Май бушевал. С огородом мы немного опоздали, и, если бы не Кристина, я и не вспомнил. Это она с рулеткой бегала по давно непаханой поляне и ловко забивала колышки: «Здесь у нас будет картошка, здесь – капуста, здесь – морковка!». Потом натянула бечевки, чтобы все было прямо, и мы, вооружившись лопатами, принялись истерически копать. Копали, рыхлили и сеяли до вечера с перерывом на обед, а вечером у нас появились гости. Как раз к чаю...

— Здрассте! – сказал мужчина средних лет с рюкзаком и дамой, полной женщиной с плавными движениями. – На ночлег пу́стите?

Кристина перестала резать рулет с маком и посмотрела на меня.

— Отчего же, пустим, – ответил я. – Садитесь чай пить, а потом и спать. Места много.

Солнце садилось и заливало нашу веранду красным закатным светом.

— Вон там умывальник и мыло, – показала ножом Кристина. – Мойте руки и садитесь.

Для садово-огородных дел у нас был устроен умывальник. Гости погремели умывальником, вытерли руки носовым платком и прошли на веранду.

— Наташка ногу стерла, – доверительным тоном сказал мужчина. – А то бы мы сегодня дошли до места. Говорил ей, не надевай босоножки, а она: «Жарко в кроссовках!». Мне не жарко, а ей, видите ли, жарко!

— Ну, что ты, Вовка, разгуделся, как старый дед! – басовито сказала женщина Наташка. – С кем не бывает!

Она с нежностью посмотрела на мужчину, а он погладил ее по полной руке. Действительно, с кем не бывает!

Катя сходила в дом за чашками-ложками, а Даша налила им чая.

— Вам с сахаром или как? – спросила Кристина, накладывая на блюдца куски рулета.

— Если рулет сладкий, то мне не надо, – ответил мужчина по имени Вовка.

— А мне надо! – сказала женщина Наташка. – Я люблю сладкое.

— Вот-вот! – сказал мужчина. – Мы в Серпухове вышли в буфет за сладкими булочками, думали доехать на следующей электричке, пока в очереди постояли, пока кофе попили, а она ушла.

— Мы тогда народ расспросили, – добавила женщина. – И пошли к шоссе, потом на мост, и добрались сюда. А ногу я действительно стерла. Вот!

Она, задрав длинную пеструю юбку, вытащила из-под стола длинную белую ногу и показала, но в полумраке раннего вечера подробностей не было видно. Пришлось поверить на слово.

Кроме юбки, на Наташке была еще короткая майка на ленточках-бретельках, и, кроме этой майки, на ней, похоже, ничего не было.

— Нам бы еще ополоснуться с дороги, – басовито сказала Наташка, убирая ногу обратно под стол. – Жарко!

— Если ополоснуться, то под умывальником, а если помыться, то в душ.

— Умывальника нам хватит, – сказала женщина. – Правда, Вовка?

— Конечно. Нам чуть-чуть.

Они допили чай, доели рулет с маком и потянулись к умывальнику.

Я ожидал чего угодно, но только не этого. Кристина включила дворовый свет, и все увидели, как Наташка, нимало не стесняясь, сбрасывает с плеч узкие ленточки бретелек. Груди у нее были длинные, белые, формой похожие на бухарские дыни. Она их вымыла, вымыла подмышки и вытерлась все тем же большим носовым платком.

— Катя, Даша, отнесите им полотенца! – скомандовала Кристина. – Одноразовые.

Очень кстати, потому что мужчина тоже начал мыться, только он разделся полностью: обнажил жирноватый торс и снял джинсы с трусами.

— Они, наверное, нудисты, – предположила Кристина, с интересом разглядывая Вовкины причиндалы.

Он открыл головку, тщательно ее намылил, промыл под умывальником, которым управляла Наташка, осушил поданным Катей полотенцем и принялся мыть мошонку. Рядом стояли Даша с Катей, Наташа, стояли и смотрели, как он это делает. Потом цирк с конями кончился, гости оделись и прошли в дом, где Кристина обработала ранку на Наташиной пятке.

