В декабре у Маши должна была быть свадьба. Когда я узнал об этом, то сразу позвонил Петру, сказал, что надо это дело отметить по-своему.

После тех выходных у Степаныча, Машу я видел единственный раз — мы с Петром позвали её в сауну. Она согласилась беспрекословно — не знала, что никакой видеозаписи у меня нет.
Степаныч тогда не отдал мне её. Взял просто и вынул CD-карту, ещё и проверил, на ней ли запись, а не в памяти самой камеры. Я от него совершенно не ожидал таких знаний.
Как впрочем, и того, что он присвоит материальчик себе.

— Степаныч! Что вы делаете? — попытался я возмутиться, — Что за дела?

— У меня будет, — ответил он, — Вы не знаете, как с такими вещами обращаться нужно. Наворотите делов.

— Отдайте карту! Это же моя соска!

— А это мой дом. Хочешь, чтобы то, что у меня тут делается в интернет попало?

— Да какой интернет?! Что я не понимаю, что ли? — я говорил, а сам уже полностью почуял его правоту.

— Так, ладно, — отрезал дед, — видео это у меня будет и всё. Ей я ничего не скажу, пусть знает, что у тебя тоже есть. Делайте, что хотите, но имей в виду — я об этой девочке теперь думаю. Она мне понравилась. Не обижайте её.

В сауне, когда мы с Петром ебали Машу, всё уже было не так как в тот раз. Она по-прежнему делала всё старательно, получала от этого удовольствие, но я видел — того цимеса уже нет. Девочка нам не доверяла. Не доверяла свои самые сокровенные желания, а мне, как выяснилось, нужно было от неё именно это.

Мне после этой сауны хотелось кусать локти. Наверное, из-за этого я больше и не стремился встретиться с Машей, хотя держать её на кукане по-прежнему было приятно.
«Вот, пусть время пройдёт, может всё и наладиться...» — примерно такую пургу нёс я самому себе, хорошо понимая на самом деле, что нет, не наладиться.
Очень часто я представлял себе эту девушку, её грудь, фигуру, глаза, волосы. Она всегда в этих мечтаниях появлялась такой как прежде — послушной, доверчивой, открытой. Конечно, я понимаю, что несколько преувеличиваю. Маша и тогда, когда мы только познакомились, настороженно относилась к нам. Но с тем, что стало сейчас, эту недоверчивость сравнивать было нельзя. Маша просто замкнулась. А послушание... Его сейчас было побольше, чем тогда, когда мы вели её в конюшню. Только такого послушания я не хотел. Оно меня совсем не возбуждало.

Я знал, что Пётр сам несколько раз возил Машу куда-то за город. Поначалу звал и меня, но я отказывался. Он звать перестал. Там Пётр и один его откинувшийся с зоны дружок вафлили Машу, как сами говорили, «по полной». Может, там ещё кто-то был с ними, я не знаю. Глядя в глаза этого петюниного кента, я не сомневался, что её там заставили сосать на камеру и у кого-то есть теперь свой суровый ошейник для этой девочки. Про то, не устраивали ли они чего-то похожего на то, что было на конюшне у Степаныча, мы с Петром даже не говорили, я почему-то был уверен, что он не станет повторять такое сам.

Я заходил на страницу Маши во Вконтакте, подолгу рассматривал её фотографии. Иногда мы обменивались сообщениями, но в них ощущалась такая холодность, что в конце концов я перестал писать ей. Я знал, что, если напишешь, она обязательно ответит, как только увидит сообщение. Я чувствовал, что она очень боиться той видеозаписи, которая, как она считала, есть у меня и готова была всё сделать, чтобы не сердить нас каким-либо образом.
Тогда в сауне сама предложила полизать каждому очко и вылизала сладко, со стонами, явно стараясь ублажить и меня и Петра. Но в этой её готовности всё-таки чего-то не хватало. Я-то надеялся, что она будет начинать течь в предвкушении при одном щелчке моих пальцев, а она просто готова была покорно стать на колени. И, если и текла, то не для меня.

Не ответить сразу она могла, как я думал, только в одном случае — если накануне её возил куда-то Пётр. Один раз так совпало, что я написал ей после его звонка, когда он в двух словах рассказал, как хорошо работала сегодня наша Маша. «Ты много потерял...» — помнил я его слова.

