Утро.

Тёплое, чуть туманное. Земля ещё влажная после ночной росы, солнце только пробивалось сквозь кроны. Пахло скошенной травой, деревом, углями от вчерашнего костра.

Семён проснулся рано, как обычно. Без будильника. Тело привыкло. Вышел босиком во двор, потянулся, глянул в сторону соседей. Тихо. Дом — будто спит. Ни звука, ни шороха. Только птицы перекликались в ветках.

Он поставил чайник, умылся у колодца, наскоро перекусил. Дел было немного: подправить калитку, перебрать лук, подбить доску у сарая. Всё — по мелочи. Не спеша.

К обеду он услышал знакомый грохот — заводилась машина. Потом — хлопанье дверей, ругань, сдавленные команды.

— Давай-давай, заводись, твою ж... мать!

Семён выглянул из-за сарая.

Юра возился у своей «Октавии». Грузил в багажник рюкзак, удочки, какие-то пакеты.

— На рыбалку? — подумал Семён, не вслух. Угадал.

Юра суетился, матерился, потом встал у машины, громко крикнул к дому:

— Вера! Я поехал! Телефон будет глючить, не звони! День-два — и вернусь с уловом!

Ответа не последовало. Только шторка чуть дрогнула на втором этаже.

Машина завелась с третьего раза, заглохла, снова рыкнула — и наконец, выкатилась за ворота. Гравий зашуршал, мотор удалился.

Наступила тишина.

Семён поставил молоток, вытер ладонь о штаны, глянул вверх. Над деревьями — ровное, тяжёлое небо. Было жарко.

И в этой жаре — чувствовалось: что-то сдвинулось.

Прошло минут сорок. Семён успел нарубить немного дров, перенести их к бане. Там же стояли ведро, веник и таз. Он присел на ступеньки, вытер лоб. Закурил.

Шаги. Тихие, босые — по тропинке вдоль забора.

Вера.

На ней была простая домашняя майка, немного выцветшая, короткие шорты. Волосы — собраны в пучок, лицо чуть потное. В руках — прищепки. Вроде бы шла развешивать бельё, но остановилась.

— Доброе утро, — сказала. Спокойно.

— И тебе, — кивнул он.

Она глянула в сторону пустой улицы.

— Уехал. Только что. Сказал — дня на два. Рыбалка.

Семён медленно затянулся, выдохнул.

— Хорошо.

Она чуть улыбнулась. В глаза не смотрела — будто случайно задержалась у забора.

— Я баньку затоплю к вечеру, — сказал он, глядя не в неё, а сквозь доски.

— Если захочешь — приходи. Пар хороший будет.

Она помолчала. Потом — почти тихо:

— Приду.

И пошла дальше — будто действительно просто бельё повесить. Но шаг был уже другой. Мягкий. Решённый.

Семён докурил, встал. Пошёл за водой.

Весь день у него был теперь под одну мысль: вечером она придёт. В баню. К нему.

Когда солнце скрылось за соснами, жара спала. Ветра почти не было, только воздух стал влажнее, гуще. Над травой — сизый пар, стрекот кузнечиков, запах разогретой земли.

Семён уже подкинул в каменку последние поленья, облил полы. Баня шипела, как живая. Он вышел во двор — в полотенце, босиком, слегка вспотевший, с кружкой кваса. Дышал глубоко, неторопливо.

И тогда — она пришла.

Вера открыла калитку без стука, без лишнего звука. Появилась на тропинке — и сразу стало тихо. Даже стрекот стих, будто сам воздух повернулся к ней.

На ней был лёгкий сарафан — короткий, чуть выше колен, бело-голубой, с тонкими лямками. Под ним — ничего. Это чувствовалось сразу: как он колыхался при каждом шаге, как тянулся по линии груди, как прилегал к бёдрам. Никаких лифчиков, резинок, швов.

На ногах — простые шлёпки. Волосы — чуть растрёпанные, не собраны. Лицо умытое, свежее. На запястье — тонкая резинка для волос, будто случайная деталь.

Она остановилась в двух шагах от него. В глазах — спокойствие. Ни улыбки, ни кокетства. Только тишина и выбор.

— Затопил? — спросила просто.

Он кивнул.

— Готово.

