Павел.

Февраль 2014 года.

Ну посмотрим, куда это мама меня затащила. На её Родину. Прямо в самый эпицентр — деревню Гнездо, в самой глуши России. Трое суток в пути, и мы прекратили драпать — спрятались за Уралом. Аж из-под самого Киева. Где у моей тридцативосьмилетней мамы был небольшой бизнес — мотель на десять номеров. Всё быстро распродала, сели в Ниссан Экстрейл, погрузив в него шмотки и еле успели пересечь границу, до того, как новая Влада начала шманать таких, как мы с мамой.

— Вот в этом доме я жила до поступления в Пермский универ. — Пухленький объект моих эротических фантазий выйдя из авто потянулась, расправляя косточки. Я тащусь от этой её привычки — левая рука на затылке, правая слегка верх и назад, как будто ждёт кого бы обнять, и обхватив правой рукой, притянуть к мягкости грудей, которые небольшие по размеру, подаются вперёд, приобретают более выраженные очертания.
— Ни из одной трубы дым не валит. Скорее всего все умерли. Пойдём, сынок, заселяться.

— Нет, вон из третьей отсюда трубы, идёт дымок. К дому напротив, идут следы. Человеческие и собачьи.

— Жива значит тётка Полина. А напротив нашей избы дедушки твоего дом. Кто-то заходил к нему. Давай сначала разожжём свою печь, вещи разгрузим. А потом проведаем их.

Работалось споро — проснулись мамины знания и опыт. В отсутствии логистики её не упрекнёшь — практически ни одного невыверенного движения без поставленной цели. Часа через полтора, мы взяли сладостей, копчёностей и по палке, чтобы отбиться от собаки, пошли к тёте Поле.

В её доме было холодно, двери плохо закрывались из-за наледи на них. Мама громко поздоровалась. Тут мы услышали слабый голос. За стенкой, на кровати, в куче одеял и старых пальто, лежала старушка.

— Тётя Поля, это я, Зинаида, племянница ваша.

Старушка расплакалась, что-то говоря сквозь всхлипы, пыталась встать. Мама помогла ей, укрыла шалью, обмотала ноги тряпьём.

Они о чём-то говорили ещё, а я пытался найти дрова, или что можно подбросить в угасающую печь. Дров не нашёл, сказал маме.

— Тёть Поль, ты сможешь дойти до моего дома... ? Паша, придётся тебе нести её к нам.

Старушка практически ничего не весила. Я донёс её в наш дом. Отогрели. Накормили. Вечером истопили баню.

Старушка рассказала, что мой дедушка лежит в своём доме, его тоже надо бы сюда. Дедушке и его псу уже не требовалось согреваться — умерли оба. Баба Поля от такого горя плакала без слёз — она и сама была крайне обезвожена, пергаментная кожа на её теле могла легко разорваться от неосторожного действия. Она рассказала где остальные родственники мамы. Многие, как мы, годами не посещали Гнезда. Она до последнего берегла дома от разора — в основном молитвами.

Тётя тоже недолго прожила — через три дня после деда Макара не проснулась. И похоронили их в одной могиле, так как копальщики, нанятые из райцентра, два дня в мёрзлой земле рыли яму для деда.

Таким образом мы остались одни в Гнезде. По трассе, проходящей через хутор (а по-другому и не назовёшь селенье с восемью домами) транспорт двигался не так густо, как под Киевом, но и сказать, что его не было совсем, значит лгать самому себе.

— Паша, давай здесь мотель организуем. Опыт у нас есть. Практически все дома принадлежат нам, вряд ли их кто купит. Я являюсь наследницей пяти из восьми домов.

— Зиночка, — я вспомнил как она, рассказывая о своём детстве и юношестве, говорила, что взрослые так поощряли её, — ты умница. Дай я тебя награжу.

Такого она от меня не ожидала — я поцеловал её в губы. Дольше чем положено целовать сыну, крепче прижать тело к своему. Энергетика моей эмоции была такая яркая, что она не обругала и тем более не шлёпнула по заднице.

Это было с утра, а к вечеру я приболел. Явные признаки простуды, появившиеся из-за моей привычки не запахивать верхнюю одежду, когда выносил старьё из дедушкиного дома. Мама начала меня лечить. Натирания камфорным спиртом, отпаивание чаем с мёдом и вареньем из какой-то ягоды, найденным в доме тёти Поли.

Утром заболела мама.

— Видимо это грипп. — Родной голос никогда раньше (по крайней мере я не помню такого) не болевшей мамы, испугал меня, восемнадцатилетнего парня. Я хоть умел делать многое, но вот эта задача показалась мне страшной. — Теперь придётся неделю отлёживаться. Тебе полегче?

— Да, мам. Уже лучше, чем вчера. Значит этим же методом будем лечить тебя.

— Придётся. Мне нужно в туалет. Помоги мне одеться...

— Ма! Там холодно. Давай ты в ведро сходи, а я потом вынесу.

Я принёс к кровати мамы оцинкованное ведро, отвернулся. Затем вынес посудину в сени, и принялся натирать мамулю. Помог снять ночнушку, натёр сначала спину. Затем взялся натирать грудь. Ладони ощутили упругость сисек, твёрдость светлых сосцов. Я усердствовал. В мечтах о продолжении, не заметил, что уже третью порцию жидкости втираю в маму.

— Паша, не балуй! — Я убрал руку, помог укрыться одеялом. — Добавь дров в печь. Принеси ещё пару охапок — вдруг потом станет холоднее, а ты ещё не совсем выздоровел.

Молодой организм легче справился с заразой — я только кашлял, а мама начала бредить во сне. Истекая пОтом, раскрывалась, мне приходилось укрывать, поить её чаем. Растирания уже проходили без моих фантазий. Я отгонял плохие мысли, старался приготовить что-нибудь вкусненького покушать.

Через два таких мрачных дня мама стала меньше кашлять, потеть. Я сменил простыни и наволочки. Ещё через день она покушала мои блюда — суп с фрикадельками и котлеты с гарниром. На следующий день мама наказала топить баню.

Расчистив дорожку от снега, я разжёг огонь в железной печи, натаскал воды из колодца. Пока баня разогревалась, очистил от снега и возле бани, к окну — тайная мысль, подглядеть в окошко как мама купается, пришла мне в голову.

Через час в помещении стояла невероятная жара — кончики ушей щипало ожогами.

— Ма, я переусердствовал. Там невозможно находиться. Может открыть дверь, пусть охладится?

— Это отлично, Паш. Отнеси туда полотенца, мёд. Свою одежду... Не смотри на меня так — мы будем вместе мыться. Натрёшь меня мёдом, похлещешь веником. Из бани я выйду абсолютно здоровая.

Каждое её слово, после «мы будем вместе мыться...», подстёгивало мою фантазию. А она в свою очередь подстегнула мою эрекцию. Схватив наказанное, помчался в баню. Долго мастурбировать не пришлось. Не скажу, что я совсем не рукоблуд, но делаю это не часто. Вот за пол месяца пока мы живём в Гнезде, я уже пятый раз сбрасываю напряжение.

— Да, Паша, ты перестарался. — Сказала мама, войдя в предбанник. — Даже тут жарко. — С этими словами она начала раздеваться.

Валенки с повешенными на голенища носками, поставила у лавки. Старую шубу повесила на крючок рядом с моим тулупом. Сняла ночнушку, помедлив лишь миг — сняла трусы. Пройдя мимо оторопевшего меня, вошла в парную. Я тоже оголился. Мама присела на нижнюю ступеньку, растирая ожоги ладонями. Чаще обжигались соски — мама прикрывала их.

— Садись на полок рядом, разогревайся. — Мама похлопала по ступеньке. Потом начала размышлять об устройстве мотеля.

А я косил взоры, всматривался в волосы на её лобке, пытался рассмотреть начала расселины. Мама заметила моё напряжённое молчание.

— Набери в тазы воды, надо сначала помыться. Потом будем лечиться.

«Потом будем... « — похабство в моём сознании глушило «лечиться», меняло его на «трахаться». Отвернувшись от неё, скрыл эрекцию. На обратном пути, скрыл стояк тазиком. Ухмылка на мамином лице означала, что эти мои действия её забавляют. Такая мимика взбесила меня. Не скрывая срамоту, начал мыться. Постоял спиной к маме, когда она натирала меня мочалкой. Старался не коснуться эрекцией её попки (м-м-м-м), натирая спину мамочки.

— Так дело не пойдёт. Папы у тебя не было. Поэтому может ты не знаешь, что молодым парням вредно находиться в таком напряжении. Давай я тебе помогу.

Зомби, в которое превратился я, стоял в оцепенении, когда чужая ладонь окольцевала мой член. Мой эрегированный!!! Член!!! Мой, упирающийся в небосвод, фалдус!!! Мой нефритовый лингам, достойный воспевания приверженцами Камы.

Нежное оголение головки, мягкие ласки яичек. Медленные, плавные фрикции, причиняющие первую усладу, озвучивались моими стонами. Я встретился взором с глазами мамы. Она старалась понять, что ощущаю я. Я пытался осмыслить её чувства.

Она ведь тоже человек, ей тоже охота подобных ласк. Там, на Украине, партнёры у неё были. И довольно много. Не с кем постоянно она не жила, не позволяла панибратства их в отношении меня.

Потом, когда я повзрослел, стал понимать, что происходит между ней и мужчинами, не устраивал ей сцен. В душе скорбел, что другим обладателям такого же органа меж ног, можно наслаждаться соитием, а мне, родному сыну, нет. И вот я стою рядом с ней, она ласкает меня ладонями, а я...

Я погладил её по волосам, провёл пальцами по лбу, носу... , губам. По ним медленно, ощущая их нежность, температуру. Рука дошла до персей. Сосок, напугавший меня необычной твёрдостью, сказал: «Заждался я, пока ты додумался поласкать меня!». Пенис мой влез со своей эмоцией — салютовал возбуждённости соска.

Мама прикрыла фонтан спермы ладошкой, дождалась полной эякуляции, сполоснула руку в тазике.

— Домываемся, ополаскиваемся. Потом выйдем попьём чай.

«Какой же нежный у тебя голос, мамочка. Любимая моя мамочка». — Моё расслабление было невероятно прелестным.

— Ну посиди, успокойся. Я понимаю твоё состояние. Неги, апатии. У вас, у мужчин, всегда так. Пять минут, и ты сможешь помыться.

Вечность! Вечно находиться в таком состоянии! Вот чего мне хотелось.

Мама наказав не подглядывать за её подмыванием, густо намылила волосы на лобке, хлюпая мягкими тканями, омыла их. Ополоснулась, облив себя из тазика водой.

— Мойся, я налью чай.

По два бокала чая с малиновым листом и вареньем, окрашивающим губы и язык в синий цвет, выпили в состоянии истомы. Моя красотуля опять фантазировала насчёт обустройства мотеля, я иногда кивал в знак согласия. Но чаще посматривал на эти губки, которые мне понравились при поцелуе.

— Пойдём в парилку. Веник уже распарился. Я научу тебя как хлестать, потом ты меня похлещешь.

Силуэт на фоне настенного светильника — полная попка на мощных бёдрах, заузилась, перейдя в нечёткую талию, к превосходным, хотя и не величавым грудям. Мама опять приняла ту, возбуждающую моё сознание позу, потянулась.

— Тебе нужно будет лежать на верхнем полке. — Я залез. Не зная, как лечь, лёг животом на доски. — Правильно. Сначала спину, чтобы привык к жару. Запоминай мои действия.

Лёгкие касания, будто ветки деревьев в тихую погоду, нагнали горячего воздуха. Я кряхтел, но терпел, запоминал действия своей возлюбленной мамочки. Кровь опять притекла к пенису, я его выправил вдоль тела.

— Переворачивайся... , прикрой его ладонью, обожжётся.

Так мне было легче смотреть на маму. На соски, на каштан треугольника, на живот без складок стекающий на лобок.

После веника настала процедура обмазывания тела мёдом. В жаре парилки, застывший мёд, расплавился, легко растекался по телу. Мама помазала мои шею, грудь, живот. Убрав мою ладонь с пениса, помазала и его. Мазала усердно (может мне показалось), потом намазала мои бёдра и ноги. Приказав перевернуться, помазала спину и низ тела. Бёдра опять мазались дольше чем спина, глубже, до передней части ног.

— Давай посидим, я остыну, на тебе мёд впитается.

— Мам, у меня пенис ломит.

— Потерпи. Чуть позже... я помогу тебе, Пашенька. — Я впервые понял, как звучит голос возбуждённой женщины.

Мягкий, с придыханием на гласных звуках, с хрипотцой на согласных, тембр моей любимой женщины пел в моём сознании. Обещал исполнить всё, что мне пожелается.

Мамочка забралась на полок, положила руки вдоль тела. Оно розовое от тепла, казалось светилось внутренней подсветкой. Мои ладони нетерпеливо чесались в предвкушения осязания покрова. А пока лишь веник, как опахало, нагнетал жар к нему, раскрашивал в более яркую красноту.

Моя родная перевернулась сама, прикрыла соски ладонями. И эта сторона тела покраснела до нужной кондиции.

Натирать мёдом я начал со лба мамулички. Лоб, щёчки, носик. Губы. Они кажется опухли. Приняли ласку пальцем, облизали мёд с них, одарили меня улыбкой. Шейка. Охота поцеловать вот эту ложбинку между горлом и яремной веной. Ложбинку на ключице — такие завораживающие пляски тени и света, м-м-м-м. Беру ближайшую руку мамы, начинаю намазывать её, от пальчиков, ласкавших мой лингам, до плеч. Пока намазывал бицепс, пососал её палец, улыбнулся в ответ её улыбке. Принялся намазывать вторую руку, также пососал палец. Почувствовал, как мама шаловливо пощекотала мою мошонку, пару раз пальцами отсканировала лианы вен на фалдусе. Улыбнулась своей выходке — я едва не кончил.

Далее груди. Соски, вскормившие меня, встретили мои пальцы стеклоподобной твёрдостью. Я нежно обмазал груди, поцеловал сосок. Сладость. Это конечно мёд, но и ответная энергетика была не меньшей сладостью. К другому соску приложился основательно — как во младенчестве. Надолго и страстно, помогая себе руками, надавливал, будто пытался добыть лактозы.

Красотуля начала полномасштабную мастурбацию моего пениса. Даже одной рукой она справилась с моим напряжением. Я отстранился от сиськи и набрызгал сперму на её грудь и живот. При этом мама вздохнула. Разочарованно. Погладила меня по голове, когда я присел на нижний полок.

Я вспомнил о своих обязанностях. Продолжил натирать маму. Живот. Мягкая утроба, некогда выносившая меня, расслабленно поддавалась нажатию.

Бёдра. Я хотел продолжить с них, но потом переменил желание. Присел на верхний полок, положил её левую ногу на своё бедро, намазал пальчики с крашенными в алый цвет ноготочками. Всосал большой, передвинулся на икры. Затем поднял мамину ножку себе на плечо. Она не стесняясь открыла для моего взора вагину. Меня тянуло обмазать и эти пухленькие валики. Но пришедшая мысль остановила меня.

Произведя и с другой ногой аналогичные действия, помог изнежившейся мамуле перевернуться. Шея, спина и вот он, другой объект желаний. Пухленький, дрожащий от прикосновений, разделённый ложбинкой. В которую охота занырнуть пальцами, ладонью. Мама развела ноги, как только я выказал свои намерения. Развела и приподняла таз навстречу моим ласкам. Скользкий мёд, измазал звёздочку ануса, курдючки попы.

А вот и пухлые валики. Они удостаиваются большему обслуживанию. Двойной порцией мёда. А тут выглядывают и другие валики, окаймляющие влагалище. Мёд с пальцев смешивается со слизью, текущей из недр. Палец ныряет в нежность. В жар, пересиливающий жар парилки. Рядом с одним пальцем помещаются ещё три. Они мажут лоно изнутри, трутся там о складки стенок. Мама выдвинула попу навстречу хулиганам, которые уже не мажут мёдом, а таранят влагалище, она постанывает.

Какой-то шайтан нашептал мне что, большим пальцем можно ласкать анус. Это в несколько раз усилило стоны моей ненаглядной. Сквозь стон донеслось: «Глубже». Я понял, что глубже нужно ввести большой палец. Надавил на звёздочку, проник в анус. Буквально от нескольких манипуляций большим пальцем, мамочка затряслась, испугав меня своим оргазмом.

Лапулечка встала с полка, присела на нижний, положила свою голову мне на плечо. Взяв мою руку, положила её на свою грудь.

— Пашенька, вот тут погладь.

Все эти действия опять пробудили мой лингам. Мама глянула в мои глаза. Не отторгла моих губ, позволила поцеловать себя. Потом взяла меня за руку и вывела в предбанник. Усадила на лавку.

Я опять, зомбиподобный, действую, как она велит. А велит она не пугаться. Садится ко мне лицом на бёдра. Проверяет устойчивость сиденья. Накрывает своим жаром мой пылающий пенис. Замирает прислушиваясь к ощущениям, давая и мне почувствовать пульсацию мышц влагалища.

Мы общаемся взглядами, говорим, что нам невероятно приятно. Уж насколько приятно лапотулечке, так мне в сотни раз приятней, ведь это моё первое соитие. Примерно так я фантазировал свой переход в статус мужчины. Правда тогда это было всё кратко, обрывочно. До оргазма. А тут натурально происходят все мои желания.

Мама начинает ёрзать на мне. И мне это стократно нравится. Начинаю напрягать ягодицы, вхожу с ней в такт, помогая руками поднимать попку моей невероятной любовницы. Стоны и хлюпанья гениталий нарушаются тихим потрескиванием догорающих дров.

— Я хочу сверху.

Мама встаёт. Поднимает меня с лавки, сама ложится на неё вдоль. Я ставлю ноги по разные стороны сиденья, смотрю на красноту вульвы, на блеск перламутровой слизи. Окунаю в ней фалангу, облизываю. Первые женские капельки, попавшие мне в рот, показались мне восхитительными. Игнорирую руки-посредники, приседаю к лону и лижу из источника напрямую. Стимуляция отдельных участков гениталий вызывает разный ответ в виде стонов мамы.

— Вот здесь. — Мамин палец указывает на верх губ, где они будто капюшон соединяются над ярко-розовой изюминкой.

Руки моей любовницы давят на затылок, показывают напряжённость моментов, в которые иногда попадает её тело, таз приподнимается для лучшей стимуляции. Несколько сокращений мышц всего тела мамули, подобны тому что происходит со мной во время оргазма. Мама тянет мою голову за уши к своим губам, целует. Тем временем освобождённое место занимает охладившийся пенис. Несколько десятков фрикций, и я наконец то заполняю влагалище порцией спермы.

Долго находиться в таком неудобном положении не могу, притягиваю мамочку к себе, усаживаю на колени. Глажу своё счастье по груди, целую его в нежные уста.

В парилке омываемся до чистоты, вытираемся. Надеваем шубы и валенки на голые тела и идём в дом. В нём также тепло, пахнет уютом, наведённым нами. Мягкая постель с тёплыми одеялами убаюкивает нас.

Я проснулся, чувствуя на себе мамин взгляд. Он добрый, нежный.

— Выспался, Пашенька?

— Да, любимая Зиночка. Так приятно я никогда не спал.

— Зиночка?

— Я соображаю, что произошедшее между нами, позволяет мне называть тебя по имени... , по крайней мере рядом с тобой в постели.

— Хорошо, любовник. У меня одно единственное пожелание. Ни в коем случае не переводи свой статус относительно меня, в статус моего постоянного любовника и тем более супруга... Потому, что, во-первых, тебе нужна девушка помоложе, с которой ты создашь семью. Во-вторых, я... Мне нужно будет добиваться расположения здешних чиновников. А это подразумевает постельные встречи.

— Бартер — тело на дело?

