Офис клининговой компании «Сияние» располагался в полуподвале старого бизнес-центра. Воздух пах дезодорантом для ковров, хлоркой и дешёвым кофе из автомата. Андрей-Вадим, всё ещё чувствуя под одеждой лёгкое, напоминающее жужжание пчелы, жжение от вчерашней порки, робко постучал в дверь кабинета начальницы.

— Войдите!

Голос за дверью был резким, усталым. Оксана Владимировна, женщина лет сорока пяти с жёстким взглядом и неизменной пышной причёской, сидела за столом, заваленным бумагами. Перед ней лежал акт проверки. Она посмотрела на него поверх очков.

— Пахомов. Садитесь.

Он сел на краешек стула, сложив руки на коленях, опустив взгляд — привычная поза человека, ожидающего разноса.

— Что это было вчера в офисе «Альфа-Капитала»? — начала Оксана Владимировна, стуча карандашом по бумаге. — Пыль на подоконниках, разводы на стеклопакетах, не вымытый до конца пол в санузле! Клиент в ярости, грозит разорвать контракт. Это ваша бригада, Пахомов. Ваша зона ответственности.

— Я понимаю, Оксана Владимировна, — тихо сказал Андрей. — Я проверил. Двое новичков из бригады схалтурили. И я, как бригадир, не проконтролировал как следует. Это целиком и полностью моя вина.

— Ваша вина, — повторила она с сарказмом. — И что вы предлагаете делать? Клиенту нужны скидки, компенсации, извинения на блюдечке!

Внутри у Андрея всё сжалось в знакомый холодный комок. Ситуация требовала немедленного, безоговорочного подчинения и демонстрации раскаяния. Его разум, настроенный на выживание в другом мире, мгновенно проанализировал ситуацию: здесь, в этой реальности, физическое наказание было невозможно. Но ритуал унижения, демонстрация покорности — он чувствовал, что это работает. Это работало на Наташе и даже на Марине Алексеевне. Сработает и здесь. Это был его язык, его оружие.

Он медленно поднялся со стула. Лицо его выражало глубокое, почти театральное раскаяние.

— Оксана Владимировна, словами эту вину не искупить. Я готов на всё, чтобы исправить ситуацию. Сегодня же вечером я лично, один, бесплатно, сделаю контрольную уборку во всех помещениях «Альфа-Капитала». Я буду мыть полы, окна, всё. И завтра лично приду к их директору и на коленях буду просить прощения, если нужно.

Оксана Владимировна смотрела на него с изумлением. Обычно Пахомов, хоть и был неплохим работником, в таких ситуациях отнекивался, искал оправдания. А тут такое... фанатичное раскаяние.

— И... чтобы больше такого не повторилось, — продолжал Андрей, и его голос стал тише, но твёрже, — с сегодняшнего дня я буду выходить на каждый сложный объект вместе с бригадой. Не как надсмотрщик, а как самый рядовой уборщик. Буду делать самую грязную работу. Пока не научу людей ответственности на личном примере.

Он сделал паузу, переводя дыхание. Атмосфера в кабинете сгустилась. Он видел, как изменился взгляд начальницы: из гневного он стал заинтересованным, оценивающим.

— Я глубоко сожалею, что подвёл вас, Оксана Владимировна, — сказал он, и в его голосе дрогнули искренние нотки (искренние для Вадима, для которого подвести Госпожу было величайшим грехом). — Вы дали мне шанс, доверили руководство. А я не оправдал. Прошу... простите меня.

И тогда он совершил то, что для старого Андрея было бы немыслимым, а для нового — единственно логичным жестом искупления. Он плавно опустился на одно колено прямо перед её столом. Не рабски, как перед Вероникой Николаевной, а скорее, как рыцарь, признающий свою вину перед дамой. Он склонил голову.

Оксана Владимировна замерла. Карандаш выпал у неё из пальцев и покатился по столу. Она смотрела на согнувшуюся перед ней фигуру своего бригадира, мужчину под пятьдесят, с сильными плечами и поседевшими висками. Никто, никогда в её жизни... Это было дико. Это было из какого-то старомодного романа. Это было... невероятно лестно.

