Отслужив в недальнем Подмосковье, в целости и сохранности вернулся из армии мой племянник – сын моей единственной сестры; и вот – по случаю его благополучного возвращения – я сижу у них в гостях, – расспрашиваю Антона о его службе... не очень внятно – без всякого видимого интереса – Антон пытается что – то рассказывать, но я вижу, что говорить ему совершенно неинтересно... не то чтобы он старается что – то скрыть или о чём – то умолчать, а именно – неинтересно... или, может, я задаю не те вопросы? Я спрашиваю Антона о "дедовщине", но и здесь он отвечает более чем лаконично:

– А что дедовщина? Всё – как везде.

Конечно, я мог бы его расспросить и поподробнее, что именно означает сейчас это "всё – как везде", но Антон, отвечая мне, невольно косится на мать, и я эту тему дальше не развиваю... пусть будет "всё – как везде", – глядя на племянника, я прошу его показать дембельский альбом.

– А я не делал, – отзывается Антон, налегая на приготовленную по – французски курицу. – Нет у меня никакого альбома.

– А что так? – интересуюсь я не без некоторого внутреннего разочарования. – Фотографии, шаржи, пожелания друзей... это ж память о службе!

– Да ну! – отмахивается Антон. – Было б что вспоминать...

– Что – вообще, что ли, нечего вспомнить? – хмыкаю я; под "вообще" я подразумеваю армейских друзей Антона или хотя бы просто приятелей – сослуживцев, с которыми он не день и не два бок о бок парился вместе, но Антон меня не понимает.

– Ну, а что вспоминать – то – чего там хорошего? Ничего там хорошего нет – всё там, в армии, через жопу! – говорит Антон с лёгкостью человека, нисколько не сомневающегося в правоте своих слов.

– В смысле? – спрашиваю я, невольно улыбаясь.

– Тупость, глупость, понты, показуха... короче, дебильство! – не задумываясь, говорит Антон, поясняя, что в его понимании значит – означает это самое "через жопу".

Говорить о понтах и показухе, а тем более о глупости и тупости, у меня никакого желания не возникает – чего – чего, а этого добра сегодня с избытком хватает везде, и было бы странно, если бы армия здесь стояла особняком.

– Ну, а друзья? – наполняя рюмки, я смотрю на Антона вопросительно. – Были же у тебя друзья?

– Ну... были, – отзывается Антон. – Как без друзей?

Мы чокаемся, выпиваем. Мать Антона – моя сестра – сидит тут же: слушая наш разговор, она с умилением смотрит на сына.

– Вот! – закусывая, назидательно говорю я. – Это и есть память о службе. Не понты, не показуха, а парни, с которыми ты... – я замолкаю, чувствуя, как меня тянет на пафос.

– Ну... – Антон, накладывая в свою тарелку салат, хмыкает. – Может, оно и так, а только... пока служили – корешились. А отслужили, и – кто кому теперь нужен?

– Ну, не знаю... дело же не только в том, нужен или не нужен кто – то кому – то после службы, а дело еще и в том, какие отношения были у тебя во время службы... вот в чём дело! – я, говоря это, чувствую лёгкую досаду оттого, что не могу родному племяннику со всей откровенностью рассказать, к а к и м и могут быть – и бывают! – отношения между парнями в армии.

– Так я ж об этом и говорю: пока служили – корешились... ну, то есть, один одного держались – друг друга выручали. Я, Серёга, Толик, Васёк, Валерка... все нормальные пацаны! А теперь – жизнь у каждого своя...

В первую секунду, слушая Антона, я не понимаю, что именно в его словах царапает мой слух, но уже в следующую секунду... черт! Чувствуя, как в груди у меня что – то незримо ёкает, я невольно тянусь за бутылкой... глядя на племянника, медленно откручиваю пробку... вновь разливаю по рюмкам... я не ослышался?

– Я, Серёга, Толик, Васёк, Валерка... все нормальные пацаны! – словно эхо, повторяю я.

– Ну – да... а что? – Антон смотрит на меня с недоумением.

