Продолжение, начало здесь: https://bestweapon.net/post_101620

Итак, мы остановились на том, как один немолодой похотливый тюлень (не будем тыкать пальцами) выебал доверчивую юную девочку, не успев даже толком с ней раззнакомиться (переписка не в счет). А все потому, что эта девочка вообразила в нем сексуального мага из своих подростковых фантазий.

То есть имела место быть ситуация, для тюленя максимально нелицеприятная, для отношений максимально бесперспективная. Если, конечно, тюлень повел бы себя как все тюлени.

Но почему, — размышлял я, наглаживая Алесю после оргазма, — почему бы ему не повести себя иначе? Если в тебе увидели Властелина Фантазий — отчего бы тебе таким Властелином не стать?

Неужели настоящий ты лучше его?

В этом я точно не был уверен. Любой взгляд в зеркало усугублял неуверенность в разы. Абсолютно все, что тянуло Алесю ко мне, было в интернете и в ее воображении. Почему бы тебе не стать лучшей версией себя, — раздумывал я, — если на кону вот это? И гладил, гладил мурлыкающую Алесю, которая растеклась доверчивым ковриком по кровати.

Я вру, конечно. Вряд ли я тогда так думал. Все это думано-передумано уже потом, а тогда только поймано интуицией, от которой мозг отставал как велик от мерса. Если я о чем и думал тогда, так это о том, как бы сделать так, чтобы она не разочаровалась.

— Иди сюда, — позвал я ее. — Залезь на меня.

И она залезла. Не сразу поняла, о чем я, решила, что о позе “женщина сверху” — и удивилась, но потом распласталась по мне, как я и хотел: кожа к коже, грудь к груди. И ее лицо над моим, и кудри щекочут.

— До сих пор стесняешься? — иду ва-банк.

Виновато трясет головой.

— И я тоже. Представляешь?

— И вы?!

— Может, хватит мне выкать? Мы, между прочим, только что сексом занимались, ты не заметила?

Смеется.

— А ну скажи мне “ты хорошо трахаешься”. Если, конечно, с этим согласна. Три, четыре!

— Ты... хорошо... трахаешься, — мурчит как умильный кот, разомлевший на солнышке.

Все это я тоже вру. То есть она залезала на меня и мы говорили о чем-то, но я, конечно, не помню, о чем. Помню только, что чмокала меня сверху, а я предложил поцеловаться как люди:

— Только если будет противно, скажи. И еще, — психовал я, когда губы уже были рядом, — можешь в меня языком влезать сколько захочешь, я это люблю. Но скажи, если будет проти... иииыыы...

Или как-то так оно было.

Неважно, как, важно, что мы все-таки поцеловались. Я все-таки нырнул в эту мятную преисподнюю. Где вдруг ощутил всей кожей и всеми нервами, что:

— бесконечно люблю это существо

— это существо бесконечно любит меня

— и насрать на всех.

Странная штука — гормоны. Творят с мозгами такое, что диву даешься. Как можно любить человека, которого ты вообще не знаешь, а знаешь только его фантазии?

— А скажи-ка мне, Алеся, –– говорю (за точность самоцитирования не ручаюсь). –– Исходя из того, что я знаю о женщинах, сегодня ты впервые в жизни занималась сексом. Нескромный вопрос: это значит, что все твои истории во всех твоих письмах...

— А вы верили? –– виновато улыбается. — Правда?

— Еще раз выкнешь мне — я тебе... тебя... вот сама скажи, что с тобой сделать?

— Не знаю, — говорит. — Что хоти... что хочешь, то и делай. Я на все согласна.

— Это значит, что и твои покраски тоже...

— Угу.

— Что, вообще не красилась? Ни разу?

Крутит головой.

— Это нереально, — говорит. — Я с родителями живу. Такое только в фантазиях с ва... с тобой.

Я уже знал, что с ней делать.

— Почему это только в фантазиях? — говорю. — А ну вставай, одевайся и пошли.

— Куда?

— Куда-куда. В магазин за краской. Выкрасим тебя как скамейку сверху донизу, — говорил я и сам холодел от того, что ведь так и будет. Взаправду.