В груди у неё что-то ёкнуло. Гнев, ещё секунду назад такой жгучий, стал рассеиваться, замещаясь странным, тёплым и властным чувством. Она — женщина, проработавшая в жёстком мужском мире бизнеса двадцать лет, привыкшая бороться, кричать, доказывать. И вот перед ней — мужчина. Сильный, взрослый мужчина. И он не спорит, не огрызается. Он признаёт её правоту безоговорочно. Он падает на колени и просит прощения. Не из страха быть уволенным, в его тоне было что-то иное — почтительное, даже благоговейное.

Она медленно встала из-за стола, обошла его. Он сидел на колене, не шевелясь, не поднимая головы. Она положила руку ему на плечо. Мышцы под рубашкой были напряжёнными, твёрдыми.

— Встаньте, Андрей Игоревич, — сказала она, и её голос стал мягче. — Встаньте.

Он поднял на неё глаза — виноватые, преданные. И поднялся.

— Ваше... предложение принято, — сказала Оксана Владимировна, возвращаясь за стол, чтобы скрыть странное смущение. — Сегодня — ваша личная уборка в «Альфе». Завтра — ваш личный визит с извинениями. И да, с сегодняшнего дня вы работаете на объектах наравне со всеми. Но не как наказанный, — она сделала паузу, подбирая слова, — а как... лидер, показывающий пример. Я надеюсь, вы исправите ситуацию. И... ваша готовность взять на себя ответственность... это ценно.

Она почти сказала «это мне нравится», но вовремя остановилась.

— Клиента я пока успокою. Дальше — смотрите сами. Свободны.

— Благодарю вас, Оксана Владимировна, — Андрей поклонился, уже по-светски, но с той же глубокой почтительностью. — Вы очень великодушны. Я не подведу.

Он вышел из кабинета, закрыв дверь беззвучно. Оксана Владимировна осталась сидеть за столом, глядя в пустоту. Потом она медленно подняла руку, которой коснулась его плеча, и посмотрела на неё. В ушах ещё звучал его голос: «Прошу... простите меня». И стояла картина: он на коленях. Сильный мужчина на коленях. Перед ней.

Она с силой выдохнула. В уголках её губ заплясала едва заметная, странная улыбка. Может, этот Пахомов и впрямь получил как следует по голове, раз так изменился. Но... изменения эти были отнюдь не в худшую сторону. Совсем даже наоборот. Очень даже наоборот.

А в коридоре Андрей-Вадим шёл к своим уборочным тележкам. Внутренний Вадим был спокоен. Ритуал был соблюдён. Вина признана, наказание (в виде дополнительной работы) назначено, прощение получено. Порядок восстановлен. Его Госпожа (а в эту роль теперь плавно перетекла Оксана Владимировна) была удовлетворена. В этом мире, понял он, не нужны были розги, чтобы подчинить. Иногда достаточно было просто опуститься на колено в нужный момент. И власть, сладкая и головокружительная, сама перетекала в руки женщины. А он... он знал, как с этой властью обращаться. Как сделать так, чтобы ей было удобно, приятно и выгодно его иметь рядом. Он был специалистом по обслуживанию женской власти. И в этом была его сила. Теперь — и в этом мире тоже.

***

Тем временем, в мире железных королев и бескрайних стен из черепов, машина Ирины остановилась у подъезда роскошного отеля «Империал». Здание взмывало вверх стеклом и сталью, но в его архитектуре угадывались всё те же плавные, властные линии. Вадим вышел из машины, поправил свой форменный костюм — темные, почти чёрные брюки и китель с высоким воротником, подчёркивающим покорность склонённой головы. Он не просто работал здесь. Он принадлежал отелю, как и остальные слуги, будучи «прикреплённым» к нему по контракту, который подписывала его Госпожа Ирина. Его труд приносил в семейный бюджет немного денег, но главное — поддерживал статус и обеспечивал «полезную занятость» его как собственности.

Он прошёл через служебный вход, ощущая на себе привычные, оценивающие взгляды женского персонала: администраторш, менеджерш, старшей горничной. Здесь он был не Андреем, не бригадиром уборщиков. Здесь он был старшим коридорным слугой Вадимом. Его царство — бесконечные ковровые дорожки, блеск латунных дверных ручек и десять молодых парней в таких же, как у него, мундирах, но попроще.