– Так... ничего, – я, глядя на Антона, поднимаю свою рюмку. – Ты сказал – я повторил... выпьем, Антоша! За возвращение...

Антон поднимает вслед за мной рюмку свою. Мы чокаемся. Выпиваем. Я тянусь за хлебом.

– Значит, дембельский альбом ты не делал, и фотографий у тебя никаких нет... даже нет фотографий тех, с кем ты корешился? – говорю я, вопросительно глядя на Антона.

– Нет, – отзывается Антон, заедая выпитое салатом. – Фотки пацанов были в "сотовом", да я их стёр... случайно стёр, когда ехал в поезде. А альбомы такие в нашей роте никто не делал... зачем? – Антон, глядя на меня, пожимает плечами. – Жизнь – она здесь, на гражданке. А в армии – ничего интересного... армия – это жопа!

– Да уж! – отзываюсь я... а что я могу ему, племяннику, сказать ещё? Что при слове "жопа" лично у меня перед мысленным взором на какое – то мгновение сейчас мелькает картинка помывки в гарнизонной бане? Душевое отделение, набитое голыми пацанами... гремят тазики... парни весело, энергично трут другу спины, не опускаясь мочалками ниже поясницы – не касаясь упругих задниц... у каждого свои ассоциации!

Мне ясно, что ничего путного о службе в армии я от Антона не услышу... и потому на правах родного дяди, имеющего какие – никакие связи в этом не самом худшем из миров, я перевожу разговор на ближайшие планы Антона, выясняя, чем он собирается заниматься и нужна ли будет ему моя помощь, – мы говорим о будущем Антона, а у меня в голове крутятся четыре слова – четыре имени: Толик, Серёга, Валерка, Вася... вот ведь совпало! Совпало – как в сказке... один в один! И этот оболтус стёр фотографии – стёр, и ничуть об этом не сожалеет! Хотя... о чем ему сожалеть? Его армейская служба прошла – пролетела так, что вспомнить ему о ней совершенно нечего, кроме глупости и тупости, – для него армия – это "жопа"... а для меня? Разговаривая с Антоном, я пытаюсь вспомнить, где лежит у меня м о й дембельский альбом, который мне не попадался на глаза уже добрый десяток лет... альбом, где Толик, Серёга, Вася, Валерка... просто фантастика!

– Может, у нас останешься? Завтра воскресенье... а утром я приготовлю вам что – нибудь вкусненькое – домашнее, – предлагает сестра, видя, как я смотрю на часы. – Оставайся!

– Да, дядя, оставайся! – говорит Антон, и я нисколько не сомневаюсь в искренности его слов. Я знаю, что Антон меня и любит, и уважает, но...

– Нет, – говорю я. – Ещё по одной, и мне пора – нужно еще, пока не поздно, кой – куда позвонить... дела! – Я вру, говоря и про звонки, и про дела.

– Я тебя провожу, – предлагает Антон. – Позвоню сейчас Юрчику, он подъедет – и мы тебя вмиг отвезём... – Антон, говоря это, ищет глазами свой "сотовый".

Я, глядя, на Антона, невольно улыбаюсь.

– Зачем? Для этого есть Эдик... сиди! – говорю я, наполняя рюмки.

– А Эдик – это кто? – Антон, проявляя дежурный интерес, вновь тянется к салатнице.

– Мой водитель, – коротко поясняю я, доставая "сотовый" свой. – Ну, Антоша... с возвращением! – Я поднимаю рюмку. – Жопа армия или не жопа, а дома, конечно, лучше... здесь я с тобой не спорю! Через неделю я позвоню – ты подъедешь ко мне в офис, и мы конкретней поговорим о твоих дальнейших планах. Ясно?

– Так точно! – кивает Антон.

Мы чокаемся... выпиваем – закусываем... Я смотрю на сидящего напротив Антона, и у меня такое ощущение, что он за время своей службы ничуть не изменился, – "вмиг отвезём"... детский сад!. . Впрочем, Антон понятия не имеет ни о масштабах моего бизнеса, ни о размерах моего состояния, а если учесть, что я никакими внешними атрибутами свою успешность в бизнесе не афиширую, то фраза "позвоню сейчас Юрчику" для легкомысленного племянника более чем простительна.

