Через два дня после того, как мои жены сообщили мне, что американцы проводят операции вблизи нашей фермы, я примостился на полу грузовика Zil, пока Башира везла меня к американскому контрольно-пропускному пункту на пустынной дороге в сторону Иордании. Это была моя первая поездка с фермы за почти три месяца, и я ехал с неохотой. Единственное, что двигало мной, - это чувство долга и желание уладить все дела, чтобы я мог воссоединиться со своей семьей. Последние два дня были самыми горько-сладкими в моей жизни. Мои жены плакали и цеплялись за меня, и, боюсь, я был не намного тверже. Покинуть их вот так было самым тяжелым поступком в моей жизни. Из задумчивости меня вывела вздрогнувшая Башира, остановившая грузовик.

— Впереди контрольно-пропускной пункт, Habib, - сказала она.

Я посмотрел через лобовое стекло. Конечно, примерно в миле отсюда я мог различить несколько бронетранспортеров, преграждающих дорогу. Я вздохнул и потянулся к дверной ручке.

— Позаботься о нашей семье, пока я не вернусь, Шеба. Я вернусь так скоро, как только это будет возможно.

Она кивнула, по ее щеке скатилась слеза.

— Аллах защитит тебя и вернет к нам в целости и сохранности, Habib. Помни о нашей любви и будь быстр в своих делах.

Настала моя очередь кивнуть. Я поцеловал ее, и она яростно прижалась ко мне. Наконец я осторожно отстранил ее и вылез из кабины. Я стоял на обочине дороги, пока она разворачивалась и с ревом уносилась прочь. Я смотрел ей вслед, пока она не превратилась в точку на горизонте, а затем повернулся и пошел к контрольно-пропускному пункту. В тот день осужденные шли с большим нетерпением, чем я. После первой сотни ярдов мое больное колено начало протестовать, но я стиснул зубы и захромал дальше.

Примерно в пятистах ярдах от контрольно-пропускного пункта я поднял руки над головой. Нервы покалывало, когда я чувствовал, как пушки «Бушмастер» на «Брэдли» наводятся на меня. В ста ярдах от контрольно-пропускного пункта я остановился.

— Я американский пилот, - крикнул я.

Мое простое заявление растревожило пресловутый муравейник. Как только я доказал свою правоту, предъявив удостоверение личности, солдаты на контрольно-пропускном пункте отнеслись ко мне так, словно я был вторым пришествием. Вскоре я уже сидел в кондиционированном «Хаммере» командира взвода с бутылкой воды и шоколадным батончиком. По рации он передавал новости своему командиру роты. Через пять минут меня уже везли обратно в штаб батальона – блудный сын, вернувшийся в лоно большой зеленой команды.

Командный пункт батальона находился примерно в десяти милях. По дороге командир взвода засыпал меня вопросами о том, как мне удалось продержаться так долго в одиночку. Мне пришлось улыбнуться, когда я начал рассказывать свою тщательно подготовленную легенду. Я был совсем не против рассказать ее молодому лейтенанту, потому что это была хорошая практика. Я разработал историю, в которой в основном была правда, но не вся.

— При катапультировании я потерял сознание. К счастью, меня нашли фермер и его семья. Они прятали меня от повстанцев, пока не узнали, что ваш отряд находится неподалеку.

Он навострил уши при слове «повстанцы».

— Этот район безопасен, сэр, S2 (разведывательный отдел) говорит, что со второго месяца войны здесь не было никакой активности. Единственная причина, по которой мы здесь находимся, - это тренировка перед тем, как мы двинемся на запад, чтобы заменить подразделение на сирийской границе.

— Что ж, лейтенант, у меня есть важные новости для ваших разведчиков. ZSU-23, сбившие меня, прибыли из этого района. По крайней мере, в двадцати милях отсюда находятся остатки двух дивизий Республиканской гвардии, которые затаились и набираются сил.

