1.

Вагон укачивал, погружая в сон всех, кроме нас с Татой. За окном проплывали призрачные силуэты незнакомых полей и спящих лесов, отсвечивая синевой под одиноким серпом луны. Наше купе тонуло в густой, почти осязаемой темноте, где звуки обретали плоть: ритмичный перестук колес, тяжелое мужское дыхание сверху, мое собственное сердцебиение.

Я лежала на спине, укрывшись до подбородка прохладным одеялом, и не могла уснуть. Мы с Татой лежали на нижних полках напротив друг друга. В темноте то, я то она взглядом окидывали друг друга. Я не могла забыть ладонь Таты в моих трусах. Просто физически чувствовала её пальцы. Не знаю, что она чувствовала, но со временем она перестала смотреть на меня, глазами мы больше не встречались. Наверное заснула, сморила усталость, дыхание её стало ровным и глубоким. Или я просто подумала, что она спит. Постепенно я сама стала засыпать под мерный стук колёс...

2.

Сначала это был едва уловимый шорох, движение ткани. Я прикрыла глаза, скорее инстинктивно, чем из-за звука. Было тихо. Только стук колес. Но через минуту звук повторился — мягкий, ласкающий, настойчивый. Я приоткрыла веки, и зрение, привыкшее к мраку, начало выхватывать детали.

Тата лежала на боку, ко мне спиной, закутанная в свое одеяло. На фоне очертаний ее фигурв стали видны подрагивания, легкие движения этого одеяла. Легкая, едва заметная дрожь пробегала по ее силуэту в такт этому тайному, интимному движению. Я замерла, затаив дыхание. Обладая страстью наблюдательницы, моё возбужленное сознание приковало внимание к соседней полке. Я делала вид что сплю, а на самом деле внимательно наблюдала за происходящим. Что-то томное, горячее и любопытное, приковало меня к месту напротив.

Судя по шороху, движения Таты изменили ритм. Движение под одеялом стало чуть более определенным, чуть более властным. Послышался сдавленный, едва слышный вздох Таты, который потонул в шуме поезда, стуке колес. Это был звук, рожденный не болью, а наслаждением, сконцентрированным в одной точке. Мое тело отозвалось на него мгновенно, тихим, жарким ответом где-то в низу моего живота.

3.

Я наблюдала, завороженная и уже возбужденная. За той тайной, которую Тата творила в полумраке купе, доверяя только ночи и мне, незнающей о своем участии. Плечо Таты напряглось, пальцы, видимо, впились в складки простыни. Движения ускорилась. Теперь это было уже не просто движение, а настоящий танец — сдержанный, страстный, целиком ушедшей в себя женщины.

Воздух между нашими полками стал густым и тягучим, как мед. Я чувствовала ее наслаждение своей кожей, каждой порой. Мое собственное тело начало просить того же, отвечая желанием на желание Таты. Рука сама, почти без моего ведома, скользнула под одеяло, под край трусов.

Тепло, влажное и скользкое, встретило мои пальцы. Я повторяла ее движения, зеркалила ее танец, глядя на согнутую, вздрагивающую спину, на щёку, прижатую к подушке. Мы оказались как бы связаны невидимой нитью, двумя одинокими островами в ночном море, нашедшими друг друга в этом ритме, в этом шепоте трения.

Она замерла, ее тело выгнулось в тихом стоне, который я скорее угадала, чем услышала, задрожало... Волна ее оргазма накатила на меня через темноту, жаркая и ослепляющая. И этого оказалось достаточно. Спазм пробежал по моему телу, сжимая живот, заставляя вжать голову в подушку, чтобы не издать ни звука. Тихая пульсация, превращалась во мне в яркую и сокрушительную бурю, которая затопила меня, отозвавшись эхом в ее наслаждение.

4.

Наступила тишина, нарушаемая только все тем же стуком колес. Ее дыхание выравнивалось, становилось тяжелым и сонным. Через несколько минут она пошевелилась, устроившись поудобнее, и, кажется, наконец по-настоящему уснула.

Я лежала, прислушиваясь к отступающему пульсу в своих висках. Ни стыда, ни сожаления не было. Была лишь странная, глубокая близость. Мы не обменялись ни словом, ни взглядом, но пережили нечто очень интимное вместе.

Желая подтереться, промокнУть все что из меня вытекло, я встала в проходе между полок. Взяла салфетки из сумки и только собралась подтереться, как почувствовала ладонь у меня на волосах. Ее прикосновение было таким нежным, почти невесомым, но от него по всему моему телу пробежала волна мурашек. Пальцы мягко вплелись в мои влажные от пота волосы, отодвинули их, обнажив шею.