Он зашёл в свою каморку-кладовку, сменил уличную обувь на мягкие, бесшумные туфли. В этот момент прозвучал резкий звонок внутреннего телефона. Голос секретарши директрисы был холодным: «Старший Вадим. Немедленно в холл персонала с вашей командой. Мадам Эвелина будет проводить инструктаж».

Сердце ёкнуло. Инструктаж от самой директрисы — мадам Эвелины — никогда не сулил ничего хорошего. Это означало либо важных гостей, либо серьёзные проблемы.

Через пять минут он выстроил своих подчинённых — десять юношей от восемнадцати до двадцати пяти лет — в идеально ровную шеренгу в холле для персонала. Они стояли, устремив взгляд в пол, руки за спиной. В воздухе висела тишина, нарушаемая лишь подавленным дыханием.

Запах духов — тяжёлый, властный, с нотками пачули и кожи — возвестил её появление. В дверях появилась мадам Эвелина. Женщина за пятьдесят, с идеальной серебряной причёской, в строгом костюме цвета морской волны, который сидел на ней как доспехи. Её лицо было красивым, как лезвие ножа — холодным и отточенным. Она медленно прошла вдоль шеренги, её каблуки отстукивали чёткий, неумолимый ритм на каменном полу.

— На колени, — прозвучало тихо, но так, что слово врезалось в сознание каждого, как гвоздь.

Без малейшего колебания, синхронно, все одиннадцать мужчин опустились на колени, опустив головы. Вадим оказался в центре, чуть впереди своих ребят. Он чувствовал, как пол холодит колени через тонкую ткань брюк.

Мадам Эвелина остановилась перед ним. Кончики её лаковых туфель на высоком каблуке оказались в сантиметрах от его опущенного взгляда.

— Подними глаза, старший Вадим.

Он подчинился. Её взгляд был бездонным и пугающим.

— В «Империале» сегодня поселяется особая гостья, — начала она, и её голос, низкий и мелодичный, нёс в себе металлическую хватку. — Госпожа генерал Анна Домнина. Герой Второй Кавказской кампании, кавалер Ордена Железной Вдовы. Она прибывает на отдых после манёвров. Для обслуживания её персоны вы, старший Вадим, назначаетесь лично. Исключительно вы. Ваша команда будет выполнять текущую работу, но в апартаменты госпожи генерала доступ будет только у вас.

Она сделала паузу, давая словам впитаться.

— Я знаю, вы считаетесь опытным и надёжным. Ваш возраст и должность избавляют вас от некоторых... базовых обязанностей наших коридорных слуг. — Она кивнула в сторону молодых парней, чьи щёки слегка покраснели. Всем было известно, что «базовые обязанности» включали не только уборку, но и интимное обслуживание клиенток по их требованию. Вадим, как старший и «пожилой» (ему было под сорок в этом теле), уже несколько лет был от этого освобождён. Его роль — контроль, организация, решение сложных задач. — Но в случае с Госпожой генералом, — продолжила мадам Эвелина, — я делаю исключение. Вы будете выполнять ВСЕ её пожелания. Без исключений. Без оговорок. Без права передачи кому-либо ещё. Вы станете её тенью, её инструментом на время пребывания здесь. Понятно?

— Понятно, мадам, — отчеканил Вадим, чувствуя, как по спине пробегает холодок. Это было не просто ответственное задание. Это была ловушка. Один неверный шаг — и последствия будут ужасными.

— Если вы подведёте, — голос директрисы стал тише, но от этого только страшнее, — если госпожа генерал пожалуется или даже просто останется недовольной... забудьте о розгах. За малейшую провинность перед такой особой вы получите двадцать ударов плетью по голой спине. Публично, перед всем персоналом. И после этого ваш контракт будет разорван, а вы возвращены вашей Госпоже Ирине с пометкой «непригоден». Думаю, вам не нужно объяснять, что тогда ждёт вас дома.

Вадим сглотнул. Картина была чёткой и ужасающей. Плеть могла искалечить. А возврат в статусе «непригодного». .. Ирина и Вероника Николаевна сочли бы это величайшим позором. Его ждали бы не просто порки, а, возможно, продажи в какой-нибудь трудовой лагерь или на рудники. Это был приговор во всех смыслах.

