"Я несся с крутого берега на стремительно мчащемся трамвае, прямо к реке. К мощной каменной лестнице с огромными ступенями, спускающимися прямо в воду. Вверху мелькали провода и какие-то приводные ремни. Трамвай непрерывно звонил, звонил. Трезвон все нарастал и, наконец, превратился в телефон у изголовья."   Фухх... сон...

За окном — полная отблесками черных окон дальних домов, серыми пятнами уличных фонарей глухая темнота.

— Это ты? Который час?..

— Половина третьего. Прости. Опять не могу уснуть.

— Что это там у тебя?

— Да, просто телевизор. Но это не помогает.

Это моя сестра Маша. Развелась с мужем, точнее, он с ней...

— Машенька, ну сделай над собой усилие, ну постарайся заснуть!

— Я стараюсь, стараюсь — но ничего не выходит. Тоска! Опять кажется, что повернется ключ и он войдет. У него ведь есть ключ, я не стала брать специально.

— Да не войдет он, — говорю я устало, — другая у него семья, и уже давно. Не терзай себя.

— Но я не могу, не могу!

— Ну, выпей что-нибудь: сто грамм бренди, например… это должно помочь.

— Нет, не надо мне. Боюсь, боюсь втянуться. Ну, поговори со мной, пожалуйста? Скажи мне что-нибудь хорошее. Скажи мне, что он вернется...

— Не скажу. Он не вернется, ты это знаешь лучше меня. Пожалей себя, пожалей меня — говорю я сестре, пытаясь справиться с надвигающейся головной болью.

— Если б была у меня жена, она бы тебе показала, как звонить среди ночи. Ну ладно, все Машка, - будет у тебя хорошо. Утро вечера мудренее. Завтра встанешь, займешься своими батиками, и все пройдет. А сейчас сделай несколько глубоких вдохов и отправляйся считать баранов. Или верблюдов... Целую.

— Целую. Дышу, иду, как сказал. Ты один у меня остался. Спи.

Она звонит часто, почти каждый вечер или ночь. Бедная моя Машка. Тоскливая, брошенная, одинокая сестренка. Ужасно ее жалко. Между нами разница всего в два года. Мы учились даже вместе в одном художественном заведении. Какая она была веселая, заводная, летящая стремительно. Теперь не узнать… Прямая спина как-то согнулась, высокая грудь вдавилась, глаза — уж не говорю, боль, боль и тоска…

Через несколько дней, на веранде летнего кафе. Обеденный час, но разговор о том же, о чем и накануне ночью.

— Я понимаю, что коньяк каждый вечер в качестве снотворного — это не лучший выход. И чревато, к тому ж. Ты права. Ну, хорошо. Я, конечно, не психолог, но думаю, что беда твоя в зацикленности на нем. Ты мужу когда-нибудь изменяла?

— Да ты что! Ты еще спрашиваешь! Как можно такое представить?

— Ну, а сейчас, когда вы уже давно не вместе?

— Ну как я могу?

— Но, ты бы хотела, теоретически встретить кого-то?

— Ну, наверное. Теоретически... А на практике, не знаю. Ни на кого смотреть не хочется. Хотя без мужчины мне очень тяжело ну, — ты догадываешься…

— Догадываюсь. Наверное, все же, у мужчин это как-то по-другому.

— Поверь. Выть хочется иногда...

— Но ты, наверное, иногда можешь и сама себя удовлетворить?

— А, ты это имеешь в виду? Да, ерунда все это… К тому же я не очень-то это и умею… Да, ничего это не решает, в любом случае…

— А ты веришь, что любовник тебе поможет себя преодолеть, выйти из хандры твоей застарелой?

— Я? Наверное… Только где он, этот любовник? Я ни на кого не смотрю, а если кто на меня взглянет, то честно тебе скажу — мне это даже неприятно бывает. Почему? — не знаю.

— Машка, ты сейчас со стула не свались.

— Что это ты?

— Я бы мог стать ним.

— Ты что??? — она даже распрямилась на стуле и вскинула на меня свои печальные темные глаза. — Издеваешься? Это…

У нее даже дыхание перехватило. На ресницах задрожали капельки. — Ты посмешнее хохму не мог придумать, утешитель хренов!?

