Когда солнце наконец опустилось за верхушку горы, Тарабан приказал разбивать лагерь. Его помощник запрыгал по повозкам в голову каравана, а Тарабан свел с дороги коней и, кряхтя, слез на землю. Высвободившаяся из-под него кобыла облегченно заржала и задрала к сумеречному небу копыта.

Невысокий, толстый Тарабан был похож издали на межевой камень. Он вышел на скальный гребень, отделявший дорогу от обрыва, и вынул из кармана деревянный веер. Повозки уже остановились, и от ближайшей к нему спешила длинная тень циркового инженера. Тарабан пошлепал губами, сощурился, оглядывая долину. За три дня пути караван забрался высоко на гору, и город у реки внизу казался игрушечным нагромождением кубиков и дощечек.

Подошедший инженер возвышался на Тарабаном на одного целого Тарабана. Он был больше двух метров ростом, и даже сутулясь походил на дерево, выросшее рядом с межевым камнем. Тарабан затряс своим веером, а инженер стал оглядываться в поисках наилучших мест для закрепления крюков для шатра.

Слева у дороги был обрыв, а справа отвесная скала, уходившая далеко вверх. Горная дорога была узкая, на ней еле помещались рассчитанные на одного коня повозки, а большой обоз пришлось продать в городе, он на тропу бы просто не влез. Под обрывом каменная стена становилась чуть более пологой, но спать или даже стоять на ней все равно было невозможно.

Инженер воткнул в землю у ног Тарабана железный крюк, прошел дальше по дороге и через пару метров воткнул еще один. От головы каравана раздался стук копыт, и вскоре рядом с инженером остановился главный и единственный охранник странствующего цирка. Он ссадил со своей спины помощника Тарабана, который тут же запрыгал к своему начальнику, и обратился к инженеру.

– Давай в этот раз шесть крюков, – сказал охранник своим низким голосом, нервно почесывая пятерней волосатую грудь. Он был единственный из всех членов труппы выше инженера. Его передние копыта уперлись в каменный гребень, задние скрипнули песком возле колес ближайшей повозки. Он скрестил руки на груди, ожидая, что инженер станет спорить. Ожидание было неслучайное. Охранник заметил, как дернулись длинные уши инженера, когда тот услышал число «шесть». Но, то ли опыт прошлой ночи был еще свеж в его памяти, то ли инженер просто не хотел спорить. Он достал из кармана еще четыре крюка, и протянул два охраннику. Тот благодарно кивнул, и, с трудом развернувшись на узком гребне, оттолкнул последнюю в караване повозку, чтобы пробиться к скале.

Он вбил оба крюка высоко над дорогой, и привязал к ним брошенные инженером веревки. Тарабан с помощником тем временем разложили последнюю повозку, превратив ее сначала в большую коробку, а потом в плоскую деревянную площадку с железные выступами. Остальные члены труппы стали потихоньку собираться вокруг. На дороге было прохладно, и одни занялись лошадьми, которых надо было на ночь собрать в маленький отдельный шатер, а другие стали распаковывать вещи, нужные для главного циркового шатра.

– Готово! – крикнул охранник, завязав последний узел. Между каменным гребнем, скальной стеной и деревянной площадкой теперь тянулось множество веревок и несколько деревянных балок.

– Готово! – взвизгнул помощник Тарабана, выбираясь на свободную часть дороги. В полумраке его бы было совсем не видно, если бы не мигающая угольком трубка, зажатая в его маленьком зубастом рту.

Тарабан вразвалочку вышел на край гребня, подцепил веером край веревки.

