Переезд прошел очень быстро. Я работала в газете уже почти три года. В местных изданиях зарплаты начинающих невысоки, и вряд ли можно рассчитывать на большее, пока не получишь повышение. Довольно просто пройти путь от стажера до старшего репортера, но следующий шаг, если ты хочешь остаться в той же компании, – специализация или руководящие должности, первая из которых – редактор новостей.

Я люблю городок, в котором живу, свою газету и отдел новостей. Мои коллеги по большей части интересные и благожелательные люди, а круг событий, которые мы освещаем, довольно широк, так что всегда происходит что-то достойное внимания. Но мне не очень нравились перспективы. О специализации речи не шло, а редактор новостей, замредактора и редактор работали в газете в общей сложности уже лет 40 и не собирались никуда уходить. С повышением не вытанцовывалось, и, хотя уходить было грустно, пришлось принять это решение по двум причинам: во-первых, моей зарплаты, даже зарплаты старшего репортера, едва хватало на скромную жизнь, а во-вторых, я все больше скучала по своей семье.

Навещая меня, родители забивали холодильник продуктами, водили ужинать и покупали одежду, и мне хотелось обнять их еще крепче, я чувствовала себя еще более одинокой, когда они уезжали. Каждые пару месяцев я ездила домой на выходные, но внезапно поняла, что этого мало. Каждый раз я замечала, что родители немного постарели: в волосах появлялось все больше седины, и каждый раз я слышала рассказы о том, как одному из них пришлось отправиться к доктору. Я хотела быть ближе, видеть их чаще, хотя не собиралась перебираться в родительское гнездо, будучи уверена, что в таком случае радость от моего переезда быстро поблекнет.

Поскольку вакансий здесь не ожидалось, я решила переехать в более крупный город, поближе к родителям, и нашла работу в газете, где платили побольше. Конечно же, к тому времени, как я нашла квартиру, моя прибавка к зарплате быстро испарилась, а мама навещала меня пару раз в неделю, наполняя холодильник едой или привозя пирог (который помог мне обзавестись друзьями в редакции новостей), что позволяло растягивать деньги.

Кроме возвращения в мою жизнь грандиозных пирогов и воскресного жаркого, основной переменой было количество времени, которое я проводила с Томасом. Оказалось, что дорога к нему занимает несколько часов, а мои смены, стоимость бензина и его отношения с Шарлоттой означали, что мы не можем проводить вместе столько времени, как раньше. К изменениям пришлось приспосабливаться. Мне нравилось бывать с ним и то, чем мы занимались, было для меня немаловажно. Но я знала, что мне нужен приличный – или неприличный – человек, с которым бы я могла жить, ездить в отпуск, за которого могла бы выйти замуж и которому могла родить детей, с кем я могла бы радоваться мелочам жизни. Но пока я виделась с Томасом через выходные, занимаясь жестокими сексуальными играми без ограничений, я не была готова к тому, чтобы завести новые отношения. – Все это казалось суетой сует, не в последнюю очередь из-за того, что голова у меня забита всяким мусором, когда речь идет о правилах ухаживания. С этим надо было завязывать. Не с нашей дружбой – речь не о том, поскольку у нас было слишком много общего, мы многим делились, и он был и остается одним из самых добрых людей, которых я знаю. Я имела ввиду сексуальную сторону наших отношений. В этом был смысл. Я переезжала, его связь с Шарлоттой становилась все серьезнее, и без особых хлопот и заморочек, что было для нас столь характерно, мы решили остаться просто друзьями. Для меня это был своевременный шаг. К сексу втроем я всегда относилась с некоторой долей настороженности, так как, если честно, секс в известной степени подразумевает участие двух игроков, и в этом смысле при групповом сексе кто-то может чувствовать себя обделенным или ощущать недостаток внимания. Риск, по крайней мере в моем представлении, был не столь велик, так как я не испытывала сексуальной ревности, которую могла бы испытывать к своему бойфренду, совокупляющемуся с другой женщиной на моих глазах. Но мысль о сексе втроем меня все же смущала, и, несмотря на удовольствие, которое я получала, каким-то образом я поняла, что готова отказаться от грубых наслаждений с тем, кому доверяю, ради серьезных отношений. И хотя я совершенно не чувствовала себя обделенной, при всей своей рассеянности я не могла не заметить, как сильна была связь между Томасом и Шарлоттой – так что, несомненно, момент для отступления был подходящий.