— Да, чисто по проститутски. Но гроши (мама иногда вставляла в свою речь украинские слова) платить за это будут они, чиновники. Платить и давать разрешение на деятельность мотеля. Поэтому я заказала из Китая оборудование для скрытой съёмки. Ты ведь уже устанавливал подобное оборудование на территории того мотеля.

— А тут придётся в бане и доме?

— Сообразительный мой. — Зиночка чмокнула меня в нос. — Проголодался? Давай съездим в ближайший ресторан, отметим это дело.

— Я разогрею машину, а ты...

***

Через час мы заказали обед и шампанское. Я порывался сказать любимой о своих ощущениях, о том, что хочу провести с нею неделю, не вылезая из постели, чтобы пресытиться ею. А она похохатывала, закрывала мой рот ладошкой. Позволила пригласить её на танец.

Наши одежды прекрасно гармонируют меж собой — слепящее своей краснотой платье, прикрывающее бёдра до середины с глухим воротом и рукавами до локтей и мой чёрный костюм-тройка известного западного брэнда, напоминают знатокам о саге «Красное и Чёрное». Несколько золотых изделий на руках моей любовницы, вспыхивают, отражая свет софитов, создающий интимный полумрак.

В такой момент, я не мог надышаться её ароматами. Мёд, все ещё отдающий запах, напоминал о натирании, разбудил желание. Волосы головы, помытые дорогим шампунем, смешиваясь с запахом мёда, напоминают о лете. Мои пальцы на спинке мамули ощущают нежность тела.

К нашему столику подошёл мужчина. По его виду можно было догадаться о криминальном прошлом. Пригласил маму на тур. Проводил к столику после него. Бандит, бандит, а галантностью его Бог не обделил.

— Я сказала Никите, что у тебя сегодня день рождения, так что, если он подойдёт и поздравит... Он дал свой номер мобильного. Просил позвонить, как буду свободна.

— Зиночка, ты же заметила его наколки? Явно нешкольные наклейки.

— Видимо у меня судьба притягивать такой контингент... Мужчина, от которого я зачала тебя тоже из таких.

— Где он сейчас?

— Попал под вышку... Расстрел. По их понятиям, он, как попавший в руки закона, взял всё преступление на себя... Находясь под крышей, безбоязненно могу шантажировать чиновников, которые, поверь мне, гораздо хуже криминалитета.

— Я похож на него?

— Иногда... Когда ты обижен на что-либо, у тебя проявляются складки на лбу и около глаз. Если ты будешь часто хмуриться, то они станут видны отчётливей, и ты будешь похож на своего отца.

— Если нам позволяют средства, почему мы не поселимся в городе, не начнём такой же бизнес рядом, где оживлённее движение?

— Перегорела я оживлением. Охота спокойствия, тишины окраины. Чистоты воздуха. Давай лет пять-шесть поживём в Гнезде, а там уже посмотрим. Может и ты примешь такой образ жизни.

— Да, но тут рестораны, дискотеки.

— Ты ими быстро пресытишься, заметишь, что в них постоянные лица, скрытые маской показного веселья и беззаботности. Давай каждую субботу будем проводить в таких местах?

— Зиночка, ты умница!

Мы заказали некоторые блюда на дом. Бутылку вина нам передали от столика, где с подружками и друзьями отдыхал Никита. Зина послала им воздушный поцелуй.

— Любимый, не гони. Некоторые гаишники не меньшие твари.

Я сбросил обороты до положенной скорости. Ощутив лёгкость в душе, слушал о том, как она встретила Петра, моего отца.

«Я училась в универе на историческом факультете. Большой город пленил меня огнями, громкой музыкой. Два курса я проучилась нормально, без провалов и тому подобного. Передел собственности, начавшийся после развала страны, привёл к росту бандитизма. Люди начали бояться всех. И правоохранителей, и урок. Первые и вторые отнимали у простых граждан последние гроши. Денег на проживание в общежитии не хватало. Пошла я работать официанткой в кафе, которое открыл некий нехороший человек. Пьяные морды лезли целоваться, крепкие руки оставляли следы на попке. Вот в этом кафе и увидела я взрослого мужчину, поглядывавшего на меня. Он ужинал каждый день, я познакомилась с ним. Ты же умник, догадался, что произошло дальше. Ему польстила моя девственность, он пообещал мне... полцарства и тому подобное. Год беззаботной жизни, влюблённой девушки рухнул, когда Петра арестовали. С помощью его друзей, подкупивших охранников, я попала за ограду СИЗО. Три часа спустя, я вышла оттуда. Вынесла из него тебя, мой родной. Написала через месяц о своём положении. Через своих знакомых он просил назвать ребёнка или Павлом, или Анной, в честь его родителей... Вот и приехали. Потом до расскажу.»

— Ты встречалась с ними? С родителями отца?

— Они погибли, когда Пете было n лет. Детдом не лучшее место для воспитания ребёнка. Сюда я не вернулась. Здешние поселения организовали староверы. Приезжать с нагулянным ребёнком, только нервы портить.

— Продолжим... ? Праздновать наш новый статус?

— Открывай вино. Я в баньку... , мне надо...

Зина вернулась несколько минут спустя. Поддержала мой тост — «За нас! За восхитительные мгновения, которые мы имеем, поддавшись эмоциям!». Из смартфона лилась лёгкая музыка, я кружил любовницу в танце. Мёд, вино и грациозность моей любимой, кружили моё сознание. Моё тело летало как бы левитируя. Обнажение началось после длительного поцелуя, при котором родимая плотно прижималась к моему животу, где стоял пенис.

— Я тоже такого хочу. — Сказал я Зиночке, которая всосала мой член до половины. — Одновременно...

— Когда это мой бесстыжий мальчик обучился тонкостям секса?

— Я ведь современный молодой человек, как заходить на сайты для взрослых, знаю. Вот только со своею девственностью я решил расстаться со своей любимой женщиной.

С последними словами, я толкнул любимую на постель, припал к источнику влаги, которая уже текла горным потоком по бёдрам. Затем Зиночка лежала на спине, закинув полные ножки на мои мощные плечи, затем стояла в коленно-локтевой позе, ладонями растягивая ягодицы, показывая мне звезду. Пенис покрытый толстым слоем вагинальной жидкости, отверстием уретры крупной головки, нацелился на «яблочко» ануса. Нежными толчками я вошёл в него. Мне понравилось чуть протолкнуть головку дальше в кишку, а потом вытягивать до упора венца в сфинктер, тогда пенис как бы удлинялся. И такие действия я повторил несколько раз. Потом мама попросила полного введения. Это тоже оказалось кайфово. Тугие мышцы ануса массировали вены на стволе, а моя любовница сладко постанывала, принимая мой фалдус в опорожнённый кишечник. Я слегка наполнил его эякулятом.

— А я всё думала, почему ты не встречаешься с девушкой. И давно у тебя зрела такая мечта?

— Пять лет. О твоей любви заниматься сексом, я услышал, когда ты разговаривала с Тамарой Ильиничной. Вы тогда слегка перебрали алкоголя, откровенничали на непристойные темы. Особенно ушей подростка. Вы, будто хвастаясь друг перед другом, рассказывали о любовниках, о их потенции. Я ушёл из дома, кинулся искать доступную женщину... Ага, фантазёр! Потом уже за полночь, вернулся домой. Вы лежали в довольно откровенных позах. Если твоё тело лишь частично можно было рассмотреть, то Тамара лежала раскрытая. В тот момент я впервые онанировал. Дрочил глядя на голое тело твоей любовницы.

— Ха-ха-ха! А она утром мне рассказала, что видела твою мастурбацию, я правда не поверила, думала, что ей это в пьяном угаре показалось... Думаю, ты хочешь обратной откровенности от меня. Да, я люблю заниматься сексом. Вот как начала любить после дефлорации, так и не утеряла желание. А о тебе, как о партнёре, начала думать в прошлом году. Тогда Томка намекнула, что одарит тебя своим телом. Я поначалу обрадовалась... , а потом задумалась. Ведь она грязная потаскушка, может поломать твою психику. Отговорила её, сказав, что ты уже встречаешься с девушкой и всё такое... Она говорила, что вот удачный момент, чтобы обучить тебя как любить девушку. Но я настояла. Даже поссорилась с ней.

— А я бы устоял перед ней. Но вскипал ревностью, когда ты исчезала вечерами.

— Да-а-а. Только новые любовники, удержали меня от соблазнения тебя ещё в Киеве. Но видишь, как замечательно у нас вышло. Что говорят — не надо спешить, нужно дождаться более благополучного момента.

— А как ты хотела... В Киеве?

— Начала посматривать, как ты развиваешься, ходишь в спортзал, набираешься тестостерона. Мечталось как сегодня, пригласить тебя в ресторан, там долго танцевать, позволяя ощупывать своё тело. Тереться лобком о твой бугор в штанах, давая понять, что я теку и желаю секса. Вернувшись домой, попросить тебя расстегнуть молнию, вот на этом красном платье. Не спеша снять с плеч и будто нечаянно уронить на пол. Показать тонкое эротическое бельё. Ловить твои жадные взгляды, переводить свои на твою промежность. Уходя в спальную, повертеть попкой и, если ты не решишься проследовать за мной, вскрикнуть, будто увидела мышь... а сегодня, после длительного воздержания я уже сразу решилась. И медленно подвела тебя к соитию. Не так, как хотела Томка, сразу в постель.

— Зиночка, ты у меня умница! Что ты посоветуешь мне, если я начну встречаться с девушкой?

— Искренности. Хочешь с ней переспать, лёгким намёком скажи об этом. Хочешь только одного соития, не лги. Скажи — хочу лишь попробовать, что ты за штучка. Поверь мне, лучше искренность, чем увёртки. А уж если какая-то так понравится тебе, что не сможешь жить без неё, то живи и не погань любовь изменой. Ну-у-у-у... , разве что со мной... , и то, когда она не сможет... месячные или беременность.

— А ты?

— У меня спираль, если ты об этом. После одного аборта... , тебе шесть лет тогда было... , начала предохраняться.

— Зиночка! Ты лишила меня братика или сестрёнки! А я так мечтал.

— Знаю, сынок, знаю. Но я не могла себе позволить нищенствовать. Я все силы отдавала на воспитание тебя, мой родной сын Петра.

— Мам, не надо плакать... Кто я такой чтобы осуждать тебя? Допьём вино?

— Нельзя давать умереть джинну. Наливай, любовничек!

Зина вытерла слёзы, поправила причёску. Моя обнажённая любовница, накинув тулуп, надев валенки побежала в баньку — эстетика соития требовала от неё чистоты гениталий и ануса. Захватив бокалы, я тоже очутился в ещё тёплой парилке. Посмотрел, как она подмывается, омылся тоже. Аромат мёда дразнил воспоминанием.

— Наверное я теперь всегда буду возбуждаться, унюхав мёд.

— Как и я... возбуждаюсь от вони плохого табака... Да, да. От твоего отца всегда пахло сигаретами «Прима», которые он употреблял по две пачки в день. Говорил, что начал в детдоме курить эту гадость и изменять привычке не собирается... Паша! Не здесь... в доме... Там удобнее.

Зина оттолкнула мою длань, начавшую массировать её попку. Кокетливо повертев ею, накинула тулуп. Пустые бокалы я занёс вслед за моей очаровательной первоженщиной.

***

Все вечера следующей недели мы пресыщались сексом. Вечера начинались приятным ужином, который готовили вместе. Мягкое вино, страстный секс. Короткая ночь, утренний минет иногда сменялся соитием.

Пришла посылка. В бане, в парилке и предбаннике по камере, которая снимает и в темноте, благодаря инфракрасной подсветке. В доме, в большом зале и маленькой спальне по две камеры в каждой. Ноутбук, куда записывались все встречи, спрятали на старый шифоньер с багетом по верху.

Сначала проверили на себе. Начали тискаться в бане после помывки. Опять эротическое обмазывание тел мёдом, опять страстные объятия. Затем продолжение в доме. Разные позы, в разных положениях тел относительно камер.

— Вообще то качество обещали получше, но и так можно понять чьи лица в кадре. — Зиночка опять потягивалась — сказала, что догадалась о моих возбуждениях при такой её игре. — И первым у нас в списке инспектор пожарной охраны. От него требуется инспекция на безопасность проживания клиентов в наших домах. По коду: «Павел, ты должен нарубить дров в крайнем доме!», ты покидаешь нас.

— Зиночка, а если он не коррупционер?

— Были в моей жизни подобные люди... Если он нормальный человек, то подпишет разрешение — у нас ведь всё будет в порядке. Хочешь радостную новость?

— Зинуль, о чём ты спрашиваешь? Конечно хочу.

— У тебя намечается... соитие. Не со мной! Санэпиднадзор в этом районе осуществляет... Нет. Не пидорас, но тебе нужно будет морально приготовиться, что какой-нибудь член, не захочет тела твоей любовницы, а засмотрится на твой инструмент. По моим сведеньям Валентина Ивановна, сорока трёхлетняя женщина, не против тела молодого парня.

— Страшная?

— Таких красавиц как я, конечно много, но не все. Брюхастая целлюлитная коровка конечно испоганит твой утончённый вкус, любящий женщин на подобии меня, но для дела придётся потерпеть.

— Зинуль, а ты с Никитой уже встречалась?

— Нет. Но созвонилась. Поговорили с полчасика. Обрадовался моей тюремной лексике. Рассказала о Петре. Зауважал сразу. Пообещал крышу, если будут наезды. Вот если он приедет и у нас дойдёт дело до постели, то это записывать не смей. Понял?

— Ты уже решила, как назвать мотель? — Я перевёл разговор на другую тему. Мне определённо хотелось записать акт Зины и Никиты. Не для шантажа, а как учебное пособие для ласк моей любимой Зиночки.

— Что ты предложишь?

— Не называть же его — Гнездо. Хотя не плохой вариант, но лучше что-то врезанное в память. Как насчёт — Мотель Бейтсов?

— Норма и Норман? А действительно запоминающийся намёк. Закажем неоновую вывеску...

— Я думаю, что билборда будет достаточно. Просто слово мотель на русском и его название на английском языках. С двух сторон хутора. Да-а! Ещё нужны дорожные знаки. Километров за пять с обоих концов, а то обидно будет, если не дотянут, остановятся на привал буквально под нашим носом. Я вобью во все карты наш мотель. Гугл-мапс. Яндекс-карты. В соцсетях порекламирую.

Зина одобрила мои предложения, поцеловала в головку. Потом последовало соло на уздечке. Талант, что вы хотите. Сегодня у неё побежала «Красная армия», поэтому ограничилась анальным ублажением. Вторым за вечер.

— Зиночка, а эту дырочку тоже папа вскрыл? — Спросил я, затыкая её анус салфеткой.

— Нет. Он считал, что в попу трахаются только пидоры. А на анальный секс меня уговорил профессор в универе. Тебе уже было n лет. Ты мог самостоятельно прожить неделю без меня. Я приехала в Пермь. Думала продолжить обучение. Вот тут-то меня ожидал сюрприз. Он вспомнил меня, как я хорошо училась. Пригласил в ресторан. В номере гостиницы мы продолжили встречу. Конечно мне и раньше намекали на тот нюанс, что похабники называют «черный вход». Но этот мужчина был очень настойчив и приятен как любовник. Лаская мою девочку языком, окунул пальцы во влагалище, влез ими в попку. Чувствую, что мне также приятны эти движения, как если бы пальцы находились в лоне. Конечно, надо было должным образом подготовиться. Но сам понимаешь — откуда в номере гостиницы клизма? А когда вернулась в Киев, то уговорила Томку на анал.

— У тебя есть фаллоимитатор?

— В той сумке, которую я просила не открывать. Теперь можешь достать... Я им трахала любовницу, сама просилась на анальное ублажение. Ты бы видел глаза Томки, потом с какой прытью она побежала клизмиться... ха-ха, это что-то! Пока она отсутствовала, я укрепила вибратор на поясе... Вот тут видишь прорези... ага, для ремней. Любовница вернулась с подготовленным анусом, попросила сначала традиционного коитуса. Она и так более трепетная чем я, поэтому от мыслей, что будет невероятное продолжение, улетела в астрал. Так что попа была хорошо расслаблена, впустила вибратор легко. Плохо что ещё нет вибраторов с интерактивностью, моя роль в акте свелась только к механическим движениям.

— Любимая, не сочти меня совсем за извращенца. Может быть закрепим его на моём поясе, и я двумя...

— Пашка! Я тебя люблю! Ты такой выдумщик... А к чёрту менструацию! Не первый раз! Я подмываться, ты найди ремни, закрепляй пока.

С такой скоростью можно на соревнованиях по бегу завоевать призовое место. В сумке нашлись ремни и лубрикант. Половина тюбика геля с вишнёвым ароматом.

Любовница вернулась пропитанная медовым запахом. Одобрила конструкцию. Встала раком на постели. Сначала я ввёл резиновый член в анус, затем Зина направила мой член в вагину.

— Паша, не шевелись — я впервые на двух членах. Заранее прошу простить если буду сквернословить.

— Родная моя, если ты боишься...

— Не боюсь! Я могу потерять контроль над разумом в состоянии гипероргазма. Начну двигаться, а ты потом подключишься.

Моя любимая сделала осторожное движение от меня, затем вернулась на место, я поглаживал спину и круп Зинули, тем самым успокаивая её. Как по мне, то я не чувствовал улучшения качества соития. И если бы я раньше это знал, то возможно не предложил бы любимой. Но так как в соитии участвуют двое, то нужно обоюдное мнение.

А потому, как стонала любовница, то похоже мне придётся время от времени трахать её двумя членами. Находясь за гранью разума, Зина бормотала о кайфе соития, о том, что если бы я был на её месте, то обязательно напросился бы на такой акт. Я уже гонял члены по всей длине, похлопывал Зину по ягодице.

Зина начала просить закончить акт, а я никак не мог кончить. Отстегнув ремни, я освободился от второго члена, перевернул родимую на спину и смог довести себя до экстаза.

— Пашенька, если я буду сильно пьяна и просить подобного, не исполняй мою просьбу.

— Мамочка, родная. Прости меня! Говорю, что в дурную голову придёт.

— Тебе тоже не понравилось? Всё-таки нет ничего лучше нормального традиционного полового акта.

Ника.

17-го апреля 2014 года.

Я молю не совсем старый «Вольво» выдержать последние километры до плато. Там уже можно будет остановиться, не боясь отката назад, отдохнуть. Хоть и тяжко это осознавать, но придётся ночевать в кабине. Третью ночь, мать мою ёб. Менструация закончилась, а вонь от немытой промежности раздражает не только меня. Верка воротит нос, отмахивается от моих запахов и табачного дыма, который исходит от моей сигареты «SАLЕM» и отцовых «САМЦОВ». Порядочная гадость я вам скажу. «CАMЕL», я имею ввиду. Ведь именно с них я начала курить. И именно из-за этого пристрастья я являюсь женой. Для моего любимого папы-мужа. Вот он, лежит в спальнике, покряхтывает, когда машину подкидывает на ухабах. Я понимаю, что он действительно натрудил поясницу, едва передвигается от боли. Но какого же ты лешего рванул в эту ездку? По незнакомому маршруту, с ненадёжным сцеплением, с не долеченным... ишиасом. Да, батя, я тебя понимаю — всё для нас, для дочерей. В основном конечно для Верки, его обожаемой дочурки. Будто я тебе враг государства.

— Кыш, суки! — Вскрикиваю я стае ворон, чо-то клюющих на обочине, неосторожно взлетающих и налетающих на стекло и фары машины.

— Не дёргай! Плавнее! — Также громко предупреждает отец. — Верка? Башмак держи наготове. Ну давай, ласточка, дотяни. — К автомобилю он также обращается нежно, как ко мне.

— Папочка, ты не волнуйся, ласточка не поломается. И колодка у меня под ногами. — Верка сюсюкает. Дура девятнадцатилетняя, как детсадовский ребёнок. — Ника! Как ты не понимаешь, что папе одному трудно, мы должны помогать ему.