Она смотрела в упор.

Секунду. Другую.

Потом — прошла мимо. Не коснувшись.

Но с каждым её шагом он чувствовал: она уже с ним.

Семён приоткрыл дверь, придержал для неё. Тепло повалило наружу — с влажным паром, с запахом камня, дерева и берёзовых листьев. Вера вошла первой. Тихо, босиком.

Внутри баня дышала. Трескала в углу вода на камнях, с потолка капала капля.

Она не смотрела на него. Сняла сарафан медленно — сначала лямки с плеч, потом потянула ткань вниз, придерживая за подол. Сарафан соскользнул, осел у её ног.

Под ним — ничего.

Ни белья, ни украшений. Только тело. Тёплое, чуть влажное от жары, обнажённое. Грудь — тяжёлая, свободная, с покачивающимися сосками. Живот — живой, не вылизанный. Бёдра — широкие, с мягкой внутренней линией. Волоски на лобке — светлые, короткие, аккуратные.

Она не скрывалась. Не смотрела в сторону. Просто — потянулась к полотенцу, накинула на себя. Плотно, но не спеша. Завязала на груди.

Семён молчал. Сидел на лавке в одних шортах. Лицо спокойное, но глаза — тяжёлые, внимательные.

Она села напротив. Ноги прижала, плечи расправила. Пар между ними был плотным, как дым. Всё казалось замедленным.

— Хорошо, — тихо сказала она.

— Сейчас поддам, — ответил он.

Их слова не значили ничего. Просто заполняли пространство между дыханием и тем, что случится дальше.

Семён встал, потянулся, стянул с себя шорты — медленно, не глядя на неё. Остался полностью нагим. Тело у него было мощное, широкоплечее, загорелое, с тяжёлой грудью и чуть свисающим животом. Член — большой, плотный, пока вялый, но уже живой.

Он взял веник, обмакнул в горячую воду, встряхнул.

— Попарить тебя? — спросил спокойно.

Она кивнула, не раздумывая. Встала, развернулась к нему спиной, расстегнула полотенце и сбросила его с плеч.

Осталась голая.

Кожа — распаренная, влажная. Спина — длинная, ровная. Бёдра — тугие, тёплые, ягодицы круглые, уже блестящие от пара. Она легла на живот, руки вытянула вдоль тела.

Семён поддал пара. Баня зашипела, жар пошёл густым валом, и он начал проходиться веником — от плеч до икр. Мягко. Не хлеща, а гладя. Тело под ним двигалось — чуть выгибаясь, подрагивая.

Он останавливался на пояснице, на ягодицах — дольше. Прижимал веник, проглаживал. Пар поднимался, струился по ней, а внутри у него всё натягивалось — медленно, плотно.

Он наклонился и в этот момент оказался рядом с её лицом. Его член — тяжёлый, почти на уровне её взгляда. Уже наполовину твёрдый. Она не сразу посмотрела. Только дыхание стало тише.

И вдруг — повернула голову. Посмотрела.

Медленно протянула руку.

Взяла его.

Сначала просто — в ладонь. Плотно. Обхватила у основания. Пальцы пошли вверх, к головке. Дёрнулась вена. Он замер. Только дышал.

Она подрочила его — мягко, два, три раза. Почувствовала, как он напрягается, растёт в руке.

И — взяла в рот.

Без слов. Без театра. Просто — жадно, с тишиной.

Влажно. Глубоко. Сразу.

Он положил руку ей на голову. Второй — облокотился о лавку.

Тело дрожало от жара, от бани, от неё.

Он не шевелился. Только стонал — низко, глухо.

А она работала языком, губами, щекой касаясь его бедра.

Она знала, что делает. И для чего.

Она держала его в руке — уверенно, с равномерным движением. Член у него был тяжёлый, налитый, влажный от пара и её ладони. Он пульсировал, отвечая на каждый её жест.

Семён стоял, слегка расставив ноги, одной рукой опираясь о скамью, другой — держал её за волосы. Не грубо, а как будто направляя. Или — просто удерживая себя в моменте.

Вера сначала облизала головку — круговыми, короткими движениями. Потом — провела языком вниз, по всей длине, до основания. Поднялась снова. И только тогда — взяла его полностью в рот.