Конечно, он мне не поверил, как и S2, но я заронил в их умы достаточно сомнений, чтобы заставить их хотя бы бегло взглянуть на несколько точек, которые я зафиксировал на карте. Они отнеслись ко мне немного серьезнее, когда беспилотник, посланный ими на одно место, был немедленно сбит. Я оставался на КП до конца утра, отказываясь эвакуироваться в тыл, пока не встречусь с кем-нибудь из отдела по связям с общественностью. Я ни за что не оставил бы свою семью в центре потенциальной зоны боевых действий без какой-либо защиты. Я провел час с майором из отдела по связям с общественностью. Я изложил свою историю о том, как семья Хассан спасла и приютила меня. Парень из отдела по связям с общественностью все записал, достал спутниковый телефон и прояснил ситуацию с оказанием помощи Хассанам вплоть до командующего войсками. Оказалось, что идея о том, что семья фермера из суннитской пустыни поможет мне, считалась чем-то вроде переворота в связях с общественностью.

Когда вертолет прилетел, чтобы доставить меня обратно в Аль-Джабар, Кувейт, через восемьдесят пять дней после моего последнего взлета оттуда, я был готов к вылету. На огромной авиабазе меня встретили как героя, после того как несколько месяцев назад меня, по сути, оставили умирать. Несмотря на мои протесты, меня сразу же поместили в базовый госпиталь. Мне сказали, что это обычная практика и что, если все будет в порядке, я пробуду там всего день или около того. Я принял хороший, длинный, горячий душ, затем в палату явился парикмахер и в кратчайшие сроки привел в порядок мою бороду и длинные волосы. Мне было странно смотреть на себя в зеркало, потому что лицо, смотревшее на меня, уже не было моим. Эта мысль не давала мне покоя, но я взял себя в руки и надел летный комбинезон, который мне раздобыл мой старый отряд.

Остаток дня и вечер прошли в бесконечной череде совещаний. Через мою комнату проходили все – от отдела по связям с общественностью до контрразведки. Единственный перерыв я получил, когда санитар принес мне ужин. Он легко стал моим любимым посетителем, когда смахнул крышку с подноса, наполненного стейком, картофельным пюре и техасскими тостами. Я смотрел на себя по CNN, когда военные включали пропагандистскую машину. Меня передергивало при упоминании о том, что я какой-то герой, потому что ничто не было так далеко от истины. Правда, я улыбнулся, когда говорящая голова заговорила о благородном бедуинском фермере, чья семья приютила меня. Было неприятно, что Хасана изображали героем, но он должен был быть в центре внимания, чтобы не привлекать внимания к моим женам. Мне показалось приятным штрихом, что я сказал, что его убили, когда он пытался тайно переправить меня на американскую территорию.

Самым сложным для меня было интервью с группой по расследованию места крушения. Мне до глубины души было больно вспоминать о смерти Пита Костаса. Именно от следователей я узнал о причудливой цепочке событий, которые привели к тому, что меня не спасли. Я не чувствовал себя счастливчиком, зная, что из-за серии событий, которые случаются один раз на миллион, люди все еще ищут меня в сотне миль от места, где я разбился. Аварийная группа выехала в девять часов вечера. Я устал, но был слишком возбужден, чтобы уснуть, пока моя симпатичная блондинка-медсестра не принесла мне секонал. Она сидела и разговаривала со мной несколько минут. Полагаю, она решила, что я оценю общество женщины после моих испытаний в пустыне. Она была достаточно приятной и хорошо выглядела в своей униформе, но не могла сравниться ни с одной из моих жен.

На следующее утро я встал рано, поначалу дезориентированный, когда выплыл из сна, вызванного барбитуратом. Ни постель, ни комната, ни особенно то, что я проснулся один, не казались мне правильными. Я встал и воспользовался удобствами, но даже это было странно. Я был поражен тем, как сильно я соскучился по своей семье и нашей ферме, а ведь прошел всего один день. Персонал больницы отвлекал меня от переживаний до конца дня, пока я проходил самый тщательный медосмотр в своей жизни. По сравнению с этим испытанием строгий летный медосмотр класса I показался мне простым осмотром. Меня тыкали, прощупывали, делали рентген и бесконечно расспрашивали представители всех специальностей. Проработав с медициной большую часть своей взрослой жизни, я знал, что медосмотр прошел не слишком удачно. Это стало очевидно, когда мне пришлось заново проходить тесты на слух и зрение.