Тогда Маша не показывалась во Вконтакте несколько дней. Я даже начинал беспокоиться за неё. Но потом появилось сообщение для меня и новые фото на её странице. Самые обычные, нормальные, так сказать. Маша на одной смотрела куда на солнце, вверх. Щурилась и, кажется, улыбалась. Немного странным выглядело то, что она была совсем без косметики.
Отведя взгляд от этой фотографии, я вдруг снова почувствовал непонятное беспокойство. Заглянул в её альбомы, подсознательно зная, что именно хочу проверить. Так и есть — все фото, где она была вместе с дочерью теперь исчезли.

Зато появились другие фотки. Маша на море, где и когда непонятно. Её точёная фигурка в белом красивом купальнике то на фоне прибрежных скал, то яркой пляжной толпы и морской синевы. Почему-то я раньше не видел этих фотографий. Уехать на отдых туда, где сейчас тепло и фотографироваться там Маша не могла — я бы знал об этом. Значит, снимки были сделаны раньше. Почему же она опубликовала их только сейчас? И почему убрала фотки с дочерью?

Помню, я тогда очень ярко представил, как её, такую красивую и солнечную, прямо в том белоснежном купальнике, ебут в рот Пётр и его расписанный татуировками кореш. Картина подействовала на меня дико возбуждающе. Я догадывался, что значит «по полной» в представлении этих людей.

— Считай, через месяц у неё свадьба, — позвонил я Петру, — Давай завафлим её прямо там. Я хочу чтобы она мою сперму во рту чувствовала. В этот праздничный день.

— Но мы ведь не приглашены, — возразил он и продолжил с сомнением, — И как-то это...

— Нормально! Конечно не приглашены, что нам там делать? А париться не о чем — скажем, она сама к нам выйдет. Подъедем и в машине прямо покормим. Выебать взаглот не получиться её — макияж и всё такое... Надо же и берега знать. Пусть просто отсосёт нам. И, если хочешь, своего кента возьми. Пока там туфельку будут искать и невесту, как раз успеем.

— Какую туфельку? — Пётр на том конце телефонной трубки задумался, — Да как-то это не то... И суетно.

— Вы её снимали на видео? — неожиданно для сябя самого спросил я, — Тогда, когда ебёте там?

— Это в смысле — есть видео с ней? — усмехнулись в телефоне, — Есть такое видео.

— Дай засмотреть.

— Конечно. Ничё так видео...

Суетно! Надо же, какая цаца. Они там, конечно, на дачах, неспешно привыкли. С толком и с расстановкой, — думал я, — И с чувством.

На свадьбе так не сделаешь. А я как раз в день свадьбы и хотел напомнить Маше, кто она такая.

Секундой позже я вдруг понял, что только у меня нет видео с ней, с моей, между прочим, соской. Я ведь её нашёл и я её уговорил! А теперь получается, что видео у Степаныча, видео у Петра, и у его кента, скорее всего тоже. А у меня нет. Что-то, значит, я неправильно делал всё это время.
Хотя, какие здесь могут быть вопросы — я прекрасно знал, что именно.

Понимая, что злится мне надо на себя самого, я, тем не менее, ещё сильнее хотел отыграться на Маше. Я хотел, чтобы, даже целуясь под «горько», она ощущала во рту вкус моей спермы и вкус моего хуя. И вдобавок ещё и других., всех тех, кто её ебал вместе с Петром, там, за городом.

Зевса, разве что, на свадьбу только брать не стоит.

Это перебор.

На следующий день, я заехал к Степанычу. Просто свернул и сделал крюк по дороге с работы. Я не знал, чего именно хочу от него, хотя причина конкретная, конечно, имелась — я собирался позвать его на свадьбу, вафлить невесту. Он, как мне казалось, откажется — зачем в его возрасте эти скачки? «Суетно». Но пригласить надо было. Всё-таки мы вместе раскручивали Машу.
Кроме того, я смутно надеялся, что дед вдруг сейчас возьмёт и предложит что-то своё во всём этом деле, какую-то вспышку, идею, которая всё исправит. Может быть, мне уже не будет так тошно.

Я даже представил в этот момент, что Степаныч прибыл на свадьбу вместе с Зевсом, усадил Машу на него, а сам держит коня под узцы. Маша в белом свадебном платье, рядом жених в виде чёрного костюма и дурацкой улыбки — ничего больше я про него не знал и знать не хотел.

