Услышав, как скрипнула дверь, задремавшая Лоретта открыла глаза, решив, что это её муж Артин пришёл выполнить супружеский долг. Лоретта родилась в уважаемой дворянской семье, чьё финансовое положение в последние месяцы очень сильно пошатнулось. Для пополнения сундуков властные родители вынудили девушку выйти замуж за графа Чезвика, годящегося ей даже не в отца, а в дедушки. Мнением Лоретты на этот счёт никто не интересовался – девушку просто поставили перед фактом. Сам Артин притворяться влюблённым даже не пытался, а открытым текстом заявил, что ему от супруги нужен только наследник. С этой целью он пару раз в неделю наведывался к ней вечером с какой-то дурно пахнущей мазью, смазывал промежность супруги, делал своё дело в темноте и исключительно миссионерской позе, а потом сразу уходил.

Графиня ожидала, что и в этот раз всё пройдёт по привычному сценарию, как вдруг супруг резко сорвал с неё одеяло и откинул в сторону. Испуганная Лоретта резко повернула голову в сторону. Хотя в спальне и было темно, девушка сразу поняла, что ошиблась. Навестить её пришёл не престарелый супруг, а какой-то крупный незнакомый мужчина. Сильная рука тут же зажала рот графине, лишив испуганную девушку возможности позвать на помощь. Плотная ночная рубашка за считанные секунды превратилась в оборванные лохмотья. Едва незнакомец убрал руку от её рта, Лоретта попыталась закричать, но открыв рот, не смогла издать ни звука. Насильник временно перекрыл жертве голосовые связки. Мог бы и наслать на неё паралич, но делать этого не стал. Девчонка была слишком слаба, чтобы причинить хоть малейший дискомфорт ему – князю Бездны.

Вторжение было резким и очень болезненным. Мало того что насильник не удосужился воспользоваться смазкой, так и мужское достоинство у него было намного крупнее, чем у того же Артина. Каждый резкий толчок был очень болезненным. Секс с мужем казался юной графине унылой безрадостной рутиной, от которой она никогда не получала никакого удовольствия. То, что делал с ней незнакомец, больше походило на пытку. Девушке казалось, что её насадили на острый кол, и теперь пытались разорвать на части. Не способная кричать, дёргавшаяся девушка пыталась спихнуть с себя насильника, но с таким же успехом маленький зайчишка мог пытаться одолеть взрослого медведя. Незнакомца же её сопротивление ещё больше заводило. Толчки стали ещё более резкими и глубокими, а сильные руки начали грубо сжимать мягкую грудь. Боль была настолько сильная, что Лоретта чуть не потеряла сознание. По её щекам текли слёзы. Больше всего девушке хотелось, чтобы этот кошмар как можно скорее закончился.

В этот момент в спальню супруги заглянул граф Чезвик, решивший предпринять очередную попытку зачать наследника. Увидев, как его жену грубо насилует какой-то здоровяк, Артин впал в ступор, из которого вышел уже спустя несколько секунд.

— Стра...

Насильник вскинул левую руку, и крик графа тут же оборвался. Затем какая-то неведомая сила отбросила Чезвика в сторону, прижав к стене. Она же тихонько прикрыла дверь в спальню. Демона в человеческом теле интересовала только девушка. Её престарелый супруг был лишь досадной помехой. Поэтому насильник сжал кулак, затем разжал, и Чезвика разорвало на части. Разлетевшиеся во все стороны кровавые ошмётки запачкали пол и стены. Увидевшая это Лоретта от ужаса и боли всё же лишилась чувств, и обмякла. Демон же доделал своё чёрное дело, заполнив лоно жертвы своим семенем, и сделав то, чего не удавалось старому графу, превращённому в кашу. Зачерпнув немного крови графини, незнакомец нарисовал на её животе символ, который после произношения коротенького заклинания сначала ярко сверкнул, на мгновение осветив комнату, затем исчез. Когда в спальню Лоретты пожаловала взволнованная прислуга, услышавшая какие-то странные звуки, незнакомца уже и след простыл.