Конечно, это не значит, что мне не было больно только потому, что решение было осознанным. Переезд – это великолепно, но с годами ты забываешь, что кто-то когда-то переехал. Какое значение имеет новая квартира и новая работа по сравнению с тем, что ты намеренно отказываешься от общения, центром которого был Том. Если честно, мне понадобилось некоторое время, чтобы прийти в себя.

…Смешно вспоминать, но в момент знакомства Джеймс абсолютно мне не понравился, хотя, по правде говоря, в то время мне никто не нравился. Я вроде переехала, но была в замешательстве оттого, как сильно я скучала по Томасу, и хандрила. Мы по-прежнему много общались, и он оставался другом. Он был разговорчив и открыто говорил о своей личной жизни – несомненно, он был счастлив с Шарлоттой, которая начала проводить с ним выходные так же, как и я прежде. Но это ранило. Я злилась на него, не зная, стоит ли на него злиться, злилась из- за этого на себя и постоянно прокручивала в памяти моменты нашего прошлого, что одновременное возбуждало и приводило в ярость. Мой мозг постоянно работал, пытаясь это осмыслить. Я была на пределе.

В основном я жила отшельником. Мне было неинтересно видеться с людьми, выходить или заводить разговоры о том, что не касалось моих страданий. Увы, если ты журналист, тебя порой выталкивают из офиса, и приходится этим заниматься, хочешь ты того или нет… Впервые работа стала мне безразлична, отчего, конечно же, я чувствовала себя еще хуже. Однако редактор отдела новостей не могла позволить мне киснуть так долго. Напомнив несколько раз об интервью, она в конце концов всучила мне в руки пальто, сумку, зонт и подтолкнула к двери. Я была слишком погружена в себя, чтобы возражать.

Человек, у которого я должна была взять интервью, опоздал. Я просидела более получаса, закипая, в приемной роскошного офисного здания. Повсюду были хром, стекло и декор из цветов в минималистском стиле, который напоминал связки веток, собранных у обочины, хотя, несомненно, стоил больше моей недельной зарплаты. К тому времени, когда он соизволил явиться, мои глаза уже сверкали от злости. Хотя и не в его сторону. Он послал кого-то вниз разыскать и привести меня в офис. Допустим, в этом не было ничего необычного, но в тот момент это стало еще одной причиной, по которой без видимых усилий он вывел меня из себя.

Судя по извиняющимся взглядам его опрятного помощника, случай не был редким. Джеймс был (и является) биржевым брокером, и, если поразмыслить, меня отправили взять у него интервью для газетной статьи, чтобы рассказать о новом типе пушистых нравственных финансистов, явно превалирующих в мире после обвала кредитно-финансовой системы. Я ожидала увидеть хиппи, в сандалиях и жующего побеги люцерны, в костюме, сшитом из конопли или чего-то вроде того. Но он относился совсем к другому типу людей, более того, когда я отважилась бросить быстрый взгляд на его грудь, я могла биться об заклад, что под костюмом скрывается идеальный торс.

Он крепко пожал мою руку, извиняясь за то, что заставил ждать, причем его тон извинений не предполагал. Если честно, к концу встречи я думала о том, что было бы лучше остаться в приемной. Было ясно, что, если речь шла о яркой статье с бесспорным материалом, никто не удосужился его об этом предупредить. Получить от него прямой ответ на какой-либо вопрос было сложно: он разъяснял свою точку зрения, потом делал это вновь до тех пор, пока не исчезала всякая полемика и даже интерес, и чем больше я изменяла тактику опроса, чтобы заставить его раскрыться, тем больше он замыкался в себе. Это чертовски меня расстраивало. Где-то через час я сдалась. У меня было достаточно материала, но я понимала, что у меня нет сенсационного высказывания, чего-то такого, что необходимо для успеха статьи. Это рассердило меня еще больше, и я захлопнула свой ноут и закинула его в сумку движением более резким, чем требовалось. Именно тогда он пригласил меня поужинать.

Я не могла удержаться от смеха:

– Простите?

Потом я снова рассмеялась, видя его замешательство, вызванное тем, что я не поспешила согласиться и, возможно, не выразила восторга.

– Я спросил: не хотели бы вы поужинать со мной? Или, возможно, выпить; я знаю, что журналисты очень любят пропустить стаканчик-другой.

Он раздражал меня все больше, даже когда я смотрела на него с изумлением.

– Почему вы хотите выпить со мной? И почему я должна хотеть выпить с вами? Вы не смогли ответить ни на один вопрос открыто. Как же вы собираетесь вести разговор на свидании?