– Можно, – сказал инженер, отходя к уже поставленному шатру для лошадей. Тарабан крякнул и тряхнул веером, отбрасывая веревку как можно дальше от края дороги. Раздался свист и скрежет, следом за веревкой с гребня развернулась деревянная площадка, на котором могло бы поместиться в ширину десять повозок. Инженер закачал рычаг, установленный у крайнего крюка, и над площадкой взлетели раскладные мачты. Между ними, громко хлопая на ветру, стали натягиваться стены шатра. Мгновение спустя шатер был готов. Он выступал из склона горы словно огромный улей. Впрочем, на фоне горы, он не казался таким уж огромным, и Тарабан был уверен, что из города он вообще не виден. Внешние стены шатра были сделаны из глухой грубой ткани, которую в темноте можно было увидеть только подъехав почти вплотную. В свете факелов же она бы показалась случайному путнику пересекающей дорогу каменной стеной.

Инженер нашел на самом краю обрыва щель, через которую можно было проникнуть в шатер и исчез внутри. Там сразу заскрипели и зажужжали механизмы, возводящие внутренние стены и укрепляющие пол. Вскоре из глубины шатра раздался голос инженера.

– Можно! – крикнул он. – Заносите!

Труппа потащила внутрь ящики с припасами и одеждой. Полчаса спустя все уже разложили вещи по закуткам и собрались у костра, устроенного в центральной комнате. Высоко над костром, обнесенным специальной решеткой, чернело небо, и к нему то и дело уносились серые полоски дыма. Они поднимались к куполу шатра и стекались к круглой дырке в его верхушке. На двух вертелах по обе стороны костра жарились собранные гимнастками грибы и наловленная днем раньше в горной реке рыба.

Тарабан оглядел собравшихся и пересчитал. Кроме него самого, на коврах вокруг костра сидели его помощник гоблин Корик, инженер эльф Салаатдин и обыкновенная человеческая фокусница Марида Великая. На плече у Мариды устроился говорящий голубь Тефтель. В глубине шатра возлежал огр Аруг. Его огромные руки, каждая по размеру больше трех голубей, лежали на толстом животе. На груде подушек, под которой устроился охранник кентавр Борр, тихо переговаривались. Эльфийка Эзра раскуривала трубку, вытянув до пола длинные ноги, а помещающаяся в ладони огра Дельфа тасовала колоду карт. У самого огня, проверяя то один вертел, то другой, сидел новенький. Он был замотан от макушки до пяток в серые тряпки, и из его личных качеств членам труппы, всем кроме Тарабана, был известен только его сладкий баритон. Новичок, который попросил называть себя Гонгоном, прибился к цирку в городке на дне долины, и поэтому еще не успел поучаствовать ни в одном представлении, но сразу произвел на членов труппы впечатление своими кулинарными способностями. Жареные грибы и рыба наполняли шатер вкусным пряным запахом. Тарабан закряхтел.

– Завтра будет дождь, – сказал он. – И туман до полудня. Поэтому сегодня можете выпить, если хочется.

Все встрепенулись, гимнастки даже захлопали. Тарабан подошел к стене, выкатил к костру бочонок, за ним второй, который подтолкнул к ногам огра. Тот зарычал, его морда расплылась в широкой зубастой улыбке. Он сел и взял в руки бочонок. Тарабан похлопал его по большому пальцу на ноге, и направился вглубь шатра.

– Вы не будете есть, гражданин начальник? – спросил Гонгон. По шатру его голос пролетел так, как будто ткани ковров и подушек были металлическими трубами, превращающими его шепот в волшебный глас. На спине у Борра Эзра покачала головой, а Дельфа хлопнула в ладоши. Остальные тоже посмотрели на новичка с удивлением. К его голосу привыкнуть было непросто.

– Не буду, – Тарабан почесал лысый затылок. – Пойду посплю чуть-чуть, после полуночи буду делать нам расклады на ближайшие дни. Пока не начался дождь, нужно внимательно изучить звезды.

– Мы вам оставим, – сказала Марида. Все закивали. Тарабан усмехнулся и ушел. Хотя он и был для труппы любимым начальником, но с его уходом атмосфера сразу стала вольной. По кругу пошел бочонок, Гонгон принялся раздавать еду. Гоблин Корик, голубь Тефтель и эльфийка Дельфа доели быстрее остальных, в виду своих некрупных габаритов, и принялись распевать бандитскую песню. Хотя шатер и был цирковым, но в нем, по причинам, которые было не так уж просто сформулировать, собрались те, кому не раз приходилось сидеть за решеткой.