20 лет спустя

ЗАРКСИС

Порядком подустав, ближе к закату добираюсь до Данмере. Обычный городок средней паршивости, как и все города, что находятся на периферии. Путь до него отнял больше времени и сил, чем я рассчитывал. Всадник преодолел бы такое расстояние значительно быстрее, чем пеший путешественник. Вот только лошади меня не слишком жалуют, а точнее боятся как огня, едва я к ним приближаюсь. Чуют твари демоническую кровь, будь она неладна. Хорошо хоть своими наблюдениями поделиться ни с кем не могут. Проходя по площади, вижу трёх голых висельников, с которых местная чернь уже успела стащить всю одежду и сапоги. Мне бы самому новая обувь тоже не помешала. Подошва пока держится, но слишком долго так не протянет, а ходить босиком что-то не слишком хочется. Но обувь – дело второе. Сначала надо поесть и отдохнуть.

Зайдя в трактир, подзываю его хозяина, и требую сытный обед и комнату, интересуясь, во сколько всё это мне обойдётся. Трактирщик придирчиво осматривает меня с головы до ног, после чего называет сумму, завышенную раза в три. Немного денег у меня ещё есть, но тратить их пока не хочется. Открыто говорю, что платить не буду, предлагая трактирщику с этим смириться, и не поднимать лишнего шума. И он смирился, дав мне ключик от комнаты. Оглядывая подавальщиц, разносящих выпивку, присматриваю одну светленькую, не особо привлекательную, зато с пухленькими губками, и требую, чтобы еду принесла мне в комнату именно она. Трактирщик в ответ коротко кивает.

Способность подчинять других людей своей воли я обнаружил вскоре после того, как мне исполнилось восемь лет. Тогда в наш приют заглянул местный епископ. Он приходил к нам как минимум раз в месяц, иногда чаще, выбирал какого-нибудь мальчишку или девчонку, и уединялся с ней или с ним на всю ночь, с молчаливого разрешения воспитателей. В этот раз подобная честь выпала мне. Когда я пришёл к нему, епископ первым делом запер дверь на ключ, предложил мне выпить воды из кувшина, а затем попросил что-нибудь спеть. На ум шли только всякие пошлые песенки, которые любили распевать ребята постарше. Но епископ явно хотел услышать что-то другое, и я спел какую-то балладу про бесстрашного доблестного рыцаря, ради спасения своего королевства бросившего вызов демонам. Я тогда был совсем мал, а потому верил, что бесстрашные доблестные рыцари существуют. Вот только существовали они исключительно в балладах и сказках. Доблесть, честь, бесстрашие, стремление помогать обездоленным – всё это чушь собачья, ни имеющая никакого отношения к реальности. Жадность, похоть, вероломство, лицемерие – вот четыре столпа, на которых стоит мир.

Дослушав песню, оголившийся епископ потребовал, чтобы я встал на колени и как следует приласкал его сморщившийся стручок. Ничего подобного я делать не стал, а когда этот урод со всей силы ударил меня по лицу, крикнул, чтобы он засунул себе в задницу ножку стула. И он это сделал. До меня не сразу дошло, что он выполняет мои приказы. Лишь после того, как голый епископ по моему приказу станцевал и попрыгал на одной ноге, я понял, что этот жирный урод слушает меня. Мой следующий приказ был уже не таким безобидным. Смахнув со стола кувшин с водой, и разбив его, я приказал епископу съесть осколки. И эта жирная сволочь подчинилась. Дрожал, давился, но продолжал жрать, пока не проглотил предпоследний черепок. Последний он всадил себе в шею как можно глубже, и рука его не дрогнула.

