Ashley's Story от bruce1971

*********************************

По моему первоначальному замыслу в рассказе «Мадонна и ламантин» жена, Эшли, должна была стать незначительным персонажем, по сути, второстепенным фоном для создания окончательной конфронтации между главным героем и мужчиной, который наставил ему рога. Но в процессе написания я решил, что хочу создать кого-то более сложного и слегка более глубокого.

И слегка перестарался.

После того как я опубликовал рассказ, огромное количество читателей отметило, что они хотели бы увидеть гораздо больше Эш. Я вовсе не планировал к ней возвращаться, но эти комментарии задели меня за живое. Я начал думать, не создать ли мне более проработанный персонаж, совершающий поистине гротескные поступки. Этакую злодейку, но при этом в какой-то степени харизматичную. Персонажа, которого ненавидишь, но можно и немного полюбить.

Чтобы по-настоящему понять все, вам, вероятно, придется сначала прочитать «Мадонну и ламантина». Тем не менее, это один из тех рассказов, где жена-изменщица выступает от первого лица, и к тому же довольно длинный...

Предупреждение о возможных негативных триггерах: Барби, блуждающие пальцы, финансовые придурки, чистые уроды

***

История Эшли

Copyright B. Watson 2023

И вот я здесь:

Два года спустя после моего депрессивного романа,

Полтора года после развода,

Один год терапии,

22 слова в описании моей истории,

И я думаю, что у меня писательский блок.

Я сказала доктору Томпсону, что не являюсь писательницей по натуре, но он настаивал. Его идея – за вычетом всякой психиатрической чепухи – состоит в том, что, изложив историю своей жизни, я смогу найти способ продвинуться вперед. Как будто моя жизнь – это сказка. Как будто я – всего лишь персонаж.

Как будто, написав о самой страшной ошибке, которую я когда-либо совершала, я смогу написать себе счастливый конец.

Думаю, что это – полная чушь, но Томпсон – это тот, у кого докторская степень и рейтинг 4, 8 в отзывах Google, а я – та, кто его нанял, так что, полагаю, я должна выдать ему все, что у меня есть. При этом ни за что на свете никто не увидит этого, в том числе и хороший доктор. Одно дело – признать свое уродство и жестокость по отношению к самой себе – обычно в час ночи, со стаканом беленькой в руке и еще тремя в желудке, – но совсем другое – бередить эту рану в бежевой комнате с мондриановскими гравюрами на стене и парнем, похожим на Уильяма Х. Мейси, сидящим напротив тебя.

Эта история не о гордых моментах моей жизни. Она – о мрачных днях, глупых решениях и сожалениях.

Очень многих сожалениях.

Что касается счастливого конца, то забудьте о нем. Ясность не изменит прошлого, как и не изменит того, чем является моя жизнь сейчас. Для некоторых ошибок возврата нет, нет возврата на круги своя, нет возможности крикнуть: «несчитово». Есть только честность, сожаление и – надеюсь – понимание.

По крайней мере, я молюсь именно об этом. Потому что отчаянно хочу понять, почему?

***

Итак, вот что было со мной:

К третьему разу секс с Уинслоу Хабблом я довела до рутины: минет, миссионерская поза, быстрый оргазм для него, несколько минут разговора в подушку, и – он уже за дверью. Я сократила это время до сорока четырех минут, включая все разговоры и одевание.

Уборка после секса занимала больше времени, чем сама измена, что меня вполне устраивало. В конце концов, я любила убираться и терпеть не могла трахаться с Уинслоу, так, почему бы не потратить время на то, что мне нравится больше всего?

Приоритеты!

Уборка после визитов Уинслоу была похожа на медитацию. Смена постельного белья, распыление освежителя воздуха, принятие душа, нанесение дезинфицирующего средства больничного класса практически на все поверхности, к которым он прикасался... Ритм этих действий меня успокаивал. Это помогало мне вернуть чувство равновесия.

Особенно это стало заметно на шестой день, последний, когда у нас был секс.

Тот день начался так же, как и пять предыдущих: Я привела Уинслоу в спальню, где сразу же опустилась на колени, расстегнула его брюки, достала член и начала сосать. Когда дело доходит до отсоса Уинслоу, крайне важна скорость – я хотела как можно меньше времени смотреть на его член и думать о том, что я делаю.

Но это не значит, что я не старалась. У меня было сильное желание выложиться по максимуму – ведь если я смогу заставить его кончить мне в рот, это будет означать меньше времени, меньше уборки, меньше Уинслоу. В глубине души я надеялась, что смогу избавиться от него и начать уборку менее чем через пятнадцать минут.

Для своей мести я выбрала Уинслоу потому, что им легко манипулировать, но когда дело доходит до минета, этот человек проявляет удивительную твердость духа. Как и в предыдущие пять дней, он сумел вынуть себя из моего рта, рывком поставил меня на ноги, стянул юбку и трусики и толкнул на кровать.

Как говорится, ни один план не переживает первого контакта с врагом, но у меня были и запасные варианты: Если уж мне не удалось поторопить Уинслоу моим лучшим минетом, я сделаю это с помощью любительского театра. Едва он оказывался во мне, как я выдавала ему максимум стонов, ругательств, ахов и визгов, чем в отделении для огнестрельных ран больницы Бельвью. Это тоже было рутиной: мое выступление в спальне с Уинслоу было столь же спонтанным, как и закадровый смех в телевизоре.

И вот я, уставившись в потолок, издавая стоны и ахи, заметила, что что-то изменилось. Неужели Чарли купил новый детектор дыма?

Мои размышления прервала рука Уинслоу, крадущаяся по моей попе и продвигающаяся к отверстию моей задницы. Этого не будет, приятель, – подумала я, соблазнительно переместив его руку к себе на грудь и погладив ею сосок. Уинслоу намек понял, но едва я успела вернуться к анализу датчика дыма, как почувствовала, что вниз скользит его вторая рука. Я размышляла, не применить ли мне тот же прием еще раз, когда он перешел к делу и ввел свой палец мне в задницу.

Вы когда-нибудь смотрели на себя, задаваясь вопросом: «Как я здесь оказалась?». Или, точнее, «Как я оказалась в ситуации, когда слюнявый ребенок из трастового фонда засовывает половину своего пальца мне в анус, а я пытаюсь как можно быстрее заставить его кончить?».

Понимаю... вопрос странный.

Эта мысль мелькнула у меня в голове, когда я скинула Уинслоу на пол и закричала, чтобы он убирался из моей квартиры. По-моему, когда я захлопнула входную дверь, на нем уже были штаны, но не уверена. Я знала лишь одно: если он останется в квартире еще хоть на секунду, я его убью.

Следующие несколько часов я провела, убираясь в спальне, зажимая себе рот, меняя постельное белье, еще раз зажимая рот и принимая долгий горячий душ с антибактериальным средством для мытья тела, зажимая рот. Уборка и рвотные позывы не дали мне много времени для изучения экзистенциального кризиса, вызванного блуждающим пальцем Уинслоу, но с тех пор у меня было много времени, чтобы подумать об этом... а затем много времени в терапии, чтобы проанализировать все эти размышления. Спустя два года я начинаю понимать, о чем идет речь.

Почти уверена, что все началось с Барби.

***

Незаинтересованному наблюдателю моя реакция на небольшие анальные игры Уинслоу может показаться несколько экстремальной – мне говорили, что большинство женщин не реагируют на небольшое всовывание пальцев в задний проход, когда они устраивают сеанс борьбы, швыряют своего партнера через всю комнату и угрожают выцарапать ему глаза.

Дело в том, что у меня есть одна причуда. Не то чтобы состояние. Скорее, небольшая проблема.

Я люблю чистоту.

Когда я была ребенком, это было проблемой. Я выросла в доме, где было много мальчишек, поэтому, сколько себя помню, меня окружала грязь. Грязная посуда. Грязная одежда. Грязный спортивный инвентарь и футбольные бутсы, разбросанные по всему дому.

Родители как могли поддерживали порядок, и я, когда подросла, помогала им, но как бы быстро мы ни убирались, мои братья наводили беспорядок еще быстрее. Родители угрожали и наказывали, но даже я знала, что они мягко стелют. Думаю, мои братья пытались убирать за собой, но это всегда было «я оставлю здесь свою рукавицу всего на минутку» или «ОБЕЩАЮ, что уберу свои ботинки позже!». С четырьмя мальчиками несколько минут здесь и несколько там превращались в гостиную, похожую на городскую свалку.

Из-за моих проблем с чистотой и проблем с грязью у моих братьев я была фактически изгнана из гостиной, кухни и любой другой комнаты, которую занимали мальчики. К счастью, в доме было одно место, где я всегда могла укрыться от беспорядка: моя спальня.

Но и там мне было не вполне комфортно. Моя мама, радуясь тому, что у нее НАКОНЕЦ-ТО родилась дочь, оформила ее в своем варианте идеальной комнаты для маленькой девочки: розовая кровать с балдахином, абажуры, кружевные занавески и вычурная мебель в провинциальном стиле. Для меня это был еще один вид беспорядка, чуть более приемлемая форма захламленности. Излишне говорить, что я не была его поклонницей.

Я мечтала о чистых линиях. Незагроможденных поверхностях. Нейтральных оттенках.

Когда мне исполнилось девять – официальный возраст для выбора мебели в спальню в семье Коллинзов, – я разработала план по превращению маминого девичьего ГУЛАГа в идеальную крепость одиночества. Первым шагом была поездка в «Икею».

О, «Икея»!

Вот здесь я жалею, что я – не лучший писатель. Мне бы хотелось найти слова, чтобы выразить ту радость, которую я испытываю, когда захожу в «Икею». Мне вспоминается цитата из Алекса ДеЛаржа: «О блаженство! Блаженство и рай! О, это было великолепно, и великолепие всё нарастало. Это было похоже на птицу из редчайшего небесного металла или на серебристое вино, струящееся в космическом корабле, – гравитация теперь все это ерунда. Когда я плыл, мне представлялись такие прекрасные картины!»

Конечно, Алекс – вымышленный бандит, рассуждающий о Бетховене, а я – опальная разведенка, рассказывающая о шведской мебели, но дух тот же самый. Уверена, что во мне нет ни капли скандинавской крови, но мое маленькое подростковое сердце билось от восторга, когда я прогуливалась по маленьким идеальным спальням магазина, каждая из которых была тщательно обставлена идеальным количеством минималистичной мебели. Куда бы я ни посмотрела, везде были прямые линии и незагроможденные пространства.

Честно говоря, «Икея» до сих пор вызывает у меня учащенное сердцебиение.

Большую часть месяца до дня своего рождения я провела, пуская слюни по сайту «Икеи», поэтому я уже все выбрала еще до того, как мы сели в машину. Через час после заезда в магазин мы с родителями уехали с книжным шкафом «Billy», маленьким письменным столом «Aynöl» и кроватью «Retentif» с ящиками для всех моих игрушек и художественных принадлежностей. В корзине у нас также лежали комплект панельных жалюзи «Prevört» и настольная светодиодная лампа «Intarogatür».

Несколько часов стука, закручивания шурупов и сквернословия, и моя спальня была готова. Глядя на нее, у меня наполнились слезами глаза и рачсплылось зрение. Она была ИДЕАЛЬНОЙ. Мы с отцом создали оазис, место безупречных поверхностей и яркого освещения, пастельных тонов и промышленного ковра с коротким ворсом. Все чисто. Все на своих местах.

Наконец-то у меня появилось убежище, о котором я мечтала.

Конечно, как и в любом другом убежище, за воротами поджидали незваные гости. В моем случае орда варваров состояла из моих братьев – Итана, Логана, Брендана и Лиама.

Я приняла меры предосторожности. Прикрепила на своей двери необходимую табличку: «Мальчикам вход воспрещен!». Чтобы доказать, что настроена серьезно, я отказалась от традиционного розового цвета и напечатала ее кроваво-красным шрифтом с белыми буквами Arial Bold размером 36 пунктов. А на случай, если они все же решат, что я шучу, подписала внизу 14-пунктовым шрифтом МТ Bold: «Я НА ПОЛНОМ СЕРЬЕЗЕ!!!».

Кажется, это сработало: Большую часть времени варвары в мою комнату не входили. Там было не так УЖ много интересного для мальчиков-подростков, и уверена, что навязчивый порядок и стойкий запах антисептического спрея для воздуха оскорбляли их нежные чувства. Когда Брендан сказал, что моя спальня похожа на операционную, я чуть не расплакалась от признательности. Это был один из немногих случаев с моими братьями, когда я чувствовала, что меня замечают.

