Return from Yukon от GeorgeAnderson

*********************************************

Ukresearcher написал рассказ о супружеской паре, прожившей пять лет в браке, проводящей свой месячный отложенный медовый месяц в отдаленной хижине в девственной природе Юкона. На четвертый день их пребывания там появляется Пьер, огромный и мускулистый стивидор с судна, которое их высадило, и просит приютить его на ночь. Ему предлагают комнату для гостей; вместо этого он насильно занимает место мужа в спальне и жены на оставшуюся часть их медового месяца. Поначалу жена говорит мужу о том, что им придется это сделать, как ни не хочется, но через неделю или около того уже говорит, что ей все нравится, и что муж должен просто «тихо досидеть до конца месяца». Потом они вернутся домой, говорит она, и все будет как прежде. История заканчивается, когда они возвращаются домой, жена беременна и хочет оставить ребенка, потому что есть вероятность, что он зачат в тот единственный раз, когда она занималась сексом с мужем.

Намеренно или случайно, автор оставляет в рассказе несколько подсказок о том, что все могло быть и не так, как казалось безымянному мужу/рассказчику, пока они были в хижине. Что может случиться, если он заметит подсказки и соединит точки?

Моя благодарность тем, кто предварительно прочитал этот рассказ и побудил меня опубликовать его, как бы то ни было, вы знаете, о ком я. Я связался с автором оригинала через сайт Literotica, чтобы попросить разрешения продолжить рассказ, но ответа не получил. Как всегда, у меня нет никакого желания, чтобы мои персонажи получали по заслугам: Я не уверен, что у меня хватит мудрости даже решить, как это может выглядеть.

***

Мы с Хелен пытались, действительно пытались, оставить все это в прошлом и жить дальше. Никогда не упоминали про наш «отпуск», для меня оказавшийся месяцем ада. Никогда не произносилось слово «медовый месяц». Мы оба отчаянно старались вести себя так, будто этого месяца просто не было. Хелен, все еще находящаяся на ранних сроках беременности, была прекрасна как никогда, за исключением коротких приступов утренней тошноты. Ее киска и попка восстановились до того состояния, в котором были до месячного изнасилования грубой силой и огромным членом Пьера, как она и предсказывала. Секс для меня был таким же, как и раньше, по крайней мере, физически. Хелен очень старалась дать мне понять, насколько ей нравится заниматься со мной любовью, до, во время и после акта, но все же чего-то не хватало. Может быть, потому что было нечто, чего не должно было быть.

Пьер мертв. Я, как никто другой, знаю это. Но иногда я мог поклясться, что он – прямо здесь, в нашей спальне, насмехается над моими попытками доставить удовольствие жене, в то время как он терпеливо подрачивает свой огромный член и ждет своего шанса заменить меня. Чтобы показать, как нужно ее трахать. Чтобы довести ее до того места, до которого я никогда не смогу дотянуться.

Когда он ее трахал, в ней была какая-то отрешенность; она отбрасывала все, кроме него, его тела, его члена. С ним она полностью отдавалась моменту, отдавая свое тело стихийной силе, переполнявшей ее, погружающей ее в себя, становясь с ней единым целым. Со мной ее отклик был таков, будто она думала, что должна сделать для меня, что она мне должна, а не на то, что она действительно имеет в виду. Мы оба знали, что она никогда не испытает от меня того удовольствия, что испытывала от него. «Я просто никогда и не думала, что возможно, чтобы мне было настолько хорошо», – говорила она.

– Я никогда не смогу сделать то, что он сделал для тебя, не так ли? – однажды ночью спросил я, когда мы лежали вместе, я на спине, она на боку, прижавшись ко мне и обняв меня.

Нежное, любящее выражение на ее лице никогда не менялось.

– Все наоборот, дорогой. Он никогда, ни за один миллион лет, не смог бы сделать для меня то, что делаешь ты каждый день, в постели и вне ее. Ты даришь мне любовь. Ты в десять раз лучше, чем он. Кроме того, ты ведь победил. Не так ли?

Моя прекрасная жена улыбнулась и прижалась лицом к моей груди. Действительно, не так ли? Почему-то моя победа, если это было победой, казалась пирровой.

***

Однажды днем я пришел с работы во дворе разгоряченный и потный и увидел, что Хелен сидит за нашим кухонным столом, нежно улыбается, листая страницы проспекта, а одна ее рука слегка опирается на все еще плоский живот. картина была знакомой: у нее были десятки каталогов детской мебели, детских игрушек, детской одежды и так далее, и она часами рассматривала их, всегда с одним и тем же милым преданным выражением на лице. Я на мгновение залюбовалась ею и подумал, какой прекрасной матерью она будет, воспитывая дочь, которая будет такой же как она, с добавлением, возможно, для разнообразия немного меня. (Это говорит о том, насколько тщательно я притворялся.)

Время от времени я слегка подшучивал над ней, потому что она так и не могла решить, какой мебельный гарнитур ей нужен, или даже в какой цвет она хочет покрасить детскую. К счастью, время на принятие решения у нее ограничено, – улыбался я про себя.

– Когда-нибудь тебе придется решить, одно или другое, знаешь ли.

Хелен подпрыгнула. Лицо, которое она повернула ко мне, потеряло весь свой цвет; ее широко раскрытые глаза уставились на меня, а рот приоткрылся. Я взял из ее дрожащих пальцев проспект.

– «Приключения на Юконе», – прочитал я. Он был открыт на странице с изображением маленькой бревенчатой хижины в глухом лесу, возле живописной реки. На заднем плане, едва заметная, была груда скатившихся валунов, под которыми мертвым лежал самый ужасный человек, которого я когда-либо знал, с букетом полевых цветов у головы. Все что я подавлял в себе, с ревом вернулось в мое сознание.

– Будь проклято в аду твое изменническое сердце! – прорычал я. Я не был уверен, что говорю это всерьез, но мне требовалась начальная реплика, и эта фраза показалась мне как нельзя более уместной. Кажется, она – из какого-то фильма.

Чтобы остыть, я прогулялся минут тридцать, а потом вернулся домой. Хелен сидела все в том же кресле, в той же позе, в которой я ее оставил, но нежная улыбка сменилась озабоченным выражением лица, а проспекта нигде не было видно.

– Что ты имел в виду под этим? – спросила Хелен.

– Мне просто нужно было выйти на улицу и выпустить пар, – сказал я, немного стыдясь того, что убежал. – Прости, но...

– Нет, когда ты сказал, что мне придется решить. Что ты имел в виду? Что мне нужно решить?

– Я подумал, что ты проглядываешь один из этих каталогов детской мебели. Имел в виду, что тебе придется решить, какой ты хочешь гарнитур.

– О.

Она на мгновение молча уставилась на стол, затем посмотрела на меня.

– Это было прекрасное место, – с тоской сказала она.

– Да, первые три дня.

– Дорогой, неужели после него ты не можешь вспомнить ничего приятного? Хоть что-нибудь? Как насчет наших совместных прогулок? Как насчет той ночи в палатке?

