Тишина в доме давила, звонкая и неестественная. Даже часы в гостиной, обычно назойливо тикающие, казалось, затаились. Две недели. Целых четырнадцать мой дом пустовал - не смотря на то, что мой сын и муж были дома постоянно - а моё тело, разбуженное жарким летом, бешено стучало от тоски.

Лето... О, это было незабываемое, порочное, ослепительное лето. Каждые выходные мой дом наполнялся гулкими, молодыми голосами моего сына Антона и его друзей – Юры и Коли. Они были повсюду: их смех гремел на кухне, их спортивные сумки валялись в прихожей, их молодые, энергичные тела заполняли собой всё пространство. А по ночам... По ночам они заполняли меня. Моя постель, моя кухня, даже ковер в гостиной помнили жар их прикосновений, влажную прохладу их губ на моей коже, их твердые, требовательные мужские члены, которые так идеально знали дорогу к каждой моей точке блаженства.

А сейчас – тишина. Сентябрь, учеба, дела, жизнь разбросала мальчиков. И эта тишина сводила меня с ума. Моя кожа буквально горела, словно обожженная солнцем, но не небесным, а ихсолнцем, их вниманием, их похотливыми взглядами. Моя толстая, вызревшая за лето жопа, которую они так обожали шлепать, кусать и ебать, теперь лишь скучно лежала под тканью домашних шорт, халатов и юбок. Томилась и скучала. Она скучала по их шершавым ладоням, по их упругим животам, бьющимся о упругие круглые щеки моей задницы, по их крепким, возбужденным хуям. Очень толстым хуям.

Медленно, как змея, я опустилась на колени рядом с кроватью, где спал сын. Шелк халата распахнулся. Моё внимание было приковано к бугорку под его трусами. Он уже просыпался, этот бугорок, наполняясь кровью и силой прямо у меня на глазах.

Я наклонилась и, не говоря ни слова, коснулась губами ткани прямо там, где чувствовался жар. Он вздохнул глубже, во сне. Этого было достаточно. Я аккуратно стянула с него трусы, и его член, уже наполовину возбужденный, упруго выпрямился перед моим лицом. Я всегда удивлялась, что по утрам у него было так много предспермы на члене, что она красиво блестела на солнышке, словно светило лишь на его член из окна в его комнате.

Я обхватила его губами у основания, тяжело, с наслаждением всосав его утреннюю, густую сперму. Он сладко простонал во сне и проснулся.

— Мам?.. — его голос был хриплым от сна.

—Тише, сыночек, — прошептала я, не выпуская его изо рта.— Просто расслабься. Мама делает тебе хорошо.

Я погрузилась на него глубже, чувствуя, как его гладкая, горячая головка упирается мне в нёбо. Я замерла на секунду, наслаждаясь этим ощущением полноты во рту, затем начала двигаться: медленно, ритмично, обсасывая каждый сантиметр его великолепного члена.

Он застонал, и его пальцы впились в мои распущенные волосы. Не чтобы руководить, а просто чтобы держаться. Я ускорила темп, слыша, как его дыхание срывается. Вот тогда я и спросила, не прекращая движений, губами, скользящими по его напряженному стволу:

—Какие планы на день, сынок?— мой голос был низким, густым, испорченным его вкусом.

— Я... я не знаю... — он выдохнул, его бедра непроизвольно двинулись навстречу моему рту.

—Почему бы не собрать друзей дома?— предложила я, на мгновение отпуская его, чтобы обвести влажным языком чувствительный край.— Отца не будет. Целые выходные...

И тут, не дожидаясь его ответа, я решилась. Это была кульминация всех моих тайных фантазий. Я медленно, с подчеркнутой театральностью, поднялась с колен и встала раком на кровать, подняв свою толстую жопу к верху, что бы он без труда мог ее видеть, пока я сосу. Я знала, что делаю. Мой незастегнутый халат открывал ему всю мою спину, ягодицы, всё.

И я начала трясти ей. Медленно, чувственно, заставляя плоть плясать под шелком.

— Ну что, сынок?— мой голос потерял всякую материнскую мягкость, в нем теперь звучала только хриплая, пошлая страсть.— Видишь эту жирную, сочную жопу? Видишь, какая она красивая?

— Она вся трясется, сучка дрожащая!— выдохнула я, и в голосе моем прозвучал мат, грубый и манящий.— Просится на хуи! На большие, молодые хуи! Видишь?!