Так Степаныч и поведёт девушку под венец, верхом на Зевсе. А то, что улыбка у жениха дурацкая, так это не факт, это мне так кажется. Сам в своё время с такой же улыбкой ходил. И вот это уже — настоящий факт.

Как только исчезло это видение, я понял, что совсем не подумал о подарке. То есть, подарок от меня готовился и очень даже жёсткий. Жёсткий, если не сказать больше.

Но нужен был и другой подарок, нормальный. Букет цветов большой и что-то ещё, деньги или, лучше, какое-нибудь золотое украшение. Кольцо, например. Не обручальное, а другое. Прямо там, в машине, и одеть ей его на пальчик. Пусть этим пальчиками окольцованными потрёт мне головку...

Степаныч был занят, шкурил какую-то рейку. Мы поздоровались и прошли во двор. Работу свою он прекращать не собирался. Наждачная бумага зашуршала по дереву. Делал он своё дело вручную, сосредоточенно. На лбу у него выступили капли пота, несмотря на весьма прохладный день. Я хотел было сказать, что ж он не возьмёт какую-нибудь шлифмашинку, но вовремя себя одёрнул. Не стоило давать старику какие бы то ни было советы.

— Да, — Степаныч словно прочёл мои мысли, — Иногда надо делать что-то своими руками. Вроде бы как драгоценный камень гранить. Я — гранильщик, понял?

— Понял, — ответил я ему и подумал тут же: «Почему меня не волновало раньше, бывает ли здесь Маша или нет?»

Как-то эта тема вообще исчезла с горизонта после того первого и единственного случая.

Я рассказал Степанычу про свой план. Сам услышал как неприятно и жёстко стал звучать голос. Старик пристально смотрел мне прямо в глаза и не перебивал. Шкурка в его руках в конце концов прекратила ходить по дереву.

— Так, значит, ты хочешь её поздравить... — протянул он, дослушав меня, — А я предложу другой вариант. Вы в субботу приезжайте. Возьми Петро своего. Там и обговорим всё.

— Может мы тогда и Машу возьмём с собой? Оторвёмся. Зевс у тебя здесь?

— Здесь, где ж ему быть. Только Машу я сам позову.

— Так с ней сначала договориться нужно. Сможет ли она в субботу? Дочка же у неё, вдруг не с кем оставить?

— Заботливый какой стал, — ухмыльнулся старик, — Не беспокойся, будет у неё время. А дочку она может и с собой взять.

— Как это? — я почувствовал что-то непонятное и плохое, — Не понимаю сейчас...

— Вот и не надо понимать, — Степаныч рассмеялся, — В деревне, у моей сестры побудет, по воздуху хоть побегает.

— Блин, а я подумал было... — теперь можно было перевести дух.

— Подумал он... — старик опять взялся за свою работу, — Если б ты ещё думать умел, может с тебя и толк вышел.

— Вы уже делали так что ли? В смысле, дочку к сестре, а Машу сюда? — сказал я, понимая, что не должен был спрашивать. Я должен был всё это знать.

— А как ты думаешь? — Степаныч смотрел, прищурившись, — Я тебе говорю, что я гранильцик. Вот этими руками граню самоцветы разные. И диаманты.

— Диаманты... — просипел я, чувствуя, что я вообще уже ничего не контролирую здесь.

— Они, родимые, — старик смеялся, — Маша, она и есть диамант. А ты этого и не знаешь. Чего не приезжал?

Услышав эти слова, я вдруг разом пожалел об упущенном времени и возможностях. .оrg Руки сами полезли за сигаретами. Сказать мне было нечего.

— Ну чего не приезжал? — повторил Степаныч, — Понял, что лажу сделал тогда?

— Так вместе же камеру ставили! — я пытался разобраться, что на самом деле сделал не так, — И надо же было её на крючок брать. Чтоб не сорвалась. Разве нет? Как из неё ещё соску делать? А то начала бы опять динаму крутить...

— Да какую динаму! — оборвал меня Степаныч, — Ты думаешь, что если девушка согласилась на такое, так она потом сама от этого откажется? Не смеши. Знаешь, как она отсасывает у меня конюшне? Хуй колом стоит даже у меня, у мухомора старого. Сама просится, слышал бы ты как...

— Ну так видео разве не нужно было?

— Может, что и нужно. Только это ты эту фигню затеял, а не я. Я тебе ещё раз говорю — я гранильщик. Новые грани открываю, тонко работаю. А ты здесь — подонок типа., понимаешь расклад? Вот за своё и отвечай. А я своё брать буду.