Оглядываясь назад, я не думаю, что он хотел сказать это в качестве комплимента.

Первым захватчиком, прорвавшимся через ворота, был мой старший брат Итан. Его нападение было вызвано довольно сильной зацикленностью рта. У него с этим все было очень плохо – позже это переросло в довольно серьезную привычку курить, – но в пятнадцать лет он ограничивался тем, что грыз предметы, которые находил по всему дому. Такие вещи, как кончики карандашей, розовые ластики... и мои Барби.

В то время я считала Итана каким-то развращенным чудовищем, но с тех пор убедилась, что хруст жующихся ног Барби имеет определенную популярность среди одержимых жеванием. И, судя по всему, грызть моих Барби во время просмотра повтора «Друзей» было как раз тем, что помогало Итану расслабиться после долгого дня, проведенного в школе и на футбольной тренировке.

Эту привычку Итана я обнаружила, когда попыталась надеть на свою Барби «Бесконечное лето» пару особенно симпатичных туфель-лодочек «Лабутен», но они раз за разом отваливались. Присмотревшись, я обнаружила, что у «Бесконечного лета» на ногах больше нет пальцев.

***

Прежде чем мы продолжим, небольшая заметка о Барби: колумбийская музыкантша Кали Учис однажды сказала: «Я – не кукла Барби. Я – просто многомерное человеческое существо, которому нравится создавать вещи».

Я считаю, что Кали Учис может идти в жопу.

Знаю-знаю: убежденные феминистки считают, что Барби – ужасный пример для подражания для маленьких девочек, вызывающий у них самые разные расстройства пищевого поведения, зависимость от высоких каблуков и одержимость шоу «Королевские гонки Ру Пола».

Я с этим почти не согласна.

Барби – это недооцененная икона феминизма. Она может быть адвокатом и судьей, пожарным и полицейским, астронавтом и президентом. Может выполнять любую работу, преодолевать любые трудности. И что бы она ни делала, у нее всегда есть подходящий гардероб, подобранный с учетом ее – надо признать! – нестандартного типа фигуры. Каждый аксессуар идеально подходит к ее стилю, к ее фигуре, идеально адаптирован к ее потребностям. Она – игрушка из всех игрушек, и – несмотря на ее нездоровую одержимость розовым цветом – она является идеальным примером для подражания для любой маленькой девочки и каждого начинающего трансвестита.

Я до сих пор мечтаю о жизни Барби, а мне уже почти тридцать лет.

***

Обнаружив испорченные ноги Барби, я побежала к маме, та накричала на Итана, который надулся и обиделся на меня. Несколько дней ничего не происходило, а потом появилась Барби «Мечта стюардессы» со следами зубов на пальцах ног. Все повторилось, только теперь все четверо моих братьев смеялись надо мной за то, что я – ябеда. К тому времени, когда во рту Итана оказались ноги Барби «Лунной Мечты», я поняла, что нытьё маме не поможет, и перешла на новый уровень – пошла к папе.

Я прошаркала в папин кабинет, изображая уныние, как делала всякий раз, когда хотела, чтобы родители знали, что я ОЧЕНЬ расстроена. Папа, погруженный в свой компьютер, махнул мне рукой в сторону удобного кресла на другом конце комнаты, СОВЕРШЕННО не замечая моего оскароносного выступления.

Пока папа заканчивал работу, я огляделась. В кабинете было не так чисто и организованно, как в моей комнате – на книжных полках стояли безделушки, на рабочем столе приклеилось несколько шальных стикеров, – но под уютной, обжитой обстановкой я разглядела продуманную схему. Все что требовалось отцу, находилось под рукой: принтер – рядом с бумагой, бумага – рядом с ручками, ручки – рядом с ним. Я бы немного потрудилась над устранением беспорядка, но могу с уважением отнестись к планированию и организации.

– Привет, Тыковка! – сказал он, наконец-то подняв глаза. Затем он уловил мое выражение лица – особенно нижнюю губу, которая выпятилась настолько, что заслуживала собственного почтового индекса. – Эй... что это?

Я долго сдерживалась, поэтому все выплеснулось наружу.

– Это Итан, папа! Он продолжает грызть пальцы ног Барби!

Лицо отца покраснело, а рот захлопнулся. Увидев его выражение, я почувствовала себя реабилитированной: Он, как и я, был явно ошеломлен жестокостью, с которой обращаются с моими куклами. Окрыленная, я продолжила:

– Что мне делать, папа? У Барби постоянно спадают туфли!

Папа прикусил губу, его глаза, казалось, слезились. Я почувствовала волну родства. Папа понимает! Он икнул, произнес что-то невнятно утешительное и обнял меня. Я чувствовала, как он дрожит – я едва рассказала ему об издевательствах Итана над Барби, а он уже плачет! Продержав меня в объятиях еще около минуты, он отстранился и посмотрел на меня: его щеки покраснели, а глаза наполнились непролитыми слезами. Он взволнованно вздохнул и мягко улыбнулся.

– Что ты хочешь с этим делать, дорогая?

– Хочу, чтобы Итан перестал, папа! И хочу починить пальчики на ногах моих Барби.

Папа кивнул.

– Ну, починить твоих Барби не так уж и сложно. Просто принеси их мне сегодня вечером, и я посмотрю, что можно сделать. – Затем выражение его лица стало серьезным. – А вот починить Итана может быть немного сложнее. Полагаю, ты уже говорила об этом с мамой.

Я кивнула.

– И что она сказала?

Я сложила руки на груди.

– Она накричала на Итана. Потом он сделал это опять, я рассказала маме, и она снова на него накричала. И он снова это сделал!

Он откинулся в кресле.

– Похоже на правду. Твои братья немного упрямы. – Он вздохнул. – И полагаю, ты поняла, что она, вероятно, поговорит с ним, он, вероятно, извинится, а затем все начнется занова?

Я снова кивнула.

Папа выглядел задумчивым, потом наклонился ко мне.

– Тыковка, ты когда-нибудь слышала поговорку, что безумие – это делать одно и то же опять и опять и ожидать разных результатов?

Я покачала головой.

– Это сказал Альберт Эйнштейн. Он был очень умным парнем. Готов поспорить, что ты догадаешься, что это значит, не так ли?

– Наверное, это значит, что если что-то не работает, не стоит продолжать это делать?

Он погладил меня по голове.

– Именно так, малыш.

– Значит, если мама скажет Итану остановиться, это не заставит его остановиться, не так ли?

Он улыбнулся мне, и я почувствовала теплое счастье. Мне нравилось, когда папа разговаривал со мной как со взрослой, задавал вопросы и на самом деле слушал мои ответы. Это заставляло меня чувствовать себя важной. Все под контролем.

– Прости, Тыковка, но я мало что могу сделать, чего не сделала твоя мама. Мы можем наказать Итана – на самом деле, я уверен, что он будет заплатит за твою следующую партию Барби. Но он, скорее всего, продолжит грызть у Барби пальцы.

Насмешки братьев: «Плакса!» доконали меня, и я не хотела хныкать – по крайней мере, перед папой, – но несправедливость была сильнее, чем я могла держать в себе.

– Но это же несправедливо!

Папа вздохнул:

– Несправедливо. Иногда все бывает несправедливо.

Он на мгновение приостановился и посмотрел на меня так, словно измерял меня. Решал, готова ли я к суровой правде. Я села ровнее и посмотрела ему в глаза.

– Милая, посмотри на это с другой стороны, – сказал он. – Если крики на Итана не помогают, и наказание Итана не помогает, тогда ты сама должна найти то, что поможет. Как Итан находит твоих Барби?

– Я оставляю их в комнате с телевизором.

Его рот сжался в прямую линию.

– Итак, давай разберемся. Итан сидел в комнате с телевизором, возможно, смотрел CSI или что-то еще...

– «Друзей».

Он кивнул.

– Хорошо, «Друзей». Итак, он смотрит «Друзей» и видит на полу твою Барби. Находясь в жевательном настроении, он решает взять ее в руки и попробовать ее пальцы. Вроде бы все правильно?

Я почувствовала, как хмурится мое лицо.

– Да...

Папа потер подбородок.

– А что, если бы Барби не было на полу? Как думаешь, что бы он сделал тогда?

Я моргнула.

– Я... я не знаю. Может быть, нашел бы что-нибудь еще, чтобы пожевать?

Он слегка улыбнулся.

– Я тоже так думаю. – Он посадил меня на колени и обнял. – Слушай, я знаю, что это ужасно, что твой брат портит твоих Барби, и еще ужаснее, что тебе приходится самой искать способ решить эту проблему. Но сейчас самое время узнать кое-что важное: иногда именно ты должна справиться с проблемой, которая тебя беспокоит. Так, что же ты собираешься делать?

– Убирать моих Барби? – Он кивнул. – Может быть, сделать для них специальное место?

Он улыбнулся мне, как будто я была гением.

– Звучит как хорошая идея. Может быть, один из ящиков в твоей новой кровати станет ящиком для Барби?

Я кивнула. Идея была довольно привлекательной: По правде говоря, я увлеклась Барби из-за аксессуаров – у нее было ВСЕ! – и легко могла себе представить, как превращу один из своих ящиков в идеальный гардероб/тайник/постапокалиптический бункер Барби. Я уже представляла себе ряды контейнеров «Tupperware», каждый из которых заполнен различными предметами одежды, косметическими средствами или аксессуарами. Как бы я организовала их по цвету? По размеру? По количеству предметов? У меня голова шла кругом от открывающихся возможностей.

Я улыбнулась отцу.

– Спасибо, папа! Я сейчас же пойду и проверю!

– В любое время, Тыковка.

Через два дня у меня были все новые Барби, оплаченные Итаном. У каждой на ногах был полный комплект пальцев, и они лежали в своем убежище в аккуратном ряду, как маленькие солдатики, дремлющие в своих литых пластиковых саркофагах. И, как я и предполагала, их аксессуары были сложены в стопки подходящих пластиковых контейнеров («Икея»), которые я в основном расставляла по размеру, хотя иногда реорганизовывала по назначению. А иногда и по цвету.

Все было идеально... по крайней мере до тех пор, пока через неделю я не обнаружила на полу в телевизионной комнате Барби «Мечта Малибу» без половины ног. Я замерла. Что случилось? Неужели я оставила ее без присмотра? Неужели я не смогла защитить свою Барби от «варвара у ворот»?

Я побежала в свою комнату. Все выглядело почти так же, но я заметила, что ящик с Барби открыт, а простыня зажата краем.

Мое лицо покраснело. Я бы ни за что не позволила простыне так зацепиться.

Я сжала руки в кулаки.

Ее выследил Итан.

Я вспомнила свой разговор с отцом. Ссоры мне не помогут. Как и то, чтобы заставить Итана заплатить за новых кукол. Мой бункер для Барби был пуст. Очевидно, пора брать дело в свои руки.

Найти новое убежище было несложно – я соорудила коробку для своих девочек и спрятала ее в полке для обуви в шкафу. На секунду задумалась, почему нет Барби «Анна Франк», но потом отбросила эту мысль: ее одежда была слишком скучной.

В своем новом убежище мои Барби были в безопасности, но Итан все еще нуждался в наказании.

Дело уже даже не в Барби «Мечта Малибу». В доме есть лишь ОДНО МЕСТО, где я – в безопасности от шума и беспорядка моих братьев. ОДНО МЕСТО, где я могу отгородиться от всего остального мира.

ОДНО МЕСТО, где я чувствую себя в безопасности.

А Итан туда вторгся. Сделал из него кражу. Испортил мою постель. И теперь он заплатит.

Итан был старше меня на шесть лет, весил в два раза больше меня и был как минимум на тридцать сантиметров выше, так что, о том, чтобы избить его, не могло быть и речи. О том, чтобы действовать по принципу «око за око», тоже не может быть и речи – его игрушки были футбольными щитками, предназначенными для того, чтобы противостоять ярости буйных, неуверенных в себе мальчишек-подростков, отчаянно пытающихся доказать свою мужественность. Мои зубы никак не могут их пробить.

Чтобы отомстить, нужна стратегия, а не сила. Мозги, а не мускулы. Решительность, а не зубы. И, если это будет действительно эффективно, Итан никогда не должен узнать, что это была я. В голове крутилась мысль о том, какой может быть его месть за мою месть. Может быть, он возьмется за мои пальцы...

