Спускаясь вниз по лестнице, Ника что-то оживленно рассказывала, размахивая рукой и заплетая тонкие косички в воздухе. Но для меня ее речь была похожа на далекую, неразборчивую радиопомеху. Я улавливал лишь отдельные, выхваченные из потока слова: «...кукла... а мы потом...». Я кивал, стараясь подстроить выражение лица под ее оживленную интонацию, но внутри меня все сжималось от леденящего страха. Этот проклятый звон в ушах, эта ватная изоляция от мира, я отчаянно надеялся, что они не станут непреодолимой стеной между мной и спасением. Я молился, чтобы магия Леопольда, способная пройти сквозь самые толстые барьеры сознания, смогла пробить и эту физическую преграду. Мне нужно было снова оказаться там, в том солнечном, пахнущем спелыми яблоками саду моего детства, где не было места гулу, кредитам и этой гнетущей уверенности, что все лучшее уже позади. Мы с Алиной стояли на знакомом, затертом коврике перед дверью с номером 13. Дверь открылась, и в проеме, как всегда, возник Леопольд. Он шевелил губами, приветствуя нас широкой, гостеприимной улыбкой, и жестами приглашал войти. Я видел движение его губ, но мои уши улавливали лишь смутный, искаженный гул, как из соседней комнаты. Алина, сияя от предвкушения, сжала мою руку в своей холодной ладони и потянула за собой. Я покорно последовал, растягивая губы в натянутой, дежурной улыбке, которая должна была скрыть панику.

Он уложил нас на кровать, и церемония началась. Часы на цепочке, мерное качание маятника. Его губы шевелились, произнося те самые заклинания, что должны были унести нас в мир исцеляющих грез. Я смотрел на него, не моргая, впитывая каждую деталь его лица - морщинки у глаз, идеально уложенные усы, властный блеск в глубоко посаженных глазах. Я концентрировался изо всех сил, пытаясь силой воли прорваться сквозь барьер. Но ничего не происходило. Никакого погружения, никакой магии. Я оставался здесь, в этой душной, пропитанной сладким дымом благовоний комнате, один на один со своим гулом и нарастающим ужасом. Леопольд, заметив мою неестественную, почти маниакальную сосредоточенность, на мгновение задержал на мне взгляд. В его глазах мелькнула тень легкого удивления, даже любопытства, но затем он лишь едва заметно пожал плечами, будто отмахиваясь от досадной мелочи, убрал часы в карман и, не проронив ни слова, вышел из комнаты. Я лежал, затаив дыхание, прислушиваясь к оглушительной тишине внутри собственной головы, нарушаемой лишь бешеным стуком сердца. Потом, преодолевая сопротивление каждого мускула, я медленно повернул голову и посмотрел на Алину. Она лежала на кровати с абсолютно пустыми, стеклянными глазами, уставившись в пространство перед собой. Это было не просто отсутствие взгляда, это была полная опустошенность. Я осторожно, почти с суеверным страхом, поводил ладонью перед ее лицом. Никакой реакции. Ни моргания, ни изменения в дыхании. Она была как прекрасная, идеально сделанная кукла, из которой внезапно вынули батарейки. Вид был жутким, потусторонним. И в этот миг до меня окончательно дошло, гипноз не сработал. Я был один. Один в логове волшебника, не знающий правил его игры. Чтобы не раскрывать себя, чтобы выиграть время, я принял единственное доступное, трусливое и рациональное решение, продолжать лежать и смотреть в потолок, притворяясь, что я в своем спасительном, цветущем саду, что все идет своим чередом.

Лежа на спине и изучая знакомую трещинку в штукатурке, я краем глаза уловил движение. В комнату вернулся Леопольд. На секунду мной снова овладело любопытство, что же это за таинственный процесс, который дарует нам такой эликсир счастья? В чем секрет этой иллюзии? Но все вопросы испарились, сменившись леденящим ужасом, когда я осознал деталь, переворачивающую все с ног на голову. На нем не было одежды. Абсолютно. Его мускулистое тело было полностью обнажено. А его член, слегка изогнутый, но толстый и внушительный, явно превосходящий мой собственный, находился в состоянии полувозбуждения, вызывающе демонстрируя свои намерения. Внутри меня все сжалось в один тугой, болезненный и холодный комок. Что он собирается сделать? И, самый страшный вопрос, что он уже с нами делал все предыдущие разы?