– Ты имеешь в виду прогулки, во время которых ты рассказывала мне, как он тебя возбуждает, как заставляет тебя чувствовать себя лучше, чем когда-либо со мной, и что я должен просто тихо сидеть и позволять ему делать все что он хочет? Ночь в палатке, когда я ничего не чувствовал, входя в тебя, потому что он настолько сильно тебя растянул?

– Дорогой, прости, что все получилось не так, как ты надеялся, но если бы ты мог вспомнить хоть что-то положительное из нашего отпуска, думаю, тебе бы это помогло. Я всегда буду с нежностью вспоминать ту ночь в палатке.

Ее повторное упоминание о той ночи частично напомнило мне кое о чем, но она не дала времени додумать, продолжив:

– А теперь скажи, что было самым лучшим из того, что случилось в поездке?

– Его убийство.

Я посмотрел Хелен в глаза, говоря это, и увидел, как она вздрогнула.

– Даже те первые три дня не были такими уж замечательными.

– У меня ведь были месячные, помнишь?

– Да, но казалось, что у тебя совсем нет энергии.

В этих трех днях было что-то еще, что меня беспокоило, но я не мог найти этому объяснение. Несколько долгих мгновений мы просидели в тишине. Наконец, я не смог больше сдерживаться.

– Хелен, мы не можем так больше продолжать, по крайней мере, я не могу. Мы ходим по яичной скорлупе, пытаемся проявлять друг к другу излишнюю любовь, доказывать друг другу, что все – как прежде. Это не работает. Оно никогда не сработает, потому что ничто не осталось прежним, и никогда уже таким не будет. Да, мы любим друг друга, но ни один из нас не является тем же человеком, которым был до поездки. Мы оба пытались притвориться, будто ничего не случилось, но это просто не работает.

Я положил голову на руки и попытался не сломаться. В одно мгновение Хелен поднялась со стула и встала позади меня, обхватив руками.

– Дорогой, разве ты не помнишь? Мы это уже обсуждали, когда были там. Договорились, что я сделаю все возможное, и я так и поступила.

– Да, пока не решила извлечь из этого максимум пользы.

Все способы, с помощью которых она извлекла из этого максимальную пользу, внезапно стали ясны и присутствовали в моем сознании. Впервые, с тех пор как мы вернулись домой, я полностью расклеился. Я всхлипывал, когда она обнимала меня, говоря, что любит, и что все будет хорошо. Не представлял, как она могла так думать. Наконец, я снова взял себя в руки. Хелен села обратно в кресло и с сочувствием, а может быть, с жалостью посмотрела на меня.

– Что я могу сделать, чтобы помочь тебе, дорогой? Как могу сделать лучше для тебя?

– Избавить мой мозг от записанных в него проблем, – пробормотал я.

Я не мог придумать, чем она может помочь, кроме как сожалеть о случившемся, а я знал, что это не так. Пока не так. Поэтому временно отложил разговор.

– Хелен, не могла бы ты уделить время и написать, что именно ты чувствуешь к Пьеру? Не столько то, что чувствовала тогда, сколько, что чувствуешь сейчас? Знаю, что у тебя есть к нему чувства, и знаю, что мне придется с ними разобраться, но для этого мне требуется, чтобы ты честно и полностью рассказала мне о них. Можешь сделать это ради меня?

Я подумал, что это поможет ей понять часть моих чувств.

Хелен на мгновение задумалась.

– Не думаешь ли ты, что было бы лучше просто оставить все это в прошлом? Теперь мы дома, а там был другой мир. Ничего подобного больше никогда не случится. Ты прав, какие-то чувства у меня к нему есть. Я их подавляла, и не горжусь ими, но они есть. Не лучше ли просто позволить им постепенно умереть, как это и случится со временем, чем вытаскивать их наружу? Почему мы не можем оставить это в прошлом и жить дальше вместе?

Самой мрачной из всех подавляемых реальностей – то, что она почти наверняка носит ребенка Пьера, – избежать больше было нельзя. Я не сказал в ответ ни слова. Поднял руку и указал пальцем на ее живот. Хелен поняла, что я имею в виду. Она ахнула, и ее глаза расширились. Одной рукой она прикрыла рот, другая инстинктивно переместилась к животу, который вскоре должен был раздуться от новой жизни, уже растущей внутри.

Наши глаза встретились. В тот момент мы оба были уверены, что ребенок принадлежит Пьеру. Он снова победил.

– Неважно, – сказал я.

Я встал и вышел из кухни. Пошел в нашу спальню и собрал чемодан.

– Мне нужно кое-что обдумать, вернусь завтра вечером, – сказал я. – А пока, чтобы ты знала: я не стану воспитывать ребенка Пьера и не буду его поддерживать.

– Дорогой, ребенок же не виноват.

– Как и я.

Я повернулся к жене спиной и вышел.

***

Крошечный гостиничный номер должен был располагать к размышлениям, потому что ничем другим он не привлекал. Мой беспокойный разум и разбитое сердце не сотрудничали. Все образы, чувства и воспоминания об этом адском месяце, которые я так тщательно подавлял, с тех пор как мы вернулись домой, опять возникли в моей голове в мучительных подробностях. Я подозревал, что у нее все еще есть чувства к Пьеру, и теперь это звучало так, будто она хочет, чтобы я воспитывал его ребенка.

Этого не будет. Никогда. Я заснул, переполненный мыслями. В отличие от тех ужасных ночей в хижине, эрекции у меня не было.

На следующее утро моя голова стала яснее. Я вспомнил, что в те первые три дня в хижине мне показалось, будто что-то не так и попытался понять, что именно. Хелен выглядела почти подавленной, а может быть, встревоженной, с низким уровнем энергии, что было на нее совсем не похоже. Обычно Хелен была сильной, спортивной женщиной и оставалась очень активной даже во время месячных. Уже несколько месяцев она с нетерпением ждала возможности исследовать дикую природу Юкона, но за эти три дня нам удалось совершить лишь пару коротких прогулок. Наша первая длительная прогулка состоялась на следующий день после ее первой ночи с Пьером. Что изменилось? Казалось, что приезд Пьера вернул ей энергию. Но почему?

Я горько улыбнулся, вспоминая различные варианты побега. Вспомнил, что было бы неплохо, если бы работало радио, но я знал, что оно не работает, поэтому придумал план с каяком. Мои уши горели, когда я вспоминал, как Пьер смеялся надо мной, будто ожидал моего появления.

Подождите-ка. В то утро он оставил нас с Хелен одних в хижине с радиоприемником. Откуда ему было знать, что я не воспользуюсь рацией, чтобы позвать на помощь? Я знал, что оно не работает, но откуда это мог знать он?

Вспомнил тот день, когда мы приехали. Пьер снял крышку с рации, надел ее обратно, а затем сказал, что сообщил о нашем благополучном прибытии. Два дня спустя я проделал точно такие же действия, но безуспешно. Я часто играю в бридж, и у меня хорошо получается запоминать последовательности. Я уверен, что сделал именно то, что ранее делал он. Почему это сработало у него, а у меня нет? Если уж на то пошло, почему он решил, что ему требуется сообщить о нашем прибытии? Конечно, об этом должен был позаботиться капитан, воспользовавшись радио на корабле. Зачем Пьеру вообще понадобилось трогать рацию в хижине?