***

Прошло несколько недель, но в конце концов я придумала план. Каждый день после обеда и почти всю субботу у Итана были тренировки по футболу. Он приходил домой усталый, бросал в гостиной свою потную майку, вонючие бутсы и грязные щитки, затем, пошатываясь, шел в детскую ванную, где принимал душ и вытирался полотенцем – черной простыней, висевшей за дверью ванной.

Через две недели после того как Барби «Мечта Малибу» потеряла пальцы на ногах, я отправилась в ванную в пять часов – примерно за полчаса до того, как Итан обычно возвращался домой с тренировки. Но на этот раз вместо туалетной бумаги я воспользовалась полотенцем Итана. И тщательно вытерлась.

К тому времени, когда Итан закончил кричать, в ванной была половина семьи, а другая половина – в коридоре. Он плакал, все еще используя полотенце, чтобы оттереть коричневые полосы на лице, что лишь усугубило их. Папа вывел в коридор Логана и Брендана, а мама шептала ему и пыталась отнять полотенце. Папа закрыл дверь.

Мои родители так и не выяснили, кто из нас это сделал. Под подозрением были все мы – как старший ребенок, Итан правил железной рукой, и я была не единственной, кто боролся под его не очень доброжелательной диктатурой. У всех нас были мотив и возможность. Не найдя лучшего решения, мама с папой пошли по пути стандартного наказания по высшему разряду: «Ты попал в беду – теперь ты в беде»: Они отправили всех нас спать пораньше и сказали, что на этой неделе десерта не будет.

(Оглядываясь назад, можно сказать, что неудивительно, что мои братья не раздумывали над тем, чтобы разгромить дом: Мои родители были исключительно хреновыми в плане дисциплины.)

В ту ночь, лежа в постели, я чувствовала возбуждение – я отомстила, и мне все сошло с рук! Я вспоминала рыдания Итана и улыбалась. И кто теперь плакса?

В течение следующей недели оба моих родителя извинялись передо мной за наказание. Они, уж конечно, понимали, что их маленькая принцесса никак не могла так жестоко подшутить над своим братом, но им требовалось быть «справедливыми», и они наказали меня вместе с моими братьями. Я заверила их, что все понимаю, и стоически приняла свое наказание, изо всех сил стараясь не ухмыляться в ответ на жалобы братьев по поводу отсутствия десерта.

С одной стороны, моя месть была бесполезна – полосы дерьма на лице Итана не вернут Барби ноги и не заставят его перестать грызть моих кукол. Он все равно будет делать то, что меня злит, и, если я потеряю бдительность, может даже уничтожить еще одну мою куклу. Он всегда будет сильнее. У него всегда будут более крутые игрушки. Но в эту ночь все было справедливо. Весы были уравновешены. Я была главной.

Со временем это чувство прошло, но я по-прежнему испытывала легкое волнение каждый раз, когда видела новое белое полотенце Итана.

В течение следующих нескольких лет мои братья периодически врывались в мою комнату, и я всегда мстила им. Иногда в ночь перед жизненно важным экзаменом пропадали их учебники, или зубные щетки имели странный вкус, похожий на чистящее средство для унитаза. Однажды в защиту паха Логана попало немного стекловолоконной изоляции, испортив ему соревнование по борьбе и вызвав подозрительную сыпь, за что папа прочел ему лекцию о безопасном сексе.

Балансировать на весах правосудия было захватывающе, но и страшно. Мне нравились творческие, порочные идеи, которые закрадывались в мой мозг, но чем больше я им потакала, тем сильнее они подталкивали меня. Я поняла, что, если не следить за собой, эти маленькие шалости могут стать первыми шагами на пути к превращению в монстра.

Я подумала, не так ли чувствовал себя Джеффри Дамер, когда впервые снимал шкуру с кошки.

***

В колледже было легче игнорировать мои блестящие идеи в отношении мести. Начнем с того, что я была занята. Программа по экономике была очень строгой, а я была одной из немногих девушек, так что, чувствовала себя обязанной немного рвать на своих занятиях жопу. Кроме того, обстановка в колледже была намного проще: Хотя девушки в моем общежитии и не собирались завоевывать награды за чистоту, есть разница между четырьмя грязными братьями и двадцатью восемью девушками, которые все еще оттачивают свои навыки уборки.

Но после рождественских каникул на первом курсе в колледже я столкнулась с проблемой. Моя соседка по комнате Холли Элкинс, расстроенная отсутствием своего парня, бросила учебу, и ее сменила Дэниэль «Зовите меня Дэни!» Штейнберг. Дэни была классической жизнерадостной девчонкой-хиппи, как по складу характера, так и по общей форме тела: громкий жизнерадостный смех, большая упругая грудь, большая упругая попа – внешне все в ней было дружелюбным, упругим и округлым.

Но внутри, как я обнаружила, таилась дрянная девчонка.

Дэни была неряшлива практически во всех отношениях, в каких только возможно быть неряшливой. В течение недели ее одежда была разложена по всем плоским поверхностям в нашей комнате в общежитии, что делало для нее более или менее невозможным найти учебники, бумагу, ручки, калькулятор – все то, что ей было нужно, чтобы быть настоящей студенткой. Поэтому она брала мои.

В общем, Дэни считала, что все, что принадлежит мне, – это наше, а все, что принадлежит ей, – это напольное покрытие.

Видит Бог, я пыталась найти с ней общий язык. Открывая дверь в беспорядок, я натягивала на лицо улыбку и начинала собирать вещи. Через пару недель такой рутины я стала чувствовать себя как выдра, которую видела однажды в зоопарке: Вода в его вольере была теплой и мутной, и она навязчиво крутилась в ней, отчаянно пытаясь очиститься. Наблюдая за ней, я чувствовал родство: Я понимала, что она сходит с ума, крутясь вокруг себя, пытаясь отмыться от грязи, в то время как ее шерсть забивала свежая грязь.

Жизнь с Дэни была похожа на это. Только, в отличие от выдры, у меня была маленькая злобная часть моего сознания, придумывающая десятки... нет, сотни... дьявольских идей мести. Как будто у меня есть суперспособность, которую я постоянно должна была отключать, чтобы никто не видел.

Я начала думать об этом как о голосе. Моем маленьком голосе мести, всегда готовом дать совет, как уравновесить чашу весов правосудия.

К концу января мы с Дэни разделили комнату пополам. Она стала похожа на пародию комнаты смеха, изображающей расстроенный разум: с одной стороны – внутренности сушилки для белья «Cirque de Soliel», с другой – чистота, подходящая для операционной.

Затем начались язвительные комментарии. Как может подтвердить любой, кто когда-либо жил в женском общежитии, это мелочи – закатывание глаз, колкость по поводу того, что соседка по комнате снова убирается. Вскоре мы стали на этаже практически мемом: «Веселушка Дэни» и «Чокнутая Эшли». А когда я жаловалась на пропавшую тетрадь или исчезнувший калькулятор, глаза закатывались, появлялись комментарии «Чокнутая Эшли», и мои акции еще чуть-чуть падали. За несколько недель Дэни превратила наш этаж из скучноватого общежития для первокурсников в помесь «Дрянных девчонок» и «Повелителя мух», а я стала «Хрюшей».

Несмотря на это, я держала свой голос мести под замком. Я могла справиться с беспорядком, язвительностью, мелкими кражами, закатыванием глаз. В конце концов, до окончания семестра оставалось всего несколько месяцев, и тогда я навсегда избавлюсь от «Веселушки Дэни».

Потом появилась розовая резинка для волос.

Девушки в коридоре вешали на дверные ручки резинки для волос, чтобы показать, что к одной из соседок по комнате пришел гость. С Холли, которая сохла по своему парню из родного города, это не было проблемой, но с Дэни розовая резинка стала серьезным испытанием, и вскоре я обнаружила, что большую часть времени провожу в комнате отдыха.

Я попыталась найти золотую середину в отношениях с заносчивой Иезавелью, открывшей в моем доме бордель. Предложила установить регулярный график обслуживания ею процессии ученых с неопрятными козлиными бородками, поэтов, барист и разносчиков, циклично входивших и выходивших из дома. Или, возможно, предположила я, она могла бы попробовать прогуляться на свежем воздухе – на улице становилось теплее, а в кампусе есть много мест, где деревья и кусты могли бы скрыть ее крутящуюся белую попку от глаз случайного прохожего.

Ладно, может быть, под конец я была уже не слишком нежна...

Когда мои попытки разрядить обстановку не привели к размораживанию холодной войны в комнате, я попыталась победить ее в ее собственной игре – купила себе розовую резинку для волос и повесила ее на дверь, чтобы иметь возможность провести несколько часов за учебой за своим столом. Но даже в этом случае под неустанным натиском бушующего либидо и сексуальности Дэни я большую часть времени проводила в изгнании в учебной комнате.

Мы могли бы продолжать в том же духе – обмениваясь резинками для волос, борясь за контроль над комнатой, – если бы не мой первый большой тест по мировой экономике. К сожалению, он был назначен на следующий день после одного из марафонских еблищ Дэни, а значит, я была лишена возможности добраться до своих книг и конспектов. После трехчасового ожидания в комнате отдыха мне надоело, и я совершила кардинальный грех: проигнорировала розовую резинку для волос.

Я ожидала увидеть Дэни с очередным членом, разрывающим простыни, но ее кровать была пуста. Я на секунду задумалась, не ушла ли она уже и просто забыла взять с собой резинку. Затем я уловила какое-то движение на своей стороне комнаты.

Чтобы осознать увиденное моему мозгу потребовалось мгновение.

Дэни перегнулась через мой стол, задрав задницу в воздух, киска – в сантиметрах от моего учебника. Ее парень врезается в нее сзади.

Отвращение.

Тошнота.

Бешенство.

Отторжение.

Не знаю, есть ли слова, чтобы описать мои чувства, когда я слышалы их хрюканье и визги. Наблюдала, как с ее задницы на мой стол стекает пот. Я осознала, что кто-то кричит, за мгновение до того, как поняла, что это – я. Дэни повернула голову.

– УБИРАЙСЯ! – закричала она.

– ПОШЛА ТЫ НА ХУЙ! – закричал я в ответ. – Только не на моем ГРЕБАНОМ СТОЛЕ!

Я схватила баллончик с лизолом со своей прикроватной тумбочки и начала обрызгивать. Мой стол. Мою книгу. Дэни. Члена дня. Я кричала. Он кричал. Она кричала и закрывала глаза. Мальчик уже выскочил из нее, схватив свои штаны и выбегая из комнаты. Она, спотыкаясь, спустилась на пол и последовала за ним, одергивая юбку, в то время как я обрызгивала ее по пути к двери..

Это сделало свое дело. Именно тогда маленькая язвительная часть моего мозга, придумывавшая классные идеи для розыгрышей, перестала шептать и начала кричать.

Я проигнорировала первую волну идей – «Бенгэй» (согревающая мазь) в ее тампонах, «Бенгэй» в ее спринцовке, «Бенгэй» в ее лосьоне... в общем, много «Бенгэя». И суперклея. Я подождала. Я попыталась успокоиться. И едва успокоившись, начала планировать.

Моя месть должна была быть подлой – язвительные высказывания Дэни уже заклеймили меня в коридоре как чудачку, а из-за нашей перепалки мы обе оказались на испытательном сроке, и любое дальнейшее нарушение могло привести к тому, что меня отчислят. К счастью, я умела действовать хитро.

Вот интересный факт: термин «молочница» или дрожжевая инфекция в некотором роде неправильный. Дрожжи – или, по крайней мере, пекарские дрожжи – на самом деле ее не вызывают. Однако существует довольно много того, что может нарушить бактериальный баланс организма и превратить вашу киску в фабрику по производству пудинга для трусиков. Один из главных факторов – алкоголь. Как и антибиотики.

Еще один интересный факт: в моем колледже студентам выдавали антибиотики как конфеты, и девушки из моего коридора часто прекращали принимать антибиотики в середине цикла. Достать таблетки амоксициллина было проще, чем купить пиво.

И последний интересный факт: когда антибиотики смешиваются с соком, они становятся практически безвкусными.

