Чувствую влагу и при этом чуть ли не опаляющий жар в глубине меж половых губок. Ого, а девушка сумела разгорячить себя без помощи электротехнических инструментов.

Чуть – чуть поддразниваю складочки её клитора пальцами. Погружая кончики пальцев вглубь – с любопытством исследователя, едва ли не впервые заполучившего на свой лабораторный стол девушку в столь удобной для трепанационных опытов позе. Погружая – и тут же извлекая. Теребя ими маленькое сладкое уплотнение в складочках плоти. Проводя кончиками пальцев по краям кожаного треугольничка и половых губ.

Настя смотрит на меня.

В глазах её – напряжение и будто бы даже лёгкий страх; невозможно понять, настоящая это эмоция или наигранная – во имя пущего возбуждения.

Взгляд её упирается в паяльник в моей левой руке.

– Тебе нравится боль, не так ли? – Улыбаюсь. Пытаясь казаться похожим не то на Ганнибала Лектера, не то на визиря Джафара. – Что же, ты её получишь. Больше боли, чем могла когда – либо даже себе вообразить.

Игра должна происходить до конца, нравится она мне или нет. Если я разочарую Настю, следующей встречи между нами не будет. Впрочем, сейчас я уже заведён настолько, что не могу с чистой совестью сказать, чтобы происходящее мне не нравилось.

Касаюсь металлическим кончиком паяльника, этого странного Настиного фетиша, её роскошных грудей. Настя вздрагивает от прикосновения хладного металла; соски её, и так явно заострённые, кажется, достигают в этот миг ещё большего напряжения. Неторопливо следую холодным металлом сверху вниз, от ложбинки между грудьми по стыдливо втягивающемуся от металлического касания животику, провожу кончиком технического инструмента по треугольничку клитора.

– Тук – тук.

Пару раз ткнувшись в половые губы, будто бы пытаясь получить приглашение на вход, пару раз описав кончиком паяльника смущённо – нерешительную полудугу вокруг них:

: резким рывком вдруг вгоняю его вглубь.

Настя широко распахивает глаза.

Пластиковая ручка отпущенного мною паяльника некоторое время покачивается взад – вперёд – покачивается вместе с самим электроприбором, погружённым в глубины самого сокровенного. Затем с глухим стуком падает на деревянную поверхность меж её невольно раздвинутых бёдер.

Сам паяльник, тем не менее, в основном остаётся внутри.

– Ну – ка, где тут у нас электрическая розетка? – Осматриваюсь. – Ага, совсем рядом на полу. Предусмотрительно.

Вгоняю штепсель в контакты. Разогнувшись и развернувшись обратно к ложу, вижу, что на рукоятке паяльника загорелась тусклая алая лампочка.

– Превосходно.

Ещё немного, и я действительно почувствую себя самым натуральным злодеем.

– Excellent.

Не потереть ли мне ладони?

Настя между тем чуть – чуть перемещает бёдра, пытаясь то ли слегка сдвинуть их, то ли слегка раздвинуть, что слабо удаётся ей ввиду её своеобразного положения морской звезды. Немного сгибает колени, тут же разгибая их вновь.

Нерешительно смотрит на меня.

В глазах её видится некая внутренняя борьба. С некоторым удивлением я вижу на её лбу выступившую испарину.

– Неужели больно? – Изображая притворное сочувствие, я провожу ладонью по её лбу, по её волосам, собирая пот. – Терпи. Благородная Дама должна терпеть боль, не так ли?

Говоря это, я уже сам не в силах мысленно отделить себя от надетой мною маски обходительного палача.

Настя несколько мгновений и вправду мирно лежит; лишь грудь её мерно вздымается и опускается, движимая тяжёлым дыханием. Видимо, боль от паяльника пока была не столь уж и сильной или вообще лишь померещилась ей. Однако мгновением позже из уст её, заклеенных скотчем, вырывается протестующий стон.

Она чуть подёргивается в оковах, согнув и разогнув колени, попытавшись вытолкнуть паяльник из себя.

Протянув руку вперёд, я поправляю паяльник.

Может быть, пора его уже вытащить, прекратив игру? Баланс между "не слишком рано" и "не слишком поздно" соблюдён?

Или уже нарушен в сторону второго?