— Ты, — мне охота грязно выругаться, заставить её саму крутить баранку. Но не могу. Дала ему зарок, чо стану порядочной девушкой, — сестрёнка, сядь сюда, покрути руль. Тут мягче чем на твоём месте, гидроподвеска смягчает.

Мне больше никто не мешает внимательно смотреть на дорогу. Сколько ещё до той горной равнины? Пять? Сотня километров? Хоть бы там был небольшой посёлок, с харчевней. И этот... отель. С жакузя, с рестораном. Мы бы там отдохнули до утра, выспались бы на ровных постелях. А утром, отцу станет легще, поглядим чо там с сцеплением. Если не сложно, то подшаманим и по равнине, до следующего подъёма быстро доедем.

Глянула на Верку — клюёт носом. Мы хоть и двойняшки, но отличаемся во всём, как по размерам, так и по психству. Если в восемнадцать лет, когда закровила моя писька, я выглядела как двадцатилетняя девушка с большими сиськами, задницей не меньше отцовой, то сестра казалась десятилеткой.

Уже в то время я могла выкурить три сигареты подряд, отпиздить старшеклассницу за косой взгляд на мою фигуру, побеждала некоторых парней в соревновании на руках. Хотя некоторые из этих дурачков специально поддавались мне, потому что условие — побеждённый показывает часть тела победителю. А у парней ясно чего охота посмотреть, на их хуи. Уже стоячие хуи. Ну и естественно прикол — заломай теперь ЕГО. Ну, а чо? Я прикольнуться люблю. Охватывала член ладошкой и заламывала. Иногда в натуральную — кончал какой-нибудь только от моего касания. Вот это было кайфово! Смотреть как залупа раздувается и выплёвывает молофью.

Когда проигрывала я, то чаще показывала письку — легче было задрать подол и оголить волосню между ног. После таких игр, ночью, когда Верка начинала храпеть, я ласкала свои сиськи и письку. Думала про то как залупа раздуется у меня в пизде, плюнет мне туда. Но хотелось, чобы это был папин хуй. Верка дрыхнет, а я выхожу в зал, где спит папа, опираюсь спиной о стену, смотрю на нево и ласкаю себя, представляя, чо это он водит членом по моим ляжкам и письке.

А Вера жаловалась отцу. На одноклассников, на дворовых подростков, на меня. Чо я дерусь в школе, во дворе. Ругаюсь матом. Ворую евонные сигареты.

Он никогда не был жадным, всегда покупал чо мы просили, давал деньги на расходы. Но вот то чо я украла, взбесило ево.

— Вся в мать, сучка! Та такая же воровка и прошмандовка. — Батя дважды хлестнул меня по щекам. — Также съебёшься из дому! — Ещё удар. — С последними... блядь... деньгами. — Держит меня за ворот и с каждым словом хлещет по лицу.

Мне в тот момент ещё не была известна история с мамой, так как, когда женщина, родившая нас, ушла будто работу и пропала, нам было всего по полгода. Наверное, я очень на неё походила, потому чо отец, хлестал уже не меня, а ту, которая предала его.

Я сильно дёрнулась. Домашний халат, оставшийся от той, чей образ сейчас мутил его сознание, порвался. Прям вот так, на две полосы, скреплённые пуговицами. Осталась я в лохмотьях халата и трусах.

— Сука! Сука! Сука! — И ещё несчётное количество раз повторял он, схватив меня за волосы, и хлеща по заднице. А потом...

Батя вдруг замер, охватил меня за талию, притянул к себе. Опустил руку в мои трусы, мгновенно влез в письку. Я прихерела! Парни уже лапали меня и за там, и за сиськи. Но в щель никто не влезал.

Освободив свои пальцы из моих волос, придавил сиську. Больно! Когда бил по лицу и жопе я так не вскрикивала. И палец в щели рвёт целку. Я вскрикиваю и теряю сознание. Ненадолго...

На несколько секунд, которых хватило отцу, чоб стянуть с меня трусы, спустить свои штаны с трусами. Вот именно в первый миг, когда он вошёл в меня своим узловатым членом, я очнулась. Резкая боль, мой дикий вскрик и я опять проваливаюсь в беспамятство. Очнулась от тряски тела, от боли в соске левой груди — батя резко и часто долбит меня в пизду и всасывает сиську.

Понимая, чо между нами происходит, я начинаю тихо плакать. Через минуту-другую мне начинает нравиться эта работа папани. Плакать перестаю, вслушиваюсь чо он бормочет, прислонившись к моей щеке.

— Люська, как же я по тебе соскучился. По твоему мягкому телу, по нежным сиськам. Давай, милая, подмахни, как ты это умеешь делать, подмахни.

Я понимаю, чо он представляет меня какой-то женщиной, просит поднять жопу. Опираюсь пятками о постель, напрягаю ягодицы, поднимаю задницу. Наверное, ему это приятно, сразу застонал, ускорил скорость. Но мне так не очень удобно. Развожу ляжки пошире и поднимаю их вверх. Чувствую мгновенно пришедший улёт. Такой как был, когда я дрочила себе письку.

Папка громко застонал, опять прикусил сосок. Боли уже не было, был невероятный кайф. Кайф от понимания, чо отец называл меня ласковыми прозвищами, целовал в различные места. И наполнил меня спермой. Горячая струя, толклась по чему-то там, в глубине пизды, сбила меня в оморок.

Батя лёг с боку от меня, часто дышит и молчит. Я тоже молчу, хотя охота расцеловать его. Высказать ему всё о чём мечталось. А мечталось именно об этом. Чо он будет моим мужчиной. Навсегда! Хоть и был он со мной неласков, иногда даже груб. Может поэтому я старалась, не так как Верка, хитрой лисой, а чисто по женскому, подлизаться к нему, потереться о щетину, которую та же сестра боялась, вдохнуть запах соляры, машины.

Сейчас то я уже понимаю его действия относительно меня — я сильно похожу на Люську. Родительницу. И телом, и привычками. Ставшим в подростковом возрасте хрипловатым, подпорченным рано начавшейся привычкой покурить, голосом. А тогда я думала, чо он почуял мои желания и выебал меня.

Дворовые подружки, которые уже еблись, рассказали о кайфе парней, чо они после этого лежат как львы, их можно голыми руками брать, но лудше не мешать им своим треплом, кайфовать дальше. Молчу и я. Перебираю евонный волос на голове, почёсываю кожу под ними. Пять ли, десять ли, минут спустя, замечаю, чо отец начал дышать по-другому. Глубже, с остановками перед выдохом. Ладонь начала поглаживать мой живот.

Скосила глаз на его хуй — встаёт. У меня тоже. Один сосок, второй. Сикель напрягся, появилось знакомое тепло в пизде. Вот именно такие моменты мне нравятся. Когда только начинается возбуждение. Тогда организм наливается блаженством, предчувствием щастя.

Нет! Я не хочу сказать, чо продолжение мне не нравится. Ещё как нравится. Но секс для меня разделён на части... Как это... ? На этапы! И предчувствие, чо ты займёшься сексом с любимым человеком, для меня самый лучший кайф.

В тот раз я не знала, чо делать дальше, просто ждала чо будет делать мой мужчина. Ласки живота стали грубыми, передвинулись на сиськи, соски. Затем опять сжатие ладонью моих волос на пизде, вместе с мясом под ними. Мне больно, я втягиваю воздух через зубы — он, холодный причиняет боль зубам, она отвлекает меня от боли на нижних губах. Вот этот приём, каким-то образом всплывший в моей памяти, похож на сильный стон. Стон заводящий моего мужчину.

Он больнее сжимает внутреннюю сторону ляжки, там, где самая нежная кожа у больших губок, я ещё громче всасываю воздух, ещё громче стону. Его это окончательно возбуждает. Ложится на меня, резко вводит хуй. Пизда моя пердит, и продолжает время от времени пердеть, но ни он, ни я, не обращаем на это внимание. Он опять называет меня Люсей, говорит, как любит. Но чёрт побери, не меня, а её! Как же я её ненавижу! До сих пор.

Но женским чутьём понимаю, чо лудше не поправлять его, называю Коленькой.

— Ах, Коленька, как же заждалась, когда ты будешь любить меня. Давай, Коля, давай, сильнее трахай меня. Ведь я твоя любимая Люся.

И батя завёлся — я уже не успеваю подмахнуть ему, просто задрала ноги вверх, ухватилась под коленями ладонями. Потом он поставил меня раком.

Одна женщина в роддоме потом рассказывала, чо такая поза нравится мужчинам, потому чо они чувствуют доверие самки, не боящейся, чо самец сделает ей плохое.

В тот момент я ещё не знала об этом, просто делала то, чо пожелает мой мужчина. И действительно, он стал нежен, поглаживал мою спину, иногда переводил ласки на груди. Я устала опираться на руки, легла мордой на матрас. Смотрю между ног. Вижу евонные яйца, бёдра. А дальше в приоткрытую дверь блестящие глаза Верки.

Вера.

Тот же день.

Как мне надоела такая жизнь. Сколько себя помню, всегда меня заставляли делать то чего я не хотела. Хотела оставаться в садике на ночь, где дети, чьи родители работали в ночную смену, продолжали играть с куклами и карандашами, а меня тянули домой. Папаша и Вероника. Ей то не интересны куклы, ей мечтается залезть в капот настоящей машины, извозюкаться там в мазуте. И потом дебильно улыбаясь, размазывать его по морде. По толстой, жирной морде.

Так же и в школе нравились продлёнки, когда не надо было плестись домой, жрать китайскую лапшу, залитую до состояния жидкого супа водой, от этого становящуюся безвкусной и противной. А в школе и актовый зал с большой сценой, где можно поиграть в театр, попеть песни, не боясь быть высмеянной отцом и сестрой. И спортзал где эхом отражаются удары мяча о стену или пол.

Сейчас то я проанализировала эти свои желания, вспомнила о настоящих причинах остаться на ночь в садике — подружки говорили, что нянечки приходят, укрывают детей, как укрывают мамы дома, чтобы не замёрзли. А у нас мамы нет. Папа один и за себя, и за маму. Укроет конечно, но охота было чтобы это сделала женская рука, а не пропахшая мазутом шершавая ладонь отца.

А в школе кормили дополнительными вкусняшками. И можно было подсмотреть как учителя мужчины поглядывают на учителей женщин, старшеклассниц. Представить продолжение этих взоров. Ведь так было однажды.

Во время урока у меня скрутило живот, я отпросилась в туалет. А так как я очень брезгливая, то пошла двумя этажами выше, туда где туалет для учительниц, с двумя нормальными фарфоровыми унитазами. На одном сиденье было в остатках толи мочи, толи ещё чего, а на втором вообще без стульчака. Забралась я на него верхом. Уже сделала свои дела, поправляла форму.

Тут в туалет вошла училка по биологии — её длинные рыжие волосы я успела заметить и присела — помнится ругали некоторых девочек, которые посещали этот туалет. Зашла значит рыжая, наклонила голову к низу, посмотрела на пол, не заметила ничьих ног. Позвала:

— Никого нет. Давай, о чём ты хотел поговорить.

— А то будто ты недогадливая. — Голос принадлежал физруку. — Сколько ты ещё меня будешь изводить, кормить завтраками.

— Ты женатый мужчина. Я не хочу разрушать ваш брак. Ну, не надо... , прошу тебя... Ой. Вить, ты юбку помнёшь... Да что же ты такой... настырный... Колючий какой... Не натирай мне щёку... Погоди... я сама расстегну.

Я даже не дышала в тот момент. Поняла, что они стоят у окна, поняла, что у них происходит. Привстаю, увидела их затылки. Ещё повыше привстала. Целуются. Я опять присела — она может открыть глаза и увидеть меня. Я наклонилась как могла, увидела, что спортивные штаны лежат комком на щиколотках тренера, а юбка у ног училки.

— Встань к подоконнику...

Вижу, что женские ноги отвернулись от меня. Поднялась. Её трусики на бёдрах, ниже опуститься им не даёт пояс для поддержки чулок. А мужчина уже пристраивается. Что и куда, я могу только догадываться — с этого ракурса не видно. Зато видна полу загорелая жопа тренера, начавшая трахать женщину.

Акт я просмотрела от начала до конца.

— Всё? Удовлетворён? — До этого была практически тишина, только временами шлепки телес озвучивали соитие.

— Зачем ты так? Тебе ведь понравилось! Я же знаю, когда женщинам нравится.

— Не понравилось! Сам думай почему.

— Я подумаю.

Гамадрил, что с него возьмёшь. Я и то догадалась, что не понравилось биологичке — ей охота другой романтики, а не стойка раком в школьном туалете. Нет! Решила я тогда про себя. Я никогда не буду трахаться в подобных местах. Это в тот момент, а потом на уроке подумала, что училка сама того хотела. Сама зашла в туалет, осмотрела помещение, позволила оголить себя. Капризная шлюха, вот кто она. А через полгода я на такое нарвалась...

Вероника, корова такая, разозлила меня окончательно. Я и рассказала папе, что она курит. Это не так разъярило его, как моё продолжение: «Она ворует твои сигареты!».

Он сразу зашёл в нашу с Никой спальную, начал бить её. Даже сквозь закрытую дверь я услышала шлепки по её телу. По жирному телу. Потом звуки прекратились. Я думала, что он наставляет корову на путь истинный. Жду, когда они выйдут и мы будем ужинать. Хорошо хоть Вероника тогда пожарила картошки с грибами и наварила суп. Полчаса тишины обеспокоили меня. Уже думаю об убийстве. Он ведь мог задушить свою корову. Заглядываю в спальную.

«Да что ж ты её так душишь?», — хотелось вскричать мне. Ноги сестры, как рога у троллейбуса задраты к потолку, а между ними папина жопа быстро таранит коровину манду. И этой сучке такое наказание в кайф. Стонет как порноактриса. Да, я уже смотрела видео для взрослых.

Потом папа поставил корову на четыре точки и продолжил... сношать раком. Вымя коровы колебалось в такт толчкам. Она заметила меня, но ничего не сказала папе, который также как физрук замер. Они опять легли на постель. Ника потянула одеяло, укрыла его и себя. Всё это под восторженные взоры на меня. Сука! Как же я хотела изрубить говядину топором.

И после этого началось. Она думает, что я уже уснула, идёт к отцу, там они опять... совокупляются. А я извожу свои нервы. Страдаю. Ведь у меня сисек нет, жопа тощая. Ну и что, что лицо красивое? Через месяц таких страданий лицо стало безобразным. И голос всё никак не ломается, не становится женским. Хорошо хоть месячные пошли.

А эти уже не скрываются от меня — просыпаются в одной постели. Ты, взрослый мужик, как ты не мог знать, что она забеременеет? Пузатой в школу ходить стыдно. Отец сходил в школу оформил документы об окончании восьмилетки.

Одно хорошо — в доме появилась хозяйка, всегда убрано, кушать готово, одежда поглажена. Я только матерью её не называю, в отличии от отца, который чмокает её по приходу домой, назвав матерью, спрашивает о делах, состоянии плода.

И вот я взрослая, а всё равно прусь с ними в какой-то Замухрыньск. Хотя вот этого своего статуса я заслужила сама, однажды оказав помощь отцу в подсчёте затрат на рейс. Тогда помнится мне, он сидел, подсчитывал сколько получилось дохода за ходку. И так как с математикой я дружу, то быстро нашла ошибки в его расчётах, которые на порядок уменьшили его прибыль. В следующую ездку они пригласили меня. В качестве счетовода. И после этого я езжу с ними, потому как они опять лохонутся, их обсчитают на заправках. Пришлось также вызубрить правила дорожного движения, новые указы и постановления для регулирования отношений водителей и инспекторов.

Вот такой, блин, семейный подряд. Два водителя и счетовод. Я бы не ворчала, но сутками трястись в прокуренной кабине, без возможности расправить тело хоть во сне, три раза в день жрать ту же самую лапшу или засушенное пюре.

Скорее бы доехать до плато. По моим знаниям карты этой области, там была деревня, напроситься в ней к кому-нибудь на постой, хоть на ночку. Даже на матрасе на полу расправить тело. А если бы они угостили нас отварной картошечкой, то вообще бы прелестно было бы.

Ника ворон шугает, этим разбудила папашу, дура жирная. Вот почему так природа устроила — я много ем, не поправляюсь, эта корова, подножного силоса перекусит, и толстеет? Гормоны видимо. Правда, когда Ника была беременна, тоже жрала дай Бог. Мы трое знаем от кого ребёнок, который умер через неделю после рождения, а соседям и знакомым говорим, что Вероника залетела от одноклассника.

Ника.

Чуть позже.

Спит мой родной муж-отец. Хоть выбоин стало меньше, не так трясёт. Как же я люблю тебя, муж мой. Жаль только, чо малыш наш умер. А мы уже имя придумали ему — Сашенька. Верка потом вычитала в тырнете, чо ин... инсес... Тьфу ты, чёрт! Инцест виноват в смерти. Объяснила причину и сказала, чо мы не должны трахаться. Особенно должны предохраняться, если продолжим. Грамотно объяснила. Она единственная видела и не раз, как папа ебал меня. Уже не называл Люськой, нежно целовал. Как начал во вторую ночь, когда я сама легла к нему в постель, называть Никой, так и продолжает до сих пор.

Пока ещё не сильно пузатая была, часто ездила с ним в рейсы, там мы миловались в кабине. Хорошо было. Особенно летом. Остановимся у реки или озера, голышом покупаемся и соединяемся телами. Поебёмся, покушаем и в спальник. Однажды почувствовала, что хочу ещё. Вот прям зазудело в пизде. «Коль, а я ещё разок хочу!», — говорю ему. «Давай попробуем разбудить нашего мальчика!». — отвечает. Целует в губы, в соски. А хуй не встаёт. Тогда я опускаюсь к нему и говорю: «Мальчик наш, Ты должен подняться и удовлетворить свою девочку. «, — целую в головку. Он дёрнулся, я ещё разок чмокнула. Он дёрнется, я чмокну. А потом положила толстую головку на язык и прикрыла её губой. Хуй дёргается во рту, наполняется кровью, как и пизда моя. Я постанываю от нового кайфа, сосу соску, двигаю головой. Надавливаю снизу на яйца, помогаю хую влезть глубже. И будто по-настоящему ебусь — пизда шевелит чем-то, будто хуй ласкает. Мне уже не нужен хуй в пизде, он находится в лудшем месте. Коля помогает мне — держит мою голову и двигает с удобной для него щастотой. Кончает мне в рот. А мне осталось всего капельку, я продолжаю сильно сосать, высасываю всю молофью. Сосу до тех пор, пока хуй не становится таким, каким был до нащала.

И вот утром следующего дня, я вижу стояк. Коленька спит. Я повторяю вечернюю науку. Разбудила и облегчила своего мужа.

Полюбила я такую соску. Однажды даже на пустынной трассе сосала, пока Коленька рулил. Я облизываю молофью с губ, а он улыбается. Довольный такой. Я всё готова для него делать. Родной ты мой, потерпи, муженёк.

Дорожный знак «Пункт питания» и под ним второй «Гостиница или мотель», даже машине добавили бодрости. Через каких-то пять километров мы сможем остановиться.

— Вера, до отеля пять кэмэ. — Бужу сестру. — Пап, не спишь? Скоро доедем, родненький. Скоро, потерпи.

— Да, папочка, потерпи. Десять минут, и мы уже там. Даже если в мотель не заселимся и, то трястись не будешь.

— Вера ты как хочешь, можешь в кабине спать, но мы с папой должны лечь на нормальную постель.

— Да, Вер, нужно в номере отлежаться. Хотя бы ночь. — Родненький подал голос.

— Я согласна. Самой охота растянуться на нормальной кровати.