Так и было. Взаправду. Я загуглил “магазин для художников”, он оказался в ТЦ напротив. Оделись, вышли; я рассекал сибирский воздух уверенной походкой мага, Алеся была рядом — хнычущая, протестующая и снова красная до ушей. Это сейчас я эксперт по теме “как, чем и с какими последствиями краситься”, а тогда ничегошеньки в этом не понимал, — но для Алеси-то я был бог фетиша! В магазине я сразу уверенно попросил посоветовать краску, которой красят людей.

— Живые статуи, — понимающе кивнула продавщица, глядя на абсолютно малиновую Алесю. — Уже были такие, спрашивали. Лучше всего аквагрим, но у меня его нет.

— А где есть?

— В интернете надо искать. И еще есть магазин Криолан на Большой Совдеповской, 666/13, угол Малой Хрущобной.

Неумолимый я, не желая ничего слушать, вызываю такси до Малой Хрущобной и мы едем туда с обалдевшей Алесей. Удивительно, но было всего два часа дня, хоть и казалось, что я прилетел сюда когда-то там в прошлой жизни.

Магазин Криолан встретил нас ослепительными плакатами покрашенных людей, которые сразу вогнали меня в дрожь, а про Алесю даже и не знаю как сказать. Она глядела на них туда с таким счастливым изумлением, что моя дрожь росла как на дрожжах, пардон за каламбур. Услужливая продавщица выскочила нам навстречу со своим “что вас интересует”, но мы не знали, что нас интересует. Точнее, нас интересовало все. Все эти краски, сверкающие искусительной радугой с витрин и сделанные специально, чтобы красить живых людей. Вот этих пунцовых пушистых людей, которых сейчас выкрасят нахуй прямо по голому, даже и не подумав их жалеть.

Я набрал, кажется, килограмм или два разных красок и кистей, пока Алеся торчала в священном ступоре.

— Это для нее? — улыбалась продавщица. — Серьезный проект?

— Очень серьезный, — очень серьезно кивал я. И не соврал ведь: что может быть серьезней сбычи мечты? И моей, и Алесиной.

Мечта сбылась через полчаса. До того встал вопрос “где краситься”: я предлагал обратно в гостиницу, Алеся стеснялась: и попалить могут, и напачкаем. Вот такая психология у этого фетиша: как трахаться — так можно, а как краситься — так “попалить могут”. Но мне пришла в голову идея получше:

— Что это за стройка напротив? — спрашиваю. — Недострой? Заброшка?

— Вроде да. Стоит, сколько я себя помню.

— Тогда пошли.

— Там же бомжи! — пыталась образумить меня Алеся на ходу.

— Все бомжи сейчас на работе: стоят по городу, деньги клянчат.

— А назад как? И... и мыться где?

— Подсохнешь, оденешься — и на такси. А мыться в гостинице.

— Попалят!

— Да ну тебя!

В общем, да. Мы сделали это. Я выкрасил ее, блядь, с ног до головы — охуевшую, онемевшую от счастья, ужаса и того чувства, которое острее всех чувств и не имеет названия. Оно знакомо каждому посвященному в орден св. Красилия — этот экстаз, который охватывает тебя, когда красят живых девушек. Он отнимает дыхание, тело делается невесомым и хочется то ли орать, то ли умереть, то ли раствориться в краске. Я потратил половину всех купленных цветов, потому что красил Алесю щедро, густо, сразу многими цветами и слоями — синим, зеленым, черным, красным, белым, желтым, серебряным...

Как все это было? Честно: в подробностях не помню. Сильные эмоции странно искажают память: воспоминание кажется ярким до мурашек, но разбить его на детали не так-то и просто. Вся сцена сливается в нечто неделимое. Помню, что начал, конечно, с груди — и снова не с соска, а рядом. Помню, как лил краску на Алесину пушистую голову и размазывал широким фильцем, а потом и руками. Помню, что ласкал ей клитор кистью, хоть до оргазма и не довёл: хотелось не трахать, а красить. Точнее, трахать тоже хотелось, но красить больше. Помню, что иногда нес какой-то сюр, но нафиг не помню, какой. Помню, что Алеся онемела и не говорила ничего. Помню, что сам измазался как маляр. Помню, что выкрасил ее до последнего миллиметра, как и мечтал — от подошв до кожи на голове, от клитора до ушных каналов, от ануса до ноздрей, и всю-всю-всю кожу и волосы многими-многими густыми слоями в пестрых липких разводах...

