Всем пришлось признать, что я, Любовь, была создана для особой жизни. Меня зовут просто Люба, и мне двадцать три года. Уже два года я замужем за замечательным человеком. Его зовут Сергей, ему тридцать. Как мне долго казалось, мы были самой красивой парой в мире. Я - жгучая брюнетка с темными, почти черными карими глазами, кожей, напоминающей смуглый мрамор, и губами, которые, как говорили, созданы для поцелуев и яда. Он светлый, высокий, с тихим взглядом голубых глаз, которые всегда искали моего одобрения. Мы были контрастом, который притягивал взгляды на улицах. Но красота, как я знала, это лишь обложка. А содержание моей жизни писала я сама, твердой, решительной рукой.

Так получилось, что меня с сестрой на ноги ставила только мама. Папа исчез из нашей жизни, когда мне было три, а сестре Алене четыре. Он просто растворился в мутной воде своего пьяного существования. Помню его смутно, как темное пятно в углу комнаты, от которого исходил запах перегара и громкий, хриплый крик, направленный на маму. Больше мы его не видели. Позже, уже в подростковом возрасте, я услышала от какой-то дальней родственницы, что он спился и умер где-то под забором. У меня не возникло ни капли желания искать его или оплакивать. В моей памяти он остался не человеком, а явлением - воплощением слабости и шума, от которого нужно было бежать.

Мама, Зинаида Петровна, тянула нас одна. Она работала на двух работах, уставала до изнеможения, но никогда не жаловалась при нас. Мы, ее дочки, были смыслом ее жизни. Я знаю это. И я, в глубине души, благодарна ей за каждый кусок хлеба, за каждую новую кофточку. Но благодарность моя - странная, колючая, неудобная. Она смешалась с чем-то другим, с пониманием простой истины, которая стала для меня законом. Сильный берет то, что хочет. Слабый отдает. Мама была сильной в своем труде, но слабой в любви к нам. Особенно в любви ко мне.

Мама часто говорит, что у меня характер отца. Я вечно всем недовольна. У меня всегда есть свое, железобетонное мнение на все, от политики до выбора зубной пасты. И я могу до потери пульса, до хрипоты в горле, до слез в глазах собеседника спорить и отстаивать его. Из-за этого у меня всегда были проблемы. Школьные учителя вздыхали, увидев мое имя в журнале. Подруги, которые быстро переставали быть подругами, разводили руками. Но главной ареной были дом, мама и сестра.

Мы жили втроем в хрущевской двухкомнатной квартире в старом районе. Там пахло столетием, дешевыми обоями и маминой усталостью. И там постоянно гремели мои ссоры. Ссоры из-за того, кто последний смотрел телевизор, из-за того, что Алена взяла мою заколку без спроса, из-за того, что мама купила не те макароны, которые я люблю. Я не просто спорила. Я вела войну. И я в ней побеждала.

Я рано поняла, что слезы, истерики, хлопанье дверьми, демонстративное молчание и угрозы уйти навсегда действуют на моих родных магически. Они пугались. Они любили меня. Эта любовь была их ахиллесовой пятой, а мое недовольство - отравленной стрелой. Я стала мастером манипуляции. И от этого были свои, очень конкретные результаты.

Одежда у меня всегда была красивее и новее, чем у Алены. Первый мобильный телефон у меня появился, когда в классе он был всего у трех человек. У Алены его не было еще два года. Компьютер стоял в моей комнате, и сестра могла пользоваться им только с моего позволения. Даже место за обеденным столом было моим то, что ближе к окну.

Сестра, Алена, меня ненавидела. Я видела это в ее взглядах, когда она думала, что я не смотрю. В том, как она стискивала зубы, соглашаясь с какой-нибудь моей нелепой прихотью. Но открыто противоречить мне она не смела. Она боялась скандала, боялась расстроить маму, боялась моей язвительности. Она выбрала путь тихого соглашательства. И этим окончательно подписала себе приговор быть вечной тенью.