– А вы не поете, Гонгон? – спросила Эзра, сплевывая в костер грибную косточку.

– Не пою, – ответил новичок. Он ел вместе с остальными, но его лицо оставалось скрыто тряпками. Из-под них на мгновение возникала человеческая рука с ровными, лакированными ногтями, хватала кусок гриба и снова исчезала.

Голубь Тефтель захлопал крыльями. Борр попробовал подпеть, и его голос сразу перебил всех остальных. Дельфа шлепнула его по плечу ладонью. Борр замолчал и вытянул передние копыта ближе к костру.

Слева громко рыгнул огр. Он отставил бочонок, который опустошил уже на половину, и придвинулся к костру. Его короткие ноги уперлись в решетку, и он издал расслабленный стон.

– Яйца греешь, Аруг? – спросила Марида. Огр заржал, рядом захихикал Корик. Его длинный зеленый нос закачалась вверх-вниз, а зубы с золотыми и серебряными коронками заблестели. Марида взяла у Корика бочонок с вином, наклонила его над собой и поймала в рот фиолетовую струю. Насытившись, она передала бочонок Салаатдину.

– Новичок, – сказала она, откидывая с покрасневшего лица длинные черные волосы. Стали видны ее синие глаза. – Завтра поздний подъем, поэтому сегодня мы будем рассказывать истории. А по традиции первым рассказывает тот, кто не рассказывал дольше всех.

Из-под тряпок Гонгона раздался тихий смех. Он прозвенел по шатру, задевая каждую ворсинку на каждой подушке и ковре.

– А про что рассказать? – спросил он. – Какие вы любите истории?

– Про секс! – заявила Дельфа.

– А ты не маленькая, про секс? – спросил Салаатдин, протягивая бочонок Эзре. Дельфа оскалилась, шатер наполнил смех. Дельфа, даже в человеческих годах, была старше большинства присутствующих, и при своем небольшом росте и размере, имела больше жизненного опыта, чем любой другой член труппы.

– Про признание в любви, – предложила Марида.

– И секс, – добавила Эзра. Она протянула ладонь Дельфе, и та хлопнула по ней собственной ладошкой.

Гонгон потянулся. Из-под тряпок возникли его руки, он повел плечами, и тряпки соскользнули на пол. Стало видно его голое по пояс тело, мускулистое и покрытое синими и белыми татуировками, и накачанные плечи. Его лицо оказалось красивым и человеческим, если не считать наполненных звездной чернотой глаз, и двух рожек на его висках. Волосы у него были черные и вьющиеся.

Дельфа опять захлопала в ладоши, а охранник Борр смерил Гонгона настороженным взглядом. Тот развел руками, как бы извиняясь за свой вид.

– Я думаю, – обратился он к Дельфе. – Если я рассказываю про что-то столь интимное, то уж странно будет скрывать от вас свое тело.

Эльфийка схватилась за сердце и заржала так громко, что Эзра хлопнула ее по спине. Дельфа чуть не покатилась по полу. Гоблин Корик потер свои зеленые лапки.

– Что же вы нам такое расскажите? – спросила Марида.

Гонгон улыбнулся и покачал головой.

– Расскажу, как однажды испытал райское наслаждение, общаясь с одной жрицей, – сказал он.