Эта неузнаваемая сисястая палитра, в которую я превратил тогда Алесю, охуенно смотрелась и с чисто декоративной точки зрения. Во мне явно пропал художник-абстракционист. Я успел нафоткать ее до темноты (фотки не покажу, пардон, хоть и очень хочется).

Бомжей не было. Никого не было. Мы прятались на третьем этаже — там поменьше говна. Под нами шумела Малая Хрущобная — или, может, Средняя Вахтерская, не помню. Снизу воняло, но не сильно. Мы глупые, да? Я тогда ещё не знал, что аквагрим не смывается с одежды...

Чем кончился этот самый важный в нашей жизни день? Суетой. Время остановилось для нас, но о нем напомнил закат. И Алесина мама, названивавшая каждые полчаса. Покрытая лоснящимися слоями всех на свете красок, Алеся пыталась говорить нормальным голосом в телефон, который я держал у ее уха, но выходило все равно хрипло и очень стремно. Немудрено: пережить такое.

Выкрашенная Алеся была потрясена. Да и я тоже, просто лучше владел собой.

Скажу сейчас то, чего никто, наверно, здесь не поймет: покраска в заброшке оглушила нас сильнее, чем секс. Мой внутренний душнила уже все подсчитал и разложил по полочкам: секс выпустил из нас пар, накопленный за три года, поцелуй сделал нас родными людьми, а покраска вытолкнула в иные миры. В ледяной вакуум красочного космоса. После такого хочется, казалось бы, выплескивать впечатления, трещать как попугай, ласкаться, — но мы молчали, доверху полные моментом. Это было то невозможное, когда реальность выше и полнее любых фантазий. Алеся просто сохла, подставляясь ветерку, а я молча фоткал, показывал ей, она стонала — и я фоткал дальше. Может, мы за эти четыре часа в заброшке прожили и сблизились больше, чем кто-нибудь за десятки лет.

Описание процесса? Я пытался сочинить что-то — у меня ведь неплохо получалось описывать, как красят голых впечатлительных девушек, — но все поудалял. И именно потому, что в сравнении с воспоминаниями все это выглядит не просто смешно, а кощунственно.

Дальше все было как-то кубарем и не так, как хотелось бы. Алеся сильно психовала из-за родителей. Мы домчали в гостиницу на такси, — было даже некогда смаковать свою покрашенность на людях, хоть это и важный бзык нашего фетиша; я довольно быстро отмыл Алесю (спасибо фирме Криолан), вытер, не успев толком прочувствовать ни того ни другого, осмотрел ее, нет ли следов преступления, и мы снова погнали на такси –– теперь уже к ней. Она выскочила, хлопнула дверью...

Так и кончился этот день. Назавтра был новый –– тоже с Алесей, — а между ними переписка до ночи и попытки уснуть, похожие на бред под температурой. 

В 8:30 утра я ждал Алесю в такси. Не под ее домом — дальше, за углом: она так попросила, чтобы не спалиться. Приехали, вошли в номер, я спросил, что первое — краска или секс? Алеся жалобно улыбалась, я предложил бросить жребий. Выпал секс.

Краска, впрочем, тоже была в тот день, — много краски. Да и секса тоже.

Эти первые наши игрища остались в памяти таким сплошным «аааа». Но один секс запомнился до мельчайших подробностей. Я описывал его в рассказах, последний раз вот совсем недавно:

“Она и вернулась: бесшумно открыла дверь и вплыла голышом.

Женька всегда одевалась, встав с кровати. А тут – голая, улыбчивая, не прикрывается нигде и несет ему свое тело не спеша, смакуя каждый миг, смущенная и бесстыжая одновременно. Я взрослая, – красовались перед Родионом гордо торчащие груди, – хоть и похожа на девчонку, но я взрослая, я твоя жена и я пришла, чтобы ты меня поимел. Мне стыдно, – говорила ему масляная щелка, – ведь я еще не привыкла быть такой; но это стыд без страха – сладкий, щекочущий, который и сам по себе почти секс...