— Дорога перестала идти в гору, видимо это и есть равнина. Ура! Коленька, мы победили. Сестрёнка, ты рада?

— Я старше тебя. Значит сестра.

— Подумаешь на полчаса старше.

— Да, и прошу при посторонних, называй меня по имени-отчеству.

— Ох-ох-ох. Вера Николаевна. Назову, не переломлюсь. Смотрите, что там написано.

— Мотель Бейтсов. Во чудики. Надеюсь не Норма и Норман.

— Кто такие?

— Это сериал по телеку идёт. Ужастик и триллер. Этот Норман псих такой, убил отца, любовницу, а мама его, Норма потакает ему. Вообще-то артист красавчик. Всегда чисто и опрятно одет, прилизан. Аккуратно пользуется вилками и ножами.

— Красавчик говоришь? Пап, может сразу обженим их? А то Вере Николаевне замуж невтерпёж. Где тут припарковаться? Ладно, вот сюда. Уберу машину с дороги. Фуф! Первый, пошёл! — Я выпрыгнула из кабины.

Павел

***

Следующие две недели были очень загружены. Электрики меняли проводку согласно техусловиям, выданными пожарным инспектором. Сантехники установили в каждом доме монолитную душкабину западного производителя.

Хоть и началась весна, но копать ямы под септики пришлось мощным экскаватором. Зина уже жалела, что начала такой проект — финансы вылетали как газетные обрезки от сквозняка.

Мы эти две недели ни разу не занимались сексом — усталость мышц ног, рук и спины мешали заснуть, не то что потрахаться.

Если нанятые рабочие делали заказанную работу, то я выгребал из шкафов и сундуков тряпьё, сортировал его на пригодность для клиентов. Простыни, пододеяльники и наволочки отбраковывались лишь в том случае если были совсем рванные. Годные стирались в машинке, которая работала без перерыва. А остальное я сжигал в печах домов, используя их как топливный материал.

За такой энергичной деятельностью не заметили, как пришёл апрель. Вместе с ним и повестка в военкомат. Пока лишь на медкомиссию.

— Как они могут тебя призвать? Ты ведь пока ещё гражданин Украины! — Мама гневно отшвырнула повестку.

— Похоже план по набору в армию в этом районе горит. Не то не стали бы вызывать иностранного гражданина. Как они вообще прознали что я существую.

— Так мы же оформлены в миграционной полиции как беженцы. Я позвоню Никите. Наверняка у него есть знакомый юрист, который знает тонкости закона.

Мама поговорила с Никитой.

— Я уезжаю к нему. Вероятно, с ночёвкой. Позвоню тебе. Не обижайся, родненький... Ну вот и хорошо. Привести тебе молоденькую шлюшку... ? Ха-ха-ха! Я шучу!

— Зинаида Макаровна, я не могу доверять вашему вкусу. Я должен сам выбрать... молодую блядь. Извини.

— Сынок, блядями делаете нас вы, мужчины! Но философствовать мне некогда.

— Ага. Счастливо, мамуль.

Снег сошёл, вскрылись кучки фекалий у дома деда и тёти Поли. Нужно всё убирать. Потом дело дошло до сортировки старых бумаг и фотографий. Снимки я откладывал в одну коробку, помечая на обороте из какого дома они взяты. Фронтовые письма я тоже отложил как годные документы. Почётные грамоты, вымпелы, полетели в хлам. Но даже после ликвидации не нужного хлама оставалось не мало исторических документов, орденов и медалей. Четыре полных коробки из-под сигарет, отнёс на чердак, где мы договорились складировать нужные вещи, которые будут лучше осмотрены в свободное время. Догадываясь о ценности старообрядческих икон, аккуратно обернул каждую чистыми тряпками, связал стопкой и отнёс туда же.

Пришёл электрик, позвал принимать работу в крайнем доме. Я подписал бланк-наряд. Поблагодарил за отличную работу. Попросил поставить лайк в ОК и Вконтакте, где на своих страничках рассказал о нашей с мамой деятельности.

Отзвонилась любимая, сказала, что у неё всё в порядке. Завтра приедет.

***

Утром опять беготня — привезли биотуалеты. На лето решено поставить их снаружи домов. Показал места куда разгрузить. Принял комплектацию и целостность оборудования. На трёх были вмятины. Конечно вмятины в целом не влияли на функциональность изделия. Но я привык платить за товар без изъяна. Грузчики связали меня с поставщиком. Он выслушал мои претензии, хотел отмазаться, считая меня лохом, но мои аргументы были весомее. Я согласился принять товар со скидкой пятнадцать процентов. Сошлись на десяти.

Вернулась Зинуля. Давно я не видел такую улыбчивую мордашку. Едва ли, не подпрыгивая как пятилетняя девочка, побежала ко мне навстречу.

— Ты не голоден, любимый? Я заехала в ресторан взяла салатов и шашлык. Пойдём перекусим. Сегодня приедет инспектор пожарной охраны.

— Ну судя по твоему выражению лица — я освобождён от службы навечно.

— Ах, да! Я и забыла зачем ездила... У Никиты нашёлся знакомый, у которого есть другой знакомый имеющий отношение к кадрам в военкомате. Сегодня в списки внесут изменения, что ты не годен к строевой службе, по причине недержания мочи.

— Все будут думать, что я ссыкун? Получше ничего не придумали?

— Телесных повреждений на тебе нет, с психикой не нужно светиться, ведь у тебя могут отобрать водительские права. Так что формально ты — ссыкун. И об этом знает совсем мало людей.

— А на следующую комиссию?

— Будем решать проблемы по мере их появления. Пошли кушать.

Пока мы шли к дому, я рассказал о биотуалетах. Она поощрила мою смекалистость поцелуем.

Только сели кушать, как позволили из агентства, поставляющего билборды. Через два часа обещались начать установку.

Суматоха продолжилась — блок к которому будет прикреплён столб, перепутали. Отложили монтаж на другой день. Хорошо хоть инспектор прибыл вовремя и трезвым. Осмотрел все дома, указал на недоделки. Подписал акт, с указанием, что, если через месяц недоделки не будут устранены, отзовёт разрешение. Мы его сразу зауважали, также честно угостили чаем.

После его отъезда принялись убирать старые сараи в ближайших дворах. Хламу в них нашлось не меряно. Самовары, прялки, всё что касается исторической ценности — на чердак. Металлолом складируем во дворе крайнего дома. Опять плетёмся с отнимающимися конечностями в дом, ужинаем и засыпаем.

— Мам, может сегодня перерыв устроим? Баньку натопим? — Я проснулся от взгляда мамы на себя.

— Да, Пашенька, давай отдохнём. Поспи если хочешь, я завтрак приготовлю. Ах, ты ж хулиган! — Зина увидела эрекцию. — Хотел от меня скрыть? Кого уже ждёшь? Молодую?

— Зиночка, тебя жду, ты самая молодая. — Твержу я ей, наслаждаясь соло на одной струне. Воздержание ускоряет мой оргазм. Любовница глотает эякулят, чмокает меня в губы.

— Спи, я быстро. — Потягивается, смотря на меня через плечо.

— Ты всегда так потягивалась? С детства?

— Ага. Даже не помню, когда начала. Эротично?

— Спрашиваешь! О! Эти черти решили с утра пораньше начать!

Я надеваю брюки, сапоги. Сверху старое пальто. Монтажники снова переспрашивают место установки билборда. Успеваем позавтракать, как первый билборд установили. Отъезжаем на машине полкилометра. Установка понравилась. Пока мы ездили принимать, монтажники уже уложили блок для второго щита.

Приехала инспектор санитарной службы. Мама повела её показывать дома, а меня заставила помыться и надеть что-нибудь получше, чем рванное пальто и грязные брюки. Привычку одеваться по-модному, привила Зинуля. Это здесь я расслабился — хожу как бомж. К возвращению женщин я уже привёл себя в порядок. Теперь получше рассмотрел Валентину Ивановну. Да, не красавица, но и не уродина. Лет двадцать назад возможно имела успех среди поклонников. Тело, как и говорила Зина, имело большой живот, стянутый юбкой из плотного материала, из-под которой вырисовывался целлюлит на бёдрах и под блузкой в районе широкого лифчика.

Тело сидело в нашем доме, пило чай со сладостями и перечисляла недостатки нашей работы. Водитель, который привёз Валентину, устал сидеть с нами за столом, пошёл бродить по хутору. Зина предложила попробовать коньяк, который ей передали друзья из Армении.

Инспектор легко согласилась определить настоящий это напиток или закрашенный самогон. Мама также повторила за ней действия — понюхала, посмотрела на стенки сосуда. Пригубила. Весь бокал пригубливала женщина. Не разобрала. Сказала, что чувствуются какие-то нотки. Примесь ли это, можно будет разобрать сдав в их лабораторию на анализы.

Зина ответила, что бутылка единственная и напиток ей понравился. Даже если это подделка, то хорошая. От её предложения выпить ещё по бокалу, Валентина не отказалась. И от третьего не отказалась.

— Молодой человек, а вы смогли бы отличить настоящее качество от крашенного китча? — Хм. Даже так? Она недвусмысленно намекнула что её тело эталон, а другие женщины всего лишь разукрашенные куклы.

— Мадемуазель, сегодня так трудно отыскать перлы среди гальки на берегу. Я рад, что такая жемчужина находится в столь прекрасной раковине. — Я принял её игру. Зина подлила даме в бокал, сказала, что сейчас вернётся, только посмотрит, как там установка щита.

— Я тоже рада, даже можно сказать счастлива, что на моём пути появилась новая звезда. Вы мне напомнили моего... знакомого. Тогда я уже блистала, а он, ослеплённый мною, говорил милые пошлости... Да-а-а-а. Да, молодой человек, мне приятны милые пошлости.

Я посмотрел на камеру, скрытую за иконой. Да, я молился! Я просил своё тело не опростоволоситься, так как очень не хотелось лизать потную и жирную промежность старой женщины.

— Я представляю, как трепетал его орган при виде вас, уважаемая обладательница яркого ума. Надеюсь вы не обделили беднягу... ? Бедняга, потому что он глупый, ошибался, если упустил такую прелестницу. Так вы позволили ему шептать в ваши ушки о прелести вашей стати?

— Да, я ему многое позволила. И он действительно нищ душой... , получив своё, пресытился сиюминутным... , а я зрела. Он потом приходил, просил прощения. Ах, ну его к псам. Чтобы вы мне нашептали, как вы говорите на ушко?

— Вы позволите пригласить вас присесть на диван?

Тело поднялось, поправило подол юбки. Пересело на диван.

— Ах, мадемуазель, простите мою неопытность. Я слабоват в отношении контактов со зрелыми женщинами, к которым я отношу и вас. Хотя я имею опыт общения со своими сверстницами, но их угловатость, жеманность, отталкивают меня. А вы навели меня на мысль, что возможно мне стоит выбрать более компетентную женщину. Компетентную, я имею ввиду, в вопросах отношении полов. Мне стыдно спросить маму о вас, зрелых женщинах. Что вам нравится в молодых людях?

— Благодарю за искренность. В молодых... мужчинах, я имею ввиду, я ценю напористость, энергичность. Давайте порепетируем. Поцелуйте мою руку.

«Пальцы перед тем как сесть за стол — мыла. Ну-с, помолясь, приступим. Это рука Зины. Какая же она у Зинули бархатная, какие нежные у неё пальчики, как эффектно они охватывают мой член. М-м-м-м. Зиночка, родная моя, поиграй же на моём стволе язычком. Я покрываю поцелуями твою руку, плечико. А вот и ложбинка ключицы. А вот и ушко с короткой мочкой. Зиночка, слушай!».

— Сеньорита, от вас исходит столько флюидов, что я едва дышу, скрывая сердцебиение. Вы же слышите, как клокочет моё сердце в горле! Не карайте меня за это...

Я не дал ей задать вопрос, втянул сухие губы в свой рот. До боли засосал. А рукой, направил её ладонь на свой восставший (Слава, тебе Всевышний!) пенис. Пару раз двинул тазом изображая фрикции.

Чих-пых. Чих-пых. С третьего пинка станок заработал. Появились звуки. Стоны. Шевеление конечностей дошло до поглаживания моих волос на голове и сжатие пениса. Станок ещё больше оживился от контакта моей руки с чем-то, пока спрятанным под широким бюстгальтером.

Теперь все точки расставлены. Она хочет секса. Я тоже хочу. Хотя и не стремлюсь, как стремился к Зине.

Моя левая длань залезла под юбку. Чулки! А вот и подтяжки к ним. Чёрт! Ей нужно привстать, чтобы я мог, не разрывая юбку, долезть до промежности...

— Что здесь происходит? — Мама рОдная! Да, мама роднАя прерывает моё стремление заполнить влагалище похотливой старушонки спермой. — Валентина Ивановна... ! Простите меня, уважаемая. С этой работой, я забыла, что вы остались с моим НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНИМ сыном наедине. Как мне СТЫДНО! Как СТЫДНО! А тебе ПОХОТЛИВАЯ свинья, — Зина больно отвешивает мне тумак, — тоже СТЫДНО? Марш с глаз моих долой! Ох! Горе мне с этим сыном. Валентина Ивановна, дайте сюда список с вашими замечаниями, я немедленно пойду устранять их.

— Да они в сущности легкоустранимые. Чтобы больше сюда не ездить, я подпишу разрешения на оказание услуг клиентам.

Из-за занавески я вижу, как Валентина поставила росписи в бланках, отметила в своём протоколе о визите, попросила маму также расписаться в нём.

Мы выходим на улицу, провожаем отъезжающую «Волгу» санэпидстанции.

— Зиночка! ТЫ УМНИЦА! — Вскрикиваю я. Хватаю её за руку. Тащу в дом. Пока раздеваю, успеваю выслушать ответ на свой вопрос: — Когда ты додумалась до такого финала?

— Да, я у тебя умница! И задумала уже давно. Не хватало ещё, чтобы мой, сынок, мой страстный любовник, ломал свою психику ради подписи какой-то озабоченной старушки. Ах, Пашенька, любимый мой, ты мой самый нежный и страстный любовник! Долби... ! Чаще! Ещё!

Я таранил влагалище своей любовницы с самой возможной частотой. Все органы издавали какой-нибудь звук. Из горла Зиночки исходили хриплые стоны, моя мошонка, на одной частоте с тазом, билась о прелестную попку, которая в унисон с влагалищем, пукала. Пружины дивана клацали металлом, обивка скрипела. «О-о-ох!», — издала Зинуля, окольцевав мою задницу ногами, в тот момент, когда мой лингам начал наполнять родную вагину спермой.

Мы ещё ощущали подёргивания наших гениталий, как на улице послышался скрип тормозных колодок.

— Норман! Я разрешаю начать отстрел! — Зине нужно как минимум полчаса, чтобы успокоить тело после коитуса.

— Я согласен с тобой, Норма! Крайне опрометчиво мешать нам отдыхать. Лежи пока, возможно они только спросят о пустяке. — Чмокнув свою любимую, начал одеваться.

Мужчинам в этом вопросе легче. В смысле успокоить организм. Видимо природа так задумала, чтобы самец мог охранять самку с полным ЕГО семенем влагалищем от других самцов.

Путники уже покинули транспорт — длинномер с тягачом «Вольво», номера сибирского региона. Знак международных перевозок зачёркнут. Так теперь существа, высадившиеся на мой берег. Судя по длинным волосам это скорее всего самки. Да, самки. Первичный половой признак — груди, особенно выражены у той, которая стоит у водительской двери. Но говорить начинает та, которую я сомневался отнести к какому-либо полу. Что ж. Два признака говорят, что со мной общается девушка. И с довольно симпатичной мордашкой.

— Здравствуйте! А где мотель? — Ни дружественной улыбки, ни перламутровых бус в подарок.

— Здравствуйте, дамы. Позвольте проявить наглость и сказать, что вы уже на территории мотеля.

— А где номера? — Водитель... ница всё-таки улыбнулась, за одно показав зубы. Голос грубее, и этим привлекательней — не люблю писклявые голоса.

— Вот это и есть номера. — Я указующим жестом провёл из стороны в сторону. — Вам с каким количеством кроватей?

— Нас трое. Папа ещё в спальнике. Пап, ты сможешь сам вылезти? — Писклявый крик ещё несколько секунд бился в моих ушах о стенки.

— Как он вылезет? Сама же видела, как он туда последний раз залезал. Па, я помогу. — Определённо эта пухленькая сестра пискли мне нравится. Она скрылась в кабине. Через лобовое стекло я увидел оттопыренную задницу девушки. Что-то она мне напоминает. Ах, да! Зинулину попочку.

Я подошёл к двери. Помочь. Я же не извращенец, чтобы озирать фигуру дамы, когда она помогает больному отцу. Но информация, поступающая через органы зрения, всё равно обработалась процессором. Да! Груди у неё определённо на размерчик-другой больше Зининых. Её шею охватила мужская рука, девушка тянет его из спальника, помогает перекладывать ноги. Получилось логично — он сидит на водительском кресле. Ей нужно выбираться через пассажирскую дверь. Подходит ко мне. Вдвоём мы принимаем вес мужчины на себя.

Явное страдание искажает лицо мужчины, но он не стонет, лишь иногда кряхтит выдыхая из сжатых мышцами лёгких, воздух.

— Ему нужно опять прилечь. Куда?

— Вот в ближайший дом. Там тепло и кроватей три. Меня Павлом звать.

— Я Ника. Сестру зовут Вера. Папу Николаем... Фомичом. Верка! Тащи барахло сюда.

Мы доводим Фомича до дома, протискиваемся сквозь двери. Мужчина также покряхтывает, временами что-то говорит. Нас догоняет моя нимфа.

— Паша, пока его на эту кровать. Я накидку уберу. Вот так. Мужчина, лежите. — Мама пытается руководить. Но мы уже сблизились с Никой, действуем синхронно. Снимаем обувь с ног Николая, ложем их на кровать. — Позвоночник? Простудил?

— И простуда и поднятие тяжести. — Пискля заносит два баула со своим скарбом. — Меня звать Вера Николаевна. С кем я могу обсудить финансовые вопросы?

— Я, Зинаида Макаровна. Вы можете выслушать наши предложения от меня. Пройдёмте в наш дом, так называемую контору. Паша, покажи девушке где тут что.

— Деловая! Вера Николаевна. К тебе то можно по-простому? — Ника опять улыбнулась.

— Конечно, Ника. Вот тут душ, правда вода ещё не согрета. Часа через три будет готова. Печь подтапливать моя обязанность. Готовить можно на ней, и только на ней — нагревательные приборы запрещены. Необходимая для спартанской жизни посуда, вот в столе... Туалет во дворе. Пользовалась биотуалетом... ? Ну вот и отлично.

— А банька у вас есть? Папе нужно прогреть поясницу.

— Только в нашем дворе. Но ради такого случая я её немедленно растоплю. Ах, да! В доме не курить!

— Хорошо, Паш, не буду. И папе не разрешу.

— Николай Фомич, вам повезло с дочерью... , с Никой. Замечательная девушка.

— Спасибо, сынок. А Вера значит плохая?

— Если не можешь сказать о человеке приятное — нужно промолчать.

— Пап, ты поспи, пока. Я разберу вещи. Паша, пока...

Намёк мне понятен. Дрова уже в печи бани, только чиркнуть спичкой. Через час начнёт припекать.

— Правильно, Паш, я сама хотела предложить им попариться в бане. Они наши первые клиенты. Пусть помнят нашу доброту, и разносят о ней вести повсюду. Как тебе девушки?

— Старшая очень даже приятная. Вера чёрствая.

— Она спрашивала об эС-Тэ-О для большегрузов. Какие-то проблемы с их тягачом. Хотя у меня закралось подозрение, что это она старалась сбить цену.

— Зинуль, ты как себя чувствуешь?

— За заботами даже забылась. Но в их присутствии не нужно афишировать наши отношения. Зина на время испаряется, остаётся мамочка.