— Машка, ты послушай… я ведь добра желаю!

— Ты что, всерьез?! Да, что там слушать? Мы же брат и сестра родные, ты не забыл? Я вот сейчас встану, сумочкой тебя огрею по уху и уйду! Далеко-далеко.

— Огрей. Я заслужил. Но знай, что я могу тебе реально помочь. И я на все ради этого, могу пойти. Даже — на такое.

— Нет, ты в самом деле такой идиот, что это предлагаешь? Вот уж не догадывалась, а думала — знаю тебя хорошо. Ну какой из тебя ухажер? Ты же брат мой, родственник, а не герой-любовник!

— Ну, что родственник, это и плюс тоже. Как-никак родная душа тебя лучше поймет, чем чужой дядя со своими понятиями. Не ты ли говорила, что чужие тебе заранее неприятны?

— Да, неприятны. Но ты вообще предлагаешь дикость полную, да еще как лекарство какое-то...

— Ты же сама веришь в такое лекарство, правда?

— Но про тебя я же ничего не говорила?

— Я ничем не хуже других. Может и как герой-любовник, тоже... Во всяком случае, никто не жаловался.

— Нет, ты положительно опасный фантазер! Как ты это себе представляешь? Мы сейчас встанем, поедем ко мне домой или к тебе и ляжем в койку, что ли?

— Ну, если ты меня послушаешь, я мог бы тебе это сказать, растолковать.

Она промолчала.

— Все начнется с романтического вечера.

— А дальше? Как всегда, да?..

— Нет, не как всегда. Дальше все будет тоже все романтическое. Тебе хотелось бы романтики?

— Да, очень хотелось бы. Но вот с тобой? Боюсь, никакой романтики не получится.

— Я уверен в обратном. В любом случае, насильно ничего не будет. Ты сможешь остановиться в любой момент.

— Да, конечно... Остановиться, — механически повторила она, погруженная в свои мысли.

— Ты согласна на мое предложение?

— Я? Нет, ты правда это серьезно? Хорошо, пусть. Вот бы видели наши родители, чем мы с тобой собираемся заняться! Но, только не заставляй меня. Это что уже сегодня нужно?

— Нет, через пару дней. Тебе нужно приготовиться. Морально — тоже. И мне тоже. Не дрейфь, Машка. Я тебе все детали объясню по телефону накануне.

Когда я уходил, она смотрела мне вслед, прямая, как стрела, с гордой осанкой ее красивой головки. Я подумал, что подготовка уже началась.

Я приехал к ней вечером, когда уже стемнело. В руках у меня был большой букет темных роз. Она открыла дверь, и я увидел, что Маша не обманула меня — она была в своем лучшем вечернем платье, которое я видел на ней только раз на одном из приемов по случаю вернисажа. Тонкие бретельки не скрывали ее округлые плечи, изящные руки были открыты, на пальцах поблескивали фамильные колечки.

— Ты доволен? — она заметно волновалась.

— Машка, ты чудо как выглядишь! — сказал я, вручая ей цветы.

Ее маленькая гостиная преобразилась: в углу появился небольшой столик с двумя приборами и вазочкой с фруктами. Стояли еще не зажженные свечи в высоких подсвечниках (когда-то подаренных на новоселье). Тяжелые портьеры на окнах были опущены — все как я просил ее приготовить.

— Где это ты раздобыл такой костюм? — спросила она, ставя цветы в вазу, — это почти смокинг, да? И эта рубашка, неужели с кружевами?

— Я старался. Может, перестарался, не знаю...

— Нет, молодец, молодец. Разве, самую малость. Зажги нам свечи, а я пригашу люстру.

Свечи разгорались медленно и потрескивали. Их запах поплыл по комнате. Она сидела очень прямо напротив меня, почти на самом краешке стула.

— Мы начинаем, не робей! — сказал я, положив свою ладонь на ее руку. Рука явственно дрожала. — Ты приготовила спальню, как надо?

— Да, — еле слышно ответила она.

— Давай выпьем немного за нас с тобой!