«Наверное, будь отец, он быстро бы поставил меня на место», - иногда думала я, глядя на свое отражение в зеркале. Но отца не было. Были две женщины, слишком меня любившие, чтобы быть со мной по-настоящему грубыми, слишком уставшие, чтобы вступать в бесконечные битвы. Их любовь была тепличной средой, в которой расцвел мой эгоизм, пышный и ядовитый.

Под таким воспитанием я и выросла. Из гадкого, вечно кричащего утенка превратилась в красивую, уверенную в себе брюнетку. Но недовольное выражение лица стало моей второй натурой. Оно застыло где-то между высокомерием и скукой. И я знала, что мне нужен мужчина. Не парень для романтики, а мужчина для жизни. Такой же, как мои мама и сестра. Податливый, любящий, готовый подставить плечо, которое я буду использовать как подножку. Мой поиск был холоден и расчетлив.

Сергей оказался идеальной кандидатурой.

Мы познакомились под Новый год. Я заканчивала колледж по специальности, которая мне была не особенно интересна, но давала корочку. Моя тогдашняя подруга, Катя, пригласила меня на вечеринку. Ее друзья снимали квартиру в центре, чтобы отметить праздник. Я согласилась, потому что скучала, и потому что всегда была открыта новым знакомствам, которые могли сулить выгоду.

Квартира была полна людей, пахло шампанским, мандаринами и не дорогим парфюмом. Музыка гремела, но не оглушающе. И там, в углу, возле балкона, я заметила его. Сергей. Он был самым высоким в комнате и от этого слегка сутулился, будто стесняясь своего роста. Он не громко смеялся, не пытался быть душой компании, просто тихо разговаривал с парой друзей. Но в его осанке, в спокойных движениях, в том, как он слушал, было что-то... безопасное. Я почувствовала это нутром, своим манипуляторским нутром. В нем была та самая слабость, та самая потребность в одобрении, что и в моих родных. Только он был мужчиной. И выглядел... перспективно.

Я весь вечер строила ему глазки. Ловила его взгляд и тут же отводила глаза, томно потягивая коктейль. Отказывала другим парням, приглашавшим потанцевать, всем видом показывая, что жду приглашения только от одного человека. Моя игра была тонкой и беспроигрышной. Под конец вечера он, немного краснея, подошел и пригласил меня на медленный танец. Его руки были большими и теплыми. Он пахнет чистотой и каким-то дорогим одеколоном с ноткой дерева. Я прижалась к нему, чувствуя, как его сердце бьется чаще.

На следующий день он проводил меня до дома, до той самой хрущевки. Он не сморщился при виде моего района. Просто поцеловал в щеку и попросил номер телефона.

От Кати я узнала о нем все, что мне было нужно. Его отец успешный предприниматель, владелец небольшого, но стабильного завода. Семья жила очень хорошо. Сергей был единственным ребенком. Он скромный, даже застенчивый с девушками, из-за чего не пользовался у них бешеным успехом, но как человек золото. Честный, надежный, умный. Учился на инженера, уже работал с отцом.

Мною двигал самый холодный расчет. Я умирала от желания сбежать из этой клетки бедности, от вечных упреков мамы по поводу моих запросов, от ненавидящих взглядов сестры. Брак с Сергеем означал билет в другую жизнь. Квартиру, которую, я была уверена, нам помогут купить. Постоянный доход, причем не один, его зарплата плюс поддержка от семьи. Да и сам он был неглупым, перспективным. Он был моим проектом. Моим самым важным проектом.

С того дня он за мной ухаживал. Цветы, ужины в хороших ресторанах, поездки за город. Я играла роль идеальной девушки. Милой, немного застенчивой, восхищенной им. Я внимательно слушала его рассказы о работе, кивала, улыбалась. Говорила тихим, мелодичным голосом, который сама едва узнавала. Я была «девочкой-припевочкой», как потом с едкой усмешкой называла меня сестра, увидев нас вместе. Я ловила ее взгляд, полный недоумения и злости. Она знала настоящую меня. А эта милая девушка с Сергеем была искусной подделкой.