Настя меж тем дёргается в оковах на своём ложе всё сильнее и сильнее, напрягая что есть сил мускулы коленей, на лбу её уже видны крупные капли пота.

Брюки мои, кажется, готовы с треском разорваться на лоскуты от внутреннего давления.

Что это со мной?

Тяжело дышащая, стонущая, раскрасневшаяся, извивающаяся от боли девушка на миг встречается со мною взглядом.

– Мм – м – мм!!:

Не отводя взгляд от её полных страдания глаз, тяну руку к пластиковой ручке паяльника:

: и, вдруг, неожиданно для себя самого, вместо того, чтобы с предельно быстрой скоростью извлечь его, загоняю его глубже.

В горле Насти звучит совершенно нечеловеческий, больше схожий с животным рыком стон. Конечности её распрямляются до предела, словно стремясь любой ценой отдалить тело от ложа, она фактически делает "трапецию" или "мостик" – или как там называется эта гимнастическая стойка на четвереньках спиной вниз? Спина её при этом выгибается дугой наизнанку, а великолепная грудь оказывается едва ли не под самым моим носом.

Что я делаю?. .

Рывком углубив в неё паяльник ещё дальше, дёрнув им сильнее, вновь и вновь, фактически насилуя её куском раскалённого металла, я непроизвольно опускаю свободную руку вниз, к очагу невероятного напряжения, угрожающего разорвать изнутри синюю синтетическую ткань моих брюк.

Словно при просмотре порновидео.

Только сейчас передо мною в муках корчится, помирая от нечеловеческой боли, не специально нанятая порноактриса, а реальная живая девушка.

Реальная.

Живая.

Осознание это проходит через меня электрической искрой, чуть не заставив выгнуться в судороге вслед за Настей.

Следом за судорогой безумного наслаждения, однако, приходит отрезвляющий холод понимания.

Ужас.

Что же я натворил?

Словно ударенный током, я в панике выдернул паяльник из тела Насти, непроизвольно ожидая увидеть что – то алое, мерзкое и запёкшееся на его металле. Паяльник, однако, просто поблескивал чем – то влажным, словно от погружения в воду.

Спокойно опустившись всем выгнутым секунду назад телом обратно на деревянное ложе, Настя глубоко вздохнула. На губах её – насколько тем дозволял свободу скотч – появилось что – то вроде горькой улыбки.

Что меня, мягко говоря, удивило.

Она теперь, возможно, инвалид до самого конца жизни – и она ещё улыбается?

Глядя на меня, она едва заметно двинула левой рукой – и прозвучал лёгкий металлический щелчок.

Я моргнул.

Дужка наручника на её руке была теперь разомкнута.

Звук нового металлического щелчка освободил вторую руку. Присев, Настя принялась освобождать от оков свои изящные ножки. Получается, она в любой миг могла освободиться благодаря секрету в наручниках?

Терпя при этом дикую боль?

Я перевёл взгляд на паяльник в своей руке. И, не веря своей мысли, чуть коснулся его пальцем.

Металл был едва – едва тёплым.

Проверка?. .

Я перевёл взгляд обратно на Настю, эту гениальную актрису, в настоящий момент как раз освобождающую от скотча губы. Видимо, взгляд мой выражал в достаточно полной мере всю гамму чувств, начиная с желания уйти в монастырь и заканчивая намерением немедленно выйти на улицу и разбить себе голову об ближайший фонарный столб.

Что же сказать вслух, я совершеннейше не представлял.

– Прости. – Больше просто ничего не пришло на ум. – Я пойду?

– Если хочешь.

С той же наполовину горькой, наполовину торжествующей улыбкой на лице Настя сделала пару шагов в сторону, наклонившись за своими золотистыми колготами.

Невольно я на миг вновь залюбовался ею.

– Прости. Действительно прости, я:

– Брось. – Грустная улыбка её, словно в гротескной попытке утешить, стала чуть шире. – Было бы удивительным, если бы ты сумел в первый раз удержать себя в руках. И, в конце концов, хуже было бы, если б ты оказался смертельно боящимся причинить девушке хотя бы малейшую боль.

Не веря своим ушам, я взглянул ей в глаза.

– То есть: ты: я: ты меня прощаешь?