Тот московский июнь выдался на редкость холодным, дождливым и ветреным.

— Чем будем греться? — спросил я жену, когда мы, мокрые и озябшие, пришли домой. — Глинтвейном или кофе с коньяком?

Ларискин выбор пал на кофе. Я порадовался её решению, так как ингредиентов для глинтвейна всё равно не было, а подаренная шефом бутылка «Реми Мартен» — за успешную приёмку продукции у заграничного поставщика — стояла нетронутая целых полгода.

Жена накрывала на стол. Я водрузил на середину коньяк, отошёл к плите и принялся варить кофе, так полюбившийся не только Ларисе, но и моим милым ученицам, которыми я обзавёлся в ходе «командировки с педагогическим уклоном».

Новая ученица оказалась непохожей ни на Женю, ни на мою Ларису...

Перебирая в памяти сладостные моменты полугодовой «учительской» карьеры, я осознал, что это проявилось ещё на первом уроке: взгляд Ядвиги, ждущий, какой-то голодный, вызывающий большие сомнения в том, что она собирается только посмотреть, как другие получают наслаждение, и отчаянная раскрепощённость в первом контакте с мужчиной.

Её пронизывающий, рентгеновский взгляд просвечивал меня в размышлении, что за фрукт этот Дмитрий Олегович, в чём можно ему довериться, а в чём нельзя. Я тогда не сообразил, что тараканы в её милой головке уже планировали отчаянную авантюру.

Придя с Женечкой на второе занятие, Ядвига после чашки кофе спросила: «Ну, кто первый пойдёт к доске?» Она сидела, скрестив на груди руки, и смотрела как инспектор гороно на студента-практиканта. Женя даже слегка напряглась, словно почувствовала... ревность, что ли?

Спасая пошатнувшийся учительский авторитет, я заявил менторским тоном:

— Это мне решать. А кого ты хочешь предложить?

Ядвига хихикнула:

— Пан учитель отвечает вопросом на вопрос. Неужели он... э-э-э... тоже?

— Браницкая, ты же видела, что нет. А если не рассмотрела толком или забыла, то изволь повторить упражнение «минет». Иди к доске, раз вызвалась, — усмехнулся я и показал пальцем на рельефный бугор.

— Прямо так? В школьной форме? — озадачилась девчонка.

— Разумеется. У нас ведь урок!

— А если попадёт на блузку или юбку? Как тогда у Женьки ? Что я мамусе скажу?

— Скажешь, что не справилась с заданием, получила двойку или даже кол, — удерживая строгое выражение лица, ответил я. — А за двойку тебе дома здорово влетит?

— Матка боска, да за такую двуйку меня дома убьют... — покачала головой Ядвися, выделив голосом «такую». Но подошла, опустилась на колени и вжикнула молнией на моих брюках. Прилежная ученица!

— Дмитрий Олегович, а я? — растерялась Женечка. — Мне что, выйти из класса?

— Не прибедняйся, Голанская! Ты у нас отличница. Объявляю тебе благодарность. Для получения оной встань коленками на подлокотники моего кресла и подними повыше юбку. Хотя сегодня она у тебя больше похожа на широкий пояс... Да нет, Женечка, лицом ко мне... А, ладно, не вертись. Так моя благодарность будет даже глубже. Хм... И ширше!

Кресло было классическое: просторное — двоим устроиться, с высокой спинкой и высокими мягкими широкими подлокотниками, на которых можно с комфортом сидеть. Стащив с девчоночьей попки белые трусишки, я погрузился в благоухающие возбуждением и детским мылом — Женечкина фишка! — ущелья. Женя была сегодня особенно вкусной, а Ядвися — поразительно старательной. Поэтому, когда накатил оргазм, «бешеный, как электричка», я даже не понял, что спускаю в воздух!..

Женечка кончила извиваться в моих руках, и первое, что смогла выговорить членораздельно, было: «Ядька, ты спятила!..»

