Вере понравилось вставать на рассвете, пока все спали. Спал Рублев, спала тетя Настя, спал Серенька со своим фотоаппаратом, и лишь Вера, тепло одевшись, выходила во двор школы и садилась на пенек встречать солнце. От реки поднимался туман, он затапливал низкий берег, но никогда не поднимался к школе, и Вера сидела над ним, как капитан на мостике над водной пучиной. Но стоило подняться солнцу, сначала еле видимому сквозь плотную пелену, как туман сникал, спускался к воде и исчезал, словно его и не было. Начинался новый день, тогда Вера возвращалась в свою комнату при школе и ложилась досыпать. А деревня тем временем просыпалась...

Один раз ей помешал Рублев. Он был, как всегда, вежлив и улыбчив, но поскольку держал удочки, то потащил Веру ловить рыбу. «На рассвете – клев!», – сказал он и принялся ловить сонных мух.

— Сейчас наловим рыбки на жареху! – пообещал он.

Рублев накануне наслушался рассказов колхозного председателя Ивана Лукича Орлова, который был страстным рыболовом, и даже одолжил у него пару удочек. Орлов вознамерился поймать большого шестипудового сома, который по слухам совсем недавно сожрал утку и хлестнул хвостом по заду его дочку, которая вечерком пошла окунуться. В это мало кто верил, кроме председателя и самого Рублева, который дал себе слово поймать охальника. С рыбалкой тогда ничего не вышло, так как Рублев упал в воду и промок, а затем бесстыдно разделся донага, чтобы отжать одежду. Пока она сохла, Вера затащила математика в Юркину пещеру и бесстрашно приняла в себя большой член.

Вера как-то посчитала, сколько у нее было полноценных соитий со времени полового созревания. Оказалось, что много, около двадцати. И хоть бы что. Другие девушки залетали вполоборота, а ей все нипочем. Она решила, что у нее что-то не так, и отправилась в женскую консультацию при районной поликлинике, которая открылась совсем недавно.

Лето стремительно катилось в август, и на березах замелькали первые желтые листья. Вера пришла слишком рано, поликлиника еще была закрыта, и учительница зашла в местную чайную позавтракать.

Вера заняла столик у окна, чтобы не пропустить открытия поликлиники. За соседним столиком пристроились парочка местных, «измученных нарзаном» еще с вечера, которые сначала делали ей непристойные знаки, но вскоре о Вере они забыли, ибо с утра употребляли водочку, которую принесли с собой, запивая ее местным мутноватым пивом. Вера заказала дежурную яичницу с докторской колбасой, и пока она готовилась, а чай заваривался, неторопливо размышляла о житье-бытье. Туалет во дворе и холодная вода колодце ее не пугали, в конце концов, в сильный мороз можно было сходить и в ведро, а воду нагреть на плитке. Веру все больше волновали перспективы. Еще до распределения она вбила себе в голову, что в деревне ее встретят несколько десятков юных неутомимых самцов, которых она будет строить и выбирать себе нескольких на ночь. Пока эта идея не очень-то осуществлялась, потому что Юрка уехал в Калинин, а Сергунька, судя по всему, был к нее по-юношески влюблен и дрочил где-нибудь в уголке на ее фотографии. Оставался улыбчивый Рублев, после которого ее влагалище ныло желанием несколько дней, но его вежливость и предупредительность уже начинали вызывать тошноту.

— Девушка! – крикнула буфетчица. – Яичница готова! Забирайте!

Вера забрала поднос из нержавеющей стали с яичницей из двух яиц на растительном масле, полстакана сметаны, два фарфоровых чайника, один, маленький – с заваркой, другой, побольше – с кипятком и два куска белого хлеба. Она ела и смотрела на двери поликлиники, которые открывала пожилая нянечка в белом халате. И почему пожилые женщины толстеют, думала учительница, тщательно «полируя» тарелку кусочком хлеба, надетого на вилку, неужели и я такая буду, пузатая, с совсем обвисшими грудями и омерзительно дряблым задом. Кошмар! Она тяжело вздохнула, доела сметану и запила все остывшим чаем.