Чтобы ее испортить, вот зачем. Он знал, что можно оставить рацию нам, потому что она не работает. Он знал это, потому что сам же ее испортил в день нашего прибытия. Намеренно изолировал нас, лишив единственного средства связи. Зачем? Чтобы мы не смогли позвать на помощь, когда он вернется, чтобы трахнуть Хелен. Это означает, что в его появлении в хижине и просьбе приютить на ночь не было ничего случайного: он спланировал то что сделает с нами за несколько дней до этого. Я был еще больше рад, что убил его.

Итак, раз уж он решил трахнуть Хелен, почему ждал три дня, чтобы начать? И когда начал, уж точно не пропустил ни единого дня. Так, почему же просто не помахал рукой на прощание лодке и капитану и не остался? Потому что капитан мог вызвать помощь по радио, и не оставил бы нас там, если бы решил, что что-то не так. Пьер мог бы выйти из положения, спросив меня, не может ли он остаться в хижине в первую ночь, перед тем как отправиться на промысел. Я бы не знал, почему не должен был сказать «да». Но тогда у него не было бы его каяка. Почему же он не погрузил каяк на лодку вместе с нашим снаряжением? Потому что, когда грузил вещи на лодку, он еще не встретил Хелен, поэтому не знал, что вернется в хижину, поэтому у него и не было причин грузить свой каяк.

Ладно, тогда почему ему было не вернуться на судне в город и не спуститься потом на каяке вниз по течению к хижине в тот же день? Из-за длинного арктического дня у него было достаточно времени, и он все еще мог бы трахнуть Хелен тем же вечером. Может быть, ему пришлось вернуться в город и эти три дня работать? Нет, в ту первую ночь, когда он был там, он сказал, что «уволился в субботу», чтобы выйти на промысел, как он делает каждое лето. Я попытался вспомнить, в какой день недели нас высадили, но не смог. Но если бы он уволился в тот день или накануне, он бы сказал «сегодня» или «вчера». Так что, это исключено. Почему же тогда он отказался от трех дней с Хелен?

Я расхаживал по полу, пытаясь это понять. О том, что на потертом ковре останется дорожка я не беспокоился; она уже там есть. Видимо, какой-то еще бедолага пользовался номером с той же целью, что и я. Я знал, почему эти три дня у меня с Хелен не было секса: у нее были месячные. Но Пьер-то этого знать не мог...

Нет. Этого не может быть! Я продолжал перебирать все более и более странные теории, отчаянно пытаясь избежать того, чего боялся больше всего. Но когда исключаешь невозможное, все что остается должно быть правдой. Оставалась лишь одна возможность.

Пьер ждал три дня, чтобы трахнуть Хелен, потому что знал о ее месячных. Он знал о ее месячных потому, что ему сказала она. Сказала, когда все планировала, пока мы были на яхте. Моя жена предложила ему взять на себя наш медовый месяц и в течение месяца трахать ее, дождавшись окончания месячных. Это было слишком чудовищным, чтобы рассматривать, но это – единственное объяснение, которое объясняет все факты.

Я вспомнил, как он посмотрел на Хелен, когда мы сошли с судна. Это не было: «О, горячая штучка, и я хочу ее трахнуть»; я достаточно часто видел, как на нее таким образом смотрят парни, чтобы распознать. Это также не было оценкой. Это была ратификация соглашения, заявление о праве собственности. Другие признаки тоже начали обретать смысл. Как она сказала: «Еще три дня, и ты узнаешь, на какой сексуальной и похотливой троллихе ты женился?» Ну, думаю, я это узнал, не так ли? С ее романом с Джеком Фаллоном в качестве бонуса. «Медовый месяц, который запомнится надолго», – сказала она. И впрямь так.

Она все подстроила. Все больше и больше мелочей, едва заметных в то время, начали сходиться. Она провела всю поездку на судне под палубой, в то время как я был у поручней. Отсутствие у нее энергии в течение трех дней до приезда Пьера. Отказ в течение этих трех дней от любого сексуального контакта со мной. Нетерпеливое желание вернуться в хижину после наших прогулок. Настойчивое требование, чтобы я не делал ничего, что могло бы расстроить Пьера. Даже в ту первую ночь, когда она не была так сильно расстроена из-за меня, как я ожидал, и, похоже, совсем не расстроилась из-за него. Уже одно это должно было дать мне подсказку.

А как насчет той ночи в палатке, когда она сказала, что случилось «нечто особенное»? В этом тоже было что-то неправильное. Я был настолько потрясен, когда Пьер просто появился на следующее утро, что не успел все обдумать, а после этого был так поглощен физической болью и унижением, что конструктивное мышление не представлялось возможным. В свете новых знаний я опять обдумал все события. Мне не составило труда вспомнить их в точности.

Пьер привык к нашим долгим прогулкам, поэтому не мог знать, что что-то случилось, пока мы не вернулись в хижину к ужину. К тому времени у нас должно было быть по крайней мере восемь часов форы, а может быть, и все десять. Как же он наверстал это время? В палатке мы провели не так уж и много времени: шли почти до сумерек. Даже в арктическое лето в лесу было несколько часов темноты, когда слабый свет не мог пробиться сквозь полог. К тому же, ночь не была ясной: надвигался грозовой фронт, так что, ему пришлось бы провести по крайней мере несколько часов вне тропы. Он никак не мог наверстать это время, разве что...

«Разве ты не достаточно знающ, чтобы замести следы?» – насмешливо спросил Пьер. Следы здесь ни при чем. Он нас не выслеживал, он следовал за нами. Это было легко: мы не думали о том, чтобы вести себя тихо. Откуда он знал, что в тот день ему понадобится за нами следить? Ему сказали. Моя жена. Вот почему после провала попытки я был наказан, а она – нет.

Так, почему же он ждал до утра, чтобы расставить ловушку? Почему не вступил с нами в конфликт, когда мы остановились на ночь, не выгнал меня из палатки и как обычно не трахнул мою жену? Уверен, заставить меня спать под открытым небом, в то время как он трахает мою жену в палатке, ему должно было понравиться. Не сказать, чтобы трах моей жены никогда его не привлекал, конечно, кроме как во время месячных. Так почему же он этого не сделал?

Ответ – в словах Хелен: «Я почти наверняка забеременею еще до конца этого месяца. Если буду уверена, что ребенок принадлежит Пьеру, то избавлюсь от него в одно мгновение. Дорогой, если будет хоть малейший шанс, что он может быть твоим, решение станет гораздо более трудным». Хелен сказала мне это неделю или около назад в качестве оправдания своего отказа от секса со мной. Почему же изменила свое мнение? Все просто. Моя разрядка в ней, какой бы жалкой она ни была, обеспечит страхование жизни его отпрыска. Неудивительно, что она сказала, что все идеально и лучше быть не может. Все закончилось в одно мгновение, и она получила то, что хотела: повод оставить себе его ребенка.

