках,

– Рут... – нерешительно сказал он, – вчера вечером ты спросила, что заставило меня перестать встречаться с Джиной, и сейчас я хочу ответить на этот вопрос. Еще раз хочу сказать, что, что бы ты ни хотела узнать обо всем этом, спрашивай, и я отвечу настолько полно и правдиво, как только смогу. Пожалуйста, знай, что я никогда не переставал любить тебя, заботиться о тебе и желать тебя. Я знаю, что звучит это как полная чушь, после того что я сделал с тобой... с нами, но клянусь, это правда. Все это было из-за эго, возбуждения и мачизма. Я ненавижу себя за то, что сделал, и хотел бы все исправить. К твоему сведению, она ни разу, ни разу и близко не была столь же горячей, красивой, сексуальной, любящей... чертовски необузданной (тут он хмыкнул) как ты даже в самый плохой день. Ты – лучшее, что когда-либо случалось со мной, и я не поставлю это... нас под угрозу опять. А что касается того, что дало мне пинок под зад и открыло глаза на то, что я делаю, то вот что случилось, что привело к признанию моей вины.

Джон глубоко вздохнул,

– За пару недель до нашего «разговора» я работал над отчетом о трупе, что был найден в переулке в одной из самых грязных частей центра города. Я поехал в офис коронера и осмотрел тело. Тело принадлежало женщине лет тридцати, чьи руки были изрезаны и потрескались, как будто она не привыкла к тяжелой работе, но недавно ею занималась. Она была ограблена и задушена до смерти. Никаких документов, ничего такого, по чему можно было бы понять, кто она такая, – «дело неизвестной». Ничего необычного, но что-то меня в ней настораживало. Я чувствовал, что над этим делом мне придется потрудиться.

– Я попросил пару патрульных обследовать район, и нам удалось выяснить, что она работала поваром в кафе фаст-фуда. В кафе ей платили наличными и не знали точно, как ее зовут. Ее звали просто «Сэд Сэди» (грустная принцесса) или Сэди, обращаясь к ней. Парень, с которым мы разговаривали, сказал, что она всегда о чем-то грустит, но держит все в себе. Жила она в дерьмовой квартире рядом с заброшенным зданием, где собирались наркоманы и беглые дети, и мы нашли ее личные вещи в разных местах заброшенного здания и несколько вещей, которые не стоило красть, в ее разгромленной квартире.

– Я перебирал ее старое пальто, которое когда-то было довольно дорогим, но на тот момент сильно побилось. В порванной части пальто я нашел вот это письмо (в этот момент он держал в руках листки бумаги), которое она, очевидно, спрятала и собиралась отправить, но так и не отправила. Я прочитал письмо в надежде, что оно больше расскажет мне о том, кем она была. Это было за два дня до того, как я пришел к тебе исповедоваться. Из письма нам удалось выяснить, кто она такая, а в результате интервью и опросов, проведенных на прошлой неделе, мы смогли выйти на ее убийцу.

– Когда мы преследовали преступника, у него хватило ума перебежать улицу и попасть под грузовик. Он умер на месте, избавив нас от кучи бумажной работы, а город – от расходов на судебное преследование. В общем, это письмо продолжало меня преследовать, поэтому я сделал копию и перечитал его еще раз. Я прочитаю его для тебя, или ты можешь прочитать его сама, как тебе больше нравится.

Рут пристально посмотрела на Джона и попросила его прочитать ей, чтобы она смогла понять, как оно на него повлияло.

Джон начал читать:

Дорогой Бен,

Я знаю, что ты, наверное, не хочешь, чтобы я когда-либо называла тебя подобным образом, но для меня ты именно такой. Не могу выразить своего сожаления по поводу того, что я сделала с тобой и с детьми. Я никогда не смогу пережить свое предательство по отношению к тебе. Прости меня, Бен. Я стала той, на кого всегда смотрела с полным отвращением. Как такое могло случиться? Куда делась та добропорядочная верная жена и мать, к которой ты привык?

Шесть месяцев я жила во лжи. Смотрела тебе в глаза, улыбалась и шутила с тобой, когда в глубине души знала, что в то же время изменяю тебе с другим мужчиной. За это я ненавижу себя.

Мой дорогой, милый муж, мне важно, чтобы ты знал, что не сделал ничего плохого. Никакие мелочи, никакая забывчивость с твоей стороны не оправдывают той боли, что я причинила тебе. Во всем виновата я и только я. Мужчина – не мой муж – делал мне комплименты и заигрывал со мной, пока я не повелась на его глупые уловки. Какой же я была дурой, что променяла твое ежедневное внимание и поддержку на несколько удачно подобранных слов о моей внешности и интеллекте.

Почему-то, когда эти слова говорил ты, они значили уже не так много. Должны были, но не значили. Теперь я боюсь, что больше никогда не услышу твоего голоса и сладкого смеха наших детей. Я не могу взглянуть в твою глаза и увидеть в них обиду и отвращение, поэтому просто решила исчезнуть и дать тебе возможность жить дальше и найти себе новую любовь. Ту, кто будет любить тебя так, как ты должен быть любим. Ты этого заслуживаешь, и я всем сердцем хочу для тебя этого.

Я знаю, что ты можешь подать на развод, сославшись на то, что я бросила тебя. Тогда ничего не придется делить, и ты сможешь продолжать воспитывать наших детей так же, как всегда. Ты – хороший отец, и я знаю, что ты будешь продолжать делать то, что лучше для них.

Я до сих пор с ужасом вспоминаю тот день, когда ты узнал о нас с Филом. Когда в тот день жена Фила пришла и сказала, что у нее для меня кое-что есть, я не знала, как реагировать. Когда она открыла огромную сумочку, словно что-то доставая из нее, и ударила меня ею, я была застигнут врасплох. Когда она стояла надо мной и называла меня шлюхой и потаскухой, я как будто окончательно осознала, что натворила на самом деле.

