Лешка битый час сидел на завалинке, не зная чем заняться и, как заправский деревенский житель лузгал семечки. В деревне у деда он был всего три раза в далеком детстве, поэтому знакомых среди аборигенов у него не завелось. Правда, на завтрашнее торжество понаехало родственников, но о чем ему разговаривать с надменной Маринкой, например? Ей уже двадцать шесть. Или Айну? Они хоть и одногодки, но Лешка ее совсем не знал. И что за имя такое дурацкое, Айну?

— А ну-ко, подвинься, Оляксей! — дед Мирон похлопал по Лешкиному плечу широкой как лопата ладонью.

Виделись они редко, но Лешка деда любил и уважал. На самом деле, Дед Мирон приходился ему прадедом, а Лешка не задумываясь об этом, всегда называл его дедом. Попробуйте-ка произнести: «Прадед, а как ты думаешь...». Как-то не по-русски получается.

Говорят, его в деревне побаиваются и уважают даже сейчас, когда он совсем постарел. А уж что было в его молодости, можно себе представить.

Лешка подвинулся, хотя места на старых бревнах возле забора было еще на троих. Дед чинно умостился, сдвинул кустистые брови и серьезно посмотрел на правнука.

— Ты, часом, не вор?

Лешка уставился на деда, подумав, что у старого совсем крыша поехала. Все ж девяносто лет завтра стукнет. Почему вся семья и собралась.

— Да ты что, дед? Я? Никогда! Да и кто в таком признается?

Дед крякнул, провел прокуренным пальцем по седым усам, и с загадочным видом сообщил:

— А я вот признаюсь. Есть у меня для тебя одна история, Оляксей. Но, допреж должон был спросить. Чтоб, значит, мораль тебе потом озвучить.

Дед Мирон задумался. Его медлительность стала Лешку понемногу раздражать. Но он сидел смирно, ждал. Старик все-таки.

— Вот еще такой вопрос: тебе годков-то сколько нынче?

— Восемнадцать.

— О, самое оно, значит можно уже.

Дед опять замолчал. Вынул из кармана рубахи маленькую трубку, сноровисто заправил табаком из того же кармана, раскурил и начал:

— Было это, значит, в финскую....

— Чего? Это ж сколько лет-то тебе было?

— Ты всякие науки учишь, вот и считай. Сейчас две тыщщи двенадцатый? Так. Я, значит, с двадцать второго, тыщща девятьсот, по земле хожу. А было это в сороковом. В аккурат как тебе сейчас я на фронт и пошел. Да и не фронт это для меня тогда был. Война для меня настоящая в сорок первом началась.

Дед замолк и тут уж Лешка не выдержал:

— Ну, что было-то?

— Наши уже Выборг взяли, — ответил дед, — а меня, значит, туда в караул. Припасы войсковые охранять.

Он вкусно попыхтел трубкой.

— Голодный я тогда был в обоих смыслах. Жрать хотелось постоянно и до женского полу охота.

Лешка навострил уши, и Дед, заметив его интерес, усмехнулся.

— Как в увольнительную, так со мной никто не идет. Ты, грят, Мирон, жрешь за троих, с тобой ходить накладно. Размеры у меня сам видишь.

Дед и действительно остался таким до старости — рослый, плечистый, разве что седой стал.

— Наши тогда разбомбили все, к едрене-фене, но кое-что осталось. Повадился я у одного дома молоко воровать. С утра дождусь, как под дверь молочник бутылки поставит, да за угол завернет, а я тут как тут. Но все не забирал, одну только. Нешто мы варвары? Несколько раз все гладко прошло. А потом попался! Только я бутылку хватать, тут дверь открывается и маленькая женская ручка высовывается. Кусок хлеба протягивает. А кто там не видать, темно в доме. Ну, я голову повесил, мол, прошу прощения, мадмуазель, жрать хочу, мочи нет. Она из темноты по-своему лопочет, ни слова не понятно. Лейпаа, лейпаа. Это я уж потом запомнил — хлеб, значит, по-ихнему. А как вышла она на свет, я тотчас заболел. Горячкой любовной. Такая уж она была как куколка. Сама мне в пуп дышит, но все при ней. И корма наличествует и грудяное богатство необычайное. Волосы длинные, белые, кудерьками фырть-фырть вкруг лица. Лицо было примечательное: глаза большущие, синие что твои озера. Носик совсем не кнопка, ровный. Губы вот странные были. Вроде большие, красивые, но не выпуклые, плоские. Иноземка, одно слово. Тянет меня за рукав, в дом зовет, а мне стыдно, уйти хочу. И даже без молока, бес с ним, с молоком.