Когда я закончил последний тест, было уже почти 14:00. Я вернулся к летному хирургу, который, читая результаты, хмыкнул и замялся. Он отлучился и оставил меня сидеть в своем кабинете. Через пятнадцать минут он вернулся и велел мне следовать за ним. Я понял, что новости не очень хорошие, когда он привел меня в кабинет командира госпиталя. Он ввел меня внутрь, и я предстал перед привлекательной женщиной, сидящей за столом с моими записями перед ней. Ее улыбка была почти материнской, когда она указала на стул перед своим столом.

— Ты не очень удачно выбрался из этого маленького приключения, капитан Паппас, - сказала она.

Мне пришлось улыбнуться. Она не могла ошибаться.

— Я так понимаю. Каков вердикт? - спросил я.

— Ты попал в яблочко, капитан. По результатам последнего летного медосмотра у тебя двадцатипятипроцентная потеря слуха на левое ухо. Требуется корректирующая операция на левом колене, чтобы устранить серьезные повреждения связок. Даже после операции о карьере марафонца можно забыть. Кроме того, в левом глазу почти полностью потеряно периферийное зрение. Потерю слуха, вероятно, можно будет отменить, но две другие проблемы не позволят летать.

Я уже почти все понял. Конечно, это не было для меня тем печальным событием, о котором думал полковник. Тем не менее я торжественно кивнул. Ей определенно не нужно было знать эту информацию.

— И что теперь будет? - спросил я.

— Ты можешь попросить, чтобы тебя перевели в другую сферу деятельности, однако, поскольку ты не состоишь на действительной службе, скорее всего, ты пройдешь медицинскую комиссию и будешь отправлен в отставку по медицинским показаниям. Ведь твоя гражданская карьера не связана с авиацией?

— Нет, мэм, в обычной жизни я ассистент врача. В основном я работаю с травмами в отделении скорой помощи.

Полковник слегка рассмеялась.

— В реальной жизни я примерно так и поступаю. Я приняла тебя за какого-нибудь крутого пилота авиакомпании. Я признаю тебя непригодным к полетам и рекомендую уволиться по состоянию здоровья. Специалисты по связям с общественностью слюной изойдут, чтобы показать тебя во всех новостях. Герои сейчас в дефиците.

Я посмотрел на нее с тревогой: выставлять себя героем – последнее, чего я хотел. Я попросил у нее несколько минут наедине. Она отпустила хирурга. Когда он вышел за дверь, она пытливо посмотрела на меня.

— Мэм, я не хочу быть замешанным во всем этом, ни на секунду. У нас есть герои. Они стоят на блокпостах, проводят операции и каждый день рискуют подорваться на СВУ. Разбив самолет и спрятавшись в подвале на три месяца, я не вхожу в эту лигу. Было бы нечестно даже пытаться это сделать. Можешь мне помочь?

Она так и сделала. К счастью, полковник Сара Симон была резервистом и офицером медицинской службы – двумя группами людей, которые не против время от времени подкручивать хвост системе. Она сняла трубку и вызвала своего штатного психиатра. Я ждал в приемной, пока полковник Симон и ее психиатр с гарвардским образованием обсуждали то, что полковник считала умеренным случаем ПТСР (посттравматического стрессового расстройства). Вскоре мой физический профиль был P-3 (постоянная сильно ограниченная дееспособность) в нижних конечностях, слухе, глазах и T-3 (временно сильно ограниченная дееспособность) по психиатрии. С посттравматическим стрессовым расстройством сотрудники отдела по связям с общественностью сочли меня несерьезным человеком, поэтому они бросили меня, как дурную привычку.