В поликлинике царила чистота и пустота. Та же нянечка, открывавшая дверь, теперь стояла возле окошка регистратуры и живо обсуждала с медсестрой районные виды на урожай. Вера уже собралась проскочить мимо них по-тихому, но сестра высунулась из окошка, как черепаха из панциря и рявкнула: «Девушка, Вы куда?!». Вера застыла и повернулась к окошку.

— Я? Я к гинекологу.

— На вид образованная, а не знаете, что записываться надо! – укорила ее нянечка. – У нас не шарага какая-нибудь, а районная поликлиника.

— У Вас карта есть? – спросила ее медсестра. – Если нет, сейчас заведем.

Она тут же завела временную, тонкую в два листочка карточку, и с ней, свернутой в трубочку, Вера поднялась на третий этаж, где «гнездились» специалисты. И там царили чистота и пустота, только у двери в кабинет гинеколога Веру ждала небольшая очередь.

Немолодую, с громадным пузом, державшуюся левой рукой за живот, а правой – за поясницу, на Вериных глазах повела на лифт, а другая, помоложе, но тоже беременная, вздохнула:

— Счастливая, рожать повезли! А мне еще четыре месяца как утке ходить.... Ты в первый раз, что ли?

— В первый.

Не рассказывать же ей, как их двумя классами водили в поликлинику на медосмотр, а девчонки дорогой спорили, будут им вставлять расширитель и целки рвать, чтобы дно осмотреть, или нет.

— Беременная?

— Не знаю.

— Утром тошнит?

— Нет.

— Месячные есть?

— Есть.

— Тогда можешь не ходить. Пустая!

— Ну и хорошо!

В этот момент дверь открылась, и из кабинета высунулся немолодой мужчина в распахнутом белом халате.

— Сидорова есть?

— Есть! – радостно выкрикнула беременная Сидорова и легким шагом пошла на прием.

Вера осталась одна.

И чего она так радуется, подумала Вера, неужели это так приятно ходить с пузом?

Больше всего убивает ожидание, – сказал какой-то классик. – В эти моменты успеваешь накрутить себе много лишнего. Вера подождала каких-то десять минут, а ей показалось, что прошло полжизни. Сидорова наконец вышла и сказала: «На сохранение ложут. Заходи, что ли».

Вера зашла. Доктор, седой, представительный, сидел за столом и читал газету с карандашом в руке.

— Карту давайте. Заходите за ширму, раздевайтесь.

Вера зашла, сняла выходное платье, комбинацию, бюстгальтер и маленькие трусики, которые в прошлый раз купила в сельпо.

— Вы случайно не знаете, китайский медведь из пяти букв?

— Панда.

— А вот еще, быстроходный парусник для перевозки чая, шесть букв?

— Клипер.

— И еще, оптико-механическое устройство для наводки на резкость в фотоделе, восемь букв?

— Объектив?

— Да. Ура, я все отгадал! Готовы? Забирайтесь на кресло!

Вера с трудом забралась, холод дерматина обжег ягодицы, подколенники – икры, ожидание неведомого – сердце.

Доктор вошел размашистым шагом, на лбу – параболическое зеркало с дыркой, на руках печатки, в ладони – никелированный расширитель.

— Первый раз?

— Да.

— Девственница?

— Не знаю.

— Как это, не знаю?

— Затем и пришла.

— Посмотрим. При половом контакте боль, кровь были?

— Немного болело на следующий день, крови не было.

— Интересный случай.

Он раздвинул подколенники еще шире, а Верина «ракушка» раскрылась сама. Доктор включил лампу, Вера закрыла глаза и ощутила внутри металл расширителя.

Осмотр длился недолго. Доктор бросил инструмент в выдвижной тазик, туда же отправил и перчатки.

— Одевайтесь.

Он ушел, сел за стол, но газету читать не стал. Он ждал Веру и хотел поговорить. Когда она вышла из-за ширмы, доктор предложил ей стул.

— У Вас, похоже, был очень осторожный и опытный мужчина. Я прав?

— Был. Но первым был не он, – сказала Вера.

— Вот как! А кто же?