Признание в любви (Рассказ новичка)

В то время я находился на окраине империи, в небольшом городке, и, что свойственно мне, прятался от властей. В те времена по всей империи шли облавы на мужчин, у которых три рога вместо одного, а я, к тому же, имел неосторожность повздорить с двумя местными стражниками. В результате нашей беседы, вызванной наличием у меня рогов, один из стражников лишился руки, а второй и вовсе жизни, и по этой причине мне приходилось скрывать не только рога, но и всего себя. По всему городу, состоявшему из пары улиц, сходившихся к подворью женского монастыря, возникли плакаты с моим лицом, которое местный художник изобразил, видимо по рассказу выжившего стражника, очень точно. Мне сразу стало ясно, что из городка нужно убираться как можно быстрее.

Я, нервно оглядываясь по сторонам и пряча рукавом лицо, сорвал все плакаты, какие смогу найти, и поспешил в таверну, хозяин которой, по причине наличия у него самого рогов, удачно скрытых объемной шевелюрой, тайно сдавал мне комнатку на чердаке. Я прошел в таверну через черный ход, поднялся в свою комнатку и принялся паковать вещи. За окном уже опускались сумерки, и я планировал воспользоваться ими, чтобы выйти из городка. Когда я уже завязал свои скромные пожитки в узелок, с улицы раздались громкие крики и звон колокола. Я, конечно, воспринял крики на свой счет и бросился к окну.

По центральной улице города шла процессия. По сторонам шагали монахини с факелами. Именно они пели и кричали, а одна, идущая впереди всех, била в колокол. В центре процессии, на повозке, в которую были запряжены два черных коня, ехала обнаженная женщина. Я увидел ее тело в дрожащем красном свете факелов и замер.

У нее были большие груди с темными сосками, нежный живот, чуть округлый, и красивые большие плечи. Она возлежала на подобие трона, широко раздвинув ноги, и между ее бедер я увидел вьющиеся рыжие волосы, полностью скрывавшие все ниже ее живота. Ее ноги лежали на бортиках повозки, и мне была видна ее левая стопа с розовой пяткой и широко расставленными пальчиками. Ее руки, мускулистые и большие, тоже лежали на бортиках повозки. У нее были толстые красные губы и ярко-зеленые глаза, которые, я уверен, светились бы и в полной темноте. Ее длинные рыжие волосы были разбросаны по спинке трона.

Я никогда не видел человеческой, да и любой другой женщины подобной красоты. И, признаюсь, я испытал к ней очень сильное желание, которого давно не чувствовал. В своих бегах я не слишком уделял внимание сексуальной стороне своей жизни, по опыту зная, что в постели прятать рога еще сложнее чем на улице. Теперь же я ухватился за подоконник и даже застонал, крепко стиснув зубы. В этот момент женщина повернула голову, и мне показалось, что она смотрит прямо на меня. Мое тело наполнилось жаром, я прижался к стеклу, и, стыдно сказать, высунул язык, думая, что может быть на расстоянии смогу почувствовать вкус ее губ. Я видел ее белые зубы, и женщина провела по ним языком. Я бросился в противоположный угол комнаты, чувствуя, что ничего не могу с собой поделать. Почти сразу я вернулся к окну, но женщина уже отвернулась, да и процессия прошла мимо таверны. Я лег на кровать и попытался выкинуть женщину из головы. Я знал, что жрицам из монастыря не запрещается вступать в связи с мирскими, и, не скрою, мало сомневался в своей способности заинтересовать эту женщину, но мне было также очевидно, что оставаться в городке нельзя.

Я закрыл глаза, и сразу увидел женщину прямо перед собой. И не просто увидел. В своем воображении я почувствовал запах ее тела и его тепло. Она возникла надо мной, и я представил, как она прижимает меня к кровати, упирая мне в грудь свои ладони, и придавливая меня своими внушительными ягодицами и бедрами. Ее груди оказались у самого моего лица, и я поймал сочный сосок губами. Женщина застонала. Я открыл глаза. Она испарилась, но мое возбуждение не прошло, и я понимал, что женщина возникнет снова, как только я закрою глаза. Я затряс головой, сходил к бадье с водой и умылся. Чувства не прошли, наоборот, я понял, что начинаю чувствовать боль в нижней части тела. Пришлось даже слегка распустить ремень.