Он цокнул:

– А кто сказал, что это свидание?

Я покраснела и испытала приступ ярости: на него – за грубость и на себя – за глупость. Я развернулась на каблуках и направилась к двери, но он удержал меня за руку. Осторожно, но достаточно решительно он остановил мой показательный выход.

Его тон стал мягче:

– Будет весело. Не спорю, сейчас весело не было. Попытка перехитрить друг друга. Что-то вроде поединка.

Я сделала большие глаза:

– Думаю, вы неправильно понимаете концепцию поединка. К тому же я полагаю, что ужин с вами будет утомителен. Спасибо за интервью, но…

Мои пальцы уже сжимали дверную ручку, когда он перебил меня:

– Чего вы боитесь, Соф?

Я не могла сдержаться:

– Вообще-то я Софи. И я не боюсь.

Он приподнял бровь, отступив назад и скрестив руки на груди. Думаю, тем самым он хотел расположить к себе, но это вызвало у меня желание въехать ему за неописуемую самоуверенность.

– Неужели?

И мы договорились пойти выпить. Теперь-то я понимаю, что знаки были уже тогда. Достаточно сказать, что, согласившись на приглашение Джеймса, я пожалела почти сразу, как только сказала «да». Единственное, что может звучать хуже, чем «рохля», – это «бесхарактерная рохля», поэтому я дала ему свой телефон. Записав его в свой BlackBerry, он произнес – наполовину уверенно, наполовину предупреждающе, – что если у меня не будет времени ответить на звонок, то он позвонит мне просто на работу. Мы оба знали, что я лучше отвечу, чем рискну дать повод для сплетен в офисе о моей личной жизни. Знали, что я встречусь с ним и сделаю это, скрипя зубами. Когда я прослушала в офисе запись интервью, мои зубы сжались еще сильнее. Он был умен и знал это, и подобная спесь только раздражала меня. Но не только его врожденное самодовольство заставило меня вести себя настороженно несколько часов, в течение которых я пялилась на него поверх выпивки и еды по завышенным ценам. И даже не то, что я все еще зализывала раны после истории с Томасом, пытаясь понять, как сексуальные влечения полностью овладели моим мозгом.

Попросту говоря, я устала. Отношения с Томасом заставили меня понять, что, независимо от того, насколько великолепным может быть секс, должна быть и эмоциональная привязанность, и я немного переживала, что поиски романтического идеала окажутся поисками иголки в стоге сена. Я знала, что придирчива и, честно говоря, не хотела довольствоваться тем, кто не отвечал моим бесчисленным требованиям: кто не имел понятия о любви, не был заботлив, умен, весел, кто не дорожил своей работой (это был единственный способ примирить его с моей работой, которую я любила, но которая отнимала массу времени), кто не любил детей и животных и кто против некоторого налета садомазохизма. О, и у него должна быть склонность к тому, чтобы причинять мне боль, контролировать и унижать меня такими разнообразными, изощренными и оскорбительными способами, которые он в состоянии представить, если только он на самом деле не психопат. Обдумывая список пожеланий, я, вероятно, должна была добавить в него также «луну на тарелочке» для полного комплекта. Я пришла к выводу, что в моих отношениях также должен присутствовать элемент доминирования и подчинения, но не представляла, как найти такого человека, и переживала, найду ли его в принципе. Поскольку он вообще мог не существовать в действительности. И тогда я пошла на свидание с биржевым брокером.

Мы встретились во вторник вечером. Это была моя инициатива – частично потому, что я не хотела тратить на него бесценный и на редкость полный выходной, частично потому, что, как я решила, готовый предлог о ранней смене следующим утром был хорошей идеей. Мы встретились в пабе возле его офиса, несмотря на его любезное и все же неожиданное предложение сэкономить мое время и встретиться возле моего, я предпочитала его часть города, где вероятность наткнуться на знакомых была меньше. Зачем выслушивать надоедливые вопросы на личные темы о том, что закончится единственным свиданием?