В тот вечер я разыскал некоторых своих друзей и коллег в офицерском клубе. Довольно много ребят из моего старого подразделения все еще были здесь. Это было не очень приятное воссоединение, потому что все уже слышали, что меня комиссовали. Среди летчиков быть снятым с должности – все равно что заболеть раком: никто не знает, как к тебе относиться, и все тебя жалеют. Джерико Хименес был исключением из правил, но Паппи был исключением из большинства правил. Мы сели за столик и подняли тост за Пита Костаса безалкогольным пивом. Я спросил Паппи о Вики. Она была моим личным делом, которое, как мне казалось, требовало завершения.

— Поначалу она восприняла это очень тяжело, партнер. Через две недели мы все уже считали вас мертвым. Она оплакивала тебя и Пита около месяца. Но когда в прошлом месяце ее подразделение вернулось в Тинкер (база ВВС Тинкер, штат Оклахома), она снова начала встречаться. Я знаю, что ты ей небезразличен, Ник, но она молода и амбициозна, ее карьера сейчас на первом месте.

Я улыбнулся Пэппи. Он пытался мягко подвести меня и предостеречь от погони за ней, чего делать не стоило.

— Я позвоню ей, когда вернусь в Штаты, но я не собираюсь пытаться возродить то, что у нас было. Я не думаю, что мы подходим друг другу в долгосрочной перспективе.

По возвращении я все-таки позвонил Вики Сальваторе. У меня не было никаких сомнений или опасений по этому поводу. Она была искренне рада меня слышать, особенно когда я дал понять, что звоню как друг. Мы поставили точку в наших отношениях, поговорив по телефону. Я услышал облегчение в ее голосе, когда искренне пожелал ей всего хорошего с ее новой любовью.

На следующий день я уже летел в Германию. Через два дня я был пациентом медицинского центра Уолтера Рида в Вашингтоне. Покинуть Кувейт было несложно. Черт, мне даже не пришлось собирать вещи, потому что все, что мне принадлежало, было упаковано в коробки, как только меня объявили погибшим (MIA). Уолтер Рид был клиникой Майо среди военных госпиталей. Только лучшие врачи были достаточно хороши, чтобы лечить военное начальство и политиков. Последние три недели службы в ВВС я провел в Уолтер-Рид. На первой неделе мне сделали артроскопическую операцию на левом колене, а на второй – медицинскую комиссию. Я ежедневно проходил курс физиотерапии, ожидая решения медицинской комиссии.

Через двадцать шесть дней после выписки из больницы меня отправили в отставку по медицинским показаниям, я получал шестьдесят процентов пенсии по инвалидности и около 1500 долларов в месяц, не облагаемых налогом. Я также ушел с чеком на сумму чуть более тридцати тысяч долларов: пять месяцев зарплаты и пособия. Деньги не облагались налогом, поскольку были заработаны в зоне боевых действий.

Я провел в Вашингтоне еще два дня. Я переделал свой официальный паспорт в обычный гражданский, обошел посольства, чтобы получить иорданскую, иракскую и кувейтскую визы, и открыл банковский счет в Иордано-Кувейтском банке. Я перевел свой пенсионный чек на счет в Иордано-Кувейтском банке.

Я отправился из Вашингтона домой, в Палмдейл, чтобы уладить свои финансовые дела. В аэропорту я взял напрокат машину и поехал на встречу с Гэри Райтом, моим адвокатом. Гэри тоже был моим другом и был очень рад, что я благополучно вернулся. Гэри обручился как раз перед тем, как я отправился в Персидский залив. Он сошелся с девушкой по имени Кайла Торп, которая работала в «Крылатой штучке», баре-ресторане типа «Хутерс». Это удивило меня, потому что Гэри был мормоном и даже более строгим, чем я. Гари потребовалось десять минут, чтобы перестать говорить о своей новой жене и дочери. Он показал мне семейную фотографию на своем столе: Кайла, его приемная дочь Эмма, он сам и эта бестолковая гончая собака. Когда мы наконец перешли к делу, он тщательно все записывал.