На следующее утро Хелен сказала, что ее чувства прямо противоположны: она терпеть не может заниматься с ним этим и молится, чтобы все закончилось... а это означает, что ей это нравится, и она не хочет, чтобы оно заканчивалось, предположительно включая намеренное унижение мужа. Теперь стало очевидным, что она чувствовала это с самого начала. Даже сравнила мои чувства с тем, что бы чувствовала она, если бы мы провели отпуск в исторических экскурсиях, как я хотел. Как она посмела? Как могла подумать, что поездка в подобный отпуск была бы для нее столь же болезненной и унизительной, как для меня ее сексуальный отпуск? Я был в ярости. Никогда в жизни не был настолько зол на кого-либо. Обычно прогулки меня успокаивают, но прошло более двух часов беспорядочного следования неизвестно куда, прежде чем я вновь обрел способность здраво мыслить.

Я подумал, что возможно, все зашло гораздо дальше, чем изначально планировала Хелен. Первоначальный договор, вероятно, был только на секс, но, по мере того как шел месяц, она все больше и больше становилась женщиной Пьера во всех смыслах этого слова. Защищала его передо мной. Предпочитала проводить время с ним, а не со мной: Я совершал больше походов, чем она, а такого раньше никогда не было. И, как она призналась, у нее все еще есть к нему чувства, спустя несколько недель после того, как мы вернулись домой.

Я вспомнил, что читал о ситуациях, когда пленники или заложники, находясь долгое время в плену, начинают отождествлять себя со своими похитителями или даже влюбляться в них. Кажется, я даже помню, что слышал о заложнице, прятавшей одного из террористов, захвативших ее, чтобы того не нашла полиция. Но в данном случае это неприменимо, потому что Хелен не была пленницей, она была соучастницей. Пленником был я.

Как Хелен могла продолжать говорить, что любит меня, в то время как сама планировала для меня такую боль и унижение и осуществляла их в течение целого месяца? У меня нет никаких идей. Я попытался представить себя, делающим нечто столь же жестокое по отношению к ней, и не смог. Даже если бы больше не любил ее, я бы не смог спланировать и осуществить такое преднамеренное, унизительное предательство.

Но, похоже, всему есть предел. Она дважды противостояла Пьеру, и оба раза он отступал: один раз, когда она потребовала, чтобы он отпустил меня, и второй, когда отказалась отсосать ему в гостиной, когда там был я. Должно быть, они договорились о каких-то ограничениях, когда все это организовывали. Наверное, за это можно быть благодарным, но это также – еще одно подтверждение (как будто мне оно требуется) того, что Хелен и Пьер подстроили это вместе.

И что теперь? Я не видел никаких шансов на продолжение нашего брака. Не видел никакого способа преодолеть такое огромное предательство. Этот отпуск и его последствия остались бы частью нас до самой смерти. И потом ее роман с Джеком Фаллоном, лживым предателем, стоившим мне директорства. Как она могла делать все это и одновременно говорить, что любит меня?

С другой стороны, я много лет любил ее, и до сих пор люблю, хотя в тот момент и не мог сказать почему. Нам хорошо вместе. Мы связаны на многих уровнях; я никогда не представлял, что буду настолько близок с другой, как с ней. До отпуска, то есть. Я уже видел, что она будет превосходной матерью.

С другой стороны, а что если Пьер был прав насчет нее? В конце концов, Хелен подтвердила, что он был прав. «Она не из тех, кто позволит браку удержать ее от того, чтобы раздвинуть свои ноги для других мужчин», – сказал он. Хелен сказала, что, хотя и будет по максимуму использовать этот опыт, пока он длится, «когда мы вернемся домой, я клянусь, что у меня никогда не будет секса ни с кем, кроме тебя». Почему-то его слова прозвучали убедительнее, чем ее. Кроме того, я думал, что на нашей свадьбе она поклялась, что не будет заниматься сексом ни с кем, кроме меня. И видел, насколько хорошо это работает.

Так, что же делать? Когда дошло до дела, я решил, что должен дать ей хотя бы шанс. В конце концов, она – моя жена, и я тоже давал ей клятвы. Я решил, что если она будет со мной честна и если на самом деле сожалеет о случившемся (чего она ни разу не сказала ни во время, ни после отпуска), то я дам ей шанс. Гарантировать результат я не мог, более того, был уверен, что ничего не получится, но попробовать был должен. Если она станет настаивать на том, чтобы оставить его ребенка, или солжет, нам конец.

Стал ли я счастливее, после того как во всем разобрался? Нет. Абсолютно нет. Мы делали все возможное, чтобы сохранить друг друга счастливыми, пока нам не пришлось признать правду о ребенке Пьера. Теперь я знал, что правда намного хуже, чем я когда-либо мог себе представить. Я не видел никакого пути назад.

***

В назначенное время я вернулся домой и застал Хелен в тревожном ожидании. Она едва дождалась, пока я усядусь, прежде чем начать.

– Дорогой, прости. Мне кажется, я никогда не говорила тебе этого все то время, как мы вернулись домой, но мне очень жаль. Я уже говорила тебе, насколько мне это понравилось, и не могу отрицать, что у меня остались прекрасные воспоминания, но для тебя это, должно быть, был ад.

Хелен сделала паузу, чтобы отдышаться, и успокоиться.

– Вчера мне не понравилась твоя идея выяснить мои истинные чувства к Пьеру. Это не те чувства, которые, как ты, думаю, знаешь, должна испытывать верная жена по отношению к другому мужчине. Поэтому отчасти я их стыжусь, отчасти не хочу причинять тебе боль, а отчасти боюсь того, что ты сделаешь. Но я должна как-то с ними справиться, чтобы на самом деле оставить их в прошлом, а если не смогу, то как же это сделать тебе?

– Сегодня я провела много времени в размышлениях. Записывать что-либо времени у меня не было, но если захочешь, я расскажу. Проблема в том, что для того, чтобы то, что я чувствую к нему сейчас, имело хоть какой-то смысл, мне нужно вернуться к началу. Я знаю, что многое из этого причинит тебе боль, и мне жаль, но я все обдумала и полагаю, что ты прав: нам обоим нужна правда. Ты все еще хочешь ее услышать?

Я знал, что мне это не понравится, но все равно кивнул. Я должен знать, на самом ли деле она скажет правду.

– Хорошо, тогда начну, но, пожалуйста, всегда помни, что я люблю тебя.

Она глубоко вздохнула.

– После первой ночи с ним, помнишь, я не хотела говорить об этом с тобой? Это потому, что не хотела, чтобы тебе было еще больнее, чем сейчас, – спокойно начала она. – Видишь ли, мне и впрямь понравилось, очень понравилось, и я с нетерпением ждала следующей ночи, но знала, что если скажу об этом тебе, ты будешь раздавлен. А стало только еще лучше. Он изучил мое тело и использовал полученные знания, чтобы доставить мне удовольствие. На самом деле я даже не подозревала, что мне может быть настолько приятно, и каждая ночь была еще лучше предыдущей. Сначала я пыталась вести себя потише, чтобы ты не слышал, но после первой пары ночей просто не смогла удерживаться. Это было физически невозможно.