Я замерла, не в силах пошевелиться, слушая лишь стук собственного сердца и мерный перестук колес. Ее дыхание было теплым на моей коже. Потом ее губы коснулись того места, где шея переходит в плечо. Это был не поцелуй, а скорее легкий, дразнящий выдох, за которым последовало прикосновение кончика языка – такого слалкого, томного, влажного, знающего.

5.

Она не говорила ни слова. Ее молчание было красноречивее любых фраз. Ее ладонь скользнула с моих волос на плечо, развернула меня к себе. Я оказалась лицом к лицу с ней. Она все так же полулежала на верхней полке, опираясь на локоть. Ее глаза в полумраке казались бездонными, в них плясали отблески пролетающих за окном огней. На ее губах играла легкая, почти невидимая улыбка.

Она потянулась ко мне, и ее пальцы коснулись моей груди, скользнули по еще влажной от возбуждения коже, обошли сосок, заставив его налиться и застыть в мучительном ожидании, и наконец сомкнулись вокруг него. Я ахнула, почувствовав, как подкашиваются ноги. Она чувствовала это, ее смелее прошлась по моей груди, возвращая к реальности, что не дало мне упасть. Неслышной тенью Ната соскочила с полки и оказалась лицом к лицу со мной

«Ты вся дрожишь», – прошептала она, и ее голос, низкий и хриплый, растворился в ночи.

Пальцы Наты медленно, словно изучая каждый сантиметр моего тела, поползли вниз по моему животу. Я запрокинула голову, упираясь лбом в прохладную металлическую кромку полки, полностью отдавшись воле молодой женщины. Мое тело больше мне не принадлежало. Оно было ее инструментом, ее полотном, а руки стали кисточками котыре рисовали мою страсть.

И когда ее рука достигла той самой влажной, трепетной точки, я уже не могла сдержать стон. Ее пальцы не вошли в меня, они лишь кружили вокруг, рисуя невидимые узоры, то усиливая нажим, то едва касаясь, доводя меня до исступления. Каждое прикосновение было обещанием, каждое движение – пыткой и наслаждением одновременно.

6.

Я открыла глаза и увидела, как она смотрит на меня – с таким голодом, таким восхищением, будто я нечто драгоценное. Ее свободная рука потянулась к моей руке, отвела ее в сторону и прижала ладонь к своей груди. Я почувствовала под своими пальцами упругую мягкость ее груди и бешеный стук ее сердца, который теперь бился в такт с моим.

Ритм поезда ускорился, качнул нас на стыках. Чтобы не упасть, схватилась за края полки расставив ноги для равновесия. Ната тут же воспользовалась моментом и ее пальцы нашли наконец мой клитор, и начали свой танец – настойчивый, властный, безжалостный. Мир сузился до точки этого прикосновения - проникновения, до ее темных глаз, до трения кожи о кожу. Я уже не могла стоять, мои колени подогнулись, но она удерживала меня, впиваясь пальцами в мою плоть, не отпуская, не давая уйти. И когда волна наконец накатила, смывая все мысли и звуки, оставляя лишь слепящую, всепоглощающую пустоту, я услышала, как она тихо произнесла мое имя, прижавшись губами к моему виску. ..и этот звук стал последней каплей, что отправила меня в свободное падение. Я упала на нижнюю полку купе, и мир на мгновение уплыл в радужное ничто, оставив лишь эхо мощных, пульсирующих спазмов, вырывавших из груди тихие, прерывистые стоны.

Но прежде чем я успела опомниться, ее тень уже нависла надо мной. Ната двигалась бесшумно, как кошка, и она теперь стояла на коленях между моих разведенных ног. Ее глаза пылали в полумраке, а на губах играла торжествующая, хищная улыбка.

— Моя очередь, – прошептала она, и в ее голосе звучала хриплая власть.

Она не сталa раздеваться. Она лишь наклонилась, и ее губы снова нашли мои, вновь разжигая только что утихший пожар. Ее язык был требовательным и безраздельным властелином моего рта. А ее рука, та самая, что только что свела меня с ума, скользнула между ее собственных бедер.

7.

Я лежала, все еще слабая и трепещущая, и не могла отвести глаз. Я не видела, а скорее чувствовала, как ее пальцы, длинные и уверенные, скрылись под краем, в складках ее просторной футболки, как ее бедра начали двигаться в едва уловимом, но стремительном ритме. Слышала ее прерывистое дыхание у моего уха, чувствовала, как напрягается каждый мускул ее тела.