Медленно. Плавно. С силой.

Он застонал. Низко, хрипло, как будто изнутри. Пах у него дрожал, мышцы живота напряглись.

Она работала ртом — размеренно. Вверх-вниз. Плотно. Тепло. Без лишнего звука. Только сопение, только смачные звуки слюны и пара.

Член скользил у неё между губ — туго, глубоко. Она то прижималась щекой к основанию, то отпускала, облизывала, смотрела вверх, ловя его взгляд.

Он смотрел вниз — на её рот, на её лицо. Волосы сбились, грудь покачивалась, соски — твёрдые. Лежала на животе, упираясь локтем в скамейку, а вторая рука обхватывала его у основания, дожимая ритм.

Семён задыхался. Челюсть напряглась, бедра чуть двигались вперёд. Он сдерживал себя.

Но чувствовал — долго не выдержит.

И в этом было сладкое напряжение.

Как будто всё вокруг исчезло: только она, её рот, баня. И то, как она его берёт. По-настоящему. До конца.

Она держала его в руке — уверенно, с равномерным движением. Член у него был тяжёлый, налитый, влажный от пара и её ладони. Он пульсировал, отвечая на каждый её жест.

Семён стоял, слегка расставив ноги, одной рукой опираясь о скамью, другой — держал её за волосы. Не грубо, а как будто направляя. Или — просто удерживая себя в моменте.

Вера сначала облизала головку — круговыми, короткими движениями. Потом — провела языком вниз, по всей длине, до основания. Поднялась снова. И только тогда — взяла его полностью в рот.

Медленно. Плавно. С силой.

Он застонал. Низко, хрипло, как будто изнутри. Пах у него дрожал, мышцы живота напряглись.

Она работала ртом — размеренно. Вверх-вниз. Плотно. Тепло. Без лишнего звука. Только сопение, только смачные звуки слюны и пара.

Член скользил у неё между губ — туго, глубоко. Она то прижималась щекой к основанию, то отпускала, облизывала, смотрела вверх, ловя его взгляд.

Он смотрел вниз — на её рот, на её лицо. Волосы сбились, грудь покачивалась, соски — твёрдые. Лежала на животе, упираясь локтем в скамейку, а вторая рука обхватывала его у основания, дожимая ритм.

Семён задыхался. Челюсть напряглась, бедра чуть двигались вперёд. Он сдерживал себя.

Но чувствовал — долго не выдержит.

И в этом было сладкое напряжение.

Как будто всё вокруг исчезло: только она, её рот, баня. И то, как она его берёт. По-настоящему. До конца.

Она усилила темп. Работала уже увереннее, глубже — губами, ладонью, языком. Член в её рту скользил с натяжением, уже полностью твёрдый, пульсирующий, готовый.

Семён тяжело задышал, сжал её волосы, бедра подались вперёд. Он не сдерживал больше — только смотрел вниз, на то, как она жадно его берёт, как губы стягиваются у основания, как шея напрягается.

— Щас... — выдохнул он. — Щас... всё...

Её губы сомкнулись. И он кончил.

Судорожно, резко. С короткими толчками. Горячая сперма брызнула ей в рот — несколько рывков подряд. Он чувствовал, как она принимает всё — не отстраняется, не морщится. Только глотает, тяжело дыша носом.

Он откинулся назад, выдохнул шумно.

Стоял так несколько секунд, пока дыхание не выровнялось. Потом — сел рядом с ней, опершись спиной о горячую стенку. Она тоже села — чуть согнув ноги, прикрыв грудь рукой, глядя в пол.

Тишина была почти священной. Только шипел где-то пар.

Он посмотрел на неё.

— Сильно, — сказал он.

Она чуть улыбнулась.

— Тебе — да. Я люблю так... по-честному.

Он провёл рукой по её бедру.

— Теперь ты. Давай я...

Она сразу мотнула головой:

— Нет. Не надо. Это... грязно.

Он приподнялся на локте. Смотрел в упор.

— Тебе никто не лизал?

Пауза.

— Нет, — тихо ответила. — Никогда. Даже Юра говорил, мол, «это для опущенных».

Семён молча кивнул. Потом — мягко:

— Это нормально.

— Это не грязно. Это... правильно.