— Согласен, мамочка. Можно будет включить камеры?

— Ах, ты ж развратник! На какую из них хочешь посмотреть?

— Есть вероятность, что они обе одновременно будут купаться. Тогда ночью просмотрим и...

Вера

Не Фредди Хаймор! Гораздо лучше! Также приятно одет, такая же милая улыбка. Всю красоту портит моя... корова. Лезет в разговор, лыбится, оголяя свои жёлтые зубы. Надо было сначала познакомиться, поговорить. Нет же, всё по-своему. Приплела в помощники, будто сама не могла помочь отцу вылезти.

Так, надо действовать, как повелось в респектабельных семьях. <а hrеf="http://bеstwеаpоn.ru/">эротические рассказы Называть хозяев по имени-отчеству и самой просить того же. Отдельные дома даже лучше, чем номера. Если кто поселится в соседнем, то не будет мешать шумом.

А вот и Норма. Не так стройна, как Вера Фармига. Скорее такая же коровка как Ника. Но женственность и элегантность резко отличают Зинаиду от Ники. Идём с ней в соседний дом. Тут уютней. Чувствуется запах жилья. Ужин ещё не готов... , а жаль, можно было напроситься.

— Зинаида Макаровна, а вы в девичестве такая же были? Или стройная как я?

— Верочка, если вы комплексуете насчёт худобы, то зря. Ваша старшая сестра набрала вес...

— Она младшая... на целый час.

— Хм, двузиготные двойняшки значит. Кто из вас похож на маму?

— По рассказу папы — Ника. Она... Короче, её нет. Он один нас воспитал... Значит договорились. Пока двое суток, а там посмотрим, что за поломка... Продукты у нас с собой, но они все походного состава. Есть тут где-нибудь столовая, кафе?

— В сторону Сибири через тридцать километров, в сторону Европы через пятьдесят. Автобусы ходят каждые полчаса.

— Благодарю, Зинаидушка Макаровна. — Я попыталась подлизаться.

— Зинаида Марковна, — влезла в нашу беседу Ника, — можно у вас выпросить пару литров тёплой воды.

— У Павла...

— Нет! Мне для подмывания. — Вот идиотка! Давай продолжай, расскажи всё о себе. Хоть бы трусы спрятала в пакет.

— Минутку. — Хозяйка ушла. Как и я. Мне невыносимо находиться рядом с идиоткой.

Папа расслабленно посапывал, там же где я его последний раз видела. Кто-то укрыл его каким-то одеялом. В этом доме не так ощущается уют. Ароматизаторы глушат естественный запах былого жилища. Надо посмотреть, что можно приготовить на ужин.

Нет! Я не в состоянии готовить кушать. Пусть Ника позаботится, у неё вкуснее получаются простые блюда. Лягу пока...

Павел.

Мама предложила позвать постояльцев поужинать вместе с нами. Девушки пришли, а Николай не смог.

— Тогда сделаем так! Сейчас лёгкий перекус, а потом нужно его в баню завести, пусть согреваются мышцы. У меня есть некоторый опыт по массажу спины.

— Ой, тётенька, спасибо. Я ведь всего раз помогала ему коробку собирать. Вообще не знаю с чего начать. — Ника откусила пирожок и запила его чаем.

— Ты будешь ремонтировать? — Я, честно сказать, опешил.

— А куда деваться, груз нужно до пятницы доставить заказчику. Не то штраф, и всякая другая пое...

— Она справится. Сейчас боится, или скромничает. С четырёх лет в моторах копается. — Пискля соорудила сэндвич — пирожок, колбаса и сыр. За три куса съела. Однозначно — не в коня корм.

— Паш, поможешь папаню довести? Я и сама справлюсь, но косо ходить ему больно.

— Конечно помогу, Ник.

— Я уже наелась. Спасибо, тёть Зин. Баня готова... ? Тогда пошли! — Она такая же энергичная как Зиночка. Сказала, что охота покурить, но папа важнее.

— Папа, родной мой. Мы поможем тебе дойти до бани. Сейчас я для тебя бельё возьму.

— Ника, возьми ещё ночнушку себе, поможешь мне мыться.

— Ты хорошо придумал.

Мы охватили его руками за тело. Чувствовалось сильное напряжение мышц спины, корёжившее его осанку. Шли медленно, стараясь не причинять боль мужчине.

— Мне надо курнуть. — Никотиновая зависимость также мучала Николая.

— Ну и я на пару. Паш, ты куришь... ? А я вот никак не брошу. Пап, не торопись. — Мужчина закашлял. Видимо чистый воздух вытесняется смогом.

— Дочь, и правда, бросай курить. А то на старости лет будешь пердеть дымом.

— Ха-ха! Это у него самый страшный ужас.

Мы еще немного постояли, пропустили несколько автомобилей, идущих один за другим. До бани добрались без приключений — видимо никотин обезболил мужчину.

— Паш, ну всё, дальше я сама. Маме напомни, чо она обещалась помочь.

Зинуля в доме поменяла халат на ночнушку, оставив под ней трусы. Та же шубка, те же валенки на босую ногу.

Мне досталось слушать писк Веры. Он уже не так резал уши, особенно когда она говорила спокойно.

— Давно вы тут обосновались?

— В феврале приехали. Дедушка умер, да так и остались. — Мне стыдно было признаться, что, если бы не ситуация в Киеве, мы узнали бы о смерти дедушки через многое время.

— Купили остальные дома?

— Мама прямая наследница пяти из всех домов. Купить их никто не купит. Так зачем добру пропадать. Вот решили пока так работать.

— А мы с папой и Никой таким образом добываем пропитание... А девушка у тебя...

— Нет. И не было. — Врать мне не хотелось. — А у тебя?

— Девушки у меня не было. Ха-ха-ха. — Смех приятнее чем голосовой писк. — Парни считают меня дистрофичкой. Но я ведь не сильно худая. Да?

— Ты, наверное, просто зациклилась на этом. Этими мыслями отгоняешь парней от себя... Отгоняешь, не спорь... Тогда скажи, почему ты завела эту тему со мной? Ждёшь поддержки, сочувствия.

— Это вопрос или утверждение? — Голос не толще комариного писка.

— Утверждаю! Будь проще, не прислушивайся ни к чьему мнению. Что же теперь все, кто имеет какой-то телесный изъян, должны травиться, вешаться? Ты вот худобу скрываешь одеждами, а другие девушки на этом зарабатывают. Подиумы, там, дефиле всякие. Подумаешь сисек нет! Так душа есть. Не омрачай её ненавистью к людям без изъянов.

— Есть у меня груди! — Я уже не морщусь — привык. — И красивые... , просто... мне в пути удобно в такой одежде.

— После бани покажешь?

— Сиськи?

— Я вообще-то имел ввиду одежду не для поездок. Она ведь у тебя с собой? Но и от созерцания персей не откажусь.

— Ты... , ты...

— Нахал? А ты отказалась бы посмотреть мой... пенис, если бы я также лопухнулся?

— А летом, наверное, здесь классно! — Она что меня идиотом считает, решив сменить тему?

— Да, летом здесь классно. Тут мужчины и женщины голыми религиозные обряды справляют. Для девственниц как раз классная пора. — Цинизмом, приправленным пошлостью, хлещу ей по ушам.

— Что так заметно? — Голос тихий, не разрезающий мембраны. — А ты?

— Я не девственник. Если ты об этом. И да, заметно, что ты ещё... целка.

— Но ты же говорил, что девушек у тебя не было.

— Не вру! Девушек не было. Есть женщина. Я езжу к ней в город. Сведение для твоего последующего вопроса.

— Чем увлекаешься? — Походу я переборщил. В дальнейшие дебри моей распущенности она не захотела проникать.

— Да в сущности не чем постоянным. Информатика, фитнес. Сейчас как видишь помогаю Зине, — я запнулся, проговорившись. — Тут ведь без мужской силы трудно.

— Ника, тоже иногда называет папу по имени. Они ведь родственные души, коллеги. Пока я с ними не ездила, так они разговаривали, скрепляя его матом. А у меня язык не поворачивается сквернословить.

— В этом мы с тобой похожи. Я тоже не мастак матюгаться. Но их понимаю — временами без такой-то матери болт не открутится. А сама чем увлекаешься?

— В детстве любила лепить фигурки из пластилина. Теперь забросила. Можно сказать — скучаю.

— У тебя экономическое образование?

— Не-а. Средняя школа и всё. Считать могу. По памяти могу считать столбцы цифр, складывать, отнимать. Вот гляну на колонку — могу сказать есть ли ошибка в сумме. Научилась рассчитывать расход топлива. Посмотрю на то, сколько машина проехала от последней заправки, сказать на сколько кэмэ хватит горючего.

— Невероятно! А я в математике балбес. Не абсолютный, конечно, но не до такой степени. Во, я что придумал! Тебе можно с шоу каким-нибудь выступать. Опережать калькулятор. Давай попробуем? Ты пиши колонку трёхзначных цифр, я тоже, потом я подсчитываю на калькуляторе, а ты в уме!

Вера сразу загорелась идеей. Написали по десять строк, положили на стол. Мне понадобилось три минуты. Ей минута. И то она писала на бумаге ответ. Следующая проба — пятизначные. Опять я в проигрыше. Девушка повеселела, сидела раскованно. Говорила спокойно, без взвизгиваний. Мы обсуждали различные варианты шоу. Временами смеялись, как давнишние знакомые.

Ника.

Мы помогли папе залечть на верхнюю полку. Пока он согревался, попросила ево смотреть на стену, разделась голышом. Зина последовала моему примеру. Мы не разговаривая парились. Но я поглядывала на эту женщину. Если не щитать рожениц в роддоме, то я не видела голых женщин. Мы согрелись, вышли в предбанник. Попили чай.

— У тебя есть ребёнок?

— Умер после родов. Травма.

— Судя по разрывам лет пять назад?

— Да, тётенька.

— Называй меня просто Зиной. Ты уже достаточно взрослая женщина, чтобы называть других женщин тётенькой.

— А как вы догадались чо пять лет?

— Вот же разрывы подкожного жира. Если бы это было раньше, то синева не так ясно проступала бы. Позже — тогда можно было посчитать тебя совсем деткой. Кто он?

— Одноклассник. — Говорить правду мне запретили. А так охота поделиться радостью любви с женщиной годной мне в мамы.

— Остыла? Пошли сначала попарим твоего папу. — У меня аж серце ёпнуло. Подумалось чо она скажет «твоего любовника».

— Папа, мы заходим, ты должен отвернуться. — Мне то не привыкать быть голой рядом с мужем. А вот Зина может позастесняться.

Мы начали мыть себя. Волосы мои хоть и короткие, но жирные. Грязь, всякую хуйню-муйню, впитывают. Дважды помыла их шампунем, таким шампунистым, чо еле смыла ево. Зина потрала мою спину, я ей помогла. Ополоснулись. Опять погрелись. Вышли чобы надеть ночнушки. Труселя мои гораздо больше чем еёные. Аккуратненькие такие. Вроде срака не меньше моей, а в таких трусиках кажется менетюрной.

— Ну-с, мужчина, вы готовы к процедуре? — Прям теплом от неё повеяло. Она сразу заработала веником.

Виделся опыт. Папина спина сразу покраснела. Я попросила дать мне похлестать. Зина подсказывает чо нужно поначале легонько касаться. Уже затем усилиться до хлёста. Затем она сказала, чо папе нужно перевернуться. Он поглядел на нас. Ночнушки наши прилипли к сиськам, животу и ляжкам. Зина не стесняется, а мне и подавно не стыдно. Пусть сравнит мой родной, наши с Зиной сиськи.

Ага! А вот то чо у него стоит в трусах, это уже она не должна была видеть. Но не прогонять же её за етова. Я продолжила махать веником. Всё по науке Зины. Грудь, живот, ляжки.

А чо она потом делала! Заставила папу перевернуться на пузо. Села ему на задницу своей задницей, мёдом начала массажировать шею, плечи. Давила сильно. Зараза такая! Папочка даже застонал. Долго надавливала на разные места спины. Мой родной уже привык к боли, не стонал. Когда дело дошло до поясницы, она приспустила евонные трусы до половины жопы.

Поводила ладошкой по пояснице. Будто проверяла где болячка. Потом пристроила пальцы к позвонку и чо-то сделала. Папа, хуяк и заматерился.

— Потишее, Зиночка. Ему больно. Пап, ты как?

— Если не считать, что Зина своим весом щас раздавит мой хуй, то всё нормально.

— Папка, не матюгайся! Зин, может привстанете?

— Ага! Разогналась вставать! Знаешь, как приятно сидеть на мягкой мужской попке. Я шучу! Сейчас ещё пару манипуляций и всё. Поднимись сюда. Пощупай вот здесь. Вот тут у него защемление. Следующий раз сама можешь вот так надавить... от попки к лопаткам.

Зина слезла с моего любимого.

— Николай, сам сможешь сесть рядом с нами?

— Ты волшебница, Зина. Где наблатыкалась?

— Вот в этой самой бане, маме вправляла диск. Отвернись, мне нужно ночнушку здесь выжать... да и трусы не помешает.

Папа честно отвернул лицо от нас. Зина сняла бельё, выжала ево и вышла.

Чобы не выдавать наши отношения, я будто б тоже вышла, а потом зашла к мужу. Он снял трусы.

— Коленька, как я соскучилась по тебе.

— Я тоже, Ника, скучаю по тебе. Встань раком.

Я только об этом мечтала. Пизда у меня начала чесаться ещё когда увидела евонный стояк.

— Коленька, ты поначале тихонько. Спину твою жалею. Ах. Родненький мой хуй.

Папа разошёлся, как... Ну, короче выеб меня. Я потом помогла ему помыться, напоила ево чаем. А потом постирушки трусов, носков. До чего приятно делать приятное любимому мужу.

Павел.

Процедура лечения Николая затянулась на час. Мы с Верой уже поговорили обо всём. Перешли на обсуждение сериала.

— Ты придумал название мотелю? — Голос стал похож на звяканье колокольчика.

— Да. Хотели без названия, а потом я надумал. И клиенты, кто смотрел сериал, должны клевать на рекламу. Тебе не трудно будет рекламировать наш мотель?

— Нет, не трудно. У нас, кстати, борт свободен. Если есть нормальный художник, то можно нарисовать что-то о мотеле.

— Классно придумала. Папа не будет против?

— Зинаида Макаровна сделала хорошую скидку, его лечит. Так что без проблем. Вам бы ещё столовку открыть рядом. Не все водители любят при стоянке готовить еду.

— Мы подумываем. Но пока не имеем разрешение на кормёжку. Тут ведь отдельные помещения, кухоборудование. Холодильники. А мы и так уже вложились, мама не горюй.

— Ну, всё. Вера, ваш папа здоров. — Зиночка в шубке пробежала в спальную мимо нас. Оттуда подала команду. — Вера, если любишь жар, то Паша должен подкинуть дров в печь.

— Нет, спасибо. Мне бани не нравятся, я в душе ополоснусь. — Чувствовался какой-то подтекст в этом уже изученном голосе.

— Да, чего ты? Банька готовая, там чисто. — Мама вышла из спальни в нарядном платьице.

— Нет. Я не могу...

— Ты брезгуешь нашим гостеприимством? — Я понял причину. — Вот основная причина того, что ты до сих пор целка! Ты брезгуешь поцелуев, касаний чужим человеком твоего тела.

— И правда, Вера, не хорошо пренебрегать нами. Сейчас Паша зайдёт в баню, хорошо там всё отмоет от волос и пены. Обдаст кипятком полки.

— Зинаида Макаровна, меня воротит от мысли что кто-то сидел до меня голым на том месте.

— А когда ты последний раз сдавала кал на яйца глистов и аскарид? — Даже я вытаращил глаза от, казалось бы, неуместного вопроса.

— Наверное только когда в школу поступала. А причём это тут?

— Три признака, что в тебе живёт червь, на лицо. Подожди... Первое — худоба. Второе — много ешь, но не поправляешься. Третье — ты брезглива. А это подчинение разума воле червя, который не хочет, чтобы твоё тело занял другой паразит.

Не успела мама договорить, как Вера рванула во двор. Я за ней. Её не хило полоскало. Минут пять она стояла, согнувшись в животе. Я принёс ей ковш воды, она ополоснула рот, лицо.

И только вскормленный нравоучениями мамы такт, не позволяет сравнить лицо человека с мордой животного. Поэтому остановлюсь всё-таки на лице. Оно у Веры стало пятнистым — от бордового, до зелёного. Раскрасневшиеся глаза лили слёзы. Я придержал её за тонкую талию, повёл в дом.

— Что же теперь делать? — Даже колокольчик охрип.

— Сейчас Паша пойдёт в баню, помоет всё. Я приготовлю тебе отвар. Ужасно горький, но за один приём он вынудит червя выйти из твоего кишечника. Уже к утру ты избавишься от паразита.

— А если я в бане упаду в обморок?

— Хочешь, чтобы я пошла с тобой?

— Да-а-а.

— Ещё одно условие. По нужде в биотуалет не ходи. Пересиль себя, но сходи в нужник. В том двору, кстати, он в приличном состоянии. О, и папа с Никой вышли. Паша, вперёд. Помой там хорошенько.

Я пошёл в баню, пока мыл тазы, ополаскивал кипятком полки, размышлял. Похоже Зинуля затеяла какую-то афёру. Насколько я знаком с паразитами человека, ещё ни один не подходил к третьему признаку — подавляет волю хозяина. Из этого следует вывод — таким образом мама сама начала властвовать над девушкой, и заставляет её посетить баню. А там и до более серьёзных вещей дойдёт. Одна из которых — дефлорация моим пенисом. И как продолжение — лесбийский секс.

Лингам, дробью по пустому тазу, пропел оду Зиночке.

Вера.

Это что же, я получается такой же тёмный лес, как и Ника? Как можно не знать о подобном? Брр! Какая-то тварь уже много лет живёт во мне. Поэтому я такой дрыщь. Заматериться и то не могу.

Зина принялась делать отвар из каких-то трав. Пахнет омерзительно. А его надо выпить. Фу, гадость! Но я хочу изгнать червя из кишечника. Я выпью. Всё, что скажет эта умная женщина, сделаю. Кушать, правда хочется. Ну, конечно, всё вырыгала.

Я пошла в баню, посмотреть, как там красавчик Норман. В открытую дверь я увидела, что он добросовестно омывает деревяшки, тазики.

Я закрыла дверь, сходила за своим чистым бельём и платьем. Курточка моя пригодилась, накину её, после бани.

Вышла женщина, поставила ковш остывать. Обаятельная и волевая. Вот такую бы в жёны отцу, матерью мне и Нике.

— Вера, зайди пока в дом. Прохладно стало. — Я пошла вслед за той, кого хочу считать своей мамой или хотя бы старшей подругой, советчицей. — Не плачь, девочка. Мы эту гадость одним движением выпроводим из тебя. За неделю отъешь бока.

— Это я от теплоты вашей всплакнула. Материнской теплоты. Порой так не хватает женского участия. А вы за три часа изменили меня. Спасибо... , родненькая.

— Пошли, чуть-чуть перекуси, а то желудок твой шумит.

Зина дала мне пирожок и чай. Мне сразу захотелось, проглотить его целиком. Но я вспомнила о паразите — это он жрать хочет, тварина. Начала ломать пирожок на мелкие кусочки, тщательно прожёвывала.

Папа и Ника тоже кушали не спеша, посматривали на экран телевизора, где шёл какой-то боевик. Павел вернулся, практически весь мокрый — старался бедненький для меня. Вот по сути — с чего это человеку брезговать бани? Это ведь не туалет с обоссанными ободками, и не общественный сортир. Ну, не хочешь ты смотреть на волос, выпавший с чьей-то головы, на мыльную пену, почему просто не ополоснуть всё кипятком? Мало тебе одного? Второй раз омой принадлежности.