Хуже всего было, когда ты пришел помочь мне, а она показала тебе фотографии, где мы с Филом были вместе. Ты подошел ко мне, чтобы помочь и защитить меня от Джанин с таким обеспокоенным видом. Я с ужасом наблюдала, как твое лицо превратилось из заботливого и любящего в удивленное, обиженное и, наконец, полного презрения.

Когда ты помог мне подняться с пола, я подумала, что все будет хорошо, но когда ты подвел меня к двери выставил за нее и запер, я поняла, что проиграла. Я это заслужила, но все равно это застало меня врасплох. Когда ты разбрасывал мою одежду и вещи на лужайке, крича на меня от боли, я поняла, что больше не смогу смотреть тебе в глаза и не заслуживаю ничего от тебя, поэтому я взяла то, что могла унести, и ушла.

Пожалуйста, не ненавидь меня, и когда дети будут обо мне спрашивать, не мог бы ты позволить им иметь обо мне хорошие воспоминания – это все, о чем я прошу.

Я работаю, но не стану называть своего имени, потому что не хочу, чтобы ты меня нашел, если тебе это интересно. Когда-нибудь, возможно, когда я стану сильнее, я позволю тебе связаться со мной, если ты захочешь. Возможно, я позволю своей сестре стать моим посредником, когда буду готова встретиться с тобой. Многое должно случиться до этого момента.

Я всегда буду тебя любить, Бен, и надеюсь, что когда-нибудь ты найдешь в своем сердце силы простить меня. Не знаю, как закончить это письмо, поэтому просто скажу «до свидания» и скажу, что люблю тебя и наших детей больше, чем ты можешь себе представить.

Мэри

Джон закончил читать и тоскливо посмотрел на Рут,

– Я читаю письмо и говорю себе, оглядываясь назад. Мне пришлось признать, что именно я делаю и как это может навредить тебе, если ты об этом узнаешь. Я понял, что должен положить этому конец и исправить ситуацию настолько, насколько это возможно в данных обстоятельствах.

Рут коснулась руки Джона:

– Наверное, я многим обязана этой бедной женщине, и я надеюсь, что сейчас она обрела покой и каким-то образом знает, что ее история помогла другим учиться на ее ошибках. А что будет с Мэри и ее семьей?

Джон грустно улыбнулся,

– Две недели назад я лично отнес оригинал письма и вещи Мэри Бену и рассказал ему эту историю. Он был опустошен. Похоже, он пытался найти Мэри, чтобы наладить их семейную жизнь. Бедняга так и не смог дать Мэри понять, что простил ее и хочет, чтобы она вернулась в его жизнь. Так что, теперь его дети никогда больше не увидят свою мать, а их отец будет нести бремя горя и вины за то, что выгнал ее, и нет никакой возможности повернуть цепь событий вспять.

Рут сочувственно сжала руку Джона,

– Должно быть, тебе было тяжело рассказывать Бену о его жене.

Джон медленно кивнул.

– Я воспринял эту задачу как своего рода искупление... так сказать, покаяние. Ему нужно было рассказать, а их история дала мне силы противостоять своим грехам, так что, я должен был стать тем, кто встретится с Беном лицом к лицу.

На некоторое время в комнате воцарилось молчание, а затем Джон вздохнул и сказал:

– Если ты не хочешь поговорить о других аспектах этой неразберихи, я хочу принять душ, а потом мы сможем придумать план на оставшуюся часть нашего дня.

– Прости, детка, – вмешалась Рут, – твой день уже расписан. Сначала ты примешь душ, но будешь не один, и я жду от твоих рук и других частей твоего тела больших усилий, чтобы обеспечить мне ОЧЕНЬ приятные ощущения. Ты не выйдешь из душа, пока я не буду полностью удовлетворена твоей работой или пока не закончится горячая вода – в зависимости от того, что наступит раньше. Лучше бы я была той, кто «кончит» первым. Во-вторых, мы оденемся для дня в городе, где меня угостят роскошным обедом и покупкой того бриллиантового кольца, что я видела в своем будущем... Помнишь? В-третьих, мы придумаем, как столкнуться со старушкой Джиной Ласлоу и по-настоящему утереть ей нос. Я выиграю, она проиграет. Вопросы есть?

Когда они направились наверх, в спальню и душ, Джон просто обязан был проявить смекалку, сказав:

– Да, у меня есть один вопрос. Можем ли мы также включить в список дел звонок Селии Йохансен и подумать о том, чтобы устроить горячую сессию между тобой и ею? Черт возьми, мы могли бы продавать билеты и зарабатывать миллионы! Половина западного мира заплатила бы большие деньги, чтобы это увидеть, а я, разумеется, получу место у ринга.

На лестнице Рут резко повернулась и уперлась сжатым кулаком в его нос, глядя на него со ступенек сверху вниз. В ее глазах вспыхнуло насмешливое негодование, и она промурлыкала:

– Наши с Селией отношения – ГОРЯЧИЕ, любовные и ОЧЕНЬ личные, и я не позволю, чтобы их оскверняла твоя потребность в сексуальном и финансовом удовлетворении. – Затем она приблизилась к его уху и горячо прошептала:

– Тебе придется просто... В...О...О...Б...Р...А...З…И…Т…Ь это, любовничек. Уууухххххххх!

Джон выпрямился и промурлыкал:

– Есть, мэм! – а затем хрипло сказал:

– Давай пойдем в душ, пока эта картинка отпечатана в моем маленьком больном мозгу. – Он игриво шлепнул ее по попке и добавил:

– Поторопись, я вижу в твоем ближайшем будущем долгий сеанс душа.