– Тем не менее, в тот момент это был просто секс. Отличный секс – да, лучший в моей жизни, но всего лишь он. Все начало меняться на вторую неделю нашего там пребывания. Я начала в него влюбляться. Я по-прежнему любила тебя и с нетерпением ждала того дня, когда мы вернемся домой и все станет как прежде. Отпуск был бы своего рода тайм-аутом, и когда мы вернемся, все станет так, будто ничего этого не было. Это не будет иметь никакого отношения к нашей дальнейшей жизни. Тем временем, однако, он начал... нравиться мне. Конечно не так, как я люблю тебя, но я точно его не ненавидела, как, должно быть, ненавидел ты. Потом ты рассказал мне о своем плане побега.

– Я уже знала, что хочу остаться и весь месяц заниматься с ним сексом, поэтому не хотела сбегать, но решила, что если скажу об этом тебе, ты можешь сделать какую-нибудь глупость, например, попытаться уйти в одиночестве. Поэтому я рассказала Пьеру о твоих планах. За это мне стыдно, но это был единственный способ, который я смогла придумать, чтобы гарантировать, что мы не сбежим. Я уже сказала ему, что решила, если или когда я забеременею, чтобы ты не занимался со мной любовью, поэтому он сказал мне проследить, чтобы ты сделал это той ночью в палатке.

– Я с удивлением обнаружила, насколько сильно хочу ощущать твое тело на моем и твои руки, обнимающие меня: гораздо больше, чем меня волновал сам акт или то, чего хотел Пьер. Я знаю, что тебе было стыдно, что ты так быстро кончил, а мне было стыдно, что я была такой распущенной, но это не имело значения. То, что я говорила той ночью, было правдой: за те несколько часов ты подарила мне любовь, которой мне так не хватало. А на следующую ночь он заставил тебя смотреть, как он дарит мне лучший секс в моей жизни.

Не знаю, как я удержался от взрыва. Я знал, что сам попросил ее рассказать мне это, и знал, что она старалась быть честной, но чувствовал, как наливается краской мое лицо, а на шее выступают вены, пока пытался сдержаться.

– Прости, дорогой. Знаю, тебе тяжело это слышать, но ты прав, ради нас обоих я должна говорить тебе правду.

Она сделала паузу, чтобы дать мне время остыть.

– На следующий день ты сам убедился, что я не хочу, чтобы меня спасали, и я смогла, наконец, сказать тебе то, что было правдой с первой ночи: мне нравится этот опыт, я фантастически провожу время и до конца месяца намерена выкладываться по полной. Потом мы с тобой вернемся домой и возобновим нашу любовь.

– Потом ты его убил. Ты поступил невероятно храбро, умно, чтобы спасти меня, а я... Я хотела бы, чтобы ты этого не делал.

Хелен отвернулась. Должно быть, ее испугало выражение моего лица.

– Пожалуйста, милый, еще чуть-чуть. Мне нравилось то, что он делал со мной, и я хотела провести с ним еще несколько дней, и думала, что ты знаешь и принимаешь это. Знаю, ты боялся, что он тебя убьет и заберет меня, или убьет нас обоих, но к тому времени я уже хорошо его изучила и была абсолютно уверена, что он этого не сделает. Как бы то ни было, я скорбела по нему. Даже пошла, сорвала несколько полевых цветов и положила их к его голове.

Хелен глубоко вздохнула.

– Прости, что тебе пришлось все это услышать, но я должна была рассказать даже те части, что заставляют меня казаться абсолютной шлюхой, потому что ты просил полноты и честности. Я сделала все что могла.

– У меня все еще остались чувства к нему. Воспоминания о сексе исчезают, но если бы сейчас он появился передо мной и захотел меня, я не знаю, смогла ли бы ему отказать, хотя и уверена, что попыталась бы. Когда думаю о нем, меня охватывает какая-то нежность или тоска, но это тоже проходит. Я храню маленькую статуэтку, которую он вырезал на память о себе.

– Дорогой, я тебя люблю. Чувства, которые я испытываю к Пьеру, не угрожают ни тебе, ни нашему браку. Даже если бы я и хотела действовать в соответствии с ними, то не могу: он мертв. Как я уже сказала, они угасают, по мере того как мы с тобой создаем новые воспоминания, вытесняющие те, что связаны с ним. С ним у меня никогда не было любви; просто отличный секс, уважение и нежная симпатия, которая могла бы перерасти в нечто большее, но так и не переросла. Ты – единственный мужчина, кто мне нужен. Это было правдой все это время, и было бы правдой, даже если бы Пьер был жив. Вопрос в том, можешь ли ты по-прежнему быть со мной?

В этом-то и вопрос, не так ли? Какими бы ужасными ни были последние полчаса, я видел два признака надежды: она выглядела искренне сожалеющей и добровольно призналась, что рассказала Пьеру о нашем плане побега. Она никак не могла знать, что я уже знаю об этом, и призналась самостоятельно. Оставался еще один тест.

– Хелен, когда ты решила, что охотно займешься с ним сексом, даже если не будет никакого насилия?

Она на мгновение задумалась.

– На самом деле это произошло постепенно. Нет такого момента, на который бы я могла указать. В первую ночь у меня не было времени, чтобы этого бояться. На второй день я начала с нетерпением этого ждать. А на второй неделе решила, что хочу остаться на весь месяц, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Прости, что не могу быть более конкретной. Это отвечает на твой вопрос?

– Да, отвечает.

Я отвернулся от нее, чтобы она не увидела слез в моих глазах. Но она все равно их увидела.

– Что случилось? В чем дело, дорогой?

Я вздохнул и повернулся лицом к жене.

– Хорошо. Я не буду жесток во время развода. Ты можешь взять...

– Что? Развод? Я сделала то, что ты хотел: рассказала тебе о своих чувствах. И была абсолютно честна, хотя это заставило меня выглядеть ужасной женой, и мне было ненавистно причинять тебе боль, но я сделала это, потому что ты попросил. И теперь ты обвиняешь в этом меня?

– Хелен, когда ты рассказала мне, как сорвала мою попытку побега, и как хотела использовать мою любовь к тебе, чтобы защитить его ребенка, у меня появилась надежда. Это было чертовски больно, но ты была честна. Я знал, что это так, потому что уже обо всем догадался. Поэтому и задал еще один вопрос: вопрос с конкретным ответом, который я знаю. Если бы ты сказала правду, у нас, возможно, появился бы шанс. Если же нет, нам конец. Ты не сказала.

Несколько мгновений мы сидели в тишине, прежде чем она заговорила.

– Дорогой, ты помнишь, мы говорили о моей беременности, и говорили об аборте, если бы я была уверена, что ребенок от Пьера. Я знаю, что ты уверен в этом, и должна признать, несмотря на мои надежды, я тоже чувствую, что это так. Я знаю, ты сказал, что не станешь растить его ребенка. Но он растет во мне уже несколько месяцев. Даже если он не твой, он – часть меня. Я не могу его убить, это разорвет меня на части. Я буду вынашивать его до конца. И прошу тебя об одном...

Она сделала паузу и нервно сглотнула.