Сбежав из приюта в ближайший лесок, я прибился к небольшой разбойничьей шайке. Благодаря новому дару это отребье сдувало с меня пылинки и обеспечивало всем необходимым. Пока не угодило прямиком на виселицу. Но долго без присмотра я не оставался, и вскоре меня нашли они. Демонопоклонники из Братства “Чёрного терновника”. Они и поведали мне о моём происхождении и предназначении. В приюте меня частенько называли демоническим отродьем. Это было просто ругательство, и те, кто меня так называли, на самом деле не знали, что мой отец – не какой-то там прислужник или низший демон, а сам Ксарий – один из четырёх князей Бездны. Главный претендент на демонический трон. Истинный Владыка. Матерью же моей была некая графиня Чезвик. Она умерла сразу же после родов, и это не удивительно. Зачав от высшего демона, лишь одна женщина из десяти способна выносить его дитя и пережить роды. Остальные девять неизбежно умирали от истощения, как и произошло с графиней. Меня же родственники её покойного мужа объявили бастардом и сдали в приют. Спасибо хоть, что не удавили.

Зайдя в свою комнату, осматриваюсь. Одноместная кровать, стол, стул и маленькое окошечко. Для небольшого отдыха вполне сойдёт. Через несколько минут та самая девчушка, на которую я указал трактирщику, принесла мой обед – овощной суп и жареную свинину.

— Ещё что-нибудь нужно? – поинтересовалась подавальщица.

— Нужно. Пока я ем, забирайся под стол и поиграй на моей флейте.

Возмущения или удивления во взгляде девчонки не замечаю. Похоже, ей не привыкать слышать подобные предложения в свой адрес. Мне она не отказывает, но требует пару медяков, чем вызывает у меня усмешку.

— За пару медяков я и получше могу кого-нибудь присмотреть. Больше одной монеты ты не получишь. Если тебя это не устраивает – проваливай.

Поняв, что предложений получше не последует, девчонка соглашается. Пока она забирается под стол, пробую суп. Вкус – так себе, но есть можно. На соли повар сэкономил. А может быть и вовсе не положил. Пробую свинину. Слегка пережаренная и совсем без приправ. Ладно. Раз ничего другого нет, придётся довольствоваться этим. Приподнявшись, спускаю штаны до колен.

— Не слишком торопись, но и не медли. Если кончу позже, чем всё это съём – добавлю ещё один медяк, - говорю забравшейся под стол девчонке.

— Не обманешь? – уточняет подавальщица, беря мой член в руку.

— Есть лишь один способ это узнать.

Нет особой нужды о чём-то с ней торговаться, когда можно просто приказать. Но так неинтересно. К тому же мои способности, увы, не безграничны. Поначалу я грезил, что дойду до столицы, усядусь на трон, а король и вся его родня будут лизать мне сапоги. Но Лорна, моя первая женщина, объяснила, что у подчинения есть свои пределы. Чем более грешен человек, тем легче превратить его в послушную марионетку, готовую на всю. Как того епископа. От подчинения также способны защитить различные амулеты и обереги. Потому-то культисты и посоветовали держаться мне подальше от столицы. Храмовников там как грязи. По сути, в последние годы королевством управляют они, а не впавший в слабоумие старый дурак с короной на голове. Если попаду в их поле зрения, они сотрут в порошок не только меня самого, но и всё Братство. Если только чаша весов не наклониться в другую сторону. Произойдёт это или нет, во многом зависит от меня.

От размышлений о моём предназначении меня отвлекает девчушка под столом. Пока неторопливо хлебаю несолёный суп, она водит по моему дружку ладошкой. Ласково, неторопливо, словно котёнка новорождённого гладит. Затем пускает в ход свой умелый язычок, начав лизать мой член. Начинает с головки, вылизывает одну сторону, потом другую, пока не добирается до яиц. Неприятный запах от потного тела девчонку тоже не отпугивает. Сразу видно, что ей не впервой ублажать клиентов. Наигравшись с моими шариками, девчонка наконец-то заглатывает моего дружка.