— Я не подведу, мадам Эвелина, — сказал он, и в его голосе прозвучала сталь, выкованная годами рабской дисциплины. — Я отдам все силы для службы госпоже генералу.

Директриса смотрела на него ещё несколько секунд, затем кивнула.

— Хорошо. Встань.

Он поднялся. Она протянула ему ногу, демонстрируя кончик туфли. Это был приказ, ритуал подтверждения власти. Вадим опустился на колени снова, взял её ногу в руки и почтительно коснулся губами лакового носка. Запах дорогой кожи и её духов ударил ему в голову. Это был запах абсолютной, безоговорочной власти.

— Апартаменты «Империал» на двадцатом этаже. Госпожа генерал прибывает через час. Приведите себя в идеальный порядок. Свободны.

Вадим поднялся и, пятясь, покинул холл, уводя за собой свою безмолвную команду. В его ушах гудело: «Двадцать ударов плетью... двадцать ударов плетью...». Он вернулся в свою каморку, снял китель, проверил белоснежную сорочку, безупречно отутюженные брюки. В зеркале на него смотрело знакомое лицо с отпечатанной в уголках глаз глубокой покорностью. Но сейчас в глазах читался ещё и холодный, хищный расчёт. Он не мог допустить провала. Никак.

Ровно через час он стоял у служебного лифта, ведущего в апартаменты. В руках — серебряный поднос с охлаждённым шампанским и фруктами, как того требовал стандарт встречи VIP-персоны. Лифт прибыл. Двери открылись, и в него вошла Она.

Генерал Анна Домнина была высока, почти с Вадима ростом. Её фигура в строгом, но безупречно сидящем походном кителе цвета хаки дышала силой и лёгкостью хищника. Лицо — скуластое, с пронзительными серыми глазами и коротко стриженными седыми волосами — не было красивым в привычном смысле. Оно было лицом монумента, высеченного ветром и войной. На груди поблёскивали ряды орденов. За ней следовали две молодые адъютантки с чемоданами, которые бросили на Вадима оценивающие, беглые взгляды.

Он немедленно опустился на одно колено, опустив голову, протянув поднос.

— Добро пожаловать в «Империал», госпожа генерал. Старший коридорный слуга Вадим к вашим услугам.

Она остановилась. Он чувствовал её взгляд на своей спине, тяжёлый, как свинец.

— Встань, — прозвучал голос. Низкий, хрипловатый от многолетнего курения и команд. — Покажи мне апартаменты.

— Слушаюсь, госпожа генерал.

Он провёл её по огромным залам с панорамными окнами, ванной комнатой с бассейном, кабинетом. Всё время он шёл на два шага сзади и слева, опустив взгляд, отвечая на редкие вопросы чёткими, краткими фразами. Адъютантки распаковали вещи и удалились, получив от генерала отставку на вечер.

Остались они одни. Домнина скинула китель, осталась в простой белой рубашке, под которыми угадывались упругие, сильные мышцы. Она подошла к барной стойке, налила себе виски, не предложив ему, разумеется.

— Так, Вадим. Мадам Эвелина, я так поняла, назначила тебя моим персональным слугой.

— Так точно, госпожа генерал.

— Рассказывай о себе. Опыт? Семья? — Она присела в кресло, положив ноги на столик, и пристально смотрела на него, попивая виски.

Вадим стоял по стойке «смирно», руки за спиной.

— Девятнадцать лет в гостиничном сервисе, госпожа генерал. Последние семь — старшим коридорным в «Империале». На мне десять человек. Женат. Моя Госпожа — Ирина Викторовна. Проживаем на её даче в Сосновом Бору.

— Женат, — повторила она, и в её глазах мелькнула тень насмешки. — Значит, дисциплину знаешь. Военную службу проходил?

— Два года в строительных батальонах по призыву, госпожа генерал. Звание не присвоено.

— Строительный батальон... — она хмыкнула. — Ну, ладно. Сейчас проверим твою дисциплину на деле. Разденься.

Приказ прозвучал так же буднично, как «подай виски». Внутри у Вадима всё похолодело, но лицо не дрогнуло. Это была проверка. Первая и не последняя. Он без колебаний расстегнул китель, снял его, аккуратно повесил на спинку стула. Потом снял сорочку, обувь, носки, брюки. Остался в стандартных белых кальсонах, которые были частью униформы слуг в подобных ситуациях. Он стоял посреди роскошной гостиной, чувствуя прохладу кондиционированного воздуха на коже, под испытующим, холодным взглядом женщины-генерала.