Я продолжала трястись, мои движения становились все более неистовыми, отчаянными. Я смотрела ему в глаза, шепча про свою задницу и посасывая его хуй: взгляд был шокированным, возбужденным до предела, он смотрел на меня, как на привидение, на богиню разврата. Его член был готов взорваться.

—Мамочка...— простонал он.

—Молчи, — прошипела я, снова беря его в рот, уже почти без техники, просто с дикой, животной жадностью, глубя себя им до самого горла, давясь, но не останавливаясь. А моя попа все танцевала перед ним, маня, обещая, умоляя.

Я чувствовала, как он приближается к краю. Его пальцы сжали мои волосы так, что было больно. Его тело напряглось в дуге. И в этот самый момент я оторвалась от его члена, вся в слюнах, и, глядя ему прямо в глаза, полные слез от нахлынувшего удовольствия, прошептала похотливо и жалобно, срываясь на мат:

—Антон... сыночек... видишь, как она хочет? Моя жопа... она так хочет, чтобы ее выебали. Вы все... ты и твои друзья... Мамочка жадно хочет кончить на ваших молодых, крепких хуях. Кончить так, чтобы забыть свое имя... Ну же...

Я сосала его с новой силой, с отчаянием и яростью, глубже, сильнее, до самого основания, чувствуя, как он упирается мне в горло. А моя задница, моя проклятая, ненасытная жирная жопа, не прекращала своего похабного танца.

Я крутила ею, будто пытаясь высечь искру, влево, вправо, описывая восьмерки в воздухе, потом резко поднялась еще выше на цыпочки, оттопыривая ее так, что шелковый халат съехал, обнажив края моих черных кружевных трусиков. Смотри, сынок, смотри, как твоя мама умеет, — хрипло прошептала я, отрываясь от его вспученного члена нитью слюны, соединяющей мои губы с его головкой.— Видишь, какой ошметок? Вся в жиру, вся трясется, а?

Я шлепнула себя по округлой плоти ладонью, и густой, сочный звук эхом разнесся по комнате. От этого по моей спине пробежала судорога наслаждения. Она с ума сходит одна, понимаешь?— мой голос срывался на мат, низкий, хриплый, абсолютно чуждый тому, каким я говорила с ним еще вчера.— Видишь, как она дрожит?

И она действительно дрожала, бугрилась от каждого моего движения, от каждого похабного слова, которое я вбрасывала в пространство между нами.

—Она так хочет... она хочет, чтобы ее отымели. Чтобы вы, молодые крепкие пацаны, заставили ее забыть, как ее зовут. Чтобы твои друзья...— я снова наклонилась к его члену, облизывая только самую чувствительную головку и он застонал, запрокинув голову на подушку.— Представь... твой друг, этот... ну, высокий, спортивный... как его... Юра?

Я знала, о ком говорю. Я видела этого Юру— широкоплечий, с насмешливыми глазами, который всегда смотрел на меня чуть дольше, чем нужно.

—Представь, как он сейчас бы зашел...— я продолжила, снова взяв Антона в рот, но уже не глубоко, а лишь на пару сантиметров, играя им, лаская губами.— Увидел бы эту картину... мамочка друга, в крошечном, коротком халате раком, сосет своему же сыну... а жопа у нее так и ходит ходуном, вся мокрая...

Я почувствовала, как по внутренней поверхности моих бедер потекла струйка возбуждения. Я была насквозь мокрая, сок с моей киски капал на простыню, оставляя темные, неприличные пятна.

—Видишь?— я застонала сама, уже почти теряя контроль.— Вся течет... вся горит... Эта жирная жопа заплыла от бездействия, ее нужно хорошенько размять... выебать до дыр... чтобы она помнила свое место.

Я снова начала свой танец, уже более размашисто, более развратно, чувствуя, как горит моя кожа, как кружится голова от этой игры, от власти, которую я над ним имела, и от полного собственного унижения, которое лишь подстегивало меня.

—Ну же, сынок... скажи, что позовешь их...— я умоляла его, уже почти плача от желания, срываясь на матерный, грязный шепот, в котором тонуло все материнское.— Скажи, что отдашь свою мамашу на растерзание... что заведешь их в эту комнату и покажешь, какая у тебя шлюха-мать... которая кончает от одной мысли о том, как на нее набросятся молодые хуи...

Я чувствовала, как его тело содрогнулось. Его руки, сжавшие простыни, побелели в костяшках. Его живот напрягся. Он был на краю. И я была там же.