– Марьяна звонит? – спрашивает сестра, подкладывая салат в мою тарелку.

– Пишет, – отзываюсь я. – На электронный ящик...

– А Леночка?

– Учится, – говорю я, набирая номер Эдика.

Марьяна – моя вторая жена... С первой женой я прожил пять лет, и поначалу всё у нас было хорошо, но на исходе пятого года, никому об этом не говоря, я стал внутренне тяготиться браком, одновременно с этим все чаще подумывая о том, как бы нам беспроблемно расстаться, так что когда мою первую жену неожиданно накрыло увлечение каким – то дизайнером – модельером, я воспринял это как подарок судьбы, – расстались мы достаточно легко, а главное, по причине более чем понятной – совершенно объяснимой... А Марьяна появилась в моей жизни спустя четыре года, и вовсе не потому, что я в неё страстно влюбился, а просто на тот момент в моей жизни всё чаще и чаще стали возникать ситуации, где солидно и респектабельно было появляться не одному, а с законной супругой... впрочем, Марьяна, когда я впервые её увидел, мне понравилась, так что в моём втором браке был не только голый расчет – не один бездушный прагматизм. У нас родилась дочь – Леночка... теперь Леночка учится в Америке, и Марьяна живёт с ней – уже шесть лет мы живём практически врозь... меня такое положение дел совершенно устраивает, о чём я, впрочем, не особо распространяюсь; во всяком случает, моей сестре кажется, что в личной жизни мне фатально не везёт, и я её в этом не разубеждаю, – пусть думает так, как ей думать хочется...

Я набираю номер Эдика – своего водителя... Конечно, можно было бы и остаться – не так часто я бываю у родной сестры в гостях, но я уже вспомнил, где должен лежать мой дембельский альбом, и, вспомнив это, я чувствую... да, я чувствую – как мальчишка – нетерпеливое желание окунуться в собственные армейские воспоминания... благо, они у меня – в отличие от племянника – есть.

Эдика я попрошу подъехать через полчаса, и ровно через полчаса раздаётся его звонок: "Виталий Аркадьевич! Я у подъезда"... Мы едем в потоке машин, и я, глядя перед собой, невольно думаю, как странно это совпало: Толик, Валерка, Серёга, Вася... то есть, ничего сверхъестественного, конечно же, во всём этом нет, – четыре обычных имени, случайным образом соединённые вместе... и тем не менее! Антон родился в тот год, когда я из армии пришел, отслужив два года в гвардейском дивизионе, и мне об армии до сих пор есть что вспомнить... а теперь из армии вернулся он, мой племянник, и ему, только – только демобилизовавшемуся, о службе своей говорить совершенно неинтересно, потому что ему вспоминать о времени, проведённом в армии, практически нечего... даже фотографий – кроме нескольких парадных, присланных матери – не осталось ни одной, и он об этом нисколько не сожалеет. А у меня этих фотографий – целый альбом... глядя перед собой, я думаю о странном совпадения четырёх имён: Толик, Сёрёга, Вася, Валерка... "Вас проводить?" – спрашивает Эдик, когда машина останавливается у подъезда малоквартирного дома, в котором я год назад купил квартиру улучшенной планировки. "Не нужно, Эдик, – говорю я. – У тебя на сегодня какие планы?" "Да, в общем – то, никаких, – отзывается Эдик. – Юля сессию сдаёт – ей не до меня. А что? Нужно будет куда – то съездить ещё?" "Возможно... – говорю я, открывая дверцу "Ауди". – Возможно, я позвоню тебе часика через два – полтора... сможешь подъехать?" "Конечно, Виталий Аркадьевич!" – говорит Эдик, кивая головой... Я вхожу в подъезд, зная, что Эдик не уезжает сразу, а каждый раз ждёт до тех пор, пока в каком – либо окне моей квартиры не вспыхнет свет, – так у нас с Эдиком заведено.