Она медленно обошла его, изучая, как изучала бы новое оружие или лошадь.

— Шрамы есть? — спросила она.

— Незначительные, госпожа генерал. От детства и работы.

— Покажи спину.

Он повернулся. Он знал, что на его плечах и пояснице — старые, бледные полосы от розог, полученные за годы службы и в отеле, и дома. Но это была обычная для слуги его возраста картина.

Он услышал, как она хмыкнула снова.

— Пороли, я смотрю. Не раз. Хорошо. Одевайся.

Он быстро, чётко, не суетясь, оделся, вернувшись в безупречный вид.

— Сейчас я приму душ, — объявила Домнина. — Приготовь мне ванную. Температура — тридцать восемь градусов. Положи мою соль для ванн из чёрного чемодана. И жди в спальне. Буду давать дальнейшие указания.

— Слушаюсь, госпожа генерал.

Пока вода набиралась в огромную мраморную ванну, он разложил её халат, тапочки, приготовил полотенца. Всё делал молча, быстро, эффективно. Потом встал в спальне у стены, приняв нейтральную позу слуги, ожидающего приказа.

Из ванной доносились звуки воды. Потом она вышла, запутанная в пушистый халат, с мокрыми волосами. Она прошла мимо него, села на край кровати.

— Ноги устали после дороги, — сказала она просто. — Помассируй.

Вадим опустился на колени перед ней на мягкий ковер. Он взял её правую ногу, начал профессионально разминать стопу, икру. Его движения были выверенными, сильными, но не грубыми. Он чувствовал под пальцами твёрдые, тренированные мышцы, шрамы от старых ранений. Она издала тихое, удовлетворённое урчание, похожее на рычание большой кошки.

— Неплохо, — пробормотала она. — Действительно, опытный. Ладно, хватит.

Она легла на кровать, закрыла глаза.

— Разбуди завтра в шесть. Мой завтрак — овсянка на воде, два яйца всмятку, зелёный чай. Подать в восемь ноль-ноль сюда. В восемь тридцать ко мне приедет штабной офицер. Проведи её сюда. Всё остальное время ты будешь находиться в смежной комнате для прислуги. Выходить по первому зову. Свободен на сегодня. Утром в шесть будь здесь.

— Так точно, госпожа генерал. Спокойной ночи.

Он поклонился и бесшумно вышел в свою крошечную каморку-комнату прислуги, дверь которой вела прямо из её спальни. Там была лишь койка, умывальник и маленький шкаф. Он сел на койку, чувствуя, как дрожь, которую он сдерживал все эти часы, наконец вырвалась наружу. Он сжал кулаки.

Это была игра на выживание высшего уровня. Одна ошибка — и плеть. Или что-то хуже. Генерал Домнина была не просто важной гостьей. Она была олицетворением самой системы, её железной, беспощадной сути. Служить ей — значило балансировать на лезвии бритвы.

Но где-то глубоко внутри, под страхом, холодный аналитический ум Вадима уже работал. Она ценила дисциплину, эффективность, отсутствие суеты. Она проверяла его на покорность (раздевание) и на полезность (массаж). Пока он справлялся. Нужно было продолжать в том же духе. Быть идеальным инструментом. Незаметным, предсказуемым, безупречно исполнительным.

Он лёг на жёсткую койку, глядя в потолок. Мысль о двадцати ударах плетью горела в его сознании, как раскалённая игла. Но рядом с ней теплилась другая мысль: если он выдержит это испытание, если удовлетворит генерала, его статус в отеле взлетит до небес. Мадам Эвелина будет довольна. Даже Ирина и Вероника Николаевна, возможно, получат какую-то выгоду или похвалу. Это был шанс не просто выжить, а укрепить своё положение.

Он закрыл глаза. Завтра в шесть. Нужно было выспаться. Его последней осознанной мыслью перед сном был образ плети, свистящей в воздухе. Но на этот раз страх был не парализующим, а мобилизующим. Он знал цену провала. И это знание делало его предельно собранным и опасным в своей идеальной, отточенной покорности.