Дело было в том, что, поговорив с ним о том о сем за парой стаканчиков в баре, после его расспросов о моей работе и о том, как я попала в журналистику, мне вдруг стало жаль, что это свидание будет единственным. Оказалось, он интересный собеседник. Веселый. Умный. В курсе последних событий – это говорило о том, что он не относится к числу тех, кто «считает существующее положение дел столь тягостным», что не желает о них думать. Мы поговорили о политике, и, когда я обвинила его в том, что его взгляды на реформу системы здравоохранения настолько правые, что Аттила кажется в сравнении с ним белым и пушистым, он откинул голову и засмеялся. Услышав его смех, я почувствовала внезапное влечение, которое сразу же захотелось придушить, взглянув на вещи реально. Это не сработает, даже если я ему понравлюсь настолько, что он пригласит меня на второе свидание. Он явно не принадлежит к типу людей, играющих в доминирование и подчинение: слишком вежлив, почтителен и воспитан. Бьюсь об заклад, его неотразимая улыбка (не то чтоб я придавала этому значение, нет – я просто это отметила, как отметили бы это и вы) уступила бы место изумлению, если б я спросила его, как он относится к порке. Посмеявшись над нелепостью своих мыслей, я сделала глоток и переключилась на разговор о детских телешоу, на которых мы выросли, ловя себя на мысли, что вместо того, чтобы предаваться разным мыслям, лучше успокоиться и просто наслаждаться вечером.

После нескольких бокалов мы поняли, что все идет отлично, и решили поужинать. Мы шли по улице в поисках перехода. Поток машин остановился, он радостно схватил меня за руку и потащил за собой. Тепло его руки на мгновение заставило мое сердце биться быстрее, и я почувствовала смущение, как влюбленная девчонка. Мы перешли улицу, и я хотела высвободить руку, но его пальцы крепко переплелись с моими. Я старалась заглушить внутренний голос, твердивший мне о том, что он держит мою руку, напоминая себе, что это ничего не значит и что, возможно, он сделал бы то же самое, переводя через дорогу пожилую тетушку. Но я не переставала улыбаться. Я с трудом поспевала за ним, в то время как он шагал к ресторану, ясно давая понять, что он не намерен оставаться на холоде дольше, чем необходимо. Я закатила глаза и ускорила шаг, стараясь не дрожать. Вдруг он остановился, и я наткнулась на него. Я оглянулась в полном смущении.

– Все в порядке? Что-то случилось? – спросила я, увидев, что он расстегивает пальто.

– Все отлично, Софи, за исключением того, что вы дрожите.

– Мы стоим на холоде. Вот я и дрожу.

Я честно пыталась сдержать сарказм, но, по-видимому, он просто сквозил в моей речи. Он закутывал мои плечи в пальто. Думаю, он почувствовал, как окоченела моя спина, как я инстинктивно пытаюсь уклониться, когда он сжал мои плечи, то ли массируя, то ли предостерегая, а может, и то и другое…

– Ну же! Чем дольше ты будешь тут стоять, тем больше у меня шансов схватить простуду.

Я наклонила голову, чтобы скрыть улыбку, взяла его за руку и потащила за собой. Я вдыхала великолепный свежий лимонный запах одеколона, шедший от его пиджака. Я не могла сдержаться и улыбнулась еще шире.

Ужин был хорош. Он привел меня в скромный, но, несомненно, превосходный ресторан с уединенными столиками и внимательными, но почти невидимыми официантами. Мы болтали и много смеялись. Много шутили, что для меня немаловажно. Мне нравятся вежливые, умные люди, способные импровизировать. Он обладал всеми этими качествами, любил спорить, тем самым заставляя меня держать ухо востро и обдумывать каждое свое слово. Мне уже давно не было так интересно, и вдруг я вспомнила, как приятно заводить знакомства. Он даже пару раз ужасно сострил. Конечно, я повздыхала над его остротами и начала подтрунивать над их банальностью, но внутри я хохотала. Никогда не недооценивайте силу острот – как бы они ни были ужасны, они могут удивить и впечатлить журналиста. Кажется, он также получал удовольствие от искры, пробежавшей между нами. Когда мы спорили о разном с разной степенью серьезности, он размахивал руками. На пару шуток о силе моего характера и об одной очаровательной барышне, которую необходимо обуздать, я ответила что-то, что практически вывело его из себя, но, казалось, его не задел мой интеллект и умение аргументировать. Мне нравилось это. Мне нравился он. Также я поняла, что, глядя, как он проглатывает содержимое стакана, я в очередной раз не могу оторвать взгляда от его рта и начинаю испытывать явное влечение.