Я уже заметила, что любимым вкусом напитка «Гаторейд» для Дэни была черника – всякий раз, когда я загружала в холодильник упаковку из нескольких напитков, эти исчезали первыми. Учитывая, что секс – это работа, вызывающая жажду, и полное отсутствие у Дэни уважения к элементарным границам, легко было заставить ее выпить полный цикл антибиотиков широкого спектра действия в течение двух недель.

По окончании курса антибиотиков Дэни была здорова как лошадь, а ее влагалище было готово и уязвимо для любых чужеродных бактерий, желающих обосноваться в нем. К концу февраля малобюджетный бордель был закрыт. И – с помощью моего приятеля «амоксициллина» – мне удалось продержаться весь семестр. Как только проходила одна инфекция, я ставила еще несколько бутылок «Гаторейда», и она снова наебывалась по полной программе.

Хотя катастрофическая сексуальная жизнь Дэни улучшила мой доступ к столу, улучшению атмосферы в комнате это не слишком способствовало. К концу первого курса мы едва могли видеть друг друга без того, чтобы это не переросло в ссору с криками. Со своей стороны, я должна признать, что не раз кричала ей «Хиппи-ШЛЮХА!» и «Благодарная ШАБОЛДА!». Она же предпочитала обзывать меня «обсессивно-компульсивной УРОДКОЙ»!

Ну, по крайней мере, мы были честны...

***

Итак, немного времени, чтобы прояснить некоторые моменты. Прежде всего, давайте поговорим о моем маленьком голосе мести:

Для протокола, я хочу, чтобы было известно, что это МОЙ голос, а не какого-нибудь демона или соседской собаки, или еще какой-нибудь подобной дряни. У меня есть некоторые проблемы (очевидно!), но множественное расстройство личности, шизофрения и пограничное расстройство личности к ним не относятся.

Что касается классического нервного трио – синдрома дефицита внимания, обсессивно-компульсивного расстройства и аутизма – ну, тут еще не все ясно. Я никогда не проходила тестов, потому что РЕАЛЬНО не хочу видеть, каковы будут результаты. Не нужно быть Фрейдом, чтобы понять, что у меня есть классические симптомы всех трех расстройств, и мне совсем не хочется становиться еще одной сумасшедшей, чьи проблемы сводятся к удобному диагнозу.

Я принимала плохие решения. Делала глупости. И, насколько я понимаю, все остальное – переутомление, неуверенность в себе, синдром дефицита внимания, обсессивно-компульсивное расстройство (или синдром навязчивых состояний) и прочее – ну, это просто отговорки.

***

Одной из положительных сторон моего пребывания в комнате отдыха было то, что я познакомилась с Микки Коллинз, такой же склонной к учебе девушкой, у которой тоже была склонность к организации, и соседка по комнате, которая бесплатно давала половине кампуса. В итоге до конца колледжа мы прожили вместе. И хотя несколько раз ссорились по поводу классификации наших специй (в алфавитном порядке, а не по кулинарным рецептам), она была достаточно любезна, чтобы не комментировать тот факт, что я раскладываю свое нижнее белье по цвету, степени износа и материалу.

Думаю, именно поэтому мы до сих пор дружим.

В общем, в начале второго курса мы поселились вместе. К Рождеству я даже начала встречаться. Вскоре открыла для себя радость секса... и страдания в отношениях.

Большинство парней из колледжа, как я обнаружила, очень похожи на моих братьев, по крайней мере, в том, что касается ведения домашнего хозяйства. Будучи просвещенными людьми тысячелетия, они не ожидали, что я стану убирать за ними. Однако также не считали, что их просвещенный феминизм каким-либо образом обязывает их убирать за собой, поэтому для большинства из них проводить с н ими время означало погрязнуть в грязи. Уверена, что есть нечто, что уничтожит сексуальную утреннюю атмосферу быстрее, нежели наблюдение за тем, как парень поднимает с пола футболку и нюхает ее, прежде чем надеть, но не знаю, что именно.

Тем не менее, большинство из этих парней были хороши в течение нескольких недель или месяцев, и вскоре я узнала, что если я ухожу до того, как они засыпают, то мне не приходится видеть их спальни в суровом свете дня. А еще лучше, когда некоторые из них соглашались остаться у меня, где шансы заразиться дизентерией или бактериальной инфекцией гораздо меньше.

***

После колледжа я занялась финансами, что отвечало моей потребности в порядке. Числа всегда складываются – один плюс один всегда равно двум, независимо от того, сколько нулей стоит после единиц. И хотя есть небольшое пространство для маневра, когда речь идет о таких вещах, как инсайдерская торговля или творческий подход к бухгалтерскому учету, все мы, как правило, хорошо знаем, где пролегают границы морали и закона.

У денег также нет совести, и это очень важно для моего чувства равновесия. В конце концов, если вы идиот (или если ваш консультант – идиот, а у вас не хватает ума его уволить), то вы, вероятно, заслуживаете того, чтобы потерять свои деньги. Наблюдение за тем, как мои клиенты преуспевают, в то время как другие инвесторы терпят неудачу, питало ту часть меня, что верила в то, что добродетель должна быть вознаграждена, а порок наказан.

(Возможно, я – единственная в мире, кто болел за Берни Мэдоффа. Если вы достаточно глупы и богаты, чтобы вкладывать деньги в этого парня, вам явно нужно найти настоящую работу.)

Если вы занимаетесь финансами и амбициозны, то хотите оказаться на Уолл-стрит. Однако, учитывая мою одержимость гигиеной и сильное – пусть и своеобразное – чувство правильного и неправильного, я ни за что бы не стала работать в «Савломое Бразерс» или в одной из других братских фирм на Уолл-стрит. Вместо этого я попала в «Пирс, Бейтман, Грин, Поттер и Макдак», солидную инвестиционную компанию, имевшую лучший показатель удержания сотрудников на Уолл-стрит.

Отчасти это объяснялось обстановкой в офисе: вместо того чтобы полагаться на страх, притеснения и кокаин, заставляя брокеров работать по сто с лишним часов в неделю, в «Пирс и Бейтман» использовали крутое планирование, достаточное количество персонала и неприкрытую жадность. Мы по-прежнему работали долго – шестидесятичасовые недели были обычным явлением, – но ничего похожего на «экспресс выгорания» как в других фирмах не наблюдалось. И хотя наши начальные зарплаты были гораздо ниже, по мере продвижения по служебной лестнице ситуация выравнивалась.

Более того, «Пирс и Бейтман» искали работников, готовых смотреть в будущее. Тех, кто готов был рассчитывать на долгую и успешную карьеру, а не на короткую и жестокую битву за золотой горшок в этом году. Людей, желающих завести детей и стремящихся к профессиональной стабильности, чтобы сделать это возможным.

Стабильность работала в обе стороны: Вместо пьяных оргий, о которых ходили слухи в других компаниях, в «Пирс и Бейтман» по четвергам устраивались спокойные, коллегиальные «счастливые часы», где мы ослабляли галстуки (в моем случае – метафорически) и знакомились друг с другом. На этом мероприятии настоятельно рекомендовалось присутствовать супругам.

Признаться, «семейная атмосфера» «Пирса и Бейтмана» была немного больше похожа на Корлеоне, чем на Кливеров. И я, как одна из немногих сотрудниц, не имеющая парня (тем более мужа!), чувствовала себя немного кем-то вроде Фредо. Тем не менее, я была частью семьи и находилась в хорошей компании: сдержанный подход «Пирса и Бейтмана» позволил им нанять лучших.

Ну, за исключением Уинслоу Хаббла.

В некотором смысле Уинслоу обладал всем тем, что искали «Пирс и Бейтман», – он был хорошо одет и приветлив, с манерами и шуточками выпускника подготовительной школы. У него также имелся необходимый список состоятельных друзей и родственников, многие из которых, несомненно, горели желанием присоединиться к списку наших клиентов.

С другой стороны, он был потрясающе некомпетентен. Уверена, что один из его профессоров его колледжа наверняка заставлял его смотреть на отчет о прибылях и убытках, но, по мнению Уинслоу, с таким же успехом это мог быть язык урду. А когда дело доходило до жаргона нашего бизнеса... Однажды я услышала, как один из партнеров спросил Уинслоу о показателе EBITDA компании. (EBITDA – это прибыль до вычета процентов, налогов, износа и амортизации, и это – один из первых показателей, который вы проверяете при изучении компании.) В общем, Уинслоу сделал небольшую паузу, снисходительно усмехнулся и заявил, что не уверен – он никогда не пил отечественного пива. Бедный партнер просто стоял и моргал.

Поговаривали, что Уинслоу получил свою работу благодаря маме с папой. Хотя я и не знаю, насколько это правда, но точно знаю, что старшие Хабблы вложили в фирму более ста миллионов. Более того, я была одним из аналитиков фонда, которому было поручено следить за тем, чтобы их деньги продолжали расти здоровыми темпами.

На первый взгляд, найм Уинслоу был грандиозным провалом, но, поработав в «Пирсе и Бейтмане» некоторое время, я поняла, что на самом деле это был мастерский ход. Для остальных «рабочих пчел» Уинслоу был как трофей, визуальное напоминание о том, за что все мы боремся. Конечно, мы не хотели стать его подобием – боже мой, он был похож на девяносто килограмм хрена и картофельного пюре, грубо слепленных в подобие человека, – но он был доказательством того, чего мы можем достичь. Если будем достаточно много работать, зарабатывать, создавать достаточно сильную клиентскую базу, целовать достаточное количество задниц... ну, тогда, может быть, даже если наши дети будут некомпетентными, неуклюжими болванами, то все равно смогут зарабатывать шестизначные суммы.

Черт возьми, это же и есть американская мечта, верно?

Несмотря на запрет компании работать сверхурочно, я все равно умудрялась проводить за своим столом около восьмидесяти часов в неделю. Мне нечем было заняться: Если говорить о знакомствах, то в Нью-Йорке все немного лучше, чем в колледже, – некоторые мужчины немного аккуратнее, – но если мне нужен кто-то, кто бы убирался в доме, то, похоже, мне придется остановиться на мужчине постарше или смириться с тем, что я стану прикрытием для какого-нибудь скрытого гея. Для меня, обладающей здоровым либидо, ни тот, ни другой вариант не был столь уж привлекательным.

Я решила отложить эту проблему на потом и смирилась с долгими часами работы и случайными свиданиями на одну ночь. Решил, что когда семейное положение начнет мешать моему продвижению, я найду парня постарше, который сможет убирать за собой. Ну, или посмотрю в каталоге «женихов по почте». Может быть, Ирландия занимается их экспортом?

Что касается поиска случайных связей на одну ночь, то Микки Коллинз была просто спасением. Она тоже жила в городе и таскала меня по всем липким, потным музыкальным заведениям в окрестностях Нью-Йорка. Собственно, именно так я познакомилась со своим мужем Чарли – мы были на концерте рок-группы «We Were Promised Jetpacks» («нам обещали реактивные ранцы» – шотландская группа), и я несла два пластиковых стакана «Solo», наполненные пивом «Будвайзер» по завышенной цене, когда толпа вытолкнула его мне наперерез. Я сделала зигзаг, когда должна была, и одно пиво оказалось на нем.

(К счастью, на рубашке Чарли оказалось именно мое пиво – если бы все вышло иначе, мы бы, возможно, никогда не поговорили, не говоря уже о том, чтобы пожениться. Я знаю такое за собой, и не горжусь этим.)

Он отнесся к этому на удивление хорошо – гораздо лучше, чем сделала бы я. А когда он сказал мне, что я намочила его третью любимую футболку, так что, я определенно должна ему танец, я поняла, что это – тот, к которому я должна отнестись серьезно. Я обнаружила, что большинство мужчин не слишком тщательно сортируют свои футболки, и стала ценить тех, кто это делает.

Конечно, танцы тоже были плюсом.

Когда через две недели я увидела квартиру Чарли, то ПОНЯЛА, что влюбилась. Все было из «Икеи» – от светодиодных светильников «Shkreamï» до органайзеров для ящиков «Skubb». Я также восхищалась тем, как он сворачивает свои носки и раскладывает их по цветам. Не считайте, что я признаюсь, будто заглядываю в его ящики. Часто.

Что касается секса...

С Чарли это было нечто большее, чем спортивный трах, к которому я привыкла. Это не значит, что иногда мы не сходили с ума – несколько раз мы пугали туристов в Центральном парке, когда те заставали нас за быстрым сексом в лесу. А в нашей спальне все было еще хуже – у нас были тонкие стены, и через несколько месяцев я обнаружила, что больше не могу смотреть в глаза соседям.