Угловая комната Стружкиной освободилась еще в апреле, когда она переехала в сторожку, и я отвел гостей именно туда.

В середине апреля стало совсем тепло. Снег уже почти растая, и на бугорках зеленела новая трава, а в небе звенели жаворонки. Самое время для прогулок по Высоким Дворикам с Нелли Стружкиной, мужиковатой здоровенной девицей, которая хотела забеременеть от меня за деньги.

Если подумать, то обнаружится, что мне попадались в смысле беременности девицы безопасные: «радиоактивная» Кристина, девицы: Катя и Даша – со спиральками, Нелли – с клитором, который упирался мне в лобок, когда я ее трахал по-миссионерски. А когда я на нее ложился передохнуть в изнеможении, Стружкина своей мускулатурой напоминала пружинный матрас.

Кроме улицы Центральной, в Высоких Двориках были еще две: Малиновая и Земляничная. На противоположном от пруда конце Земляничной улицы в глубине одичалого сада был домик об одном окне, который нам сразу приглянулся. Там было все: пыльная лампочка под потолком, столик, лавка и дощатый топчан, застланный старыми газетами. А нам больше ничего и не нужно! Рюкзак с припасами на стол, лишнюю одежду на лавку, а Нельку – на топчан «раком» или еще как. Но ближе к двадцатым числам нашей идиллии пришел конец. Ибо у избушки появился хозяин...

Нельзя сказать, что Стружка была совсем деревянная. Если одновременно ее трахать и дрочить клитор, то она сначала повизгивала, а затем переходила на вой, как голодная собака Баскервилей на болотах. А тут уже под вечер, едва мы подошли к домику, и я прихватил Нельку между ног, как в домике зажегся свет, скрипнула входная дверь, и недовольный мужской голос спросил:

— Кого тут носит?

— Это нас носит, – ответила Стружка. – Нелли и...

— Славку, – добавил я.

— Ага, – сказал голос и посветил на нас фонарем.

Правильно посветил, не в глаза, а чуть ниже.

— Славку вижу, – сказал голос, а Нелли...

Тут Нелька из-за меня как выдвинется!

— Ох, ё! – воскликнул голос. – Ну, заходите!

Даже при свете тусклой лампочки, к слову, протертой, было видно, что нутра избушки коснулась хозяйская рука: пол помыт, стол выскоблен, паутина в углах сметена.

— Вот, решил тут пожить, – сказал крупный скуластый мужчина неопределенных лет с седоватым ежиком волос на голове и внимательным взглядом глубоко посаженных глаз. – Порядок навел, пыль смахнул. А вы, значит, гуляете?

— Гуляем! – сказала Нелли и махнула рукой, зацепив термос на столе.

Я едва его поймал.

— Хорошая реакция! – похвалил незнакомец. – Только зря, он небьющийся, из нержавейки. Присаживайтесь, я гостям рад.

Нелли осторожно присела на топчан, словно мы его ни раза не проверяли на прочность, а я уселся на раскладной деревянный стульчик.

— А что Вы тут делаете? – спросил я незнакомца.

— Живу. А вы?

— И мы живем, – ответила Нелли и покраснела.

Это верно, живем. Только краснеть должен я, а не она. Это я живу с Кристиной, с Дашей, с Катей, со Стружкой, и еще шут знает с кем, словно турецкий султан в гареме. А толку от меня ноль – женщины убираются, варят, стирают, гладят, а я, если и отоварю за ночь одну, вот и все. С помощью разных технических ухищрений они это могут и без меня. Только Стружкина не могла. Потому что хотела маленького.

— Я тут сторож, – сказал мужчина. – Вечером обхожу поселок, чтобы каких безобразий не было.

— И как? – осторожно спросил я. – Много безобразят?

— Не-а! – весело ответил мужчина. – Особо некому, старухи да бабы. Да у меня не забалуешь.

— А что же, у Вас и оружие есть? – еще более осторожно спросил я.