К половине одиннадцатого я жалела, что предложила встретиться среди недели. Уже было очевидно, что начало моей смены в шесть утра не обойдется без кофе и шоколадного круассана, и я с большим сожалением предложила попросить счет. Он заплатил, отмахнувшись от моей кредитной карты, как от мухи, за что я была благодарна, мельком, вверх ногами, увидев, во сколько обошелся ему вечер. Мы дошли до стоянки такси и стали ждать свободную машину. Я переминалась с ноги на ногу, чтобы согреться. Теперь было действительно холодно даже в его пальто, которое оказалось в моем распоряжении в очередной раз. Он стоял передо мной и внезапно показался менее самоуверенным, чем в начале вечера. Возможно, это было из-за того, что его галстук был ослаблен, а пиджак смят, но он выглядел более дружелюбным и способным на переживания, которые присущи всем нам. Он прокашлялся:

– Я провел хороший вечер, правда.

Я засмеялась:

– Правда? Звучит так, как будто вы удивлены.

Он что-то забормотал, но, помня, что я пошла на свидание из снисходительности, я не захотела, чтобы он чувствовал себя неловко. И заговорила с улыбкой:

– Все хорошо, я тоже удивлена. Вы оказались гораздо лучшим собеседником, чем я предполагала в нашу первую встречу.

Он был смущен, пытаясь разобраться, как воспринимать мои слова – как комплимент или как оскорбление. Он было открыл рот, собираясь заговорить, но я остановила его, наклонившись, чтобы поцеловать. На мгновение у меня была свобода действий, но затем его удивление моему внезапному порыву развеялось, и наши языки сплелись. От него пахло красным вином и красным мясом, что заставило меня улыбнуться за секунду до того, как его язык вернул меня к поцелую. Его поцелуй был уверенным, сильным, его губы прижались к моим, а язык перешел в атаку. Руки охватили мои запястья, отводя их за спину и привлекая меня ближе, призывая меня к себе. Я почувствовала, как на пустую стоянку заехало такси и остановилось возле нас, я начала вырываться, но его руки крепко держали меня, губы все еще сливались в поцелуе, когда из моих губ вырвался стон, стон возбуждения и небольшого сожаления. Когда он наконец-то позволил мне высвободиться, мы мгновение ошарашенно смотрели друг на друга, тяжело дыша, и, прежде чем он успел вымолвить слово, я заскочила в машину и, бросив через плечо короткое «пока», хлопнула дверью. Такси тронулось – я улыбнулась и помахала Джеймсу, который стоял разинув рот, по-видимому, потому что, как правило, его свидания не оканчивались таким явным побегом. Я глупо усмехнулась ему и показала язык, наблюдая, как улыбка растеклась по его лицу, когда он исчез из поля зрения. Повернувшись, я поймала взгляд водителя в зеркале заднего вида.

– Прекрасный вечер, да?

Мои губы, опухшие от поцелуев, изогнулись в улыбке вопреки желанию:

– Да, прекрасный.

К тому времени, как я добралась домой, он уже написал мне.

Тебе повезло, я ждал всего пару секунд следующую машину, иначе я отшлепал бы тебя при встрече.

Фраза «при встрече» вызвала у меня волнение. Возможно, я не единственная, кто прибегает к поцелуям для того, чтобы продолжить отношения.

Обещания, обещания :P

Я остановилась в раздумье, пальцы застыли над клавишами: отвечать ли на угрозу быть отшлепанной прямо? После трех бокалов вина и все еще под впечатлением от поцелуев я отринула сомнения.

Вообще-то я сомневаюсь, что ты способен отшлепать так, чтобы было больно :Р.

К тому времени, как я вышла из машины и зашла в квартиру, он ответил.

Почему ты так думаешь, тебя много раз пороли?

Я решила не отвечать. Джеймс был милым, но, если слегка подвыпившая женщина, набросившаяся на него с поцелуями, покинула его в возбужденном состоянии, некоторые причуды ее сексуальной жизни могли его травмировать. Одно дело – знать, что он слишком зауряден, чтобы что-то действительно произошло; другое – преднамеренно погубить то, что еще не началось. Я легла спать, но тут пришло следующее сообщение:

Между прочим, ты украла мое пальто.

Черт. Придется встретиться с ним еще раз…

Я еще не встречала мужчину, который так умело флиртовал при помощи смс. Поймите меня правильно: он, безусловно, был очень занятой человек. Мало понимая, чем занимаются биржевые брокеры, я предполагала, что это сложная работа с многочасовым напряженным графиком, за которую хорошо платят. Тем не менее в промежутках между работой, ранними пробуждениями, корпоративными встречами, командировками в Женеву и, конечно, ездой на велосипеде (вот почему он был в такой форме) у него хватало времени отправлять мне смс и письма обо всем и ни о чем. Он скидывал мне ссылки на материалы, которые, по его мнению, могли меня заинтересовать. Он присылал фотографию с ошибкой в меню ресторана, потому что полагал, что это должно привести в ярость такого поклонника грамматики, как я. Он даже прислал комментарий к статье, которую я написала о нем, что заставило меня покраснеть, потому что я отослала ему копию до нашего первого ужина, и, хотя он был вполне учтив, мне показалось, что в подтексте красной линией проходила мысль, что этот парень идиот. К счастью, он не заметил. А даже если и заметил, то был слишком очарован мной, чтобы что-то говорить по этому поводу. Кто знает? Может, среди массы безотказных женщин я показалась ему оригинальной.