– Еще через несколько недель я смогу сделать внутриутробный тест ДНК. Пожалуйста, ничего не решай, пожалуйста, позволь нам оставаться женатыми до тех пор. Когда мы будем точно знать, что он на самом деле от Пьера, ты можешь сделать все что захочешь: развестись или просто уйти. В любом случае, я, наверное, отдам его на усыновление. Знаю, что шансов на то, что ребенок твой, практически нет, но если это так, я знаю, что ты захочешь поступить с ним правильно. Поэтому, пожалуйста, можем мы быть вместе, пока не узнаем наверняка, и уже потом принимать решения?

В ее словах есть смысл. Если ребенок мой, хотя никто из нас не верит, что это возможно, я буду оказывать ему поддержку. Распространяется ли это на то, чтобы оставаться в браке с его матерью? Я не понимаю, как это может быть, но подождать несколько недель не лишне и принять решение потом.

– Хорошо, я подожду. То, что я сказал о ребенке Пьера, остается в силе. Даже если ребенок окажется моим, это не значит, что мы останемся в браке.

Хелен печально кивнула.

– Есть еще одно. Если есть хоть какая-то надежда на наш брак, ты должна подумать о своих действиях в течение этого месяца – о тех, о которых ты мне рассказала, и о тех, о которых не рассказала, – и об их влиянии на меня. Затем я хочу, чтобы ты подумала о том, как смогла совершать такие поступки и при этом говорить, что любишь меня.

***

В последующие дни Хелен удвоила свои усилия, чтобы выказать свою любовь ко мне. Она была почти безумна, и это сводило меня с ума. Мы по-прежнему делили постель и время от времени занимались сексом. В конце концов, она – все еще моя жена, и я не понимаю, почему должен обходиться без нее. Кроме того, я начал беспокоиться о том, что она может сделать, если я съеду из нашей спальни.

Однажды после обеда я пришел с работы во дворе разгоряченный и потный и увидел Хелен, сидящую за нашим кухонным столом. Ее сильные, красивые плечи тряслись от всхлипываний. На столе перед ней лежал один из каталогов детской мебели, и она медленно разрывала каждую страницу на мелкие кусочки, в то время как слезы падали на фотографии счастливых детей. Я опустился рядом с ней на колени, оттолкнул каталог и сложил ее руки между своими.

– Я все уничтожила, да? – пробормотала она.

Я не слабак. Я убил человека, причем со злым умыслом. Но в тот момент больше всего на свете хотел обнять свою жену и сказать, что нет, она разрушила не все. Но не мог этого сделать, потому что, насколько я могу судить, она это сделала.

– Я хотела этого. Настолько сильно. Очень сильно. С тобой. Только с тобой, всегда. Да, даже тогда...

Она выталкивала слова между всхлипами и судорожными вдохами.

– А теперь... – она издала придушенный крик и выбежала из кухни. Я услышал, как хлопнула дверь нашей спальни, но закрытая дверь не смогла заглушить ее рыдания.

Слезы застилали мне глаза, когда я убирал со стола промокшие клочки и выбрасывал их в мусорное ведро. Она говорила так, как чувствовал себя я, каждый день и каждую ночь в течение месяца, в то время как она проводила свое «сказочное» время. Стало ли мне лучше, потому что теперь она осознала, каково это? Черт, нет. Я отомстил ее любовнику. Это имело значение, но и тогда справедливость не показалась мне столь уж приятной. Мог ли я пойти и провести «сказочное» время, в то время как она так страдает? Нет. Все что я мог видеть, это что теперь в нашем некогда счастливом доме есть два несчастных человека. Мне хотелось, чтобы где-то в мире был кто-то, кто мог бы рассказать нам, как не быть несчастными, но я был уверен, что такого человека нет. У нас есть только мы.

В ту ночь мы прижались друг к другу, как два потерпевших кораблекрушение с одной паршивой доской между ними, наблюдая, как обломки нашего некогда прекрасного брака тонут под волнами.

***

Через несколько дней я вернулся в пустой дом. Хелен оставила сообщение на телефоне:

Дорогой, последние пару недель я делала то, о чем ты просил. Это самое трудное, что я когда-либо делала в своей жизни. Результаты лежат в коробке на кухонном столе. Я просто не могу быть здесь, когда ты ее откроешь: осознание того, что ты почувствуешь, убьет меня. Я – у Сары до завтрашнего вечера. Буду звонить и проверять тебя; ты можешь звонить мне на мобильный или ей в любое время. Ее номер – на холодильнике.

В сообщении была долгая пауза.

Я... я люблю тебя, дорогой. Люблю тебя, и... мне очень... жаль...

Она прервалась, очевидно, в слезах, и я услышал щелчок завершенного сообщения.

Я переоделся, взял пиво и сел за кухонный стол. Там стояла обычная коричневая коробка, размером с письмо и глубиной около 15 см. Я снял крышку.

Первое, что увидел, – это масса истрепанной бумаги, но один лист остался почти целым, он был озаглавлен: «Приключения на Юконе». Следующее, что я увидел, порывшись в бумагах, – статуэтку обнаженной Хелен. Она была покрыта ужасными шрамами и изуродована, а одна нога целиком отломана.

Меня обеспокоило, когда Хелен рвала каталог детской мебели. Я не психиатр, но мне казалось, что здоровый человек так не поступает. Глядя на изуродованную статуэтку, я всерьез забеспокоился.

Я позвонил по номеру Сары. Только когда подруга Хелен ответила, я понял, что понятия не имею, что мне говорить.

– Хелен у тебя? С ней все в порядке? Я волнуюсь за нее, – наконец пролепетал я.

– Волнуешься за нее? Что это значит?

– Трудно сказать. Последние несколько дней Хелен ведет себя... ну, не как обычно. Не контролирует себя. Я видел, как она сидела и рвала бумагу на мелкие кусочки. И только что узнал, что она взяла кое-что, что... было для нее ценным, и просто изуродовала. Я не психиатр, и не знаю, как сказать это вежливо, но боюсь, что она может, ну, сделать что-нибудь с собой или с ребенком. Навредить себе. Понимаешь?

– Что ты хочешь, чтобы я сделала?

Она была скорее шокирована, чем сочувствующа.

– Не знаю, может, просто присматривать за ней? Быть начеку, если что-то покажется не так? Как бы то ни было, я хочу, чтобы ты знала об этом, чтобы, если что-то случится, смогла обратиться за помощью для нее.

– Да, сделать это я могу. И спасибо, что сообщил. Я за ней присмотрю.

Голос у нее был не вполне дружелюбный, но я слегка успокоился и повесил трубку. С ощущением предчувствия я вернулся к коробке. Под истрепанным каталогом лежало письмо на нескольких страницах.

Мой дорогой, мой любимый, – прочитал я.