Затащила все ж. За стол усадила. Я всю краюху с молоком и схомячил. Она сидит, смотрит. Потом еще какой-то похлебки налила, пустой совсем. Тут уж я отказался и говорю ей: «мы люди советские, бедных не грабим. Интернационал, мир». В общем, чушь какую-то понес. Один черт, не поняла. Я на себя показываю — Мирон. Она тут уж смекнула, и тоже говорит — Айну. Это по-ихнему единственная. Я когда ее после войны искал, узнал, как Айну по-нашему будет. Во-о-от… кое-как объяснил, в календарь на стене тыкал, что завтра, мол, приду с сурпрызом, жди.

— Так вот почему Айну! — из-за финки этой?

— Ну, это мне Серенька тоже сурпрыз сделал. Дочка родилась, они со Светланкой недолго думая так и прозвали, знали уж мою историю-то. Очень я тогда доволен был. Да… и пошел я, Оляксей, на прямое воровство у советского народа ради любви. Вынес со склада три банки тушенки. Как не расскажу, а то трибунал.

— Да какой сейчас трибунал, дед?

— Все одно. И к делу не относится, — строго перебил его дед Мирон. — Слушай дальше. Все три-то не понес сразу, чтоб повод был еще прийти. Две банки схоронил, одну в сидор сунул. Прихожу, говорю «встречай, Айну, гостя, мяса пожрать тебе принес». А ей все одно. Ее хоть матом крой, не поймет. А вот когда банку тушенки увидела, так в щеку поцеловала сразу и обняла. Смеется, как колокольчик звенит. Я уж слюни пустил, что и по женской части мне перепадет. Тож ее облапал, но она ни в какую — строго так «эй-эй», говорит. Нет-нет, значит. На второй раз только у меня с ней все образовалось.

Лешка, чувствуя, что дед подобрался к самому интересному, затаил дыхание.

— Так что вот тебе мораль: неизвестно, как жизнь повернет, своруешь, а оно в добро, а может, и в счастье обернется. Но ты не воруй, грех это.

— Ну-у-у, дед! Я-то думал, что ты подробно все расскажешь, а ты — мораль. Что дальше-то было?

— Да… недолго только пришлось. До сих пор люблю, веришь, нет? Первая любовь, она главная. И Василису люблю, царствие ей небесное. — Дед словно оглох и говорил о своем, не услышав Лешкиного вопроса.

Потеряв интерес к рассказу, Лешка подумал что не плохо бы сходить на разведку в деревню, осмотреться. Жить-то еще тут целую неделю, а в доме совсем тоска.

Дед заговорщицки пихнул Лешку в бок и подмигнул.

— Ты бы на речку сходил. Там, бывает, девки цирк устраивают. Договорятся промеж собой и айда всей гурьбой купаться.

— Какой еще... цирк? — Лешка громко сглотнул, уже догадавшись, о чем речь.

— Кто посмелее, нагишом купаются, женихаются так. Конечно, хозяйством своим специально не трясут, но кому повезет, увидят. Парни кто прознает, за ними вслед, по кустам сидят, оценивают. Малышню гоняют, конечно, рано им еще. Иной присмотрится, стать оценит и свататься придет. Но сейчас больше все смотрят только.

— Дикость какая-то.

— Может и дикость. Не знаю как у вас в городе, но у нас так в деревне заведено. Обычай такой. Вроде девка и себя показала и перед людьми не осрамилась.

***

Речка мелкая, широкая, течения совсем не видно. Вода будто стоит. Берега сплошь заросли каким-то кустарником, будто его тут специально высадили, для «подглядок». Кое-где попадались обжитые полянки с облезлыми бревнами вокруг черного захламленного кострища. Не слыша визга и шума с реки, который должен быть обязательно, если купается целая толпа девчонок, Лешка собрался уходить. Не сидеть же весь день в ожидании? Может и не придет никто. Но замер, услышав где-то рядом шепот:

— Класс! Видал?