Я приподнялась на локте и прильнула губами к ее шее, впиваясь в нежную кожу, чувствуя, как бьется ее пульс – бешено, как у загнанной птицы. Моя рука сама потянулась к ее груди, сжала ее через тонкую ткань футболки, и я почувствовала, как ее сосок затвердел у меня на ладони.

Ната застонала – низко, глубоко, почти по-звериному. Ее движения стали резче, отчаяннее. Я чувствовала жар, исходящий от ее тела, видела, как на ее лбу выступили капельки пота. Ее глаза были закрыты, губы полуоткрыты.

И тогда я сделала то, чего хотела сама того не сознавая. Я наклонилась и покрыла ладонь ее руки, той самой, что работала между ее ног, своей собственной. Наши пальцы сплелись в горячем, влажном месте ее плоти. Я почувствовала под подушечками пальцев напряженный, пульсирующий бугорок и ритм ее движений.

Глаза Наты распахнулись от неожиданности, в них читался шок, восторг и полная потеря контроля. Она была так близка к финалу, что это ощущение витало в воздухе – электрическое, густое предвкушение.

— Да... вот так... – выдохнула она, и ее голос сорвался на последних звуках.

Я повторила ее собственные движения, те, что свели с ума меня, – легкие, кружащие, неумолимые. Наши лбы соприкоснулись, дыхание смешалось в едином порыве.

8.

И она обрушилась. Тихий, сдавленный крик застрял у нее в горле. Ее тело затряслось в мощной судороге, она впилась пальцами в мое плечо, почти до боли. Я чувствовала, как пульзирует ее тело под моей рукой, как волны оргазма перекатываются через нее, долгие и безжалостные.

Ната буквально упала на меня, обмякшая, вся мокрая от пота, придвив меня своим весом к простыне. Ее дыхание было горячим и неровным у меня на шее.

Стук колес вновь заполнил собой пространство купе, но теперь это был убаюкивающий, умиротворяющий. Мы лежали, сплетенные в клубок из усталых тел, в полной темноте, нарушаемой лишь нашим выравнивающимся дыханием и мелькающими огнями за окном. За ним проплывали огни незнакомых станций, освещая ее профиль – теперь безмятежный и умиротворенный, улыбающийся кому-то или чему-то в полудреме. Мы заснули.

9.

Утро. Прежде чем проснуться окончательно, я поняла что в купе кто-то разговаривает. Сев за столиком, я поняла, что утро застало нас за кофе, заботливо принесенном проводницей. Тата чидела у окна, а Ната что-то полушептала ей почти на ухо. Обе слегка смеялись. Восходящее солнце золотило ерастрепанные волосы Таты и отпечатывало хорошее настроение денщин. Ната улыбалась, рассказывая какой-то смешной сон Тате. Наши глаза встретились. И в ее взгляде, таком же обычном и ясном, я увидела легкую тень, отблеск ночной тайны. Или воспоминание о ночном, может новым намеком "maybe", может это было лишь отражение моего собственного секрета в ее зрачках.

Мы так и не заговорили об этом. Но теперь я понимаю, что оставшись в тишине, наедине с собой, буду вспоминать тот поезд, ту ночь и те невидимыю нити, что на миг связали наши тела физически, запечатлев в памяти мысли, желания и страсть в одном ритме, в одном темном, чувственном "сне".

10.

Соседка задумчиво покачала головой:

— Забавное дополнение.

Эл пожала плечами и только сказала

— Ну... что сказать. Даже очень...

— Только я опять ничего не услышала про проводницу.

Эл улыбнулась...

— Вот что ты такая зануда? Я и так разделась уже перед тобой в откровениях. Что ты так зацепилась-то? Ревнуешь?

Соседка вспыхнула:

— Вот ещё! С чего мне?

— Тебе виднее с чего, - Эл на секунду замолчала, потом добавила:

— Хорошо, докажу. Но с условием.

— Говори, - тут же нетерпеливо ответила соседка, - я согласна!

— Ты покажешь мне сейчас ластовицу на твоих трусах.

Соседка щалилась краской не ожидав такой поворот, но т.к. уже пообещала, деться было некуда.

Женщина встала, расстегнула халат показав свои светло салатного цвета трусы. На лобке было заметно слегка мокрое пятно. Женщина отогнула трусы вниз зажав ногами промежность, а после отпусктила. Трусы свалились снтиметров на десять и стало видно, как под начисто депелированным лобком женщины, от набухших губ к совершенно мокрой ластовице протянулась тонкая прозрачная сопелька...

— Убедила! - только смогла сказать Эл Слушай...