Но я шипела на нее взглядом, когда Сергей отворачивался. «Молчи», - говорили мои глаза. И она молчала.

Заветное кольцо с приличным бриллиантом появилось на моем пальце через десять месяцев. Штамп в паспорте, еще через два. Мы расписались тихо, лишь в присутствии самых близких. Его родители смотрели на меня с теплотой, но и с легкой опаской. Мама плакала, обнимая меня. Алена стояла в стороне с каменным лицом.

И как только кольцо оказалось на месте, как только мы переступили порог нашей новой, светлой квартиры в современном жилом комплексе, я начала снимать маску.

Медленно, но верно я устанавливала свои правила. Начиналось с мелочей. «Сереж, я не люблю, когда носки разбросаны. Ты же не хочешь, чтобы я расстраивалась?» Потом - больше. «Дорогой, твои друзья такие шумные, когда приходят. Мне после их ухода голова болит. Может, ты будешь встречаться с ними в баре?» Затем - финансы. «Милый, посмотри, какое платье я увидела. Оно создано для меня! Без него наш гардероб будет неполным». Сначала он пытался мягко сопротивляться, приводить доводы. Тогда в ход шли слезы. Обиженный взгляд. Фраза «Я думала, ты меня любишь», произнесенная дрожащим голосом. А иногда - истерики. Громкие, с битьем посуды, с обвинениями в черствости и непонимании.

Он менялся. Я видела это. Его спокойная уверенность понемногу таяла, уступая место желанию угодить, избежать конфликта. Он подстраивался. Под мои желания, под мое настроение, под мой постоянно меняющийся список «хочу». Я была его солнцем, вокруг которого вращалась его планета. И я старалась, чтобы лучи этого солнца чаще были обжигающими.

Моя жизнь наладилась. Я бросила работу, которую все равно ненавидела. Поступила на заочное в институт - для престижа, для галочки. Мои дни были расписаны, как у светской львицы. Фитнес-клуб с персональным тренером. Солярий. Салоны красоты. Шопинг. Маникюр, педикюр, коррекция бровей, уколы красоты для моих и без того пухлых губ. Я была произведением искусства, за которое щедро платил мой муж.

Сергей работал. Он вставал раньше меня, целовал меня в плечо, пока я бурчала во сне, и уходил. Он работал на основном месте, помогал отцу на заводе и, как выяснилось, лелеял мечту о собственном деле. Недавно он открыл небольшой бизнес по производству каких-то компонентов. Я не вникала в детали. Для меня было важно, что это сулило в будущем еще больше денег. Он был моим добытчиком. А я его мотиватором. Его личным коучем, как сейчас модно говорить.

Каждое утро мои новые, пухлые от гиалуроновой кислоты губы целовали его на прощание. Каждый вечер эти же губы встречали его списком того, что я хотела. Новый телефон. Новая сумка. Поездка на выходные в спа-отель. «Мне мало, Сережа, - говорила я, обвивая его шею руками. - Я хочу больше. Я достойна большего. И ты можешь мне это дать. Ты же сильный?»

Он выслушивал, кивал, думал. И на удивление, у него многое получалось. Он выбивал премии, находил новых клиентов для своего стартапа, засиживался допоздна за расчетами. Он уставал. Я видела тени под его глазами, замечала, как он иногда замирал у окна, глядя в никуда. Но я гасила в себе малейшую искру сочувствия. Сострадание для слабых. А я строила свою крепость, кирпичик за кирпичиком. Его труд был моим цементом.

Я была уверена, что так будет всегда. Что его любовь, его страх перед моим недовольством, его желание «быть хорошим мужем» - неисчерпаемый ресурс.

Пока не наступил тот вечер.

Он вернулся домой не просто уставшим. Он вернулся другим. Его плечи были ссутулены сильнее обычного, походка тяжелой. Он бросил ключи на тумбу небрежным жестом, чего никогда не делал, и прошел на кухню, не поцеловав меня.