Едва заканчиваю с супом и перехожу ко второму блюду, девка принимается ласкать мой член своими пухлыми губками. Сосёт она хорошо. Не так, как Лорна, но гораздо лучше уличных шлюх. Продвигаясь дальше, она старается заглотить мой член полностью, и ей это удаётся. Не удержавшись, хватаю её одной рукой за затылок, и держу в таком положении, не давая ей отстраниться, пока не слышу сдавленное покашливание. Это явный сигнал к тому, что сосальщицу лучше отпустить, иначе она мне все штаны заблюёт. Едва убираю руку, жадно хватающая ртом воздух девчонка отстраняется, пытаясь быстренько отдышаться, но уже через три секунды пропитанный слюной член вновь оказывается у неё во рту. Старательно отрабатывая обещанную награду, девчонка доводит дело до конца, и когда мой член дёргается, выстреливая семенем, не отстраняется. Продолжая держать его во рту, девчонка принимает моё семя, тут же его проглатывая. Как только мой дружок теряет сил, девка всё же отстраняется. Хочу было приказать ей прибраться, но она и без слов всё отлично понимает. Придерживая член рукой, девчонка старательно чистит его языком.

— Молодец. Заслужила, - хвалю шлюшку, кладя на край стола пару медяков.

Девчонка тут же их хватает и прячет в подол, будто боясь, что я передумаю, после чего выбирается из-под стола.

— Твоё семя очень тёплое, - то ли хвалит, то ли жалуется она, собирая пустые тарелки.

— Так оно и должно быть тёплым.

— Именно тёплым. У тебя оно почти горячее. И очень горькое.

— Не знаю, не пробовал. Всё, вали отсюда. Дай мне отдохнуть.

Едва забравшая тарелки подавальщица уходит, запираю дверь на ключ. Сняв плащ и скинув обувь, подхожу к кровати, падаю на неё, прикрываю глаза, и засыпаю раньше, чем успеваю досчитать до сорока.

Наблюдая чужими глазами, во сне вижу сначала бескрайнее поле, затем густой лес. Без остановки мчусь сквозь заросли, пока не натыкаюсь на двух лесорубов. Напрыгиваю на одного из них, опрокидываю его на землю, вгрызаюсь в шею и разрываю плоть, слыша предсмертные вопли бедолаги. Второй бородач, вместо того чтобы удрать, неуклюже размахивает перед собой топором, но ему это никак не помогает. Валю на землю и его, и уже хочу вцепиться зубами в шею, но услышав какой-то звон, резко открываю глаза. Пробудившись ото сна, встаю с кровати, иду к двери, выглядываю в коридор, и виду какого-то шатающегося пьянчужку, случайно разбившего бутылку с выпивкой. Закрыв дверь, возвращаюсь к кровати.

Присев, пытаюсь подробно вспомнить недавний сон, пока его детали не выветрились из моей памяти. Это был не просто сон, а видение. Убийство лесорубов не моих рук дело, но привкус их крови по-прежнему отчётливо чувствую, будто это я их загрыз, а не какая-то тварь. Передвигалась она на четвереньках. Неужели инфернальная гончая? Надеюсь, что нет. Ненавижу этих псин. Да и они полукровок не особо жалуют. Проверил я как-то раз на себе остроту их зубов. Больше не хочется. Не похоже, что лесорубы были их целью. Скорее они просто оказались в неудачное время в неудачном месте. Место! Длинное поле и лес. Что-то до боли знакомое. Кажется, я шёл этой дорогой вчера. Уж не по моему ли следу идёт эта тварь?

От этой мысли всю сонливость как рукой снимает. Спустить инфернальных гончих с поводка без согласия князя практически невозможно. Неужели папочка решил проверить, на что я способен? Вряд ли. Я нужен ему совсем для другого. Если меня разорвут на куски, Ксарию придётся ждать, по меньшей мере, ещё сотню лет. По демоническим меркам это не так уж и много. Но всё равно как-то слабо верится, что это его рук дело. Либо кто-то проник на псарню без его ведома, либо своих псов на охоту выпустили другие князья. Высшие демоны между собой не особо ладят. Прямо как люди. В городе лучше не задерживаться. Прежде чем добраться до меня, эти блохастые твари могут от делать нечего погрызть ещё пару десятков человек. Незамеченным это точно не останется. Как бы после такого мне на хвост “белые плащи” не сели. Нет уж, с псами лучше разделаться как можно тише, вдали от посторонних глаз и ушей. С этой мыслью покидаю комнату, в которой планировал остаться до утра.