— Мой одноклассник. Но он это делал под присмотром своей матери, врача, доктора наук.

— Странная любовь пошла. В наше время мы это делали в темноте и без консультаций опытных специалистов. Жаль, конечно, что уходит романтика...

— Это все слова. Мне самой нужно было, чтобы все произошло безболезненно, и я решилась на эксперимент. А опытный мужчина был совсем недавно. А между ними...

— Все, все, хватит! – замахал руками доктор. – Вам сколько лет?

— Скоро двадцать два года будет.

— И только-то? Вас послушать, лет сорок можно дать.

Он опять улыбнулся, очень знакомо улыбнулся, почти как Рублев.

— Так я пойду?

— Идите, конечно. Если там кто-то есть, зовите. Здешний народ очень не любит лечиться.

За дверью никого не было, и Вера снова взялась за дверную ручку. Она подняла голову и прочитала табличку: «Акушер-гинеколог Рублев Н. В.». Ей сразу стало понятно, почему у доктора такая знакомая улыбка. Но она приходила не за этим. Почему она не забеременела до сих пор, Вера так и не поняла.

Вера хотела себя как-то порадовать, зашла в сельпо и купила себе медный перстенек со стекляшкой. Вышла на улицу и надела на безымянный палец левой руки. Под солнцем стекло блеснуло, как бриллиант. Рубль двадцать потратила не зря, подумала Вера, теперь можно идти домой в школу.

В этот раз ее никто не подвез, и Вере пришлось штурмовать холм самой. Подойдя к школе, она запыхалась.

Больше всего ее угнетало вынужденное безделье. До начала занятий был еще почти месяц, и Вера отчаянно хотела себя занять. По окрестностям она уже ходила с Юркой, на звезды смотрела с Рублевым, и даже фотографировалась с Сергунькой. А если пойти в правление колхоза и там попросить посильную работу? Да хоть сторожихой!

Додумать эту мысль она не успела, потому что ей навстречу из переулка выскочил Рублев. Он почему-то не улыбался и имел вид весьма взъерошенный.

— Верочка, ну разве так можно? Где Вы бродите?

— А что случилось?

— Ничего! Мы просто беспокоились. Ушли, никого не предупредили! Так нельзя!

Вера решила не говорить Рублеву ни про поликлинику, ни про Рублева-старшего. Она просто показала ему безделушку и сказала:

— Вот, купила! Скучно здесь!

— Уехать хотите? Сбежать, как Машка?

— На работу хочу устроиться. Хотя бы сторожихой.

— Зачем сторожихой? Разве Вы старуха? Идите на ферму, там девчонки хорошие.

— До начала занятий меньше месяца, – пояснила Вера. – Вряд ли я за это время там научусь чему-нибудь полезному. А в сторожах – все развлечение.

Ишь ты, девчонки хорошие, подумала Вера, уж не ревную ли я?

— Ну, что же, – пожал плечами Рублев и привычно улыбнулся. – Сторожить тоже надо.

Спасибо, подумала Вера, разрешил. Сама знаю, что надо, а что не надо! Отрастил хобот и кичится! Она вновь посмотрела на перстенек и покрутила его на пальце.

— После двенадцати пойду в правление! – отрезала Вера.

Ей сегодня хотелось делать все наперекор улыбающемуся Рублеву.

В ее голове уже сложился образ Веры-строжихи: в ватнике, в старом платке и с берданкой, заряженной солью. Надеть ли лыжные штаны или старую юбку тети Насти, Вера пока не решила. Но в правление она отправилась в своем сером платье из тонкой шерсти, которое так выразительно обтягивало фигуру.

Деревня Семеновка была маленькой, всего-то двадцать дворов и две улицы, рассекавших ее крестообразно. На перекрестке угнездилось правление, где размещался председатель колхоза Иван Лукич Орлов и бухгалтерия. Туда-то и подошла Вера после двенадцати. Двери были раскрыты, и стучаться ей не пришлось.

За большим письменным столом сидел председатель Орлов и бухгалтер с арифмометром, который он время от времени с хрустом крутил и показывал председателю цифры, а Орлов отмахивался. Похоже, что ругались они давно, потому что оба обрадовались Вере, как удобному выходу из патовой ситуации.