Были и замечательные детали, например, то, что Чарли держит в тумбочке полотенце для секса и меняет его после каждого использования.

Или то, что он всегда носит в рюкзаке презервативы и салфетки «на всякий случай».

Или то, что иногда он заставляет меня терять сознание от удовольствия.

Кроме того, он был более чем готов тратить свое время на еженедельные «счастливые часы», что помогло мне превратиться из Фредо в Майкла (потенциально). И хотя он был готов терпеть стандартную череду скучных разговоров и корпоративного хвастовства, после того как познакомился с Марти Хаббл, женой Уинслоу, он, казалось, по-настоящему расцвел. Наблюдая за их беседой за угловым столиком, я иногда чувствовала укол ревности, но в основном была благодарна мужу за то, что тот готов так много работать, чтобы помочь моей карьере. Он даже позволил мне пригласить почти весь коллектив на нашу свадьбу, которая состоялась примерно через год после нашего знакомства.

Что касается работы, то свадьба тоже оказалась удачной. Когда мне подарили кольцо, я уже три года работала младшим аналитиком, что ставило меня в тупик при повышении до полного аналитика. А через два месяца после кольца произошло повышение.

Хочу внести ясность: хотя Чарли помог мне в моей ситуации на работе, влюбилась я в него не за это, и УЖ ТОЧНО не за это вышла за него замуж.

А почему я влюбилась в Чарли?

Это еще одно, из-за чего я хотела бы быть лучшим писателем. С ним я была то дикой и возмутительной, то грубой и спортивной... или, да, застегнутой на все пуговицы и организованной. Я была больше, чем могла себе представить, и он со мной тоже был ем-то большим. Между нами было что-то такое, чему нет названия, что выходило далеко за рамки секса, за рамки родства, близости и всего того, что я находила в объятиях других парней. Как бы банально это ни звучало, но я чувствовала себя полноценной. У меня был мужчина, видевший всю меня и все равно любивший. Мужчина, который залечивал мои раны и укреплял мою слабость.

Для этого не существует слов, а те термины, которые вы слышите – «моя вторая половинка», «ветер под моими крыльями», «инь для моего янь» – даже не отражают того, насколько глубоким для меня было чувство принадлежности к паре «Чарли и Эшли».

Это было безопасно. Это было захватывающе. Он как будто прибавил громкости в мире, сделав все более реальным.

Это было похоже на спальню моего детства, только лучше, потому что я делила ее с моим идеальным мужчиной.

Именно поэтому, спустя два года после Уинслоу, Чарли остается единственным мужчиной. Единственным мужчиной, которого я когда-либо любила, и единственным, которого я могу себе представить, что люблю. Единственным мужчиной, с которым у меня был секс с того последнего ужасного дня, и единственным мужчиной, которого я хочу.

И да, учитывая то, как началась эта история, от меня не ускользнула.

***

Конечно, у нас еще были подводные камни и препятствия. То, что я влюбилась, узнала много нового и вышла замуж за мужчину своей мечты, не означает, что я стала другим человеком или что мои деструктивные наклонности волшебным образом исчезли. Совсем наоборот.

Когда в квартире площадью тридцать семь квадратных метров – по сути, в квадратной коробке со стороной шесть метров, – собираются два целеустремленных, слегка одержимых любителей чистоты, у них возникают определенные трения. Добавьте сюда две работы с высоким уровнем стресса, которые к концу дня оставляют нас с Чарли в изнеможении, и еще добавьте отсутствие времени на наведение порядка в течение недели. Это – не рецепт домашнего счастья.

Я внимательно следила за своей потребностью в контроле, но совершенно упустила из виду более важную... и в конечном счете более пагубную... тенденцию. Со временем, когда я направила все свои силы на рост к должности старшего аналитика, я начала воспринимать Чарли как свою систему жизнеобеспечения. Когда я возвращалась домой с работы, именно он поддерживал меня в тонусе. Когда мне нужна была помощь с проектом, другой взгляд на проблему, кто-то, кто мог бы выполнить поручение в последнюю минуту или просто обнять меня и заставить забыть обо всем на свете, рядом был он. Он был рядом ВСЕГДА.

Забота обо мне не была обязанностью Чарли, но он взял ее на себя, а я это позволила. Я начала забывать, что любить меня – это добровольный выбор Чарли, а не то, за что ему платят. И забыв об этом, я стала намного менее привлекательной.

Вот так и случился эпизод со штанами.

***

Во-первых, давайте признаем – эпизод со штанами не был полностью моей виной. Когда в крошечной квартирке живут два помешанных на чистоте чудака, само собой разумеется, что в итоге получается довольно строгий распорядок ведения домашнего хозяйства. Каждую субботу утром мы вычищали квартиру сверху донизу, а раз в два месяца устраивали генеральную уборку. Мы выносили несколько пакетов на помойку, несколько – в «Гудвилл», а потом трахались до умопомрачения посреди только что убранного, свежепропылесосенного пола в гостиной. Это была одна из моих любимых традиций.

Утро, о котором идет речь, было днем генеральной уборки. Началось все с того, что мы отнесли в прачечную самообслуживания огромный груз, а значит, были задействованы оба наших мешка для белья. Три моих любимых платья требовалось отнести в химчистку, и, не имея мешков для белья, я положила их в мусорный пакет. Да, знаю: какая идиотка кладет свои любимые платья в мусорный пакет в день выноса мусора? Но даже в этом случае Чарли не пришло в голову проверить пакеты, прежде чем сбросить их в «Гудвилл»?

(Да, доктор Томпсон, признаю. Перекладываю свою вину. Субботним утром я нагружала своего мужа большим количеством тяжелой работы. Проверять пакеты было МОЕЙ работой.)

(Но все же!)

И да, отреагировала я чересчур остро. Наверное, мне не стоило на него кричать. А когда он выбежал из квартиры, умный человек – рациональный – мог понять, что она немного перегнула палку. Разумный человек остановился бы на этом.

Но нет, я не была разумной.

Оглядываясь назад, я уж точно не должна была ожидать, пока он уснет, чтобы затем выбросить все двенадцать пар его штанов.

А на следующее утро, когда он написал СМС с вопросом, где его штаны, я не должна была писать в ответ: «Проверь в Гудвилле 😊». Ухмыляющийся смайлик – это было слишком.

Так что, да, я несу большую часть вины. Большую часть вины. Может быть, даже и всю.

(Но в свою защиту могу сказать, что у этого фиаско со штанами была и светлая сторона: до чистки у Чарли было много безвкусных штанов из «Uniqlo» и «H&M». Цветные джинсы. Блестящие брюки из смеси с полиэстером. Конечно, его работа не соответствовала тем же стандартам, что и моя, но вы одеваетесь на ту работу, о которой мечтаете, а его брюки-чиносы из «Uniqlo» говорили о том, что его мечта – работа на почте.)

Да, все понимаю. Слушайте, трудно не оправдываться. В итоге я подорвала доверие мужа и разрушила наш брак. И это еще не самое страшное.

Самое страшное заключалось в том, что эпизод со штанами что-то разбудил во мне.

После инцидента с Дэни Стейнберг прошли годы. Годы я держала большую часть себя на привязи. И хотя я была потрясена своим поведением, какая-то часть меня – большая, нежели я хотела бы признать, – чувствовала, что ее выпустили из тюрьмы.

Оглядываясь назад, можно сказать, что Чарли отнесся к этой истории со штанами с невероятным спокойствием. Наверное, он был бы вправе выйти за дверь – или, как минимум, явиться на мой рабочий вечер – в обрезанных трениках. Но нет, он купил себе новые брюки, сшил их на заказ и послушно пришел в «Три оливы», выглядя как идеальная модель современного мужчины-супруга-финансиста (конечно, приношу извинения Гилберту и Салливану).

Но, несмотря на то, что все вроде бы наладилось, проблемы все равно оставались.

Мы должны были все обсудить, но вместо этого Чарли четыре дня хранил молчание. Это было эффективно – он был разговорчивым человеком, и его молчание было громче, чем крики большинства людей. Это без слов говорило мне, что он серьезно рассержен. Единственное, я только потом поняла, насколько глубок был этот гнев.

И все же я сбавила обороты. Не остановилась совсем – в конце концов, голос маленькой мести был на свободе, и он был голоден – вместо этого я поймала себя на том, что выискиваю всякие мелочи для наказания, а затем устраиваю маленькие шалости, чтобы выровнять чашу весов. Наполняла сахарницу солью. Утаскивала книгу, которую он читал. Забирала все зефирки из его хлопьев «Лаки Чармс».

Мелкая месть за мелочи.

Со временем мы постепенно вернулись к нормальной жизни, или, по крайней мере, к новой норме. Пополнение наших гардеробов на пару месяцев лишило нас наличных на расходы, и нам пришлось вместе искать бесплатные занятия. Или, скорее, их должна была найти я – в качестве епитимьи я взяла на себя планирование нашего календаря. Я находила бесплатные концерты в центральных парках и выискивала лучшие музыкальные выступления в метро (2, 75 доллара на проезд в метро за живую музыку?!!). Я разыскивала по всему городу маленькие незнакомые музеи и отслеживала дни их бесплатного посещения, как будто была матерью-католичкой с десятью детьми и пятью спальнями. Мы устраивали пикники на кладбищах и лениво проводили время на городских пляжах. Разговаривали и смеялись, обсуждали наши большие мечты и наименее любимые блюда, а также то, что большинство произведений современного искусства доброго слова не стоят. Мы стали ближе, чем когда-либо.

А потом случилась Кейтлин Кан.

***

Даже не стану притворяться, что моя реакция на Кейтлин была разумной. Когда я встретила ее на пятикилометровом забеге, спонсируемом компанией Чарли, она вызвала во мне голоса, о существовании которых я даже не подозревала. Там был знакомый голос мести, ПЛЮС голос ревности, голос неуверенности... совершенно, блядь, иррациональный голос...

Дело в том, что Кейтлин была очень мила. Она немного застенчива, и казалось, что ей слегка неудобно в тонкой толстовке и трико. Думаю, она не менее трех раз отметила, что это – не те обычные толстые свитера и вельветовые брюки, что она носит в офисе.

И я тоже была совершенно мила. Распоряжаясь деньгами вызывающих раздражения стариков с подготовительных курсов, я знала, как изобразить приятную улыбку при общении с людьми, которых бы с радостью выпотрошила. Мы с Кейтлин болтали о всяких глупостях: о том, где она купила туфли и где училась в школе, как давно она занимается бегом и о лучшей закусочной в ее районе. Стандартный, поверхностный разговор между преданной женой и дружелюбной коллегой ее мужа.

Но под поверхностью я кипела.

Наблюдая за Кейтлин, я испытывала ревность... и уязвимость. Глядя на нее, я видела хрупкость убежища, которое построили мы с Чарли. Мне хотелось запереть двери. Заколотить окна. Спрятать моих Барби.

Я бывала на рождественских вечеринках в офисе Чарли и встречалась с его коллегами, но сейчас впервые поняла – то есть, на самом деле глубоко осознала – что у него имеется другая жизнь, помимо меня. Красивая женщина, смотревшая на него снизу-вверх. Коллеги, которые на него полагаются. Работа, имеющая значение для многих.

В компании «Пирс и Бейтман» тем самым «леденцом», который приходит на еженедельные «счастливые часы», чтобы поддержать меня, был Чарли. Каждый четверг он наблюдал за тем, как я флиртую и пробираюсь сквозь толпу довольно сексуальных мужчин – если вам нравятся сильные подбородки, дорогие костюмы и зашкаливающее эго. Он знал все о моем мире – от имен домашних животных моих коллег до сроков сдачи моих проектов. Господи, когда вспоминаю, сколько времени он провел, разговаривая с Уинслоу, с фальшивой улыбкой на лице, в то время этот слизняк скрыто хвастался или не очень скрыто, я думаю, что Чарли, возможно, заслуживает Нобелевской премии. Или, как минимум, святости.

Но когда дело касалось его работы, я была женой-заочницей. Я не знала, есть ли в его компании счастливые часы и посещает ли он их. Не знала о его рабочих проектах – да и вообще, чем он занимается.

