— Она уже знала, что будет дальше, как только ты появился у нее на пороге. Ты для нее игрушка, Дмитрий Сергеевич, смирись. Можешь не верить, можешь даже возразить, привести миллион аргументов, но это так, — вещал дядя Коля.

Настроение у него было приподнятое. Он только что сорвал сургучную заливку с Димкиного подарка — самогона из отцовских запасов. Вдохнув резкий запах, деревенский Казанова в отставке благостно улыбнулся и плеснул в стакан ядреного пойла.

— Одинокая скучающая баба сходит с ума без нормального секса по обоюдному согласию. Тут ей подворачиваешься ты. Неопытный, из которого можно веревки вить. А ей надо было вернуть самоуважение. Насильно мил не будешь, а с режиссером или кто он там, как я понял именно такая ситуевина. Он для нее мелкий тиран, что в будущем принесет ей только пользу, если она сделает правильные выводы. Понимаешь, о чем я?

Димка не знал что сказать.

— Ты читал Кастанеду? — спросил дядя Коля. И сам же ответил:

— Вижу, не читал. Рановато тебе еще.

— Но что мне с ним делать? Он же ее так и будет доставать.

Димка не расстроился из-за «игрушки». Дядя Коля конечно умный, но может и ошибаться. Свечку-то он не держал.

— Да не лезь ты в это говно. Пользуйся моментом, учись пестиком в ступке ковыряться. Вон, какая королева тебя захомутала. Учись, впитывай все, что дают. Потом со своими сверстницами будешь кувыркаться, и спасибо ей скажешь. Кино скоро кончится, забудет она про Димку Романова, а вокруг тебя столько девок. Эх, мне бы твои годы!

Он потер заросшую щетиной щеку и задумался. Даже выпить забыл.

— Мне было как тебе примерно, я на Полину из управы заглядывался. Это сейчас ее разнесло, время никого не щадит, а тогда она была королевой красоты. Самой настоящей. Пройдет по поселку, будто свет и весну людям несет — грудь платье разрывает, норовя вырваться на волю, бедра как греческая амфора, на голове венок из одуванчиков. И улыбка такая особенная, куда там той Джоконде. При виде ее мужики подбирали животы, смотрели вслед и облизывались. Каждый Полину хотел и мечтал о ней, все без исключения. Жила она с отцом старым да больным, а как Михеич помер, вокруг нее кавалеры закружили. Я тогда еще молодой был, младше ее на десяток лет. На велосипеде гонял. Куда она, туда и я, тайком. Шансов никаких не было, как можно подумать, ан нет, перепало и мне с того пирога.

Она давно знала, что я за ней таскаюсь, но виду сначала не подала. Потом ей это надоело. Однажды свернула за угол и дождалась, когда я появлюсь, и строго так говорит: что ходишь за мной? Влюбился что ли? Я дара речи лишился от неожиданности. Малец совсем, опыта никакого. Что мастерски умел, так это свой краник дергать, пока молоки не брызнут, но мне всегда хотелось чего-то большего. Вот только, где это большее взять? Тогда времена другие были, не то, что сейчас. В девушках ценилась недоступность.

Промямлил я что-то невразумительное и хотел сбежать, но меня как приморозило, когда я на ее грудь вблизи посмотрел. Полина, конечно, заметила мой интерес. Слово за слово и тем же вечером оказался я в ее постели. Не веришь?

Он с вызовом посмотрел на Димку, но тот только пожал плечами. Мол, что тут такого? Я вон тоже сподобился. Дядя Коля помолчал, собираясь с мыслями, откашлялся и продолжил:

— До сих пор помню, как она первый раз передо мной раздевалась.

Он прикрыл глаза, погружаясь в волнующие воспоминания, и заговорил как под гипнозом:

— Белый лифчик освобождает тяжелую грудь, оставляя на спине и боках мятые розовые полосы. Открываются крупные соски, еще мягкие, с пупырышками по кругу. Она приподнимает грудь ладонями, предлагая потрогать, и запрокидывает голову в ожидании.