— Так что насчёт свадьбы? Поедете вы с нами или нет?

— Ты не понял, что ли? — Степаныч начал проявлять явное недовольство, — Я тебе сказал, в субботу приедете и тогда всё решим. Показать тебе кое-что хочу.

— Что?

— А вот увидишь. Чтоб ты понял, что можно потерять и как следует поступать, чтобы так не было.

— Это вы, наверно, новые грани у Маши открыли? — бросил я, скривив губы.

— Ладно, сам увидишь, — Степаныч, похоже, хотел прекратить разговор, но потом, замолчав на секунду, продорлжил, — Мне, старику, много-то уже и не надо. Ну вызывал её иногда, посмотреть как она Зевсу сосёт. Это меня возбуждает. Потом, бывает, выпорю её в назидание. Дам шляпу погрызть... Сам знаешь, сладко она это делает. Да вот и всё. Просто любуюсь ею... Этого вот ты точно не поймёшь, даже не возражай. А брат, тот да — поёбывает. Один раз она им всю ночь сосала, часов восемь. Ну с перерывами конечно. И в очко они её ебут, ей нравится. Тоже подолгу... специалисты.

— А кто они? Кто с братом?

— Да он там со своим другом одним... Охотник. здесь рядом живёт. Да это не твои проблемы. Приезжай, короче...

Вечером этого же дня я взял у Петра флешку с записями и договорился насчёт субботы. Пётр был на смене, поэтому не предлагал как-то продолжить встречу. Мы даже не выкурили по сигарете. Я был рад, что не теряю времени, я спешил домой, очень хотел поскорее посмотреть, что там за видео.

Дома я всё же выкурил сигарету перед тем, как сесть за компьютер. Возбуждение уже охватило меня. Пуская дым и пытаясь хоть немного расслабиться, я подумал, что буду сегодня ещё много курить.
Возбуждение после сигареты только усилилось. Оно было совсем другим, как если бы я смотрел обычное порно. Я знал, что увижу сейчас Машу.

В темноте комнаты засветился экран и я увидел её. Снимали сзади. Камера сразу же переместилась с плеч девушки на попку. Маша была в невероятно коротких джинсовых шортах, очень сексуально украшенных бахромой. Ноги девушки были голые, никаких колготок и на теле одна только маечка. Очевидно, снимали ещё летом или, может, в начале осени. Кажется, на её странице Маши я видел её фотографию в этих самых шортах.
Впереди был какой-то длинный коридор, залитый синим рассеянным светом. Скорее всего ничего синего там на самом деле не было, а просто камера так воспринимала полутьму.

Машу куда-то вели по этому коридору. Было похоже, что задание давно заброшено. Вроде бы я даже увидел кучу битых кирпичей. Слышались мужские голоса, но слов разобрать я не мог. Уловил только презрительную интонацию. Сколько там было человек, пока было не понять.

В кадр влезла жилистая, загорелая мужская рука и грубо ударила девушку по шортикам. Раздался смех. Я услышал, как кто-то сказал: «Вперёд, вафля!» Маша полуобернулась и оператор снял её слабую улыбку. Я хотел увидеть глаза девушки, но не получилось — камера опять ушла вниз. Попка в шортиках была теперь на весь экран. Тот кто снимал видео, не сдержал довольного мычания.

— Наклонись, — послышалось, — Стой и наклонись. Классный вид.

— Да пошли, потом всё снимешь, — торопили остальные.

Камера ушла в сторону, потом раздался грохот и на чёрном экране возник четырёхугольник света. Но не дневного, а электрического. Они, там, на видео, зашли в какую-то, похожую на подвал, комнату. В кадре мелькнул ряд высоких металлических шкафчиков. «Бытовка или душевая», — подумал я, — Выходит, здание не совсем заброшено.»

Маше приказали раздеться... Слух резанула какая-то музычка из телефона. Я понял, что те, кто собрались в комнате, пьют водку. Это музыка

слышалась как как разорванные звуки ночного джаза и только раздражала, а бульканье было наоборот вполне ясным и отчётливым.

— Большую бутылку взял, — сказал один голос. Говоривший, вроде бы, высказывал недовольство. По-моему, такой голос мог принадлежать человеку с большим животом, бритым затылком и руками мясника. Я не успел подумать, чем же он недоволен, как ему ответили:

— Большая и нужна. Сейчас увидишь, как соска исполняет.