— Ты иди, – сказал Иван Лукич бухгалтеру. – Потом зайдешь. Не видишь, у меня посетители.

И улыбнулся Вере рябым лицом.

— Садись, девонька. По какому вопросу?

Вера изобразила робость и нерешительность. Она сидела, плотно сжав ноги, а на колени поставила сумочку.

— Вот... вообще-то, я учительница, а до сентября хотелось бы... какую-нибудь работу... хоть в сторожа. Вам не нужны сторожа?

— Нужны, нужны! – обрадовался Орлов. – Семеныч старый, мышей не ловит.

— Семеныч – это кот?

— Семеныч – это сторож. Как придет, так и спит. Надысь сеялку разукомплектовали, а он проспал. Теперь не знаем, то ли списывать, то ли ремонтировать. Списывать нельзя, потому что срок не вышел, а на ремонт денег нет. Вот так-то, девонька. Ежели не передумаешь, то приходи к правлению в восемь вечера. Буду ждать. И переоденься во что-нибудь плохонькое.

Они расстались, довольные друг другом. Рублев опять выскочил ее встречать, а Вера с лета ему выложила:

— Теперь спать буду в правлении.

— Ну-да, ну-да, – согласился Рублев. – Что охраняю, то и имею.

Он уже не улыбался. Может, тоже ревнует, подумала Вера, вот только к кому, к председателю, к бухгалтеру, или переживает, что не буду под рукой.

Как бы то ни было, но собирали они Веру на дежурство вместе. Лыжные штаны они посчитали излишеством, а все остальное, включая ватник, шаль и старую юбку с чулками на круглых резинках, одобрили. Тетя Настя не поленилась, сбегала домой и принесла пару кирзовых сапог и портянки. Теперь все, решили они, можно отправляться. И Вера пошла на дежурство в правление.

Председатель Орлов, ждал ее, как и обещал, и, как обещал, не один, а с рослым, лохматым и серым, как старая доска, кобелем.

— Это товарищ тебе, девонька, заместо винтовки. Серко звать. Приучен много к чему, будет обегать правление каждый час, а ты ему жрать давай чего-нибудь по Павлову, условный рефлекс, значит. Или хоть за ухом почеши. Ежели что, звони в район или мне. Номера на стенке возля телефона. Так я пошел?

— Идите, конечно, мне теперь в самом веселее будет.

Председатель, шаркая сапожищами, ушел, Вера села на скамеечку возле правления, а Серко подошел и положил ей на колени большую голову. Вера почесала его за ухом, а Серко умильно забил себя по бокам, толстым, как полено, хвостом. Ну, вот и познакомились, подумала Вера, вставая. Она забралась на высокое крыльцо и обозрела окрестности, залитые красным закатным солнцем. Люди шли с работы, махали и кивали ей, а она – им. Рядом сидел Серко и колотил от восторга хвостом по доскам крыльца. В эти предвечерние минуты Вера любила всех, и людей, и собак, и даже комара, который жалобно пищал над ухом.

— Пойдем-ка, дружок, чай пить, а? – сказала Вера собаке. – Что тут еще делать?

В кабинете председателя Вера наполнила чайник из титана кружкой на цепочке, включила плитку и поставила чайник кипятиться. Серко сидел и внимательно смотрел, словно проверял, правильно ли она это делает. Пока чайник закипал, Вера решила проверить телефон, а вдруг не работает? Работал, потому что в ответ на снятие трубки и Верино сопение в микрофон суровая девица сказала: «Назовите номер абонента или повесьте трубку». Вера повесила. Звонить пока было некуда.

Чайник весело задребезжал крышкой, и Вера достала из шкафчика стакан, посмотрела на просвет и на всякий случай окатила кипятком. Потом всыпала щепотку заварки и добавила еще. Чай получился черным, как деготь, и горьким, как хина, поэтому Вера положила два кусочка колотого сахара, белого и твердого, словно мрамор.

Когда Вера откусила от бутерброда, Серко завилял хвостом с удвоенной силой. «Сейчас, сейчас!», – пообещала Вера. Она вынула кружочек копченой колбасы и кинула собаке. Та на лету подхватила колбасу и проглотила, не жуя.