***

Директором «Альфа-Капитала» на счастье Вадима-Андрея оказалась красивая молодая особа Алла Владимировна Невельская. Немного полноватая дама всего тридцати пяти лет с пышными формами, которые лишь подчеркивал строгий, но дорогой деловой костюм. Перед такой приятно было встать на колени, прося прощения за плохую уборку. Тем более, что Вадим уже всё поправил. Лично вымыл пол в туалете, ликвидировал разводы на стеклопакетах и пыль на подоконниках. Более того, в женском туалете отполировал до зеркального блеска унитазы, что Алла Владимировна оценила лично, присев аппетитной попой на один из них для демонстрации удобства и чистоты.

Начальник уборщиков из клининговой компании «Сияние» был прощён, и директриса «Альфа-Капитала» отозвала свою претензию, подписав акт о безупречном качестве услуг.

Когда Вадим, почтительно склонив голову, начал отступать к двери, Алла Владимировна остановила его жестом.

— Подождите, Андрей Игоревич.

Он замер, внутренне насторожившись, но сохраняя маску благодарного подчинённого.

— Я... впечатлена такой личной ответственностью и качеством работы, — начала она, слегка смущаясь. Это смущение странно контрастировало с её обычно уверенным тоном. — Я подумала... если вы так хорошо умеете наводить чистоту, то не могли бы вы... ну, в качестве дополнительного заработка... убираться в моём загородном доме? Раз в неделю. Там есть постоянная прислуга, но иногда хочется идеального, вылизывающего порядка. Особенно перед приёмами.

Вадим не моргнув глазом. Его внутренний радар сработал мгновенно. Искреннее предложение? Возможно. Но в её смущённом взгляде, в том, как она поигрывала дорогой ручкой, угадывалось что-то ещё. Желание продолжить этот странный, щекочущий нервы маленький спектакль с покорным мужчиной у её ног. Женщина, достигшая власти и денег, но, возможно, недополучающая того самого, первобытного ощущения превосходства в личной жизни. Он увидел в ней потенциальную Госпожу. И понимал, что в её мире, в этом «мужском» мире, он может стать для неё тем самым уникальным, драгоценным исключением.

Он сделал шаг вперёд, приняв выражение глубокой благодарности и готовности к служению.

— Алла Владимировна, для меня это будет честью. Я сделаю ваш дом безупречным. Вы не пожалеете.

— Отлично, — она улыбнулась, и смущение сменилось удовлетворённой ухмылкой. Она достала визитку, написала на обороте адрес и номер своего личного телефона. — Вот. Суббота, с девяти утра. Буду ждать. Оплата — в два раза выше вашей обычной ставки.

— Спасибо вам, — он взял визитку, почтительно поклонился. — До субботы.

Выйдя из кабинета, Вадим-Андрей чувствовал не облегчение, а холодную, ясную уверенность. Он предугадывал, что в загородном доме Аллы Владимировны ему придётся вылизывать не только пыль на полках. Возможно, и с туфелек. И, в конечном счёте, всё, что она сочтёт нужным. Его «рабские» навыки, его умение читать самые потаённые женские желания и предвосхищать их, его готовность к унижению как к форме высшего служения — всё это было уникальным товаром на рынке этой реальности. И спрос на такой товар, судя по всему, был. И он был готов его удовлетворить. Всё ради выживания, комфорта и той странной, извращённой власти, которую он начал обретать через свою абсолютную покорность.

Суббота обещала быть очень интересной.

***

Утро субботы началось с ледяной тишины на даче. Наташа, сидя за завтраком, который Андрей приготовил идеально, не удостаивала его взглядом. Её гнев, тлевший с того момента, как она застала его целующим ноги матери, не утихал, а лишь обрастал новыми, изощрёнными отростками ревности и чувства предательства.

— Так ты говоришь, это у какой-то директорши? — спросила она наконец, не глядя на него, размазывая варенье по тосту.

— Да, у Аллы Владимировны Невельской. Директор «Альфа-Капитала». Простая подработка, — ответил он мягко, стоя у буфета в своей привычной, почтительной позе.

— Подработка, — скептически протянула Наташа. — Ладно. Езжай. Только не вздумай там тоже кому-нибудь ноги целовать. Понимаешь?