Мы чокнулись бокалами с коньяком. Она сделала большой глоток и закрыла глаза. Потом открыла. Еще один глоток.

— Это будто не со мной все происходит, - прошептала она, — какой-то сон...

Румянец вскоре растекся по ее щекам.

— Мы с тобой сколько лет уже не танцевали, — заметил я, — давай поставим что-нибудь расслабленное и томное. Ах, какие у вас маленькие, миленькие пальчики.

Позвольте поцеловать их?

Мы медленно кружились некоторое время по комнате, я все плотнее прижимал к себе ее тонкую талию.

— Не дрожи, Машенька.

— Ох, я бы рада, я бы рада, да не могу совладать с собой. Даже коньяк не помог.

— Я знаю другое средство. Дай мне свои губы…

— О, как ты целуешься. Не верится даже, что это ты... Ты меня так никогда не целовал.

— Тебе, кажется, понравилось? Давай повторим...

— Ох, еще, еще… Голова кружится… Ты, все-таки, сумасшедший.

— Сестричка, ты оказывается жутко сексуальная особа, а я и не знал этого…

— Это не я, это — коньяк, наверное...

— Я сейчас хочу, чтобы ты ушла в свою спальню. Там есть немного света? Ты разденешься почти полностью, останешься только в трусиках и ляжешь поверх простыней на спину так, чтобы я видел тебя всю, когда войду. Я приду к тебе через пять минут. Ты готова?

— Я? Уже? Не знаю… боюсь…

— Нечего тебе бояться: -ведь я с тобой! Помни, что ты освободишься от дурмана последних месяцев. Мы оба этого хотим, правда?

— Да, хорошо. Да, я иду уже.

Когда я вошел, ночник слабо освещал ее обнаженную фигуру, в черных тонких кружевных трусиках. Она лежала на спине, подогнув одну ногу и закинув на нее другую. Себе я тоже оставил только трусы в качестве наряда. Некоторое время я стоял у ее кровати, затем медленно опустился рядом. Наши тела еще не касались друг друга. Я взял ее за руку и опять почувствовал, пробежавшую по ней дрожь.

— Что ты чувствуешь?

— Страшно, — прошептала она.

— Обними меня, сестричка. Прижмись, вот так. И я тебя обниму. Крепче, крепче, — и ты перестанешь дрожать.

— Да, держи меня. Как давно никто не целовал мою грудь! Я совсем отвыкла… Какое странное чувство.

— Ты жаркая женщина, Машенька. Ты чувствуешь меня через трусы?

— Да, да. Ты не как брат, себя ведешь...

— Ты мне все равно родная плоть. Ох, ты тоже можешь жарко целовать, ты тоже ко мне прижалась крепко. Сейчас время снять с себя все, до конца! Ты еще боишься?

— Да немного. Не знаю сама, чего...

— Ну вот, покажи, что у тебя там? Ух, здорово! Ты знаешь, я всегда любовался твоей фигурой — стройной, женственной. Только совсем обнаженной, как сейчас, видел тебя еще девочкой…

— И я тебя…Но, не в таком состоянии, как сейчас. Слушай Костя, неужели мы сейчас?… Прости, что я такая трусиха. Похоже, это сильнее меня.

— Но ты меня хочешь сейчас?

— Да, но все же и страшно.

— Я буду нежен...

— Я знаю.

— Повернись на бок, вот так. Сожми одну мою ногу своими бедрами. Вот так. Только еще сильнее. Прижмись ко мне всем телом. Я люблю тебя сестричка. У нас все получится.

— О, да и ты меня крепче… Ты уже хочешь войти в меня, да?

— Нет, еще нет. Откинься на спину. Вот так. Я поглажу тебя рукой. О, да твое тело готово и горячо. Я сейчас только прикоснусь к тебе, чтобы ты почувствовала меня у своих ворот. Что ты чувствуешь сейчас?

— Да, да, я дрожу, дрожу…

— Ты подаешься мне навстречу. Ты хочешь, чтобы я вошел?

— Да, я хочу. Войди в меня мой любимый брат. Я жду тебя, я хочу тебя, да!