Я пошел вниз. На улице уже стемнело, в таверне кроме меня и хозяина никого не было. Я поманил его пальцем с лестницы, и хозяин подошел ко мне с двумя кружками эля. Я, стараясь скрыть все наполняющие меня эмоции, спросил его о процессии и женщине. С улицы еще были слышны удаляющиеся звуки песнопений.

Хозяин объяснил, что обнаженная женщина, избранная жрица, и что везут ее на бдения в пещеру, расположенную в горе на краю городка. Я уже понимал, что, не поговорив с ней хотя бы, никуда из городка не уеду, и поинтересовался, сколько будут длиться бдения и нельзя мне проникнуть в пещеру. Хозяин сказал мне, что вход в пещеру будет закрыт, а на мой вопрос пожал плечами.

– Когда как, – сказал он. – Иногда день, иногда два, а иногда и неделю.

Он объяснил, что жрица должна оставаться в пещере до тех пор, пока на нее не сойдет указание от богов, а когда это произойдет знают только боги, которые эти указания раздают. Я застонал, чувствуя, что хотя все инстинкты говорят мне как можно скорее убираться из городка.

– Когда станет светло, – сказал хозяин. – Ты увидишь из окна ворота в горе. Когда жрица покинет пещеру, ворота будут открыты.

Я решил ждать ее появления. Потянулись дни. Я проводил все свое время в комнате, только спускаясь по ночам в нужник. Все мои мысли заполняли изображения жрицы. Я понимал, что у меня через десять дней кончатся деньги. Я представлял ее тело и ее запах, и раз за разом убеждал себя, что мне лишь показалось, что она встретилась со мной взглядом. Убеждал, и сразу же разубеждался. Ее зеленые глаза вспыхивали передо мной и манили, и я чувствовал, что эта женщина хочет, чтобы я дождался ее. Я представлял в деталях, как признаюсь ей в своих чувствах. Я расспрашивал хозяина таверны про характеры монахинь, и он охотно рассказывал о них, даже поделился собственным опытом из юности, когда, похожим на меня образом, влюбился в жрицу, отправлявшуюся в пещеру. После выхода из пещеры она сама нашла его, и хозяин провел с ней жаркую ночь, которую в красках описал мне. Я чувствовал, что это одна из тех историй, которую в подобном городке, выстроенном вокруг монастыря, наверняка рассказывают друг другу все, кого возбуждают жрицы, но она, конечно, только усиливала мое желание. Я мечтал о том, как жрица явится в мою комнату, как я признаюсь ей в своем желании, и как она, нагая, снимет с меня одежду и повалит на кровать. Как ее пальцы заскользят по моей коже, сжимая мои руки, бока и бедра. Я стал покрывать стены комнаты невидимыми рисунками, изображавшими все, что я хотел с ней сделать. Я оставлял рисунки водой, зная, что она сумеет их увидеть даже с закрытыми глазами просто заглянув мне в душу. Я думал только о том, как изобразить их наиболее прекрасными, чтобы жрица не сомневалась в глубине моей страсти.

На седьмой день ожидания меня разбудил стук в дверь. Первым делом я бросился к окну и замер, увидев, что ворота на склоне горы раскрыты. Жрица получила свое указание, и теперь наверняка уже отдыхала в монастыре. Все мои фантазии о том, как она явится в мою комнату, улетучились, я понял, что сейчас же отправлюсь к ней, и даже пожалел, что не нашел себе убежища рядом с пещерой, чтобы ждать ее появления.

Стук повторился снова, и на этот раз я обратил внимание на лязг железа за дверью. Мой хозяин не надевал ничего металлического, а еду приносил на деревянном подносе. Я бросился к спрятанному под кроватью мечу. Дверь слетела с петель, и в комнатку ввалились стражники. Их было много, я даже испытывал странное чувство уважение к собственной персоне. Было очевидно, что для того, чтобы собрать такую команду, им пришлось обратиться за подмогой в соседний город.