Я сидела на диване, листая каталог элитной косметики, и почувствовала холодок внутри. Что-то было не так.

— Сережа? - позвала я сладким голосом.

— Привет, - пробурчал он из кухни. Послышался звук открывающегося холодильника, льющейся воды.

Я встала и пошла за ним. Он стоял, прислонившись к столешнице, и пил воду большими глотками.

— Что случилось? Проблемы?

— С отцом, - коротко бросил он, не глядя на меня.

— Опять? - я вздохнула с преувеличенным сочувствием. - Ну что он тебе сказал на этот раз?

Сергей наконец поднял на меня глаза. В них я увидела не привычную усталость, а что-то новое. Раздражение. Или даже злость.

— Сказал, что я забираю слишком много из оборота завода. Что пора вкладывать в свой бизнес, а не... - он запнулся.

— А не что? - мой голос потерял сладость, в нем зазвенела сталь.

— А не тратить на бесконечные... ну, ты понимаешь. На твои шопинги, на салоны, на все это.

Тишина повисла между нами, густая и звенящая. Я смотрела на него, медленно переваривая слова. Это был не его голос. Это были слова его отца. Александра Борисовича, прагматичного, жесткого человека, который с первого взгляда на меня, кажется, понял все. И который, видимо, решил вмешаться.

Красная тень застила мне глаза. Это был вызов. Прямой и открытый. И если я сейчас отступлю, все рухнет. Мой авторитет, мой контроль, моя крепость даст трещину.

Я сделала то, что умела лучше всего. Я перешла в контратаку, придав лицу выражение глубокой, раненой обиды.

— Люба, может, хватит уже? - его голос прозвучал резко, но в глубине я слышала ту самую слабость, неуверенность. - Я и так упахиваюсь на трех работах, чтобы обеспечить тебя.

Сердце у меня екнуло не от обиды, а от злости. Он осмелился. Осмелился сказать это вслух.

— Что? - прошептала я, делая глаза огромными. - Это твой папочка тебя научил так разговаривать? Он вложил тебе в голову, что твоя жена - обуза?

— При чем тут папочка? Я сам... - он начал, но я его перебила. Я знала. Он сам никогда бы так не сказал. Не хватило бы духу. Значит, отец действительно промыл ему мозги, и промыл основательно.

Нужно было действовать жестко. Решительно. Чтобы такого больше никогда не повторилось. Чтобы мысль даже не возникала.

Я взяла в арсенал тяжелую артиллерию.

— Ах, знаешь что? - голос мой задрожал искусно натренированной дрожью. - Ты думаешь, я все это для себя? Тебе не кажется, что мы отдаляемся друг от друга? Что ты стал каким-то чужим? Я думала... я надеялась... - я сделала паузу, чтобы сглотнуть мнимый комок в горле. - Я думала, мы вот сейчас поедем отдыхать, на море, вдвоем. Солнце, море... и там мы могли бы попробовать... наконец-то зачать нашего ребеночка. А ты... ты говоришь об обеспечении.

Ребенок. Это была моя козырная карта, которую я до сих пор разыгрывала очень экономно. Его родители, особенно мать, грезили о внуке. Сергей тоже говорил об этом, но осторожно, зная мое отношение. А мое отношение было простым. Я не хотела быть пузатым тараканом, как я мысленно называла беременных. Не хотела терять фигуру, отказываться от своей красивой жизни на девять месяцев. Я постоянно находила причины отложить этот разговор. Сейчас эта манипуляция сработала идеально.

Я увидела, как его лицо изменилось. Злость и раздражение сменились растерянностью, а затем виной.

— Люба... я не...

— Нет, Сергей, - я отступила на шаг, драматично вытирая несуществующую слезу. - Я вижу, что ты обо мне думаешь. Что я какая-то потребительница. Я не могу так жить. Я уезжаю к маме.