Я поручил Гэри действовать от моего имени, продавая мой таунхаус в Палмдейле и инвестиционный дом в Дейтоне. Благодаря тому, что Гэри действовал по моей доверенности, мне не нужно было присутствовать на закрытии сделок. Гэри сказал, что рынок недвижимости в то время просто сходил с ума: за последние полгода недвижимость подорожала на тридцать процентов. Он считал, что жилье быстро уйдет. Я доверил ему найти для них такую стоимость, которая принесет мне хороший доход и при этом позволит быстро продать их. Мой таунхаус находился в элитном районе с множеством удобств. Это была довольно шикарная холостяцкая квартира с двумя спальнями и двумя с половиной ванными. Я сказал Гэри, что цена должна включать дом и его содержимое. Он с сомнением отнесся к моему переезду из страны, но я знал, что он сделает все именно так, как я хочу.

Следующей моей остановкой был магазин, где хранился мой Lexus. Владелец магазина, Пол Пуласки, обслуживал мои машины с тех пор, как я переехал туда из Орландо, пять лет назад. Пол был еще одним хорошим человеком, возможно, лучшим из всех, кого я когда-либо встречал, за исключением Джима Глисона. Сын Пола проходил базовую подготовку, а его дочь была курсантом Академии ВВС. Я немного знал сына, когда лечил его в приемном покое, когда на него напала пара питбулей. С дочерью я никогда не встречался, но, судя по ее фотографии, хотел бы познакомиться. Пол сказал, что продаст мою машину. Лексусу было пять лет, но он все еще был в отличной форме.

На следующее утро я явился в отдел кадров своего гражданского работодателя, больницы Палмдейла. Алтея Уотли, начальник отдела кадров, лично помогла мне заполнить бумаги о прекращении трудовых отношений и обналичить мой 401k. Мы с Алтеей были хорошими друзьями, она считала себя моей старшей сестрой и считала своим долгом свести меня с каждой незамужней женщиной в больнице. Я даже слышал, что на ориентации новых сотрудников для незамужних женщин меня рекомендовали как подходящую кандидатуру для замужества.

— У некоторых медсестер будут вытянутые лица, когда об этом станет известно, Ник. Все беспокоились о тебе, когда ты пропал, а теперь ты планируешь исчезнуть снова.

— Они это переживут, Теа. Они все равно знали, что я безнадежно влюблен в тебя.

Она разразилась своим заразительным смехом и шлепнула меня по руке.

— Я все пытаюсь уговорить Элдона позволить мне держать тебя на стороне, но он на это не идет.

Алтея была ростом около пяти футов и плотного телосложения, а ее муж, Элдон, - не меньше шести футов и шести дюймов и тощий, как бобовый столб. Они были самой неправдоподобной парой, которую я когда-либо видел. И все же они безумно любили друг друга. Я всегда им завидовал, пока не встретил свою собственную любовь. Алтея уламывала людей из Prudential и отправляла им по факсу формы для конвертации моего 401k в счет денежного рынка. После уплаты налогов и штрафов у меня останется чуть больше двухсот тысяч долларов. Они обещали на следующий день выслать мне чеки на счет. Я поцеловал и обнял Тею на прощание, а затем направился в банк.

Мне пришлось ждать пятнадцать минут в местном отделении сберегательного банка Палмдейла, прежде чем я смог поговорить с Джиной, управляющей отделением. Джина была еще одной старой подругой. Она работала здесь старшим кассиром, когда я открыл свой счет. Мы с Джиной даже встречались несколько раз, пока она не нашла подходящего кандидата. Джина помогла мне обналичить несколько депозитных сертификатов и закрыть сберегательный счет. Сертификаты в основном достались мне в наследство от Глисонов. У меня их было четыре, каждый стоимостью от пятидесяти до шестидесяти тысяч долларов. Мои пенсионные счета также находились в банке Джины. Я регулярно откладывал чеки Национальной гвардии с ежемесячных учений в Roth IRA. Когда мне было восемнадцать, я поставил перед собой цель – к сорока годам иметь в банке миллион долларов. Думаю, я бы ее выполнил, потому что в тридцать четыре года половина этого состояния работала, помогая мне заработать вторую половину.