Меня связали, меч я даже не успел достать. Когда меня спускали по лестнице, я встретился взглядом с хозяином, ожидая прочитать на его лице чувство вины за предательство, но хозяин выглядел хмурым, и я понял, что он, скорее всего, не был причастен к моему аресту. Да и вообще, винить я мог только себя, за то, что не убрался из городка подобру-поздорову, когда у меня была такая возможность. Я поник головой и позволил стражникам вывести меня на улицу.

Я приготовился к длительному содержанию в замшелой местной тюрьме, но, к моему удивлению, на улице меня встретил тот самый однорукий стражник, встреча с которым и привела меня в мое нынешнее положение. Меня подвели к нему, и он сразу опознал меня, обозначив это плевком мне на ноги. Вокруг собралась толпа, раздались крики, и в меня даже полетел камень, от которого я, впрочем, увернулся. По всему было видно, что за прошедшую неделю в городке развились серьезные настроения против моей персоны.

Меня потащили по улице, и я увидел, что у самых ворот монастыря установлен новенький эшафот с деревянной рамой, с которой свисала веревочная петля. Рядом стоял палач. Я запаниковал, и потребовал от стражников предоставить мне священника, пытаясь просто оттянуть время. Они заржали, но один побежал вперед и скрылся в воротах монастыря. Я же возвел глаза к небу и стал молиться. Я не просил богов о многом, только о том, чтобы у всех стражников одновременно случился приступ диареи, и меня выпустили хотя бы на одно мгновение. Я был собран с силами, и понимал, что смогу попытаться сбежать, только пока меня ведут по улице. У эшафота, где собрались, кажется, все жители городка, это было бы уже невозможно.

Завершая молитву, я закрыл глаза, но вместо богов увидел жрицу. Она возникла в темноте прямо передо мной, такая же нагая, как и раньше, и в ее зеленых глазах я увидел желание. Я почувствовал наплыв возбуждения, к которому за последние дни привык, и боль в штанах, но на этот раз я находился не взаперти, а на глазах у множества людей и других существ. Я согнулся и постарался затолкнуть возбужденный член глубже себе между ног, поскольку, признаюсь, он у меня достаточно внушительного размера, чтобы его было не так уж просто скрыть.

Член бился о мое левое бедро в штанине, и я свел колени, стараясь не дать ведущим меня стражникам увидеть своего состояния. Я опасался, что мой вид может вызвать у них желание поддать мне между ног железным ботинком, а к подобному унижению перед казнью я был совершенно не готов. При всем при этом, мое возбуждение только росло, и я уже начал ощущать держащие меня за плечи и локти руки, как ладони жрицы, собирающейся бросить меня на свою постель.

Из ворот монастыря появился стражник, а следом за ним вышла жрица с рыжими волосами. Она была одета в белую полупрозрачную мантию, которая почти не скрывала ее тела. Моей ситуации это, конечно, не помогло, я даже услышал выкрик из толпы по поводу заметной выпуклости на моей левой штанине, но все мое внимание оказалось приковано к жрице. Я понял, что несмотря на то, как мало времени у меня осталось на этом свете, мне все же достанется произнести свое признание. Я забормотал про себя слова.

Стражники взвели меня на эшафот, а с другой его стороны на площадку поднялась жрица. Я встретился с ней взглядом, и зажмурился, потому что ее глаза оказались даже прекраснее вблизи, чем на расстоянии. Все мое тело стало горячим, я почувствовал, как мои мышцы наливаются силой. Ведущие меня стражники тревожно заозирались, ища поддержки. Меня подвели к петле и отпустили. Прямо передо мной встали два стражника с арбалетами, направленными мне в грудь, и я загривком чувствовал присутствие остальных стражников у меня за спиной. Палач, в черной маске, встал рядом со мной и взялся за петлю.

Я почувствовал пьянящий запах земли и хвои, и передо мной, между двух стражников, возникла жрица. Она выглядела встревоженной и серьезной.