— Боже, какое наслаждение быть в тебе, моя родная, сестричка моя. Нет ничего сильнее в жизни, чем то, что я сейчас чувствую. Это счастье богов, обладать самым родным и любимым существом на свете.

— О, любимый брат. Продолжай, живи во мне! Ты наполнил меня всю. Ни с кем и никогда мне не было так хорошо. Я люблю, люблю каждую твою клеточку!

— Как я люблю сжимать руками твои ягодицы, как люблю целовать твою влажную разгоряченную грудь! Ты дышишь уже тяжело. Ты чувствуешь приближение?

— Да, совсем скоро, скоро, вот сейчас! А-а-а-а! Излейся в меня, а-а-а-а! Я умираю, умираю...

— Я иду к тебе, сестричка! Боже, боже! Ты бьешься как раненый зверек подо мной. Я, я пронзил тебя копьем, я наполнил тебя твоей же родной плотью. Люблю, люблю тебя, родная, тысячу раз люблю.

Я положил розы на смятую подушку, рядом с ее растрепанными волосами. Она медленно открыла глаза, и на лице ее заиграла улыбка.

— Что ты чувствуешь?

— Я лечу, — сказала она, — да, я освободилась. Я проснулась. Мне кажется, что-то начинается во мне, зарождается. Поцелуй меня. О, как хорошо! Еще, еще… Ты оплодотворил меня! Нет, нет, не то, что ты, глупый, подумал, — детей у нас не будет. Ты меня наполнил новой жизнью, она вошла в меня вместе с твоим семенем и она должна теперь, остаться во мне.

— Машенька, любимая! Я не подозревал, что ты можешь подарить мне такое счастье. Мне такое и не снилось. Наш романтический вечер кончился, но мне не хочется ехать домой. Хочу тебя попросить оставить меня до утра, хочу любить тебя и проснуться утром рядом с тобой.

— Конечно, милый. Твоя ласка мне нужнее всего на свете. Я тебя никуда не отпущу!

…………………………...........

— Ты спишь? - прошептала Машенька и тут-же отвечала сама себе...

— Кажется, нет. Мне показалось, ты задремал…

— Нет, я только закрыл глаза. За окнами, кажется все еще темно?..

— Я раздвину шторы, да?

— Конечно. Давай посмотрим на город. И город посмотрит на нас… Машенька, ты так хороша со спины в этом темном окне. Я как-то никогда не смотрел на тебя, как сейчас. Эта линия плеч и бедер просто - торжество пропорции и грации!

— Правда? Я бы хотела тебе верить, да не верится, что я такое совершенство. Была б такой, меня бы не бросали…

— Ну, неужели ты опять за старое?

— Нет, нет, конечно, нет. У меня в горле комок, грудь ноет — все как раньше, но теперь это из-за тебя…

— Правда? О чем ты думаешь?

— Что мы такие сумасшедшие. Это надо же было такое выкинуть! Как я могла на такое пойти? Мне и стыдно, и сладко одновременно…

— Ты боишься чего-то?

— Да. Я боюсь, боюсь что это, меня засосет... И за тебя боюсь. Ты ведь задумал все это как интрижку-лекарство от депрессии, так ведь? А потом все должно будет пойти своим чередом. А если так не получится? Тебе это не приходило в голову?

— Я люблю тебя, Машка. Как сестру, родную женщину, как любовницу- лучшую на свете. Что тебе еще надо? Не терзай себя, лучше придвинься ко мне. Прижмись посильнее всем твоим прекрасным телом.

— Так? -она пододвинулась еще ближе.

— Да, да… Дай я тоже посильнее обниму тебя. Ты чувствуешь, как я тебя хочу?

— Да, любимый. Как сладко тебя целовать. Я бы хотела обцеловать тебя всего, всего. Повернись на спину… Сюрприз!

— Боже, Машка! Кто тебя научил такому? Ооо, ты развращенная девушка, сестричка! У меня волны по всему телу от твоего языка. Ух, ух, о-о-о! Нет, только не увлекайся, а то все закончится слишком быстро.  Какая ты раскрасневшаяся и глаза сверкают! Отдышись. Дай мне твои пухлые губки поцеловать. Еще, еще…

— Тебе нравится мой сюрприз?