На площади замечаю очередное сборище, а также пятерых людей, привязанных к столбам, и палача с факелом. Глашатай зачитывает приговор. Пятёрку обвинили в колдовстве, и приговорили к сожжению заживо. Оглядев хмурых “чернокнижников”, замечаю тёмную ауру лишь у одного из пяти приговорённых. Ожидаемо. Храмовникам легче и быстрее кого-нибудь сжечь, чем всё перепроверить, а уж на том свете как-нибудь разберутся, сожгли кого-нибудь за дело или по ошибке. Когда палач собирается поджечь столбы, собравшаяся на площади чернь ликует. Кретины. На этих же столбах завтра или послезавтра может оказаться любой из вас. В маленьких и средних городах, доносы – главная забава. Из зависти, мести, иногда даже из-за неразделённой любви люди доносят друг друга. А храмовникам, как мне кажется, не особо то и важно, казнить настоящих культистов или мнимых. Что одни, что другие, горят абсолютно одинаково.

Палач уже подносит горящий факел к ногам первого приговорённого, как вдруг раздаётся женский крик:

— Остановить казнь!

Как и все, оборачиваюсь на голос, и вижу молодую черноволосую храмовницу в белой мантии и белом плаще, стремительно продвигающуюся к эшафоту.

МИРИЯ

Проведя полдня в седле, приятно было сытно поужинать и понежится в горячей ванне. Хочу было прилечь и немного вздремнуть, как в дверь начинает кто-то барабанит. Надев халат, открываю дверь, и вижу заплаканную женщину. Рухнув передо мной на колени, она умоляет меня ей помочь. Как могу успокаиваю рыдающую незнакомку, и пытаюсь узнать, что у неё стряслось. Женщина объясняет, что её мужа обвинили в колдовстве и приговорили к сожжению на костре. Но незнакомка клянется своей жизнь и жизнями своих детей, что ничем подобным её супруг никогда не занимался, и его оговорили. Сделал это, по словам женщины, местный барон, решивший завладеть всем имуществом приговорённого, так как тот был довольно успешным купцом. А местные инквизиторы с радостью ему в этом помогли.

Ко мне она обратилась потому что увидела знак Светлейшего на моей груди. Носителям такого знака в любом провинциальном городке королевства было разрешено практически всё. Мы были охотниками, судьями и палачами в одном лице. Наше слово – закон. В моих силах было отменить приговор. При условии, что ещё не поздно это сделать. Переставшая рыдать незнакомка обещает щедро мне заплатить, если я спасу её мужа, но деньги меня не интересуют. Моя семья и так достаточно знатна и богата. Да и не в моих это правилах, принимать подношения от кого-либо.

К месту казни успеваю буквально в последний момент. Палач недоволен, глашатай смущён, в толпе перешёптываются. Подойдя к первому приговорённому, касаюсь его груди, и тут же отдёргиваю руку, как от прокажённого. Мой дар – чувствовать тьму в людях. В этом человеке она есть.

— Виновен, - озвучиваю свой вердикт, прежде чем перейти к следующему.

В нём ничего похожего не обнаруживаю. На вопрос, почему его обвинили в колдовстве, мужчина сознаётся, что он уже не первый месяц занимается разорением могил. Разорял он их не ради каких-то тёмных обрядов, а в попытке отыскать что-нибудь ценное. На этом его и поймали. Сжигание на костре – это перебор. Плаха – слишком много чести. Можно было бы ограничиться дюжиной плетей или сутками у позорного столба, произойди подобное впервые. Но мародёр сознается, что промышляет подобным уже второй месяц. Поэтому виселица – самое то для выродка, нарушающего покой усопших. Третьим оказывается тот самый купец, с женой которого я недавно общалась. Пообещав, что ничего плохого с ним не случится, прошу его рассказать правду. Его рассказ совпадает с рассказом женщины, и никакой тьмы в этом мужчине нет. Обнажив меч, срезаю верёвки, прежде чем подойти к четвёртому приговорённому – уже немолодой женщине.