В её тоне была не просьба, а приказ, пропитанный ядом. Андрей лишь поклонился.

— Конечно, дорогая. Я просто буду убираться.

Он не видел, как после его ухода лицо Наташи исказила гримаса торжествующей мести. «Он этого заслужил, — думала она, набирая номер на телефоне. — Он перешёл черту. Он начал это первым».

Алексею, симпатичному коллеге из маркетингового отдела, долго ухаживавшему за ней, она сказала всего три слова: «Кафе в час».

Официально деловая встреча. Неофициальная же версия — это номер в «Аркадии», хорошей гостинице в двух шагах от кафе. Большая двуспальная кровать, шампанское в мини-баре и долгожданная возможность стереть в порошок это унизительное воспоминание о муже на коленях перед её матерью. Дать волю своей обиде и... своему желанию.

Загородный дом Аллы Владимировны.

Особняк в стиле модерн поражал не столько роскошью, сколько безупречным, холодным порядком. Всё здесь говорило о деньгах и вкусе, лишённом душевного тепла. Горничная, пожилая женщина, проводила Вадима-Андрея внутрь, бросив на него беглый, равнодушный взгляд. «Там всё. Хозяйка сказала, чтобы вы начали с кабинета и гардеробной на втором этаже. Она будет позже».

Он принялся за работу с фанатичной тщательностью, присущей ему в обоих мирах. Пыль не стиралась, а изгонялась. Поверхности не протирались, а полировались до ослепительного блеска. В гардеробной, пахнущей дорогими духами и кожей, его взгляд упал на открытую полку с обувью. Ряды изящных лодочек, босоножек на шпильках, строгих туфель. Каждая пара была произведением искусства. Что-то внутри него дрогнуло – не Андрея, а Вадима, для которого уход за обувью Госпожи был священным ритуалом, знаком преданности.

Он нашёл в подсобке специальные салфетки. Не приказано, но... это было правильно. Это было служение. Он сел на низкую табуретку, взял в руки тёмно-бордовую лаковую лодочку на тончайшем каблуке. Обувь была идеально чистой, но он начал протирать её с почти религиозным тщанием, чувствуя под пальцами гладкость лака. Потом, движением, доведённым до автоматизма в другом мире, он медленно поднёс туфельку к лицу и почтительно коснулся губами её носка, вдыхая слабый, остаточный запах дорогой кожи и её духов.

— Зачем вы это делаете?

Голос прозвучал прямо над ним. Алла Владимировна стояла в дверях гардеробной. Она была в домашнем шелковом халате, распустив волосы. Её лицо выражало не гнев, а ошеломлённое, заинтригованное любопытство.

Андрей-Вадим не вздрогнул. Он медленно опустил туфельку, но не встал с табуретки, оставаясь в позиции ниже её. Его взгляд был спокоен и искренен.

— Алла Владимировна, простите. Я... не смог удержаться. Для меня женская туфелька, особенно такая... — он кивнул на изящную обувь в своих руках, — это не просто предмет гардероба. Это произведение искусства. Символ изящества, красоты и власти. Каждый мужчина, увидев такое, обязан выразить своё восхищение. Просто... обязан. И самый искренний способ — это почтение.

Он говорил тихо, но с непоколебимой уверенностью, как если бы излагал аксиому. В его мире это и было аксиомой.

Алла Владимировна замерла. Ни один мужчина в её жизни – ни поклонники, ни бывший муж, ни подчинённые – не говорил ничего подобного. Это было лестно до головокружения. Это касалось каких-то глубоких, потаённых струн её женственности, которые обычно заглушались необходимостью быть жёстче и умнее всех в мужском мире бизнеса. Щёки её покрылись лёгким румянцем.

— Вы... удивительный человек, Андрей Игоревич, — выдохнула она. — Совершенно удивительный.

Она сделала шаг вперёд. Потом ещё один. И, словно проверяя границы этой странной реальности, медленно протянула ему ногу, босую, с аккуратным педикюром.

— И... это тоже произведение искусства? — спросила она, и в её голосе задрожала смесь смущения и зарождающейся власти.

Вадим-Андрей без тени колебаний взял её стопу в свои руки. Она была полной, мягкой, ухоженной.

— Безусловно, — сказал он твёрдо. — Шедевр.