Я разделил деньги со всех своих закрытых счетов и последних зарплат на три кучки. Я оставил сто пятьдесят тысяч на счете денежного рынка в Palmdale Savings, купил кассовый чек на сто пятьдесят тысяч и дорожные чеки на двадцать восемь тысяч долларов. Джина помогла мне связать мой расчетный счет с новым счетом в банке Иордании и Кувейта.

Я проторчал в Палмдейле еще два дня, большую часть времени потратив на упаковку личных вещей, отмену коммунальных платежей и прощание с друзьями и знакомыми. В воскресенье днем я обменял арендованную машину на пикап с длинным кузовом, загрузил его и отправился в путь. На данный момент я отсутствовал тридцать три дня.

Я проехал от Палмдейла до Атланты. Я поехал в Атланту, потому что это был ближайший город с крупными дистрибьюторами медицинского оборудования и расходных материалов. Мне потребовалось два дня, чтобы найти все необходимое для организации небольшой медицинской клиники. Я купил три сверхпрочных контейнера, каждый из которых был длиной четыре фута, шириной два фута и высотой три фута, и упаковал в них оборудование.

Рано утром на тридцать шестой день я покинул Атланту и направился обратно в Вашингтон. Я был уже близок к финишу, оставалось сделать всего несколько дел. Я прибыл в Вашингтон достаточно рано, чтобы посетить отделение Иордано-Кувейтского банка, расположенное рядом с посольством Кувейта. Положив там сто пятьдесят тысяч долларов, я сразу же обрел новых друзей. Я сел с одним из помощников менеджера и рассказал о своих планах на поездку. Он согласился перевезти три контейнера на мое имя в филиал в Аммане, Иордания. Я остановился на ночь в гостинице Days Inn, расположенной рядом с международным аэропортом Рейган.

На следующее утро я использовал дорожные чеки на сумму 1200 долларов, чтобы купить билет в один конец до Аммана через Мадрид, вылетающий в десять вечера следующего дня. В аэропорту я зашел в дорогой магазин электроники и купил три спутниковых сотовых телефона с комплектами аксессуаров и годовыми тарифными планами на 2700 минут. Телефоны гарантированно работали в Ираке. Я также купил три портативных компьютера с международными адаптерами питания. Я хмыкнул, когда счет составил более девяти тысяч, но смирился и выписал чек. Я потащил свою добычу в банк и упаковал телефоны и компьютеры в три контейнера. Как только я закончил, банкир, с которым я имел дело, наложил на контейнеры пломбы и замки и вручил мне один из ключей. Он сказал, что отправит их этой ночью, и они будут в Аммане, когда я приеду туда через три дня.

Я позвонил Гэри Райту из мотеля в три часа дня. У него были хорошие новости для меня. Он сообщил, что уже получил два предложения по квартире на берегу моря и одно – по моему таунхаусу. Я был потрясен цифрами, которые он называл. Он выставил кондоминиум на продажу за три четверти миллиона, а таунхаус – за двести семьдесят пять тысяч. Никто из потенциальных покупателей даже не вздрогнул от такой цены. Мой долг по обоим домам составлял около ста пятидесяти тысяч, так что я рассчитывал выручить от продажи девятьсот тысяч. Даже после выплаты приданого своим женам у меня оставалось приличное состояние.

— Продавай их, - сказал я.

Следующие двадцать восемь часов были одними из самых долгих в моей жизни, пока я судорожно ждал своего рейса. Я решил поехать в аэропорт пораньше, потому что слышал истории о длинных очередях и задержках на контроле международных рейсов. Хорошо, что я так поступил, потому что моя смуглая кожа, темные вьющиеся волосы и начинающая расти борода вызвали в аэропорту тревогу по всем признакам терроризма. Я сразу заметил, что люди провожают меня взглядами, пока я стою в очереди на регистрацию. Вскоре двое полицейских DC Metro вытащили меня из очереди и отвели мой багаж и меня в комнату, расположенную сбоку от билетных касс. Они допрашивали меня в течение пятнадцати минут, сфотографировали, отсканировали отпечатки пальцев, а затем прогнали фото и отпечатки через базу данных террористов. Пока я был занят этим, собака обнюхивала мой багаж.