Она представляется знахаркой, клянётся, что продавала лишь разрешённые снадобья, а запрещённое ей подкинули стражники во время обыска, так как она в своё время отказалась приготовить приворотное зелье для одного из их товарищей. И ей я верю, приказав освободить бедняжку. Пятый и последний узник – старик. Он надеялся призвать дух своего покойного сына, для чего собирал кое-какие ингредиенты. Провести ритуал должен был тёмный колдун, но он успел сбежать от стражи. Это преступление уже достаточно серьёзное. Выносить вердикт сразу не тороплюсь, и приказываю пока отправить последнего приговорённого в темницу.

Решив пять судеб, хочу уже покинуть эшафот, как вдруг замечаю в толпе зевак какого-то темноволосого парня в тёмном плаще. Для проверки на тьму мне обычно нужен физический контакт. Но ни в этот раз. Его аура темна как ночь, и это видно даже издалека. Не у каждого чернокнижника бывает такая аура. Поймав на себе мой взгляд, парень резко оборачивается и пытается уйти с площади.

— Стража! Держите парня в чёрном плаще! – кричу я, указывая пальцем на чернокнижника.

Тот тут же срывается с места и пытается удрать. За ним тут же устремляются в погоню несколько стражников с копьями и алебардами.

— Не убивать! Возьмите его живым! – кричу им вслед, прежде чем сама присоединяюсь к погоне.

Плохо, что я в Данмере впервые. Знание этого городка мне бы очень помогло. А так приходится носиться по улицам и выискивать сбежавшего чернокнижника, будь он неладен. Узкие переулки приводят меня к здание, напоминающему кузницу. Вижу черноволосого парня, загнанного в угол двумя алебардщиками. Один из них делает резкий выпад вперёд, метя беглецу в живот, хотя и я приказала взять колдуна живым. Однако беглец ловко смещается в сторону, после чего полосует противника по шее непонятно откуда взявшимся кинжалом, которого ещё секунду назад в его руке не было. Схватившись за горло, раненный хрипит и падает на колени, пытаясь зажать рану. Подбежав, пытаюсь ему помочь, пока второй алебардщик сражается с чернокнижником. Коснувшись шеи раненного двумя руками, пытаюсь магией залечить его рану, и мне это удаётся. Но пока этим занимаюсь, чернокнижник одерживает верх над вторым стражником, вонзив кинжал ему в подбородок, и уже хочет сбежать, но тут к кузнице подтягивается ещё несколько бойцов, вооружённых арбалетами, отрезав беглецу путь к отступлению.

— Брось оружие и сдавайся, - требую я.

Чернокнижник презрительно ухмыляется.

— Не дождёшься. Живым тебе меня не взять. А убить не получится. Силёнок не хватит, - самоуверенно заявляет он.

— Гордыня это - грех. Но на костёр тебя отправят не из-за неё.

Вместо ответа парень встаёт в боевую стойку, выставив оружие перед собой, и лишь сейчас замечаю, что кинжал в его руке не стальной, а костяной. Отрезавшие пути к отступлению стражники окружают беглеца, но не похоже, что чернокнижника это пугает. Вдруг слышу где-то позади, примерно на соседней улице, чей-то протяжный громкий вой, похожий на волчий. Самодовольная улыбка тут же сползает с лица беглеца.

— Проклятье! Похоже, всё-таки за мной! – бормочет колдун с досадой.

— Что? Ты о чём? – не понимаю я.

— Сейчас узнаешь, - обещает он.