И он склонился, чтобы выразить своё восхищение на деле. Сначала его губы коснулись подъёма стопы, потом – каждого пальца. Поцелуи были не страстными, а почтительными, благоговейными, как поклонение святыне. Алла Владимировна прислонилась к дверному косяку, закрыв глаза, позволив волне непривычного, щекочущего удовольствия накрыть себя с головой. Никто никогда не целовал её ноги. Это было табу. И оттого – невероятно сладко.

Поцелуи поднимались выше. Щиколотка, икра, нежно обнимаемая его сильными, рабочими руками. Шёлк халата зашелестел, раздвигаясь. Его преданное, сосредоточенное лицо, его почтительные прикосновения... Она уже не просто позволяла. Она хотела большего. Ей захотелось испытать эту порочную, абсолютную власть до конца.

— Хватит... на полу, — прошептала она, голос стал хриплым. Она потянула его за руку, ведя к мягкому пуфу в центре гардеробной. Шёлковый пояс халата распустился. — Покажи, на что способно твоё... восхищение.

Гостиница «Аркадия».

В это время в номере с видом на город Наташа, сбросив последние оковы стыда и гнева, отдавалась Алексею. Его молодое, накачанное в спортзале тело было полной противоположностью привычной, уже чуть грубоватой солидности Андрея. Он был напорист, прямолинеен в своих желаниях. И в этом был свой плюс – здесь не было той томительной, почти мистической покорности, которая теперь ассоциировалась у неё с мужем и вызывала смятение. Здесь был простой, ясный, физический акт измены как мести.

Но даже в моменты наивысшего наслаждения, когда Алексей вгрызался в её шею, Наташа ловила себя на странной мысли. Мысли о том, что в этот самый момент её муж, вероятно, согнувшись в три погибели, скребёт чей-то пол. И мысль эта почему-то не приносила удовлетворения. Она приносила горьковатый привкус и новую, ещё более запутанную злость. Потому что где-то в глубине души, в самом тёмном её уголке, таилось понимание: то, что делал с ней сейчас Алексей, было просто сексом. А то, что начал делать Андрей... это было чем-то другим. Чем-то таким, от чего у неё перехватывало дыхание тогда, в саду, с розгой в руке. И это «что-то» теперь принадлежало не только ей. Или уже не ей вовсе.

Но она гнала эти мысли прочь, впиваясь ногтями в спину любовника, пытаясь утонуть в простом, необязательном телесном удовольствии. Безуспешно.

***

В гардеробной особняка Аллы Владимировны царила иная атмосфера – насыщенная, плотная, почти религиозная в своей извращённой интенсивности. Вадим-Андрей служил. Служил с тем знанием и самоотдачей, которые не снились ни одному любовнику в этом мире. Его язык, его губы, его руки были инструментами не для взятия, а для дарения. Для выражения того самого «восхищения» в его самой безусловной, животной форме. Алла Владимировна, откинувшись на мягкие подушки пуфа, закинув голову, не сдерживала стонов. Это было не просто физическое удовольствие. Это была капитуляция перед абсолютным обожанием, растворение в чувстве собственной неоспоримой, божественной власти над другим человеком. Она получила не просто слугу или любовника. Она получила поклонника. И это было сильнее любого оргазма, который вскоре накрыл её с сокрушительной, волнующей силой, вырывая из груди сдавленный, восторженный крик.

После, лежа в обнимку на полу среди разбросанной одежды и блестящей обуви, она смотрела на потолок, чувствуя, как её мир треснул и сложился заново. Совершенно иначе.

— Ты будешь приходить не раз в неделю, — сказала она тихо, но твёрдо, проводя рукой по его волосам. — Ты будешь приходить всегда, когда я позову. И не только для уборки.

— Как прикажете, Алла Владимировна, — прошептал он, его губы снова приникли к её колену в безмолвной клятве.

Он понял. В этом мире он нашёл свою первую истинную Госпожу. Ту, которая не просто приняла его служение, но и жаждала его. И это открывало перед ним новые, головокружительные перспективы. Пока его жена искала простое забвение в чужих объятиях, он, сам того не желая, начал строить в этом мире нечто гораздо более прочное и опасное – культ. Культ одной женщины. И был готов быть его верховным жрецом.