Я наслаждалась его вниманием, все же пытаясь напоминать себе, что это ничего не значит и что такие люди, как он, не сходятся с такими, как я, даже если б я и хотела встречаться с ним. В чем я не была уверена. Но у этого была и оборотная сторона, понять которую мне не хватало времени. Дело в том, что с каждым новым сообщением он мне нравился все больше. Я прошла стадии, на которых пыталась сдерживать желание ему ответить, пыталась скрыть степень своей заинтересованности, но это было выше меня. Я поймала себя на том, что, перечитываю его сообщения, не в силах удержаться и не написать в ответ хоть несколько строк. Он был вежлив, весел и сыпал цитатами из «Западного крыла», что говорило в его пользу. Мы понемногу все больше узнавали друг друга и находили все больше общего. В нашей переписке присутствовал флирт, и он отпустил несколько комментариев, от которых у меня пробежали мурашки – или пробежали бы, если б я не думала, что тот поцелуй на стоянке такси немного его опьянил. Именно его начальная реакция на тот поцелуй привела к мысли, что он не сможет дать мне то, чего я ждала от секса и что было для меня столь важно. Даже зная это, зная все, что препятствовало нашим отношениям: состояние банковских счетов, социальное положение и разные политические взгляды, я с тоской думала о нем. Мне он нравился, но я старалась убедить себя, что он вовсе не так уж хорош. Чувство самосохранения? Возможно. Но и прагматизм. Я не хотела остаться с разбитым сердцем.

Со временем я обнаружила, что вспоминаю, как блестели его глаза перед тем, как он говорил что-то смешное, как изгибались его губы, когда он улыбался, и представляла, как бы мы могли переспать. Опасность, Уилл Робинсон. Еще одна встреча с ним – безумие. Глупость. В лучшем случае все кончится конфузом, в худшем – болью. Я должна отправить в его офис пальто в пакете, чтобы никто не догадался, почему оно очутилось у меня. Я не собиралась больше встречаться с ним. Не собиралась больше писать. Не собиралась идти с ним на ужин в шикарный ресторан в центре Лондона.

И, конечно же, не собиралась возвращаться домой после этого ужина без трусиков, которые я сняла и отдала ему в сумасшедшем приступе храбрости прямо перед десертом. Тщательно выстроенные планы и т. п.

Я знаю, что фишка с трусиками сносит крышу; если уж на то пошло, у меня ее снесло тоже. И на самом деле ничего не планировала. Более того, я преднамеренно носила удобное белье, не предназначенное для свиданий, поскольку была уверена, что, несмотря на периодические мечты о совместном времяпрепровождении дома за чтением газет, которое заканчивалось просмотром никому не нужных воскресных приложений из каталога Ikea, абсолютно ничего не могло произойти. Это совершенно ни к чему не приведет. Я отдам ему пальто, мы поужинаем, затем я пойду домой, и – так как у меня не будет больше его пальто и мне не нужно будет откупаться – больше он мне не напишет. И значительную часть вечера это не представляло никакой проблемы.

Я опоздала – запарка на работе – и обнаружила его в баре. Он встал, приветствуя меня, и, когда я увидела его снова, мое сердце забилось. По его глазам было видно, что он в хорошем настроении и, вопреки моим страхам, вызванным неловкостью из-за пьяного поцелуя и внезапного исчезновения, я сразу почувствовала себя рядом с ним хорошо. Что, возможно, и к лучшему, принимая во внимание все, что произошло потом.

Он с пониманием отнесся к моему опозданию, не желая слушать извинений. Мы ужинали несколько часов, растягивая удовольствие до такой степени, что, если б не унылый январский понедельник за окном, официант мог бы уже и намекнуть нам, что пора бы попросить счет и перейти в бар.