— Вера, съешь ещё пирожок. Я посмотрю на отвар. — Какой же он родной, этот голос, который я слышу всего лишь недавно. Ем гостинец, запиваю чаем.

— Ника, сходи, принеси из машины водки. — Папа. Сестра. И вот теперь появилась родимая.

— Я сама схожу, сиди, Ника. — Я сорвалась из-за стола. Чуть не столкнулась с Зиной. — Я в машину, за водкой.

— У нас в холодильнике непочатая стоит. Паш, достань. И вина. Выпьем за знакомство. Коля, ты начинай пить, если хочешь, а мы с Верой в баньку. На, доченька, выпей.

У меня аж тело завибрировало от ласки произнесённых слов. Едва не упала от головокружения. Пью отвар. Горький. Вызывающий рвоту. Но я заперла глотку. Пью. С пол литра, наверное.

— Теперь пошли в баню.

Я впервые вижу чужую женщину обнажённой. Волосы на лобке у неё аккуратно подстрижены, не длиннее чем мои, стриженные «под расчёску». Сразу заметен жирок, стёкший с небольшого животика. Бёдра такие же полные как у сестры. Может из-за того, что груди у неё не такие огромные как у... Ники, она кажется стройной. Да, наверное, в два раза больше моих, которые с трудом помещаются в мою ладонь.

— Садись где тебе удобнее... я вот тут, на нижней посижу. Греемся. Думаем только о самосовершенстве. Может повыше сядешь? Они, твари, жару тоже не переносят. Ляг на верхний полок, животом вверх... Сисечки прикрой... Дыши равномерно.

Мне невыносимо жарко, но я настроилась на борьбу с гадиной.

— Зина, а где ваш супруг?

— Погиб он. В девяностые, ещё Паша не родился. В борьбе с бандитами погиб.

— Извините, я не подумала. Паша рассказывал, что решили жить в дали от городских благ. Почему?

— Вот как приехала к родному дому, так и поняла, чего мне не хватало в течении двадцати лет. Родного очага. Голосов сестёр, мамы. Мычания коровы и гула пасеки. Ой! Ну-ка слезай, ты так угоришь от жары. Пойдём чай попьём.

А мне так приятно было там лежать, ощущая себя в жаркой утробе матери. То, что меня слегка пошатывало, сочла за действие отвара.

Мы ещё раз попарились, остудились, потом Зина помогла мне распутать косу, помыть волосы шампунем с удивительно приятным ароматом трав и фруктов. Через полчаса мы вошли в дом. Потом мы опять кушали. Папа пил водку, Зина и Паша пили вино. Мне запретили, сказав, что мне пока нельзя.

Павел.

Когда гости пошли спать в свой дом, я посмотрел, что там записалось на ноутбук. Показал Зине.

— Не мы одни значит грешим. — Сказал я маме.

— Таких греховодников уйма. Не все афишируют. Многие хулят, но в тайне не против, отшпилить мамочку или сестрёнку, лечь под отца или брата.

— Я поражаюсь твоему уму. Эта сегодняшняя выдумка о глистах. Тонко ты взяла власть над девушкой.

— Да, так стеклось. Она старается показать своё превосходство в семье. Но в сущности сама является рабой их. Ребёнок потерявший смысл жизни, ищущий лёгких благ — вот кто она.

— А чем ты её опоила? Не будет хуже?

— Полынь, конопля и чуть-чуть чистотела. Сама едва не обрыгалась от запаха. Завтра они разберут машину. Предложишь ей съездить за запчастью на нашей машине. Там возможно придётся подождать. И ты уж не растеряйся.

— А потом ты её вечером в бане?

— Охота девичьего сока. В любом случае, вечером она будет моя. Возьми презервативы в моей секретной сумочке. Нам ведь пока детки не нужны?

— Мамуль, давай поиграем... , ты Верочка-целка. Я уговариваю тебя.

Как я люблю этот её взгляд — награждающий лаской за приятную идею, в котором чувствуется всплеск возбуждения. Вот и опять Зиночка улыбнулась уголками глаз, чуточку высунув язычок, лизнула верхнюю губу.

— Ах, Пашенька. Я не для того берегла свою честь, чтобы совокупиться с малоизвестным мне мальчиком. Женись на мне. И только потом я раздвину ноги, чтобы ты оценил мою чистоту.

— Да что же это творится с современными девушками. Вроде ты образованная, знакома с психологией семьи, когда, абсолютно не подходящие друг к другу супруги, живут несколько лет и потом начинают изменять. А вдруг наши органы не подходят? Допустим мой орган слишком большой для твоего влагалища. И ты станешь испытывать боль при соитиях. Начнёшь просить меня реже снимать моё напряжение.

— Пашенька, миленький я всегда буду расслаблять тебя, но только после свадьбы.

— А если наоборот твоя вагина такая большая, что я не смогу расслабиться, вспоминая соития со своей первой женщиной, которая между прочим очень любит секс.

— Паш, надеюсь, не рассказал ей о нас?

— Рассказал, но не о тебе, а о другой женщине.

— Пашенька, можно я возьмусь руками за твой член? Так сказать, тактильно соотнесу его размер и своей дырочки. — С этими словами Зиночка принялась мастурбировать моим пенисом. — Ах, мой любимый, ОН у тебя громадный. Действительно причинит мне боль. Не хочу я такого брака. Я освобождаю тебя от обязательств. Прощай, мой сладенький.

— Верочка, прощай. Но на прощание, ты хоть поцелуй головку. Что значит брезгуешь? В тебе опять поселился червь? Давай-ка мы его будем изгонять... Чем же как не членом? Да, я своим членом не только червя выдворял, но и более серьёзные заболевания. Психоз, например. Это ведь гораздо страшнее.

Мамуля, слушая мой бред, сосала пенис. Сегодня решила к игре на однострунной балалайке, присовокупить горловое пение.

Чувствуя себя обязанным ласкать мамочку, попросил развернуть к моему рту попец. И в самое время, кстати, так как влага, журча по её ляжечкам, грозила омочить простыню. Женский секрет сегодня имел вкус выпитого вина.

Зиночка наконец поглотила пенис до мошонки. Затем, подняв голову, сделала глубокий вдох и опять горловое соло, сопровождаемое великолепным оханьем. Мне захотелось аккомпанировать — сильно всосав клитор, застонал. Те полстакана сквирта, внезапно выплеснутые влагалищем, я успел поглотить.

Зиночка упала рядом. Я дал ей передышку.

— Итак, Верочка, я благодарен, что ты ТАК поцеловала мой пенис. Но он сейчас сильно напряжён. Я не смогу передвигаться на ногах. Отнеси меня домой, я вызову любовницу, оттрахаю её.

— Пашенька, ты тяжёлый, я не смогу донести тебя.

— И что же, мне теперь помирать на поле боя? Давай ты станешь для меня медсестрой, вынесшей раненного бойца? Я лягу на тебя, буду держаться за сисечки, а ты ползи к нашим.

— За сисечки! Как прелестно звучит. Давай, ложись... Ой! Паша! Твой пенис раздирает мои полупопенки, так он может оказаться в моей писечке. Ай, да ладно уже. Я ведь обязана вынести тебя к своим — ты хороший воин. — Зиночка направила мой лингам в свои врата сладострастия.

Она лежала на животе. Как и подобает сестричке ползком, выносящей раненного из-под обстрела. Подушечки, как мягкие буфера, встречали мои энергичные толчки. Я отвлёкся мыслью, что, тощая попка Веры возможно не так приятна, но, наверное, узкое влагалище компенсирует недостаток мягкости.

Мамуля, будто прочтя мои мысли, сильно сжала мышцы вагины. Сказав: «Верочка, у тебя чудесно узкая пиздёнка!». — Кончил.

Полежав несколько часов минут на мягкой попочке мамули, нехотя слез.

— Зиночка, любимая моя мамуля, может нафиг эту Веру? Ты же моя сладенькая женщина.

— Сынок, я тебя понимаю — тебе приятны соития со мной. Но! Во-первых, мы же договорились, что это у нас временно. Во-вторых, как ты можешь рассуждать о прелестях соития со мной, не испробовав близости с другой? И напоследок — целки штабелями, как на складе, не валяются. В современном обществе — девственница в девятнадцать лет, очень редкое явление.

— Мам, это я так просто. Посторгазменная расслабуха действует на меня. Удивить тебя... ? Я может и Нику трахну. Сравню ваши практически идентичные тела.

— А вот с ней у тебя вряд ли получится. Есть такие люди, которые преданны любимому человеку, а судя по тем нежностям, которые она оказывает отцу, то она верна ему. И даже может задушить Норму, если она вздумает соблазнить Николая.

— После того как я видел, каким взглядом он ласкал твою фигуру, можно с уверенностью сказать, что тебе не составит труда испытать его на верность Нике.

Вера.

Только начало светать, как я почувствовала давление в животе. Скинула трусики и закрыв срам подолом ночнушки, помня указания Зины не выпускать червя в биотуалет, пошла в нужник. Запихала в ноздри туалетной бумаги, боясь рези глаз от чужой мочи, открыла дверь. Привыкшие к полумраку глаза увидели чернь ямы.

Сидела на корточках долго — червь был длинный. Не удивительно — может быть восемнадцать лет рос. Мне казалось он извивался, пытался зацепиться за мои ноги, но ему это не удавалось. В моей фантазии червь визжал, как визжат киношные монстры.

— Пошёл прочь, тварь! Я деток своих забирай в преисподнюю!

Что-то с грохотом улетело на дно бездны. Всё! Я свободна! Как же хорошо, что наша машина поломалась и мы вынуждены были остановиться у этих замечательных людей.

Я залезла в душ, хорошенько подмылась. Даже пальцами залезла в анус. Разве раньше я могла такое сделать? Я даже подтиралась четверным слоем бумаги. Вот что значит свобода! А вообще-то приятно ощущать пальчик в попе. Чуть поглубже окуну-ка. Нет! Что я делаю? Вынула перст. Облегчение почувствовала. Но я ведь чего-то недополучила? Чего же мне не хватает? Кишка пуста без червя. Я начинаю ласкать анус, надеясь успокоить его. Палец входит по ладонь, шевелится там внутри, задевает за стенки, смежные с влагалищем. Однако возбудительно! Два средних пальца справляются в два раза эффективнее. А проверю-ка я, что даст движение пальцев туда-сюда. О-о-о-о! Блаженство. Сейчас бы что-нибудь подлиннее. Нет! Ни в коем случае не червь. Ой, папочка! Прости меня! Член! Пап, я согласна и на твой, но лучше будет если Пашенькин пенис походит вот так! О! Пашенька, как же приятно твой пенис ходит вдоль сфинктера. Да, Пашенька, ДА!

Я упала на поддон кабинки. Такая слабость впервые охватила меня. Нега свободы, оргазм свободы! Это даже круче чем с Мишкой! И уже чтобы окончательно доказать себе, что я свободна — пососала пальцы, хулиганившие у меня в ПОПЕ.

Никогда я по утрам не готовила завтрак. А сегодня сделала. Намазала на хлеб майонез, положила сверху по кусочку колбасы и сыра. Получилось по четыре бутерброда. Жаль нет помидорчиков, получился бы настоящий гамбургер. Кофе со сгущённым молоком.

Подошла к кровати где спят мои родные. Папа и Ника. Ничего она не жирная. Просто упитанная. Видела я которые в пять раз полнее Ники.

— Ника, проснись, родная сестрёнка, уже солнце встаёт. — Решила сначала разбудить её. Женщины дольше наводят гигиену. — Пусть папочка поспит.

Ника вылезает из-под одеяла. Ну и что, что оголился низ живота и волосатый лобок. У меня у самой во сне всё перекручивается.

— Вер, ты чего рано встала? — Сестрёнка, потянувшись, зевнула. Накинув на плечи халат, пошла по нужде.

А вообще-то приятно делать родным добро. И знакомым тоже. А незнакомые мне что враги? Нет! Почему бы хотя не улыбнуться им? У меня на душе такая умиротворённость, охота совершить поступок, граничащий с безрассудством. Вот что значит быть свободной! Как только увижу Зину — расцелую. Прямо в губы. Мне теперь не противно.

И Павла поцелую. В губы конечно! А они не побрезгуют? Ведь во мне жил червь. Безобразное исчадие сатаны! Не должны. Они понимают, что я не виновата.

— Вера, так ты чо встала-то? — Сестрёнка не меньше меня удивлена.

— Здесь так хорошо спится, я выспалась. Буди... мужа, нужно торопиться. — Говорю я с небольшой запинкой. А Ника таращится, думает, наверное, что я пьяна или под кайфом. Да, я кайфую!

Сестрёнка идёт к папе, целует его в щеку, шепчет ласковые слова. Я отворачиваюсь от них — у папы утренняя эрекция. Я уже не раз видела такой стыд. Но понимаю — мужская физиология.

Через полчаса папа и Ника наклоняют кабину Вольво. Позвякивая инструментом, принимаются за разбор коробки.

Та-а-ак, что у нас в запасе? Тушёнка говяжья, почти килограммовая банка. Рожки — два кило. О-о-о, да это практически полный набор для макарон по-флотски! Лучок бы сюда, да ещё пожаренный на сливочном масле. До обеда ещё далеко — проснутся хозяева, авось дадут головку. А на ужин у нас будет китайская лапша.

Павел.

Мамочка разбудила ароматом оладьев. Вернее, я проснулся от минета, но осознал это только унюхав оладьи.

— Мам, доброе утро. Ты вообще спишь когда-нибудь? Я засыпал, ты не спала, проснулся — тут полный комплект и еда, и блаженство.

— Я Норма. Робот последней разработки! — Смешно копируя искусственный интеллект, сказала моя ласковая мамуля. — Кажется тебе сегодня надо побриться.

Я провёл внешней стороной ладони по щеке. Да, пора. Не каждый день, а всего лишь по паре раз в неделю, я скоблю щеки и губы.

Гости уже разбирают машину. А это что за красотка идёт к нам? Мама, рОдная. Да это же Верочка. В зелёно-жёлтой курточке, из-под которой виден подол, толи юбки, толи платья. Ножки в капроне. А походочка плавная.

— Можно к вам? — Уже войдя, спросила Вера. — Здравствуйте, Зина. Здравствуй, Павел. У вас тут так приятно спать!

— Здравствуй, Верочка. Да! Тут воздух чист, тишина. Как ты себя чувствуешь?

— Зиночка Макаровна! Я избавилась от паразита. Всё как вы сказали. Теперь я свободна! Можно сделать вот так? — Вера подошла к маме и поцеловала в губы. — И тебя тоже!

Чудо с косичками поцеловало меня. Хоть губы тоненькие, но нежные. Со своей сладостью.

— Ты завтракала? Я оладьев напекла. Зови родственников, пусть попробуют моих фирменных оладушек.

— Спасибо, мы покушали уже. Я бутербродов наделала... Зина, поделитесь с жертвами аварии головкой лука и кусочком масла. Хочу на обед макарошков с тушёнкой сделать, побаловать моих любимых.

— До обеда успеется. Присядь, раздели с нами трапезу.

— Конечно, Пашенька, конечно. — И чего это я вчера ненавидел эти колокольчики? — Паш, можно будет тебя попросить съездить со мной за запчастью? Расходы за горючее — естественно с нас.

— Съездим. — Даже намечавшиеся вчера похабство неохота говорить. — Покушаем и я поищу в интернете ближайший магазин.

— У-у-у, Зина, это вкуснятина! — Верочка откусила всего лишь краюшек лепёшки. — Научите меня?

— Нет! — Мама выждала пару секунд, созерцая замершее лицо девушки. — Не только научу, но и попрошу на завтрашнее утро спечь. Только в женских руках, тесто становится таким восхитительно вкусным! Кстати, в платье ты прелестна. Ножки, грудки. Через пару месяцев, скроются костяшки локтей и коленок.

Вера слегка покраснела, поправила подол, натянув его на колени.

— Спасибо. Вы также восхитительны, Зина. Можно я потом к вам зайду, посекретничаем?

— Даже нужно. Павел! Покушал? Иди, подкинь дров в том доме. Да, проверь остальные.

Мне хотелось облачиться в цивильное, покрасоваться перед девушкой. Пришлось надевать «спецовку».

Вера.

Пашенька и не скрывался, когда переодевался в большой комнате. Я лишь чуточку ощутила тепло на щеках.

— Зина, как вы знаете, мамы у нас не было, спросить о женских тайнах я не могла. Мне пон... Мне нравится один мужчина. — Начала я разговор, когда Пашенька вышел из дома. — Я хочу, чтобы и он обратил на меня внимание. Как мне быть? Сказать ему об этом?

— Мужчина? Женатый?

— Нет. Он ещё молод...

— Не говори! Молодые мужчины очень пылки. Начинают намекать на соитие. Буквально как поручик Ржевский. Знаешь, как... ? Он сразу предлагал впендюрить. Иногда получал по морде. Но только иногда. А ты ведь не сможешь ударить понравившегося мужчину по лицу?

— И обозвать хамом равносильно удару. Значит ждать проявлений внимания... ? Но это же томительно.

— Есть два варианта — томишься, страдаешь, не спишь ночами. Или позволяешь впендюрить! Что прекрасней — решать тебе. Любишь самоистязаться? Жди. Месяц, год. Такой своеобразный мазохизм. Не властна над истомой — отдайся сразу. Пять минут боли и долгие часы сладострастия. Я лично выбрала секс. Влюбилась, сразу согласилась.

— А где это произошло?

— В салоне его машины. Но он был нежен, сначала сильно возбудил, а потом вошёл в меня.

— Вы о таком мечтали? — Спросила я, сильно окрасившись в алое проявление стыда.

— У тебя тоже, наверное, такие — свадьба, нарядное платье, брачная ночь. До семнадцати лет я о таком мечтала, а потом я научилась мастурбировать, и как только прозвучало «впендюрить», я согласилась.

— Вы мастурбировали? — Такой откровенности я не ожидала. Похоже я стану краснокожей.

— Как и ты, как и большинство. Мальчиков, девочек. Всем охота поласкать свои гениталии.

Я надолго замолчала. Попыталась уличить её во лжи. А оно ей надо? Ответы были предельно чёткие, без изворотов, без меканий-беканий.

— Но ты должна быть готовой к тому, что мужчина не предложит соития, вообще не догадается о твоих чувствах. Тогда ты должна будешь чаще мелькать перед его глазами, вертеть попочкой, краситься, надевать броские наряды. Беседовать с ним на интересные темы, поддерживать его интересы. Но самое страшное — он начнёт игнорировать тебя после соития. Поматросил и бросил. Слыхала такую присказку?

— Да, с таким исходом я знакома. Не одна одноклассница так пострадала. — И я не врала. Две из них даже пытались отравиться.

А если действительно Паша лишь побалуется и бросит? Вот я дура! А сколько ему лет?

— Ваш Павел такой взрослый. Наверное, уже отслужил?

— Через три месяца во18 лет только исполнится. В армию грозят забрать. Но он не может служить. Мы ещё не граждане России.

Куда я ему такая старуха. А, впрочем, он уже мужчина, знает, как действовать с девушкой. Так, ещё один вопрос.

— Зина, а вы уже мечтаете о внуках?

— Не-а. Лет через шесть-семь. А сейчас нужно быть реалистом. Это хозяйство надо развить окончательно, чтобы доход был стабилен. А то получится я одна буду вкалывать, а он разрываться между семьёй и работой. И ему плохо, и супруге его, а уж про меня так вообще молчу. Павел это понимает, жениться не стремится. Даже девушки у него нет. Правда исчезает в некоторые вечера, парень то он умный, мастурбацию поменял на натуральные соития — к вдовушке, наверное, ездит. Познакомились мы тут с одной.

Да, определённо её откровенность меня доводит до покраснения лица. Я уже собралась спросить о вдовушке, сколько ей лет и о её теле, как вошла Ника.