— Хочешь — попробуем?

Она смотрела на него. Лицо — напряжённое. Губы — чуть приоткрыты.

Потом — еле слышно:

— Да...

Семён встал на колени, подошёл ближе. Вера лежала на лавке, полотенце под поясницей. Ноги — полусогнуты, бедра — чуть разведены. Она не смотрела на него, только дышала тяжело, живот ходил вверх-вниз.

Он положил руки ей на колени, развёл чуть шире. Она не сопротивлялась.

Её пах блестел от пара и пота, кожа — влажная, нежная. Половые губы — тёмно-розовые, припухшие, как будто уже звали.

Он наклонился. Сначала — медленно поцеловал её внутреннее бедро. Потом — выше. Потом — у самого лобка. Она вздрогнула.

— Расслабься, — прошептал он.

И опустил голову ниже.

Первое прикосновение было почти невесомым. Кончиком языка он провёл между губ. Вера вздохнула. Тело напряглось.

Он продолжал — не спеша, круговыми движениями, по клиторной капюшонке, ниже, вверх, в стороны. Она чуть раздвинула ноги шире, пальцы вцепились в край лавки.

— Боже... — прошептала она. — Это...

Он не отвечал. Работал языком — плотно, тёпло, точно. Время от времени — целовал. Вскоре добавил два пальца — медленно ввёл их внутрь, продолжая ласкать клитор.

Вера начала извиваться. Бёдра дрожали, живот сжимался.

— Сем... не останавливайся...

Он не останавливался.

Пальцы двигались в ней плавно, язык скользил по чувствительной точке, дыхание у неё стало рваным, грудь — приподнялась, соски напряглись.

— Я... я сейчас...

И вдруг — короткий, резкий спазм. Она дернулась, прикусила губу, тело напряглось, потом обмякло.

Оргазм прошёл по ней волной — не громко, но глубоко. Губы чуть дрожали. Она лежала, раскинув ноги, грудь тяжело поднималась.

Семён поднялся, сел рядом, провёл рукой по её бедру.

Она молчала.

Потом — еле слышно:

— Почему мне никто раньше так не делал?..

Он не ответил. Только накрыл её ладонь своей.

После того как дыхание утихло, Вера легла на спину. Грудь всё ещё поднималась от глубины, но в глазах — спокойствие, почти тёплая сонливость. Семён сел рядом, налил холодной воды из шайки, выпил, плеснул себе на грудь.

— Ещё попаримся? — спросил он.

Она улыбнулась, кивнула.

— Давай.

Он снова обмакнул веник в горячую воду, стряхнул, поддал пару. Камни зашипели, пар пошёл густой, почти белый. Воздух стал вязким, плотным. Он уложил её на живот, прикрыл полотенцем бёдра.

Прошёлся веником — равномерно, не торопясь. От шеи — вниз. По спине, по ягодицам, по бёдрам. Не больно, а приятно. Кровь разгонялась, тело дышало. Потом — они поменялись: она сидела, он лёг. Вера взяла веник неуверенно, но старалась. Пары слов, шутки — всё просто.

После второго захода оба были мокрые до нитки. Пот струился по коже, волосы прилипли ко лбу, глаза щипало от жара.

— Всё, хватит, — сказал он. — Пошли обмываться.

Они вышли в предбанник, потом — в душ. Брызги холодной воды били по разгорячённой коже. Он мылся первым, она — следом. Без флирта, без сцен. Просто — рядом. Он подал ей шампунь, она подала полотенце.

Пахло мылом, древесиной и чем-то их общим — потом, телом, доверием.

Они вытерлись. Вера снова надела свой сарафан на голое тело, только завязала потуже. Семён — шорты, майку.

Уже в темноте, освещённые мягкой лампой из дома, они прошли по тропинке — босиком, молча.

Дом ждал их.

В доме было прохладнее. Окна открыты, занавески слегка шевелились от вечернего ветра. С кухни доносился слабый запах дерева и чистого тела.

Семён прошёл первым, включил ночник в спальне. Тёплый свет осветил кровать, старое одеяло, аккуратно сбитые подушки. Комната была простая — как всё в его доме, но сейчас — как будто ожила. Она уже пахла ею.