— Серко, так дело не пойдет! – сказала Вера собаке. – Так ты все слопаешь. Пойди-ка лучше погуляй!

Она схватила кобеля за ошейник и вытолкала за дверь. Затем снова уселась за стол и доела бутерброд. Тетя Настя напекла ей душистых лепешек, но она решила оставить на утро. Вера уселась у окна и смотреть в окно, то есть, сторожить. Но посидеть в одиночестве ей не дал Рублев.

Он протиснулся в дверь, как всегда улыбчивый и вежливый. Тряхнул шапкой светлых кудрей, уселся на лавку и сказал:

— Вот такого леща упустил!

И показал руками, какого, Оказалось, не меньше печной заслонки.

— А Вы не скучаете?

— Тут есть Серко. Он меня развлекает, – равнодушно ответила Вера.

— Я его видел. Он меня облаял.

— А что еще поймали?

— Так, мелочь. Скормил местным кошкам.

Разговор явно не клеился, и Рублев сменил тему.

— Сегодня опять буду смотреть звезды. А Вы?

— Сейчас посижу немного, обойду территорию и лягу спать.

— Вы говорите, как ветхая старуха.

— Я живу одним днем. Прошел, и, как говорится, слава богу.

— Значит, Вы достигли зрелости. Юные живут будущим, зрелые – настоящим, пожилые – прошлым. Это закон жизни!

— Звучит банально, но по сути верно. Какой Вы умный!

Рублев довольно ухмыльнулся.

— Я это тоже заметил. К сожалению, люди умнеют слишком поздно.

— Некоторые никогда. Так и уходят, не поумнев. Особенно женщины.

— Жаль мне их, – задумчиво сказал Рублев.

— Кого? Дураков или женщин?

— Женщин. Если мальчики созревают годам к пятнадцати-шестнадцати, то девочки обнаруживают у себя прелестные выпуклости гораздо раньше, лет восемь-девять. Представляете, на все разумное детство, на кукол и аетивное познание мира – только четыре года! А потом гормоны, темные желания и неразумные поступки, вроде ранней беременности и аборта.

— Мне всегда казалось, что деревенские женщины куда более целомудренны, чем городские, – сказала Вера, снимая с головы темную шаль и укрывая ей плечи. – Тяжелая работа и все такое...

— Это верно, – согласился Рублев. – Но потом пускаются во все тяжкие и попадают в крепкие руки моего отца.

А, подумала Вера, значит, я правильно решила, что акушер-гинеколог Рублев Н, В. – родственник нашего математика.

— Я у него была, – призналась учительница. – Очень хороший специалист!

Математика даже подняло с лавки.

— Были? У него? Вы, что, больны?

— Не знаю.

Вере вдруг захотелось рассказать Рублеву о своих школьных и других приключениях, но она поступила по-другому.

— Сколько спермы может дать мужчина за один раз? Граммов пять, десять?

— До пятнадцати-двадцати, а что?

— Припишите ноль. Именно столько я впустила в себя, и ничего. Я как-то не думала, что смогу забеременеть.

— Это темные инстинкты и гормоны. Я же говорил!

— И ничего! Почему?

— Спросите у моего отца.

— Придется посетить его еще раз. Я просто забыла...

Рублев хлопнул себя ладонью по колену.

— Пойду. Серко Вас развлечет.

— Идите. Марс, наверное, уже хорошо виден.

Рублев подхватил удочки и вышел, гулко топая по крыльцу. Вера опять села у окна и стала сторожить.

Было около двенадцати, когда она еще раз обошла объект и решила немного поспать. Она уже сняла сапоги, как в по крыльцу снова загрохотали чьи-то шаги. Это был председатель Орлов.

— Вечер добрый! Как дежурство?

Вера вскочила и, кинув руки по швам, доложила:

— Все спокойно, Серко гуляет!

— Молодца! Не скучаешь?

— Не дают. Вот Рублев заходил, про рыбалку рассказывал.

— Хороший человек.