— А чо у нее там совсем без волос? Вроде большая уже.

— Дурак! Просто бреет. У меня сеструха тоже так делает.

— А ты чо, видел?

Двое малолеток лет двенадцати лежали на траве и сквозь кусты смотрели в сторону реки.

Что-то еще привлекло Лешкино внимание, но он пока не разобрался. Какие-то звуки с берега, вроде воет кто-то. И тут до него дошло.

Рядом с одним белобрысым и вихрастым, лежала кучка тряпок, похожая на смятое платье. И белые босоножки.

— Всем выйти из сумрака! — заорал Лешка, да так что даже затихло жалобное нытье на берегу.

Пацаны резко обернулись и подскочили.

— Чо надо? Ты кто?

— Я деда Мирона правнук. Вещи отдали, быстро!

Слова «дед Мирон» подействовали безотказно — пацанов моментально сдуло. Лешка поднял так нагло стыренные у какой-то незадачливой барышни вещи и пошел на ее поиски. Продрался сквозь колючие кусты и остановился, разглядывая узкую обнаженную спину совсем еще молоденькой девушки, сидящей на песке. Спина изящно переходила в довольно широкие бедра и раздваивалась у самого песка на две аппетитные половинки.

Девушка, обхватив себя за грудь, испуганно обернулась, взглянув на Лешку заплаканными глазами.

— Здрасьте, вот твои вещи, — не отрывая от нее взгляда, промямлил Лешка, протягивая сверток.

— Спасибо. Отвернись, пожалуйста.

Пока он разглядывал кусты, девушка оделась.

— Ты деревенский? Как тебя зовут?

Лешка обернулся.

— Нет, я в гости приехал. Я Леша.

— Очень приятно, а я Маргарита... Рита. Я тоже не местная.

Она мило улыбнулась, показав ямочки на румяных щечках.

— Ну, я пошел? Или тебя проводить? — с надеждой спросил Лешка.

Рита отвела взгляд и, как будто сама себе улыбнулась.

— Я еще не собиралась домой. Хочешь, просто посидим?

Полчаса пролетело незаметно. Оба довольные что в этой глуши нашелся понимающий собеседник, наперебой рассказывали о себе. Рита после окончания школы приехала к бабушке, отдохнуть перед поступлением. Только вчера приехала, поэтому друзей завести не успела. А купаться голая полезла, так потому что «жарко же, а вокруг никого». Лешке самому стало жарко, только вовсе не погода была тому виной, а его новая знакомая. Красивая девчонка.

Пока Рита рассказывала о себе, он украдкой посматривал на нее и вспоминал дедов рассказ. Сама небольшого роста, волосы белые, «кудерьками». Разглядывая ее лицо, он понял, что значит «глаза, как озера» — голубые, чистые. И с «грудяным богатством» у Риты тоже было все в порядке. Лешка словно по какому-то наитию предложил:

— Приходи завтра к моему деду на день рождения. Он будет рад, вот увидишь. Дед Мирон, его тут все знают.

— А и приду. Скучно одной. Ты же еще не торопишься?

— Нет, до пятницы я совершенно....

Она вдруг взяла Лешкину руку в свою.

—... свободен, — запнувшись, закончил он и посмотрел ей в глаза.

И понял, что пропал. Это уже не жалкие попытки ухаживать за девчонкой в школе, тут было что-то совсем другое. У него перехватило дыхание, когда он увидел, как словно в замедленной съемке Рита прикрывает глаза, губы вытягиваются ему на встречу, лицо приближается, приближается... и... вот он уже жадно целует эти мягкие губы, слегка прикусывая и щекоча языком. Рита обняла его и маленькими ладошками требовательно тянула Лешку к себе, все ближе и ближе. Он потерял равновесие. Навалившись на нее, опрокинул на песок, и... Рита отстранилась. Ее взгляд метался по Лешкиному лицу, будто она пыталась прочесть его мысли. Раскрылись припухшие от поцелуя губы:

— Только ничего не надо говорить.