Дядя Коля открыл глаза и уже веселее продолжил:

— Я дурень нажимаю на сосок как на дверной звонок, убираю палец и чего-то жду. Она вздыхает разочарованно, и трусы стягивает, а под ними целый куст смородины — кудряшки черных волос. Тогда девчата не брили свои мохнатки, такое не в заводе было. Вскарабкалась она на кровать и ноги раздвинула, а я стою, не жив, не мертв, слюну глотаю, срам разглядываю. Получаю, понимаешь, эстетическое наслаждение.

Он махнул рукой.

— Короче говоря, стала она моей учительницей по этому делу. Облажался я по первому разу как водится от перевозбуждения, но потом свыкся, показал свою силушку богатырскую. Позже спрашивал ее, почему она меня к себе подпустила — Полина ответила просто: «молодой гороховый стручок слаще зрелого». Вроде посмеялась, но смысл я потом понял, как повзрослел. Есть такие женщины с нерастраченным материнским инстинктом. Им и в сексе это требуется. Но это долго не продлится, женщина тоже меняется, устает все сама решать. Всем им нужен крепкий и обстоятельный мужик, так природа устроила. Ты это учти. Так что не твоя эта актриска, Сергеич, как не тужься. И главная закавыка тут разница в возрасте. Тебе бы Вальку Семенову пощупать. Такие сиськи и жопа без дела пропадают! А если ты не поклонник крупных форм, то можно Валькину подружку Наташку заинтересовать. Складная девица, взгляд притягивает.

Димка представил Полину Васильевну из поселковой управы голой и ничего не шелохнулось. Широченные бедра, вислый живот, грудь как два арбуза и все время грустное выражение лица. Потрепала ее видать жизнь и снаружи и внутри. Может из-за своей неземной красоты у нее так и не случилось стать счастливой. Про Вальку и Наташку даже не стал думать. Дуры, они и есть дуры. С девушкой же и поговорить хочется о чем-нибудь таком, а эти кроме как о шмотках ни о чем больше не разговаривают.

Он отвлек дядю Колю от воспоминаний — за советом же пришел, а не истории слушать.

— А если этого помощника режиссера в больничку определить? Я с пацанами поговорю.

— Ты еще скажи на тот свет отправить. — Дядя Коля погрозил пальцем. — Наш Анискин не дурак, докопается. Режиссер заявит, к бабке не ходи, и вся ваша шайка-лейка загремит по нескольким статьям. От сто одиннадцатой до сто шестнадцатой включительно, от двух до восьми лет.

Димка вздохнул. Местный участковый и правда знает свою работу, от него ничего не скроешь.

— И кулаки это не выход. Тут с умом надо. — Казалось, дядя Коля снова глубоко и надолго задумался, но вспомнил о стакане и очнулся. Самогон исчез в один глоток.

— Да-а, положение! Ты вроде и не соперник, а с мужиком разобраться все равно надо. Но не выйдет у тебя против взрослого. Кишка тонка. Нет в тебе внушительности ни в наружности, ни в глазах. Уж извини.

— Надо что-то придумать! — взмолился Димка. — Жалко ее.

— Жалко ему... каждый живет, как может. Если она допускает что можно раздвинуть ноги ради денег...

— Не денег, а роли! — перебил Димка, защищая Балицкую.

— Роль это что? Работа, за которую платят. Проститутке конечно проще в какой-то мере — разделась, легла, постонала, пососала, получила гонорар. А тут кроме того что тебя трахают еще и работать надо, лицедействовать. По сути та же проституция. Кто на что учился, Дмитрий Сергеевич. Пойди она на завод гайки крутить, никто бы ей не предлагал работу через постель. За известность и достаток надо платить, такой тут механизм. Вокруг публичных людей разные коршуны летают, так и норовят отщипнуть кусок. На Олимп просто так не взойдешь, вон Беллерофонт пробовал до вершины добраться, так Зевс его живо обломал. Небожители за здорово живешь никого к себе не подпустят. Если жаждешь такой жизни, а родословной не вышел, умей терпеть и унижение и издевательства и отказ, но борись. Но надо ли? Самоуважение никто не отменял, как впрочем, и понты. Тут уж кому что.