Не вытирая соков, покрывших лицо, я выглянул из-за голой попки и охнул, узрев блузку Ядвиси: с шеи и плеч на грудь стекала по промокшей ткани сперма...

Поймав мой взгляд, девчонка выдохнула обречённо: «Теперь мне... пиздец!..»

Тогда я не поинтересовался, как Ядвисе удалось промахнуться членом мимо рта. Или ртом мимо члена? Ситуация была критическая, времени в обрез! Следовало принимать экстренные меры. Для срочной стирки и сушки обспусканной школьной формы я объявил переменку. Девчонки отправились в ванную, где четверть часа плескались и жужжали феном.

Подружки вернулись. По лицам нельзя было определить, кого из них дома ждёт суровая расправа: Женя выглядела как бы даже более обречённой, чем Ядя.

— Понюхайте, пан учитель, — Ядвига поднесла к моему носу блузку. — Пахнет?

Увы, аромат спущенки присутствовал, хоть и несильный. Хозяйки из девчонок оказались так себе. Пришлось объявить, что по труду я бы им влепил по троечке. С двумя жирными минусами. Но по основному предмету обе заслужили по пятёрке с плюсом, потому что вышли, несмотря на временные трудности, готовыми к продолжению урока, то есть без трусиков и лифчиков.

— Пан учитель меня хвалит, — потупившись, заявила Ядвига, — вместо того, чтобы наказать.

— Что ты имеешь в виду, Браницкая?

— Я испачкала блузку... Я заслужила наказание! Пан учитель обязан быть принципиальным и не делать никакого снисхождения!

— И какой же кары ты ждёшь?

— Самой суровой. Пан учитель должен наказать меня анально.

— Но ты же ещё даже... — встряла Женя.

— Вот именно! — решительно мотнула шевелюрой подруга. — Наказание должно быть болью, а не удовольствием!

«Ну и времена настали, — подумалось мне, — ученицы учат учителей, как правильно их ебать... в смысле воспитывать!»

— Что ж, Браницкая, ты сама выбрала судьбу. Не жалуйся потом, — я погрозил Ядвиге пальцем и велел Жене тащить всё необходимое для экзекуции. — Но подготовку мы всё-таки проведём. Наказать не значит порвать попку на британский флаг!»

Ответом мне был мимолётный благодарный взгляд новой ученицы.

Ситуация сложилась вполне себе абсурдная и где-то даже фантасмагорическая, но члену это было похуй: эрекция зашкаливала. Очаровательная попка новой ученицы манила со страшной силой. И не только попка, если быть до конца честным: её феноменальный клитор, торчащий словно членик размером с фалангу мизинца, крушил мои моральные устои как бульдозер ветхую стену. А Женечка вообще вышла из ванной со стрекочущим внутри вибратором. Однако, раз девчонки полностью возложили на меня ответственность за нерушимость своих целочек, обмануть их доверие дефлорацией исподтишка я не мог. Воспитание, знаете ли...

В общем, уложенной пузиком на горку подушек и подушечек Ядвисе мы с Женечкой провели комплекс необходимых предварительных мер. Женю удивила способность неопытной и невинной подружки легко расслаблять колечко входа в попку, а я слегка озадачился тем, что больно уж гладко всё идёт. Прямо по закону Мэрфи.

— Пану учителю не надоело возиться с плохой ученицей? — повернула ко мне голову Ядвися. — Может, он ещё обезболивающее применит?

— Ядька, ты уникум! — с лёгкой завистью сказала Женя. — Отчаянная...

Принимать наказание попкой кверху Ядвига отказалась:

— Пан учитель ляжет снизу, а я сяду сама. На кол! — и добавила, обращаясь к подруге: — А ты, если хочешь, направь кол.

Не обращая внимания на браваду закусившей удила ученицы, я обильно смазал, с трудом отогнув, член, а также вход в невинную попку. Хотя там и без искусственной смазки было мокро и скользко.