Это был гениальный ход. Уехать. Дать ему прочувствовать пустоту. Дать наглядно понять, что он теряет. Я уже представляла, как он будет звонить, умолять, приедет с цветами и извинениями. Как он пообещает все, что угодно. И отпуск, и ребенка, и тишину. Главное - проучить его сейчас.

— Что? - он остолбенел. - Люба, подожди...

— Нет! Я не могу! - я всхлипнула и бросилась в спальню, к нашему большому гардеробу.

Я слышала, как он идет за мной, как говорит что-то, пытается взять за руку. Я отстранялась, рыдая все громче. Я вытащила дорогой чемодан и начала хаотично бросать в него вещи. Не все подряд, конечно. Только самое лучшее, самое дорогое. Платья, туфли, косметику. Я делала это с театральным отчаянием, украдкой следя за его реакцией.

Он стоял в дверях, бледный, с потерянным видом. Он повторял «прости» и «давай поговорим», но в его голосе уже звучала та самая покорность, к которой я привыкла. Победа была близка. Нужно было закрепить успех.

Собрав чемодан, я с гордым, трагическим видом прошла мимо него, не глядя. Он пытался меня остановить, взял за локоть.

— Люба, я глупец. Прости. Не уходи.

— Мне нужно побыть одной, - сказала я ледяным тоном, вырывая руку. - С твоими словами я остаться не могу.

Я вышла из квартиры, громко хлопнув дверью. В лифте я вытерла слезы и достала телефон, чтобы вызвать такси. Слез не было. Было холодное, расчетливое удовлетворение. Все шло по плану.

Я уже почти год не была в своем старом районе. С мамой мы общались короткими, сухими сообщениями по праздникам. С Аленой вообще никак. Я привыкла, что они подстраиваются под меня, что их жизнь замерла где-то там, на периферии моего мира, и будет ждать моего появления. Я даже не подумала позвонить, чтобы предупредить. Я была уверена, что мама дома. Она всегда была дома вечерами.

Такси довезло меня до знакомых, обшарпанных пятиэтажек. Ничего не изменилось. Тот же серый асфальт с вечными лужами, те же покосившиеся качели на площадке, тот же запах кошачьей мочи в подъезде. Желтая лампочка на первом этаже, как и десять лет назад, с трудом освещала путь, отбрасывая зловещие тени. Я с брезгливостью поднялась на третий этаж.

И тут я остановилась. Наша старая, потертая дверь, которую мама все собиралась заменить, но не могла накопить, - исчезла. На ее месте стояла новая, металлическая, темно-синяя, с броским глазком и солидной ручкой. Я удивилась. Мама купила новую дверь?

Недоумение длилось секунду. Я нажала кнопку звонка, ожидая услышать за дверью мамин голос «Кто там?».

Вместо этого через несколько секунд дверь открылась.

На пороге стоял мужчина. Незнакомый. Лет пятидесяти пяти, может, чуть за. Седые, коротко стриженные волосы, темные, живые глаза под густыми бровями. Он был в простой белой футболке, чуть тесноватой на мощном торсе, и в клетчатых домашних шортах. Я сразу отметила его телосложение. Он был высокий, на голову выше моих 170 сантиметров, плечистый, с заметной, но не безобразной полнотой. Небольшой живот выпирал под футболкой, но это не делало его дряхлым. Напротив, в нем чувствовалась грубая, мужская сила, которой так не хватало Сергею с его спортивной, но какой-то... мягкой фигурой. Лицо было широким, скуластым, с крупными чертами и короткой, седой щетиной. Южные крови. Армянские, азербайджанские, грузинские - сразу было не разобрать.

Мы несколько секунд молча смотрели друг на друга. Он оценивающим, спокойным взглядом. Я - шокированным.

— Здравствуйте, - наконец выдохнула я. - А где мама?

Мужчина улыбнулся. Улыбка была открытой, но в глазах оставалась настороженность.

— Здравствуйте, - его голос был низким, бархатистым, с отчетливым, певучим акцентом. - Вы к Зиночке?

Зиночка. Так ласково маму не называл никто и никогда.