И тут мне в голову пришла ужасная мысль: А что, если единственная причина, по которой мы пошли в тот день на забег в Центральном парке, заключалась в том, что я люблю бегать, и Чарли знал, что мне будет весело? Я почувствовала, как от моего лица отхлынула кровь. Что говорит о наших отношениях то, что я приходила на его мероприятия лишь тогда, когда они мне нравились?

Мне показалось, что вдалеке я слышу гром. Бурю на горизонте, грозящую разрушить мою идеальную жизнь.

Наблюдая за Чарли с Кейтлин, я поняла, что моя готовность не замечать половину жизни Чарли оставила для потенциальных хищников дверь открытой. Умный человек – рациональный – воспользовался бы тревожным сигналом и немного глубже изучил бы рабочую жизнь своего мужа. Что касается меня, то все, на чем я могла сосредоточиться, это на том, что красивая женщина бросает на моего мужа мечтательные взгляды, а он ее не отталкивает. Моя ревнивая сторона говорила: «О, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, нет!», а моя маленькая мстительная сторона вынашивала идею обстричь ее... по одной пряди за раз. Без ножниц.

Что касается моей рациональной стороны, то она, похоже, собирала вещи для поездки в Рио.

Когда мы возвращались в нашу квартиру, я молча смотрела на Чарли. Уверена, он видел мой гнев по углу наклона челюсти, по скованности движений. Когда мы, наконец, поговорили, он делал все правильно – сводил к минимуму свои отношения с Кейтлин, говорил о том, как сильно любит меня, флиртовал до тех пор, пока я... ну, не стала счастливой, но, по крайней мере, успокоилась.

(Как он меня терпел? Как он мог терпеть мое поведение? Даже после двух лет работы с доктором Томпсоном я все еще не могу этого понять.)

Вернувшись домой, я сделала именно то, чего можно было ожидать от ревнивой, незрелой, виноватой жены: я выебала мужа до потери сознания. Может быть, надеялась, что оставлю его настолько опустошенным, что у него не останется ничего, чтобы отдать Кейтлин или другим женщинам в его офисе. Может быть, понадеялась, что он будет настолько ошеломлен тем, какая я замечательная, что не поддастся искушению. А может, была просто в напряжении и возбуждении. Как бы то ни было, я оставила его с таким количеством засосов и любовных укусов, что он выглядел так, словно провел двенадцать раундов с гигантским кальмаром.

Я решила уделять своему мужу больше внимания... и, тем временем, напоминать ему о том, кому он принадлежит. В последующие недели он иногда подшучивал над следами, которые я оставляла на его теле, но для меня это было не смешно. Я хотела, чтобы каждый раз, когда смотрит в зеркало, он видел отпечаток моего рта. Хотела, чтобы он думал обо мне каждый раз, когда видит себя голым. Мне хотелось влезть в его шкуру. Сделать ему татуировку с моим запахом, вкусом, ощущением меня. Хотела быть с ним везде.

Поведение Чарли в последующие недели меня не успокоило, но я и не уверена, что есть что-то, что могло бы меня успокоить. Голос мести сходил с ума, снова и снова напоминая мне о том, как смотрела на него Кейтлин, как мечтательная корова... не говоря уже о том, как они с Марти Хаббл сгрудились вместе во время счастливого часа... или о восхищенном взгляде, который он получил от бариста в нашем районном «Старбаксе». Увидев одну угрозу, я теперь видела их повсюду.

И все же я держалась. До адской недели.

***

Раз в год офис Чарли работает в усиленном режиме, так как в спешке готовится к публикации годового отчета компании. Его команда внезапно переходит с восьмичасового рабочего дня на двенадцатичасовой, а то и дольше. Я знала, что это случится, но не была готова к наглядному напоминанию о том, что мир Чарли выходит за пределы нашей квартиры. Нашего брака.

В первый день «адской недели» Чарли вернулся домой с опозданием примерно на четыре часа и выглядел так, словно его избили до полусмерти. Последние крупицы моей рациональной стороны шептали, что его грязная одежда, взгляд вдаль и явная усталость говорят о долгом, жестоком рабочем дне. Тем временем ревнивая я стояла с рупором и кричала, что быть измотанным и быть хорошо оттраханным – очень похоже. А не очень рациональная я – новая, появившаяся примерно в тот день, когда Чарли участвовал в забеге, – услышала гром, почувствовала, как еще одно землетрясение пронеслось по нашему уютному, комфортному оазису, и окончательно вышла из себя.

Я до сих пор краснею, когда вспоминаю своего бедного мужа, едва держащегося на ногах, когда я ругала его за то, что он поздно пришел домой с работы. Сколько раз я приходила домой на час... два... три часа позже, раздраженная и уставшая, требуя, чтобы он меня обслуживал? Неважно. Я слышала грохот, видела мутные взгляды и была не в том настроении, чтобы рассуждать здраво. Прежде чем позволить ему завалиться в постель, я взяла с него обещание, что, несмотря ни на что, он станет отвечать на мои СМС не позднее десяти минут.

Но даже в тот момент я понимала, что перегибаю палку. Боже, я была в полном беспорядке.

Но вот в чем дело – и я абсолютно уверена, что не возлагаю вину на жертву – я не одинока в этом. Чарли тоже виноват. Та неделя – да что там, даже первый вечер – была бы для него очень подходящим временем, чтобы поговорить со мной о моем поведении. Может быть, ему следовало мне сказать, что я веду себя словно чокнутая. Или, если уж на то пошло, он мог бы просто достать брюки и бросить на меня многозначительный взгляд.

Может быть, он должен был предложить мне консультацию. А может, ему следовало просто наорать на меня. Я рассчитывала на то, что Чарли обеспечит наш счастливый, стабильный дом – даже если это приведет к конфликту между нами. Наверное, это несправедливо, но и правда. Иногда, как мне кажется, любить кого-то означает говорить ему, чтобы он взял себя в руки.

Но вместо того чтобы призвать меня к порядку, Чарли делал все возможное, чтобы успокоить меня... что, в свою очередь, подпитывало зверя. Оглядываясь назад, я понимаю, что он был таким покладистым, потому что ему были дороги наши отношения, но в то время я задавалась вопросом, не уступал ли он так быстро потому, что его мучит совесть.

У меня не было возможности узнать, что происходит в офисе Чарли, – нанять частного детектива было бы слишком дорого, а другие варианты, такие как взлом его мобильного телефона, засовывание прослушки в его рюкзак или установка кейлоггера на его ноутбук, тоже малоэффективны. В конце концов, любое общение с Кейтлин должно происходить лицом к лицу, вдали от ближайшего удобного записывающего устройства.

Единственным реальным решением было стать надзирателем Чарли, что я и сделала. Я постоянно писала ему СМС, пытаясь поймать на ошибке. Когда он продолжал писать мне в ответ, я должна была успокоиться – в конце концов, он ведь явно не изменяет мне, верно? Но нет, я все еще не могла отделаться от подозрения, что каким-то образом он все еще умудряется трахаться с кем-то за моей спиной. Вместо того чтобы развеять мои сомнения, каждое его ответное СМС лишь усиливало их.

Утром, когда Чарли, наконец, не ответил, я почувствовала почти облегчение. Внезапно исчезло все напряжение. Больше не было причин для беспокойства, не было причин сдерживать жажду мести. Чарли принял решение, и оставалось лишь разработать план восстановления равновесия.

***

Из того, что я слышала, люди обычно изменяют потому, что они возбуждены или не уважают своих супругов, или стремятся к контролю, или у них есть что-то вроде синдрома «о боже, я старею, и мне нужно трахнуть какого-нибудь незнакомого парня», притворный ужас. Ни один из этих вариантов не относился ко мне.

Ну, может быть, у меня были проблемы с контролем. Ладно, может быть, у меня было полно проблем с контролем.

Я воспринимала Чарли как своего мужчину, а заботу обо мне – как его работу. А я не чувствовала, что обо мне заботятся, и поэтому взяла на себя обязанность уравновесить чаши весов.

Да, возможно, здесь также была и проблема уважения.

Конечно, в тот момент я ничего этого не видела. Все что я видела, – это мужа, бывшего без связи с внешним миром, но с женщиной, явно готовой с ним переспать, и несколько неучтенных часов в офисе. В офисе со множеством шкафов и пустыми конференц-залами. Офисе, расположенном всего в паре кварталов от «Либерти Инн», почасовой гостиницы в Вест-Сайде, претендовавшем на звание «задворки Нью-Йорка». Как давно мы с Чарли не посещали «Либерти»? С тех самых пор, как появился эпизод со штанами? И насколько трудно им с Кейтлин выйти и перепихнуться? И раз уж МЫ не получали никакого послеобеденного удовольствия, то насколько вероятно, что он сжигает простыни с незнакомой женщиной в отеле, о котором никому не сообщали?

Да, блядь! – хором воскликнули присяжные, и их вердикт был единогласным. – Он трахается! Сжечь его! Сжечь ее! Восстановить равновесие!

Но даже решив, что равновесие необходимо восстановить, я понимала, что завести роман не так просто, как всего лишь найти незнакомый член и запрыгнуть на него. Я не хотела разворачивать все в другую сторону – мне и так плохо, что Чарли изменяет мне... НАМ!.. но если бы я получила удовольствие с кем-то еще, все стало бы очень запутанно. Тогда изменщицей окажусь я, и у Чарли появится право отомстить мне. И так начнется цикл...

Речь идет не о том, чтобы разрушить мой брак. Она идет о его спасении. По крайней мере, так я говорила себе.

Есть и материальные проблемы: Моя работа приковывает меня к рабочему столу, и я не могу отправиться рыскать по финансовому кварталу в поисках кого-нибудь, кого можно привести к себе домой. А что, если я не смогу контролировать своего нового любовника? Что, если он что-то передаст мне? Так много неизвестных. Так много беспорядка.

Боже, как же я ненавижу беспорядок.

Я слышала, что многие романы начинаются в офисе. Нетрудно понять, почему – здесь есть возможности, соблазн, взаимодействие и много горизонтальных поверхностей. Если бы я искала НАСТОЯЩУЮ интрижку – если бы хотела изменить мужу, может быть, испытать какие-то чувства к кому-то еще, в общем, перевернуть свой мир, – мой офис стал бы универсальным местом для покупки. Хотя компания «Пирс и Бейтман» не предъявляла к своим сотрудникам никаких требований относительно физической подготовки или минимальному количеству средств для волос, в офисе полно посетителей спортзала с головами, забитыми элитными протеиновыми гелями и кремами для завивки.

Проблема в том, что здесь полно эгоистов – таких эгоистов, которые заявляют, что именно ОНИ решают, начинать или заканчивать роман... и ткнуть ли им в лицо рогоносцу или нет. Таких эгоистов, которые возбуждаются от завоевания женщины и склонны шептаться об этом в офисе и на еженедельных «счастливых часах». Таких эгоистов, что не задумываясь разрушат мою карьеру и мой брак ради хвастовства.

Мне нужно найти куклу для траха: парня, которого я смогу контролировать, который будет счастлив, получив что-то незнакомое, который не станет вмешиваться в мои эмоции, и которого я без проблем брошу, когда придет время. В идеале – кого-то из офиса.

Мне нужен Уинслоу Хаббл.

Он идеален: непривлекательный, не слишком умный, полный отморозок, которому есть что терять, и недостаточно умный, чтобы понять, что я потеряю еще больше. К тому же, если я его трахну, то собью спесь с Марти Хаббл... по крайней мере, в моем понимании.

Вот так, спустя шесть дней, я и обнаружила, что смотрю в потолок и думаю, не заменил ли мой муж датчик дыма, в то время как Уинслоу пытается засунуть свой толстый и грязный палец в мою жопу.

***

Иногда можно услышать об изменщиках, которые совсем не ожидали, что их поймают, и очень удивляются, когда их любящий муж или жена начинают кричать, вопить и швыряться вещами. Это не про меня. На каком-то уровне, я думаю, я всегда ожидала, что Чарли поймает меня на этом. Я представляла, что он расстроится из-за меня, а я в ответ наброшусь на него с яростью по поводу Кейтлин и Марти, мы устроим большую ссору, которая нам так нужна, и в конце концов вернемся к какому-то равновесию. Я брошу Уинслоу, Чарли успокоится насчет Кейтлин и Марты, и мы вместе пойдем дальше.

Это была хорошая мечта.

Я поставила все на бесконечную любовь Чарли ко мне, на его разумность, на его готовность все уладить. Я никогда не думала, что он просто... бросит меня. Но именно так он и поступил. И на этот раз запасного плана у меня не было.