—Кончай, сынок... кончай маме в рот... а потом позвони им...— закричала я, уже не в силах сдерживаться, тряся перед его глазами своей обнаженной, сочной попкой, которую так и хотелось шлепнуть, укусить, заставить кричать от боли и наслаждения.— Позвони и скажи, что тут ждет одинокая, похотливая жопа, которая хочет, чтобы ее выебали!

Я почувствовала, как его член содрогнулся у меня на языке, пульсируя в предвкушении, и я знала, что он близок. Мои губы плотно обхватили его головку, влажные и горячие, а моя ладонь ритмично скользила вверх и вниз по его стволу, в такт моим соблазняющим движениям. Схватка-расслабление. Схватка-расслабление. Я наслаждалась каждой его реакцией, каждым сдавленным стоном, вырывавшимся из его груди.

—Видишь, сынок?— мой голос был низким, хриплым от напряжения и желания, густо замешанным на отборном мате. —Видишь, как эта жирная шлюшья жопа трясется? Она вся изнывает, сука, с ума сходит... просится на большие, молодые хуи.

Я мычала, не выпуская его член изо рта, и эти звуки, приглушенные его плотью, были еще более унизительными и возбуждающими. Я погружалась все глубже в роль, отрешаясь от всего, кроме животной жажды.

—Она вся трясется, гляди! — я почти кричала, отрываясь от него на секунду, чтобы мой голос прозвучал громче и грязнее, прежде чем снова взять его в рот. —Она так хочет, чтобы ее отправили в нокаут! Чтобы ее рвали, блядь, до самого кишечника!

Я снова занырнула к его основанию, давясь, но не останавливаясь, мои пальцы впились в его бедра.

—Сыночек, милый... позови их, — заныла я жалобно, но опять с матерной, просящей интонацией. —Папы не будет, целых два дня... почему бы не собрать друзей? Пусть придут... Пусть увидят, какая у тебя мамаша-шлюха....Я жадно хочу, блядь, кончить на их хуях.

Я чувствовала, как его тело напряглось до предела, как затрепетало под моими губами. Его руки вцепились в мои волосы, уже не пытаясь оттолкнуть, а только прижимая сильнее, глубже. Он был на грани, и я вела его туда, используя свое тело как оружие, свой стыд как топливо.

—Да, сынок, кончай... кончи для мамочки, — прошептала я, глядя на него снизу вверх, и мои глаза, наверное, полные безумия и похоти, стали последней каплей.

Его тело выгнулось, и он с громким, сдавленным криком излился мне в горло. Я принимала все, глотая с жадностью, с каким-то животным, блядским инстинктом, ощущая, как пульсирует его член, и тряся своей попкой в такт этим последним, затухающим спазмам. Это была моя победа. Моя власть.

Когда он окончательно ослабел, откинувшись на подушки с тихим стоном, я медленно отпустила его, облизнула губы и, все еще стоя раком с оттопыренной жопой и спиной, посмотрела на него.

Он тяжело дышал, глядя в потолок, его мускулистая грудь вздымалась и опускалась. Я видела смесь шока, стыда и все еще не остывшего желания в его глазах. Это было именно то, что мне было нужно.

—Ну что? — спросила я тихо, уже без мата, но с нескрываемым вызовом. —Позвонишь ребятам?

Мои слова, казалось, разорвали последние тонкие нити его сопротивления. С негромким стоном, который был больше похож на рык, его тело напряглось. Я почувствовала, как его член вздрагивает у меня в руке, а затем почувствовала, как первый сгусток спермы стреляет мне прямо в ротик.О, да... За ней последовала второй, третий выстрел, покрывая мой рот и лицо. Я продолжала работать рукой, выжимая из него каждую последнюю каплю, мой взгляд прикованный к его лицу, искаженному наслаждением и легким шоком от собственной потери контроля.

—Вот так, сынок, хороший мальчик, — прошептала я хрипло, забирая всю его сперму в свой живот. — Всё для мамы.

Он тяжело дышал, откинув голову на подушку, его глаза были закрыты. Я медленно, с наслаждением, растерла его сперму по своей коже, втирая её, как самый драгоценный крем. Мой мальчик. Мой сильный, прекрасный мальчик. Внезапно, после длительного молчания, сынок воскликнул:

—А... а киску? Мы тебя трахнем в киску?— пробормотал он, и в его голосе сквозь оцепенение прорвалась жажда. Он уже мыслил категориями «где», он уже планировал, куда бы ему войти. От этого мое сердце забилось чаще.

—Жопу мы и так трахали, мамуль - добавил он.