— Да, - кивнула я, чувствуя, как почва уходит из-под ног. - Я... я ее дочь.

Его лицо озарилось пониманием.

— А, Любовь! Да, да, Зина говорила. Проходите, проходите. Она в магазин сбегала, молока купить, скоро вернется. Я Армен. Муж Зины.

Последние два слова он произнес просто, как нечто само собой разумеющееся. Но для меня они прозвучали как удар обухом по голове.

— Муж?

Я стояла на пороге, не в силах двинуться с места, сжимая ручку своего чемодана так, что костяшки побелели. Воздух в подъезде внезапно стал густым и спертым. Где-то внизу хлопнула дверь, послышались чьи-то шаги. Но до меня они доносились как сквозь толщу воды.

Армен. Муж Зины.

Мама... вышла замуж? За этого... этого незнакомца с южным акцентом и в семейных шортах? Когда? Почему она ничего не сказала? Ни слова, ни намека за весь этот год. Мы общались редко, да, но... как можно было скрыть такое?

Все мои расчеты, вся моя уверенность в том, что здесь, в этой квартире, время застыло и ждет моего возвращения, рассыпались в прах. Я приехала не в знакомую гавань, где меня будут жалеть и угождать мне. Я приехала на чужую, неизведанную территорию.

— Любовь? - Армен наклонил голову, его темные глаза внимательно изучали мое лицо, застывшее в маске шока. - Все хорошо?

Его забота прозвучала искренне, но от этого стало только хуже. Это была не та забота, к которой я привыкла. В ней не было подобострастия, не было готовности немедленно броситься исполнять мои желания. В ней была... обычная человеческая вежливость. И это было пугающе.

Я заставила себя сделать шаг вперед, переступить порог. Чемодан заскреб колесиками о приподнятый порожек. Армен отступил, давая мне войти.

Квартира. Она изменилась. Да, стены были те же, потолок с трещинами, но... запах. Он был другим. Не старым, не затхлым. Пахло чем-то пряным, вкусной едой, мужским одеколоном. И чистой уборкой. В прихожей висела не знакомая мне куртка-бомбер мужского размера, стояли большие, сорок пятого размера, начищенные до блеска ботинки. На вешалке, рядом с маминым стареньким пальто, болталась кожаная куртка.

Я скинула свои дизайнерские балетки, автоматически ожидая, что Армен подхватит их и поставит аккуратно. Он этого не сделал. Просто стоял и смотрел.

— Проходите в зал, садитесь, - он махнул рукой в сторону гостиной. - Зина минут через десять должна быть. Хотите чаю? Я как раз себе заваривал.

Я молча кивнула, не в силах выговорить ни слова, и пошла в гостиную.

Комната тоже преобразилась. Старый диван был накрыт новым, ярким покрывалом с восточным орнаментом. Появился небольшой, но современный телевизор. На столе, вместо прежней потрескавшейся клеенки, лежала красивая скатерть, а на ней стояла хрустальная ваза с конфетами. На стене висели несколько картин - горные пейзажи, явно кавказские. И фотографии. На одной из них, самой большой, мама сидела на какой-то скамейке в парке и смеялась, запрокинув голову. Рядом с ней, обняв ее за плечи, сидел Армен. Он смотрел не в объектив, а на нее. И в его взгляде была такая простая, такая безоговорочная нежность, что у меня комок подступил к горлу. От злости? От недоумения? От чего-то еще?

Я не помнила, чтобы мама так смеялась. Никогда.

— Вот, попейте, с сахаром? - Армен вошел, неся два стакана в подстаканниках с крепким, темным чаем. Поставил один передо мной на низкий столик.

— Спасибо, - прошептала я. - Без сахара.

— Как худющая модель, - усмехнулся он, садясь в кресло напротив. Оно явно было его - большое, кожаное, не вписывающееся в интерьер, но занимавшее тут главное место. Он откинулся, положив ногу на колено, и его взгляд снова стал оценивающим, но не враждебным. Скорее, изучающим. - Зина много про вас рассказывала. Про Любу, успешную, красивую, замуж за хорошего человека вышла. Вы с чемоданом, что то случилось?