Кто такой Беллерофонт Димка не знал. Судя по фамилии, француз или немец. А при чем тут Зевс? Непонятно. Но аналогию уяснил: просто так ничего в этом мире не дается. Екатерина пошла не по той дороге и запросто может упасть с Олимпа, если не будет соблюдать правила игры. И просто так, не пройдя весь путь на вершину не вскочишь — трахать будут на каждом горном уступе.

Дядя Коля налил себе в два раза больше и выпил, смакуя маленькими глотками. Наблюдая за ритмичными подергиваниями его кадыка, Димка думал, как же несправедливо устроена жизнь.

«Интересно, если не женщина, а мужчина захочет получить роль, его тоже этот помощник режиссера в постель потащит? Ему что, все равно с кем? Нет, мужик, наверное, дал бы ему взятку. Но если для того чтобы заработать денег надо их сначала отдать, тогда в чем смысл? Вот если б я был богатый, заплатил бы ему, чтоб отстал, а то и уговорил бы Балицкую бросить свое кино. Мы бы тогда уехали куда-нибудь далеко, в тропики. Навсегда».

Шелест листвы за окном незаметно сменился шумом моря, взгляд Димки затуманился.

... Остроносый «Байлайнер» с надписью «Katrin» по борту остановился у маленького острова в бирюзовом море. Они прыгнули в воду и наперегонки поплыли к белой полоске песка на берегу. Тяжело дыша и смеясь, стягивая с себя плавки, влюбленные упали на горячий песок и, сплетаясь телами, стали целоваться, не замечая ничего вокруг.

Из-за пальм показался голый негр с корзиной кокосов за плечами. Пролопотав что-то на своем языке, он вытянул из корзины мачете и, стесав верхушку ореха, вставил туда трубочку и бумажный зонтик. Протягивая кокос Екатерине, предприимчивый продавец белозубо улыбнулся и показал жестом, что хочет денег. Разглядывая его длинный и толстый член, Балицкая без стеснения раздвинула ноги, собираясь так заплатить за кокосовое молоко. Но Димка решительно остановил торговца, показывая на катер. Мол, подожди, я сейчас принесу деньги. Мани-мани, андерстэнд? Когда он доплыл и взобрался на катер, коварный негр уже лежал на Екатерине и размашисто двигал бедрами, вонзая в нее огромный член. Ее громкие стоны...

— Э, алле! Ты уснул что ли?

Дядя Коля помахал рукой перед его глазами и Димка с облегчением вынырнул из своей фантазии в реальность. Привидится же такое! Как у него в голове все так повернулось?

— А?

— Я говорю, молодой ты еще, наслаждайся жизнью, гуляй с девчатами. Тебя не сегодня-завтра в армейку загребут. Но если уверен, что это любовь, тут я тебе не советчик. Сия материя тонка, друг мой, с этим каждый должен сам разбираться. Как сказал Вильям, мать его Шекспир, не трать свою любовь, на тех, кто ее не ценит. Вот если потребуется завлечь какую-нибудь девицу на разок, с этим помогу. Даст или нет от тебя будет зависеть, но сиськи и попку пощупаешь, это непременно.

Дядя Коля выпил еще. Его глаза заблестели, нос и щеки покрылись фиолетово-красным румянцем — свидетельство того, что он употребляет горячительное уже не один год. Обычно Димка уходил от него с дельным советом, но сейчас все только запуталось. Неужели девушка его мечты такая, как он сказал — ради известности может лечь с кем угодно?