Протащившись через очередь на регистрацию багажа, я направился в конгресс международных рейсов. На станции досмотра охранник Управления транспортной безопасности выдернул меня из очереди и отвел в другую комнату без окон. Меня допросили, раздели догола и подвергли тщательному осмотру мою сумку. Мое военное удостоверение отставника не принесло мне ни малейшей пользы, так как меня снова пробили по собственной базе данных TSA. К тому времени как они закончили со мной, я не знал, оскорбляться мне или чувствовать себя в большей безопасности.

Полет в Испанию прошел без происшествий, но в аэропорту Мадрида я прошел через то же самое испытание безопасностью. Единственное отличие заключалось в том, что агенты Национальной полиции были гораздо вежливее и даже тщательнее. Когда они убедились, что я не плохой парень, они проводили меня к выходу на посадку, откуда вылетал мой рейс в Амман. Затем один из них составил мне компанию на два часа ожидания. К счастью, самолет в Амман вылетел с опозданием всего на пятнадцать минут. Во время пятичасового полета я был нетерпелив, как двухлетний ребенок.

Когда мы приземлились в Иордании, была середина дня. Я устал и очень нуждался в душе. На рейсовом автобусе я добрался до отеля Radisson и забронировал номер на два дня. Приняв душ и упав на кровать, я крепко спал, осознавая, что нахожусь менее чем в двухстах милях от своих жен.

Проснувшись рано утром, я еще больше радовался тому, что скоро отправлюсь домой. Я был полон решимости успеть сделать сегодня как можно больше. Я тщательно оделся в темно-серый костюм, белую рубашку и галстук в темно-синюю и черную полоску. В этот день я был одет для успеха, потому что знал, что это произведет впечатление на всех, с кем мне придется иметь дело. Первой моей остановкой был банк Иордании-Кувейта. Я представился на стойке обслуживания клиентов, и меня снова доверили помощнику менеджера. Он был явно впечатлен тем, что я так хорошо говорю по-арабски. Он отвел меня в запертую комнату охраны и показал, что мои контейнеры доехали, как и было обещано. Я выразил свое удивление тем, что пломбы, поставленные в Вашингтоне, все еще целы.

— Репутация нашего банка такова, что таможенникам достаточно лишь поручиться за сохранность содержимого, - с гордостью сказал он.

Я поинтересовался, как найти и купить фургон, в котором было бы не меньше десяти мест. Он сделал несколько телефонных звонков и нашел дилера грузовиков, у которого на стоянке было несколько машин. Дилер согласился прислать за мной водителя, а банкир написал мне письмо, в котором заверил автодилера, что мой чек в порядке. В итоге я купил шикарный, почти новый двенадцатиместный фургон Volkswagen примерно за двадцать тысяч долларов. В автосалоне я смог арендовать грузовик и нанять двух водителей для поездки в Ирак. Однако это обошлось мне в кругленькую сумму. Я выписал дилеру чек и сказал, что увижусь с ним через день или около того.

Дилер лично подвез меня обратно в банк. Я понял, почему, когда мой банковский служащий подписал мой чек после изучения документов на фургон. Приятно было узнать, что Банк Иордании-Кувейта серьезно относится к обслуживанию. Далее я попросил банкира порекомендовать мне ювелира. Он без колебаний направил меня к своему двоюродному брату, на Амманскую алмазную биржу. Я приобрел еще одного друга на всю жизнь, когда выложил почти десять тысяч динаров за семь обручальных колец весом в один карат и подходящие к ним обручальные кольца для себя. Вернувшись в отель, я был удовлетворен тем, что сделал все, что нужно. Я не видел причин, по которым я не мог бы уехать в Ирак на следующий день.