Он сел. В ушах звенело, на губах осталось сладкое послевкусие от поцелуя. Сердце, казалось, выпрыгнет из груди. Рита осталась лежать, снова взяв его за руку.

— Проводи меня, хорошо?

Лешка заботливо оттряхнул Риту от песка и, держась за руки, они к Лешкиному сожалению слишком уж быстро дошли до ее дома. Оказалось Рита живет через улицу от деда Мирона.

— Так ты придешь? Я буду ждать....

— Обязательно!

Заслужив еще один поцелуй, на этот раз в щеку, он поплелся домой.

***

Ночью лежал, уставившись в потолок. Вздыхая, представлял Риту. Как она смеется, смотрит на него, как поправляет волосы.

Вспомнил разговор двух пацанов, укравших у нее одежду, и воображение подсунуло совсем уж жаркую картину: она лежит обнаженная на песке, вся в сверкающих капельках воды. Незагорелая грудь, свободно раскинувшись на стороны, смотрит на него коричневыми сосочками. Высовывается острый язычок, медленно проходит по губам, увлажняя и придавая им блеск, и снова прячется. Тонкая рука маленькими пальчиками пробегает по всему телу, останавливается на бритом беленьком лобке....

— Олешка! — Хрипло прошептал, свесившись со своей высокой кровати, дед. — Чего не спишь, вздыхаешь?

Лешка ночевал рядом с дедом на надувном матрасе, специально привезенном по такому случаю. Кроватей на двенадцать человек у деда, конечно, не было. Раздосадованный, что его прервали на самом интересном месте, Лешка спросил:

— Дед, а ты с Айну целовался?

Дед Мирон затих, видимо, вспоминая те времена. Прошло пару минут в тишине, нарушаемой лишь старинными ходиками, прежде чем он ответил.

— Конечно. Это, знаешь, как... все нутро сожмет в кулак, желудок вниз ухнет, как с горки катишься. А сердце наоборот, где-то в горле стучит. И так сладко! В карауле потом стоишь, а на губах этот вкус. Думаешь, вот неделю не буду жрать, только бы вкус этот со мной еще остался.

Лешка улыбнулся, подумав, что дед про еду всегда и везде ввернет, даже рассказывая про свою любовь.

— И у меня сегодня также было.

— Иди ты! Уж не на речке кого сосватать успел?

— Не, цирка сегодня не было.

И Лешка рассказал про свое знакомство с Ритой.

— Вот, говорил я тебе. Воровство, оно может и к счастью и к горю повернуть, не угадаешь.

Лешка, согласившись со странной логикой деда, мысленно сказал спасибо тем двум озабоченным пацанам.

— Я ее пригласил завтра к нам, ты не против?

— А чего ж. Пущай придет, гостям всегда рады. Спи.

... Маленькая ладошка коснулась лобка, и, стройные ноги, как по команде, разошлись в стороны, открывая самое сокровенное. Легко порхая над розовыми складочками, тонкие пальцы, словно играя на музыкальном инструменте, извлекли тихий стон, вырвавшийся из полуоткрытых губ. Лицо Риты до этого спокойное, исказилось от нахлынувшего возбуждения — губы раскрылись буквой «о» в немом крике, брови над прикрытыми глазами взметнулись вверх, словно Рита чему-то сильно удивилась.

— Алешка, ну, что же ты? Иди ко мне....

— Олешка! Вставай! Завтракать пора. Потом воды надо натаскать.

Лешка со стоном разочарования разлепил глаза. Дед уже одетый, настойчиво тряс его за плечо.

Во время завтрака он безуспешно прятал от рядом сидящей Маринки свой холмик в штанах. Утреннее возбуждение никак не хотело проходить. Маринка хитро улыбалась и, как будто специально, терлась об него своим горячимф бедром.

Позорно улизнув пораньше с завтрака, Лешка направил всю энергию на беготню от колодца в дом и обратно. После десятой ходки изрядно вспотев, наполнил, наконец, большой дюралевый бак в сенях, умаялся и присел отдохнуть. Он прикрыл глаза, и, откинувшись на лавочке, подставил лицо утреннему солнцу.

— Советую принять душ.