– Привет, – сказал Родион.

Женька присела рядом, молча улыбаясь, и откинула одеяло. Не может быть, думал Родион и смотрел, не дыша, как она склоняется к его члену и нежно-неуклюже будит его губами. Член вздыбился мгновенно, как по команде, и Женька, кинув в Родиона очередную стыдную улыбку, влезла на него верхом. Взяла член и стала, морщась, вводить в себя, пока не напялилась вся.

Это происходило в полном молчании. Но главное было потом: она нагнулась к притихшему Родиону, ткнулась носом – и вдруг лизнула его в губы. Параллельно Родион ощутил, как член обтягивается живым чулком, выдавливающим из него сладкий сок, – а Женька лизала и лизала, как щеночек, в губы, в нос, в щеки, в глаза и везде, где доставал ее влажный нетерпеливый язык, – то и дело обтягивая член и смакуя его в себе.

Это было слишком. Никто под луной не испытывал такого блаженства; Родион взвыл и рухнул куда-то в кипящую лаву, простреливая Женьку насквозь до позвоночника, – а она лизала и лизала его, слизывая слезы и смешивая их с мятной своей слюной. Бедра ее наращивали ритм, но Родион уже не мог и выпал в никуда, растекшийся, сдутый, истекая слезами и кончей. Где-то сверху оставалась она, Женька, голодная, лижущая, ебущая его, скачущая на пустом члене, который за какие-то секунды снова окаменел и распер ее до горла...”

Тут буквально ни слова выдумки (в отличие от всего, что вы прочли перед этим, где правда только события, а все ощущения и детали я вдохновенно сочинил по их канве). Почему запомнилось? Потому что это ведь такое чудо — превращение девочки во взрослую женщину. И еще потому, что я никогда раньше не испытывал ничего подобного. Правда. Никогда и ни с кем. Как-то совпало все вместе — и телесное, и душевное, одно помножилось на другое...

Было это — смешно сказать — на четвертый день нашего нелегального романа. Алеся наотрез отказывалась легализовать его. Почему — я догадывался, конечно, а еще лучше понял уже потом, когда впервые пошел против ее воли.

Я просто явился к ней домой. Алеся мне это запретила, но я старикан упрямый, если что задумал — выпью обязательно. Адрес ее знал по такси: Нижняя Заштатная, 18, частный дом, никаких секретов. Просто пришел, чтобы сказать ее родителям: так и так, мол, влюбился в вашу дочь, и что прикажете мне делать?

Не очень хочу писать об этом. Не потому, что были какие-то сцены и прочая санта-барбара. Нет, единственный, кто психовал — это Алеся, а мы с ее родителями довольно-таки вменяемо пообщались. Просто — да, были проблемы, а здесь все-таки другой жанр. Родители в шоке были, конечно, но в конце концов даже оказались как бы и не против, единственное, на чем их зациклило — отъезд. Отпускать от себя Алесю они не хотели ни за что, несмотря ни на какую любовь, ни на какое совершеннолетие и ни на какие права.

Пожалуй, разделаюсь с этой темой в два щелчка: в итоге я увез-таки Алесю к себе, причем все оформили в России, даже и разлучаться не пришлось. Не скажу, что это было быстро и легко, потому что это было долго и трудно. Зато я свозил Алесю в Москву, где она тоже ни разу не была, а я был только раз в бородатом и довольно засранном 1998 году.

Короче: Алеся залетела. Самым банальным образом: гандоны кончились, мозги тоже, и вот это вот хорошо знакомое “не кончишь в нее — не жить тебе на белом свете”. Но все вышло к лучшему, потому что, во-первых, у нас появилась отличная дочь, а во-вторых, родители Алесины сменили гнев на милость и тоже засобирались в США. В итоге вот уже 5 лет мы живем вместе (не в одном доме, не пугайтесь). На это ушли хуильоны нервных клеток и чуть меньше денег, но это весьма божеская плата за Алесю, я считаю. Можно даже сказать, я выиграл ее по акции.

Итак, теперь вы знаете достаточно для того, чтобы я мог не отвлекаться на бытовуху и сосредоточиться на главном. А главное будет в следующей серии.