— Здрасте, Зин. Вера, мы нашли причину плохого сцепления. Мне с тобой поехать или ты сама?

— Паша, обещал свозить. Где он?

— Да, там вроде другие постояльцы подъехали. С ними говорит.

Мы втроём вышли на улицу. Фольксваген Минивэн с тремя пассажирами. Двое мужчин и женщина. Один из мужчин приятной наружности осмотрел меня. Хорошо, что на мне приличное платье и колготки. Мы все поздоровались с приехавшими. Зина повела глазастого мужчину в дом, обсудить финансы.

А мой избранник искал в интернете телефоны магазинов. Потом он позвонил в один, в другой, в третий. Только после шестого звонка сказал, что запчасть есть в наличии. Можно ехать.

Восемьдесят километров. Получается полтора часа туда, по городу минут тридцать, полтора обратно. А я дура просидела, не приготовила покушать.

— Вероника, извини, я не думала, что вы так быстро разберёте. Думала приготовлю обед и после поеду.

— Езжай, я сготовлю. Чо первый раз чоли? Продукты тоже купи. Ага?

— Ладно, моя сладенькая, куплю. Сосиски, которые ты любишь. Я хотела на обед по-флотски с тушёнкой сделать. У Зины лук просила, да заболталась. Пап, сигареты ещё есть... ? Хорошо, мой родной, блок куплю. А тебе?

— Я решила бросить. Не все мужчины курят, а я травлюсь. Можа из-за никотину ребёнок слабый был.

— Не горюй, моя ласковая сестрёнка, бросишь курить, опять состругаете мне братика-племянника.

— Вера, вот держи. — Материнское тепло накрыло меня волной ласки. — Термос с кипятком. Кофе растворимый в пакетиках. Бутербродики с ветчиной. Ты напомни ему, что он должен покушать. А то знаю я его — пока не накормишь, сам не вспомнит. — Я уже хотела бежать к машине, как Зина окликнула меня. Шёпотом сказала: — Пописсай здесь. Подмойся тоже. Мужчины чувствуют наши запахи.

Наверное, только пятки мои не покраснели. Она догадалась что ли? Но советы дельные.

Павел.

Только благодаря утреннему минету, я не хожу с явным Эверестом на штанах. Так, всего лишь небольшой Эльбрус, отягощал передвижения. Зинуля рассказала о чём они шептались. Явное желание Веры совершить запретное её сознанием, сегодня, со мной. Хм, даже капрон отсутствует. Надо же! Не поморозит промежность?

— Ой, там подснежник уже пролез. — Динь-динь-динь.

— Да и почки на деревьях не сегодня, так завтра распустятся. Я печку чуть прибавлю — не хочу, чтобы моя пассажирка замёрзла.

— А, по-моему, достаточно тепло...

— Да где ж тепло? Вон у тебя носик красный и на коленках кожа в мелких пупырышках. Красивые, кстати, они у тебя... , колени.

— Не ты один заметил. Тот мужчина тоже разглядывал. — Хитрюга! Хочешь ревности? Пожалуйста!

— И тебе понравились эти похотливые взгляды? Он же всего лишь проезжий!

— Не совсем чтобы понравился взгляд. Я поняла, что в платье я действительно произвожу больше впечатлений. Паш, тормозни... — Пришлось остановиться. Объект моих грязных помыслов, побежала к пригорку, на котором росли подснежники. Красиво, чисто по-девичьи, присела перед семейкой, сорвала несколько, вернулась. — Понюхай, Паш. Свежестью пахнут. Правда?

— Да. Свежесть пахнет по-особенному.

— В отличии от зрелого цветка? — Явное желание поговорить о разнице молодой и взрослой женщины.

— Да. У зрелости резкий, утверждающий себя, аромат. У юного бутона запах нежный, не перебивающий твой собственный.

— А тебе понравился мой поцелуй?

Не слишком ли она форсирует? Даже колокольчик стал грубее.

— Понравился. Он такой же нежный, как запах вот этих подснежников.

— А вот, чисто гипотетически, ты взял бы меня в жёны?

— Конечно. Но только после длительного знакомства. Года два-три пообщавшись, я ответил бы тебе точнее. А так. Только из-за одного поцелуя?

— Да, да. Нужна осмотрительность. Я ведь только фантазирую. Вдруг человек, на которого ты положил глаз, окажется не твоего уровня. Потом из-за этого разводиться или мучиться всю жизнь.

— Я бы ещё прошёл тест на половую совместимость. — Лицо и шея девушки, итак красные от собственного возбуждения, ещё сильнее налились кровью. — Ведь это главный аспект нормального супружества.

— Паш, а та женщина, с которой у тебя связь, она, какая?

— Чуть худее моей мамы, но выше ростом. Сантиметров на десять ниже меня. Невероятно добрая, ласковая. А разумна-а-ая, как десять лауреатов научных премий.

— Ты на ней женишься?

— Не говори глупостей. Я нужен маме — раз. Пока не хочу связывать себя — два. Она быстро состарится — три. А маме нужны внуки — четыре. Можно ещё несколько аргументов вспомнить.

— Значит она старая?

— Да, в матери мне годится, но она молода душой, ведь есть молодые возрастом, но старики душой, вечно ноющие о тяготах жизни. Мне приятно везти с ней диалоги.

— Ой, Паш, осторожно... ! Сумасшедший! Куда он летит? — Вера испугалась выехавшего на встречку лихача. — Фуф! Чуть не описялась... Сверни где-нибудь. Сикну в кустиках.

Ну, вот и дождался. Девочка, наверное, всю ночь онанировала.

— Я тоже чуть не обделался. — Как раз показался съезд на грунтовку и лес скрывающий её.

Мы углубились в бор на сотню метров. Вдохнули аромат сосен. Но далеко отойти от дороги не могли — снег здесь ещё не растаял.

— Паш, я за машиной присяду. Не подглядывай!

Ага! Чтобы я потом корил себя за то, что не смотрел на писсающую девушку? Боковые зеркала с электрическим управлением. Подстроил наилучший обзор. Вера приподняла подол, приспустила сиреневые трусики до колен. Присела оголив попку. Журчания я не слышал, но воображение подобрало нужный файл в мозгу. Девушка подтёрла промежность влажной салфеткой, которую вынула из сумочки. Когда надевала бельё на попку, ещё раз засветила бёдра.

— Я всё! — Вера не садилась в машину.

— Я тоже солью. Дай салфетку... , спасибо. — Постарался поссать как можно громче, стараясь попасть по веткам сосновой поросли.

— Как свежо здесь. Давай минутку постоим — успокою сердце.

Сценарий написан, пьеса разыгрывается. Подошёл к ней, обнял за спину, поцеловал в губы. Напряжение ожидания, сменилось торжеством продолжения — Вера испустила вздох расслабления. Я всё сильнее всасывал её губы, притягивал тело к своему. Поглаживая спину, опустил руку на попку. Не такая объёмная как у Зины, но мягкая.

Девушка всё ещё стояла, прижав свои руки к груди, как бы сохраняя тепло. Но ладонь поглаживала мою грудь, временами сжимала пальцами плоть. Её курточка мешала осязанию животом моего лингама, третьим телом вставшего меж нами.

— Пойдём в салон, ты с голыми ножками замёрзла.

Мы сели на заднее сиденье. Продолжили целоваться. Я двинул ползунок молнии вниз. Добрался ладонью до грудки. Сжал. Вера сразу затряслась. Да, подруженька, ты долго сдерживалась — простая ласка сиськи и ты кончила. Опустился с поцелуем в ложбине на шейке. Она тонкая, нежная.

А вот и ручки у девушки развязались — начала поглаживать мои волосы, запускать в них тоненькие пальчики. До контакта другой ладони с пенисом, остаётся пара-тройка минут. Расстёгиваю три пуговицы на переде платья, глажу бархат кожи над грудью, пролажу под чашечку лифчика. Опять девичий трепетный оргазм, всего лишь от касания о сосок. У неё даже зубки постукивают. Успокоившись, девушка наконец решается на знакомство с моим другом. Через штанину, она пожимает его, мысленно говорит, что рада знакомству, что согласна на более тесное общение. Снимаю с неё куртку, бросаю на переднее сиденье. Усаживаю девушку себе на колени. Приподняв подол сзади, массирую оголившееся бедро.

Она сама снимает платье, расстёгивает застёжку лифчика. Прелести, отвердев сосцами, восставших на ареолах, также налитых кровью, будоражат моё сознание. Всасываю один, сжимаю пальцами другой, ощущаю тазом, как попка девушки елозит по бугру на штанах.

Двумя руками Вера прокладывает путь в моей одежде до лингама. И вот уже чистый, незащищённый контакт пальчиков с пенисом. Начинаю скидывать свою одежду. Торс освободил быстро. Прошу Веру привстать, двигаю штаны с трусами к коленям, а там и до щиколоток недалеко. Теперь последнее препятствие — сиреневые трусики. Чтобы их снять Вера отрывается от моего поцелуя, пересаживается сбоку. Задрав ножки, освободила тело от белья, я тоже успел скинуть кроссовки и штаны. Теперь на нас только носки. Но они не в счёт. Опять тискаемся, трёмся телами. Вера захотела оседлать меня.

— Погоди. Дай я на тебя насмотрюсь. Потом это будешь не ты.

— Да, я стану женщиной. Мне лечь?

Киваю, потому что говорить мешает сухость во рту. Вера ложится на сиденье, правую ногу опирает о заднюю спинку, левую на переднее сиденье. Узкая, не порочная щелка раскрывается передо мной. Тонкие валики вульвы в щетинке волосиков. Светло-розовые лепестки слегка открылись, маня пещеркой. Легонько ласкаю их, окунув палец в щёлку, взял на пробу слизь, пока росинками собравшуюся на внутренней поверхности. Облизываю. Она слегка отличается от густых соков Зиночки, восхитительна непорочностью.

Опять увлажняю палец, подношу ко рту девушки. Она сосёт его как младенец сосок, обернув его трубочкой языка. В неудобном пространстве салона, наклоняюсь к промежности девушки, лакаю как котёнок из блюдца. Слизнув росу, целую клитор, своей формой и цветом похожий на зрелую ягодку барбариса. Вере невтерпёж, она тянет мою голову к своим устам, но я продолжаю наслаждаться вагинальными соками, упругостью клитора. Пальцем поглаживаю звёздочку ануса. Слизь, текущая к нему, служит смазкой для проникновения сквозь морщинки сфинктера. Пары движений хватает отправить девушку в улёт. Изогнув позвоночник мостиком, она замирает.

Не шевелюсь и я, отсчитывая секунды оргазма. Тело ещё не расслабленно, но Вера говорит:

— Пашенька, вставь! Умоляю! Вставь! — Это даже не колокольчики, это главный колокол храма, гремит набатом, призывает к помощи в борьбе со стихийным бедствием.

Последний раз слизываю влагу. Сажусь у её ног, распаковываю презерватив.

— Не надо, прошу, не надо. — Такой возбуждающий шёпот, озвученный тоненькими колокольчиками, м-м-м-м. — Я не забеременею. Честное слово.

Не доверять этому милому шёпоту просто невозможно, тяну девушку на свои колени.

— Сама, садись. — Вера благодарит за сочувствие, чмокает в губы.

Заглядывая меж ног, корректирует тело. Мне охота войти в эту непорочность, но шальная мысль заставляет меня сказать:

— Стой! Может в попку? Плеву оставишь для мужа.

Но Вера поступает по-своему — медленно оседает влагалищем на Джомолунгму. Мне слышится камнепад, раздвигающихся тазовых костей, треск корней многолетних деревьев и эхо женского всхлипа.

Она застыла в нижней точке. Ожидает моих действий. Ласкаю пики сосков пальцами, целую в горячие губы. Ах, как они восхитительно налиты кровью. А как плотно обжат мой лингам садами рая, как прелестно он там ласкается пульсом влагалища. По мошонке тянется медленный ручей, состоящий из крови и соков.

Сжимаю ягодицы, таким образом глубже вхожу в пещерку Веры, она двигает тазом вперёд-назад, трётся клитором о мои волосы. Движения с каждой секундой ускоряются, увеличиваются в амплитуде. Сильно притягиваю попку к себе до конца насадив девушку на пенис. Она закатывает глаза и это даёт мне повод кончить.

Сперма бьёт по матке, переводя девушку на порядок выше в эйфории блаженства. Оба дышим нестабильно, урывками. Отдыхаем на плечах друг друга. Я, обученный Зиночкой, поглаживаю спинку и бока девушки. Глажу медленно, долго. Нежность моих ласк усыпляет Веру. Дыхание её нормализовалось.

Анализирую произошедшее. Со своей коррективой, то что задумывалось вчера как простая порка, сегодня оказалось не тем. Мне понравился такой секс. Но не как простое опорожнение яиц, а именно эмоциональным составляющим, отличающимся от соития с мамой новизной и лёгкостью обоюдных желаний. Да, я согласен. С мамой тоже всё в согласии, но лишь как повод утолить голод похоти. А с Верой это как соединение душ. Да, верно, мы совокуплялись не только телами, но и душами. Они также тёрлись друг о друга, впитывали восторг родства.

Спинка девушки начала охлаждаться, я потянул с кресла свою футболку, укрыл её. Внимание сознания перешло на мою промежность. Худенькие ягодицы девушки давили на мошонку. Я подсунул ладони под попку, слегка уменьшил натиск. Лингам понял это по-своему. За несколько пульсаций заполнился кровью.

Ну, что ж я слышал об акте — пару раз, не вынимая. Начал таранить влагалище. Вера во сне начала что-то говорить — различались «Пашенька», «Любимый». Я приподнимал тельце, опускал на кол. Захватил мочку уха, начал сосать. Вера проснулась, посмотрела мне в глаза. Кажется, даже цвет зрачка поменялся. Был карим, стал серо-зелёным.

— Я уснула. Долго?

— А оно нам надо? Зачем? Во вселенной кроме нас никого нет. И мы вечны. А вечное не подвержено времяисчислению. Тебе не больно?

— Больно. Но ты ведь хочешь. Я как твоя женщина обязана доставить тебе блаженство.

— Брось. Это может быть вредно для твоей пещерки. Может ротиком?

— А может попкой? Там свободно — червь освободил место. Я сегодня мастурбировала туда, просилась на твой пенис. Как мне сесть удобнее?

— Ставай на четвереньки.

Вера упёрлась головой в боковое стекло, показала размер своей попки. Не тощая, как ожидалось, костями не пугает. Чмокнул одну полупопенку. Пристроил член к розовому анусу. Легко проник головкой, позволил Вере привыкнуть. Но она сама начала насаживаться, мне оставалось только самому не поддаться на провоцирующее боль движение.

— Не больно? В пещерке я имею ввиду.

— Эта лёгкая боль отвлекает от той. Сможешь поласкать мои сиси? Да... вот так... вот так.

Член вошёл в ножны по мошонку — теперь моя очередь двигаться. Сравнил Верин анус с маминым. Да, и тут непорочность. Сфинктер очень плотно сжимает ствол, этим мешая сосредоточиться на ублажении Вериной попки. Но ей видимо и так хватает, шёпот волшебных фраз, колокольчиком аккомпанирующий моим постанываниям.

Верочка выпрямилась, повернула лицо.

— Пить хочу. Поцелуй меня.

Анус в такой позе расслабился, ягодички умягчились. Принялся чаще таранить, сжимая руками тельце девушки. Попка встретила салют сокращением мышц таза.

Вера заткнула анус и промежность салфетками. Села мне на колени.

— Ты подходишь мне как муж по половым нормам. А я?

— Ты тоже восхитительна в желаниях ублажить мужа.

— Я чуточку отдохну, потом напою тебя кофе.

— Женщинам для этого нужно как минимум десять минут. Мы уже час потеряли.

— Нас выкинуло в другую вселенную? С течением времени... ? А жаль. Тебе никогда не хотелось остановить его?

— Были такие моменты, когда хотелось даже умереть, осознавая, что постиг какой-то предел.

— И что? В такие моменты ты не думал о родных? Друзьях?

— Верочка, милая моя девушка, это чисто психологически.

— Милая! Твоя! Девушка! Скажи ещё раз.

— Верочка! Милая моя девочка.

— Всё! Теперь и я могу умереть.

— Возможно у судьбы на тебя другие планы, так что повремени.

— Нам бы подмыться. Есть вода?

— Накинь куртку, надеть туфли. Но надо всё делать быстро, чтобы не замёрзнуть.

Мы кое-как накинули верх одежд, надели обувь. Я наливал на ладонь, присевшей в эротическую позу Веры воду, она смывала слизь и кровь. Отёрлась моими хлопчатобумажными трусами. Я тоже омыл промежность, вытерся тем же. Надел штаны без трусов. Верочка уже дрожала от озноба, но улыбаясь оделась.

Вера.

Зина заметила, что я без колготок, улыбнувшись, послала мне воздушный поцелуй. Можно было и трусики не надевать, но я побоялась порывов ветра, который мог окончательно смутить меня, задрав подол. Через пять минут, я пристегнула ремень безопасности. Мой красавчик надел спортивный костюм. И верно. Так комфортнее рулить. И... Не возгорится ли чехол подо мной?

Смотрю на профиль МОЕГО парня, с которым я впервые познаю радость соития. Мне сразу вспоминаются виденные мною коитусы папы и Ники. Они такие возбуждённые в такие моменты, что не замечают меня. Ника, не смотря на полноту, как балерина задирает полные ноги. И шепчет, и трётся о тело папы, что говорит о невероятном блаженстве их соития.

Как это будет у меня? Зина рассказала о том, что её первый акт произошёл в салоне авто. Если раньше мне мечталось о шикарной кровати, с балдахином, то моё теперешнее возбуждение согласно на салон Ниссана.

Он вчера намекал, что его орган большой. Насколько? Неужто правда такой огромный, что изорвёт мою дырочку? Да и пусть! Хоть какой! Хоть конский, хоть маленький. Я уже не в состоянии ждать!

И последнее! Будем надеяться — он уже смекнул, что я готова! На всё! Жаль покрасовалась перед ним мало. Сорвать что ли цветочек, показать свою стройность, отличную от его любовницы?

Выбежала из машины, грациозно присела к кучке подснежников — он обязательно смотрит на меня. Раз цветочек, два... Кокетливо принюхиваюсь, поглядываю на его оценивающий взгляд.

Поговорили. Он ещё вчера мне понравился своим умом и прямотой речи. Сказать уже можно? Что не в состоянии терпеть, что хочу остановки и первого поцелуя...

Выруливший лихач, помог мне изобразить испуг и естественную просьбу свернуть с дороги. Как колотится сердце, как томительны последние секунды. Нам нужно пересесть на заднее сиденье, там просторнее. Хитрю, говорю, что хочу писять. В возбуждении, молю его посмотреть, как и оголяю бёдра. Присаживаюсь так чтобы он видел меня в боковое зеркало. Выдавила из себя струйку. Теперь он вышел справить нужду. Мочится рядом с моей лужицей. Как громко! Точно, наверное, у него как у коня член. Ножки мои дрожат. Замёрзла, наверное. Или это так тело встречает возбуждение? Жаль не слушала пошлых рассказов одноклассниц, не спросила у Ники.

Ой! Целует! Целует! Фуф! Понял! Не трус! Попочку сжал, меня за неё ещё никто не трогал. Только Мишка! Но Пашенька лучше его. Брр. Холодно! Да, я согласна, пойти с тобой в машину. Какие сладкие его поцелуи, как они пьянят меня. Как ты догадался, что моя левая грудь более чувствительна к ласке? Озноб или оргазм? Прелестное чувство.

И вот я решаюсь потрогать его пенис. Руки-предатели, чего вы дрожите? Ну же! Не бойтесь! Вы же не влагалище, чтобы так трястись! Вы его разведчики, хотя бы скажите, чего ждать-бояться-желать? Фуф! Мой размерчик! Больше, чем у Мишки, но меньше чем у коня. Если так примерно, то как у папы, который, правда я рукой никогда не держала, но видела с трёх-четырёх метров.