Мы говорили о фильмах, СМИ, спорили, стоит ли освещать в печати или нет последние новости, подрывающие авторитет министра внутренних дел. Было интересно, мы много смеялись. Со стороны все это выглядело как настоящее свидание. Наверняка проходившие мимо нас люди могли заметить, как временами краснело и вспыхивало мое лицо, будто я слегка перебрала. Но они не могли знать, что я пила только содовую и волновалась оттого, что Джеймс высмеивал меня за приторный тон статьи, который ему было трудно понять, и за кражу пальто. Он был внимателен на протяжении всего ужина, был тем самым Джеймсом, которого я узнала во время нашей переписки, и еще он был великолепен и обладал какой-то осязаемой силой, привлекая внимание как мужчин, так и женщин. Я понимала это – черт, сидя против него, я могла говорить связно, но это меня злило и больше, чем когда-либо, подчеркивало то, что он на самом деле не был моим типом.

Мантра «не мой тип» крутилась в моей голове без конца, пока нам не подали кофе, – это означало, что я не была столь остроумна, как могла бы быть, когда он откинулся в кресле, промокнул рот салфеткой, аккуратно положил ее на стол и сказал мне, что я должна преподнести ему подарок, перед тем как покину его, и загладить свою вину, состоящую в том, что я так долго не возвращала ему пальто. В атмосфере что-то неуловимо изменилось. Его улыбка по-прежнему очаровательна и дружелюбна, но за ней что-то скрывается… Я сжала руки, чтобы скрыть слабую дрожь, и с безразличным видом спросила, что конкретно он имеет в виду, моля богов овердрафта не оставлять меня и не вынуждать затягивать с оплатой аренды. И тут он сказал:

– Твои трусики.

Отлично, это не будет мне ничего сто…

– Стоп. Что?

Мне стоило больших усилий скрыть дрожь. Гордость? Возможно. Упорное желание доказать, что голыми руками меня не взять? Безусловно. Он молча ждал ответа. Я заерзала на месте. При таких мыслях у меня был удивительно спокойный голос и невозмутимое лицо, когда я спросила его о том, не думал ли он воспользоваться услугами специализированного магазина и купить себе женское белье там. Он разразился смехом, его белые зубы блеснули при свете свечи, и покачал головой.

– Знаешь, мне не нужны другие трусики. Я хочу твои. Прямо сейчас.

Я была сбита с толку. Это был Джеймс – смущенный поцелуем, шикарный, воспитанный Джеймс. Что он говорил? Он ждал, очевидно наслаждаясь замешательством, мелькнувшим на моем лице, но не предпринимая ничего, чтобы успокоить меня.

Вдруг меня осенило. Ха! После того как я поцеловала его и заскочила в машину, он был смущен тем затруднительным положением, в которое я его поставила. И теперь он устроил розыгрыш, пытаясь поставить в такое же положение меня. Он никогда не узнает, как близок он был к этому. Но вдвоем мы могли бы поиграть в эту игру.

Я глотнула воды, наклонилась вперед и вежливо спросила, как мне это осуществить. Мы встретились после работы, а я, считая юбки непрактичными, обычно ношу брюки. Разрешит ли он мне пойти в туалет, снять трусики там и передать их ему позже? Он был шокирован – конечно, да, он не хотел никаких сцен на публике.

Во время беседы он пристально наблюдал за мной, улыбался все больше и наконец открыто засмеялся надо мной.

– А что тебя так развеселило? – не удержалась я от вопроса.

Он указал на меня.

– Ты очаровательна. Твой подбородок поднят, а тон непринужден. Но тебя выдает твое тело.

Наперекор себе я чувствовала, что, отвечая, задрала подбородок еще выше, а мой голос стал тоньше – хотя я надеялась, что он не знает меня настолько, чтобы уловить и это.

– Не понимаю, о чем это ты.

Он дотронулся до меня, и я почувствовала, как меня пронзило электрическим током. Когда он говорил, его палец прикоснулся к внешней части моей руки, поглаживая меня так, что это оказывало на меня какое-то гипнотическое действие, мой пульс и дыхание учащались, пока я пыталась сосредоточиться на том, что он мне говорит. Крохотной частью мозга, которая не думала о том, как невероятно было обсуждать детали передачи трусиков мужчине, которого до этого я видела два раза в жизни и по поводу которого все еще была не уверена, нравится ли он мне вообще, я пыталась осознать, какое наслаждение он мог бы доставить моему телу, если только одним пальцем он уже доводит меня до безумия.

– Ты слишком сосредоточена на контроле голоса, слов. Но твои щеки горят, и взгляни на свою руку, – при этом он легонько провел по внешней ее стороне, – мгновенно хватающуюся за край стола в поиске поддержки.