Когда Чарли прислал мне видео, где мы – с Уинслоу, я чуть не вытошнила обед. Это было настолько отвратительно. Бледная кожа и спина Уинслоу, его слюнявые поцелуи... Чарли все это видел. Видел мои самые постыдные моменты, слышал, как я выкрикивала свои фальшивые оргазмы, и наблюдал, как я восхваляла Уинслоу, словно он – какой-то бог секса.

Смеялся ли Чарли надо мной? Плакал ли?

Стыд длился несколько минут, а затем меня охватил гнев. Как ПОСМЕЛ Чарли ткнуть мне в лицо Уинслоу! Как он посмел угрожать мне из-за этого разводом! Он что, не знал, через какие трудности я прошла, чтобы мы были вместе? Как трудно было найти способ простить его измену без ущерба для себя? Господи! Тот факт, что я впустил в себя это грязное дерьмо?!! Только потому, что у Чарли есть видео, а у меня нет, как, черт возьми, он может так задирать нос?

Я чувствовала себя словно в огне, пылая от гнева. И что еще хуже, Чарли даже не соизволил остаться дома, где я могла бы на него накричать. Угрожать ему. Напасть на него.

Поплакать перед ним. Заставить его полюбить меня.

В ту первую ночь я разбила несколько вещей. Ладно, я разбила много всего – в том числе большую часть нашей посуды, стеклянную утварь, картины в рамочках и зонтик. А потом, будучи собой, я все убрала. Уверена, что есть много людей, которые могут полностью потерять себя в разрушительной ярости, а затем развалиться на диване и съесть пинту «Бен и Джерри». Я не из их числа.

Единственное, чего я не стала делать, так это трогать его одежду – мы уже давно прошли тот этап, когда несколько исчезающих штанов могли бы уравновесить чаши весов. Мой рациональный голос шептал, что это я вывожу нас из равновесия, но я заглушила его, похоронила под несколькими тоннами ярости и самооправдания, помочилась на его могилу и подожгла кладбище. Потом я отправила Чарли кучу гневных СМС и телефонных звонков.

Потом напилась.

Потом отправила еще несколько телефонных сообщений, которые были скорее сентиментальными, чем злыми.

Потом легла спать.

Следующая неделя была сущим адом. Я чувствовала себя самым уродливым ребенком в Сибири.

Я скучала по Чарли. Это было похоже на физическое недомогание – моя кожа ныла от его прикосновений. Мой желудок сжимался. Внутри меня было пусто – так же пусто, как и на его половине кровати. Моя грудь была пустой, вычищенной.

Мне казалось, что я чувствую, как ветер пронизывает меня насквозь.

Чарли не отвечал на мои СМС, телефонные звонки, электронные письма и сообщения в WhatsApp. Удалил меня из друзей в Instagram, Facebook и Snapchat. Я подумала о том, чтобы проследить за его офисом, но в его здании – несколько входов, и он мог легко меня избежать. Я позвонила его маме (которая была явно холодна) и папе (который даже не удосужился ответить на звонок). И тут меня осенило. За годы работы я познакомилась с несколькими его друзьями, но так и не удосужилась взять их контактную информацию.

Как будто мне нужно было еще одно напоминание о том, насколько невнимательной женой я была.

Я вспомнила молчание Чарли в те дни, когда я выбросила его брюки, и мой ужас усилился. Этот парень мог бы преподать урок наказания моим родителям. Нет ничего хуже, чем то, что он избегает меня.

Я всегда была более хладнокровной и расчетливой из нас, но после Уинслоу Чарли посрамил меня: с помощью нескольких хирургических разрезов он полностью вычеркнул себя из моей жизни. На следующий день после его ухода я вернулась с работы и обнаружила пропажу его вещей. Через неделю на моем пороге стоял судебный исполнитель с манильским конвертом в руках. Чарли хотел забрать половину наших общих сбережений и несколько вещей из квартиры. Мы сохраним свои пенсионные счета, и он предложил мне оставить себе всю мебель. Сделка была честной – возможно, даже щедрой. Такую сделку предлагают, когда хотят побыстрее покончить со всем.

Я была в ярости.

Я снова обратилась к его родителям, но ничего не добилась. Чарли поговорил с моими родителями, и те тоже ничем не помогли: Папа сказал, что он очень разочарован во мне, а мама прослезилась. Я подумала, не пытаются ли они придумать, как отправить меня в мою комнату и лишить десерта.

У меня не было достаточно денег, чтобы нанять хорошего адвоката, но я делала все возможное, чтобы оттянуть время: ждала до последней минуты, чтобы ответить на его заявление о разводе, требовала слушаний, требовала консультаций. Я не могла остановить процесс, но замедлила его. Все, чего я хочу, – сказала я его адвокату, – это контакта, возможности поговорить.

После двух месяцев промедления я добилась своего. Чарли написал мне письмо:

Дорогая Эшли.

(Фу. Он назвал меня полным именем!).

Я пытаюсь сделать все проще.

Я все еще люблю тебя – думаю, что всегда буду любить, – но не могу стереть воспоминания о том, как ты встречалась с Уинслоу. А даже если бы это и было возможно, я не могу провести следующие 50 или 60 лет, размышляя о том, в какой момент – и если – я снова выведу тебя из себя. И уж точно я не смогу жить в страхе перед тем, что именно сделаешь ты ради своей следующей мести. За два года ты прошла путь от уничтожения штанов до уничтожения моей веры в тебя. Я с ужасом думаю о том, что ты сможешь уничтожить в следующий раз.

Я пытался быть мягким в этом вопросе – сказала обеим нашим семьям, что ты сделала нечто, что непоправимо разрушило наш брак. Хотя уверен, что они смогут заполнить пробелы, я не делал этого за них.

Я также никому не показывал видео. Более того, даже не смотрел последнее. После того как посмотрел одно, мне больше не нужно было смотреть ничего.

Так вот: подпиши бумаги. Если ты этого не сделаешь, я достану оба видео и сообщу нашим родным и друзьям, что именно послужило причиной разрыва нашего брака. И мое объяснение будет хорошо проиллюстрировано.

Давай расстанемся по-хорошему. Давай построим нашу жизнь заново. Отпусти меня.

Чарли

Уверена, я должна была многое вынести из этого, но главным было то, что Чарли так и не увидел мой последний раз с Уинслоу. Я покраснела при мысли о том, что он его видел, и испытала странное чувство облегчения от того, что он не видел самого страшного.

Конечно, мне не нравилась мысль о том, что мои родители, свекр со свекровью, друзья и коллеги увидят, как я кувыркаюсь в постели с Уинслоу, но я знала, что смогу это пережить. Сложнее всего было бы с Чарли. Достаточно того, что он видел меня с Уинслоу, но увидеть, что было в последний день... это унижение, которое я вряд ли смогу выдержать.

А тут еще Чарли угрожает мне. И это человек, позволивший мне уничтожить его гардероб, отдавший так много себя, чтобы помочь моей карьере, сделавший мой мир намного больше. Я знала, что он говорит правду, говоря, что любит меня.

Но он также говорит правду, говоря, что уничтожит меня, если я буду продолжать бороться с разводом.

И тут я поняла, что это – не тактика, розыгрыш или переговоры. Чарли собирается бросить меня. Я останусь одна – более одинокая, чем когда-либо прежде, хотя бы потому, что теперь я знаю, что значит не быть одинокой.

Я почувствовала, как внутри меня что-то рушится. Как будто я взорвалась или замкнулась в себе. Как будто меня наконец-то целиком поглотила пустота.

Я написала ему ответ:

Дорогой Чарли,

Ты выиграл. Если пообещаешь уничтожить видеозаписи, я подпишу.

С любовью,

Твоя Эш

Его ответ был коротким:

Эшли...

Обещаю.

Чарли

Я подписал бумаги. Через несколько месяцев мы развелись.

Эпилог

Когда я смирилась с неизбежным, развод прошел легко: Чарли позволил мне оставить себе квартиру, половину денег и большую часть мебели – по крайней мере, той, что осталась после моей истерики. В итоге я переехала к Микки Коллинз в небольшую ультрасовременную квартиру в Бэттери Парк Сити – это было близко к работе, и район был красивым в духе «Бега Логана» / утопического будущего. В общем, именно так я представляю себе Торонто.

И все же я скучала по нашему маленькому уютному району – по магазину «Забара» на углу, по старому ирландскому бару на соседней улице...

Больше же всего я скучала по Чарли.

Позже я узнала, что он переехал к своему другу Аарону в Джексон-Хайтс, а потом снял там себе квартиру. С одной стороны, это был Квинс, так что, я явно выигрывала. С другой стороны, я иногда представляла себе Чарли в маленькой Индии, маленьком Таиланде или маленькой Мексике, бродящим по карри-шопам, уличным магазинам сари и рынкам под открытым небом. В удивительных приключениях. Без меня. И тогда поняла, что я проиграла.

Я с головой окунулась в работу, входила внутрь, едва открывались двери, и оставаясь там до тех пор, пока меня не выпроваживали уборщики. Говорила себе, что прихожу рано потому, что теперь моя дорога на работу занимает пятнадцать минут пешком, а ухожу поздно потому, что в Бэттери Парк Сити не так уж много ночной жизни. Обманывать себя было легче, чем признать, что я сделала работу своей жизнью, потому что разрушила свою настоящую жизнь.

В течение нескольких месяцев со мной пытался встречаться Уинслоу, но его было легко оттолкнуть – я говорила, что не хочу портить дело о разводе, что не готова, что работа меня подкосила, что я в депрессии – все стандартные отговорки. А он, будучи Уинслоу, кивал головой, говорил: «Да, это разумно», – и смотрел на меня щенячьими глазами, давая понять, чего хочет. После наших шести дней, проведенных вместе, щенячьи глазки на меня не действовали.

Марти Хаббл по-прежнему приходила на «счастливые часы» в «Три оливы». Она казалась нормальной, но чувствовалась в ней какая-то грусть. Может быть, отчасти та была связана с тем, что, в отсутствие Чарли, который мог бы составить ей компанию, она вынуждена была тусоваться с остальными подражательницами трофейным женам из «Аква Мист». Иногда она смотрела на меня, и я видела в ее глазах что-то. Гнев? Жалость? Надеюсь – гнев.

Через год после моего развода Уинслоу взял отпуск. А вернувшись через месяц, не мог встретиться со мной взглядом – да и вообще с кем-либо. Потом на вечерних посиделках по четвергам перестала появляться Марти. Насколько я слышала, они расстались.

Через несколько месяцев после того, как в офисе появился «Уинслоу версии лайт», я снова начала ходить на свидания. Микки, наконец, настояла на своем и заявила, что, либо я начну жить заново, либо она начнет искать себе новую соседку, которая – цитирую – «не заставляет тебя радоваться всякий раз, когда открывает рот».

Микки и впрямь знает толк в словах.

Мы вместе сходили на несколько концертов – «Arctic Monkeys» в «Webster Hall», «Gogol Bordello» в заведении в Бушвике, – прежде чем оказались на концерте «We Were Promised Jetpacks» в центре Бруклина. Я должна была догадаться, что будет дальше – «We Were Promised Jetpacks» не были НАСТОЛЬКО популярны, – но все равно это застало меня врасплох.

Я столкнулась с ним в зоне для курящих и была настолько потрясена, что споткнулась и забрызгала пивом свою футболку, но не обратила на это внимания.

Когда он меня увидел, его брови поднялись вверх. Видимо, был тоже удивлен.

Некоторое время мы смотрели друг на друга, оба ждали, что скажет другой. Наконец, я прервала молчание:

– Перемирие?

Он улыбнулся:

– Перемирие.

Я вытерла одну из скамеек – гигиенические салфетки легко помещаются в сумочку, и они – лучшие друзья девушки. Тем временем он наблюдал за происходящим с полуулыбкой на лице. Я одарила его нарочитым взглядом.

– Смеешься, не так ли?

Расплылась улыбка.

– Даже слишком. А тротуар ты тоже будешь мыть?

– Жопа.

Он хихикнул.

– Ну, ты собираешься садиться, или как? – спросила я.

– Пока вот думаю. Это безопасно?

Я улыбнулась ему в ответ.

– Микробов нет, но собираюсь надрать тебе яйца.

– Ты приводишь убедительные доводы, – сказал он, садясь.