Раздеваемся. И не грамма не стыдно, как думалось вначале. Даже охота показать ему всю себя. Смотри, миленький, любуйся своей красоткой. Девочку раскрыть для тебя? Да я об этом даже мечтаю! От твоих взоров на прелесть мою, я сама кончаю.

Ты и это любишь делать... ? Червь! Долбанное отродье! Из-за тебя, тварь, я не пробовала своих соков! О! Боже! Пашенька, измажь лицо в секретах, дай я его оближу! Какая же она возбуждающая моя слизь! Сперму на потом отложим, сейчас главное дать Пашеньке опробовать девичью дырочку, чтобы он даже забыл о ДЫРЕ вдовушки!

Вот ещё! Какая глупость. В попку! Сначала сюда... да сюда... , плавненько, без рывков накрываем пенис своим влагалищем. Оп! И готово! Всего-то делов, Верочка, и ты уже женщина. Ранки просто щипят. Но посижу, буду теперь твоя, Пашенька. Хочешь, сейчас сразу кончи, хочешь долго трахай. Именно я так представляла расположение члена во влагалище — твёрдое древко, расширило стеночки. Там, в глубине, ещё что-то побаливает, верно пенис в матку упёрся.

Хи. Клитору там щекотно, волосы касаются, отодвинусь. М-м-м, оказывается не так уж плохо двигать попкой. Туда-сюда. А, милый, ты хочешь так? Пожалуйста, напрягаю ножки, поднимаю попку. Прям как Ника, подскакивала на лежащем папочке.

Целуй! Я хочу, чтобы ты при этом ещё целовал меня, мял мою левую грудь. Ну, прям, все блаженства... И вот он! Вал экстаза! Ой, папочка! Почему ты только Нику трахал? Почему не позволил мне испытать эту негу?

Видимо уснула. Потому что приснившееся возможно только во сне. Пашенька мой поменял свой проколотый пенис на запаску. Не ПРАВИЛЬНУЮ запаску! Потому что она не лезет в мою ступицу! Паша! Мне больно! Поставил? Ну да ладно, если тебе, любимый, так нравится, то пользуйся запаской другого размера.

Просыпаюсь. Действительно у него опять стоит, но нужно терпеть, потому что он мой любимый мужчина и достоин блаженства. Потерплю. Ты ещё заботливый? Хороший мой. Нет, в ротик пока не хочу. Хочу сравнить член с червём. Какой он был толщины? Больше или меньше пениса.

Хи. Червь, ты слабак по отношению к этому фалдусу! Да, ты длиньше, но гораздо тоньше. Паш, про сисечки не забывай, пользуйся! Целоваться хочу!

Всё, сперма в моих двух дырочках. Я показала, любимому, что готова к любым его пожеланиям. Сейчас подмоюсь, покормлю любимого и потом ещё пососу.

Павел.

Печка на полной мощности согрела нас быстро.

— Пашенька, тут оказывается есть полотенца. — Заглянув в пакет, сказала Вера. — Ой, какая она догадливая.

— Зиночка у меня умница.

— Я с ней утром поговорила, а она поняла о ком я веду речь. Держи чашку. — Девушка подала мне посуду.

Выпив по чашке кофе, мы выехали на трассу.

— Паша, можно я на заднем сиденье покемарю?

— Конечно, милая, я сам, когда впервые занялся сексом, спать хотел. Моей курткой ноги замотай...

— Паш, мы тут наследили. Кровь, сперма. Увидят стыдобу.

— Чехол отстирается. Это пятна естества. Нашего с тобой естества. Так что если кто начнёт хихикать, то пусть стыдятся своего ума. Спи, милая, я потихоньку поеду.

— Ага, милый, не торопись.

До точки, когда навигатор предупредил о её достижении, доехали без приключений. Вера, свернувшись калачиком спала. Я взял запчасть, зашёл в магазин. Столько денег у меня с собой не было. Сказав, что сейчас вернусь, пошёл будить Веру.

Она к этому времени уже проснулась, поправляла причёску, глядя в зеркало заднего вида.

— Верунчик, нужно твоё умение торговаться.

Ещё пять минут потребовалось для наведения боевой раскраски. Вера закинула в рот две подушечки жевательной резины, изображая супербосса, вошла в магазин. Полчаса длился торг. Вглядываясь в запчасть, они находила то царапину, то какой-то наплыв, то упаковка ей не понравилась. Но скидку в четверть цены Вера выбила.

— Верочка, тебе определённо нужно заниматься торговлей. Я бы даже процентной скидки не добился. Теперь в торговый центр. Закупим то что Зина наказала.

— Ага, щас! На фиг эти обиралы нужны. Двигаемся на рынок.

Мы спросили у местных где находится оптовый рынок. Короче, не знаю сколько мы сэкономили, не поехав в супермаркет, но рыночные цены Вера иногда сбивала до десяти процентов.

На вещевом рынке я хотел купить себе трусы и тут же в примерочной надеть, но Вера, сказав, что это не гигиенично надевать нестиранные трусы, отговорила. Но ей самой понравился набор женского белья. Я видел, что ей охота его купить, но видимо она в вопросах семейной экономики была строга даже по отношению к себе. Она пошла по ряду дальше, а я купил этот комплект.

— Так! — Строго сказала Вера. — Мужчина должен хорошо питаться. Пошли в кафе. Не спорь. А то я буду очень, очень недовольна. А когда я недовольна, то мальчик может получить по попе.

— Может поменяешь предложение на «получить в попу»? Тогда я согласен. — Я исподтишка сжал её ягодицу.

— В попу получишь если хорошо поешь. Вперёд, мой милый!

Рыночная кафешка скорее походила на столовую общепита. Вера потащила меня прочь. Через дорогу горела вывеска, приглашающая к интимному обеду в отдельных кабинках.

Здесь нам понравилось. И быстрое обслуживание, и чистота столов с приборами. Беседуя на темы о последних новостях в мире поп-музыки, мы поели. Итого начало поездки обратно, мы задержали на три с половиной часа.

— Наверное им придётся собирать машину в сумерках, если хотим выехать завтра с утра пораньше. — Колокольчики исполняли грустную мелодию. Видимо девушка очень устала. — Я опять покемарю, ладно милый?

— Спи, Верочка.

***

Когда мы подъехали к Гнезду, то там оказались ещё две машины. Оба длинномера с номерами Евросоюза. Флаги на их номерах указывали на латвийскую республику. Разгружать машину пришлось нам с мамой — Вера сильно хандрила, еле подняла голову, когда я сказал, что приехали домой. Её тряс озноб.

— Простудил девушку? Сам то как?

— Мам, я в норме. Верочка, пошли в наш дом, тут теплее и банька рядом, я сейчас натаскаю воды, закину дров.

Девушка покорно пошла в наш дом, легла на диване и опять уснула. Николай и Ника начали собирать машину. Им вызвались помочь дальнобойщики. Очень им понравилась девушка, разбирающаяся в автомашинах. Через час, уже в сумерках, тягач Николая был готов к поездке. Они хотели выехать прямо сейчас, но мама отговорила их, сказав, что впереди незнакомый подъём и его лучше пересекать в светлое время суток. Николай и Ника пошли в свой дом, а Вера осталась у нас. Её нехило трясло. Жар выгонял пот, она старалась раскрыться, а я вновь укрывал её. Знакомое лечение я воспринимал уже безбоязненно. Натирал камфорным спиртом, поил девушку чаем с мёдом и вареньем. Пока она спала, я рассказал Зине о поездке, о коитусе.

— Мам, я думал, что это оставит меня равнодушным. Но это оказалось очень волнительным. Даже прекрасней чем с тобой.

— Почему же? — Нотки огорчения прозвучали. Нужно максимально честно объясниться с мамой.

— Я ещё не уверен, но думаю, что мы с тобой были душевно связаны с рождения, и только затем телесно. А с ней у меня произошёл как телесный, так и духовный контакт. Причём в один миг. Не обижайся, любимая, я честен с тобой.

— Как я могу тебя не понимать? Очень даже понимаю. Я и сама через такое прошла. И я рада что воспитала тебя не чёрствым камнем, а ранимой птицей. Укрой её... Похоже, что она завтра никуда не поедет.

— Да, любимая. Ей нельзя в дорогу с такой температурой. В баню ей можно?

— Нет. Сердце может не вынести два жара. Спадёт температура — потом. Попаришь, как меня.

Вера.

Обрывки фраз. Смена дня и ночи. Испражнения на ведро. Вот, что мне запомнилось за эти трое суток.

— Очнулась, родимая? — Пашенька потрогал мой лоб.

— Мне надо ехать. Папа с Никой уже заждались, наверное.

— Они уже сдали груз, приняли другой и повезли дальше. Куда-то на Кавказ. А тебя отдали мне в рабство, сказали насиловать, заставлять делать самую грязную работу.

— Прошу только не заставлять меня отделять зёрна от плевел. В моём представлении очень тяжкая работа. А вот насчёт насилия, я что-то не уверенна, кто кого будет насиловать. Где мама?

— С постояльцами общается. Все дома заняты, нужно успевать везде. Давай я тебя отнесу в баню, там оживлю окончательно.

Такой жар парилки точно изжарил все микробы. Я легла на нижнюю полку, Пашенька мой сел рядом и массажировал мои икры. Я опять задремала. Когда проснулась, то мужчина намылил моё тело, смыл пот болезни. Сполоснул меня водой из тазика. Его пенис всё это время зазывно торчал вверх.

— Моя любовница, когда мы мылись с ней в её бане, сказала, что долгое воздержание плохо сказывается на мочеполовой системе мужчин. Она помастурбировала им.

— Теперь я твоя любовница. И я буду делать с твоим органом, что мне заблагорассудится. И заблагорассудилось мне вот что.

Я начала ласкать пенис, первым раскрывший мою сексуальность. Впервые так близко видимый орган излучал такую энергетику, что не поцеловать его не было никаких сил. Как сосёт Ника у папы я видела. Забавно, но мне даже не пришло в голову, что это грязно, что пенис находится вблизи с анусом. Я просто наслаждалась минетом, то просто двигала головой, частично обернув член трубочкой языка, то откачивала изо рта воздух и пенис раздувался. Когда Паша начал спускать я отклонила голову в сторону — мне хотелось посмотреть, как он салютует.

— Любимый, я только один раз посмотрела, как ты спускаешь, в следующие разы сделаю вот так. — Я сильно всосалась в пенис, ещё несколько грамм эякулята попало мне на язык. Открыв рот, я показала «надой».

— И с утра тоже так сделаешь. Хорошо? Моя ты радость! Теперь тебе нужно слегка охладиться, потому что дальнейшее очень тяжёлое.

— Как скажешь, любимый мой.

Мы вышли в предбанник, выпили по бокалу чая. А потом я попала под его сильные руки. Как он натирал меня мёдом, как мял мышцы спины, попку. Грудки мои трижды были помазаны мёдом и трижды обсосаны милым мужчиной. А потом он опять лизал мою промежность, заставляя меня оргазмировать всё чаще. Закольцевав большой палец, находящийся во влагалище, с тремя в попке, тёр перегородку, напрямую раздражая все нервные окончания. И уже когда мне казалось, что я больше не в состоянии принимать такие ласки, Паша вошёл в мою киску пенисом.

— Паш, теперь нужно постеречься. В попку можно кончить. — Сказала я ему, решив всегда быть честной со своим возлюбленным.

— Да, любимая, я сейчас, только пусть мой мальчик, вспомнит твою девочку. — Паша не двигался. Лишь иногда его пенис вздрагивал.

Поцеловав мою ягодицу, вошёл пенисом в попку. Сильный оргазм подкосил мои ноги, и я упала бы, если бы не руки моего любимого, он продолжил таранить мою попочку. Сухость во рту, напомнила мне о соитии в машине. Выпрямилась, повернула лицо к нему. Поцелуй оросил мои губы. И Пашенька кончил. Он сел на полку, я легла ему головой на бедро.

— Можно к вам?

Хорошо, что я лежала. В парилку вошла обнажённая Зина. Я прикрыла писечку и сиськи руками. А Паша не стал прикрываться.

— Выздоровела, моя девочка? Паша, ты хороший ученик. Научился лечить больных женщин.

Зина села у моих ног, погладила стопы. От нескольких движений пальцами я окончательно расслабилась, убрала руки с письки и сисек.

— Подай мне мёд. — Зина протянула руку к баночке. Набрала в ладошку, начала мазать мои икры.

— Мама, давай сначала мы тебя полечим. Вера, ты согласна лечить маму?

Мне оставалось только кивнуть. Присутствие близких родственников в обнажённом виде меня не удивляло, я ведь уже знакома с близостью отца и сестры, но вот то что и эти занимаются, а я ни грамма не сомневалась в более тесных отношениях сына и матери, меня смутило.

Вот значит кто на самом деле вдовушка. Ну что ж, довольно честно с их стороны. Рассказали о своих отношениях, не уточнив о ком именно идёт речь.

— Чем же больна наша мама? — Мне приятно было задать этот шуточный вопрос с нешуточным словом «мама».

— Она источает любовь. Она хочет ею делиться. Но взамен просит дать частичку своей любви. Тебе не жалко?

— Маме? Жалко любви? НИ ГРАММА не жалко. Бери, мамочка, хоть мою жизнь. Я только от одного твоего спасительного снадобья, обязана жизнью.

Я начала лить слёзы и целовать лицо этой теплоты. А Паша, начал мазать её тело мёдом, больше уделяя внимания грудям. Я тоже набрала мёд, начала ласкать им мягкие груди, вскормившие моего любимого мужчину. Он начал ласкать промежность Зины.

— Вера, дай я поцелую твою писечку. — Шёпот сказанного так возбудил меня, что я почувствовала — если сейчас не подставлю промежность над лицом мамы, то просто изолью драгоценность на пол.

Залезла в жар парилки, присела над лицом мамочки. Её язычок лакая влагу, ласкал мои накаченные, не меньшим чем в парилке, жаром, лепестки и клитор. Мне опять захотелось пить, убрав руку Паши с писи мамочки, наклонилась туда, к влагалищу, и начала лизать. Мне стало всё равно, что рядом анус. Я уже освободилась от червя.

Павел ласкал мои, просящие этого, перси. Другой ладонью он также ласкал перси мамочки. Я прислушивалась к действиям Зины, повторяла за ней. Она оказалась более трепетной чем я. Оргазм сковал её тело, она оставила мою писю в покое, а я отдалась Пашеньке.

Он таранил меня во влагалище. Поршень нагнетал воздух, который с шумом

покидал мою дырочку. Мама встала рядом со мной в аналогичную позу.

— Паша! В меня сейчас нельзя. Я хочу поделиться с мамой.

— Я благодарна, тебе, любимая доченька, что ты понимаешь меня. — Сказала мамочка, повернув ко мне лицо и поцеловав в губы.

Паша докончил акт в маму, которой оказывается не хватало буквально трёх фрикций родным пенисом.

Мы сидели в доме за столом. Я уплетала вкусняшки, приготовленные руками моей любимой мамочки. Мои близкие ласково смотрели на меня.

— Я предполагаю, что втроём мы быстрее наладим этот бизнес. — Толстый намёк, что я не хочу расставаться с ставшими мне родными людьми.

— Да, а через два-три года можно будет переводить меня в статус бабушки. Павел, ты хочешь стать отцом девочек, которых родит Вера?

— Кстати, ты обещала рассказать о том, почему дедушка жил в другом доме.

— Будем считать, что это утвердительный ответ на мой вопрос. Дело в том, мои любимые, что в этом месте рождались только девочки. Какая-то природная аномалия. Естественно все мужчины здесь были примаками. А после войны сюда вернулись только папа и ещё один ветеран. Во всех домах женщины, всем охота продолжения рода. Чужих мужчин не дозовёшься. Да и мало их осталось после войны. Порядили женщины меж собой делить папу. Та женщина, с которой он венчался по староверскому обычаю, жила в том доме, где и умер папа. А здесь жила моя мама, тогда самая молодая девушка, оставшаяся без родителей.

Вот из-за такого обычая мы, дети Безмужнего Гнезда, как на самом деле называется хутор, называли папой деда Макара. Сильный мужчина он был. Брюхатил здешних женщин раз за разом. Меня вот в семьдесят пятом году состругал.

— Мамочка, а где же остальные женщины? — Спросила я.

— Раньше писали письма друг другу, созванивались. Интернет чуть сблизил нас в общении, но радости родства не прибавил. А уж о том, чтобы вернуться сюда жить, никто не выразил желания.

— Пашенька, любимый, можно я сегодняшнюю ночь проведу в постели с мамочкой? Только одну — мне хватит! — Прошу я со слезами на глазах и комом в горле.

— Он уже большой, не боится спать один. А вот кто из нас сделает ему минет утром, это мы сейчас разыграем.

— Нет, мамочка, так не справедливо. Я хотя бы должна нагнать тебя. Как в количестве выпитого эякулята, так и весе. Сперма ведь очень полезный продукт!

— Согласна! Справедливость в первую очередь. Значит с утра я попью твоих соков.

***

Заснула я очень легко и быстро — удовлетворённая плотски, обласканная матерински.

Сон, послуживший пробуждению, был настолько фантастичен, что я несколько секунд после пробуждения, не верила наступившей реальности.

Мне снился червь, ласкающий мою писю, тем самым вымаливая впустить его обратно в кишечник. Я его отталкивала руками, ногами, но его ласки были настолько приятны, что я согласилась, предварительно наказав ему не вмешиваться в мою жизнь своими желаниями, я сказала ему, что буду сосать член и лизать влагалище. Буду свободна выбирать еду.

Червь в неистовстве благодарности, облизал мои гениталии и полез в анус. Было неожиданно приятно, когда его голова стала твёрдой, способной проникнуть через напряжение сфинктера. И вот он частично во мне. Я прошу его поёрзать туда-сюда. Ответив: «Да, госпожа!», червь совершил несколько движений. Я почувствовала, что его тело утолщилось в диаметре, сильно расширив мой анус. В предчувствии эйфории, я вскрикнула: «Я люблю тебя!».

Мамин голос разбудил меня:

— И я тебя люблю, доченька.

Мама лежала сзади меня, а в моей попе находился... ЧЕРВЬ! Потом только я осознала, что это искусственный член, прикреплённый к тазу мамочки, которым она трахала меня.

Имитатор покинул мою разгорячённую попку. Сразу почувствовался недостаток.

— Доченька моя, я хочу того же.

Вот оказывается, чего мне недостаёт — маминого оргазма. Она, освобождённая от одежды, раскрывает промежность. Я ложусь на тёплую мягкость, целую в губы. Долго. Ещё дольше. Я наслаждаюсь теплом женщины. Сосок. Вчера я его не испробовала. Единственная ассоциация — кормление младенца, меня не удовлетворяет, мне нужны другие. Да вот же она — простая ласка соска для удовольствия мамы. Это ведь эрогенная точка большинства женщин. Мне самой нравятся несвязанные с кормлением ласки, игры с пупырчатой ареолой и съёжившимся в возбуждении соском.

У мамочки он больше по всем параметрам — диаметру, высоте. Но как сосок приятен на вкус! Жировые выделения из него хоть и не раздражают язычковые колбочки, но внушают смак.

Моя трепетная мамочка, просит продолжения. Я оставляю шажки слюней на животике моей любимой, на её внутренних сторонах бёдер. И вот он. Источник всего живого на земле. Он, пульсируя, выдавливает капли влаги. Я слизываю некоторые из них, но этим не уменьшаю их количество. Как изголодавшаяся кошечка, я часто лакаю из миски возрождения. Мало мне влаги? Оргазмирующая плоть мамочки выстреливает в мой рот струйку. Она попадает мне в подбородок, в нос, я быстро-быстро слизываю жидкость.