Я прищурилась и опустила глаза вниз, увидев, как мои пальцы ухватились за стол из темного дерева. У меня возникло ощущение, будто моя рука принадлежала кому-то другому, я увидела себя его глазами, зная, что он был прав, и покраснела еще больше. Следует держать себя в руках. Черт. Я разжала пальцы, спокойно опустив руку на стол, демонстрируя непринужденность, которую, как мы оба знали, я не испытывала. Я сглотнула комок в горле, стараясь восстановить чувство равновесия.

– Я действительно не понимаю, что ты имеешь в виду.

Он улыбнулся снова, почти снисходительно, так, как улыбаются забавному, но все же наивному ребенку:

– Я думаю, что понимаешь. Возможно, и не понимаешь. Но ты умная, ты все поймешь в конце.

И затем он в последний раз погладил мою руку.

– Может, попросим счет?

Я наклонилась, чтобы взять сумочку, и он посмотрел на меня долгим, пронизывающим взглядом. Его голос был спокоен и настойчив и обращался к той части меня, которая была относительно спокойна:

– Иди в туалет.

Было ощущение, что мои ноги принадлежат кому-то другому, и только на середине пути я осознала, что делаю. Я, очевидно, помешалась. Вот черт, я представила, как стою в туалете и запихиваю трусы в сумку. Если он хотел поиграть в эту игру, бьюсь об заклад, я способна шокировать его в большей степени, чем он. Но когда я вернулась в ресторан, то не была полностью уверена, что права.

Оказалось, он оплатил счет, взял мое пальто и стоит возле двери. Я прошла к нему через весь ресторан, шов на моих брюках впивался между ног с каждым шагом, что усиливало мое возрастающее возбуждение…

Подав мне пальто, он обнял, на первый взгляд, заботливой рукой талию под моим пиджаком и вывел меня из ресторана. Только я знала, что на самом деле он провел пальцем под моим поясом, проверив, выполнила ли я приказ. Его приглушенный шепот, полный удовольствия, заставил меня покраснеть. Черт побери!

Мы дошли до стоянки такси. Прямо перед тем как сесть в машину, на глазах у очереди он схватил меня за запястье и развернул. Прижав меня к стене своим телом, он запустил руку в мои волосы и глубоко поцеловал, жадно накрывая рот. Другая рука все еще держала мое запястье, опуская мою руку вниз так, что я могла почувствовать эрекцию под его пиджаком. Я ощутила стыд и смущение – возраст страстных поцелуев и петтинга на публике уже давно прошел, – но я не могла устоять перед соблазном провести рукой вдоль его брюк, чувствуя, как он все больше возбуждается.

После поцелуя мы отступили друг от друга, оба тяжело дыша. Я была ошарашена, любая попытка держать себя в руках осталась в далеком прошлом. Он выжидающе смотрел на меня, но, хоть убей, я не могла понять, что он хотел от меня услышать… И тут он улыбнулся и протянул руку:

– По-моему, у тебя есть кое-что для меня.

На секунду я закрыла глаза, скрывая то, что я на мгновение забыла о его дурацкой шутке.

– Мои трусики? Ты правда хочешь их? Да?

От его улыбки у меня все сжалось внутри.

– Правда. Думаю, ты должна мне.

Я отвернулась, пряча сумочку от чужих взоров, чтобы достать из нее трусики. Конечно, я скомкала их. Я передала ему их, сосредоточившись на том, чтобы рука не задрожала, с ужасом ожидая того, что он вдруг развернет их, понюхает или что там еще!.. Он улыбнулся и положил их в карман. Я выдохнула с таким трепетом, о котором даже не подозревала, после чего он еще раз поцеловал меня в опухшие губы и наклонился к уху.

– Мы должны увидеться в ближайшее время. Ты должна прийти и забрать это у меня, и мы продолжим тот поцелуй… – он уставился на мой рот, – и кое-что еще.

Я спорила, по крайней мере, подтрунивала над его эго, но, когда я села в такси, осознала, как я была возбуждена: предложи он – и я пошла бы к нему!.. Я была сбита с толку, возбуждена, разрываясь между тем, что подсказывало сердце, голова и – скажем прямо – вагина. И тут пришла эсэмэска.

Ты завтра вечером свободна?

Я не была свободна, я должна была быть на презентации книги. С другой стороны, я знала, что могу отпроситься – конечно, пообещав отработать в выходные, – чтобы быть свободной для всего, что бы он ни придумал. Страсть взяла верх.