Не трудно было догадаться, что последует за тем, как бригада разопьёт бутылку. Камера всё время следила за тем, как Маша исполняет приказание. Только пару раз сильно качнулась, когда, снимавший, видимо, прикладывался к стакану.
Я видел грудь, вываливающуюся из лифчика, сползающие вниз, по бёдрам, шорты, туфли на высоком каблуке. Те, за кадром, молча смотрели за тем, что делает девушка. Молча и неотрывно. Их возбуждение ощущалось даже здесь и сейчас, у меня в комнате.
Маша, похоже, тоже распалялась под пристальными и, наверное, очень тяжёлыми взглядами нескольких мужчин. Она всё сильнее крутила попой и бёдрами, всё бесстыднее колыхались её большие груди. Пальчики с длинными наманикюренными кроваво-красными ногтями уже залезли в трусы и комкали там ткань. Девушка медленно стягивала её в кулачок.

У меня встал и я сам полез в трусы. Возможно, там тоже уже дрочили себе хуи — происходящее заводило всех. Маша теперь смотрела или прямо в камеру или на кого-то, но, главное, тоже прямо и пристально, совсем не так, как тогда, когда я уловил чуть-чуть её взгляда в коридоре. Она теперь хотела видеть как распаляются, смотря на неё, мужчины.

Я заворожённо следил за тем как слетели и оказались под каблуками белые трусики. Маша расставила ноги и изогнулась, приласкав несколькими быстрыми движением пизду. Ладошка, которой она гладила себя между ног, тут же взлетела к губам и девушка вылизала её языком так, что потекли слюни. И у неё, и у меня. Да и наверняка у всех, кто там был.

Последним она сняла лифчик и осталась в одних малиновых босоножках. Ьлядских малиновых босоножках. Они вообще были сделаны из какого-то силикона. Обувь как раз для таких случаев. Сперма на ней смотрелась бы очень естественно. Когда капать будет с подбородка и со всего тела. И с сосков.
Соски прямо кололи глаза. Когда они обнажились, в полутёмной комнате как будто прибавилось красного цвета. Цветы как будто распустились.

Меж тем, водка была допита как раз вовремя. Кто-то с покатыми плечами, какой-то коренастый крепыш, поставил на пол пустую бутылку, хлопнул по горлышку: «давай».

Этот кент уже принимал участие в такой забаве, но в комнате был, по крайней мере, один, кто ещё не знал, что сейчас произойдёт. Это было ясно по его вопросам и про большую бутылку и про то, когда «наконец начнём».

В руках у Маши появился рюкзачок. «Сейчас», — промолвила она и, торопясь, достала оттуда какую-то баночку. Я понял, что это крем или масло. Изображение прыгнуло. Если бы камера была в руках у меня, то, несомненно, случилось бы то же самое. У меня тоже дрожали руки как и у оператора.

Маша присела у бутылки и стала смазывать горлышко. При этом она раз-другой перекинула волосы с плеча на плечо и соблазнительно покачала попой. Я следил насколько опустятся пальчики девушки вниз по стеклу.
Бутылка была, наверное, литровая, но весьма подходящая — горло расширялось конусом. Только сантиметров через десять начиналась серьёзная толщина.

— Вазелин! — раздалось довольное восклицание. Кто-то с силой втянул в себя воздух, — От запаха уже ничтяк...

— Мажь ещё, — произнёс мужской голос тоном, не допускающим никаких сомнений в том, что именно так и будет сделано. Я узнал Пётра.

Ладонь послушно заскользила ниже. Уже не пальчики смазывали бутылку — вся ладошка. Маша исполнила приказание с такой готовностью, что у меня перехватило дыхание. Ей определённо нравилось подчиняться. Я абсолютно точно знал, что это не скрылось и от взглядов всех невидимых зрителей. Камера тоже переместилась с рук на лицо девушки — оператор старался поймать её взгляд.
У него это получилось.
Я мгновенно решил, что завтра же встречусь с Машей — мне дико захотелось нырнуть в эти омуты.

А мои собственные пальцы в этот момент сами щелкнули мышкой. Я поставил видео на паузу и, почти как сомнамбула, прошёл на кухню. Надо было перекурить перед тем, что я увижу дальше.

(продолжение следует)