Он снова взял свои часы и начал водить ими перед глазами Алины. Та, как запрограммированный робот, поднялась и начала молча, с той же блаженной, отсутствующей улыбкой, снимать с себя одежду. Платье упало на пол бесформенной тканью. Возможно, от дикого волнения, от адреналина, бьющего в виски, кровь прилила к моей голове. В ушах застучало, загудело сильнее, а потом... потом в правом ухе раздался короткий, отчетливый щелчок. Сначала тихий, как хруст сухого листа, потом громче, будто лопнула невидимая мембрана. И будто кто-то вынул из моих ушных каналов плотные тампоны. Гул стал стремительно отступать, как вода в сливное отверстие, и я начал слышать. Сначала собственное, прерывистое дыхание, потом скрип пружин кровати под весом Алины, и наконец его голос. Он был низким и властным.

Я не видел, что происходило справа от меня, лишь слышал какие-то приглушенные, влажные звуки, природа которых заставляла мое сердце бешено колотиться. И тут его голос, четкий и направленный прямо на меня, прорезал воздух.

— Андрей, приказываю наблюдать за нами!

Я понял это была команда, установка, часть сценария. Я, преодолевая внутреннее сопротивление, медленно, будто на старых, заржавленных шарнирах, повернул голову в их сторону. И мои глаза зафиксировали сцену, от которой кровь буквально застыла в жилах. Моя Алина, моя любимая жена, мать моего ребенка, стояла на коленях. Ее голова была на уровне его паха и делала ритмичные, отвратительно знакомые поступательные движения. Ее губы, те самые, что целовали меня сегодня утром, теперь обхватили его член. О, Боже. Нет. Это то самое. Он заставил ее. Это не она. Ни за что на свете, ни при каких обстоятельствах она бы не сделала этого добровольно, по своей воле. Это было насилие, пусть и совершаемое ее же собственными руками. И в этот миг во мне проснулись и начали яростную, разрушительную борьбу два абсолютно разных человека. Первый, дикий, первобытный, с криком «Встань и убей его! Врежем ему, вцепись в глотку, растопчи его мерзкое достоинство! Разрушь этот фасад, разорви эту пародию на брак, подай на развод, забери Нику и беги прочь от этого кошмара!». Его голос был оглушительным, он требовал крови, мести, немедленного действия. Но ему противостоял второй - спокойный, расчетливый, до омерзения прагматичный и трусливый. Он шептал, как змеиный соблазн: «Будь мудрее. Алина не виновата, она не в себе, она жертва. Это все - вина этого шарлатана, этого монстра. Дождись окончания, пойми всю картину, стань свидетелем, собери доказательства, а потом уже действуй. Возьми время, обдумай. Не руби с плеча, иначе все потеряешь». И этот второй я, подлый и благоразумный трус, одержал победу. Я остался лежать, сжимая кулаки, чувствуя, как по щеке скатывается предательская слеза бессилия.

А следом за этим внутренним сражением, как грязный, поднимающийся со дна пучины вал, накатило другое чувство, постыдное, неконтролируемое, животное возбуждение. Я никогда, даже в самых смелых фантазиях, не мог представить, что нечто подобное может случиться в реальности. Но, если быть до конца честным с собой, я часто, очень часто, в самые темные моменты, представлял мою жену в объятиях с другим мужчиной. Эта мысль, грязная и запретная, дико возбуждала меня, и частенько, утром в ванной, я, занимаясь рукоблудием, представлял Алину с кем-то другим, сильным, атлетичным, наделенным огромным, мощным членом. Но в тех фантазиях все было эфемерно, безопасно. Я не думал, что это может быть вот так. Так грубо, так примитивно и так откровенно прямо перед моими глазами. Звуки, доносившиеся со стороны кровати, были откровенными, влажными и не оставляющими места для сомнений. Они ясно говорили о том, с каким рвением, с какой подобострастной старательностью Алина выполняла приказ. У нас с ней оральный секс был редкой, почти вымершей практикой. Да и вообще наш секс стал быстрым, функциональным, лишенным страсти. Она словно закрылась после родов, и мне казалось, что у нее там все стало более просторным, и мой член перестал доставлять ей то самое, удовольствие. В моих тайных фантазиях у мужчины Алины всегда был огромный член. Такой, который сможет ее удовлетворить, заполнить ее всю, достичь самых потаенных уголков и снова заставить ее стонать так, как она стонала когда-то в начале наших отношений. Но все это было глубоко запрятано, и даже в мыслях не было поделиться этим с ней. А происходящее сейчас было настолько отвратительным, таким унизительным... и настолько же необъяснимо притягательным.

— Молодец, малышка, отлично сосешь! - голос Леопольда прозвучал бархатно, с оттенком снисходительного одобрения, как хозяин, хвалящий хорошо дрессированную собаку. - Давай, поворачивайся!