Вера зашла следом. Сарафан прилипал к телу, мокрый от бани. Она сбросила его молча, прямо у кровати. Без жестов. Без приглашения. Просто осталась стоять — голая, светлая, чуть поблёскивающая от влаги. Волосы распущены, соски твёрдые, бёдра тёплые, тяжёлые.

Семён подошёл. Не спеша. Провёл ладонью по её боку — от ребер до бедра. Поцеловал в шею. Потом — в ключицу. Потом — в грудь.

Она обняла его. Молча. Плотно.

Они легли на кровать, телами прижавшись друг к другу. Он лёг сверху — не давя, не толкаясь. Вошёл в неё медленно. Полностью. Как будто знал — она уже ждала этого весь вечер.

Она тихо застонала, уткнулась в его плечо. Он двигался медленно, глубоко. Без рывков. Только тяжёлое вхождение и полное ощущение: она здесь. Она его.

Она раскрывалась мягко. Бёдра сами подались навстречу, руки сжали его спину. Он целовал её лицо, грудь, шею, прижимал к себе, входил всё глубже.

— Так хорошо... — выдохнула она. — Так... правильно.

Семён не отвечал. Только дышал в унисон с ней. Их тела шли в одном ритме — как будто не трахались, а соединялись.

Оргазм у неё пришёл тихо. Без вскрика. Просто тело выгнулось, задержало дыхание, дрогнуло внутри. Он почувствовал это — тепло, влагу, пульсацию. И сам пошёл на пик.

Толчок. Второй. Он застонал, крепко обнял её, и едва успев вытащить, кончил ей на живот. Медленно, тяжело. Как будто выпускал всё — жар, усталость, одиночество.

Они лежали молча. В открытое окно тянуло прохладой. Где-то далеко кричала ночная птица, щёлкала живая доска в стене. Семён лежал на спине, глядя в потолок. Вера — на боку, уткнувшись в его плечо, пальцем водила по его груди, будто рисовала невидимые круги.

— Мы ведь с Юрой, — тихо сказала она, — даже не расписаны.

Просто живём вместе. Как бы... по привычке.

Семён не ответил. Только выдохнул. Медленно.

— Я раньше думала: всё, вот оно. Стабильность, мужик рядом, дом... А потом — как будто... живу с тенью.

Понимаешь?

Он кивнул. Не глядя.

Она замолчала на пару секунд. Потом — спросила:

— А ты бы... забрал меня?

К себе?

Голос был тихий, без нажима. Но в этих словах было больше, чем просто вопрос. Там был — шанс. Там было "а вдруг".

Семён не ответил сразу. Он смотрел в потолок. Слышал, как она дышит. Чувствовал, как её тело расслаблено, но при этом — будто всё внимание направлено на него.

А в голове у него шло совсем другое.

"Алена никогда так не говорила. Никогда. Даже когда тёрлась, дрожала, просила — всё равно потом собиралась, шла к Коле. Потому что Коля — был её домом."

А здесь...

Вера лежала рядом. Не в спешке. Не в грехе. А как будто — осталась. Как будто была здесь не ради тела. А ради чего-то большего.

Он повернул голову, посмотрел на неё. В её взгляде не было страха. Только ожидание.

После паузы он спросил:

— А ты хочешь?

Она кивнула. Медленно. Не для показухи, не потому что надо. Просто — да.

Он выдохнул. Обнял её крепче. Пальцы прошлись по её спине — от плеч до поясницы.

Она не ответила словами.

Просто сдвинулась вниз.

Тихо. Уверенно.

Оказалась между его ног, провела ладонью по животу, ниже.

Взяла его в рот. Медленно, без лишнего.

Тепло, глубоко.

Он стонал негромко, лежал, не двигаясь.

А она говорила — прямо во время ласки. Сквозь дыхание, паузами, когда целовала, облизывала, обхватывала рукой.

— А если... уехать... отсюда... вдвоём?

— Только ты и я. Без Юры, без этой деревни...

— Я всё устрою...

Он открыл глаза, посмотрел в потолок.

— А как же дом? — спросил.

Она провела языком по головке, потом по стволу — снизу вверх.

Снова взяла его в рот. На миг.

Потом — шепнула:

— Хочешь — я риэлтора позову.