К нему подсела Маринка, от которой он так малодушно сбежал. Она снова, не стесняясь, прижалась к Лешке бедром и похлопала его по коленке.

Маринка до сих пор была не замужем, поэтому позволяла себе поиграть с парнями, впрочем, не заходя слишком далеко. Легкий флирт, нежные поцелуи. А когда «жертва» от возбуждения потеряет всякое терпение, она отстраняется и, осадив распалившегося поклонника, с насмешками гонит его прочь. Этот своеобразный способ найти подходящую кандидатуру в мужья до сих пор не срабатывал. Но Маринка не теряла надежды найти себе решительного мужика, который не боясь насмешек и отказа, возьмет ее напором и силой.

Лешка, конечно, всего этого не знал. Они были с ней «седьмая вода на киселе», троюродные брат и сестра, почти чужие люди.

— Что, хочешь потереть мне спинку? — ни с того ни с сего брякнул Лешка.

— Заманчивое предложение....

— Эй, я же пошутил!

— А я серьезно.

Лешка, до сих пор еще не познавший женщину, покраснел до корней волос, что не укрылось от назойливой Маринки.

— Братишка, ты хоть женщину трогал, как следует?

Он промолчал.

— Все ясно. Не думай, что я шлюшка какая-то. Просто... я кое-что заметила сегодня за завтраком. И даже немного возбудилась.

Лешка, отвернувшись от Маринки, сосредоточенно ковырял лавочку, пытаясь вытянуть ржавый гвоздь.

— Давай, трусишка. Все когда-то происходит в первый раз.

Маринка потянула его за руку, и Лешка нехотя поднялся.

— Иди к душу, я за полотенцем схожу. Надеюсь, что в такую рань никому не взбредет в голову искупаться.

Он проводил взглядом покачивающиеся широкие бедра Маринки и бегом направился к летнему душу.

Душ — небольшая пристройка к баньке, находился в самом конце огорода. Шесть соток не такое уж маленькое расстояние. Тем более, дед тут и там посадил яблони и абрикосы, что совсем скрыло баню от посторонних глаз.

Плюнув на Маринкины обещания, а по правде просто испугавшись, Лешка быстро разделся, отковырял в мыльнице грязный обмылок, открыл кран. Потекла еле тепленькая водичка, шлепая о цементный пол и водоворотом исчезая в стоке. Быстро намылившись и смыв пену, он собрался было выходить, но открылась дверь и Маринка мягким голосом игриво произнесла:

— Кто это там без меня начал?

Лешка стыдливо прикрылся. Она не обращая внимания на его стеснение, скинула легкий халатик, скатала с бедер тонкие трусики и, разведя руки, насмешливо спросила:

— Ну, как я тебе? Нравлюсь?

Сердце, казалось, прорвет грудь. Он впервые видел обнаженную женщину настолько близко. Маринка заколола волосы в пучок, открыв тонкую шею и узкие плечи. Плечи, казалось, прогибались под тяжестью полной груди увенчанной коричневыми конфетками сосков. Широкие бедра и едва наметившийся животик говорили о том, что их обладательница уже далеко не девочка. Лешка тупо уставился на аккуратно стриженый лобок.

— Нравлюсь или нет? — настойчиво повторила Маринка, поворачиваясь вокруг себя и демонстрируя голую спину и большую выпуклую попку, со следами резинки от трусов.

— Очень.

— Можешь потрогать. Но без фанатизма, а то по шее получишь.

Лешка отнял одну руку от паха и неуверенно обхватил тяжелую на вид, Маринкину грудь. Приподнял, будто взвешивая. Грудь выскользнула и заколыхалась. Нажал на сосок как на дверной звонок и посмотрел на Маринку. Она только ободряюще улыбнулась. Лешка решив, что пока хватит, а то он сейчас взорвется, вернул руку на место.

— Все? Ну, никакой фантазии! Теперь ты.

— Что?

— Показывай.

—Не буду, — буркнул Лешка, крепче прижимая руки к паху.

— Чего ты боишься? Тут кроме нас никого.

Маринка взялась за его запястья и, неожиданно сильно развела его окаменевшие руки.