Алина послушно, с той же механической точностью, повернулась и оперлась руками о край кровати, подставив ему свою упругую, бледную попу. Ее глаза, все так же стеклянные и пустые, смотрели прямо на меня, и в них, казалось, плясали отблески слепого, внушенного возбуждения. Леопольд придерживал ее за талию и медленно, с театральной неспешностью, рукой направлял свой толстый, изогнутый член между ее раздвинутых ног. Глаза Алины были затянуты дымкой, окутаны никогда ранее не виданной мной вуалью чистого, животного наслаждения. И самое ужасное, что ей было хорошо. По-настоящему хорошо. Мою дорогую супругу, женщину, с которой я делил кров и жизнь, медленно, властно и методично трахал какой-то чужой, извращенный шарлатан с большим, незнакомым телом. Всё оказалось чудовищно просто. Мы не были для него пациентами. Мы были расходным материалом, живыми куклами, средством для удовлетворения его садистских, всевластных фантазий. Его толчки, становившиеся все резче, заставляли тело моей жены содрогаться и съезжать по шелку простыни. И тут я поймал на себе его взгляд. В его глазах не было страсти к ней. В них было нечто иное, холодное, торжествующее, властное удовольствие от моего унижения. Мне показалось, даже почудилось, что он получает главный кайф не от самого секса, а от моего присутствия здесь, от моего вынужденного, позорного соучастия.

— Андрей, нравится тебе смотреть, как трахают твою жену? - его голос прозвучал ядовито, с откровенной, наглой провокацией.

Нужно было отвечать. Чтобы не сорвать с себя в этот миг маску и не впасть в ярость. Я заставил свои голосовые связки работать, выдавив из себя ровный, покорный ответ.

— Да, нравится.

— Хочешь, чтобы я трахал ее жестче?

— Да, хочу, чтобы вы ее трахали жестче.

Я старался изо всех сил, но мое предательское тело, мое постыдное возбуждение, от которого штаны стали тесны, заставляло голос дрожать, срываться на хрип. К счастью, он, увлеченный процессом и своим триумфом, либо не заметил, либо счел это проявлением эмоций, вложенных в меня гипнозом. Перевернув Алину на спину, Леопольд грубо расположился на ней сверху.

— Держи ее ноги, Андрей! - прозвучал очередной приказ, звонкий и властный.

Я, как запрограммированный робот, встал на колени рядом с телом жены и взял ее за лодыжки. Ее ступни были холодными и влажными. Ее руки обхватили Леопольда за спину, а голова запрокинулась на подушку, и ее взгляд из-за его движущегося плеча упал прямо на меня. И в этот миг что-то изменилось. Стеклянная маска на ее лице дала трещину. Ее выражение стало другим - одушевленным, настоящим. Она смотрела прямо на меня, и ее глаза, широко раскрытые, закатывались от волны удовольствия, а потом снова фокусировались на мне, будто ища подтверждения, одобрения. Ее взгляд скользил по моему лицу, застывшему в маске равнодушия, по моим рукам, покорно держащим ее ноги, и снова уходил вверх, под лоб, в сладостный экстаз. своей души она... может быть... хотела этого. Хотела этой силы, этой власти над ней, этого животного, ничем не сдерживаемого секса.

Громкий, сдавленный стон Леопольда, больше похожий на рык, прервал это сумасшедшее, сюрреалистическое представление. С облегчением, с чувством выполненного долга, он поднялся, любуясь своим творением. Большое, раскрытое, покрасневшее лоно Алины, струйка белой, густой спермы, медленно и непристойно вытекающая из него, и его собственный, все еще возбужденный, мокрый член, все это было вещественным, неоспоримым свидетельством этой чудовищной, двусмысленной измены. И самое ужасное, самое постыдное во всем этом, мое собственное, унизительное возбуждение, мой собственный стояк, который я пытался скрыть, прижимаясь к кровати.

Леопольд с деловитым, отстраненным видом медбрата взял салфетки и насухо вытер мою жену.

— Молодец, установка выполнена, - констатировал он. - Андрей, слушай меня, ложись на кровать и жди указаний. Алина, одевайся и тоже ложись в первоначальное положение.

Мы послушались, как два робота, лишенные воли. Я лег, чувствуя, как дрожат мои ноги. Алина молча, с той же отрешенностью, надела свое платье и прилегла рядом. Мы были в невидимой, но прочной клетке, не в силах пошевельнуться без разрешения. Леопольд вернулся в комнату уже одетый в свой дурацкий костюм и снова начал свой монотонный бред, водить руками, возвращая нас к счастливой реальности. Но я уже не слушал. Я ушел в себя. В свой стыд, в свою ярость, в свое смятение и в это непонятное, извращенное чувство удовлетворения, которое смешивалось с отвращением. Я не знал, как мне поступить. Кто я после всего этого? Муж? Соучастник? Жертва? Или просто развращенный, слабый человек, получивший то, о чем тайно мечтал, и теперь не знающий, что с этим делать?