– Меня вызвали, чтобы прочитать прощальную молитву за твою душу, – сказала она. – Скажи, как тебя зовут, бес.

Из ее уст это слово не прозвучало оскорбительно. Она видела меня таким, каким я был. Ее ладонь оказалась возле моего лица, и ее пальцы коснулись моего левого рога. Я представился. Жрица улыбнулась. Я чувствовал, что она пользуется своим положением, чтобы растянуть мои последние мгновения. И, хотя я был благодарен ей за это продление своей жизни, я думал только о ее теле, наконец оказавшемся ко мне так близко. Все мои фантазии не могли сравниться с этим чувством. Я видел ее кожу, ее губы, чуть приоткрытые и обнажающие зубы, ее шею и груди.

– Я думал о вас последние семь дней, – зашептал я. – Я хочу вас, и пользуюсь возможностью сказать вам об этом перед смертью. Я хочу обладать вами, я не мечтал ни о чем больше в жизни.

В глазах жрицы блеснули странные огоньки. Она приподняла брови. Справа от меня прокашлялся палач. Он поднял петлю над собой, и по толпе пронесся гомон. Жрица приблизилась ко мне.

– Жаль, что вы покидаете этот мир, – сказала она. – Я получила указание от своих богов, что мне стоит приготовиться к свиданию с первым, кто признается в своих желаниях ко мне, и я сама еле сдерживаю свое желание.

Она поцеловала меня в лоб и отступила, а я почувствовал, как по моему телу ото лба и вниз разливается тепло и волна возбуждения, на фоне которой мое состояние до этого показалось мне стоическим. Все мое тело задрожало, член натянул штанину, и я услышал, как рвется ткань.

– У него член встал! – закричали в толпе. – У беса на жрицу встал!

Член порвал ткань штанины и стал виден всем. Я попытался спрятать его в штаны, но стоявшие за мной стражники схватили меня за руки. Жрица кивнула палачу, и снова встретилась со мной взглядом. Она посмотрела вниз, и я увидел, что в ее левой ладони зажат магический кристалл. Я не заметил, в какой момент она его достала, и не знал, что она собирается с ним сделать.

Мне на шею накинули петлю, веревка обхватила мое горло. Жрица улыбнулась и приоткрыла рот. Я увидел ее язык, облизывающий губы, и представил, как она обхватывает рукой мой член, и вводит его в себя, целуя мой рот. Все мое тело подалось вперед. Палач дернул за веревку, ставя меня на место, и мой член вздрогнул, к ногам жрицы полетела сперма. Я кончал, дрожа всем телом, чувствуя, как затягивается у меня на шее петля. Белые жирные капли падали на доски, на пальцы босых ног жрицы, на полупрозрачную ткань ее мантии. Они пропитали ткань, оставляя темные пятна. Мой член обвис, и большая капля спермы скатилась по моей штанине... Жрица улыбалась, перебирая пальцами кристалл. Я вдохнул запаха ее тела и своей спермы.

Гонгон замолчал. Эзра смотрела на него с интересом, Дельфа опять захлопала в ладоши.

– И что же? – спросил Салаатдин. – Тебя повесили?

Гонгон усмехнулся, забирая у охранника Борра бочонок с вином.

– Я рассказывал историю про признание в любви, а не про побег, – заявил он. – Теперь пускай кто-нибудь еще расскажет.

Все стали переглядываться. Рассказ Гонгона заметно изменил настроение в шатре, и все ждали, кто же решится рассказать что-то свое, чтобы поддержать атмосферу. Заметно покрасневшая фокусница расправила плечи.

– Что ж, – сказала она. – Раз уж Гонгон так залихватски начал... Расскажу ка я вам одну историю.

– О чем? – спросил Корик. Марида усмехнулась.

– О ревности, – сказала она. – И о том, что бывает с мужьями, которые боятся потерять своих жен.