— Хмм, прекрасный экземпляр. Тебе нечего стыдиться. Ровненький и в меру длинный.

Она провела по Лешкиной гордости пальцем от основания и легонько шлепнула. Лешка снова испуганно прикрылся.

— Ладно, можешь отвернуться, если стесняешься. И выключи уже воду.

Он отвернулся и крутанул вентиль, не подозревая, что приготовила ему Маринка. Как только он повернулся к ней спиной, она крепко схватила его за зад. Помяв его, она с шутливой страстью произнесла:

— Ммм, я балдею от таких крепких маленьких попок!

И захихикала.

Поглаживая Лешку по спине, отчего он, наконец, разжал руки и попытался ее оттолкнуть, Маринка схватила его за напрягшееся хозяйство. Пару раз качнула кулаком, и Лешка, задохнувшись от такой наглости, брызнул на стену мутными белыми каплями.

— Упс, перевозбуждение на лицо.

Маринка прижалась к нему, встала на носочки и посмотрела через его плечо на забрызганную стену.

— Ого! Откуда в тебе столько? Ты что, совсем не балуешься со своей рукой?

Лешка помотал головой, сосредоточившись на прильнувшем к его спине горячему телу. Продолжая толчками изливаться на стену, он чувствовал, как мягкая грудь царапает по спине твердыми сосками, а бритый лобок елозит по заду, щекоча его короткими волосками.

Маринка открыла душ и подставила испачканную руку под воду.

— Тебе понравилось?

—....

— На большее не рассчитывай, у меня сейчас овуляция. А таблетки я, дура, не захватила.

— Чего?

— Вот ты дикий! Забеременеть могу, вот чего. Ладно, выметайся, я ополоснуться хочу. Если приспичит, я к вашим услугам, сэр.

Лешка, не вытираясь, натянул штаны и футболку и с облегчением оставил Маринку одну.

— Что это сейчас такое было? — разговаривал он сам с собой, лавируя между грядок. — Чего хотела то? Овуляция еще какая-то...

Он попытался вспомнить все, что читал о женском организме, но бросил, понимая, что тут без «пол-литра» не разберешься.

— А-а-а-х-х! — донеслось до него из скрытого за яблонями душа.

***

В разгар торжества, по случаю хорошей погоды устроенного на улице, во двор зашла Рита. Короткое белое платье, в волосах ободок не позволяющий шикарной гриве волос падать на лицо. И никакой косметики.

— Здравствуйте!

За столом замолчали, а Лешка вскочил, чтобы встретить Риту как полагается. Но следом поднялся и дед, во все глаза рассматривая гостью. Он схватился за сердце и прохрипел:

— Айну... как же это?

Все пришло в движение. Родственники засуетились: кто-то протягивал ему стакан воды, кто-то махал перед лицом осевшего на стул деда рукой. Только белобрысая Айну недоуменно оглядывалась, гадая, почему она вызвала такую реакцию.

Дед махнул рукой, отгоняя заботливую родню, и снова встал. По щекам потекли слезы, он нетерпеливо потер глаза.

— Дед, это Рита! — Крикнул Лешка, пытаясь его успокоить. — Помнишь, я тебе ночью рассказывал?

— Рита?

Лешка выбрался из-за стола и подошел к удивленной от такой встречи Рите. Ему ужасно захотелось ее поцеловать, но он постеснялся даже взять ее за руку.

— Привет, проходи. Я же говорил, что деду понравится.

— А почему он тогда чуть в обморок не упал? — шепотом спросила Рита. — Что происходит?

Лешка почему-то вспомнил голую Маринку в душе и покраснел, косо взглянув на свою сестру. Та только подмигнула и улыбнулась.

— Он тебе сам расскажет. Я так и знал, что ты на нее похожа. У тебя родственников в Финляндии нет случайно?

— Н-нет, кажется, а что?

— Потом.

Лешка усадил рядом с дедом Риту и сам сел по правую руку от нее, избежав, наконец, волнующего кровь соседства с Маринкой. Она за время застолья уже успела не раз залезть ему в штаны.

— Мирон, — представился ошеломленный дед, осторожно прикоснувшись к плечу Риты, как будто проверяя, не приведение ли.