Женечка не пожелала участвовать в истязании лучшей подруги и уселась мне на лицо. Лишённый обзора, я довольствовался осязанием того, как Ядвися всё глубже и глубже насаживается на головку. Шло туговато, но вдруг она привстала и резко опустилась. Словно порвалось что-то, и член вошёл в горячие недра на всю длину.

Прохладные ягодицы коснулись моих бёдер...

Наверное, это лишнее — говорить банальности о том, что в такие моменты мужчина думает не головой. Я бездумно наслаждался двумя невинными девчонками, извивающимися на мне в серии оргазмов, и сам уверенно шёл к апогею. Необходимости в предохранении не было, ведь в попе дети не заводятся. Поэтому, ничтоже сумняшеся, кончил обильно и не вынимая.

Мозги включились, когда я увидел свой живот, залитый бело-розовой субстанцией. Первая мысль была — зря покусился на невинную и неразработанную попку. Но с трагической картиной как-то не вязалась спокойная умиротворённая физиономия Ядвиси. Переведя взгляд на её промежность, я похолодел. Блять!.. Стало ясно, что порвалось несколько минут назад. И куда я так безрассудно кончил...

— Дмитрий Олегович, что с вами? — разомлевшая от череды оральных оргазмов Женечка ещё не обратила внимания на кровавое поле битвы.

— Роst coitum omne animal triste est... — пробормотал я, понимая, что влип. Здорово влип!

— Чего? — озадачилась Женя.

— После совокупления всякий зверь печален, — перевела Ядвига, — это латынь.

Моя рыжая отличница, всё ещё не въезжая в обстановку, удивилась:

— А ты откуда знаешь?

— В костёле служба на латыни идёт. Поневоле выучишь...

Ко мне вернулась способность рассуждать:

— Что же я натворил! Ядвися, девочка...

— Пан учитель ни в чём не виноват. Это я сама... сама промахнулась...

Судя по округлившимся глазам Женечки, до неё стала доходить суть катастрофы.

— Ядька... Ой, мамочки!.. Ты спятила... Тебя же дома убьют... — запричитала она и вдруг накинулась на меня: — Дмитрий Олегович, сделайте что-нибудь! Так же нельзя!

— Женюся, не гони! — Ядя макнула палец в розовую лужицу и поднесла его к носу подружки. — Пан учитель что, теперь мою целку заштопает? — она помолчала, потом добавила с мечтательным выражением лица: — Как же мне было хорошо!

Да уж... Кому хорошо, а кому полная жопа! Я чувствовал себя последним дебилом, утратившим бдительность, напрочь забывшим собственные рассуждения о том, что девушка готова пересмотреть свои строгие принципы, если они не отвечают сиюминутному настроению. А если Ядвига ещё и забеременеет?.. Блять!..

В общем, как сказал известный Георгий Иваныч, он же Гога, он же Гоша, он же Юрий, он же Гора, он же Жора, вечер перестал быть томным. Урок был сорван обидным до невозможности образом. И, похоже, навсегда...

К уходу девчонок блузка Ядвиги не высохла. Что было совершенно естественно, ибо после демонстрации своих посредственных хозяйственных навыков они бросили её комом на столик и забыли. Девчонка повертела блузку в руках, сложила, залезла в рюкзачок, извлекла оттуда пакет с такой же. Надела её, а мокрую запихала в полиэтилен.

— Приведу в порядок дома, — она усмехнулась. — Всё нормально, я сама стираю свои вещи, — и добавила без паузы: — Пан учитель скажет, когда следующий урок? В пятницу?

Девчонка подошла вплотную, посмотрела в глаза и, привстав на цыпочки, крепко поцеловала меня в губы. Взяла растерянную подружку за руку:

— Пойдём, Женюся... До пятницы, пан учитель!

До конца командировки оставалось десять дней, а до ближайшей пятницы три. Это были трудные три дня. Я проклинал себя за легкомыслие и за то, что даже не поинтересовался, насколько велик риск для Ядвиси. И трусил, чего уж там врать...

Открыв вечером дверь, я увидел на пороге одну-единственную девчонку.