— Есть, как не быть. Только я больше на это уповаю (он показал увесистый кулак) и на русский рукопашный бой с боевым самбо. Десантник я, майор. Бывший, конечно.

Везет мне на военных в Серпухове и его окрестностях: целая воинская часть, где я трубу покупал, Потап Валентинович, тоже бывший, только полковник, а теперь этот, десантник.

Его звали, как Чапаева, Василий Иванович, только фамилия была другая – Княжко. Как выходило из его рассказа, он прошел Афганистан и Чечню, участвовал в самых рискованных и сомнительных операция ВДВ и даже не был ранен. Не брали его ни пуля, ни осколок, ни контузия. Только Людмила Тимофеевна его зацепила. Будучи проездом в Серпухове, он зашел в магазин и, по его словам, влюбился в Людмилу Тимофеевну, энергичную женщину из одноименного магазина. А тут и отставка подоспела...

Чтобы быть ближе к объекту своего чувства, Василий Иванович поселился в Высоких Двориках, и каждый день ездил смотреть на Людмилу Тимофеевну сквозь витрину, не решаясь войти внутрь. И это при том, что побед над женскими сердцами, надо думать, у него было немало.

Он рассказывал, я не особо слушал, а глядел на Стружку, которая словно горела вся, как свечечка. А когда я раскланялся и предложил ей пойти домой, она сказала, не глядя на меня:

— Ты иди. Я немного посижу.

Конечно, он герой, и все такое, я ее понимал, но это было как-то неожиданно. Короче, я вернулся домой один, а Кристина ядовито заметила:

— Ты что, Стружку обронил или сгорела дорогой?

Пришлось вкратце объяснить.

— Что же тут непонятного? – сказала Кристина. – Девушка влюбилась!

Под утро заявилась Нелли, влюбленная и расслабленная.

— Я переезжаю к Василию Ивановичу! – решительно сказала она, забрала вещи и ушла.

Комната гостям понравилась. Стальная кровать там была крепкая, сам испытывал не раз, а раскладушка уже стояла, в сложенном виде и с бельем. Наташа, а полностью, Наталья Владимировна, потыкала растопыренной пятерней в постель и осталась довольна, а Владимир Анатольевич опробовал раскладушку, разложил поверх одеяла и прилег в одежде поверх серого байкового одеяла.

Пришла Кристина и сказала строго:

— Что же, гости дорогие, не пора ли отойти ко сну?

— Пора! – ответили в один голос Вовка и Наташка и оба негромко рассмеялись.

Затем Наталья Владимировна стала раздеваться. Вовка лежал и смотрел, я и Кристина стояли и тоже смотрели, как она сняла майку, как спустила цыганистую юбку, как сняла и положила поверх одежды панталоны с резинками, обнажив круглый живот и лобок, густо поросший темными кудрявыми волосами. Из всей одежды на ней оставался лишь белый пластырь на левой пятке, когда она, роскошная женщина за сорок, встала «раком» и сказала:

— Ну, кто первый?

Кристина во всем старалась не отстать, она тоже разнагишалась и встала рядом Наташей, куда более узкая, чем она.

Если бы я был музыкантом-классиком, я бы сравнил квартет наших женщин со струнными инструментами: Дашу со скрипкой, Катю с альтом, Кристину с виолончелью, а Наталью Владимировну – с контрабасом. Скрипка и альт стояли в коридоре, а виолончель с контрабасом играли вовсю. Причем музыканты менялись местами, хотя их «смычки» выводили одну и ту же простую мелодию: раз, два, три, раз, два, три.... Вальс.

Но девчонки решили по-другому. Они притащили магнитолу, и мы дружно кончили под музыку Чака Вебба «Блюз в моем сердце». У блюза другой музыкальный размер.

Как хотите, а секс – это, прежде всего, привычка. В начале – новизна, яркость ощущений, а потом привычка. Недаром я кончил не в Наташу, а в куда более узкую Кристину. Ну, а Вовка – в широкую и мягкую Наташу.

Утром они помогли нам с огородом и, вздев на плечи рюкзаки, ушли на юг...