— Как только я хлопну в ладоши, вы проснетесь и будете счастливыми, отдохнувшими людьми, полными сил и радости, - прозвучал его финальный, лживый аккорд.

Хлопок. Резкий, как выстрел.

Алина тут же встала, на ее лице расцвела широкая, беззаботная улыбка. Она потянулась, как после долгого, восстанавливающего сна, и посмотрела на меня с немым, но понятным вопросом в глазах: «Ну как? Правда же здорово?».

— Ух, как будто в детство вернулся, - выдавил я, стараясь, чтобы моя улыбка не выглядела предсмертной гримасой, а голос не дрожал.

Поблагодарив и щедро оплатив услуги, мы молча, как два призрака, вернулись домой. Проводив мою маму, мы уложили наконец спать Нику и остались одни в нашей тихой, казалось бы, безопасной спальне. Сон не шел. Он был невозможен. Перед глазами стояла она с закатанными от наслаждения глазами, с влажными, полуоткрытыми губами, с телом, извивающимся под ударами другого мужчины. Мой член, предатель и соучастник, снова стоял колом, и я, ненавидя себя всей душой, предпринял робкую, почти нерешительную попытку.

— Дорогая, может, займемся любовью? - мой голос прозвучал хрипло и неуверенно.

Алина не отказывала обычно, воспринимая это как супружеский долг, и этот раз не стал исключением. Но то, что последовало, было сложно назвать любовью. Это было что-то иное. Со мной произошли странные, пугающие метаморфозы. Я был не просто страстным, я был одержим, почти невменяем. Я целовал ее везде, с жадностью, с каким-то отчаянием, ее грудь, покрывая поцелуями, ее живот, ее шею, я целовал и кусал ее ягодицы, я целовал ее вагину, впиваясь в нее языком, как умирающий от жажды. Я одержимо стремился побывать везде, где сегодня побывал его член, стереть, перекрыть, заместить его следы собой, своей плотью, своим запахом. Мое странное, почти агрессивное поведение сначала смутило Алину, она пыталась мягко отстраниться, что-то пробормотать, но потом, почувствовав мою неукротимую, почти звериную настойчивость, она перестала сопротивляться, и ее тело, к моему изумлению, постепенно начало откликаться, загораясь ответным, давно забытым огнем. Я вошел в нее и начал двигаться, и в голове у меня, вместо нашего с ней прошлого, стояла одна-единственная, яркая, как кинокадр, картина, ее секс с Леопольдом. Я представлял, что он ощущал, входя в нее, как ее внутренности обхватывали его. И я физически почувствовал, что внутри нее действительно стало как-то иначе, просторнее, податливее, и это знание, вместо того чтобы вызвать ревность или боль, дико, по-скотски, до потемнения в глазах возбуждало меня. Когда она лежала на спине, я снова набрасывался на ее рот, исследуя каждый миллиметр влажной слизистой своим языком, я стремился побывать везде, где мог побывать его член, вытеснить его даже из ее памяти на вкусовом уровне.

Предчувствуя неизбежный оргазм, я соскользнул вниз и снова принялся ласкать ее языком, уже не обращая внимания на ее слабые попытки оттолкнуть мою голову. И тогда раздался стон. Не тот, привычный, вежливый, который сопровождал наши обычные акты. А глубокий, низкий, идущий из самой глубины ее существа, из тех мест, куда я, казалось, уже много лет не добирался. Он прозвучал как искренняя, неконтролируемая благодарность за мое настойчивое, одержимое упорство. Она кончила. Конвульсивно, содрогаясь всем телом. Впервые за долгие, долгие годы. Я, почти теряя сознание от собственного возбуждения, повернул ее раком и грубо вошел в нее сзади. Меня хватило ненадолго, я кончил почти сразу, с тихим, бессильным стоном, после чего рухнул на кровать рядом с ней, как подкошенный, чувствуя, как по моей спине струится град холодного пота. Мы лежали в гробовой тишине, и впервые за долгое время в воздухе висело не разочарование или неловкость, а странное, тяжелое, но неоспоримое физическое удовлетворение.

— Это было супер, Андрей, - тихо, почти шепотом, сказала Алина, глядя в потолок широко раскрытыми глазами, в которых читалось изумление.

Дорогие мои извращенцы я выкладываю рассказы по мере интереса к ним, скорее ставьте оценки и как только их будет сильно много я возможно выложу концовку.

А пока желающие дочитать этот рассказ до конца и удивиться как изменится сюжет, что вы захотите прочитать рассказ сначала, уже понимая одну особенность, милости прошу по ссылке на последнюю часть:

https://boosty.to/cuckoldpornstory/posts/6c9db764-9552-442c-a0ef-67153c0d2da1?share=post_link

копируем ссылку и сразу попадаем на рассказ.