Вечером Димка никуда не поехал — лежал в постели и страдал от непонятного разговора с дядей Колей и своих ярких фантазий. Чтобы отомстить наглому негру он хлестал его плеткой, заставляя работать на плантации, распинал на дыбе, оставляя без воды на солнце, а потом избил, заковал в кандалы и посадил в тюрьму на сто лет.

Дедушка Фрейд вволю бы поупражнялся, интерпретируя на свой лад подростковые фантазии, но он, к сожалению, давно умер, так и не узнав о богатом воображении Димки Романова. Несчастному подростку пришлось самому анализировать свое состояние.

Во-первых, с чего он взял, что Екатерина именно такая? Он знает ее всего один день. Нет, конечно, ему много чего о ней известно, но лично знакомы они со вчерашнего вечера. Во-вторых, с чего он решил, что у них какие-то отношения? Все что произошло, было похоже на случку — самка из жалости или забавы или потому что «молодой стручок слаще» подпустила к себе неопытного кобелька.

Димка фыркнул от таких сравнений. И почему у нее не может быть секса ни с кем другим? Разве она признавалась ему в любви и верности? Нет.

«Нет!» — воскликнул он про себя. «Этот помощник режиссера ее насилует в прямом смысле. С этим надо что-то делать».

Он вскочил, натянул джинсы. Путаясь в рукавах драной кожанки, выбежал во двор. Вывести мотоцикл из сарая не заняло и одной минуты — мотор оглушительно взревел и Димка умчался в темноту, не предупредив родителей.

В актерском лагере его ждало потрясение и разочарование. Он чуть не наломал дров, но вовремя остановился, чтобы не ворваться в вагончик и не кинуться на мерзкого помрежа с кулаками. За дверью происходило то, чего он больше всего боялся и ненавидел — оттуда раздавалось пыхтение и бормотание этого здоровяка, ритмичное постукивание и позвякивание, будто от тряски дребезжит чайная ложка в стакане. Знакомых подбадривающих стонов Екатерины слышно не было, но Димка услышал ее смех, это было хуже всего.

На глаза навернулись слезы.

«Вот же гад! А она? Еще и смеется! Что же делать? Что делать?»

— Молодой человек! Вы почему здесь? — окликнул его благообразного вида старичок в синем спортивном костюме с эмблемой олимпиады восьмидесятого года. — Посторонним тут нельзя, особенно в такое время.

Направлялся он в сторону туалета в дальнем углу лагеря, но такое вопиющее нарушение правил заставило его изменить планы.

— Я вас спрашиваю. Благоволите ответить.

Если он поднимет крик, неизвестно как все обернется. Надо его отсюда уводить. Наверняка в вагончике все слышат и затаились. Позвякивания, во всяком случае, слышно уже не было. Димка приложил палец к губам и прошептал:

— Тссс... мне надо вам кое-что рассказать. Кое-что важное.

Старичок с сомнением пожевал губами, погладил короткую седую бородку и кивнул.

— Что ж идем. Я даю вам время заинтересовать меня своим повествованием, пока мы вместе спешим в клозет. Старость, понимаете, никакого сладу с организмом. Простатит, будь он неладен. Но если у вас ничего не получится, я вынужден буду кликнуть стражей порядка.

Его манера выражаться вызывала улыбку, но Димке было не до этого. Он пытался сформулировать мысль так, чтобы старик сразу проникся и сообщил, кому следует, что у них тут творится.

— Вашу самую главную актрису каждый вечер насилует помощник режиссера! — выпалил он, прибавляя шагу, чтобы успеть за прытким старичком.

Он не сказав ни слова в ответ, почти бегом влетел в деревянную будку с сердечком и буквой «М» на двери. После недолгого журчания и вздохов облегчения дверь открылась.

— Насилует, говорите? Самую главную? Балицкую? А она что ж сама не поведает мне о таком безобразии?

Димка нетерпеливо стукнул себя кулаком по ноге.

— Если мы поторопимся, сможем увидеть, как он выходит из ее вагончика. А до этого я слышал как они там... и Балицкая мне сама рассказывала.