— Поздравляю вас, дедушка, с юбилеем! Живите еще столько же и радуйте правнуков. Только я без подарка.

— Что ты, дочка! Ты сама мне... подарок! Вот уж не ждал, что через столько лет... снова....

У деда опять намокли глаза, и Рита погладила его по руке.

— Кажется, я вам кого-то напомнила?

— Да какой там! Одно лицо. Ты, вот что, Рита-Маргарита. Оставь Олешку пока, чай не сбежит. Пойдем.

Дед, забыв о гостях, встал и галантно согнул руку, приглашая Риту за собой. Она все еще растерянная, глянув на Лешку, взяла деда под руку и пошла за следом.

Без именинника праздник как-то сразу сдулся. Мужики продолжали пить, собравшись тесным кружком, женщины, тоже организовав свой «клуб» о чем-то тихо шептались, поглядывая на Лешку.

— Ну, ты и учудил, родственничек. Деда чуть до инфаркта не довел.

Маринка заскучав, подсела к нему, приобняла горячей рукой за пояс и прижала к себе, придавив мягкой грудью. Лешка почувствовал шевеление в штанах.

— Я так и знал, что она похожа на его первую любовь. Он вчера мне историю одну рассказал.

— Да, я тоже ее слышала. Ну, так что, братишка, не успел приехать и уже завел себе девчонку?

— Ну и завел, а тебе какая разница?

— Никакой. Просто интересно, как долго вы будете держаться за ручки, прежде чем...

— Да тихо ты! — Шикнул на нее Лешка, и оглянулся на сидящих в опасной близости женщин.

— Прежде чем ты расстанешься со своей девственностью. — Уже тише закончила Маринка.

Лешка вдруг с тоской осознал, что его пребывание в деревне стремительно подходит к концу. Еще каких-то пять дней и придется уезжать.

— Хочешь совет от заинтересованного лица?

Он посмотрел на Маринку, пытаясь понять какую каверзу она приготовила на этот раз.

— Действуй. Как стемнеет, укради ее у деда и тащи на сеновал.

Лешка посмотрел на небо, подернутое розовыми от заката облаками, и подумал, что слово «укради» словно преследует его. Не понимая о чем это она, спросил:

— На какой еще сеновал?

— Ну, это я к примеру. Под кустик можно. На бережок. — Маринка улыбнулась. — А там мать-природа подскажет. Только ради бога не спрашивай ее «а можно? А тебе хорошо?» Оставь эти розовые сопли. Я вижу, что она к тебе не ровно дышит, да и ты втрескался по самые помидоры. Как это ты меня в душе вытерпел?

— Это было познавательно. — Лешка почувствовал симпатию к своей сестре. И уже не стесняясь, спросил:

— А все-таки, что такое овуляция?

Маринка громко засмеялась, обратив на себя внимание за столом и прошептала:

— Не знаешь ни черта, а туда же, прибор свой пристроить в девушку пытаешься. Потом расскажу, если захочешь. Давай, у тебя и так мало времени. Я твоей матери скажу, что ты гулять пошел. Пледик приготовить под нежную попку?

Лешка махнул рукой и пошел на поиски деда, умыкнувшего у него Риту.

—... До сих пор, дочка. И по ночам снится. Перед Василисой стыдно было, рассказал ей все как на духу. Она поняла, ни скандала, ничего.

Завернув за угол, Лешка наткнулся на деда. За его широкой спиной Риту было и не видать. Дед, услышав шум, обернулся.

— О, Олешка! Ну, бегите, голуби. А ты приходи еще, дочка. На чай с вареньем.

— Спасибо, дедушка, приду обязательно.

Рита выглянула из-за широкой спины деда, вытирая заплаканные глаза. Лешка поразился перемене: она сняла ободок, и волосы белыми кудрями свободно легли на плечи, обрамляя причудливой рамкой ее лицо. В сумерках это выглядело так красиво, что защемило сердце. Он не стесняясь деда, взял ее за руку и потянул за собой.

— Куда? Ты чего, Леш?

Он молча вел ее, не отпуская, и проходя мимо Маринки, прихватил заботливо собранный рюкзачок. Получив от нее мотивирующий шлепок по заду, ускорил шаг. Не слушая Риту, вывел ее со двора и остановился.