— Хороший, – согласилась Вера. – Вежливый и веселый. Много знает. С ним интересно.

— Вот только его жене с ним было неинтересно. Улетела, как кукушка, отложила яйцо, и глаз не кажет.

— Может, разлюбила?

— Брось, девонька, эту дурь! – повысил голос председатель. – Это все писатели выдумали, чтобы у них книжки покупали. Вот мы с моей Клавдией сошлись, поженились, детей нарожали, живем душа в душу, а о любви даже не заговаривали. Сначала не до разговоров было, хозяйство поднимали, а теперь старые уже. Неловко как-то...

— А Вы поговорите! – вдруг сказала Вера. – Может, Ваша жена этих слов всю жизнь ждала!

— Сказать? – смутился Орлов.

— Скажите! Если хотите, порепетируем. Представьте, что я – Ваша жена!

Орлов в сомнении поджал губы.

— Вы в театре были?

— Бывал, а как же! Дважды!

— Слышали, как там в любви признавались?

— Неоднократно.

— Значит, я буду подавать Вам реплики, а Вы – отвечать.

Орлов хмыкнул.

— Попробуем!

Он приосанился, одернул пиджак, а Вера уже входила в образ. Она решила играть крестьянку, какую-нибудь Лизавету Григорьевну Муромскую, не лишенную светского шарма.

— Я – Акулина семнадцати лет от роду, Вы - Иван Петрович Берестов, богатый, но неотесанный промышленник, владелец суконной фабрики. Вы приехали предложить мне руку и сердце. Итак, я начинаю!

Вера удобно устроилась на лавке.

- Как дорога, Иван Петрович?

Орлов подхватил на лету.

— Дорога? Дрянь дорога, развезло, еле к ночи добрался.

Хорошо, подумала Вера, прирожденный лицедей!

— Располагайтесь, Иван Петрович, чаю?

— Не откажусь, любезная Акулина...

— Дмитриевна.

— Да. Если не остыл.

— Ничего, мы можем и холодный, мы ко всему приучены!

Вера налила в стакан заварки, добавила остывшего кипятку, выложила на тарелку второй бутерброд, с салом и лепешки тети Насти.

— Угощайтесь, чем бог послал.

— Благодарствуйте, откушаю!

Чай заварился, но слабо, а Орлов же вошел в образ.

— Ох, горяч чаек! Блюдечко пожалуйте!

Вера порылась в ящике стола, нашла блюдце, положила.

— Вот.

Орлов налил чая в блюдце, принялся дуть и, отдуваясь, отхлебывать и доливать. Наконец, выпил.

— Благодарствуйте!

— Так зачем Вы в наши края? Лавку изволите открыть или как?

— Я по сугубо личному, даже, можно сказать, интимному делу. Женюсь!

— Интересно! И на ком же?

— На Вас, Акулина Дмитриевна. Извелся весь от чувств-с.

— Вот как?

— Как увидел Вас, Акулина Дмитриевна на ярманке, места себе не нахожу! Мануфактуру побоку, торговлишку побоку, не сплю, не ем!

— А меня, сиротку, и благословить-то не кому! – сказала Вера.

— А мы как-нибудь обойдемся! – горячо уверил ее Орлов. – Чай, не маленькие!

— А сколь велика Ваша любовь?

— Хоть сейчас готов сватов засылать!

— Так докажите!

Вера подалась навстречу Орлову, тот ее облапил и принялся страстно целовать ей руки. Потом потянул обратно на лавку. Вера близко увидела его красное лицо и закрыла глаза...

Иван Лукич сыграл свою роль и забухал сапожищами на выход. Вера сидела, расслабленно расставив ноги, а возле уже беспокойно вертелся Серко, принюхиваясь к Вериной щелке. Затем высунул красный язык и принялся вылизывать ее нежные мокрые волоски. Потом она ощутила вторую волну желания, умный пес это понял, и Вера увидела, как из его бархатного «колпачка» вылезает длинный красный и острый член...

Серко убежал, а Вере вдруг стало смешно. Она представила, как «головастики» Серко напали на «головастиков» Орлова и закусали их насмерть. Светало. Было еще слишком рано...