— Добрый вечер! Проходи, раздевайся... Почему без подружки?

— Добрый вечер, пан учитель! Женюся болеет, в колледж сегодня не пришла. Сделайте ваш бесподобный кофе, пожалуйста...

Пить кофе Ядя устроилась со всеми удобствами на моих коленях, хотя монструозное кресло легко вместило бы обе наши задницы.

— Ядвися, а Женя не обидится, что ты без неё?

Девчонка с безразличным видом пожала плечами.

— Пану учителю это так важно? Мы с ней теперь разные. Она девушка, а я женщина.

Ну надо же, Ядя всего три дня женщина, а соответствующей логикой овладела в совершенстве!

— Скажи мне, женщина, что с тобой сделают родители, если забеременеешь?

— Пан учитель может не беспокоиться. Вторник был первым днём цикла, это раз, а во-вторых вот! — она достала из рюкзачка блистер с таблетками.

Я выдохнул с облегчением. Впервые за три дня.

— Как же ты отважилась плюнуть на решение остаться невинной?

— Очень просто. Это ведь не моё решение, а родителей. А я уже взрослая... — Ядвига замешкалась, сделала глоток кофе, глубоко вдохнула и рубанула: — И влюбилась в пана учителя! С первого взгляда. Матка боска, сделай так, чтобы пан учитель меня не отверг!

Пан учитель не смог её отвергнуть и нашёл губами нежные губки Ядвиси... Не прерывая поцелуя, мы стали торопливо раздевать друг дружку.

Оказалось, моё большое сердце способно вместить не одну любовь. С этого вечера Ядвися приходила ко мне ежедневно — и в одиночку, и с подружкой. Она не ревновала Женю, потому что в соответствии со своей удивительной логикой не видела в ней соперницу. На вопрос, почему, она выдала весомый аргумент: «Во-первых, ты же с ней даже не целовался ни разу!..»

Моё прощание с тремя грациями проходило в два этапа, потому что совместить несовместимое — рациональных Аллу с Женей и влюблённую Ядвисю в одной постели было невозможно.

— Не забывай меня, пан учитель, — на перроне шепнула Ядя, прижавшись мокрым от слёз лицом к моей щеке. — Даст Бог, увидимся!

...Я вернулся в Москву с чувством, будто прожил в их городке не каких-то полгода, а отдельную жизнь.

Мы с Ларисой замечательно согрелись: сначала горячий кофе с коньяком, потом коньяк без кофе, потом горячий душ вдвоём, где аккуратно, ласково моем друг друга.

Ладони скользят по телам. Хочется целоваться... Хочется не только целоваться! Член наливается и каменеет под ласками жены. Поворачиваю её спиной к себе, вхожу в скользкое и горячее. Руки Ларисы мечутся по стенке в поисках опоры. Перед моими глазами очаровательный, трогательный затылочек. Целую его. По нежной коже бегут врассыпную мурашки. Двигаюсь всё мощнее, стараясь войти как можно глубже. Колени жены подгибаются от наслаждения, она сползает по стеночке в оргазме.

Несу Ларису в постель. Она сворачивается калачиком — её любимая поза! — отклячив голую попку, мурлычет невнятно, но сладко, и засыпает под любимым пледиком.

Засыпаю и я. И снится мне сладкий эротический сон. Лариса и... Ядвига, их смех, их прикосновения. Они вместе ласкают язычками член, по очереди усаживаются на него верхом, потом подставляют попки...

Утром раздаётся требовательный звонок в дверь. Лариса, как всегда, дрыхнет без задних ног, а я иду открывать, не соображая спросонья, что голый и с мощным утренним стояком.

Открываю и не верю глазам: на пороге стоит в мокром от дождя плаще улыбающаяся Ядвися.

— Доброе утро, пан учитель! Я приехала поступать в МГУ. Можно у вас пожить пару дней, пока найду квартиру?

«Что называется, сон в руку!» — подумал я, пропуская девчонку внутрь.