— Рит... я хочу пригласить тебя искупаться, при луне.

— Но... я без купальника, — начала было она, но, поняв, что это будет за купание, широко раскрыла глаза и приложила руку к его губам.

— Молчи, я... согласна, Алешка!

Оба сгорая от нетерпения, чуть ли не бегом пошли уже знакомым путем на место их первой встречи. Продравшись сквозь кусты, выбежали на берег и, как зачарованные, остановились. Яркая луна уже нарисовала дорожку на рябой от легкого ветерка реке, но чудо быстро исчезло, как будто выключили свет. Луна спряталась за набежавшее облако, стало темно как в погребе. Лешка услышал легкое шуршание платья и скинул с себя одежду. Всю, без всякого стеснения. Тело обдало прохладным ветерком, он поежился, прикрыл глаза на несколько секунд, а когда открыл, рядом стояла Рита, белея обнаженным телом на фоне густых черных кустов.

— Леш, у меня еще никого не было.

— У меня тоже.

Она взяла его руки в свои и, помедлив, положила их себе на грудь. Лешка почувствовал мурашки на ее мягкой коже, его самого коротко дернуло от ночной прохлады, как от тока. Подхватив Риту на руки, он зашел по пояс в реку, резко вдохнув, присел, окунув ее в теплую, как молоко воду. Рита взвизгнула и, как по сигналу, где-то совсем близко проснулся хор потревоженных лягушек. Под громкое кваканье, стоя по пояс в воде, они целовались как сумасшедшие, впиваясь друг в друга губами, ласкали руками, не замечая ничего и никого вокруг.

Рита, наконец, отняв губы, прошептала:

— Пойдем...?

Он снова взял ее на руки и понес на берег. Рита, обняв его за шею, только тихонько попискивала, когда он оступался, нащупывая дно ногами.

Опустив ее, порылся в рюкзачке и выудил покрывало. Мысленно поблагодарив заботливую сестренку, расстелил, и, взяв Риту за руку, усадил рядом с собой.

Не смотря на опыт Маринки, все пошло совсем не так.

— Ложись... я все сделаю сама. Мне страшно немножко.

Нисколько не расстроившись, что все сделают за него, Лешка улегся спиной на покрывало и приготовился к главному событию в своей жизни.

Из-за полной темноты ему не было видно, чем там занята Рита. Она, немного повозившись, легла на него, и потихоньку двигаясь к Лешкиным ногам, уперлась в головку. Подвигав бедрами, нанизалась на нее и остановилась. Лешка тоже замер, ощущая как у нее там горячо и влажно. Как будто ныряя в холодную воду, Рита глубоко вдохнула и медленно продолжила насаживать себя, пока головка во что-то не уперлась. Об этой особенности девичьего организма Лешка уже знал. Пытаясь успокоить дрожащую то ли от страха, то ли от возбуждения Риту, стал нежно гладить ее по спине. Это, наконец, произошло!

Она вскрикнула от боли, выпрямилась и, упираясь руками Лешке в живот, села, достав попкой до его бедер.

Больше не было сил себя сдерживать. Он задрожал и напрягся, так что тело скрючило, глаза заволокло вязким туманом. Лешка мощными толчками излился в горячее обволакивающее нутро.

Рита все еще сидела на нем, дожидаясь, когда закончится эта бешеная пульсация внутри. Наконец, она упала Лешке на грудь.

— Мур-мур!

Он улыбнулся, но потом виновато произнес:

— Прости, что так быстро. Но это было так....

— Дурачок! — Рита крепче прижалась к нему и заурчала как кошка.

***

— Мам! Я останусь еще у деда?

— Ты что? Что тебе взбрело в голову?

Выручила Маринка:

— Валентина Андреевна! Да оставьте вы его. Я сама еще тут побуду. Если что, пригляжу за оболтусом. А потом под белы рученьки сама его вам доставлю.

Мама от такого напора сдалась. Когда она вышла из комнаты, Лешка кинулся к Маринке и сочно поцеловал в губы.

— Спасибо, любимая сестренка!

— Можешь не благодарить, братик. А переход в статус любимой, это приятно. Даже немного возбуждает.