Мы перекинулись парой фраз: «Где ты сегодня?», «Что делаешь?», «Слышал ли о…?». Он как-то странно ухмыльнулся, когда я упомянула о сдувшемся Уинслоу и ушедшей Марти. Я сделала мысленную пометку позже спросить его об этом. Время от времени к нам подходил какой-нибудь хипстер, и мы усаживались на скамейке так, что наши ноги почти соприкасались. Сантиметры, разделявшие нас, убивали меня. Мне казалось, что я чувствую на своей коже тепло его колена.

Через некоторое время нам стало не до этого. Два года разлуки были слишком насыщенными и слишком пустыми. Со своей стороны, я тратила время на долгие часы на работе и изнурительные сеансы психотерапии. Для Чарли это были визиты и исследования, заполненные маленькими малоизвестными ресторанами, винными погребами и, да, магазинами сари в самом глубоком и темном Квинсе. Но при этом никаких свиданий – или, как минимум, важных свиданий.

Наконец, он бросил на меня взгляд, который означал, что пора срывать пластырь.

– Почему ты это сделала, Эш? – тихо спросил он.

Мое сердце забилось быстрее, когда я услышала, как он произнес мое имя. За всю мою жизнь сотни... может быть, тысячи... людей называли меня Эш, но ни один не мог заставить меня почувствовать то, что почувствовала я, когда это крошечное слово из двух букв с грохотом слетело с его губ. Я покраснела.

– Ты, наверное, догадываешься, – сказала я, глядя на свои руки. – Я была зла и напугана. Ты был для меня всем, и я нуждалась в тебе целиком. И ты давал мне это! Однажды я поняла, что ты даешь мне очень много, а я не даю тебе и близко столько же.

Его лицо омрачилось.

– Подумала, что обделяешь меня, и поэтому решила изменить? Не думаю, что это имеет смысл.

Я вздохнула.

– Я знала, что для меня это не уравновешено. МЫ были не в равновесии.

– Не уравновешено. – Его глаза блеснули юмором, и на мгновение я вспомнила другие вечера. Другие концерты. Я почувствовала такую сильную боль, что замерла.

– Так почему же ты не попыталась нас уравновесить? – спросил он. – Это было бы логично, не так ли?

Я попыталась улыбнуться ему в ответ, но уверена, что мне это не удалось.

– Именно так мне и следовало поступить. Но как только я поняла, что не справилась с тобой, я начала повсюду видеть опасность. Вскоре я убедила себя, что ты найдешь себе лучшую сделку... что ты уже нашел лучшую сделку.

– Лучшую сделку! – фыркнул он. – Так ты когда-нибудь поняла, что я тебе не изменял?

– Да. На первой неделе терапии. А потом поняла, почему мы не смогли преодолеть мою ревность. – Я бросила смертоносный взгляд на девушку-готку, смотревшую на нашу скамейку, и та отскочила в сторону. – Что бы ты мне тогда ни говорил – «у Кейтлин есть парень», «у Кейтлин есть девушка», «Кейтлин – андроид» – что бы это ни было, я не собиралась тебе верить. Я была НАСТОЛЬКО уверена в своей правоте, ТАК уверена, что другого ответа быть просто не могло. Я бы проигнорировала все, что бы ты ни сказал.

Он выглядел впечатленным.

– И ты добилась этого всего за одну неделю терапии?

Я невесело усмехнулась.

– Чтобы понять именно эту часть, мне потребовалось три месяца. До сих пор пытаюсь понять, как это вообще могло зайти настолько далеко. Почему я саботировала себя... нас... насторлько всеобъемлюще.

– И к чему же ты пришла?

Я усмехнулась.

– Ну... два года после развода, тысячи долларов на терапию, и вот к чему я пришла: Я определенно находилась в своем собственном маленьком мирке, была невероятно эгоистичной и сожгла свой брак. – Я фыркнула. – Что за черт. Это было лишь начало.

Он не улыбнулся в ответ.

– Но почему Уинслоу?

– О, тут все просто.

Я прислонилась спиной к стене.

– Уинслоу не стоит и доброго слова... его легко убедить, легко контролировать, и он ни за что бы меня не выдал. Скорее всего я выбрала его именно потому, что он был таким ужасным. Я знала, что ни за что не смогу в него влюбиться.

Я одарила Чарли еще одной неуверенной улыбкой.

– И мне бы это тоже сошло с рук, если бы не вы, чертовы дети.

Он неуверенно улыбнулся мне в ответ.

– Ты ведь знаешь, что я никак не мог остаться с тобой. Только не после этого.

– Да, твое электронное письмо ясно это показало.

Среди облака мангового вейпа я уловила запах сигаретного дыма. В зоне для курящих кто-то курил по-настоящему. Я подумала, не собирается ли кто-нибудь из случайных хипстеров, слоняющихся вокруг, позвать вышибалу.

– Чего я не понимаю, так это, почему ты так и не отомстил мне и Уинслоу? Я не могу с этим жить – мне придется уравновесить чаши весов.

– Уравновесить чаши. А кто сказал, что я этого не сделал?

Он выглядел задумчивым.

– Примерно через год после нашего развода я встретился с Уинни. У меня было немного времени, и я обо всем узнал... обо всех его маленьких демонах. И выложил их на стол. – Он усмехнулся. – Дело в том, что все его представление о себе было как карточный домик – построено на одолжениях родителей, на скандалах, которые те замалчивали, на событиях, которые они организовывали. Мне понадобилось около часа, чтобы все это рухнуло.

– И это все? – Я почувствовала разочарование. Уинслоу помог разрушить наш брак, а его всего лишь строго отчитали?

Чарли пожал плечами.

– Я также передал ему видеозапись, где вы с ним вместе. Пусть увидит себя в действии. Пусть послушает, что говорит обо мне. Думаю, я почти убедил его в том, что он – гей.

Я хихикнула. На этот раз это прозвучало почти по-настоящему.

– Это многое объясняет в том, что с ним случилось. Он в полном замешательстве. Как будто превратился в призрака, бродящего по офису.

Курительная зона опустела. Видимо, группа собиралась продолжить играть.

– Он заслужил это. – Лицо Чарли закаменело. – Я также передал Уинслоу еще одно видео.

Я почувствовала боль в животе.

– Только не последнего дня!

Он посмотрел на меня.

– Я же обещал, что уничтожу его, не проглядев, и сдержал свои обещания.

Я покраснела, и боль в животе поднялась вверх. Нетрудно догадаться, что он имеет в виду – в конце концов, среди нас есть лишь одна, кто не выполнял своих обещаний.

Сквозь стены курительной зоны я услышала звуки барабанов. Группа начинала.

– Так, что это было за второе видео?

– Оно со мной и еще кое-кем. И, прежде чем ты спросишь, я не скажу тебе, с кем. Достаточно сказать, что я уверен, что это разрушило Уинслоу.

Нетрудно догадаться, кто был в паре с Чарли. Чертова Марти! Я почувствовала, как вспыхнул гнев. Затем подавила его.

Какое у меня право злиться? Я бросила свой брак, а он пошел дальше. К гребаной Марти. В буквальном смысле.

Я сделала судорожный вдох. Сжала руки. Он сказал, что ни с кем не встречается, а это означает, что все, что у него было с Марти, скорее всего, закончилось. Надеюсь.

Я слышала через стену бас. Барабаны. Большие. Ударные.

– Но почему ты не наказал меня? – спросила я. – Ведь в действительности это я тебя предала.

Чарли улыбнулся.

– Да, но плохой ситуацией воспользовался Уинни. – Он бросил на меня острый взгляд. – Кроме того, кто сказал, что я не наказал тебя?

Я закатила глаза.

– Да ладно, Чарли. Ты бы мог разорвать мою жизнь на части. Добиться увольнения, разрушить мои отношения с родителями, разорвать все мои дружеские связи. Мог сделать меня прокаженной. Вместо этого ты изложил моим родителям упрощенную версию событий, вручил мне справедливое решение о разводе и... насколько я могу судить... больше не сказал об этом ни слова.

Он долго не отвечал. Я прислушивалась к барабанам и басам, в то время как песня шла к концу.

– Как наказать того, кого любишь, Эш? Как решить, что именно справедливо? Уравновешено? – Он скрестил ноги и секунду смотрел на стену. Это было то его задумчивое лицо, которое он делал, когда пытался подобрать идеальные слова. Как мне не хватало этого взгляда! – Я смотрел видео. То, что было на пятый день. Видел, насколько тебе было плохо. Но ты все равно держалась.

Я посмотрела на свои руки. Они расплывались.

– Я думала, что была ДОЛЖНА. – Мой голос надломился. – Чтобы уравновесить...

Он снова улыбнулся, но на этот раз улыбка была пустой. Она не доходила до его глаз.

– Знаешь, я ВСЕ-ТАКИ слегка отомстил.

Я замерла.

– Ты ведь не смотрел последний день?

– Черт возьми, Эшли, я же давал обещание!

Я покраснела. Никогда не слышала, чтобы он был настолько зол.

– Тогда что? Что ты сделал?

Новая песня. Я услышала басы. Начало. Он смотрел на меня, словно решая, стоит ли говорить. Наконец, он расправил плечи.

– В тот последний день я смотрел видео около одиннадцати утра.

– Да...?

– И позвонил тебе в 6:30 вечера.

– Я не понимаю.

– Камеры были подключены так, что при их активации мне приходило уведомление на телефон. В тот последний день уведомление пришло в 5:15.

Пришло понимание.

– Значит, в последний день ты мог остановить...

– Да. У меня было около шести часов, чтобы остановить это. Шесть часов, когда я думал о том, чтобы позвонить тебе и отпустить тебя с крючка. Думал о том, насколько далеко ты опустишься, чтобы меня наказать. Думал о достойном наказании.

– И ты позволил мне пройти через это... – Я почувствовал, что мое лицо покраснело. – В течение шести часов.

– Ага.

Песня была в самом разгаре. Я почти слышала слова. Сквозь стену доносился шотландский говор певца.

– Но... почему... как?

– Ты вела себя словно сумасшедшая, Эшли. Я не мог наказать тебя за сумасшествие. – Его глаза снова стали жесткими. Они были такими темными. Такими холодными. – Но это не значит, что я не мог позволить тебе наказать себя.

Я вздрогнула. Грязный палец Уинслоу. Сбрасываю его на пол. Снова и снова скребу свою кожу. Чарли мог бы все это остановить телефонным звонком, но не сделал этого. Решил, что меня нужно наказать, и я не могла удержаться от того, чтобы не вспоминать.

Я чувствовала себя не в своей тарелке. Я злилась. ОЧЕНЬ злилась.

И в какой-то степени была впечатлена.

В конце концов, верх над гневом взяло восхищение. Месть Чарли была ИМЕННО такой, как бы поступила я. Он позволил мне загнать себя в ловушку, наказать себя, унизиться, и при этом дать ему все что нужно, чтобы вычеркнуть меня из своей жизни. Это было жестоко и гениально. Идеально уравновешено и безупречно исполнено.

Певец выкрикивал слова. Внезапно я узнала песню: «Quiet Little Voices». Я столько раз слушала ее вместе с ним.

Маленькие тихие голоса закрадываются в мою голову:

Я снова молода, я снова молода, я снова молода, я снова молода.

Неужели я развратила своего мужа? Глядя на его лицо, я видела эмоции, скрытые под поверхностью. Он не то чтобы был горд своим поступком, но и НЕ не горд. Он ни о чем не жалел.

И я поняла, что он и не должен был. Я играла в месть. Он сыграл лучше.

Маленькие тихие монстры закрадываются в мою голову

Я влюблюсь в тебя, я влюблюсь в тебя, я влюблюсь в тебя, я влюблюсь...

Мне было интересно, куда мы двинемся дальше. Вижу ли я его в последний раз? Станем ли мы друзьями? Друзьями с привилегией? Снова женимся и получим белый заборчик в пригороде? Станем международными убийцами и начнем свергать правительства?

Я знала одно: что бы ни делать дальше, я хочу делать это с Чарли. Хочу сделать все это с ним. И, если бы мне было что сказать по этому поводу, он бы понял, что тоже хочет сделать все это со мной.

Но сначала, как я поняла, нам нужно успеть на концерт. К счастью, у Чарли были другие идеи.

– Бери пальто, – прорычал он мне. – Мы уходим.

Я улыбнулась. Может быть, у моей истории все-таки будет счастливый конец.