— Это царский подарок.

— Для самого любимого, я и стыд забыла...

— А что сейчас будет, ты догадываешься?

— Да, кажется... Но, я боюсь. Такого у меня не было. Мне, знаешь, ужасно стыдно все это. Если можно — не надо.

— Не можно, любимая. Повернись. Какая у тебя нежная кожа на бедрах! А живот, как нежный бархат. Раздвинь еще немного свои стройные ножки. Вот так, да. Ты вся дрожишь! Что ты сейчас чувствуешь?

— Я как под пыткой, то ли сладкой, то ли жестокой. О! О! Господи! Я, кажется, зажала тебе голову своими ногами? Они сами сжимаются и дергаются, не могу ничего поделать… И-и-и! И-и-и! Ой, что ты делаешь со мной! Я совсем близко, на грани...  Милый, войди в меня сейчас! Я хочу, чтобы ты наполнил меня снова. Ум-м-м! Да, так! Так! Все, все! Я за облаками! Стреляй, стреляй в меня!

 - Я, кажется, плачу? Подушка мокрая… Чувствую твое горячее семя во мне. Тепло растекается кругами по животу… Я счастлива… Тебе было хорошо со мной, любимый?

— Это невыразимо словами. Все равно, как обладать Богиней…

— Льстец, льстец ты братик.

— Правда. Я за облаками, как и ты.

— Обними меня, я буду тебя убаюкивать: Спи, засыпай мой любимый. Спи, спи. Спи - из меня вытекает… сколько ты в меня налил?..

— У меня было долгое воздержание…………………………….  Я очень рискую, но готова на все, любимый…… С тобой мне уже ни чего не страшно!

— Кажется, совсем рассвело?

— Да. Вот теперь уж окончен романтический вечер.

— А будет ли романтическое утро?

— Не знаю, — может быть…

— Слушай, наверное это утреннее настроение, но мне ужасно стыдно вспоминать, что мы с тобой вытворяли. Это даже вульгарно, как какой-нибудь сюжет из порнофильма...

— Все дело в тебе. Или во мне...

— Не понимаю.

— Мы любили друг друга, мы наслаждались друг другом, это было невероятно сильно, ярко, правда?

— Да, но такие номера, какие мы выделывали больше уместны в каком-нибудь борделе.

— Да, если говорить о платном сексе, то все это может быть частью прейскуранта и все это, конечно же может быть и грязным, и вульгарным, и скотским. То есть постыдным для приличного человека? Но ты готова это утверждать сегодня про нас?

— Нет, конечно. Но стыдно все равно. Воспитание, может быть? 

— У меня такое же воспитание, но тут я с тобой разнюсь. Есть условности, наконец: нельзя обнажаться на улице, но можно на пляже. Можно всяким бесстыдством заниматься в борделе, но это предосудительно между супругами... В общем — все относительно! Сам секс, тоже наполняется разным содержанием: похоть, насилие, любовь.

— А у нас что это?

— У нас, если честно, пока не понятно... Но что бы не вышло, я тебя, сестричка, буду любить всегда. Моя любовь стереоскопическая, так сказать, — под двумя углами зрения. Вот сейчас я, именно так на тебя смотрю.

— Я тоже... я тоже, любимый брат. Какая-то частичка во мне чувствует себя постыдной и растленной... но вся я — твоя. Мне и стыдно и сладко это вспоминать. И я ни о чем не жалею. И наверное, могла бы повторить! Если залечу… будь что будет… Главное от любимого!..

…………….............................................................

— Вот и идти пора. Ждет работа... Надо сдавать эскизы через два дня.

— Да. А я, пожалуй, приму ванну и залягу еще отсыпаться.

— Что ты чувствуешь?- с улыбкой выпытывал я у Машки...

— Я чувствую себя брошенной девушкой, на которую с утра, мрачно смотрит вчерашний любовник. Она знает, что он сейчас уйдет, и никогда не вернется.

— Дурочка, я правда спрашиваю, по честному!

— Сам дурачок. Ты ведь и так все знаешь! Знаешь, что будет еще вечер. И еще утро. И твоя дурочка сестра... И она уже точно от тебя, ни куда не денется...