Прости, но я хочу называть тебя так, пока еще могу. Через несколько дней результаты теста подтвердят то, о чем мы оба уже знаем. И тогда нашему браку придет конец, и моя самая заветная мечта умрет навсегда. Мечта завести с тобой детей, состариться вместе с тобой, и испуская последний вздох сказать тебе, что я тебя люблю, мечта, что я храню в своем сердце с тех пор, как ты попросил меня выйти за тебя замуж, будет убита осознанием того, что я ношу в себе ребенка другого мужчины. Знаю, что последние пару недель я немного сводила тебя с ума, отчаянно пытаясь показать, насколько сильно тебя люблю. Думаю, я и сама была слегка сумасшедшей, но попытка уместить всю жизнь любви в несколько недель должна была привести к этому.

В тот вечер, когда ты вернулся, и мы поговорили, я надеялась, что возможно, если я не расскажу тебе всего, ты простишь меня за то, о чем я тебе рассказала (как бы трудно это ни было), и возможно, моя мечта сможет выжить. Теперь, когда я, наконец-то, задумалась о том, насколько повлияли мои действия на тебя, что я должна была сделать с самого начала, я понимаю, что эта надежда была глупой. Во всяком случае, больше нет причин что-либо от тебя скрывать.

Еще одно, прежде чем я начну, самое важное из всего. Я знаю, что это клише, но я никогда не переставала тебя любить. На следующий день после того как Пьер заставил тебя смотреть на нас, я сказала тебе, что люблю тебя, и что хочу, чтобы мы вернулись домой, и чтобы все было как раньше. Это правда. Может быть, моя мечта и была отложена на месяц, но она и ты все еще и всегда были первыми в моем сердце.

Я не жду, что ты это поймешь. Я и сама не уверена, что это понимаю, но ты выяснил и понял так много другого, о чем я думала, что ты не поймешь, что какая-то часть меня все еще надеется, что ты сможешь как-то понять и это.

Чтобы ты понял, я должна начать с поездки в Шотландию, в которую мы с отцом отправились, когда мне было одиннадцать. Я уже тебе говорила, что это были лучшие две недели моей жизни до встречи с тобой, и что я всегда хотела ее повторить. О чем я тебе не рассказывала, так это о своей фантазии.

В течение этих двух недель, в этой суровой стране, казавшейся такой далекой от всего цивилизованного, я начала фантазировать о мужчине. Большом и сильном, чувствующем себя в дикой стране как дома, человеке немногословном, но решительном. Чтобы он ошеломил и унес меня, добровольную пленницу, от моего отца в свое логово. Иногда это была пещера, иногда хижина. Мы должны были лежать на медвежьих шкурах и бесконечно целоваться, в то время как он прижимал бы меня к себе. Большего мы никогда не делали: мое романтическое воображение в те времена не простиралось настолько далеко! Потом он должен был вернуть меня отцу, чтобы мы смогли вернуться домой, и я с радостью вернулась бы в цивилизацию. Все было бы как прежде, за исключением приятных воспоминаний, навсегда оставшихся у меня.

Это была фантазия девочки, а не женщины: абсурдно романтичная и ужасно наивная. Думаю, у многих девочек есть подобные фантазии. Когда у меня были ночевки у подружек, мы с ними рассказывали друг другу свои фантазии, но моя – «волосатый шотландец» – всегда была лучшей. Они никогда не уставали от моих рассказов. Когда стали постарше, в фантазиях появились сексуальные элементы; иногда мы доводили себя до оргазма.

Моя идея для нашего медового месяца заключалась в том, чтобы осуществить мою фантазию, но не с каким-то волосатым шотландцем, а с любимым мужем. Ты бы унес меня подальше от цивилизации, и у нас был бы целый месяц в дикой стране. Конечно, теперь в мою фантазию входило, что мы будем регулярно трахаться до выноса мозга! Затем мы с радостью вернемся домой, с воспоминаниями на всю жизнь, и начнем воспитывать наших детей.

Должна признаться, что я подстроила выигрыш в подбрасывании монеты. Боялась, что ты это поймешь и не станешь участвовать, но ты так не сделал. Или, может быть, понял и решил дать мне выиграть. Я знаю, что иногда ты так поступаешь. Как бы то ни было, я была в восторге от того, что наконец-то исполнила свою фантазию с мужчиной, которого хотела до конца жизни.

Все было прекрасно до того утра, когда мы отплыли на судне. Точнее, пока я не увидела Пьера. Невероятно, но волосатый шотландец из моей фантазии ожил и стоял прямо передо мной! Конечно, он не был шотландцем, но выглядел прямо как он, ходил как он и говорил как он (то есть, почти не говорил). Ты был занят тем, что договаривался с капитаном, поэтому не видел, как я таращилась на него, но он это увидел. Его взгляд сказал мне, что он точно знает, о чем я думаю, он видел все это раньше и знает, что с этим делать.

Я сбежала под палубу. Мне требовалось взять себя в руки. Я ходила по маленькой каюте, напоминая себе, что мне уже не одиннадцать, что у меня есть муж, которого я люблю, и это путешествие должно стать началом нашей семьи. Но каждый раз, когда начинала фантазировать о тебе, в мои мысли врывался он. Каждый раз, когда он это делал, мои трусики становились еще мокрее.

Я была в смятении. Подумала, что возможно, быстрая мастурбация и смена трусиков успокоят меня. Единственное место, где есть замок на двери, казалось, было в голове судна, поэтому я пошла туда. Дверь была заперта, поэтому я решила, что каюта пуста. Я не могла заглянуть внутрь, пока не оказалась прямо в дверном проеме, и там был он. Он как раз заканчивал. Должно быть, он услышал, мои шаги и повернулся ко мне с ухмылкой на своем уродливом лице и с огромным членом в кулаке. Я никогда не видела такого большого и грозного члена и уставилась на него. Не могла пошевелиться. Он потряс им, и тот стал расти. Между нами оставалось едва ли полметра. Казалось, что он может вырасти достаточно длинным, чтобы коснуться меня, и я отпрянула от него, прижалась спиной к стене, продолжая на него смотреть.

Он медленно двинулся вперед, все еще направляя на меня свое орудие. Оно продолжало расти; на головке виднелась капля пре-эякулята. Мне пришлось отступить назад, чтобы он не коснулся меня. Он оттеснил меня в каюту, которую я только что покинула, и наконец усадил на кровать. Я не столько села на нее, сколько упала, оставшись в сидячем положении. Теперь его член был нацелен мне в лицо, его кончик был едва ли не в четверти метра от моих губ. Я боялась, что он возьмет меня тотчас и здесь же. Если бы он попытался, я была бы совершенно не в состоянии остановить ни его, ни себя. Уверена, что он это понял. Он засмеялся, натянул штаны и отступил на шаг или два. Он возвышался горой в маленькой каюте.

«Давай я расскажу тебе одну историю», – сказал он. И рассказал о молодой паре, которую трахнул, когда те разбили лагерь с палаткой. Рассказал каждую деталь: как нашел их, как покорил, все, что делал с женой, и как ей это понравилось, и как муж смирился с этим и к концу даже наслаждался тем, что смотрел.

Я полностью потерялась в его рассказе, он настолько хорошо сочетался с моими девичьими фантазиями. К тому времени как он закончил, я раскраснелась и дрожала, а моя киска превратилась в болото. Я чувствовала, что кончу, если он просто продолжит говорить. Он посмеялся надо мной.