Вопрос был задан спокойно, без нажима, но прямо. Я почувствовала, как краснею. Мне, которая всегда владела ситуацией, которая могла виртуозно врать и изворачиваться, вдруг нечего было сказать. Я не была готова к этому. Не была готова к нему. При этом мой взгляд скользнул в сторону его паха, и я увидела, то что не должна была. Когда он сел из под его семейных трусов немного торчала что-то. В начале я не поняла, а потом всмотревшись я узнала эти очертания. Головка члена слегка выглядывала, она была крупная в спокойном положении и темная.

— Небольшая размолвка, - выпалила я, отводя глаза к своему чаю. - Решила погостить у мамы.

— Ага, - протянул он, и в его голосе послышалась тень сомнения, но развивать тему он не стал. Сделал глоток чая. - Ну, погостите. Зина обрадуется. Она хоть и не говорит, а скучает.

Он сказал это так естественно, как будто знал маму сто лет. Как будто читал ее мысли.

В этот момент на лестничной клетке послышались быстрые, легкие шаги, звон ключей. Мое сердце странно екнуло - смесь облегчения и нового напряжения. Ключ щелкнул в замке, дверь открылась.

— Арменчик, я купила еще и пирожков с капустой, ты же любишь... - мамин голос, такой знакомый, такой родной, затих, когда она вошла в прихожую и увидела мои туфли. Потом ее лицо, немного постаревшее, но какое-то... посветлевшее, появилось в дверном проеме.

Увидев меня, она замерла. В руках у нее были два полиэтиленовых пакета. Ее глаза, такие же карие, как у меня, широко раскрылись.

— Люба? - ее голос дрогнул. - Доченька? Ты что здесь? Что случилось?

И в этих словах прозвучала не только тревога, но и что-то еще. Предчувствие. Как будто она знала, что мой приезд не сулит ничего хорошего. Как будто она ждала этого.

— Привет, мам, - сказала я, и мой голос прозвучал странно ровно. - Захотелось навестить. А ты... ты почему ничего не сказала?

Последнюю фразу я не смогла удержать. В ней прозвучал тот самый, знакомый маме, упрек.

Мама перевела взгляд на Армена, и на ее лице мелькнуло что-то вроде вины, но быстро сменилось спокойной уверенностью. Она поставила пакеты на пол и сняла пальто.

— Да как-то... не складывалось.

— Можно я поживу немного у тебя, поругались с Сережей.

Она не могла отказать и не отказала.

— Конечно, твоя комната свободна. Алёна уже год как уехала в другой город, живёт с парнем там и работает, может тоже поженятся.

Разложив вещи и застелив кровать я взяла в руки телефон и начала читать сообщения от Серёжи, как он виноват и как он сильно просит меня вернуться. Но не так быстро я хотела его прощать, нужно было выждать, неделю, может две. Он должен был унижаться и в следующий раз не думать даже о чём-то подобном. Время было уже поздно, наверное, мама уже спит. Я медленно приоткрыла дверь и пошла в туалет. Обратно проходя мимо маминой спальни я увидела что дверь чуть приоткрыта и внутри горит прикроватный светильник.

Армен лежал по-хозяйски раскинув ноги, а между ними была моя мама, она активно сосала его член. Тот самый, который я видела, когда он сидел в кресле. Я видела их сбоку и была удивлена его размерам. Он был явно больше и толще чем у Сережи. Мама активно, со знанием дело обрабатывала его, даря наслаждение его обладателю. Этот вид сковал моё тело, я никогда не наблюдала секс других людей, а тут родная мать. Голова Армена повернулась в мою сторону, он увидел что я подсматриваю и вместо того, чтобы как то спрятаться он демонстративно мне улыбнулся, положив руку на голову мамы и с силой толкая ее на его член.

От автора:

Всем привет. Как вам сюжет, думаю написать несколько частей, примерное 5-6. Спасибо за ваши оценки.