Я покачала головой, заставляя свои ягодицы соблазнительно колыхнуться от этого движения.

—Нет, сынок. Только жопа и рот, — ответила я, и мой тон стал вдруг низким, доверительным, почти медицински отстраненным, что контрастировало с похабностью моей позы. — У меня овуляция. Если вы, мальчики, будете заливать мою матку, она с радостью примет всю вашу сперму. Я забеременею. Я на мгновение замолчала, позволив этим словам повиснуть в воздухе, тяжелым и сладким, как мед. — А мы ведь не хотим таких проблем, правда? Мы хотим только удовольствия. Грязного, бесстыжего удовольствия, не так ли?

Затем я снова перешла на грубый, животный шёпот, полный мата, который, как я знала, сводил его с ума.

—Так что будете долбить мою жадную, толстую жопу. Использовать ее по назначению. Кончать в неё. Эта шлюха-жопа создана для того, чтобы её ебали до дыр. Я подалась бедрами назад, представляя его взгляду всю свою задницу, каждую складку, каждую каплю влаги. — Видишь, как течёт эта пизда? Это климакс, детка. От него я становлюсь похотливой, как сучка в течке. Вся моя тугая дыра, вся моя спермоприемная жопа кричит о том, что хочет быть выебанной. Жаждет этого.

Я начала двигаться. Медленно, чувственно, я поводила бедрами из стороны в сторону, заставляя мышцы ягодиц играть под тонким шелком халата. Затем движения стали более резкими, более вызывающими.

—О, блядь, сынок, смотри на неё! Видишь, как она трясётся? Видишь, как она хочет членов? Мамочка хочет кончить на ваших молодых, мощных хуях. Хочет, чтобы вы залили её своей густой, горячей спермой.

—Даже не знаю, Мам...они наверняка заняты учебой

—Пожалуйста, Антон, — взмолилась я, и мой шёпот был полон самой искусной, самой развратной фальши. — Не заставляй маму расстраиваться. Не заставляй мою похотливую попку плакать. Она же вся дрожит, взгляни только.Вся горит. Просто позови своих друзей. Позови их, и мы устроим этот маленький праздник непослушания. Анальный, полный детского масла праздник. М?

— Хорошо, — его голос прозвучал низко и хрипло, почти как рык. — Я позвоню им.

Радость, дикая и всепоглощающая, ударила мне в голову. Я с визгом, как самая настоящая сучка, в которую я и превратилась, набросилась на его член, покрывая его поцелуями, слизывая остатки спермы, отправляя их в свой пустой животик.

— Спасибо, сыночек! Спасибо! — я целовала и сосала его, словно в благодарность, мои руки сжимали его ягодицы, притягивая его ближе. — Я пойду готовиться... Я буду ждать... Я сделаю всё так, как вы любите.

Я встала на ноги, мои колени дрожали, а между ног было мокро от возбуждения.

В спальне я остановилась перед большим зеркалом. Мое отражение дышало страстью. Растрепанные волосы, запекшаяся помада, глаза, полные голода. Я провела руками по своему телу, по еще упругой груди, по животу, по бедрам. Я вспомнила их прикосновения, их смех, их шепот, когда они снимали с меня последнюю одежду. Вспомнила, как Юра прижимал меня к стене на кухне, пока Антон и Коля наблюдали. Вспомнила, как Коля, сильный и молчаливый, заставлял меня кричать своими глубокими, мощными толчками.

Скучаю, — прошептала я своему отражению. — Скучаю по ним.

Мне нужно было выбрать что-то особенное. Что-то, что напомнит им о том, какая я у них шлюха. Я открыла шкаф и нашла его — короткий шелковый халатик алого цвета. Он почти ничего не скрывал, лишь намекал на изгибы, играя со светом и тенями. Я надушила себя духами с пряным, чувственным ароматом, который сводил их с ума.

Потом я пошла в гостиную и начала готовить место. Сдвинула ковер, достала из тайника большую мягкую подушку и бросила ее на пол. Поставила на стол бутылку виски и несколько стаканов. Они любили выпить перед тем, как приступить ко мне.

Каждая секунда ожидания была пыткой. Я ходила по комнате, то и дело подходя к окну, прислушиваясь к каждому звуку на улице. Мои руки не находили покоя, они гладили мою кожу сквозь тонкий шелк, щипали соски, которые затвердели от одного только предвкушения. Я чувствовала, как влага стекает по моим внутренностям, и я сжимала бедра, пытаясь хоть как-то унять это пульсирующее желание.