«К данному моменту я сделал это с тремя парами. Вы станете четвертой».

«Мой муж...», – начала я.

«Он не станет проблемой».

Я знала, что он говорит правду. Знала, что он может и будет иметь дело с нами обоими. Мы ничего не сможем сделать, чтобы это предотвратить, кроме как развернуться и уехать домой, а об этом я отказывалась даже думать: знала, что у меня никогда не будет другого шанса на отпуск в дикой природе. Знала, что тебе это не понравится, но это – всего лишь месяц, и я знала, что мне понравится полное исполнение моей фантазии, «волосатый шотландец» и все такое. В конце концов, я подстроила жребий, и могла бы возненавидеть твое путешествие за классической культурой. Это должно продолжаться всего лишь один месяц, а потом мы вернемся к цивилизации и нашей обычной жизни. «Это останется воспоминанием о фантазии и никак не повлияет на нашу дальнейшую жизнь». Вот что думала я, и вот как я смогла это выбрать и по-прежнему любить тебя.

Я знала, что если ты попытаешься ему сопротивляться, он без колебаний причинит тебе боль, и знала, что он может это сделать. Этого я не хотела, поэтому договорилась с ним. Я буду полностью готова, что бы и когда бы он ни захотел. Сделаю все возможное, чтобы ты успокоился, постарался это принять и не пытался бы сбежать или спасать меня. Буду рассказывать ему о всех твоих планах. В ответ он не причинит тебе физического вреда, если ты не будешь ему угрожать. Я также рассказала ему о своих месячных, и мы договорились, что он приедет и захватит нас на четвертый день пребывания в хижине. Остальное ты знаешь.

Я пыталась сделать вид, будто склоняюсь перед неизбежным, потому что хочу максимально облегчить тебе задачу. Правда же в том, что я позволила Пьеру заменить тебя в моих девичьих фантазиях и присоединилась к нему в краже нашего медового месяца, и это было лучше, чем я когда-либо могла мечтать. Я на самом деле пыталась тебя защитить, и никогда не переставала тебя любить. Все время я с нетерпением ожидала конца месяца, когда мы вернемся домой и начнем жить вместе. Тогда бы я смогла осуществить мечту своего сердца. Но в течение этого месяца, всего одного месяца из всей нашей совместной жизни, я могла бы воплотить свою фантазию во всем ее варварском великолепии.

Знаю, тебе будет трудно поверить, что я на самом деле думала, будто после всего этого мы сможем вернуться к нормальной жизни, так, словно ничего не случилось, но это правда. Я не раз говорила тебе об этом, пока мы были там. Как я могла так поступить? Отчасти я уже думала о нашем отпуске как о времени вне времени: о чем-то, что на самом деле не являлось частью и не имело ничего общего с нашей обычной жизнью. Это всегда было частью привлекательности отдыха в дикой природе. Впервые увидев Пьера, я уже была глубоко погружена в свои фантазии, и он так хорошо вписался в них, что полностью завладел ими, а я позволила ему это. И еще, прости, но я совершенно не думала о тебе. Не хотела, чтобы тебе причинили вред, и умерла бы, если бы ты меня бросил или если бы он тебя убил, но ты не был частью фантазии, которой я жила, только не после того, как я увидела Пьера. Мне очень жаль и стыдно за это, но это правда.

Когда мы вернулись домой, я изо всех сил старалась делать вид, что все – как прежде, и знаю, что ты тоже так делал, пока в тот день я не просмотрела проспект, а ты не смог больше притворяться. Тогда ты попросил меня подумать о том, как мои действия повлияли на тебя. И в этот момент все обрушилось на меня. Это правда, что не бывает времени вне времени, а все, что мы делаем, одновременно и влияет на нас, и показывает, кто мы есть. Правда в том, что в течение месяца я была шлюхой другого мужчины, его игрушкой для траха, и мы с ним вместе унижали мужчину, которого я люблю. Я делала это охотно и с энтузиазмом, и приказала тебе просто это принять. Потом ты привез меня домой, беременную его ребенком.

Даже не могу себе представить, насколько это тебя ранило. Знаю, что ты меня любишь, иначе бы уже задушил. Иначе ты бы бросил меня там, под этими валунами, рядом с Пьером. Дорогой мой, мне так жаль! Я знаю, что ты никогда бы не сделал со мной ничего подобного. Может быть, тебя утешит то, что, разбив твое сердце, я, скорее всего, убила свою самую дорогую мечту? Надеюсь, что утешит, но я слишком хорошо тебя знаю, чтобы думать, будто ты получишь удовольствие от моей боли. Лично я не получала удовольствия от твоей боли; просто не думала об этом. Может быть, это еще хуже, не знаю.

Я должна сказать несколько слов о Джеке Фаллоне. Оглядываясь назад, очевидно, что в тот вечер он накачал тебя наркотиками, и я был глупа, не подумав о такой возможности. Я уже знала, что он хочет залезть ко мне в трусы, и не очень разборчив в том, как туда попасть. Теперь мне ясно, что он намеренно вывел тебя из строя, чтобы добраться до меня. Я не знала, что он – твой конкурент на работе, до тех пор, пока он не стал шантажировать меня в последний раз: я-то думала, все дело в том, чтобы затащить меня в постель. Могу поставить себе в заслугу лишь две вещи: Я покончила с этим сама, на своих условиях, и никогда больше не буду столь же наивной. Я надеялась, что ты никогда об этом не узнаешь, и стало быть, не испытаешь боли, тем более что он оказался такой крысой, но меня заставил действовать Пьер. Фаллон – мерзкая пена, и я не могу без отвращения думать о нем или о сексе с ним.

Таковы были мои мысли последние две недели. Я отрезала себя от собственного будущего. Мне некуда обратиться, не на что надеяться, и все это полностью моя вина. Я знаю, что ты бросишь меня, когда получишь результаты теста. Я выношу и рожу ребенка, а что потом? Не знаю.

Я знаю, что последние несколько дней ты беспокоился обо мне; я видела это в твоих глазах. И знаю, что мысли, которые есть у меня, нездоровые, и гормоны во время беременности, вероятно, все еще ухудшают. Я знаю, что когда мы пришли сдавать образцы ДНК, ты попросил ту добрую медсестру присмотреть за мной. Это было мило с твоей стороны, но необходимости в этом не было. Как я уже сказала, ребенок ни в чем не виноват, поэтому я постараюсь продержаться достаточно, чтобы родить. Во всяком случае сделаю все возможное. Как, черт возьми, тебе удавалось удерживать себя в руках и не сойти с ума в течение того месяца, когда мы с Пьером так тебя мучили?

Не хочу заканчивать, потому что пока пишу, могу притворяться, будто говорю с тобой, как мы делали всегда, и ты меня поймешь, как всегда, даже когда я сама не понимаю смысла. Но больше я не могу притворяться, и мне больше нечего сказать, кроме одного. Даже после того как моя мечта умрет, я буду говорить это до конца своей жизни, и использую свой последний вздох, чтобы сказать это еще раз: «люблю тебя вечно».

Хелен.