— А вы ей собственно кто будете? Родственник? Знакомый?

— Знакомый, — буркнул Димка и встрепенулся. Старик сказал «почему она не поведает мне», значит он у них тут главный.

— А вы кто будете? — спросил он, невольно переняв вычурную манеру общения старика.

— Василий Сергеевич Марченко, в некотором роде режиссер и ответственное лицо за весь этот бардак, — приосанившись, ответил старик.

Случай так вовремя свел его с нужным человеком! И почему он раньше об этом не подумал? Как все просто — пойти и рассказать режиссеру. Тут уже не до пацанских понятий, задета честь любимой девушки, крутись, как хочешь.

Хлопнула дверь вагончика Екатерины, во мраке замаячила удаляющаяся фигура.

— Вот, видите?

— Лицезрею. Увы, но это не Андрюша. Это Алексей Тарасов, наш постановщик трюков. Вы полагаете, что он и мой помощник по очереди насилуют самую главную, как вы изволили выразиться, актрису? — с сомнением спросил Василий Сергеевич.

— Но я сам только что слышал!

Димка был раздавлен, убит на повал. Ему не хотелось в это верить, но он убедился, что Екатерина далеко не святая и никакая не жертва сексуального домогательства. Все совсем наоборот — она сама дает всем и кому попало.

— Вы, молодой человек, сначала сами во всем разберитесь, без меня. Но если что, милости прошу заходить. Мое скромное обиталище под номером три, — сказал добрый старичок и откланялся.

Димка сжал кулаки. Хотелось зайти к ней и разобраться что происходит, но с другой стороны, какое ему теперь до этого дело? И так все понятно.

Все же, чтобы поставить точку, он доплелся до вагончика и постучал. Екатерина открыла сразу, будто ждала за дверью. От ее улыбки Димке стало совсем тошно. Только что от нее ушел один, вероятно до этого и помреж заглядывал, а ей все нипочем.

— Заходи, блудный сын! Я уж думала не придешь, бросишь меня одну.

Он вошел, зло посмотрел на стаканы, так и не убранные со стола.

— Ты чего такой? Что-то случилось? — Екатерина обняла его со спины, окутав приятным свежим запахом духов. — Рассказывай.

— Я все слышал. — Димка сжал зубы, чтобы не наговорить гадостей.

Екатерина не шевелилась, молчала, дожидаясь продолжения.

— Ты и с помрежем и с Алексеем, а теперь и со мной хочешь?

— Уже и с Лешкой знаком? Шустрый. То, что ты говоришь мне «ты», радует, но я не поняла твоих претензий. Мне кажется, это похоже на ревность, но у тебя нет никакого права.

— Я тебя люблю. Любил. — Димка с горькой обидой все-таки выдавил из себя запоздалое признание.

— А что же сейчас произошло?

— Когда я пришел, вагончик аж трясся от того как вы с этим постановщиком трюков...

Екатерина развернула Димку к себе лицом и стала разглядывать его с веселым удивлением.

— Что мы с ним?

— Трюками занимались, вот что!

— Хочешь сказать, сексом?

Она разжала объятия и села на кровать, а Димка остался стоять с поникшей головой как малолетний двоечник перед строгой матерью. После напряженного молчания она начала отповедь:

— Ты не пришел вечером, а я ждала. Надо бы тебя сейчас выгнать, чтобы ты научился не делать выводов, не разобравшись, но я расскажу, как было дело. Потому что ты мне нравишься. Ошибиться может каждый.

Димка зыркнул на нее и снова опустил голову.

— Я боялась, что помреж сегодня снова заявится, несмотря на то, что я ему соврала про ПМС. Поэтому позвала Лешку на чай, поболтать. У него много всяких смешных историй, а то, что ты слышал, наверное, он рассказывал про случай в поезде с ложками одной попутчицы.