Поможет продать. Всё чисто.

И мы уедем. Куда скажешь.

Начнём заново. С тобой.

Он сжал простыню пальцами. Грудь ходила ходуном.

А её рот двигался всё быстрее.

Она говорила — и ласкала. Словами. Языком. Телом.

Как будто теперь — она не предлагала.

А уже вела.

Он больше не мог лежать.

Всё — то, как она смотрела, как ласкала, как говорила — слилось в одно. Он сел, поднял её за плечи, притянул к себе. Поцеловал — глубоко, влажно, жадно. Она отвечала — так же. Без стеснения. Без паузы.

Он уложил её на спину. Лёг сверху. Между ними — ничего. Только тепло, дыхание, возбуждение, доверие.

Он вошёл в неё — сразу. Без подготовки. Но она была готова. Вся. Влажная, горячая, открытая.

Он начал двигаться. Медленно, вначале — глубоко.

Потом — сильнее.

Бёдра били в неё, грудь тряслась, руки обнимали за спину.

Она стонала — не громко, но с надрывом. Губы приоткрыты, лоб влажный, тело мягкое, принимающее.

Он трахал её уверенно, ровно. Без рывков, но с нарастающим ритмом. Она выгибалась, цеплялась за него, подставлялась.

И вдруг — прошептала:

— Внутрь... кончи в меня...

— Я хочу от тебя ребёнка...

Он замер на полудвижении. Смотрел в её глаза.

Они были — не про страсть. Про решение.

Он не спрашивал. Просто продолжил.

Быстрее. Сильнее. До конца.

— В меня... Семён... пожалуйста...

Он вжал её в матрас, толкнулся несколько раз — и кончил.

Глубоко. До дна. С рывком.

Тело сотряслось. Он застонал, прижавшись к её груди.

Она гладила его по спине. Дышала быстро. Сдержанно.

Но внутри была — тишина. Тепло. И что-то уже решённое.

Семён лежал на ней, тяжело дыша, ещё чувствуя, как она пульсирует изнутри — тёплая, мокрая, полная его. Она гладила его по спине, ногами всё ещё обнимала бёдра.

Он не вышел сразу. Оставался в ней — мягкий, но живой. Она не просила остановиться. Только смотрела. Молча. Как будто говорила: «ещё».

Через пару минут он снова начал двигаться. Медленно.

И снова возбудился. В ней. Прямо там.

— Еще... — прошептала она. — Опять хочешь?

— Хочу. Тебя. Всю ночь.

Он взял её сзади — на четвереньках. Держал за талию, вжимался крепко, шлёпал по бедру, сжимал ягодицы. Она выгибалась, стояла твёрдо, принимала глубоко.

Он входил резко. Быстро. Тяжело.

Она стонала в подушку, пальцы вцепились в простынь.

Потом — перевернул. Она сверху.

Качающаяся грудь, вспотевший лоб, соски скользили по его груди. Она садилась на него до конца, крутила бёдрами, касалась пальцами своего клитора. Он держал её за талию, смотрел в лицо, в живот, в то, как она стонет и теряет дыхание.

— В тебя... — снова прошептал. — Снова...

— Давай... я всё приму...

Он кончил второй раз. В неё.

Они лежали. Не говоря. Потом — он взял её на боку. Сзади. Мягко, но глубоко. Она прижималась спиной, дышала ему в плечо. Он целовал ей шею, щеку, гладил по животу, снова входил.

Потом — на краю кровати, сидя. Потом — стоя, когда она опиралась руками о подоконник.

В промежутках — пили воду, вытирались полотенцем, просто лежали в тишине. Но оба знали: ещё не всё.

Под утро, когда свет едва начал сочиться в окно, он снова лег между её ног.

Она уже не стонала — только вздыхала. Тело дрожало, сжималось на каждом толчке. Она была влажная, разогретая, открытая.

Он двигался мягко, почти по сантиметру.

Она прошептала:

— Кончи... ещё... в меня...

Он сжал зубы, замер на полудвижении — и отдался. В последний раз. Глубоко. С выдохом.

На простыне — пятна. В комнате — запах секса, пота и тела.

На её коже — следы рук, губ, спермы.

А в тишине — тишина настоящей ночи. Когда ничего не жаль.