Екатерина подошла к столу, облокотилась и затрясла его, изображая голосом стук колес. Ложка в стакане зазвенела точно как в поезде.

— У Тарасова двое детей и любимая жена, которая в сто раз красивее меня. На кой я ему такая нужна?

Она пыталась до конца убедить Димку, что ничего не было, но это уже оказалось ненужным. Он просиял, чмокнул Екатерину в щеку и выбежал на улицу. Спохватившись, вернулся.

— Я тебя люблю!

Ее озадаченное «Ты куда? Устроил мне тут ромашку: люблю, не люблю» он уже не услышал, торопясь в третий вагончик, пока не уснул старик режиссер.

Василий Сергеевич не пригласил его войти, сославшись на поздний час, и даже поторопил с объяснениями. После скомканного (а как рассказать о том, что они занимались сексом?) пересказа событий произошедших за два дня Димка попросил его не говорить Екатерине, что это он обо всем рассказал. Все-таки жаловаться это не по-мужски. В свою очередь старик пообещал строго поговорить с «гнусным сластолюбцем» и отстранить его от дел, если рассказанное окажется правдой. Окрыленный успехом Димка вернулся к Екатерине.

— Чего пришел? — строго спросила она, открыв дверь. — Что ты носишься туда-сюда?

От ее грозного вида Димка слегка опешил, но когда Екатерина не выдержала и улыбнулась, он облегченно улыбнулся в ответ.

— Хотел послушать про случай в поезде.

Он все-таки не вытерпел и проболтался:

— Помреж больше не будет к тебе приставать!

Заинтригованная Екатерина посторонилась, приглашая войти.

Ночь выдалась жаркая — ему же обещали «постараться сделать хотя бы вполовину так же приятно». Екатерина сидела на нем верхом и выделывала такое, что Димка закрыл глаза, стараясь отвлечься от вида ее колышущейся и подпрыгивающей груди, но не вытерпел.

— Я сейчас... все!

— Кончай! Кончай в меня!

Они замерли, прислушиваясь к ощущениям — крепко сцепленные пальцы, расширенные зрачки, бисеринки пота над верхней губой и неслышные толчки внутри, заставляющие тела трепетать от сладкого напряжения. Екатерину проняло до дрожи, она закрыла глаза и повалилась Димке на грудь.

«Почему от боли и от оргазма выражение лица одинаковое? Нахмуренные брови, прикушенная губа. Ведь оргазм это приятно, а когда приятно, человек улыбается. А стоны? Отвернешься и не поймешь больно ей или наоборот хорошо».

— Где ты был все эти годы, гадкий мальчишка? — прервала его философствования Екатерина после короткого забытья. — Почему мы познакомились только сейчас?

— Вообще-то я был еще маленький.

— Ах, да, я как-то не подумала. Спасибо, что пришил мне лапу и избавил от этого придурка. Никогда бы не смогла вот так пойти и рассказать. Стыдно, да и сама виновата.

— Какую еще лапу?

— Да не заморачивайся, это все мои дурацкие размышления о смысле жизни.

— Расскажи!

Екатерина ненадолго задумалась.

— Знаешь, я, пожалуй, не буду. Должна быть в женщине хоть какая-то загадка?

Эта шутливая отговорка Димку не устроила. Ему хотелось понять какая она, Екатерина Балицкая, на самом деле. Он задал мучавший его вопрос:

— Правда, что я для тебя игрушка? На время? Уедешь и забудешь.

Екатерина разняла объятия, перевернулась на спину и, глядя в потолок ответила:

— Зачем ты хочешь все испортить? Мне хорошо, тебе надеюсь тоже. Я женщина и получаю удовольствие. А ты? Зачем я тебе? Ах, да, любовь, первый секс и все такое. Только не любовь это. Так, влечение, очарование киношными образами. Я же не такая на самом деле.

Ответа Димка не получил. «Не морочь бабе голову философией» — вспомнил он уроки дяди Коли, — «А ей значит можно?»